Михайлов Сергей. Шестое чувство, или Тайна Кутузовского экстрасенса

   Потоптавшись у трансформаторной будки еще минут десять и заметив, что бабули начали кидать в мою сторону беспокойные взгляды, я решил покинуть свой пост.
   — Гражданин, предъявите документы! — раздался у меня за спиной требовательный голос.

Глава 7

   Я обернулся. Передо мной стоял немолодой уже милиционер с погонами сержанта. Цепким, подозрительным взглядом он ощупывал мою фигуру.
   — Ваши документы!
   Документов у меня с собой не было. Прежде чем принять решение, я захотел узнать, чем же вызван интерес к моей персоне. Нужная мне информация лежала на поверхности:
   «Стоеросов!»
   «Я!»
   «Слетай к дому номер тридцать три по Мурановской Оттуда только что сигнал поступил: какой-то подозрительный тип околачивается у пятого подъезда — ну, у того, где этого пьяницу пристукнули. Установи личность и доложи».
   «Будет сделано, капитан!»
   Коротко и ясно. Какая-то из старушек обратила на меня внимание и звякнула в отделение. Теперь доказывай, что ты не верблюд!
   — Документов у меня с собой нет… — начал я.
   — В таком случае придется пройти со мной, — бесстрастно произнес Стоеросов.
   — А, собственно, зачем? — сделал я слабую попытку избежать объяснений в милиции.
   — На предмет установления вашей личности, — так же бесстрастно ответил сержант.
   — Ну что же, идемте, — пожал я плечами, поняв, что уговоры бесполезны.
   Отделение милиции располагалось поблизости. Стоеросов привел меня в комнату дежурного и легонько подтолкнул навстречу сурового вида капитану, который отчаянно дымил «Примой».
   — Вот он, голубчик. Документы предъявить отказался, — доложил сержант.
   — Вот как? — сузил глаза капитан.
   — Не отказался, просто у меня их нет.
   — Вы что, бомж?
   — Почему бомж? Я коренной москвич…
   Я рассказал, кто я, где живу, чем занимаюсь. Капитан выплюнул окурок «Примы» на пол и принялся звонить куда-то. Долго что-то выяснял и наконец, слегка разочарованный, объявил:
   — Мы установили вашу личность, товарищ Нерусский. Вы именно тот, за кого себя выдаете.
   — Спасибо. Я в этом нисколько не сомневался. Рад услышать это лишний раз, тем более из ваших уст. Мне можно идти?
   — Минуточку! — Капитан достал очередную, сигарету из лежащей на столе пачки. — Один вопрос. Что вы делали у пятого подъезда дома тридцать три по Мурановской улице?
   Я пожал плечами.
   — Ничего. Просто стоял. Ничего не делал.
   — Просто стоял и ничего не делал, — повторил капитан. — Несколько странное времяпрепровождение, вы не находите?
   — Надеюсь, уголовной ответственности за это я нести не обязан?
   — За это — нет. — Капитан сделал ударение на первых словах. — Возможно, за вами есть кое-что еще.
   — Бесспорно. Конечно, есть! Иначе и быть не может.
   — Так рассказывайте. Сами рассказывайте!
   — Рассказывать что? Обо всем, что со мной было со дня рождения?
   Я знал: капитан поймет, что я над ним издеваюсь. И он понял. Не слишком рано, но и не чересчур поздно.
   — Вы что, смеетесь надо мной?! Отвечайте, что вы делали у дома, где две недели назад произошло убийство?
   — Послушайте, капитан, — я решил впредь говорить только серьезно, — если хотите получить информацию обо мне, позвоните следователю Пронину в МУР. Он вам все объяснит. Сергей Тимофеевич как раз ведет дело об убийстве Паукова.
   — Знаю, — буркнул капитан, остывая. Он набрал номер Уголовного розыска.
   — Следователь Пронин? Здравствуйте, товарищ майор. Это капитан Матерый из триста двадцатого. Да, да, того самого… У меня вот какое дело. Ко мне поступил один подозрительный субъект. Утверждает, что знаком с вами, мол, работает в контакте с органами… Некто Нерусский Николай Николаевич… Что? Первый раз слышите? — Губы капитана скривились в ухмылке. — Я, собственно, так и думал…
   Ну и свинья же этот майор! Чего-чего, а такого я от него не ожидал.
