17 ноября настоятель уфимского Успенского монастыря архим. Трофим (Якобчук) был хиротонисан владыкой Андреем и еп. Николаем (Ипатовым) во епископа Бирского, викария Уфимской епархии. На следующий день во епископа Стерлитамакского ими же был поставлен служивший в Никольской церкви (позднее соборе[248]) архимандрит Марк (Боголюбов), а во епископа Старо-Уфимского – незадолго до этого постриженный в монахи с именем Аввакум местный учитель физики Григорий Антонович Боровков; некоторое время он продолжал преподавать в 1-й уфимской трудовой школе, приходя на уроки в иноческом облачении. 29 ноября (по старому стилю)[249] епископы Андрей и Николай совместно с новопоставленными уфимскими викариями совершили хиротонию давнишнего сотрудника еп. Андрея – настоятеля Никольской церкви о. Виктора Алексеевича Пояркова. О. Виктор долгое время был активным помощником владыки, работал в епархиальных ведомостях, писал статьи для «Заволжского летописца»; теперь с именем Иоанн он стал епископом Давлекановским – еще одним викарием Уфимской епархии.
   В ноябре 1922 года прошел епархиальный съезд, избравший епархиальное управление, в которое вошли новопоставленные викарии и еп. Златоустовский Николай (Ипатов). Новая епархиальная власть немедленно принялась проводить в жизнь идеи Уфимского братства, одновременно борясь с «живцами».
   Уфимские сторонники обновленчества всполошились и решили начать ответные действия. Их орган «Церковный рассвет» кратко описал события тех дней: 14 ноября 1922 года в присутствии тогдашнего уполномоченного Высшего церковного управления (узурпированного группой «Живая церковь» во главе с В.Д. Красницким) протоиерея В. Лобанова «состоялось экстренное вследствие приезда и деятельности в Уфе бывшего Уфимского еп. Андрея собрание градо-уфимского духовенства. На этом собрании, по всестороннем обсуждении вопроса об отношении к ВЦУ, духовенство г. Уфы постановило: … признать ВЦУ»[250]. Затем было созвано экстренное епархиальное собрание (14–18 декабря), на котором условно признал ВЦУ 31 делегат, не признали – 29 делегатов, и это при целенаправленном отборе в качестве делегатов на съезд сторонников «Живой церкви»[251].
   Обновленцы в Уфе действовали теми же методами, что и их единомышленники в столицах. Первым делом они обратили внимание властей Башкирской АССР на «контрреволюционную» деятельность еп. Андрея и его сотрудников, инспирировав в местной газете «Власть труда» статью «Церковные дела-делишки». Осведомители от обновленчества сообщали:
   «Высшее церковное управление предписало Уфимскому епархиальному управлению командировать от Уфимского епархиального управления на съезд в Москву, имеющий открыться 25 декабря нов. ст. 1922 г. Таковым был избран и послан член Уф. Епарх. упр. о. Михаил Севастьянов. На днях епархиальное управление получило от него телеграмму следующего содержания: “Положение В.Ц.У. прочно. В состав его входят представители всех трех групп на равных правах. В.Ц.У. признается всеми епархиями. Всероссийский церковный собор будет в мае 1923 года. Число представителей на него от каждой епархии еще выясняется. Все хиротонисанные еп. Андреем и его ставленниками так называемые «Уфимские епископы» вместе с еп. Андреем будут судимы вышеуказанным собором. В связи с этим автономная церковь в Уфимской епархии недопустима”»[252].
   Обновленческий журнал «Церковный рассвет» заявил, что «статья по существу правильная», и перепечатал фальшивку священника Севастьянова
   Таким образом, предпринимались попытки ошельмовать еп. Андрея в глазах властей и указать клиру и мирянам на «антигосударственную» сущность деятельности владыки. Когда же клевета и травля не достигали ожидавшегося результата, уфимские обновленцы шли обычным для «церковных реформаторов» путем – прямыми доносами.
   Когда был неожиданно арестован уфимский благочинный протоиерей Виктор Нарциссов, лидеры обновленцев незамедлительно уволили его «за агитацию против ВЦУ и в связи с его арестом»[253], грубо поправ церковные каноны и постановление Собора 1917–1918 годов, запрещавшее обращаться к гражданским властям при решении внутрицерковных споров.
