Страница:
Сразу заметим, что указание на неосведомленность Нестора могло появиться только в то время, когда появилось представление о Несторе как об авторе «Повести временных лет», то есть не ранее середины XVII века – именно тогда появилось вымышленное житие Нестора.
О чем же повествует летопись Иоакима? В начале ее пересказываются легенды о переселении славян с Дуная, упоминается князь Славен, основатель города Славенска (т. е. перед нами явное влияние уже известного нам «Сказания о Словене и Русе»).
Дальним потомком Славена был воинственный князь Буривой, который успешно сражался с варягами, а потом был побежден где-то в Бярмии на реке Кумени. Он устроился в городе Бярмы, который находился на острове и был хорошо укреплен.
Некоторые ученые отождествляют Гостомысла русских источников с князем ободритов по имени Густимусл (имя Гостомысл в немецкой огласовке), который упоминается в некоторых восточнофранкских исторических сочинениях IX–X веков – например, в Ксантенских анналах.
Но не только Гостомыслом знаменита Иоакимовская летопись. Она излагает многие подробности русской истории и более позднего времени – вплоть до крещения Новгорода при Владимире Святом. Подробности эти появляются на тех местах, где «Повесть временных лет» молчит или ограничивается краткими обмолвками. Например, в «Повести» нет никаких подробных описаний в княжении Ярополка Святославича – и такие описания появляются в Иоакимовской летописи: «Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любляше христиан и асче сам не крстися народа ради, но никому же претяше…» Напротив, те события, которые в «Повести временных лет» описаны достаточно подробно (например, история мести княгини Ольги древлянам), внимания составителя «летописи» не привлекли.
Но посмотрим, что сталось далее с тетрадями Вениамина. Татищев посчитал, что тетради были списаны специально для него (и думаем, что он вполне мог быть прав – они, возможно, были не просто «списаны», но и написаны именно для него!). Он отправил тетради назад и написал письмо в обитель, из которой происходила «летопись», прося прислать книгу-оригинал, но из монастыря пришло лишь сообщение о смерти Мелхиседека Борщова. «Пожитки его разсточены, иные указом от Синода запечатаны», – вот что узнал Татищев о книжных сокровищах Бизюкова монастыря. Не нашли и монаха Вениамина….
Поскольку сама «летопись» дошла до нас только в цитатах Татищева, проверить ее подлинность уже не удастся. Впрочем, нельзя исключать того, что будет найден новый список этой «летописи» или близкой к ней – наши поздние летописи и вообще исторические сочинения изучены еще довольно слабо.
Не вдаваясь в сложные аргументы в пользу подлинности или, наоборот, поддельности Иоакимовской летописи, ограничимся следующими фактами.
Язык «летописи», как признавал и сам Татищев, не является древним, многие слова стоят в форме XVII века, многих слов и вовсе не было в древнерусском языке. Некоторые свидетельства (например, рассказ о князе Славене или рассказ о смерти потомков Гостомысла еще при его жизни) выдают знакомство автора текста со «Сказанием о Словене и Русе» – самой популярной исторической легендой XVII столетия. Имена новгородцев X века, которые упоминаются в рассказе о крещении Новгорода, не имеют аналогий в летописях и носят явную печать стилизации (волхв по прозвищу Соловей, новгородский тысяцкий[7] Угоняй, посадник Воробей и т. п.). Все это указывает на то, что «летопись», скорее всего, написана на рубеже XVII–XVIII вв. – в ней отразились именно те представления о начальной истории Руси, которые были тогда распространены среди образованных книжников.
Но объявить Иоакимовскую летопись просто заурядной литературной подделкой было бы слишком просто. Если это подделка, то подделка, исполненная на очень высоком уровне. Автор «летописи» хорошо знал историческую литературу своей эпохи, причем не только русскую, но и переводную. Конечно, круг чтения «летописца» все же имел свои пределы. Так, он не был знаком с Комиссионным списком Новгородской Первой (иначе, вероятно, не выдумывал бы несуществующих посадников). Проигнорировал составитель «летописи» и историю Вадима Храброго (может быть, просто потому, что не читал Никоновскую летопись?).
Поставив своей целью дополнить рассказы русской летописи, «летописец» не выдумал чего-то совсем фантастического – все изложенные им факты действительно могли иметь место. С точки зрения историка, Иоакимовская летопись гораздо более правдоподобна, чем история о грамоте Александра Македонского русским князьям или рассказ о передаче даров Мономаха. Кстати, именно поэтому многие ученые используют данные Иоакимовской летописи в своих работах. В сущности, автор этой талантливой литературной мистификации занимался созданием не столько новых фактов, сколько новых подробностей на тех местах, где их не хватало в летописи. Но именно внимание к подробностям, пристрастие к развернутому повествованию, не свойственное аутентичным летописям, выдает в Иоакимовской летописи вероятный новодел. Поэтому мы констатируем сложность вопроса о происхождении этой «летописи» и в дальнейшем не будем ссылаться на нее как на исторический источник.
На Иоакимовской летописи кончается история литературной легенды о Рюрике и начинается история ее научного изучения. Она не окончена и сейчас – пожалуй, никакой другой сюжет древней русской истории не породил такой ожесточенной полемики, как «норманнская проблема». Уже в XVIII в. в науке выявились два направления, позднее получившие названия «норманнизм» и «антинорманнизм».
Первыми «норманнистами» стали работавшие в России немецкие ученые – И.Г. Байер и Г.Ф. Миллер. Сущность норманнизма состоит в признании ведущей роли скандинавов в образовании Древнерусского государства. Антинорманисты, начиная с М.В. Ломоносова (он отстаивал прусское[8] происхождение Рюрика и Руси), эту роль отрицают и полагают, что норманны присутствовали в нашей ранней истории исключительно как воины-наемники и купцы.