   Я подскочил к столу, выхватил у капитана трубку и крикнул:
   — Послушайте, вы, слуга закона! Или вы перестанете валять дурака, или я доведу дело до конца сам, без вашего участия! Я сумею это сделать, вы знаете. Кое-что я уже раскопал.
   Через несколько секунд в трубке раздался чуть ли не радостный голос этого хамелеона:
   — Ах, это вы, коллега? Рад вас слышать! Я, знаете ли, не сразу понял… Слышимость никудышная. Извините. Так вы, Николай Николаевич, говорите, что напали на след убийцы? Я не ослышался?
   — Нет, не ослышались. Поищите в картотеке. Этому человеку лет двадцать восемь — тридцать. Длинные темные волосы. Крупный, грубые черты лица. Ходит в тельняшке и потертых джинсах. Походка уверенная, вразвалку. Похоже, бывший моряк. Есть все основания полагать, что в момент убийства находился в квартире Паукова.
   — Хорошо, Николай Николаевич. Учту вашу информацию. Если вас не затруднит, передайте трубочку капитану Матерому.
   Матерый некоторое время внимательно слушал, наблюдая за мной.
   — Понял, товарищ майор. Всего доброго! — сказал он и положил трубку.
   Воцарилось неловкое молчание. Нарушил его капитан.
   — М-да, интересное дельце получается. Вы, стало быть, частным образом расследуете убийство Паукова?
   — Нет, мое дело — доказать невиновность Мокроносова, а расследование — это ваша прерогатива… Надеюсь, теперь я могу идти?
   — Да, конечно.
   — Прощайте! — бросил я и вышел из кабинета.
   Не успел я пройти и пяти метров, как услышал позади торопливые шаги. Меня догнал сержант Стоеросов.
   — Послушайте, Нерусский, не знаю, как вы собираетесь раскрутить это дело, но хочу, чтобы у вас получилось. Я помогу вам. Я знаю человека, которого вы описали. Это Козлятин из дома двадцать девять по Мурановской. Квартира, по-моему, сорок три.
   Вот так так! Неприятность с задержанием неожиданно обернулась удачей. И не верь после этого в случай!
   — Спасибо, сержант! Огромное вам спасибо.
   — Да ладно, будет вам. Этот Козлятин — спившийся тип. Нигде не работает, вечно ошивается у винного. Холостой, как и дружки Мокроносов и Пауков, царствие ему небесное. Верно, он бывший моряк. Кличка — «Боцман». Ни одной драки не пропускает. Вроде ворует по мелочи, но пока не пойман. Вот, пожалуй, и все.
   — Еще раз спасибо, сержант. Если Козлятин действительно причастен к убийству…
   — Вам он ничего не расскажет, — перебил сержант.
   — Поживем — увидим! — Я подмигнул ему и выскочил на улицу.
   Я взглянул на часы. Было уже без десяти восемь. На сегодня, пожалуй, достаточно приключений. Встречу с Козлятиным придется отложить на завтра.
   Дома я оказался в начале десятого. Маша встретила меня улыбкой. «Ах, ну да — цветы!» — вспомнил я. Надо сказать, что весь день я был в приподнятом настроении.
   — Наконец-то! Где ты пропадал? Неужто у своего филателиста?
   — У него, у него, — ответил я ей в тон.
   Пришлось соврать. А куда деваться? Ведь я был связан по рукам и ногам условиями эксперимента. Зазвонил телефон. Я снял трубку.
   — Это ты, отец? Я уже третий раз звоню.
   — Ты откуда?
   — Неважно. Никуда не уйдешь? Нет? Тогда жди, скоро будем.
   Ничего не поняв, я отправился на кухню, откуда пахло кофе и яичницей с луком. Минут через двадцать, когда наш ужин подходил к концу, на улице послышался скрип тормозов. Я выглянул в окно. У подъезда стоял длинный, черный «роллс-ройс». Из него вылез какой-то пузатый господин, за ним — наш Василий.