   В противовес еп. Андрею обновленческое ВЦУ утвердило епископом Уфимским вдового протоиерея Скорбященской Новокладбищенской церкви[254] Николая Федоровича Орлова, продолжив многолетнюю чехарду перестановок обновленческих «архиереев» в Уфимской епархии.
   Обстановка в Уфе была напряженная: экономические трудности сплетались с остро стоящим национальным вопросом, ибо мусульманские националисты боролись за выселение из Башкирии всех «инородцев»[255]. Одновременно власть вела широкое наступление на духовенство, развернув антирелигиозную пропаганду. Местный журнал, методично печатавший противоцерковные статьи, встретил владыку публикацией поэмы Сергея Городецкого «Исповедь», где в числе прочего священник поучал старуху:
 
Ты, я вижу, коммунистка,
Кайся, кайся поскорей.
Бог не пустит к раю близко
Краснобесья дочерей[256].
 
   И именно в такой момент в Башкирскую республику возвращается прежний правящий архиерей, пользующийся всеобщим почитанием, и выступает с программой организации церковной жизни. Это та же разработанная «Уфимским братством» программа «Как должны жить наши православные христиане», которую рассматривал Московский революционный трибунал. Вторая ее часть касается принципов сосуществования Церкви и атеистического государства, первая же носит более «прикладной» характер:
   1. Нужно всех православных христиан, верующих во единую, святую, соборную, апостольскую Церковь и сознательно признающих свои обеты св. крещения, переписать в приходскую книгу, а неверующим сказать «оглашенные, изыдите».
   2. Все записавшиеся в приходскую книгу являются полноправными прихожанами и составляют приходское собрание, т.е. приход как церковно-культурно-экономическую единицу.
   3. Приходское собрание избирает из своего состава приходской совет как свой исполнительный орган.
   4. Председателем приходского совета должен быть выборный мирянин (в крайнем случае священник), равно и весь приходской причт должен быть избран приходским собранием с указанием священных канонов.
   5. Приходским имуществом должен распоряжаться и им целесообразно пользоваться приходской совет.
   6. Приходское собрание имеет нижеследующие обязанности, а приходской совет может иметь следующие отделы:
   а) отдел попечения о храме (председатель);
   б) отдел хозяйственной и приходской кооперации (Лк. 6, 10–20); (1 Кор. 16,1–2; 2 Кор. 8). Постановление подлинного диаконства (Дн. 6, 1–6);
   в) отдел семейно-воспитательный; воспитание в семье и школе (Мр. 28, 15–21; 1 Тим. 3, 4–5);
   г) отдел заведования приходской благотворительности по преимуществу чрез приходских диаконов, богадельнями, приютами, больницами и т.п.;
   д) отдел служебно-дисциплинарный;
   е) отдел общекультурно-просветительный.
   7. Приходские советы могут объединяться в советы окружные, уездные, епархиальные. Епархиальный союз приходских советов (непременно выборный) составляет епархиальное собрание, которое является хозяином церковной епархиальной жизни…
 
   Общие принципы православной церковной жизни
   1. Общий труд на общую пользу (литургия – республика).
   2. Экономика есть этика, т.е. должна быть проникнута этическими началами (учение прор. Исайи о торговле 23, 18).
   3. Отделение Церкви от государства и борьба с клерикализмом, как административным произволом иерархии (1 Петр. 5, 3).
   4. Цель общественной государственной жизни должна заключаться не во всестороннем развитии и воспитании личности, а в правде (совести) и красоте (образ Божий).
   5. Цель жизни православных приходских деятелей заключается в том, чтобы через церковное единение славянства идти к единению вселенской Церкви на будущем VIII Вселенском Соборе.
   6. Христиане, твердо уповая, что Господь сам хранит свою Церковь, должны защищать свободу исполнения всякой религии, свободу слова, печати (Иерем. 3), собраний и союзов.
   Христиане защищают полное право равенства и братства людей и народов и потому должны защищать свободу равного, всеобщего, тайного и прямого голосования вместе с равноправием женщины (Деяние 21, 3).
