Михановский Владимир Наумович. Око вселенной

   «Анта, я иду к тебе», – хотел крикнуть Стафо, но вспомнил, что связь с коридорами односторонняя.
   Каждый шаг требовал неимоверных усилий. «Сказывается, видимо, увеличение силы тяжести», – подумал он. Стафо не знал ещё, что причина здесь совсем другого порядка…
   «Быстрей, быстрей!» – подстёгивал себя Стафо. Он пошатывался и часто хватался за зеленоватые стены, а один раз больно ушибся об острый угол кондиционера воздуха. Иногда он на миг терял сознание, и волны марева затопляли пылающую голову… Но натренированные ноги несли Стафо вперёд. И когда в минуту просветления Стафо оглянулся, он увидел, что преодолел почти весь путь. Последние метры совпали по направлению с нынешней траекторией «Ренаты». Сила тяжести из заклятого врага превратилась в друга. Стафо кубарем прокатился по коридору и с размаху ударился о люк. Влетев в отсек, Стафо поспешно оглянулся. Да, это тот самый отсек, из которого Антуанетта не могла выбраться.
   Но Антуанетты тут не было.

* * *

   Запыхавшись от быстрой ходьбы, Арпада вошла в биозал. Тут ещё никого не было, кроме Карлоса Санпутера и Либеро Кромлинга.
   – Что стряслось? – спросил капитан, посмотрев на раскрасневшуюся Антуанетту.
   – Задержалась, потому что заклинился один из люков, сказала Арпада.
   – Да, мне об этом сообщили многие… – задумчиво произнёс капитан. – Но все уже на подходе, сейчас соберутся.
   Словно подтверждая слова капитана, несколько входных люков начали один за другим открываться, пропуская членов команды.
   – Не будем терять время, – озабоченно сказал Карлос Санпутер, обращаясь к Антуанетте. – Занимайте своё место. Номер вашего отсека… – капитан посмотрел на подошедшего Либеро Кромлинга.
   – Тринадцатый, вот он, перед вами, Антуанетта, – кивнул Кромлинг на матовую приземистую дверцу, ничем, кроме номера, не отличающуюся от соседних.
   Пока они разговаривали, в биозале собрался почти весь экипаж. Антуанетта быстро огляделась: Стафо среди собравшихся не было.
   – У вас счастливый номер. Не нужно терять время, – капитан легонько подтолкнул девушку к её отсеку.
   – Разрешите подождать Стафо? – негромко сказала Антуанетта, взявшись за ручку отсека.
   – Для беспокойства нет никаких оснований, – ободряюще улыбнулся ей Санпутер. – Я недавно говорил с ним по видеофону, у него все в порядке, он появится здесь с минуты на минуту. Спокойной ночи!
   Антуанетта медленно вошла в отсек, и капитан сам захлопнул за ней дверцу.
   Между тем зал быстро пустел. Озабоченный Либеро Кромлинг указывал каждому его отсек, и люди входили туда.

* * *

   Быстро раздевшись и аккуратно сложив одежду, Антуанетта шагнула в пустой контейнер. На неё тут же обрушились циркулярные струи густой маслянистой жидкости, в ушах зазвучала стремительно нарастающая музыка. Из тысяч отверстий в стенках били сильные и злые змейки. Но уже через несколько секунд Арпада перестала их ощущать. Постепенно, по сложной, специально рассчитанной для неё кривой, она насыщалась ионами, которые действовали на организм как наркотики.
   Антуанетта не удержалась, покачнулась, и чуткие щупальца киберсхемы бережно подхватили её, не давая упасть.
   Девушка знала, что через несколько минут эти же щупальца перенесут её, уже полубессознательную, в биованну, наполненную ледяной жидкостью, и осторожно опустят туда. Над поверхностью жидкости останется лишь подбородок. Она будет ещё дышать, но все медленнее и медленнее. А уровень жидкости миллиметр за миллиметром будет подниматься все выше. И затем… затем провал в мёртвый сон.
   И те же автоматы вызовут её к жизни, когда приборы сообщат, что бешеный бег «Ренаты» прекратился и на корабле воцарилась невесомость.
   «Интересно, в какой кабине Стафо? Вот если бы в соседней…» Это было последнее, что успела подумать Антуанетта.