   Сын отпер дверь своим ключом, и в квартиру ворвался запах импортных сигарет, импортного одеколона и нашего коньяка.
   — Знакомьтесь, — пробасил Василий, — это сэр Роберт Иванофф из Филадельфии. Страстный коллекционер. Заодно миллионер. А это из май фазер, — представил он меня.
   — О, йес! — расплылся в широкой улыбке американец. — Фазер есть карашо! Гуд! Хау ду ю ду, фазер?
   Иностранец мне сразу не приглянулся. Какого черта Васька приволок его сюда?
   — Иванофф? — переспросил я. — Вы, часом, не русский? Не из эмигрантов?
   — Ноу эмигрант! — замотал головой мистер Роберт. — Я есть чистокровный американец. Это есть факт.
   «Ага, заливает! Эмигрант во втором поколении», — «прочитал» я и подумал: «Плохо, что он с вранья начинает!»
   — Мистер Роберт интересуется твоими розами, отец. На родине у него богатейшая коллекция розовых кустов. Все, как он утверждает, существующие в природе сорта. А вот голубых роз нет. Таких, равно как черных и зеленых, нет и быть не может. Я рассказал ему о твоих цветах, он не поверил. И не поверю, говорит, пока своими глазами не увижу. Ну-ка, отец, покажи наши розы, утри нос мистеру Иванофф.
   — О, утри нос! — радостно подхватил гость и шумно высморкался. — Немного насморк, аи эм сорри! Я должен ходить ту доктор. Ращен доктор — самый бесплатный доктор в мире! Гуд!
   Он потянул мясистым носом и вдруг изменился в лице. Улыбка исчезла, глаза застыли, зато нос завертелся, словно у выхухоли. Ага, учуял Арнольдов подарок!
   Я пригласил гостя в комнату. Он шагнул через порог и остолбенел, сделавшись почти такого же цвета, что л космические цветы в вазе.
   — Пли-из, — произнес я, — прошу вас, господин Иванофф, проходите, располагайтесь… Маша! Свари нам. пожалуйста, кофейку.
   Стоя позади мистера Иванофф. Василий подмигивал мне, потирал нос пальцами правой руки и прямо-таки излучал: «Будь спок! Сейчас мы его вытрясем. У него даже на самого бесплатного доктора не останется…»
   Вот оно что! Выходит, Васька покупателя привел. Хорош, нечего сказать! Откопал миллионера, помешанного на розах. А этот-то, этот! Точно поголубел. Того и гляди, удар хватит!
   — Это… есть что? — наконец выдавил из себя американец. — Где вы их достал?
   — У одной старушки купил, в Новом Иерусалиме, на станции.
   — Иерусалим? Израиль? О! Как далеко! Вы туда ездил за этот розы?
   Я покачал головой.
   — Нет, Новый Иерусалим — это станция такая железнодорожная. Всего шестьдесят километров от Москвы. Город Истра, знаете?
   — Истра? Истра не знаю. Ноу Истра. Иерусалим знаю, Иерусалим йес… И сколько не платил за этот букет, мистер Николай?
   — Червонец, — ляпнул я.
   — Червонец? О, знаю червонец! Русский червонец — самый твердый валюта в мире!.. Был самый твердый, давно… Сколько вы хотите за эти розы?
   Началось! Мистер думает, раз у него полны карманы долларов, ему все подавай. Нет уж. Это подарок: Арнольд подарил мне, я — жене. Это не просто розы, а символ нашего семейного счастья и благополучия… На пороге, затаив дыхание, стояла Маша, ждала, что я отвечу.
   — Розы не продаются, — твердо сказал я.
   — Как не продаются? — опешил мистер Роберт. — Вы меня не понял! Я дам вам много, очень много доллар!
   — Сколько? — встрял Васька.
   — Розы не продаются!
   — Десять тысяч! — сказал миллионер.
   Десять тысяч! Не слабо…
   Васька скорчил кислую мину и протянул:
   — За такую цену розы действительно не продаются.
