Михаил Сегал. Молодость (сборник)

Михаил Сегал
Молодость (сборник)

Молодость

   Посвящается Вадиму Шефнеру

Часть первая
Дедушка

Глава первая

1

   Первое апреля в тысячу раз лучше первого июня. Не нужно считать дни: вот один ушел, вот еще на два лето обеднело. Вроде и радостно, что каникулы, а все равно чувствуешь, как время бежит. То ли дело апрель, особенно в теплый год: солнце, сухо и главное – до лета целых два месяца. Как будто еще не родился. Ничего не началось, не пропало, никуда нельзя опоздать. Тридцать первое марта, вечер, ты засыпаешь. Весенние запахи залетают в форточку. Можно откинуть одеяло, но просыпаться не стоит. Проверено: встретить апрель лучше во сне.
   Бежишь куда-то сквозь чащу. Не страшно ни капельки. Лес такой волшебный, трава под ногами шуршит музыкально, и птицы разлетаются с ветвей восточными узорами. А сейчас внимание: охотники. Гонятся! Сказочные, смешные: в широкополых шляпах, с ружьями, похожими на тромбоны. Надо их подразнить: все равно не догонят!
   Язык под небо, воздуха побольше:
   – Хррр!
   Услышали кабанчика, увальни? Тогда вперед! Ой, что это? Издали послышались хлопки, а у соседних деревьев сорвало кору. Так, да? Догнать не можете, и сразу палить из тромбонов?
   – С днем рождения! – задыхаясь, кричит первый охотник.
   – Заранее не поздравляют, – ворчит второй, они бегут, перепрыгивая лужи, падая и кувыркаясь в прошлогодних листьях. Перевязанная розовой ленточкой коробка с подарком летает из рук в руки.
   – Хррр! – так вам и надо! Не можете отличить девочку от кабана, палите из ружей, дураки невежливые! Я с вами так сейчас поиграю, так поиграю, вы меня еще не знаете! Мне только дай разыграться.
   За окном тишина, и апрельский ветер уже по-настоящему апрельский: два часа как наступил новый день. Первое! Никуда не надо торопиться, ты спишь, ты еще не проснулся, не родился.

2

   Папа с мамой сначала честно не будили Лику. Позавтракали, не звеня посудой, бесшумно вытащили из стаканчиков в ванной бритвы и зубные щетки. Даже на цыпочках донесли чемоданы до дверей. Но, видимо, на этом их родительская любовь закончилась. Они вошли в комнату.
   Одеяло лежало на полу, а любимая дочка спала в позе, которую мама называла «кандибобером» – задрав попку вверх. В этом была прямая логика и выгода: с утра, когда лучи еще не достают кровати, чтобы почувствовать тепло, нужно тянуться задницей к солнцу!
   – Па-ба-ба-бам! – пропел папа.
   – Хррр, – ответила Лика.
   – Почта России! – грянули папа с мамой и протянули прямо под нос подарок: огромную коробку, перевязанную розовой ленточкой.
   Это был сильный ход. Что ж, пусть знают, какого человека разбудили. Лика встала, вытянулась по стойке смирно, но глаз не открыла – так жальче. Вытянула руки: мол, дарите, дарите, не задерживайте! Мама отдала ей подарок и уточнила:
   – Откроешь только на день рождения!
   Лика кивнула и упала в кровать уже вместе с коробкой. Снова охотники погнались за ней, листья зашуршали под тяжелыми сапогами. Родители взяли чемоданы и покинули помещение. Дзынь – еле слышно щелкнул замок. Щелк – дзынькнул курок ружья. Осечка.