* * *

   Когда Стафо убедился, что Антуанетты в отсеке нет, его в первое мгновение охватила острая радость: значит, она сумела открыть люк и теперь находится в биозале.
   Ну что ж. Если он, Стафо, и погибнет, это не собьёт «Ренату» с правильного курса. Его друзья, безусловно, разгадают тайну торможения пульсолета и найдут путь к родной планете.
   Однако же чертовски глупо погибнуть вот так, из-за пустой случайности. Но нет, он так просто не сдастся. Стафо облизнул пересохшие губы.
   Прежде всего нужно принять меры против перегрузок. Времени в обрез. Лента по-прежнему не работает. Бежать назад, в рубку, где есть противоперегрузочное кресло? Нет, не успеет…
   Корабль под воздействием внешних неразгаданных сил уже начинал наращивать ускорение, и тело исподволь наливалось тяжестью.
   Ага, есть идея! Стафо наглухо затянул до самого подбородка герметическую «молнию» комбинезона и быстро повернул регулятор баллона со сжатым воздухом, вмонтированного в ткань комбинезона, – это был аварийный запас на случай катастрофы. Комбинезон сразу раздулся, словно шар, плотная прорезиненная ткань облегла, стиснула штурмана, погнала кровь в верхнюю часть тела. От прилива крови к голове Стафо почувствовал лёгкое головокружение.
   В этот момент сила тяжести резко, рывком возросла. Непреодолимая сила швырнула Стафо к стенке коридора. Штурман не успел выставить рук и больно ударился лбом о шершавый пластик, который продолжал спокойно светиться. Стафо яростно швырнуло ещё раз, на стальную штангу-поручень. Он почувствовал во рту солоноватый привкус. Одновременно к горлу подступила тошнота. «Ну вот и все», – только и успел подумать Стафо. Последним усилием воли он забрался в уголок коридорного отсека, за воздушный кондиционер, который мирно жужжал.