С развитием археологии и открытием на территории Руси массы скандинавских древностей основная полемика по норманнскому вопросу переместилась в эту область исторического знания.
По вопросу о происхождении первых русских князей и самого слова «русь» среди антинорманнистов нет единства. Некоторые считают слово «русь» по происхождению славянским, другие – иранским или даже кельтским. Род первых русских князей выводят то с острова Рюген, то из области славян-ободритов, то из Великой Моравии…
Но в наши дни термин «норманнизм» в его классическом значении в науке не употребляется. Никто не считает норманнов единоличными основателями древнерусского государства. Историки, археологи, лингвисты успешно работают вместе над изучением огромного массива разноязычных письменных источников и археологических находок. А вот антинорманнизм остался! Исследователи, причисляющие себя к антинорманнистам, образуют замкнутое сообщество и продолжают поиски балтийской или азово-черноморской Руси, хотя новых письменных источников по теме в последние сто лет почти не прибавилось, и новые «аргументы» антинорманнизма появляются только за счет переработки старых гипотез…
Но проблема норманнизма и антинорманнизма не ограничена только сюжетом о Рюрике. Она гораздо шире и охватывает роль скандинавов в нашей ранней истории в целом. Для того чтобы разобраться в этом вопросе, надо посмотреть, что же происходило в самой Скандинавии в эпоху Рюрика и первых его преемников.
Хронологически «священное время» у России, Швеции, Норвегии и Дании примерно совпадает. Как и у нас, у скандинавов IX–X вв. – это время возникновения национальных государств. И возникли наши государства очень близкими путями. Вот почему ученые, изучающие Древнюю Русь в первые века ее существования, часто обращаются к истории скандинавских стран, в первую очередь Швеции и Норвегии.
Дальними предками современных датчан, норвежцев и шведов были германские племена, расселившиеся с юга на север по Скандинавскому полуострову незадолго до начала новой эры. Все они говорили на одном языке, имевшем некоторые диалектные отличия. Занятиями их были земледелие и скотоводство. Но земледелием в гористой Скандинавии можно заниматься далеко не везде, и для жителей будущей Норвегии и Западной Швеции скотоводство вышло на первый план.
Жили древние скандинавы большими семьями, каждая такая семья занимала «длинный дом» – огромную постройку под крышей из дерна. В таком длинном доме жили сразу несколько поколений. В неотчуждаемой собственности такой семьи находились пашни и пастбища. Позднее, с ростом населения, семьи и их недвижимые владения стали дробиться, но и тогда родичи не теряли связи друг с другом и селились по соседству. Так образовывались крупные хутора и усадьбы.
Природные условия Скандинавии не позволяли ее обитателям расселяться деревнями, так, как жили, например, восточные славяне. Впрочем, и о славянах ранневизантийские авторы пишут, что их поселения невелики и разбросаны далеко друг от друга по огромному пространству.
Каждый современный народ континентальной[9] Скандинавии (норвежцы, датчане и шведы) сложился на основе нескольких древних племен. Так, в Норвегии обитали эгды, херды, ругии, тренды, халейги и многие другие, более мелкие племена. Швецию населяли мощные племенные союзы свеев и гаутов. На балтийском острове Готланд жили гуты, чьи потомки до сих пор четко отделяют себя от континентальных шведов. В Дании расселились даны и юты.
Основу скандинавского общества составляли, как и на Руси, свободные общинники. В «Северных странах» такой общинник – домохозяин назывался «бонд». Бонды сообща решали все важные дела на особых народных собраниях – тингах. Скандинавский тинг – прямой аналог древнерусского веча.
Тинг собирался в наиболее удобном с точки зрения географии месте, например в устье реки или в центре относительно густонаселенной области. Как правило, в этом же месте стояло и общее для всех бондов округи капище, в котором приносились жертвы в дни праздников календарного цикла или, например, перед военными действиями. На тинге не только решали важные для всей округи дела, но и торговали, обменивались новостями, договаривались о свадьбах. Тинг для любого свободного домовладельца был главным событием года.
Как и у восточных славян, межплеменные войны скандинавов выдвинули на передний план фигуру военного вождя – конунга и окружавшую его дружину – профессиональных воинов, ничем не занимавшихся, кроме войны.
Так же, как и русского князя, власть норманнского конунга была ограничена общинными традициями. Если конунг не выполнял возложенных на него задач, был неудачлив в военных предприятиях, он мог быть смещен или даже убит. Даже в XII столетии, когда в стране был уже только один конунг, процедура провозглашения нового правителя на тинге была обязательной.
Уже к VI в. в Скандинавии сложилась яркая военная культура. По местечку Вендель в Швеции, где был обнаружен очень богатый могильник этого времени, археологи называют время с V по VIII в. вендельской эпохой.
Воины вендельского времени носили устрашающие шлемы с полумасками, украшенные чеканными пластинами или литыми изображениями животных, оружием их были длинные обоюдоострые мечи с богатыми украшениями рукояти. Это было время легендарных конунгов, описанное в «Саге об Инглингах»[10].
В это время сложился скандинавский эпос, частично записанный уже в христианское время, в XIII веке. Благодаря древним исландцам мы сравнительно неплохо знаем древнескандинавских богов и героев.
На вершине пантеона норманнских богов оказался Один – покровитель конунгов, дружинников, поэтов-скальдов и колдунов. Он ездит на волшебном восьминогом коне Слейпнире, его сопровождают два ворона, которых зовут Хугин и Мунин («Мысль» и «Память») и два волка – Гери и Фреки («Жадный» и «Алчный»). Один собирает погибших в сражениях воинов в своих чертогах – Вальгалле, где они сражаются и пируют. Любой скандинавский пир воспроизводил собою пиры Одина.
Непосредственно из вендельского времени выросла грозная «эпоха викингов».