3

   Лика плотоядно поглядывала на подарок, пока делала зарядку, пила чай, несколько раз даже потянула за узелок. Но ленточка была завязана намертво, ничего не получилось, и в связи с этим Лика решила, что у нее есть сила воли. Надела школьный рюкзак, взяла коробку в одну руку, большую сумку – в другую и выбежала во двор.
   Пустой воскресный трамвай быстро домчал ее до улицы, где жил дедушка, – самой старой и самой зеленой в городе. Здесь еще не спилили тополя, не снесли частные дома и не застроили пустыри. Лика любила вырываться сюда из своего микрорайона.
   – Папа! Возьмете Ангелочка на выходные?
   Или:
   – Мама! Ангелочка на недельку?
   Ну и наконец:
   – Возьмете на лето?
   Когда, замерев в соседней комнате, Лика слышала эти слова, она чуть не подпрыгивала до потолка от радости! Засыпать и просыпаться рядом с бабушкой, чмокать ее сонную, завтракать за фамильным столом, чмокать дедушку, чмокать обоих, таких родных, таких замечательных!
   Сколько счастья может выпасть на долю одного человека! Например, сидишь, отколупываешь яйцо, а дедушка намазывает тебе бутерброд. Нет, наоборот: ты намазываешь, а дедушка отколупывает, потому что, если честно, отколупывается трудновато. Белок, едва показавшись изпод скорлупы, дымится, бабушка уже наливает чай. Дедушка ставит яйцо в старинную фарфоровую подставку, бутерброд готов.
   – Возьмете Ангелочка на лето?
   Берите меня, берите! На всю жизнь! Знаете, как классно просыпаться в пять утра и топать на рыбалку! Автобус с мистической надписью «до», убаюкивающий запах солярки, а потом – лес, река и чай из термоса. Дедушка ловит, ты спишь, потом еще раз просыпаешься, но – уже когда рассвело и солнечно. Тут можно еще чайку.
   – Дождь собирается, – говорит дедушка, – пойдем к автобусу. А то как вдарит сейчас – десять баллов новыми деньгами!
   Новыми деньгами – это понятно о чем. Давным-давно, когда Лика еще не родилась, в 1961 году тогдашний генсек Хрущев поменял все деньги на Новые, и их стало в десять раз меньше. Например: была у дедушки зарплата тысяча рублей, а стала – сто. У бабушки – сто тридцать. Плюс – двое детей, и сами понимаете.
   – Проигрыватель сыну только к восьмому классу приобрели!
   Был, конечно, патефон, но на нем же не покрутишь современные высококачественные пластинки. Покупали все хорошее, что выпускала «Мелодия», создавали фонотеку в надежде послушать когда-нибудь. И Лика слушала. Сказки, классику, оперы. Операм даже подпевала.
   – Радамэээээээээс! Радамэээээс! – завывала она в унисон с египетскими дядьками из «Аиды».
   Дедушка хохотал, глядя, как внучка стоит в трусах посреди комнаты, обернувшись простыней. А бабушка была серьезней и говорила:
   – У девочки талант. Надо ее куда-нибудь отдать.
   Лика не понимала, зачем куда-то «отдавать», если – «талант»? Наслаждайтесь тут! Для вас же исполняется!
   Дедушка работал гримером в оперном театре. Он принес с работы кучу каких-то волос (вроде тех, что валяются на полу в парикмахерской) и заговорщически позвал внучку на кухню. Через некоторое время в большой комнате состоялся первый настоящий спектакль. Лика была более художественно завернута в простыню, на голове – парик, а на подбородке – длинная египетская борода, завитая в косичку. Бабушка выключила общий свет, настольную лампочку направила на штору, завела пластинку.
   Они сели с дедушкой на два стула посреди комнаты. Началось. Лика стояла за шторой и дрожала, ожидая своего выхода. Не сфальшивить бы, не отклеилась бы борода, не задрожал бы голос! А какую позу принять? Величественную или задумчивую? Трамвай за окном прозвенел, как третий звонок, она вышла к публике. Штора тяжело упала за спиной.
   – Радамээээээс! – пропела Лика. – Радамээээээээс!
   Не было уже ни трамваев, ни страха. Только музыка и роль! И конечно же успех! Почти невидимые во мраке зрительного зала дедушка с бабушкой устроили настоящую овацию. Она накинулась на них и расцеловала. Египетская борода отвалилась, а дедушка, спасаясь от поцелуев, взял внучку на руки и стал с ней танцевать. Выверенные, строгие движения танго в полной тишине вскружили Лике голову.
   – Тебе нравится музыка? – спросил дедушка.
   – Какая музыка?
   Тоже мне, прикольчики! Не играет же ничего!
   Бабушка умиленно смотрела на них, а потом достала пластинку из картонного конверта и поставила на проигрыватель. Зазвучали знакомые звуки аккордеона, запел Утесов:

 
В этот вечер, в танце карнавала,
Я руки твоей коснулся вдруг,
И внезапно искра пробежала
В пальцах наших встретившихся рук.
 