* * *

   Он очнулся оттого, что автосистема комбинезона включила кислородную подачу. Стафо жадно глотал острую, восхитительно свежую струйку кислорода, бившую ему прямо в лицо.
   Сила тяжести на корабле успела вырасти неимоверно.
   Сколько времени прошло? Стафо высвободил из-под многотонного тела левую руку и медленно пододвинул её к глазам. На это у него ушло минут десять. Но усилия штурмана оказались напрасными: часы разбились от удара о стальную штангу.
   Стафо бросил взгляд на отражающую поверхность кондиционера. «Я похож в раздутом комбинезоне на тот серебристый шар», – подумал он.
   Малейшее движение стоило штурману невероятных усилий. Кровь тяжело стучала в висках.
   Прежде, всего выключить кислородную подачу: кислород необходимо беречь. Кое-как дотянувшись до узкого резинового патрубка, отходящего от шлема, Стафо стиснул его зубами и едва не вскрикнул от боли – передний зуб, которым он надавил, был выбит и еле держался. Стафо выплюнул его. Рот снова наполнился кровью, перед глазами поплыли цветные круги.
   «Не раскисать!», – приказал себе штурман.
   Самое время подкрепиться. При одной мысли о еде Стафо почувствовал тошноту. Но это не остановило его. Медленно, очень медленно двигалась его рука к карману комбинезона, где лежал пакет ИЗ. Через каждые пять минут он разрешал руке отдохнуть. Вытащив пакет и надорвав плёнку, он уже не сумел поднести его ко рту: тяжесть пакета превысила его силы. Пакет выскользнул из пальцев и глухо стукнулся о стенку, прилипнув к ней, – такой огромной была сила, тяжести.
   Тогда Стафо решил применить новый манёвр. Он медленно и осторожно наклонился к пакету и вцепился в него саднящими зубами. Ему посчастливилось достичь цели, и он жадно впился в сочную, ароматную массу хлореллы. Превосходная пища, насыщенная витаминами, быстро восстановила его силы, и Стафо почувствовал себя немного лучше. Затем ему удалось высосать из плоского термоса несколько глотков крепкого кофе. Он поднял голову, она не была уже такой тяжёлой.
   «Раз уж я остался один из бодрствующих на борту, нужно добраться до рубки управления и проверить, как работают механизмы», – решил он.
   Хотя раздутый комбинезон сильно мешал, Стафо не решался выпустить из него воздух. Он отлично понимал, что только благодаря сжатому воздуху все ещё переносит перегрузки. А ускорение силы тяжести – штурман это ощущал – продолжало возрастать. И потому надо было торопиться.
   Кое-как втиснувшись в штурманское кресло и включив противоперегрузочную систему на полную мощность, Стафо почувствовал облегчение. Но это длилось недолго. Снова стала мучить огромная тяжесть.
   Очнувшись от тяжёлого забытья, Стафо пошевелился в кресле, устраиваясь поудобнее. Дышалось тяжело, в груди хрипело.
   Роб, Роб! Как он мог забыть о Робе!
   Стафо нажал кнопку вызова, и через несколько минут в штурманскую рубку как ни в чём не бывало вкатился Роб. Выглядел он как обычно, только движения его стали, пожалуй, более замедленными.
   – Где ты был, Роб? – спросил Стафо, насилу ворочая распухшим и тяжёлым языком.
   – В кают-компании, – с готовностью пророкотал робот в ответ. Он не выразил ни малейшего удивления, что видит штурмана бодрствующим, хотя, конечно же, знал что все члены экипажа «Ренаты» должны в настоящий момент находиться в глубоком анабиозе. Традиция не программировать роботам эмоций, Стафо это знал, восходила к седой древности.
   – В кают-компании для тебя нет работы, – заметил Стафо.
   – Знаю, – согласился робот. – Но я не мог выйти оттуда.
   – Люк заклинился? – воскликнул Стафо, живо вспомнив недавние события.
   – Верно, и люк. Но это было потом. А поначалу я не мог подняться – лежал ничком: конечности подгибались. Повышенная сила тяжести, – пояснил Роб.
   – Как же ты поднялся?
   – Потом щупальца адаптировались, все пришло в норму.
   «Вот что значит самонастраивающаяся система! – подумал Стафо. – Роб автоматически приспособился к условиям повышенной тяжести… Права Антуанетта: как несовершенен человеческий организм!»
   – Весь экипаж лёг в анабиоз? – спросил Стафо.
   – Весь, кроме тебя, штурман. А почему ты…
   – Об этом потом, – оборвал Стафо. Хорошо, что Антуанетта сейчас там, со всеми. В состоянии глубокого анабиоза человеческий организм нечувствителен к перегрузкам.
   – Ты должен сконструировать для меня новый манипулятор, – сказал штурман.
   – Слушаю.
   – Мне необходимо в этих условиях перемещаться по кораблю.
   – Ясно.
   – Но помочь тебе в конструировании я не в силах, – морщась, произнёс Стафо. Каждое слово давалось ему с трудом.
   – Цель понятна. С заданием справлюсь, – пророкотал Роб после непродолжительной паузы и выкатился из отсека.
   Через некоторое время – Стафо потерял счёт часам – робот неуклюже ввалился в штурманскую рубку, таща за собой странное сооружение: во все стороны от него торчало множество рычагов и трубок. В центре манипулятора помещалось сиденье, похожее на кокон.
   Робот пододвинул манипулятор вплотную к креслу, в котором лежал беспомощный Стафо, и помог ему перебраться в кокон.
   Итак, за дело! Сначала – в капитанскую рубку. Добравшись туда, штурман включил внешнее круговое наблюдение. За время его перехода ситуация снаружи резко изменилась. Если прежде поле наблюдения было чистым, то теперь «Ренату» окружало светящееся облако. Оно шевелилось и потому казалось живым. Близ боковых дюз – из них вырывалось ослепительное пламя, препятствующее движению корабля, – облака не было: казалось, оно боится огня. Зато все остальные части корабля, и в особенности нос, были сплошь окутаны бурой пеленой, которую не без труда пробивали локаторы «Ренаты»…