   Он еще и торгуется! Ну, погоди, уйдет этот тип, я с тобой поговорю!..
   — Сколько же вы хотите?
   — Миллион, — бросил Васька как бы невзначай.
   — Миллион?! — ужаснулся Иванофф, прикрывая рукой карман.
   — Миллион за букет — не каждому по карману! — подзадоривал гостя мой смышленый сынок. — Но согласитесь, цветы того стоят. Думаю, это единственный в мире букет голубых роз.
   «В этом ты прав, — подумал я, — другого такого нет».
   Страсть коллекционера боролась в душе мистера Роберта с трезвым расчетом. «Миллион, пожалуй, многовато, — думал он. — Завянут они через недельку, одни воспоминания останутся… Многовато, хотя…» В самом дальнем углу его души скреблось неуемное желание. Он был готов пойти на отчаянный шаг и выложить требуемую сумму.
   Миллионер, словно готовящийся к прыжку лев, подкрался к букету, впился в цветы безумным взглядом. Ему не терпелось хотя бы прикоснуться к лепестку, но он сдерживал себя, вдыхая космический аромат. Каждый вдох придавал ему решимость.
   — Я согласен! — проронил он роковые слова. — Я дам миллион доллар за этот розы.
   Он обращался ко мне, полагая, что я уполномочил Василия вести переговоры.
   — Соглашайся, отец, миллион в руки плывет! Такое раз в жизни бывает. Ну же!
   И тут борьба чувств началась в моей душе. «Миллион — это прекрасно, — думал я, — за миллион я бы отдал и десять таких букетов, но… Ведь эти цветы я подарил Маше в годовщину нашей свадьбы! Она от них в восторге и по сей день. На нее, да и на меня розы оказывают какое-то гипнотическое облагораживающее воздействие. Нет, их никак нельзя продавать, никак!»
   — И вы еще раздумываете?! — поразился Иванофф.
   Ища поддержки, я глянул на жену. Она пожала плечами: решай, мол, сам. Похоже, что и на нее миллион произвел впечатление. Чего уж там, живем мы небогато, деньжата нам не помешали бы. Маша давно собиралась дубленку себе купить, да и Ваське неплохо бы кооперативную квартиру… Да что говорить, многие проблемы отпали бы. Скоро отпуск, можно по путевке в капстрану съездить, мир повидать, барахлишка прикупить… Кстати, я давно мечтаю о новом спиннинге… Что же делать, а? Продать букет, пока мистер не передумал? Арнольд, думаю, не обидится, Маша, кажется, согласна. Э-эх, была не была!..
   — По рукам! — отрубил я, но тут…
   Но тут на кухне что-то зашипело, резко запахло озоном, и оттуда в гостиную, шипя и полыхая искрами, бесшумно вплыла тарелкообразная шаровая молния. Мне сразу же вспомнилось картофельное поле близ Истринского водохранилища: молния была уменьшенной копией звездолета Арнольда. Она неподвижно зависла перед нами, части ее электрического тела переливались. В колеблющихся линиях угадывались то очертания материков, то прожилки кленового листа, то странные письмена. Вдруг в самом центре возникла красная точка, она стала увеличиваться в диаметре — и вот на меня уставилась физиономия субъекта в морковном свитере. «Ясно, — догадался я, — меня снова предостерегают от необдуманного шага. Не хотят, чтобы я продавал голубые розы! Ан нет, захочу — продам, захочу — оставлю. И ничего они мне не сделают». Мне почему-то вспомнилась тетя Клава, ее история с шаровой молнией, двусмысленное предсказание, что я, мол, еще увижу свою молнию, придет время…
   А молния тем временем продолжала вращаться и видоизменяться. Из тарелки она превратилась в длинное веретено. Краем глаза я заметил, что жена, сын и американец тоже с ужасом и восхищением взирают на молнию, которая вот-вот рванет и разнесет наш дом. Лицо гнусного типа в морковном свитере исчезло. Сейчас что-то произойдет!