   Лика любила Утесова. У него был приятный старческий, похожий на дедушкин голос. Когда дедушка пел, Лика долго хохотала: настолько было похоже. А потом сама становилась у пианино и пародировала Утесова – тут уже хохотали дедушка с бабушкой.
   – Не хрипи так, – говорила бабушка, – а то голос станет не как у девочки!
   – Было похоже? – требовала ответа Лика.
   – Было!!!
   И потом ее правда «отдали» в драмкружок. Скукота! Некрасивая и чересчур молодая (что больше всего раздражало Лику) девушка из института культуры водила с ними хороводики и ставила «Репку». Спасибо! В девять лет – «Репку»! Лика «оставила» девушку после занятий и показала всех, в кого умела превращаться: египетского жреца, Утесова и, наконец, ее саму – руководительницу. Девушка сидела со скучным лицом. Как потом оказалось, «Аиду» она не знала, про Утесова слышала мельком, а на пародию вообще обиделась. Молодежь! Лика решила, что теперь хочет выступать не перед всеми подряд, а только перед теми, кто в состоянии ее понять.

4

   Родители позвонили из поезда на дедушкин «домашний».
   – Алло!
   – Здравствуйте, – ответила Лика хорошо поставленным взрослым голосом, – вас приветствует туристическая компания «Индия для всех». Мы рады предложить нашим клиентам…
   – Алло! – забеспокоился папа. – Я куда попал?
   – Вы попали в самую расзамечательную туристическую компанию. Мы будем возить вас на слонах, кормить финиками, и (сейчас внимание!) звучит народная индийская песня… – Лика задумалась на мгновение. – «О Ганге»!
   Она слегка отодвинула трубку от лица и затянула тонким голосом:
   – Ай-яй-яй! Ооо! Ооо! Ооо! Кааак же я люблю Ганг! Там так много крокодилов, слонооооооооооов и… И водыыыыыыыы!
   Папа с мамой с умилением слушали по «громкой связи» этот концерт. Их соседи, двое суровых кавказских мужчин, были удивлены, но остались невозмутимыми.
   – Дорогое агентство, – сказала мама, – вас тоже с первым апреля! В следующий раз наберем прямо из Индии. Как ты там? Все нормально?
   Конечно, нормально! Два месяца жить у дедушки! А вам было бы не нормально? Лика домыла посуду и глотнула из стакана еще горячий чай. Дедушка ушел совсем недавно, видимо, опаздывал в театр.
   Цветастые пеналы, ручки, фломастеры она положила на письменный стол, а свои девичьи принадлежности, заколки и резинки для волос, рассовала по ящикам. Снова позвонили.
   Механический голос сообщил: «Уважаемый абонент! За вашим номером числится задолженность суммой сто двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Во избежание отключения…»
   Лика знала, где лежат счета. На ощупь взяла в прихожей с полочки несколько листочков и подошла к окну. Щурясь на солнце, стала отрезать ножницами поля – так требовалось при оплате в Сбербанке.
   Первое апреля не перевалило еще за середину, а сколько всего хорошего ждало впереди: сухой асфальт на улице, ветер в носу и дедушка в театре.
   Сколько хорошего, но перед этим… Она знала: как ни откладывай, а одну вещь до ухода сделает обязательно. Как ни радуйся солнцу, свой долг печали она помнит. Аккуратно сложив листочки, подошла к старому, выгоревшему на солнце шкафу. Дедушка называл его «шифонер», бабушка – «шифоньер», он стоял здесь всегда и был почти еще одним членом семьи. Шкаф имел неопределенную глубину и, по-видимому, являлся бесконечным: прячась там в детстве, Лика ни разу не добралась до дальней стенки.
   Потянула за ключ скрипучую дверцу, подошла ближе, стала лицом к лицу с черным провалом. Тихие, покорные бабушкины платья висели ровно, одно за другим, выстроившись в ряд. Она приблизилась и вдохнула этот запах нежности, самый лучший, какой знала в своей жизни. Окунулась глубже, обняла платья. С самого края, почти у стены, почувствовала холодок металла: пальцы наткнулись на парадный бабушкин пиджак с медалями.

