Страница:
Михаил Сарбучев
Крест против Коловрата – тысячелетняя война
Предисловие автора
Правители, законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей.
Н.М. Карамзин
Книга «Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада», посвященная самому оболганному периоду русской истории – событиям XII–XIV веков, породила волну полемики, которая потребовала более широкого охвата событий. Этого, более широкого, охвата я и надеюсь достигнуть в данной книге, затрагивающей не менее болезненную для нашего сознания и не менее актуальную тему – роль христианства в государственном и общественном строительстве Руси.
Продолжая метафору Карамзина, можно смело сказать: от того, что мы видим в прошлом, самым непосредственным образом зависит то, что ждет нас в будущем. И тут нам открывается, что «чертежи морей» для корабля по имени «Россия» были настолько сильно и нелепо искажены последующими поколениями «хранителей» и «ревнителей» и переправлены под «задачу текущего момента», что до сих пор не дают возможности выбирать курс, который не приводил бы корабль на рифы и мели. Одно исправление карты неминуемо тянет за собой другое. Если «монголо-татарское иго» – это вовсе не завоевание Руси внешним противником, то и предыдущий и последующие периоды приобретают совершенно иной смысл.
Трагический, но чрезвычайно значимый исторический этап, названный затем условно «Крещением Руси», таит не меньше нестыковок и белых пятен. Нам предстоит разобраться, чем же было приобщение русских княжеств к христианскому миру: закономерным историческим процессом, результатом которого стало наследование славы Древнего Рима, приобщение к европейской цивилизации, или ошибкой, геополитическим извращением, напротив, вбившим клин между Россией и Европой? Мог ли духовный и культурный вектор, основанный на славянском язычестве, привести нас к подобным результатам? Наконец, что хотели скрыть поздние редакторы летописей и в чем убедить паству? В любом случае это поле не для кликушества и спекуляций, а для вдумчивой интеллектуальной работы. Карты надо править. И руководствоваться в этой правке следует не материалами очередного съезда КПСС / «Единой России» / Святой инквизиции, а реальностью.
Я не историк. Я анализирую не исторические события, для чего зачастую недостаточно материала и у профессиональных историков. Я анализирую следствия этих событий – то, как они отразились в последующих источниках, как их интерпретация – верная или неверная – влияла на политику, а во многом влияет до сих пор. Задание ложных координат противнику – тоже оружие. Военным известно такое понятие, как «радиоигра»: в неразберихе боя можно выйти в эфир на частоте противника и, маскируясь под его командные структуры, сообщить ложные координаты целей, в идеале так, чтобы враг попал под собственный огонь. Яркий пример подобной «радиоигры» все наблюдали в октябре 1993-го, когда здание мэрии напоминало слоеный пирог и было непонятно, где парламентские войска, а где кремлевские. Кто-то из «белодомовцев», не имея других возможностей, дал атакующим танкам наводку на этажи, где находился противник. Струйка черного дыма в районе 13–15-го этажей, тонкая по сравнению с пожаром в самом Белом доме, хорошо видна на телевизионной картинке.
Когда противник уничтожает сам себя – это высший пилотаж военного и политического искусства. Задание ложных координат в истории – оружие столь сильное, что может быть мощнее тысяч ядерных бомб.
Отсечь ложные «радиоголоса», выдающие себя порой за самые что ни на есть ультрапатриотические, весьма непросто. Чем дальше от нас события, тем меньше реальных свидетельств, документов и тем больше фальшивок, сфабрикованных позднее по политическому заказу. История – вообще штука очень политизированная, тем более история, связанная с формированием политических доктрин, имеющих хождение в современности. Таких, например, как идея «Великой Российской империи». «Третьего Рима» или так называемая евразийская геополитическая доктрина, построенная на противопоставлении России Западу (то есть цивилизованному миру?) и в последнее время все более приобретающая черты официальной идеологии, имеющей тоталитарные черты (как это было в СССР с учением Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина). Чтобы лучше понять суть процессов, происходивших в нашем доме сегодня, volens nolens придется вгрызаться в глубь веков, по крупицам раскапывая, что же привело к трагическим событиям русского Средневековья, и не только его.