* * *

   Он был стар, очень стар. Тысячи и тысячи лет успели протечь с тех пор, как он начал помнить и осознавать себя. Лишённый поначалу, до того как память перегрузилась, способности забывать, он помнил многое. Потом память начала слабеть, несмотря на все его усилия. Но все равно он продолжал непрерывно поглощать информацию. Накапливаясь в его бездонных блоках памяти, она тихо оседала, подобно илу в ручье, взбаламученном случайным прохожим.
   Странная вещь! Он великолепно помнил все то, что происходило с ним в пору, когда лет ему было немного. Картины раннего бытия настолько прочно врезались в память, что ему не составляло труда снова и снова прокручивать их перед мысленным взором, что он и делал. Хуже обстояло дело с более поздними событиями: когда он пытался вернуться к ним, они вспоминались смутно, словно в тумане.
   Он представлял собой некий замкнутый в себе, самодовлеющий мир – сам себе раб и господин, бесконечно меняющий свой лик, подобно Протею, и в то же время в сути своей неизменный.
   Впрочем, он создал немало других приборов и сделал множество научных открытий.
   Кому нужны его открытия, его изобретения, накопленная им информация о космосе? Над этим он не задумывался. Подобного вопроса для него попросту не существовало. Кому нужно, чтобы сквозь мировое пространство миллионы и миллионы лет двигались космические лучи? Кому нужно, чтобы планета, на которой он обосновался, вращалась вокруг материнского светила, а также вокруг собственной оси? Кому нужно, чтобы день и ночь сменяли друг друга в вечном круговороте? Кому нужно, чтобы звезды сияли? Мир так устроен…
   Да, прежде жажда познания окружающего мира была неутолимой. Теперь же она слабела с каждым оборотом его планеты вокруг материнского светила, и это не могло не пугать угасающий мозг.
   Последние несколько десятилетий он пребывал в странном состоянии, которое на том же языке определял как «дремотное, летаргическое». Что касается языка, то он давно уже перешёл на язык машинный, математический, язык символов и уравнений.
   Погружению его в дремотное состояние, кроме весьма почтенного возраста, способствовало ещё одно обстоятельство. Из аппаратов, которые он рассылал в окрестный космос, возвращался каждый раз все меньший процент. Тем самым струя информации, поступающей извне, непрерывно мелела, сужалась, и недогружаемый мозг все глубже погружался в трясину апатии.
   Логика подсказывала: если дело будет так продолжаться и дальше, он увязнет в болоте бездеятельности настолько, что уже не сможет из него выбраться.
   Из Центра мысли во все стороны радиально разбегались дороги, ведущие к автоматическим фабрикам, на которых монтировались аппараты – от космических бустеров до земснарядов для работ на поверхности планеты.
   Он бесстрастно наблюдал по сводному экрану за пробуждением своей планеты. Движение на дорогах было слабым – не то что прежде. Аппараты из встречных транспортных потоков то и дело сталкивались, калеча и выводя друг друга из строя. Раньше такого никогда не бывало, отметил он про себя.
   Посреди мыслящего города располагалась площадь, имеющая форму правильного восьмиугольника. Со всех сторон её теснили строения, воздвигнутые в разное время. В самом центре площади возвышалась башня из литого хрусталя, нестерпимо сверкавшая под солнцем, В ней располагался тот, кто положил здесь всему начало, кто и поныне координировал всю деятельность чудовищно огромного комплекса, объявшего собой всю целиком планету. Во все концы планеты круглосуточно летели его импульсы-распоряжения: нечастые – ночью, более активные днём.
   Он, Дор, сам себя именовал с незапамятных времён Оком вселенной. Увы, Око с каждым годом слабело…
   Он был стар, очень стар.