   Православные христиане, зная, что в церковном учении заключается всеобъемлющая истина, должны уклоняться от участия в жизни политиканствующих, враждующих между собой партий»[257].
   В эпоху массовых социальных сдвигов, когда изменялся даже язык и трансформировались многие ранее привычные понятия, в обращении как к верующим, так и в особенности к власти приходилось искать новые формулировки, чтобы высказать старые истины. Однако в то время подобные попытки часто приводили к утере главного, того, что не должно видоизменяться в пространстве и во времени.
   Именно последнее произошло, например, с созданной в 1922 году в Москве «Свободной трудовой Церковью». По словам современников, ее руководители А.Ф. Святогор-Агиенко, Ф.И. Жилкин[258], иеромонах Иоанникий (Смирнов), стремясь к живому делу, к активному участию в изменении мира, «совершенно вычеркивают из христианства благодатно-мистическую стихию, отчего оно становится беспредметным и превращается в простой придаток к коммунизму», забывая, что «нет и не может быть «бездельной веры» – она деятельна, если она истинна»[259].
   «Уфимское братство», действуя в лоне русской Церкви и оставаясь верным канонам православия, провозглашает принципы церковно-общественной жизни прихода, какими они виделись в условиях Советской России 1920-х, и цель этой жизни, состоящую «в правде (совести) и красоте (образ Божий)», в том, чтобы «через церковное единение славянства идти к единению вселенской Церкви на будущем VIII Вселенском Соборе». Программа «Уфимского братства» строго указывала на недопустимость вмешательства в политическую деятельность.
   Однако еп. Андрею не выпало возможности развернуть работу в своей епархии: 9 декабря 1922 года[260] в Уфе он был вновь арестован. Таким образом, власть расценила идеи «Уфимского братства» как программу антисоветской борьбы.
   Авторы небольшой брошюры, изданной спустя четыре десятилетия, донесли до нас рассказ очевидца об аресте владыки:
   Годы ничему не научили матерого врага Советской власти. Вернувшись в Уфу, Ухтомский пытался каждую церковь превратить в оплот контрреволюции. Уфимские чекисты пристально наблюдали за деятельностью епископа. Они собрали полновесный материал о его антисоветских выступлениях, о том, что он – глава, вокруг которого собираются все недруги Советской власти. Становилось ясно: арест Ухтомского неизбежен. Получена телеграмма из Москвы: «Проведите тщательную операцию с арестом епископа Андрея князя Ухтомского». В кабинете собираются все оперативные работники Губчека. Был тщательно разработан план операции. Исходили из того, что вечером на квартире епископа соберутся многие из высоких духовных лиц, наиболее влиятельные из бывших купцов, торговцев… Вечером все участники операции заняли свои места вокруг резиденции епископа. Наблюдают, как сюда прибывают все новые и новые гости. Начальник отдела И.В. Полянский с группой чекистов входит в зал. За длинным столом со всякой снедью и питьем внушительное общество. Чекисты просят всех остаться на местах. Предъявляют ордер на арест и обыск… Епископ встает из-за стола последним. А через несколько дней Ухтомский под охраной уфимских чекистов был доставлен в Москву[261].
   Так владыка Андрей вновь оказался «в узах», арестованный при явном содействии обновленцев; 24 февраля 1923 года его приговорят к трехлетней ссылке[262].
   Сторонники обновленцев вели непрерывную борьбу со ставленниками владыки. Так, газета «Власть труда» в ноябре 1923 года поместит статью некоего «случайно второй год проживающего в г. Уфе Алексея П. Правдина, который охарактеризовал себя «знатоком Св. Писания и вообще церковных законов». Этот борец за чистоту православия, опираясь исключительно на сплетни и клевету, перемежавшиеся со ссылками на каноны, обвинил уфимских епископов в самочинии и расколе, отказав им в праве руководить паствой. Правдин прямо указывает, что епископы Иоанн, Марк, Трофим и Аввакум «действуют под флагом патриарха Тихона»[263]. Это был явный донос властям: во время пребывания патриарха Тихона под домашним арестом (май 1922 года – июнь 1923 года) был издан (18 августа 1922 года) декрет ВЦИК, грозивший активным «тихоновцам» передачей их дел в «Особую комиссию Н.К.В.Д. для высылки их в административном порядке на 3 года в лагерь принудительных работ»[264].