В данной работе я буду активно цитировать старинные тексты – многие из них кажутся переписанными из вчерашних газет! Это еще и еще раз возвращает нас к мысли: парадигма развития нации не меняется на протяжении сотен лет, и, для того чтобы определить наше будущее, просто необходимо знать наше прошлое.
Зачастую учебники истории составлены так, что из поля зрения читателей выпадают целые столетия. События, происходившие в то время, рассматриваются историком как «несущественные» или «нетипичные». Особенно идеологизированным историком, целью которого является подгонка задачи под заранее известный ответ: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!» Таких историков в истории России было видимо-невидимо. Наиболее одиозными можно считать Карамзина как придворного историка семьи Романовых, а также Соловьева – историка государственно-православного. Задача одного – доказать, что вся история России была не чем иным, как подготовкой к «ЩАСТЬЮ», обрушившемуся на головы российских народов с восшествием на престол названной выше династии. Задача другого – доказать, что это же «ЩАСТЬЕ» исходит (разумеется, не без участия помазанников Божьих) исключительно от духовных причин, а именно от принятой князем Владимиром самой лучшей и прекрасной на Земле религии – православия.
Непредвзятый вдумчивый взгляд возможен лишь в том случае, если мы откажемся от принципа «священной коровы». (Как же так! Карамзина, друга Пушкина, который, как известно, «наше ФСЁ», да записали в «одиозные»?) Но до тех пор, пока мы будем считать: все, что написано историками после революции 1917 года, – ложь, а все, что до революции, – правда, мы не продвинемся ни на шаг. Ведь и ДО революции историки не были избавлены от политического заказа и давления. Это были всего лишь люди, которые, так же как и все мы, старались накормить свои семьи и пройти по тонкому российскому лезвию между сумой и тюрьмой.
Споры о роли религии, в частности христианства, в жизни русского человека не утихали в обществе, пожалуй, никогда.
Я сознательно оставляю в стороне мистико-философский аспект «Крещения Руси». Это не теологический текст. Теологические дискуссии, ведущиеся на данную тему едва ли не со времен князя Владимира, – удел специалистов. Я же остановлюсь на политическом и пропагандистском аспектах тех событий. Материала в наших с вами руках не так уж и много, но это не значит, что мы не можем попытаться понять смысл парадигм развития русской цивилизации, которые закладывались 1000 лет назад.
Я заведомо отказываюсь от «черно-белого» подхода к вопросу. Независимо от того, близки мне идеи православия или нет, нельзя отрицать, что этот мистико-философский концепт оказал огромное влияние на русский менталитет и русскую государственность. Насколько это влияние было положительным, «прогрессивным» в конкретно-исторических условиях или, наоборот, «регрессивным» – предстоит разобраться. Но что такое «хорошо» и что такое «плохо» для представителей той или иной партии? Jedem das Seine – каждому свое (кстати, Кант всего лишь процитировал Платона).
Заранее отвергая всяческие обвинения в «кощунстве» или «разжигании», которые с высокой долей вероятности могут возникнуть со стороны православного сообщества, напомню, что обязать меня только лишь восхищаться господствующей религиозной конфессией никто не вправе. Я действую исключительно в рамках Конституции РФ: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними» (статья 28). Православное сообщество в данном случае я выделил потому, что вряд ли подобные обвинения могут быть выдвинуты славянскими язычниками: в общественной и политической жизни они не представлены, во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Итак, пока указанный документ действует на территории РФ, сомнения в святости христианской, а равно и любой другой Церкви, состава преступления не содержат. Если же ситуация изменится и уголовное законодательство под давлением «общественности» вступит в противоречие с Конституцией, то останется надеяться, что закон обратной силы не имеет и нельзя осудить гражданина за действия, которые не являлись преступными в то время, когда он их совершал. Если же и эта норма закона окажется попрана, дальнейшее можно считать необязательным.
988. Крещение Киева. Не мир, но меч
49. Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! 50. Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! 51. Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; 52. ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех: 53. отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови своей.
От Луки. гл. 12.
34. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, 35. ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. 36. И враги человеку – домашние его. 37. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; 38. и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня.