Дружина постоянно нуждалась в новой военной добыче, а войны между племенами были хоть и частыми, но все же не постоянными. Поэтому многие конунги стали предпринимать военные экспедиции за пределы своих стран, а некоторые из вождей и вовсе жили морской войной, редко задерживаясь на берегу. Таких предводителей называли морскими конунгами.
Население росло, а пахотных угодий и пастбищ не хватало. Голод был обычным явлением в древней Скандинавии, и многие скандинавы стали переселяться в поисках новых земель за пределы родины – на Оркнейские и Шетландские острова, на Фареры, в Исландию… Такая эмиграция началась еще раньше, чем грабительские военные походы.
Молодой сын бонда, покинувший отчий дом и ушедший в дружину конунга, как бы выпадал из размеренного быта родового общества, сворачивал с накатанной дороги традиционной крестьянской жизни. Очевидно, именно от «vikja» – «поворачивать», произошло наводившее ужас на Западную Европу слово «викинг». Викинг – тот, кто свернул, тот, кто уплыл из страны и сделался морским разбойником.
Первый попавший в источники набег викингов случился в 793 г. Тогда был разорен монастырь на острове Линдисфарн, близ побережья Англии. Вскоре атаки скандинавских разбойников на монастыри и прибрежные города стали повседневной реальностью для жителей англо-саксонских королевств, Ирландии, Фризии, Западно-Франкского королевства. В 846 г. датский конунг Рагнар Кожаные Штаны взял Париж.
Во второй половине IX столетия скандинавы в большом числе стали оседать на западных землях – в Англии, Ирландии, на островах Атлантики. В это время норвежцы открыли Исландию и начали ее заселение. В 911 г. предводитель викингов Хрольв Пешеход обосновался на северном побережье Франции, по скандинавским поселенцам эта область до сих пор зовется Нормандия.
В конце IX века в Норвегии разразилась война за объединение страны. Правивший в Вестфольде (область вблизи современной столицы Норвегии Осло) конунг Харальд подчинил в результате тяжелых боев почти всех остальных вождей. Многие знатные норвежцы бежали от притеснений Харальда на западные острова, именно при Харальде Исландия была заселена полностью.
Символом «эпохи викингов» стал корабль.
Искусство судостроения вырабатывалось в Скандинавии на протяжении нескольких веков. К IX в. оформился основной тип корабля – килевое судно с одинаковыми носом и кормой, приводившееся в движение веслами и прямым парусом. Строились такие суда из досок, получавшихся при раскалывании бревна в специальном станке. Пояса обшивки скреплялись с помощью железных заклепок квадратного сечения.
Самые знаменитые корабли «эпохи викингов» были открыты археологами в королевских курганах Норвегии – в Гокстаде и Осеберге. Прочный, лишенный украшений гокстадский корабль длиной около 20 м считается классическим боевым кораблем викингов. Корабль из Осеберга более легкий и хрупкий, его штевни украшены богатой резьбой. Вероятно, это была придворная яхта для непродолжительных выходов в море (погребение в Осеберге было женским) или даже особое погребальное судно.
Кроме боевых кораблей, скандинавские мастера строили кнорры – торговые суда с высокими бортами и заваленными внутрь штевнями. Кнорр тоже имел весла, но почти не использовал их – только для разворота в узких гаванях.
В IX–X вв. сотни боевых и торговых норманнских кораблей рассекали своими дубовыми носами воды европейских морей. Скандинавы воевали, торговали, переселялись на новые места, открывали неведомые ранее земли, нанимались на службу к иноземным правителям. Многие из них навсегда расстались с родными фьордами, отправившись на запад – в Англию, Ирландию, Нормандию, на острова северной Атлантики…
А другие в поисках славы и богатства устремились на восток.
Уже в вендельское время у норманнских племен появился особый художественный стиль. Позже, в IX в., он усложнился, появилось несколько близких стилей, которые исследователи называют по тем местам, где впервые были обнаружены типичные памятники этих стилей.
Например, есть осебергский стиль. В этом стиле выдержана резьба, украшавшая штевни осебергского корабля, а также орнамент предметов, которые были найдены в этом корабле – повозки, сани. Во второй половине IX – начале X века этот стиль сменился двумя близкими стилями Борре и Йеллинг. Стиль Борре стал, пожалуй, самым распространенным в Скандинавии X столетия. Его основа – переплетающиеся линии и маски фантастических зверей, похожих на ушастых кошек.
На предметах стиля Борре (это фибулы, привески, пряжки и наконечники поясов) звери смотрят прямо на зрителя. Тела их переплетаются немыслимым образом, они хватают сами себя лапами, а на предметах стиля Йеллинг даже кусают сами себя.
Скандинавские украшения, оформленные в этих стилях, широко представлены в наших археологических памятниках.
С ладожскими древностями мы уже знакомы. Со второй половины IX в. норманны, двигаясь по большим и малым рекам, начали расселяться по Русской равнине. В истоке реки Волхов, в землях ильменских словен, они основали поселение, известное сейчас как Рюриково городище.
Городище, на котором найдено много скандинавских вещей (это фибулы, пряжки, крючки для обмоток), было, по-видимому, местопребыванием военного вождя и его дружины. Позднее рядом с Городищем возник Новгород – славянский племенной центр, в котором скандинавских вещей очень немного.
Примерно в это же время скандинавские захоронения появляются на Верхней Волге, в Тимеревском и Михайловском могильниках. Норманнские древности могильника близ села Михайловское особенно выразительны. Там найден богато украшенный золочеными накладками меч, сложные украшения конской упряжи, выполненные в стиле Борре. В могильнике у деревни Большое Тимерево вблизи Ярославля, тоже есть типично норманнские захоронения – с железной гривной, на которую надеты «молоточки Тора», обмоточными крючками, скандинавскими пряжками.