   Подобные цели преследовал и безыменный автор той же газеты, который 24 ноября 1923 года посетовал на существование трудовых коммун в бывших уфимском Благовещенском и в бирском в «Кустиках»»[265] (близ села Уса-Степановка Бирского уезда) монастырях, где принимают «попов и архиереев Тихоновского согласия, т.е. контрреволюционного направления»; доброжелатель, вполне сознавая единство взглядов обновленцев и государственных органов в этой сфере, советует: поскольку обновленческий Собор 1923 года «признал недопустимым пребывания монастырей в городах, то давно пора обратить на это внимание и Соввласти»[266].
   Игнорируя распоряжения законного священноначалия русской Церкви, обновленцы обвиняли уфимских епископов в самочинной автокефалии и сильно раздражались, когда те, опять же с благословения патриарха, апеллировали в разрешении церковно-общественных проблем к народной массе. Обновленцы писали: «Не увлекайтесь тем, что за Вами идет народ; это темная масса, хотя и верующая, но не могущая разобраться в переживаемых Русскою Церковью событиях, способная идти за всяким оригиналом, лишь бы он только удовлетворял волнующуюся ее совесть!»[267] Но уфимские епископы действовали в русле распоряжений законного и авторитетного руководства Церкви и опирались на активность своей паствы, высокомерно относимой обновленцами к «темной массе», без которой невозможно устроить правильно функционирующую церковно-общественную жизнь, тем более в то время.
   В Златоустовском викариатстве развил бурную деятельность еп. Николай (Ипатов) – давний (хиротонисан в мае 1917 года[268]) ставленник владыки Андрея и деятельный его помощник в предшествующие годы. В самом начале обновленческого движения еп. Николай признал было обновленческое ВЦУ «как административный орган, в надежде на его непоколебимое православие», и даже числился первым (формально по ноябрь 1922 года) архиереем обновленческой Уфимской епархии[269]. Однако уже осенью 1922 года еп. Николай рассылал письма, «много повредившие обновленческому делу в Уфимской епархии», – жаловался «Церковный рассвет»[270]. В своих посланиях златоустовский викарий указывал, что уфимские приходы всей своей работой с 1914 года подготовлены к самостоятельной деятельности и ныне готовы встать на защиту православия от напора обновленчества и иных враждебных сил. Излагая свои взгляды на строительство церковной жизни в новых условиях, владыка Николай фактически резюмирует идеи еп. Андрея и делает из них практические выводы в свете провозглашения епархиальной автокефалии:
   «Жизнь епархии я представляю в таком виде – самоуправляющиеся церковные приходы во главе с приходскими советами объединяются в обще-епархиальном Союзе Приходов, возглавляемом союзным правлением (или советом) под руководством епископа. При епископе может быть самостоятельный церковно-административный орган управления. Для Златоуста это не новость. Здесь с 1917 года так именно устроилась и идет церковная жизнь. Вот и вся схема епархиальной жизни. Епископ, клир (духовенство) и миряне. Автономная (самостоятельная) церковная организация. Епископ и Епархия, единомысленные во взглядах, сумеют войти друг с другом в общение… Если же не все златоустовские приходы будут согласны со мной, то я могу остаться только с теми приходами, которые пожелают иметь меня своим епископом»[271].
   В другом письме владыка Николай отмечал: «Религиозные церковные вопросы – дело совести каждого человека. Я по своей совести высказал отношение к ВЦУ… Если кто в Златоусте окажется согласным со мною – пусть прямо мне и скажет об этом. Тогда мы, единомышленные, обсудим все и дальнейшие вопросы касательно нашей церковной жизни. Это самый простой и естественный путь без всякого шума, без лишних разговоров. Но зато это и самый верный и прочный путь, ибо воистину является делом совести каждого отдельного христианина, свободным и личным его волеизъявлением»[272].