От Матфея. гл. 10.
Мы, русские, странный народ. Очень любим махать кулаками после драки. Даже если эта драка состоялась более 1000 лет назад. По тому накалу страстей, которые взрывают мозги нынешним спорщикам, можно подумать, что «иудохристианин» Владимир низвергал «родных богов» вчера. Причем «градус дискуссии» поддерживают обе стороны. РПЦ не менее темпераментно борется с «говорящими животными» на ТВ и прочими проявлениями «коммуно-язычества»[1]. При этом создается впечатление, что из всего мира крестилась одна только Русь. Возможна ли подобная дискуссия в Европе? В США? В Южной Америке? Может, и возможна, но там это схоластика – у нас же за неаккуратно сказанное слово до сих пор готовы убивать и бросать в тюрьмы. Воистину странно, что дом, разделившийся надвое так давно, все еще не рухнул. Почему же не поубивали друг друга русские язычники и христиане? Ведь и времени, и желания, если судить по современной полемике, у них было в достатке. Ответа на этот вопрос не содержат летописи. Они вообще не дают ответа как было, потому что подверглись масштабным правкам, и, скорее, с большой долей достоверности по ним можно судить как не было. Но кровь-то лилась, и лилась водопадом. Тем не менее Русь с лица земли не исчезла, не перешла в предания и легенды, а если вы читаете эти строки, то, выходит, все еще жива и «вы-то и есть сопротивление» ®. В чем же тогда суть противостояния? Постараемся разобраться.
Только гнусный лжец станет утверждать, что до т. н. принятия христианства князем Владимиром Русь представляла собой пряничный домик, населенный румяными эльфами и светлячками, в котором все жили дружно, мирно и счастливо. Разумеется, это не так. Собственно, никакой Руси как единой политической структуры не было. Киевское княжество враждовало с Полоцким, Переяславское с Черниговским, мурома ходила «на булгар», новгородцы претендовали на контроль над путем «из варяг в греки» и тоже далеко не всегда добрым словом доказывали свое право, в общем, шла обычная для тогдашней Европы политическая жизнь. Насчет «варваров, почти зверей» РПЦ, конечно, палку перегнула.
Русь не была мировым захолустьем, поскольку находилась на чрезвычайно актуальных для своего времени транспортных, а стало быть, и финансовых потоках, но и цивилизационным центром, которому стремились бы подражать, копировать жизненный уклад, также не была. Им была Византия, во многом сохранившая культуру и традиции Римской империи. Основной интригой тех лет было противоборство «западников», а скорее, «северников»/варягов, с одной стороны, и византийцев, персов и греков – южан – с другой. Причем противоборство преимущественно экономическое. Парадигмы «Восток – Запад» тогда еще не существовало. Поляризация, и то достаточно условная, проходила по вектору Север – Юг. Соответственно варяги/греки, варяги/арабы, а Русь находилась как раз на этом пути, столкновения, взаимодействия, взаимообогащения (нужное подчеркнуть) цивилизаций. Что собой представляли те и другие как этносы, сказать сейчас очень трудно. В силу своего геополитического положения Русь отличалась просто-таки уникальной веротерпимостью – не путать с современным прочтением слова «толерантность», – и на то были вполне осязаемые экономические причины: через две водные артерии, вокруг которых формировалась русская этнокультурная общность, шел нескончаемый поток «гостей» самых разных рас и конфессий, преследовать и «не пущать!» кого-либо по религиозному признаку – остаться без транзита. Проявить слабину и допустить чье-либо доминирование – также остаться без транзита. Напомним, что «гость» – это по-древнерусски «купец», а на латыни это hostis – «враг», «чужеземец». Случайно ли такое различие в значениях этимологически явно связанных слов? Вот как описывает древних славян византийский автор Маврикий Стратег: «Племена славян и антов[2] сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения (при переходе их) из одного места в другое, охраняют их в случае надобности, так что, если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел (какой-либо) ущерб, принимавший его раньше начинает войну (против виновного), считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там (где они находятся) на положении свободных и друзей»1. То, что не происходило заметного расового смешения, с одной стороны, объясняется общинными традициями – при всей «открытости» городов жизнь русской сельской общины была достаточно замкнутой и чужаков не принимала, а с другой – внушительные расстояния и плохая транспортная доступность большинства населенных пунктов (которая отчасти не изжита до сих пор!) позволяли сохранять известную этническую однородность, которая подтверждается современными генетическими исследованиями. Каков был этнографический портрет тогдашнего грека? Насколько в нем присутствовала эллинистическая составляющая? А какова она в нынешнем понтийском греке – законном наследнике культуры Херсонеса/Корсуня? Насколько этнический «варяг» существенно отличался от этнического «новгородца»? На каком языке говорил Рюрик? На эти вопросы нет ответов. Есть только догадки. Но несомненно одно – представлять христианство как некую «экспансию гостей с юга», причем едва ли не сознательную идеологическую диверсию, не вполне верно. Тем более видеть во Владимире некоего «агента влияния» Византии.