5

   Оплатить счета не получилось. Лика потолкалась полчаса в Сбербанке, а потом объявили перерыв. Просочившись сквозь старушек на улицу, она побежала вниз по лестнице, мимо сквера – и вот он, оперный театр – старинный, с высоченными колоннами, словно сказочный дворец посреди города. Здесь даже во время войны, при немцах, шли спектакли, и в музее театра остались отзывы немецких солдат, мол, спасибо, Чайковский очень понравился.
   Она пронеслась мимо огромной тумбы с афишей «Пиковой дамы» (Премьера! Спешите!) и оказалась в «Чиполлино». Ну да, странное название для детского кафе при оперном театре. Назвали бы «Щелкунчик» или «Петя и волк», а то – «Чиполлино».
   Год назад, когда умерла бабушка, дедушка сказал:
   – Сидеть с тобой теперь некому, будешь сама педагогом.
   Он отвел ее в «Чиполлино» и попросил «показать, что-нибудь» администратору кафе. Лика все и показала: Утесова, вылупляющегося динозавра и даже выступающего Путина. Путина зарубили сразу, Утесова вообще не прокомментировали, а динозавр понравился. Было принято решение, что талант у Лики есть, и ее можно взять на работу: развлекать детей. Нарядили клоуном, однако этот образ не понравился уже ей самой.
   – Мне не близок этот образ, – заявила она администраторше. Та почему-то засмеялась, а дедушка сказал, что придумает «кое-что». Увел Лику наверх, в гримерную мастерскую, порылся в своих запасах, а потом усадил напротив окна и стал колдовать.
   Присматривался, отходил, что-то клеил. А через полчаса, закончив работу, подвел к зеркалу.
   – Нравится?
   Перед Ликой стоял настоящий сказочный эльф: с ушами, как положено. Впрочем, нос был гномичий, крючком. Новое сказочное существо Эльфогном, с которым можно играть, общаться, но который при этом… ты сама!
   – Нравится, – застенчиво сказала Лика и сразу стала придумывать, что бы такого изобразить. Они пошли с дедушкой по запутанным коридорам обратно в кафе, встречая на пути работников театра.
   – Здравствуйте, – говорила всем Лика.
   Люди удивлялись, иногда даже – пугались, а она торжествовала: это был успех!
   В кафе Лика окликнула администраторшу сказочным голосом:
   – Не подскажете, как до ближайшей лесополосы добраться?
   Администраторша обернулась, ахнула и узнала ее, видимо, только по дедушке, стоящему за спиной.
   – Господи… Валерий Иванович, ну вы и волшебник!.. А этот образ тебе близок?
   – Ближе некуда! – ответила Лика, ударила себя в грудь и пропищала: – Мне бы в лесочек ближайший. В городе прокормиться нет никакой возможности.
   Так что уже год, как Лика дружила с Эльфогномом. Странно получалось: вроде и знаешь, что это – ты сама, а все же как-то вдвоем веселее. Он и говорит по-другому, и сидит, и ходит. Бывало, прибежишь из школы, супа в себя закинешь, а через полчаса уже:
   – Привет, девочка!
   – Привет, чудище!
   Гримировалась Лика теперь сама. Она и раньше дедушке помогала, но за год так здорово научилась «превращаться», что его участия уже не требовалось. Обычно она занималась с детьми в выходные или во время спектаклей, когда взрослые слушали оперу. И теперь уже точно знала, как вести себя с малышами. Сначала – мультики. Тут даже думать нечего. Под мультики они в себя приходят, привыкают, что родители ушли. Но только если совсем маленькие, им объяснять надо. Они же не понимают ничего про принца Лимона, сеньора Помидора и про кума Тыкву с его финансовыми затруднениями. Даже элементарные погони приходится разжевывать: что происходит, когда и кого бояться.
   – Ой! Посмотри, Чиполлино побежал, его сейчас догонят! Что же делать? Наверное, надо бежать быстрее! Класс, он побежал быстрее! Его теперь не догонят!
   Потом – рисовать. Больше всего Лике нравился трехлетний Антошка. Глазки умные, носик кверху. Но – не художник. Она рисовала за него, а потом показывала результат старшему брату, который приходил «забирать». Брат улыбался, хвалил Антошку. Может, даже догадывался про подмену… А может, нет. Но он был хороший. Не то что другие старшие братья и папаши. За год Лике шортики эльфа стали малы, и… Ну в общем… Как сказать… В общем, иногда Лика видела, как они смотрели на нее, конкретно на ноги! Например, демонстрируется родителям Репка. Лика – Репка, остальные за жучек. Тянут-потянут, а Лика смотрит в зал и видит, как на нее пялятся.
   Поэтому больше она любила устраивать театр для самих детей. Теневой! Становилась за ширму, включала яркий свет и изображала всяческие силуэты.
   – Кто я? – спрашивала она.
   – Заяц! – отвечали дети.
   – А сейчас?
   – Бабка-Ёжка!
   – А сейчас? – надевала шляпу и брала смешное ружье, похожее на тромбон.
   – Охотник!
   – А сейчас? – Можно еще нацепить «пятачок» и встать на четвереньки. Задумались? Хррр-хррр!
   – Свинья, поросенок! – кричали малыши наперебой.
   – Ну а так? – Просто на корточки и – клубочком. Дети затихали, но ненадолго. Всегда находился кто-нибудь догадливый:
   – Репка?