В конце IX века, когда большая волна скандинавов с севера устремилась на юг по Днепровскому пути «из варяг в греки» (об этом мы подробно поговорим несколько ниже), в верховьях Днепра возникло Гнездовское поселение, оставившее самое большое курганное кладбище эпохи викингов в Европе. В Гнездове тоже немало норманнских древностей – и в могильнике, и на поселении. Скандинавские находки Гнездова выразительно показывают, что скандинавы постоянно жили на Руси в самых разных качествах – среди них были и богатые дружинники, и ремесленники, и купцы…
В десятом столетии норманнские древности появились и на юге Руси – в Киеве и Чернигове, точнее, в окрестностях Чернигова. В небольшом поселении, остатки которого раскопаны у села Шестовица, некогда обитала княжеская дружина. В Шестовице известны находки скандинавских погребений и характерного норманнского оружия – боевых ножей-скрамасаксов.
Во всех крупных поселениях Руси X в. мы увидим многочисленные следы пребывания норманнов. В могильниках встречаются погребения скандинавов, а при раскопках самих поселений – скандинавские вещи: железные молоточки Тора, поясные пряжки, фибулы – застежки плащей и женских платков.
Именно овальные фибулы, эта самая яркая деталь норманнского женского костюма, показывают, что скандинавы Руси постоянно поддерживали контакты со своей родиной.
Парные фибулы (ученые насчитывают 55 вариантов этих украшений), скреплявшие узкие бретели верхней одежды, вошли в употребление у норманнских племен в VIII веке. Тогда это были небольшие бронзовые скорлупки с примитивным узором. Позже, с началом «эпохи викингов» и появлением новых орнаментальных стилей, узор фибул стал усложняться, а сами они несколько увеличились в размерах. Наконец, к началу X века появились роскошные фибулы с ажурной накладкой. Вся поверхность фибулы золотилась, на ажурную крышку ставились маленькие посеребренные шишечки, а в некоторых случаях фибулу инкрустировали серебряной проволокой.
А затем начался откат – узор крышки упростился, а позже, к концу X века, фибула вовсе утратила ажурную накладку. Ее орнамент стал примитивным и превратился просто в хаотичный набор линий…
Так вот, все эти фибулы – и простые ранние, и сложные ажурные, и деградировавшие поздние – встречаются в скандинавских захоронениях Руси. В тех случаях, когда погребение можно датировать, например по находящимся в нем монетам, эти датировки примерно совпадают с датировками этих типов фибул в самой Скандинавии, запаздывая примерно на 20–30 лет. Это показывает, что состав скандинавов на Руси постоянно пополнялся другими переселенцами.
На Руси встречаются как богатые, так и бедные скандинавские погребения. Богатых и знатных сородичей норманны хоронили в особых погребальных камерах – больших сооружениях из деревянных плах. В такую могилу помещали оружие покойного, а иногда – и его боевого коня, в камерах встречаются и различные бытовые предметы – тазы, ведра, сундуки. Бедный норманн обычно не брал с собой на тот свет ничего, в его могиле оказывалась только глиняная урна с прахом, на плечики урны надевалась железная гривна с маленькими молоточками Тора.
Вообще погребальные обряды скандинавов были весьма разнообразны и не ограничивались только камерами или погребениями с урнами. Так, в самой Скандинавии широко известны еще с вендельского времени погребения в кораблях и лодках. Самые знаменитые сохранившиеся суда викингов – гокстадский и осебергский корабли – происходят именно из могил, из королевских погребений Норвегии.
На Руси нет таких погребений норманнов, в которых целиком сохранились бы корабли. Но в древнерусских могильниках нередко обнаруживаются типичные скандинавские судовые заклепки на квадратной ножке. Находят такие заклепки и при раскопках поселений. Это говорит о том, что скандинавы использовали на Русской равнине не только местные однодеревки и барки, но и свои дощатые суда (очевидно, небольшие).
Свидетельства пребывания скандинавов у нас сосредоточены в узловых точках складывающегося Древнерусского государства – торговых городах, торгово-ремесленных и дружинных сельских поселениях. Общее число живших у нас норманнов было, по отношению к славянскому населению, невелико. Именно поэтому в русском языке почти нет скандинавских заимствований. Да и само время активного участия скандинавов в становлении Руси было, по историческим меркам, не слишком-то продолжительным. Но все же с распространенным в свое время мнением о том, что скандинавы на Руси были быстро ассимилированы славянами, современная наука согласиться не может.
Скандинавы, несомненно, оказали большое влияние на зарождающееся Древнерусское государство. Они деятельно занимались международной торговлей, принимали непосредственное участие в основании многих древнерусских городов. Они воевали в составе русских дружин на Черном море и Каспии. Вместе с норманнскими купцами-воинами на Руси появились высококачественные каролингские мечи.
Но в X веке началось и обратное влияние – влияние Руси на Скандинавию. В Бирке появились захоронения дружинников (а может быть, купцов), которые со славой и богатством возвратились с Восточного пути. Они привезли домой степные топорики-чеканы, роскошные наборные пояса и кафтаны. А при раскопках поселения Бирки был найден и совсем необычный предмет – степной ламеллярный (т. е. пластинчатый) доспех, ближайшие аналогии которому известны на Алтае и в Хакасии…
Теперь посмотрим, что было известно о Руси самим скандинавам. Для этого придется заглянуть в письменные источники Северных стран.
О чем же повествует летопись Иоакима? В начале ее пересказываются легенды о переселении славян с Дуная, упоминается князь Славен, основатель города Славенска (т. е. перед нами явное влияние уже известного нам «Сказания о Словене и Русе»).
Дальним потомком Славена был воинственный князь Буривой, который успешно сражался с варягами, а потом был побежден где-то в Бярмии на реке Кумени. Он устроился в городе Бярмы, который находился на острове и был хорошо укреплен.