* * *

   Быть может, предчувствуя приближение необратимой кончины, он начал время от времени записывать на плёнку собственные внезапно возникающие мысли или просто яркие клочки воспоминаний. Человек назвал бы эти записи дневником.
   Зачем Дор делал это? Пожалуй, он и сам бы не сумел объяснить. Видимо, ему, как и всякой достаточно высокоорганизованной системе, не хотелось, чтобы после смерти все созданное им погибло, поглощённое хаосом запустения.
   «…Никогда не забуду, как „Электрон“ мчался, приближаясь к субсветовой скорости. Картина мира вокруг резко изменялась. Одни звезды куда-то пропадали, другие начинали светиться фиолетовым пламенем. Я знал, что с точки зрения земного наблюдателя время на корабле как бы застывает, подобно студню. Проверить этот вывод теории относительности я не мог: хронометр на борту, показывающий собственное, или корабельное, время, работал как обычно, без всяких отклонений. Что же касается связи с Землёй, то она при таких скоростях была почти невозможна. Правда, я ловил какое-то время сигналы с Земли, но они были очень слабы и почти не поддавались расшифровке. В одном из них мне почудилась команда вернуться. Но я этого не мог бы сделать, даже если б и захотел. Я, однако, не хотел этого.
   Куда бы я хотел лететь? Все направления в пространстве были для меня абсолютно равнозначны. Всё-таки нужно было научиться управлять кораблём. Постепенно продумывал, как к этому приступить.
   Полети я на Марс, я навсегда остался бы прикованным к этой планете. Словно грешник к ядру, любил приговаривать Рикардо Гардмен. Быть может, он имел в виду атомное ядро?… Об этом я уже не узнаю никогда. Каждую секунду расстояние между мной и конструктором-воспитателем увеличивается почти на триста тысяч километров.
   Шли годы, складывались в десятилетия, которые, в свою очередь, слипались в медленные, неуклюжие века. Так шло корабельное время в отличие от земного которое текло, разумеется, гораздо быстрее.
   „Электрон“ нёсся к галактическому ядру. Земля вспоминалась все реже, как далёкий и нереальный сон.
   Однажды я решил, что нельзя же вечно лететь сквозь вселенную, подобно световому кванту. Пресытившись полётом, я подумывал о каком-нибудь пристанище.
   …Нет, я и теперь не жалею о содеянном. Люди сами воспитали во мне неуёмную жажду познания – пусть же расплачиваются за это!..
   Я научился заряжать корабль энергией на ходу, используя встречные силовые поля. Теперь я использовал энергию для постепенного торможения.
   Мне надоели звезда за звездой, созвездие за созвездием, искривлённые поля, космические ливни. Все больше давала о себе знать изначальная программа, заложенная в меня воспитателями Зелёного городка: мне хотелось начать планомерное освоение какой-нибудь планеты – неважно, пусть это будет не Марс. И такая подвернулась. Планета – обломок чёрной звезды. Надо ли говорить, что поверхность планеты безжизненна?… Тут я положил начало новой цивилизации».
   Дор на несколько мгновений отвлёкся от фиксатора мыслей. Перед внутренним взором вялого, опавшего серебристого шара медленно проплыли картины того, что сделано им на безымянной планете. Артезианские шахты прошивают планету по диаметру насквозь во всех направлениях. Одни манипуляторы, созданные по его проекту, неустанно грызут породу, добывают руду, другие выплавляют из неё металл, третьи делают из металла новые манипуляторы, новые машины… Во все стороны рассылаются космические аппараты. Возвращаясь, они приносят информацию о пространстве, удовлетворяя ненасытное любопытство Дора.
   «Да, я – Око вселенной, – подумал он. – А для существа или системы низшего порядка я представляюсь чем-то вроде божества…» На этом сознание Дора затуманилось, щупальца подогнулись, и он снова впал в дремотное состояние.