Глава вторая

1

   «Вот он сидит напротив, спиной к окну. Старый, седой, прекрасный. Опустит голову – и солнце бьет поверх, на потрескавшийся пол. Поднимет – оно опять играет в его волосах.
   Подходит совсем близко, наклоняется. Вдох – и тихий, благородный запах старости убаюкивает. Берет меня за подбородок, трогает, поворачивает из стороны в сторону. Он совсем близко. Гладит шею. Руки крепкие, в них так спокойно.
   Как глядя на взрослого человека, сложно представить, что когда-то он был ребенком, так рядом с ним не верится, что он был молодым мужчиной, потом средних лет, потом еще старше, еще… А я? Я тоже буду старой? Как это представить?
   Он возвращается и садится на свой стул. Рисует. Смотреть не дает. Я знаю, что там, на бумаге, уже живет другой человек. Это я, но другая… Через много лет… Через сколько?».
 
   Лена приехала в город два года назад. Сейчас и драматическим актерам тяжело (если не в Москве), а оперной певице и подавно. Театров по стране раз-два, и обчелся. В столицах можно всю жизнь просидеть на «скамейке запасных», там своя мафия, примы окопались серьезно. За границей пробовала – не вышло. Потратила столько денег, поездила по прослушиваниям, а толку? И вот – позвали сюда. Петь. Нормальные главные партии. Любой актер вам скажет, что можно ждать в столице год или два, но, если эти два затягиваются на пять, он едет туда, где можно работать.
   Валерий Иванович рисовал, не торопясь, останавливался. Елена сидела, задумавшись.
   – Вот сюда, Леночка, мне на ушко смотрите. Я как раз сейчас глаза рисую.
   – А на вас нельзя? От уха до глаз не такое большое расстояние.
   – Это вам так кажется. А взгляд уже не тот. Или у меня уши некрасивые?
   – Фантастические уши, Валерий Иванович!
   – Научно-фантастические, я бы сказал.
   Елена засмеялась. Ей нравился трезвый спокойный юмор этого старика.
   – Если хотите получиться по-человечески, а не «научно-фантастически», смотрите на ухо. Оно у меня еще прекраснее, чем глаза.
   Ничего не оставалось, как смотреть. Большое, настоящее стариковское, с отвисшей мочкой. Ухо поворачивалось то в фас, то в профиль: иногда Валерий Иванович поглядывал на прикрепленную к мольберту фотографию. Он рисовал сразу с двух женщин: с Елены и со старой – на портрете. От одной брал внешность, от другой – морщины.
   – А с кого вы рисуете глаза, Валерий Иванович?
   – Левый – с вас, правый – с Оленьки.
   – А вам не тяжело?.. Извините.
   Старик никак не отреагировал. Не загрустил, не улыбнулся.
   – Мне тяжело… Но мне по-любому тяжело: что рисуй, что не рисуй. Так уж лучше я буду рисовать.
   Елена села смирно, замерла и, надеясь беспримерным послушанием загладить неловкость, уставилась на ухо. Оно опять стало крутиться: профиль, фас, профиль, фас.
   – Последний раз, – сказал Валерий Иванович, – гипсовые головы в институте рисовал.