   Но голубое веретено еще немного постреляло электрическими протуберанцами и плавно двинулось к окну. Через мгновение молния пропала, растворилась во мраке. Все встало на свои места. Тишину ночи (уже ночь!) нарушали тиканье часов на стене и вой запоздалого троллейбуса на улице. Как будто ничего и не было.
   — Уф! — перевел дух Роберт Иванофф. — Ну и хреновины у вас тут летают… — Американец снова потянул мясистым носом. — А воздух какой, чувствуете? Гуд воздух.
   — Озон, — пояснил Васька. — Обычное дело во время грозы.
   — Давайте покончим с делом, — сказал я торопливо. — А потом можно и о погоде поговорить.
   — Верно, — подхватил Василий. — Дело прежде всего.
   Мистер Роберт болезненно улыбнулся и дрожащей рукой вынул из кармана чековую книжку.
   — О’кей. Сделка есть сделка. Готов рассчитаться сию же минуту. Надеюсь, господин Николай, никаких препятствий больше не будет?
   — Да какие уж препятствия! — воскликнул Василий, передавая цветы американцу.
   Тот небрежно бросил чек на стол и с трепетом принял дорогой букет.
   Чек действительно был на миллион долларов. Шесть нулей так и притягивали взгляд. Я взял чек в руки и с интересом рассматривал его.
   — Вас интересует, — обнажил он ровные белые зубы в снисходительной улыбке, — как этот невзрачный клочок бумаги можно превратить в миллион? О, все очень просто. Достаточно предъявить его в банке, и вам выложат круглый сумма. — Он периодически коверкал русскую Речь, я был уверен, что умышленно.
   — В каком еще банке? — нахмурился Василий. — Это что же, в Америку нам ехать за нашим миллионом? Нет уж, господин Иванофф, давайте наличными.
   — Зачем Америка? — искренне удивился гость. — Не надо никакой Америки! Обращайтесь в Интернэйшнл Бэнк оф… — он произнес замысловатое название, — и получайте свой миллион. Как! Вы не знаете, что в Москве открыт филиал этот банк? Вы меня просто удивляете, господа!.. На чеке указан адрес филиала.
   Адрес действительно был. Однако проверка не повредит. Я включил свой «детектор лжи» и прошелся по лабиринту сознания мистера Иванофф. Нет, он не врал. Все точно. Пряча чек в карман, я сказал:
   — Все в порядке. Деловая часть закончена.
   — О, я рад, мистер Николай! Вы настоящий деловой человек!
   — Надеюсь, не откажетесь от чашечки кофе… Маша, кофе готов?
   — Готов, — буркнула жена, и я сразу уловил перемену в ее голосе.
   — О нет, я должен ехать. Нужно позаботиться о цветах: они стоят того. Прощайте, господа, гуд бай!
   И он исчез за дверью.
   Мы молча смотрели ему вслед. На душе у ценя скребли кошки. Комната наша будто сделалась меньше, стала неуютной и серой, что-то погасло в ней, умерло, улетело…
   — Ну что, доволен? Получил свой миллион? Всегда ты так — не спросишь, все по-своему!
   — Ну что ты ворчишь?! Ты ж сама хотела!
   — Я? А ты спросил?.. Ну-ка, давай сюда миллион!
   — Как же, держи карман шире! — огрызнулся я.
   Василий тоже кипел от обуревавших его чувств.
   — Ну ты, отец, и лопухнулся! Вот уж не ожидал! Я же тебя пихал, а ты ноль внимания. Миллион! Как же! Надул тебя этот фраер! Э-эх!..
   — Заткнись! — зло бросил я ему и приготовился защищать свой карман. Все мы набычились и, похоже, решили перейти от слов к делу.
   И тут раздался нетерпеливый звонок. Васька открыл дверь, и в комнату влетел пунцово-красный Роберт Иванофф. Жестом оскорбленного короля Лира он швырнул на стол некое подобие веника и, брызжа слюной, зашипел:
   — Вы есть жулики! Господа! Да, да, все русские есть жулики! Верните мне чек и заберите это!