* * *

   Привычным движением щупальца, не сдвинувшись с места, Дор включил увеличение. Из глубины потрескавшегося экрана на него глядело странное сооружение. За время своего существования Дору приходилось иметь дело только с одним космическим кораблём – «Электроном», который прочно сохранился в его памяти. Некоторое время Дор внимательно сравнивал оба корабля. Новый корабль был несравненно более совершенным. «Он принадлежит не человеческой, а гораздо более высокой цивилизации», – сделал вывод Дор.
   Корабль пришельцев шёл, ни о чём не подозревая. Чтобы всесторонне обследовать его, Дор распорядился отправить навстречу кораблю космический аппарат, как раз готовый к запуску. Аппарат должен был облететь корабль и передать изображение с разных точек. «Разумные существа, если они там имеются, едва ли сумеют обнаружить бустер, – подумал Дор. Здесь слишком сильны космические ливни. На фоне помех и шумов, создаваемых ими, маленький юркий аппарат должен остаться незамеченным».
   Пока послушный бустер мчался к цели, наращивая скорость, Дор продолжал размышлять. Представители чужой цивилизации, да ещё высокоразвитой, ему здесь, пожалуй, ни к чему. Они могут разграбить и присвоить все, что создано им на безымянной планете. А его, Око вселенной, уничтожат. И впрямь, зачем он им? Все что мог, он уже сделал и теперь напоминает выжатый лимон. Они-то в этом быстро разберутся! А оружия для самозащиты у него нет. Никакого. Ни в одну из программ, которые он осуществлял, оружие не входило.
   Инстинкт самосохранения Дора оказался решающим. Дор решил только подождать передачи с посланного бустера, прежде чем приступить к действиям.
   Да, оружия для защиты у него нет. Но есть одно преимущество – внезапность. Чужой корабль летит, ни о чём не подозревая. Он, Дор, пошлёт несколько аппаратов, которые изучат его, прежде чем существа на корабле успеют сообразить, что, собственно, происходит.
   Вскоре Дор убедился, что чужой корабль угодил в гравитационную ловушку, из которой и сам он сумел вырваться с превеликим трудом. Мощность двигателей этого корабля слишком мала – значит, им из ловушки не вырваться.
   От бустера пришёл сигнал о том, что он достиг корабля пришельцев. Дор расслабился – это значит отключился от всех прочих источников информации и принялся поглощать сведения, сообщаемые его посланцем.
   Нудно, час за часом, тянулось время. Дор поглощал и обдумывал информацию, поступающую с юркого бустера, который, подобно маленькой пчёлке, неутомимо облетал огромную для него тушу корабля.
   Идёт на ионной тяге… Это для него мало интересно. Дор с помощью сателлитов давно и сам научился конструировать такие.
   Сплавы, из которых сделана обшивка… Что ж, это может представить интерес. Но для этого надо исследовать образцы непосредственно здесь, в лабораторных условиях, а не на расстоянии. Велеть взять образцы сразу? Нет смысла, пожалуй: можно спугнуть пришельцев. Нет, убежать, покинуть ловушку они уже едва ли смогут – корабль слишком глубоко погрузился в силовую яму. Но они смогут насторожиться, привести в ход боевое оружие, если оно у них имеется, – тогда справиться с ними будет гораздо труднее.
   Ну а всё-таки: управляется корабль машинами-автоматами или живыми существами? На запрос Дора его посланец, включивший инфразор, вскоре ответил:
   – Корабль, несомненно, управляется живыми существами.
   – Сколько их на борту?
   – Я насчитал двадцать семь биологических единиц, – сообщил бустер после продолжительной паузы.
   «Это ничтожно мало для такого огромного корабля, – рассудил Дор. – Значит, они широко пользуются автоматикой. С нею ознакомиться будет интересно. Возможно, что-либо удастся использовать для улучшения работы здесь, на безымянной планете…»
   – Что это за странное кристаллическое образование в носовой части корабля?
   Бустер исследовал кристалл долго.
   Кристалл – аппарат для управления гравитацией! Тот самый аппарат, который Дор безуспешно пытался построить в течение долгих столетий. Аппарат, дающий возможность сжимать пространство, свёртывать его в рулон. Власть над пространством! Не к ней ли стремился Дор? Какую проницательность, какое могущество приобретёт тогда слабеющее Око вселенной! Быть может, этот аппарат сумеет влить свежие силы в дряхлеющую безымянную планету?
   «План действий: захватить и причалить чужой корабль, вырвать его из потенциальной ямы придётся тем же способом, каким в своё время вырвался и сам он, Дор. Последнее звено плана – разобрать его на части и использовать автоматические системы, а главное – аппарат для управления тяготением!»
   А если на чужом корабле живые агрессивные особи? Самое простое – заклинить переходные люки в отсеках. Сделать это можно с помощью наведённых вихревых токов в обшивке корабля. Тогда существа окажутся как бы запертыми в клетках… Дюзы чужого корабля лихорадочно пылали, время от времени меняя режим. Пришельцы пытались, хотя и безуспешно, вырваться из западни.

* * *

   Для того чтобы удобнее было следить за результатом действия вихревых токов, наведённых в металлических переборках чужого корабля, Дор смонтировал в хрустальной башне новый экран, который мог улавливать биоизлучение пришельцев. Теперь перед роботом на выпуклой поверхности экрана денно и нощно светились двадцать семь точек. Светлячки перемещались по поверхности, совершая, с точки зрения Дора, беспорядочные, хаотические движения. Впрочем, их внутренняя жизнь ему не была понятной. Может быть, все точки погаснут, пришельцы успокоятся, и тогда можно будет приступить к выполнению дальнейших частей плана.
   Вскоре, однако, Дор убедился, что ни одна светящаяся точка и не собирается гаснуть. Более того, хотя скорость перемещения «светлячков» на экране и замедлилась, их перемещения не стали более ограниченными. Это означало, что живые существа на корабле нашли способ бороться с заклиниванием люков. «Они оказались беспокойнее, чем я рассчитывал», – подумал Дор. Что ж, придётся придумать другой способ их успокоения.
   Дор припомнил одно давнее происшествие. Это случилось ещё во время его полёта на «Электроне». Проходя близ Альфы Лебедя, корабль попал в странные бурые образования. Пожертвовав несколькими собранными им манипуляторами, Дору удалось выяснить, что это были споры. Мельчайшие микроорганизмы образовывали в пространстве мощные колонии. Анализ пробы дал неожиданный результат: споры оказались смертельно ядовитыми. Опасность, правда, они представляли только для живых структур – для Дора бактерии были совершенно безвредны. Эту культуру, обладающую способностью к быстрому самовоспроизведению, робот на всякий случай оставил, не уничтожил. Если взорвать контейнер со спорами возле чужого корабля, то облако опутает его.