   – Что? – не поняла Елена.
   – Отомрите, я же человека рисую, а не статую. Идите сюда, посмотрите.
   Лена медленно, стараясь не выдать своего интереса, обошла Валерия Ивановича и взглянула на мольберт. С листа бумаги на нее пристально смотрела красивая, величественная старуха лет восьмидесяти. Вернее не на нее, а слегка мимо, словно сзади кто-то стоял. Лена обернулась. Старуха смотрела на Валерия Ивановича. Он – на нее.
   – Я буду такой? – спросила Елена.
   – Если доживу до премьеры – будете. В лучшем виде.
   – Я не про это. Я в старости буду такой?
   – Моложе и красивее. Надеюсь, у вас, Леночка, будет жизнь без войны и без… разных неприятностей.
   Он поставил чайник и стал готовить гримерские принадлежности.
   – Много придется сделать, но мы попробуем успеть до премьеры, Графиня.

2

   – Дурак, что ли! – закричала Лика, и дверь захлопнулась. Паша сам испугался, убежал по коридору. Мимо зала, где сидели малыши, – на улицу. Уже месяц, как он ходил в «Чиполлино» забирать младшего брата. Но, конечно, на самом деле просто чтобы увидеть ее.
   Первый раз это случилось, еще когда лежал снег. Нехотя, по слякоти, он дотопал с Антошкой от трамвая до театра, и вдруг мимо него, мимо детей и родителей пронеслась ракета. Все только успели головой мотнуть – ракета влетела в двери. Потом он часто видел этот фирменный прыжок, менялся только силуэт: сначала черное пальто, потом свитер с развевающимся шарфом, а ближе к апрелю – платье и длинные волосы. Он думал, что это чья-то сестра, и только потом догадался, что ракета – это и есть эльф из «Чиполлино».
   Тогда Паша влюбился. До этого он только готовился, только присматривался к шлейфу ракеты, еще не знал, стоит ли? Но не влюбиться в эльфа было невозможно. Гибкое девичье тело, сумасшедшие глаза и главное – уши. С кисточками, мохнатые, озорные. Эльф прыгал, падал, шутил, кривлялся, и все это была она – ракета с длинными волосами. Он не успевал толком разглядеть ее настоящего лица, но влюблялся все больше с каждым днем. Теперь уже никто не водил Антошку в театр, кроме Паши. Ему было пятнадцать, ей… Непонятно сколько: возраст у эльфов определяется с трудом.
   И вот сегодня он, наконец, решился сделать то, о чем давно мечтал: прошел по темному коридору за сцену, потянул ручку двери…
   – Дурак, что ли! – услышал он испуганный крик. Мгновенно закрыл дверь, пробежал через зал, где сидели малыши, а потом – на улицу. Он видел ее! Настоящую: не как ракету, не как эльфа. Одно мгновение: голые ноги, голая спина, руки подняты вверх и собирают волосы.
   – Дурак, что ли! – и все прекратилось. Но он уже знал, какая она. Самая лучшая!
   Трамвай зазвенел, пронесся у щеки. Невесомый, Паша отошел к тротуару и сел на лавку. Встал и тут же быстро пошел дальше. Вверх по улице, через мост.