   Боже! Ведь веник, брошенный им на стол, и есть тот самый букет голубых космических роз, еще пять минут назад лучившихся фосфоресцирующим светом и благоухавших так, что хотелось обнять весь мир. Цветы увяли, засохли, умерли! Не потому ли в наши души вселился бес гнева?! Да, да, это розы охраняли нас от всего дурного, присущего человеку, от всего; что накипью оседает в наших сердцах и потом вырывается наружу в виде злости, раздражительности, плохого настроения. Розы облагораживали нас. Теперь они мертвы. И виной тому я, продавший их этому типу, словно Фауст Мефистофилю свою душу. Поделом мне!
   Мистер Роберт то багровел, то зеленел и все вился вокруг меня, сшибая стулья, шипел и требовал назад свой миллион. Мы с Машей стояли и смотрели друг на друга. Она тоже все поняла.
   — Прости, — чуть слышно сказала она.
   — И ты прости, — прошептал я в ответ.
   Она бережно взяла умерший букет и унесла его на кухню. Я вынул злополучный чек и положил его на стол.
   — Возьмите, господин Иванофф. Надеюсь, мы больше не увидимся.
   Роберт Иванофф ловко смахнул бумажку в карман и кинул на меня неприязненный взгляд.
   — Мошенники! — процедил он сквозь зубы, но злости в его словах уже не было. — Гуд бай, май френдз! Не поминайте лихом.
   Он ринулся к выходу и исчез — теперь уж навсегда. Я опустился на стул и задумался. Как все гадко, мерзко, некрасиво! Хрупко человеческое счастье, его так легко разбить необдуманным поступком, дурным словом, взглядом, мыслью. А разбитое не сктеишь…
   — Коля! Коля, иди сюда! Скорее!
   Опять что-то стряслось! Я бросился на кухню и остановился на пороге как вкопанный.
   У стола сидела заплаканная Маша и завороженно смотрела на некогда прекрасный букет, который лежал у неё на коленях. Но что это? Он уже не походил на веник. На. Моих глазах свершалось чудо: сморщенные лепестки роз Распрямлялись, разглаживались, голубели. Оживали и — Или мне это только показалось? — улыбались. Сухие листочки вновь становились зелеными, колючие стебли наливались соком. Букет опять дышал, благоухал. Голубые розы, чудилось мне, звенели, словно веселые бубенчики. Или это счастливый смех Машы? Она, и правда, смеялась сквозь слезы, которые капали на букет, снова самый прекрасный в мире букет голубых роз!
   — Как в сказке! — шептала она. — Я заплакала — и цветы ожили…
   Да, это было самое настоящее чудо.
   На этом и закончился тот удивительный, насыщенный событиями день, если бы не Васька. Он пробасил у меня за спиной:
   — Может, вернуть американца?
   — Пошел вон! — рявкнул я.

Глава 8

   На следующий день я наметил встречу с Козлятиным-Боцманом. Была пятница, накрапывал мелкий дождь. Ехать после работы на другой конец Москвы очень не хотелось, но куда денешься, надо.
   Винный магазин на улице Коненкова я нашел быстро. Вход в него атаковала разношерстная толпа. Вдоль очереди, которая то и дело теряла свои контуры и превращалась в кучу, патрулировали два милиционера. Еще два стояли у дверей в полной боевой готовности. Неподалеку дежурила милицейская машина. В ней сидел милиционер, оснащенный рацией.
   Встав поодаль, я стал с пристрастием просеивать страждущую толпу, выискивая в ней нужного мне человека. В хвосте очереди его не оказалось. Не было его и в первых рядах, где страсти накалились до предела. «Ага, значит, он внутри!» — догадался я и стал ждать.
   Я уже порядком продрог и в душе клял всю эту затею, когда встретился взглядом с милиционером, сидевшим в машине. Ба, да это же мой старый знакомый, сержант Стоеросов! Он улыбнулся, чуть заметно подмигнул и кивнул в сторону магазина, давая понять, что клиент на месте.
   Наконец ожидания мои увенчались успехом: на пороге, расталкивая страждущих, появился человек в тельняшке и джинсах с четырьмя бутылками водки в руках. Это был Козлятин, именно его образ остался в памяти тех бабулек, которых я «просветил» вчера.