«Людие же терпяху тугу великую от варяг, пославше к Буривою, испросиша у него сына Гостомысла, да княжит в Велице граде. И егда Гостомысл приа власть, абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и шед на ня, победи… Сеи Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим расправы ради и правосудиа…»О призвании Рюрика в «Иоакимовской летописи» рассказано примерно так же, как и в других наших исторических легендах. Новшество одно – Рюрик (а за ним отправляются опять же к варягам!) вроде бы внук Гостомысла. Как и его могущественный дед, Рюрик «прилежа о росправе земли и правосудии». Из «летописи» известны и некоторые подробности личной жизни Рюрика – у него было несколько жен, из которых он больше всех любил некую Ефанду, дочь «князя урманского».
Некоторые ученые отождествляют Гостомысла русских источников с князем ободритов по имени Густимусл (имя Гостомысл в немецкой огласовке), который упоминается в некоторых восточнофранкских исторических сочинениях IX–X веков – например, в Ксантенских анналах.
Но не только Гостомыслом знаменита Иоакимовская летопись. Она излагает многие подробности русской истории и более позднего времени – вплоть до крещения Новгорода при Владимире Святом. Подробности эти появляются на тех местах, где «Повесть временных лет» молчит или ограничивается краткими обмолвками. Например, в «Повести» нет никаких подробных описаний в княжении Ярополка Святославича – и такие описания появляются в Иоакимовской летописи: «Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любляше христиан и асче сам не крстися народа ради, но никому же претяше…» Напротив, те события, которые в «Повести временных лет» описаны достаточно подробно (например, история мести княгини Ольги древлянам), внимания составителя «летописи» не привлекли.
Но посмотрим, что сталось далее с тетрадями Вениамина. Татищев посчитал, что тетради были списаны специально для него (и думаем, что он вполне мог быть прав – они, возможно, были не просто «списаны», но и написаны именно для него!). Он отправил тетради назад и написал письмо в обитель, из которой происходила «летопись», прося прислать книгу-оригинал, но из монастыря пришло лишь сообщение о смерти Мелхиседека Борщова. «Пожитки его разсточены, иные указом от Синода запечатаны», – вот что узнал Татищев о книжных сокровищах Бизюкова монастыря. Не нашли и монаха Вениамина….
Поскольку сама «летопись» дошла до нас только в цитатах Татищева, проверить ее подлинность уже не удастся. Впрочем, нельзя исключать того, что будет найден новый список этой «летописи» или близкой к ней – наши поздние летописи и вообще исторические сочинения изучены еще довольно слабо.
Не вдаваясь в сложные аргументы в пользу подлинности или, наоборот, поддельности Иоакимовской летописи, ограничимся следующими фактами.
Язык «летописи», как признавал и сам Татищев, не является древним, многие слова стоят в форме XVII века, многих слов и вовсе не было в древнерусском языке. Некоторые свидетельства (например, рассказ о князе Славене или рассказ о смерти потомков Гостомысла еще при его жизни) выдают знакомство автора текста со «Сказанием о Словене и Русе» – самой популярной исторической легендой XVII столетия. Имена новгородцев X века, которые упоминаются в рассказе о крещении Новгорода, не имеют аналогий в летописях и носят явную печать стилизации (волхв по прозвищу Соловей, новгородский тысяцкий[7] Угоняй, посадник Воробей и т. п.). Все это указывает на то, что «летопись», скорее всего, написана на рубеже XVII–XVIII вв. – в ней отразились именно те представления о начальной истории Руси, которые были тогда распространены среди образованных книжников.
Но объявить Иоакимовскую летопись просто заурядной литературной подделкой было бы слишком просто. Если это подделка, то подделка, исполненная на очень высоком уровне. Автор «летописи» хорошо знал историческую литературу своей эпохи, причем не только русскую, но и переводную. Конечно, круг чтения «летописца» все же имел свои пределы. Так, он не был знаком с Комиссионным списком Новгородской Первой (иначе, вероятно, не выдумывал бы несуществующих посадников). Проигнорировал составитель «летописи» и историю Вадима Храброго (может быть, просто потому, что не читал Никоновскую летопись?).
Поставив своей целью дополнить рассказы русской летописи, «летописец» не выдумал чего-то совсем фантастического – все изложенные им факты действительно могли иметь место. С точки зрения историка, Иоакимовская летопись гораздо более правдоподобна, чем история о грамоте Александра Македонского русским князьям или рассказ о передаче даров Мономаха. Кстати, именно поэтому многие ученые используют данные Иоакимовской летописи в своих работах. В сущности, автор этой талантливой литературной мистификации занимался созданием не столько новых фактов, сколько новых подробностей на тех местах, где их не хватало в летописи. Но именно внимание к подробностям, пристрастие к развернутому повествованию, не свойственное аутентичным летописям, выдает в Иоакимовской летописи вероятный новодел. Поэтому мы констатируем сложность вопроса о происхождении этой «летописи» и в дальнейшем не будем ссылаться на нее как на исторический источник.
На Иоакимовской летописи кончается история литературной легенды о Рюрике и начинается история ее научного изучения. Она не окончена и сейчас – пожалуй, никакой другой сюжет древней русской истории не породил такой ожесточенной полемики, как «норманнская проблема». Уже в XVIII в. в науке выявились два направления, позднее получившие названия «норманнизм» и «антинорманнизм».
Первыми «норманнистами» стали работавшие в России немецкие ученые – И.Г. Байер и Г.Ф. Миллер. Сущность норманнизма состоит в признании ведущей роли скандинавов в образовании Древнерусского государства. Антинорманисты, начиная с М.В. Ломоносова (он отстаивал прусское[8] происхождение Рюрика и Руси), эту роль отрицают и полагают, что норманны присутствовали в нашей ранней истории исключительно как воины-наемники и купцы.