3

   Лика ракетой вылетела из «Чиполлино» и забежала в главный вход театра. Сразу свернула под парадную лестницу, промчалась по пролетам вверх. Сердце стучало в горле, так что она даже не слышала репетирующего оркестра.
   Испуганная, наполовину загримированная в старуху, Елена встретила ее в дверях гримерки.
   Валерий Иванович приподнялся с кушетки и накрыл ладонью таблетки, лежавшие на столе. Смял их в горсти, сел, взял другой рукой стакан дымящегося чая. Лика кинулась к нему на шею и заплакала. Валерий Иванович развел руки, покорно принимая любовь и слезы внучки. Нелепо поворачивая голову, он старался отвечать поцелуям, но Лика прижалась крепко.
   Елена ждала в коридоре и не хотела им мешать. Она сама чуть не плакала.
   Наконец Лика оторвалась от дедушкиной щеки:
   – Может, все-таки тебе не ходить на работу?
   Валерий Иванович улыбался и не отвечал.
   – Ну да, глупость сказала… «Скорую» хоть вызвали?
   – Я не вызывал, мне же плохо было. Надо у Елены спросить. Лена, вы «скорую» вызвали?
   – Да, конечно, сейчас будут.
   – Вызвали! – радостно доложил дедушка. – Сейчас будут!
   Он был невыносим: шутил все время, и особенно когда речь шла о серьезных вещах.
   А потом было, как много лет назад: радостно и уютно. Начали работать. Дедушка всматривался в лицо Елены, как смотрят подолгу в глаза любимых. Он так на ней сосредоточился, так близко был к ее коже, что Лика немного заревновала. И от ревности принялась помогать еще старательней.
   – Подержи, – просил дедушка, – нет, мягче, видишь, край? Его вот так надо, а то, когда Леночка голову поднимет, все увидят линию.
   – Может, хватит? – сказала Лика. – Для сцены уже вполне достаточно… Какую еще линию…
   – Я уже сейчас не вижу, Валерий Иванович, – подтвердила Елена.
   – Это потому что вы старушка, у вас зрение ни к черту, – и замахал перед ее лицом ладошкой из стороны в сторону. Получилось так смешно, что все засмеялись, и в этот же момент в гримерку вошла директор театра Анна Николаевна.
   – Какая вы старая, Леночка!
   – Спасибо, стараемся!
   – А это что за сказочные персонажи в служебном помещении? Вроде в «Пиковой даме» таких чудищ нет.
   Эльфогном подошел к директрисе и вручил взятый из вазы цветочек. Прищурил глазки, вытянул шею, издал пронзительный дельфиний звук.
   – Точно? – не поверил дедушка. – А мы подумали, есть такой персонаж. Сделали на всякий случай.
   Лика встала в позу эстрадного певца, подняла руку и пискляво, по-детски запела арию Графини. Взрослые захохотали.
   – Моя внучка – Лика, – сказал дедушка, – умница-красавица.
   – Что красавица – вижу.
   И все засмеялись еще громче.
   Стали пить чай. Дедушка разрекламировал Лику как суперталант: она и с малышами в «Чиполлино» занимается, и грим сама себе делает! Анна Николаевна сделалась серьезнее и спросила:
   – Молодец. Дедушка научил?
   Лика застенчиво улыбнулась.
   – Она еще талантливая! – сказала Елена. – Лик, покажи динозаврика!
   – Леночка, сегодня не бенефис Лики, Анне Николаевне есть чем заняться.
   – Я быстро! – Лика отбежала в дальний угол гримерки, присела на корточки, скрючилась и замерла. Анна Николаевна с недоумением ждала, а Елена прижала палец к губам: ждите, сейчас будет!