Только гнусный лжец станет утверждать, что до т. н. принятия христианства князем Владимиром Русь представляла собой пряничный домик, населенный румяными эльфами и светлячками, в котором все жили дружно, мирно и счастливо. Разумеется, это не так. Собственно, никакой Руси как единой политической структуры не было. Киевское княжество враждовало с Полоцким, Переяславское с Черниговским, мурома ходила «на булгар», новгородцы претендовали на контроль над путем «из варяг в греки» и тоже далеко не всегда добрым словом доказывали свое право, в общем, шла обычная для тогдашней Европы политическая жизнь. Насчет «варваров, почти зверей» РПЦ, конечно, палку перегнула.
Русь не была мировым захолустьем, поскольку находилась на чрезвычайно актуальных для своего времени транспортных, а стало быть, и финансовых потоках, но и цивилизационным центром, которому стремились бы подражать, копировать жизненный уклад, также не была. Им была Византия, во многом сохранившая культуру и традиции Римской империи. Основной интригой тех лет было противоборство «западников», а скорее, «северников»/варягов, с одной стороны, и византийцев, персов и греков – южан – с другой. Причем противоборство преимущественно экономическое. Парадигмы «Восток – Запад» тогда еще не существовало. Поляризация, и то достаточно условная, проходила по вектору Север – Юг. Соответственно варяги/греки, варяги/арабы, а Русь находилась как раз на этом пути, столкновения, взаимодействия, взаимообогащения (нужное подчеркнуть) цивилизаций. Что собой представляли те и другие как этносы, сказать сейчас очень трудно. В силу своего геополитического положения Русь отличалась просто-таки уникальной веротерпимостью – не путать с современным прочтением слова «толерантность», – и на то были вполне осязаемые экономические причины: через две водные артерии, вокруг которых формировалась русская этнокультурная общность, шел нескончаемый поток «гостей» самых разных рас и конфессий, преследовать и «не пущать!» кого-либо по религиозному признаку – остаться без транзита. Проявить слабину и допустить чье-либо доминирование – также остаться без транзита. Напомним, что «гость» – это по-древнерусски «купец», а на латыни это hostis – «враг», «чужеземец». Случайно ли такое различие в значениях этимологически явно связанных слов? Вот как описывает древних славян византийский автор Маврикий Стратег: «Племена славян и антов[2] сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения (при переходе их) из одного места в другое, охраняют их в случае надобности, так что, если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземца, последний потерпел (какой-либо) ущерб, принимавший его раньше начинает войну (против виновного), считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там (где они находятся) на положении свободных и друзей»1. То, что не происходило заметного расового смешения, с одной стороны, объясняется общинными традициями – при всей «открытости» городов жизнь русской сельской общины была достаточно замкнутой и чужаков не принимала, а с другой – внушительные расстояния и плохая транспортная доступность большинства населенных пунктов (которая отчасти не изжита до сих пор!) позволяли сохранять известную этническую однородность, которая подтверждается современными генетическими исследованиями. Каков был этнографический портрет тогдашнего грека? Насколько в нем присутствовала эллинистическая составляющая? А какова она в нынешнем понтийском греке – законном наследнике культуры Херсонеса/Корсуня? Насколько этнический «варяг» существенно отличался от этнического «новгородца»? На каком языке говорил Рюрик? На эти вопросы нет ответов. Есть только догадки. Но несомненно одно – представлять христианство как некую «экспансию гостей с юга», причем едва ли не сознательную идеологическую диверсию, не вполне верно. Тем более видеть во Владимире некоего «агента влияния» Византии.