С развитием археологии и открытием на территории Руси массы скандинавских древностей основная полемика по норманнскому вопросу переместилась в эту область исторического знания.
По вопросу о происхождении первых русских князей и самого слова «русь» среди антинорманнистов нет единства. Некоторые считают слово «русь» по происхождению славянским, другие – иранским или даже кельтским. Род первых русских князей выводят то с острова Рюген, то из области славян-ободритов, то из Великой Моравии…
Но в наши дни термин «норманнизм» в его классическом значении в науке не употребляется. Никто не считает норманнов единоличными основателями древнерусского государства. Историки, археологи, лингвисты успешно работают вместе над изучением огромного массива разноязычных письменных источников и археологических находок. А вот антинорманнизм остался! Исследователи, причисляющие себя к антинорманнистам, образуют замкнутое сообщество и продолжают поиски балтийской или азово-черноморской Руси, хотя новых письменных источников по теме в последние сто лет почти не прибавилось, и новые «аргументы» антинорманнизма появляются только за счет переработки старых гипотез…
Но проблема норманнизма и антинорманнизма не ограничена только сюжетом о Рюрике. Она гораздо шире и охватывает роль скандинавов в нашей ранней истории в целом. Для того чтобы разобраться в этом вопросе, надо посмотреть, что же происходило в самой Скандинавии в эпоху Рюрика и первых его преемников.
Хронологически «священное время» у России, Швеции, Норвегии и Дании примерно совпадает. Как и у нас, у скандинавов IX–X вв. – это время возникновения национальных государств. И возникли наши государства очень близкими путями. Вот почему ученые, изучающие Древнюю Русь в первые века ее существования, часто обращаются к истории скандинавских стран, в первую очередь Швеции и Норвегии.
Дальними предками современных датчан, норвежцев и шведов были германские племена, расселившиеся с юга на север по Скандинавскому полуострову незадолго до начала новой эры. Все они говорили на одном языке, имевшем некоторые диалектные отличия. Занятиями их были земледелие и скотоводство. Но земледелием в гористой Скандинавии можно заниматься далеко не везде, и для жителей будущей Норвегии и Западной Швеции скотоводство вышло на первый план.
Жили древние скандинавы большими семьями, каждая такая семья занимала «длинный дом» – огромную постройку под крышей из дерна. В таком длинном доме жили сразу несколько поколений. В неотчуждаемой собственности такой семьи находились пашни и пастбища. Позднее, с ростом населения, семьи и их недвижимые владения стали дробиться, но и тогда родичи не теряли связи друг с другом и селились по соседству. Так образовывались крупные хутора и усадьбы.
Природные условия Скандинавии не позволяли ее обитателям расселяться деревнями, так, как жили, например, восточные славяне. Впрочем, и о славянах ранневизантийские авторы пишут, что их поселения невелики и разбросаны далеко друг от друга по огромному пространству.
Каждый современный народ континентальной[9] Скандинавии (норвежцы, датчане и шведы) сложился на основе нескольких древних племен. Так, в Норвегии обитали эгды, херды, ругии, тренды, халейги и многие другие, более мелкие племена. Швецию населяли мощные племенные союзы свеев и гаутов. На балтийском острове Готланд жили гуты, чьи потомки до сих пор четко отделяют себя от континентальных шведов. В Дании расселились даны и юты.
Основу скандинавского общества составляли, как и на Руси, свободные общинники. В «Северных странах» такой общинник – домохозяин назывался «бонд». Бонды сообща решали все важные дела на особых народных собраниях – тингах. Скандинавский тинг – прямой аналог древнерусского веча.
Тинг собирался в наиболее удобном с точки зрения географии месте, например в устье реки или в центре относительно густонаселенной области. Как правило, в этом же месте стояло и общее для всех бондов округи капище, в котором приносились жертвы в дни праздников календарного цикла или, например, перед военными действиями. На тинге не только решали важные для всей округи дела, но и торговали, обменивались новостями, договаривались о свадьбах. Тинг для любого свободного домовладельца был главным событием года.
Как и у восточных славян, межплеменные войны скандинавов выдвинули на передний план фигуру военного вождя – конунга и окружавшую его дружину – профессиональных воинов, ничем не занимавшихся, кроме войны.
Так же, как и русского князя, власть норманнского конунга была ограничена общинными традициями. Если конунг не выполнял возложенных на него задач, был неудачлив в военных предприятиях, он мог быть смещен или даже убит. Даже в XII столетии, когда в стране был уже только один конунг, процедура провозглашения нового правителя на тинге была обязательной.
Уже к VI в. в Скандинавии сложилась яркая военная культура. По местечку Вендель в Швеции, где был обнаружен очень богатый могильник этого времени, археологи называют время с V по VIII в. вендельской эпохой.
Воины вендельского времени носили устрашающие шлемы с полумасками, украшенные чеканными пластинами или литыми изображениями животных, оружием их были длинные обоюдоострые мечи с богатыми украшениями рукояти. Это было время легендарных конунгов, описанное в «Саге об Инглингах»[10].
В это время сложился скандинавский эпос, частично записанный уже в христианское время, в XIII веке. Благодаря древним исландцам мы сравнительно неплохо знаем древнескандинавских богов и героев.
На вершине пантеона норманнских богов оказался Один – покровитель конунгов, дружинников, поэтов-скальдов и колдунов. Он ездит на волшебном восьминогом коне Слейпнире, его сопровождают два ворона, которых зовут Хугин и Мунин («Мысль» и «Память») и два волка – Гери и Фреки («Жадный» и «Алчный»). Один собирает погибших в сражениях воинов в своих чертогах – Вальгалле, где они сражаются и пируют. Любой скандинавский пир воспроизводил собою пиры Одина.