   Активно включился в работу и еп. Иоанн (Поярков), плодотворно трудившийся под руководством владыки Андрея в предшествующие годы. Еще в 1917 году он изложил в «Заволжском летописце» свои взгляды на сущность приходской реформы.
   И в 1924 году в своем обращении к пастырям и мирянам еп. Иоанн опирался именно на эти идеи: «настал час испытания и подвига нашего… есть ли в вас Христос? Где вера ваша? Если вы не наши, то идите скорее ко врагам, а мы сплотимся и будем работать. В чем работа? Первое, что надо сделать: восстановить порядок, дисциплину, ответственность. Не признающий нашей дисциплины (канонов) есть внутренний враг, вреднейший внешнего, долой из нашей среды – живи вне своими законами. Не бойтесь малое стадо, только бы вы ходили по истине, только бы вы были Христовы»; далее следует подробное изложение обязанностей пастырей и общинного руководства, а в разделе «О подготовке церковного общества» еп. Иоанн поясняет, что «постоянная обработка общественного мнения должна раскрывать Евангельские начала в приложении их не только к будущей, но и к настоящей земной жизни», чтобы уже сейчас «на практике осуществлять задания Евангелия… Все эти задачи может разрешить пастырь только, а общество церковное вместе с ним», ибо от проведения в жизнь евангельских заветов «самим обществом зависит самоé существование Церкви в будущем. Даже для слабо верующих будет не все равно, будет ли Церковь через пятьдесят лет только кучкою молящихся или организацией с общеполезными заданиями, осуществляющею в условиях культурного быта животворящие заветы Христа. К делу пастыри, к делу верующие!»[273]
   Освобожденный из заключения в июне 1923 года патриарх Тихон одобрил деятельность уфимских епископов во главе с владыкой Андреем и утвердил все совершенные ими хиротонии.
   К тому времени еп. Андрей вновь был вдали от Уфы.

4

   Интересы и работа владыки не замыкались рамками Уфимской автокефальной епархии, он не переставал чувствовать себя архипастырем Православной российской церкви. Характерной иллюстрацией позиции еп. Андрея стало его деятельное участие в событиях на северо-западе страны.
   Воскресенский монастырь (известный также как Макарьевская пустынь) Новгородской епархии, расположенный в 20 километрах от станции Любань, во главе со своим настоятелем архим. Кириллом (Васильевым) стойко сопротивлялся всесокрушающему в епархии обновленчеству. Однако в среде братии в конце 1922 года нашлось два монаха, которых не удовлетворяло даже истовое и строгое православие настоятеля: они обвинили архим. Кирилла в тайном пристрастии к обновленческому расколу. Пламенные споры сотрясали стены обители до тех пор, пока в дело не вмешался викарий (а фактически – канонический руководитель) Петроградской автокефалии еп. Петергофский Николай (Ярушевич), оправдавший архимандрита и наказавший «мятежных фанатиков-монахов запрещением в служении»[274]. Еще до революции архим. Кирилл пользовался всероссийской известностью; среди его почитателей был и владыка Андрей. Так как еп. Николай (Ярушевич) был вскоре арестован и сослан, а Макарьевская пустынь была единственным очагом «тихоновщины» в охваченной обновленчеством Новгородской епархии, важно было придать ей больший авторитет в глазах верующих. Владыка Андрей предложил архим. Кириллу стать епископом и весной 1923 года совместно с епископом Михеем (Алексеевым) «бывшим Уфимским», пребывавшим тогда на покое в Оптиной пустыни[275], и епископом Ижевским Стефаном (Бехом) тайно хиротонисал его в епископа Любанского, викария Новгородской епархии.
   Правильность этой хиротонии можно было бы назвать сомнительной – и впоследствии владыка Андрей за аналогичные же действия неоднократно подвергался нареканиям и прямым осуждениям со стороны многих. Во-первых, хиротонию совершали «посторонние» для данной епархии архиереи; во-вторых, произвольно учреждалось новое викариатство; в-третьих, тайные поставления не были в обычае русского православия. Тем не менее, по свидетельству архиеп. Симферопольского Луки (Войно-Ясенецкого), патриарх Тихон при проверке хиротонии, совершенной еп. Андреем и другими епископами, признал ее законной и правильной.