Князь с мятущейся душой
Итак, на Руси вполне уживались язычники, христиане, мусульмане и многие другие. Значительную часть русов тех лет составляло купечество, а купцу очень трудно рассматривать «гостя заморского» через перекрестье прицела – сделка не состоится. Излишне прогибаться, впрочем, не следует, потому как торговать себе в убыток – тоже дураков нет. Особенно на Востоке – не поймут. Часть историков пытается изобразить ситуацию времен Владимира как противоборство «варягов» и «христиан». Но факты демонстрируют нечто иное. Христианство исповедовал полулегендарный Аскольд (варяг?), но был убит он другим варягом Олегом вовсе не по религиозным мотивам. Мотивом был Киевский княжеский престол. В конце IX века Русская епархия уже числится в списках константинопольских епископий сначала на «почетном» 61-м, потом на 60-м месте. Проповедь Кирилла и Мефодия собрала в южных славянских землях заметное количество сторонников. Кстати, современники считали их чуть ли не еретиками, а вовсе никакими не посланными Константинополем миссионерами. Интрига заключалась в следующем: среди значительной части богословов Западной церкви сложилась точка зрения, что хвала Богу может воздаваться только на трех языках, на которых была сделана надпись на Кресте Господнем: еврейском, греческом и латинском, таким образом, любой язык, кроме трех означенных, считался «богохульным». То, что славян как-то особо выделяли из списка других народов, считая «варварами», представляется надуманным. Уж никак не большие «варвары», чем те же германцы или галлы.
Надо заметить, что молодая на тот момент христианская религия была, если так можно выразиться, «модной». И она не была чем-то железобетонным и монолитным. Большинство канонов, считающихся сегодня «освященными седой древностью», вырабатывались как раз в те годы. Христианство было живым течением мысли, в рамках которого кипели споры. Зачастую страсти выходили за рамки келий и академических дискуссий, так, например, споры сторонников Ария (основоположника течения арианства, осужденного позже Никейским собором) и Афанасия (александрийского епископа – его противника) в Египте (VI в.) стали переходить в стычки на улицах, в которых люди, по словам Евсевия Кессарийского (основоположника церковной истории), «сталкивались друг с другом, так что ожесточенные, в пылу исступления, покушались на дела нечестивые, осмеливались оскорблять изображение базилевса». Не очень понятно, при чем тут базилевс, видать, не только теология была причиной волнений, но и политика не в последнюю очередь.
У нас имеются весьма смутные представления о том, какое именно из многочисленных течений христианства – арианство, несторианство, монофизитство, монофелитство… – проникло на Русь. Часть исследователей считают, что на Руси распространилось как раз арианство2. А какая разница, спросите вы. Да разница в том, что сами эти течения никак не могли найти между собой «консенсус», и осуществлять какую-то планомерную «экспансию» раздираемое противоречиями учение было просто не в состоянии.