Непосредственно из вендельского времени выросла грозная «эпоха викингов».
Дружина постоянно нуждалась в новой военной добыче, а войны между племенами были хоть и частыми, но все же не постоянными. Поэтому многие конунги стали предпринимать военные экспедиции за пределы своих стран, а некоторые из вождей и вовсе жили морской войной, редко задерживаясь на берегу. Таких предводителей называли морскими конунгами.
Население росло, а пахотных угодий и пастбищ не хватало. Голод был обычным явлением в древней Скандинавии, и многие скандинавы стали переселяться в поисках новых земель за пределы родины – на Оркнейские и Шетландские острова, на Фареры, в Исландию… Такая эмиграция началась еще раньше, чем грабительские военные походы.
Молодой сын бонда, покинувший отчий дом и ушедший в дружину конунга, как бы выпадал из размеренного быта родового общества, сворачивал с накатанной дороги традиционной крестьянской жизни. Очевидно, именно от «vikja» – «поворачивать», произошло наводившее ужас на Западную Европу слово «викинг». Викинг – тот, кто свернул, тот, кто уплыл из страны и сделался морским разбойником.
Первый попавший в источники набег викингов случился в 793 г. Тогда был разорен монастырь на острове Линдисфарн, близ побережья Англии. Вскоре атаки скандинавских разбойников на монастыри и прибрежные города стали повседневной реальностью для жителей англо-саксонских королевств, Ирландии, Фризии, Западно-Франкского королевства. В 846 г. датский конунг Рагнар Кожаные Штаны взял Париж.
Во второй половине IX столетия скандинавы в большом числе стали оседать на западных землях – в Англии, Ирландии, на островах Атлантики. В это время норвежцы открыли Исландию и начали ее заселение. В 911 г. предводитель викингов Хрольв Пешеход обосновался на северном побережье Франции, по скандинавским поселенцам эта область до сих пор зовется Нормандия.
В конце IX века в Норвегии разразилась война за объединение страны. Правивший в Вестфольде (область вблизи современной столицы Норвегии Осло) конунг Харальд подчинил в результате тяжелых боев почти всех остальных вождей. Многие знатные норвежцы бежали от притеснений Харальда на западные острова, именно при Харальде Исландия была заселена полностью.
Символом «эпохи викингов» стал корабль.
Искусство судостроения вырабатывалось в Скандинавии на протяжении нескольких веков. К IX в. оформился основной тип корабля – килевое судно с одинаковыми носом и кормой, приводившееся в движение веслами и прямым парусом. Строились такие суда из досок, получавшихся при раскалывании бревна в специальном станке. Пояса обшивки скреплялись с помощью железных заклепок квадратного сечения.
Самые знаменитые корабли «эпохи викингов» были открыты археологами в королевских курганах Норвегии – в Гокстаде и Осеберге. Прочный, лишенный украшений гокстадский корабль длиной около 20 м считается классическим боевым кораблем викингов. Корабль из Осеберга более легкий и хрупкий, его штевни украшены богатой резьбой. Вероятно, это была придворная яхта для непродолжительных выходов в море (погребение в Осеберге было женским) или даже особое погребальное судно.
Кроме боевых кораблей, скандинавские мастера строили кнорры – торговые суда с высокими бортами и заваленными внутрь штевнями. Кнорр тоже имел весла, но почти не использовал их – только для разворота в узких гаванях.
В IX–X вв. сотни боевых и торговых норманнских кораблей рассекали своими дубовыми носами воды европейских морей. Скандинавы воевали, торговали, переселялись на новые места, открывали неведомые ранее земли, нанимались на службу к иноземным правителям. Многие из них навсегда расстались с родными фьордами, отправившись на запад – в Англию, Ирландию, Нормандию, на острова северной Атлантики…
А другие в поисках славы и богатства устремились на восток.
* * *
…Скандинавы IX–X вв. оставили на Руси очень много следов своего пребывания. Опознать предметы скандинавского происхождения среди археологических находок несложно – прикладное искусство «эпохи викингов» было очень ярким и своеобразным.Уже в вендельское время у норманнских племен появился особый художественный стиль. Позже, в IX в., он усложнился, появилось несколько близких стилей, которые исследователи называют по тем местам, где впервые были обнаружены типичные памятники этих стилей.
Например, есть осебергский стиль. В этом стиле выдержана резьба, украшавшая штевни осебергского корабля, а также орнамент предметов, которые были найдены в этом корабле – повозки, сани. Во второй половине IX – начале X века этот стиль сменился двумя близкими стилями Борре и Йеллинг. Стиль Борре стал, пожалуй, самым распространенным в Скандинавии X столетия. Его основа – переплетающиеся линии и маски фантастических зверей, похожих на ушастых кошек.
На предметах стиля Борре (это фибулы, привески, пряжки и наконечники поясов) звери смотрят прямо на зрителя. Тела их переплетаются немыслимым образом, они хватают сами себя лапами, а на предметах стиля Йеллинг даже кусают сами себя.
Скандинавские украшения, оформленные в этих стилях, широко представлены в наших археологических памятниках.
С ладожскими древностями мы уже знакомы. Со второй половины IX в. норманны, двигаясь по большим и малым рекам, начали расселяться по Русской равнине. В истоке реки Волхов, в землях ильменских словен, они основали поселение, известное сейчас как Рюриково городище.
Городище, на котором найдено много скандинавских вещей (это фибулы, пряжки, крючки для обмоток), было, по-видимому, местопребыванием военного вождя и его дружины. Позднее рядом с Городищем возник Новгород – славянский племенной центр, в котором скандинавских вещей очень немного.