   Козлятин продирался сквозь толпу, подняв бутылки над головой. К нему ринулись его дружки.
   — Ну ты, Боцман, молоток! Ведь больше двух в одни руки не дают.
   — Это тебе не дают, а мне меньше четырех не положено. Как бывшему моряку. Усек?
   — Слышь, Боцман, давай одну прямо здесь раздавим. А то не дойти мне…
   — Во-во, на глазах у ментов! Чтобы всех повязали, — зло отозвался Козлятин. — Потерпишь, не помрешь.
   Оставив молодцов с их проблемами, я принялся за решение своих. Предполагаемый убийца стоял в десяти шагах от меня. Ничто не мешало мне прозондировать его мозг.
   Чего там только не было! И мне предстояло отыскать в этом мусоре иголку истины. Я добился-таки своего. Откопал нужную информацию. Моя версия подтвердилась: именно Козлятин стал причиной смерти Паукова. События в тот роковой день две недели назад разворачивались так:
   Примерно в два Боцман, слегка опохмелившийся после вчерашнего, постучал в дверь квартиры Паукова. Тот долго не открывал, а когда все же открыл, Боцман увидел, что Пауков изрядно пьян.
   — Наклюкался уже! Хорош друг! Налей полстакашка.
   — Н-нету, — заикаясь ответил Пауков.
   — Врешь небось! — не поверил Боцман и прошел в комнату. На столе стояли две пустые бутылки из-под водки и пара грязных стаканов.
   — С кем пил-то?
   — С Носом.
   — А, с этим. На какие шиши-то?
   — Да наскребли… Посуду сдали.
   — Посуду, говоришь? Ну-ну…
   — А ты чего заявился?
   — Должок гони. — Боцман нахмурился. — Ты, Паук, шлангом не прикидывайся, а то я ведь не посмотрю, что ты инвалид, — враз напомню. — Боцман сунул увесистый кулак под нос Паукову. — Ну, вспомнил?
   Пауков кивнул, отчего его качнуло так, что он не удержался и упал на стол. Со стола свалилась пустая бутылка и разбилась.
   Пауков приподнялся и уставился на гостя.
   — Чего надо-то?
   — Бабки гони. Давай хотя бы трояк. Ну!
   — Гол как сокол, — выдавил из себя Пауков. — На обыщи. — Он вывернул карманы.
   — Ладно. Поговорим иначе. — Боцман вынул из сумки некую конструкцию, бросил на стол. — Пятерка. Почти даром отдаю. Покупай, не пожалеешь!
   На столе лежал теплообменник — металлический цилиндр, пронзенный обычной водопроводной трубой.
   — Ну что, берешь?
   — На кой черт мне эта бандура?
   — Сливе толкнешь. Я его дома не застал. Бери, не прогадаешь! За пятерку отдаю, а ты Сливе за чирик толкнешь. Ну!
   — А Сливе-то оно на кой ляд?
   — Дурак ты, Паук, а не лечишься. Это ж первейшая вещь в аппарате! Слива сам не пьет, зато гонит.
   — Во-первых, денег у меня нет, а во-вторых, сам толкай эту бандуру своему Сливе. Он, того и гляди, засыпется, а я вместе с ним садиться не желаю. Не желаю и все тут! Слышь, Боцман, шел бы ты. Надоел — хуже некуда.
   Боцман в бешенстве сжал железяку, аж пальцы побелели.
   — Значит, нету бабок? Или поищешь?
   — Утомил ты меня. — Паукова совсем развезло. — Спать охота. К Носу сходи, может, обломится.
   — Обязательно схожу. Потом. А пока тебя потрясу. Выкладывай все что есть.
   — Иди-ка ты…
   — Что-о? — Лицо Боцмана покрылось багровыми пятнами. — Что ты, сволочь, сказал?
   — Кто это сволочь? — вскинулся Пауков и навалился на Боцмана. — Это я сволочь? Да сам ты…
   Рука с теплообменником взметнулась вверх, и на голову Паукова обрушатся сильнейший удар. Теряя сознание, Пауков рухнул на пол…