Минимум за 100 лет до Владимира на славянский язык были переведены первые церковные книги. На основе Иоакимовской летописи, приводимой Татищевым[3], мы можем узнать, что симпатии к христианам и христианству проявлял киевский князь Ярополк Святославич (княжил в 972–978 гг. или 980 г.), убитый варягами по приказу… своего брата, того самого Владимира Святого, крестителя Руси. Вообще Святой Равноапостольный князь Владимир был человеком, скажем так, тонкой душевной организации, ищущим, мятущимся и «увлекающимся». Вопросы духовные были для него на первом месте, ну, во всяком случае, на первом месте после вопросов власти. Так, «Повесть Временных лет» (ПВЛ) сообщает нам о событиях, случившихся за 8 (восемь!!!) лет до судьбоносного «Крещения». То есть как раз предположительно в год смерти Ярополка. Сев на Киевский престол, не без помощи варягов, князь «постави кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажьбога и Стрибога и Симарьгла и Мокошь. И жряху им, наричюще я богы, и привожаху сыны своя и дъщери, и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руска и холмо-тъ»3. Интересно, зачем сие было нужно, да еще так демонстративно, в и без того языческом городе? Зачем с той же миссией было отправлять в Новгород своего дядю Добрыню? Который спустя 8 лет уже крестил Новгород «огнем и мечом»? То ли фальсификаторы текста просто уже запутались, то ли с противостоянием вер и традиций было все не так прямолинейно. Церковными историками варяги изображаются как иноземные захватчики, т. е. им явно приписывается позднее значение «крестоносцев-католиков», с которыми сражался Благоверный князь Александр (Невский), но здравый смысл и да и сам текст летописи заставляют в таком определении усомниться. Из него мы видим, как Владимир довольно просто «кидает» варягов на «гонорар» («по две гривны с человека»), как он их «отпускает в Греческую землю». Кстати, почему в Греческую, а не в Варяжскую? Скорее, это военное сословие (что-то вроде наемников), которые за деньги служат различным сюзеренам. Иначе вряд ли Владимир мог им что-то «приказывать». То есть никакой ни этнической, ни даже политической идентификации христианская вера не имела. И варяги как этническая общность не были врагами ни христианству, ни славянам, как, собственно, и грекам. Мы оказываемся в Х веке и тут понимаем, что дата, выбранная как «точка отсчета» (988 г.), представляется по меньшей мере странной, и никакого смысла, кроме как «широко отметить 1000-летие крещения Руси» сразу после «падения богоборческой власти», в ней не просматривается. Христианство (тогда, кстати, не делившееся на католицизм и православие[4]) присутствовало на Руси и до этого. Как отмечает И.Я. Фроянов, «…после договора 911 года, укрепившего непосредственные связи Руси с Византией и поставившего ее в выгодные условия торговли на византийских рынках, начали мало-помалу появляться среди русских первые приверженцы христианской веры. О русах-христианах этого времени говорят арабские источники. Но самые выразительные данные дошли до нас в договоре Руси с Византией 944 года, где среди послов, приносивших клятву в Царьграде, фигурируют и язычники, и христиане»4. «Мы же те, кто из нас крещен, в соборной церкви клялись церковью Святого Ильи… А некрещеные русские слагают свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие…»5 Аналогичную картину наблюдаем в Киеве: князь Игорь вместе со своим языческим окружением клялся на холме перед кумиром Перуна, а христиане присягали в церкви Святого Ильи6. Даже в сюжете [ПВЛ] о принятии христианства Владимиром есть прямое свидетельство того, что греко-византийская вера была не просто знакома русичам задолго до описываемых событий, но и исповедовалась в семье Владимира. «Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей»7. А если принять на веру Иоакимовскую летопись, то еще, получается, и брат Владимира был христианином или, во всяком случае, был хорошо осведомлен об основных постулатах веры. Все это достаточно убедительно доказывает «художественность» описания выбора Владимира [из ПВЛ].
Надо заметить, что молодая на тот момент христианская религия была, если так можно выразиться, «модной». И она не была чем-то железобетонным и монолитным. Большинство канонов, считающихся сегодня «освященными седой древностью», вырабатывались как раз в те годы. Христианство было живым течением мысли, в рамках которого кипели споры. Зачастую страсти выходили за рамки келий и академических дискуссий, так, например, споры сторонников Ария (основоположника течения арианства, осужденного позже Никейским собором) и Афанасия (александрийского епископа – его противника) в Египте (VI в.) стали переходить в стычки на улицах, в которых люди, по словам Евсевия Кессарийского (основоположника церковной истории), «сталкивались друг с другом, так что ожесточенные, в пылу исступления, покушались на дела нечестивые, осмеливались оскорблять изображение базилевса». Не очень понятно, при чем тут базилевс, видать, не только теология была причиной волнений, но и политика не в последнюю очередь.
У нас имеются весьма смутные представления о том, какое именно из многочисленных течений христианства – арианство, несторианство, монофизитство, монофелитство… – проникло на Русь. Часть исследователей считают, что на Руси распространилось как раз арианство2. А какая разница, спросите вы. Да разница в том, что сами эти течения никак не могли найти между собой «консенсус», и осуществлять какую-то планомерную «экспансию» раздираемое противоречиями учение было просто не в состоянии.