Примерно в это же время скандинавские захоронения появляются на Верхней Волге, в Тимеревском и Михайловском могильниках. Норманнские древности могильника близ села Михайловское особенно выразительны. Там найден богато украшенный золочеными накладками меч, сложные украшения конской упряжи, выполненные в стиле Борре. В могильнике у деревни Большое Тимерево вблизи Ярославля, тоже есть типично норманнские захоронения – с железной гривной, на которую надеты «молоточки Тора», обмоточными крючками, скандинавскими пряжками.
В конце IX века, когда большая волна скандинавов с севера устремилась на юг по Днепровскому пути «из варяг в греки» (об этом мы подробно поговорим несколько ниже), в верховьях Днепра возникло Гнездовское поселение, оставившее самое большое курганное кладбище эпохи викингов в Европе. В Гнездове тоже немало норманнских древностей – и в могильнике, и на поселении. Скандинавские находки Гнездова выразительно показывают, что скандинавы постоянно жили на Руси в самых разных качествах – среди них были и богатые дружинники, и ремесленники, и купцы…
В десятом столетии норманнские древности появились и на юге Руси – в Киеве и Чернигове, точнее, в окрестностях Чернигова. В небольшом поселении, остатки которого раскопаны у села Шестовица, некогда обитала княжеская дружина. В Шестовице известны находки скандинавских погребений и характерного норманнского оружия – боевых ножей-скрамасаксов.
Во всех крупных поселениях Руси X в. мы увидим многочисленные следы пребывания норманнов. В могильниках встречаются погребения скандинавов, а при раскопках самих поселений – скандинавские вещи: железные молоточки Тора, поясные пряжки, фибулы – застежки плащей и женских платков.
Именно овальные фибулы, эта самая яркая деталь норманнского женского костюма, показывают, что скандинавы Руси постоянно поддерживали контакты со своей родиной.
Парные фибулы (ученые насчитывают 55 вариантов этих украшений), скреплявшие узкие бретели верхней одежды, вошли в употребление у норманнских племен в VIII веке. Тогда это были небольшие бронзовые скорлупки с примитивным узором. Позже, с началом «эпохи викингов» и появлением новых орнаментальных стилей, узор фибул стал усложняться, а сами они несколько увеличились в размерах. Наконец, к началу X века появились роскошные фибулы с ажурной накладкой. Вся поверхность фибулы золотилась, на ажурную крышку ставились маленькие посеребренные шишечки, а в некоторых случаях фибулу инкрустировали серебряной проволокой.
А затем начался откат – узор крышки упростился, а позже, к концу X века, фибула вовсе утратила ажурную накладку. Ее орнамент стал примитивным и превратился просто в хаотичный набор линий…
Так вот, все эти фибулы – и простые ранние, и сложные ажурные, и деградировавшие поздние – встречаются в скандинавских захоронениях Руси. В тех случаях, когда погребение можно датировать, например по находящимся в нем монетам, эти датировки примерно совпадают с датировками этих типов фибул в самой Скандинавии, запаздывая примерно на 20–30 лет. Это показывает, что состав скандинавов на Руси постоянно пополнялся другими переселенцами.
На Руси встречаются как богатые, так и бедные скандинавские погребения. Богатых и знатных сородичей норманны хоронили в особых погребальных камерах – больших сооружениях из деревянных плах. В такую могилу помещали оружие покойного, а иногда – и его боевого коня, в камерах встречаются и различные бытовые предметы – тазы, ведра, сундуки. Бедный норманн обычно не брал с собой на тот свет ничего, в его могиле оказывалась только глиняная урна с прахом, на плечики урны надевалась железная гривна с маленькими молоточками Тора.
Вообще погребальные обряды скандинавов были весьма разнообразны и не ограничивались только камерами или погребениями с урнами. Так, в самой Скандинавии широко известны еще с вендельского времени погребения в кораблях и лодках. Самые знаменитые сохранившиеся суда викингов – гокстадский и осебергский корабли – происходят именно из могил, из королевских погребений Норвегии.
На Руси нет таких погребений норманнов, в которых целиком сохранились бы корабли. Но в древнерусских могильниках нередко обнаруживаются типичные скандинавские судовые заклепки на квадратной ножке. Находят такие заклепки и при раскопках поселений. Это говорит о том, что скандинавы использовали на Русской равнине не только местные однодеревки и барки, но и свои дощатые суда (очевидно, небольшие).
Свидетельства пребывания скандинавов у нас сосредоточены в узловых точках складывающегося Древнерусского государства – торговых городах, торгово-ремесленных и дружинных сельских поселениях. Общее число живших у нас норманнов было, по отношению к славянскому населению, невелико. Именно поэтому в русском языке почти нет скандинавских заимствований. Да и само время активного участия скандинавов в становлении Руси было, по историческим меркам, не слишком-то продолжительным. Но все же с распространенным в свое время мнением о том, что скандинавы на Руси были быстро ассимилированы славянами, современная наука согласиться не может.
Скандинавы, несомненно, оказали большое влияние на зарождающееся Древнерусское государство. Они деятельно занимались международной торговлей, принимали непосредственное участие в основании многих древнерусских городов. Они воевали в составе русских дружин на Черном море и Каспии. Вместе с норманнскими купцами-воинами на Руси появились высококачественные каролингские мечи.
Но в X веке началось и обратное влияние – влияние Руси на Скандинавию. В Бирке появились захоронения дружинников (а может быть, купцов), которые со славой и богатством возвратились с Восточного пути. Они привезли домой степные топорики-чеканы, роскошные наборные пояса и кафтаны. А при раскопках поселения Бирки был найден и совсем необычный предмет – степной ламеллярный (т. е. пластинчатый) доспех, ближайшие аналогии которому известны на Алтае и в Хакасии…
Теперь посмотрим, что было известно о Руси самим скандинавам. Для этого придется заглянуть в письменные источники Северных стран.