Минимум за 100 лет до Владимира на славянский язык были переведены первые церковные книги. На основе Иоакимовской летописи, приводимой Татищевым[3], мы можем узнать, что симпатии к христианам и христианству проявлял киевский князь Ярополк Святославич (княжил в 972–978 гг. или 980 г.), убитый варягами по приказу… своего брата, того самого Владимира Святого, крестителя Руси. Вообще Святой Равноапостольный князь Владимир был человеком, скажем так, тонкой душевной организации, ищущим, мятущимся и «увлекающимся». Вопросы духовные были для него на первом месте, ну, во всяком случае, на первом месте после вопросов власти. Так, «Повесть Временных лет» (ПВЛ) сообщает нам о событиях, случившихся за 8 (восемь!!!) лет до судьбоносного «Крещения». То есть как раз предположительно в год смерти Ярополка. Сев на Киевский престол, не без помощи варягов, князь «постави кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажьбога и Стрибога и Симарьгла и Мокошь. И жряху им, наричюще я богы, и привожаху сыны своя и дъщери, и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руска и холмо-тъ»3. Интересно, зачем сие было нужно, да еще так демонстративно, в и без того языческом городе? Зачем с той же миссией было отправлять в Новгород своего дядю Добрыню? Который спустя 8 лет уже крестил Новгород «огнем и мечом»? То ли фальсификаторы текста просто уже запутались, то ли с противостоянием вер и традиций было все не так прямолинейно. Церковными историками варяги изображаются как иноземные захватчики, т. е. им явно приписывается позднее значение «крестоносцев-католиков», с которыми сражался Благоверный князь Александр (Невский), но здравый смысл и да и сам текст летописи заставляют в таком определении усомниться. Из него мы видим, как Владимир довольно просто «кидает» варягов на «гонорар» («по две гривны с человека»), как он их «отпускает в Греческую землю». Кстати, почему в Греческую, а не в Варяжскую? Скорее, это военное сословие (что-то вроде наемников), которые за деньги служат различным сюзеренам. Иначе вряд ли Владимир мог им что-то «приказывать». То есть никакой ни этнической, ни даже политической идентификации христианская вера не имела. И варяги как этническая общность не были врагами ни христианству, ни славянам, как, собственно, и грекам. Мы оказываемся в Х веке и тут понимаем, что дата, выбранная как «точка отсчета» (988 г.), представляется по меньшей мере странной, и никакого смысла, кроме как «широко отметить 1000-летие крещения Руси» сразу после «падения богоборческой власти», в ней не просматривается. Христианство (тогда, кстати, не делившееся на католицизм и православие[4]) присутствовало на Руси и до этого. Как отмечает И.Я. Фроянов, «…после договора 911 года, укрепившего непосредственные связи Руси с Византией и поставившего ее в выгодные условия торговли на византийских рынках, начали мало-помалу появляться среди русских первые приверженцы христианской веры. О русах-христианах этого времени говорят арабские источники. Но самые выразительные данные дошли до нас в договоре Руси с Византией 944 года, где среди послов, приносивших клятву в Царьграде, фигурируют и язычники, и христиане»4. «Мы же те, кто из нас крещен, в соборной церкви клялись церковью Святого Ильи… А некрещеные русские слагают свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие…»5 Аналогичную картину наблюдаем в Киеве: князь Игорь вместе со своим языческим окружением клялся на холме перед кумиром Перуна, а христиане присягали в церкви Святого Ильи6. Даже в сюжете [ПВЛ] о принятии христианства Владимиром есть прямое свидетельство того, что греко-византийская вера была не просто знакома русичам задолго до описываемых событий, но и исповедовалась в семье Владимира. «Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей»7. А если принять на веру Иоакимовскую летопись, то еще, получается, и брат Владимира был христианином или, во всяком случае, был хорошо осведомлен об основных постулатах веры. Все это достаточно убедительно доказывает «художественность» описания выбора Владимира [из ПВЛ].