Страница:
5
Властелин Изар был хмур и озабочен. Дела в его великом государстве складывались не лучшим образом.
Все было плохо. Но хуже всего, пожалуй, – предстоящее собpание всех – или почти всех донков Ассарта, впервые за десятки, даже сотни Кругов времени решившихся выступить единым фронтом против всепланетной Власти, какую представлял он, Изар.
Намир, Великий донк Плонтский, любезный сосед, наверняка играл в этой затее главную роль.
Сейчас донки находились в пути, и не сегодня-завтра следовало уже ожидать их прибытия.
Но столкнуться с ними лицом к лицу и победить можно было лишь при одном условии: имея за спиной силу не меньшую, но большую, чем у них. Да и не только у них. В донкалате, да и в самом Сомонте, бродило множество иноземных солдат – тех, кто, лишившись кораблей, не смог покинуть Ассарт и вернуться на свои планеты.
У Изара – сейчас, здесь – таких сил не было. И все это понимали.
Однако это еще не означало, что их вообще не было на планете. Они были, и надо было только найти их, предстать перед ними и повести за собой.
Такое решение Властелин и принял.
Он вызвал капитана Черных Тарменаров, своей гвардии и личной охраны.
– Мы выезжаем, капитан, – сказал он.
Офицер, казалось, не удивился.
– Каким способом, Бриллиант?
– По дорогам. Или вы считаете, что воздухом – лучше?
– Нет, Бриллиант, я так не думаю.
– Возьмем Карету Власти – и два боемобиля.
– Сколько воинов взять?
– Столько, сколько уместится. Топлива – максимум, вооружение – самое серьезное.
– Слушаюсь, Бриллиант Власти!
Капитан отдал честь, повернулся и вышел.
Все было плохо. Но хуже всего, пожалуй, – предстоящее собpание всех – или почти всех донков Ассарта, впервые за десятки, даже сотни Кругов времени решившихся выступить единым фронтом против всепланетной Власти, какую представлял он, Изар.
Намир, Великий донк Плонтский, любезный сосед, наверняка играл в этой затее главную роль.
Сейчас донки находились в пути, и не сегодня-завтра следовало уже ожидать их прибытия.
Но столкнуться с ними лицом к лицу и победить можно было лишь при одном условии: имея за спиной силу не меньшую, но большую, чем у них. Да и не только у них. В донкалате, да и в самом Сомонте, бродило множество иноземных солдат – тех, кто, лишившись кораблей, не смог покинуть Ассарт и вернуться на свои планеты.
У Изара – сейчас, здесь – таких сил не было. И все это понимали.
Однако это еще не означало, что их вообще не было на планете. Они были, и надо было только найти их, предстать перед ними и повести за собой.
Такое решение Властелин и принял.
Он вызвал капитана Черных Тарменаров, своей гвардии и личной охраны.
– Мы выезжаем, капитан, – сказал он.
Офицер, казалось, не удивился.
– Каким способом, Бриллиант?
– По дорогам. Или вы считаете, что воздухом – лучше?
– Нет, Бриллиант, я так не думаю.
– Возьмем Карету Власти – и два боемобиля.
– Сколько воинов взять?
– Столько, сколько уместится. Топлива – максимум, вооружение – самое серьезное.
– Слушаюсь, Бриллиант Власти!
Капитан отдал честь, повернулся и вышел.
6
– О-О-О-У-У-У-Ы-Ы-Ы…
– Питек! – крикнул я. – Да уймись ты хоть ненадолго! Уши вянут!
– И в самом деле, – поддержал меня Уве-Йорген. Голос его, более звонкий, чем обычно (сказывалось выпитое, а может, и не только оно), донесся от костра. – От твоей арии наши дамы, чего доброго, в монастырь запросятся, а они тут для другого времяпрепровождения.
Два женских голоса поддержали его, два других воспротивились:
– Не мешай ты, хмурый!
– Пусть веселится! Всем – веселиться! Во имя Веселой Рыбы!..
Вой все же стих. Через несколько секунд Питек появился передо мной – первобытно-голый, из всей одежды на нем оставались даже не слипы, а лишь набедренная повязка – для нее было использовано полотенце; растрепанные волосы свисали на глаза, на груди виднелись многочисленные следы поцелуев: завербованные им дамы явно пользовались дешевой помадой. Он глубоко дышал, в густой шерсти на его торсе застряла сухая хвоя, и черный блестящий жук старался выкарабкаться из волосяных зарослей на волю. В каждой руке Питек держал по стакану. Один протянул мне.
– Не грусти, капитан. Выпей. Не пристало тебе отставать от экипажа. И прости: в такую ночь песня сама просится наружу.
Это называлось у него песней, и в его репертуаре было множество подобных. Как объяснял Питек, в его времена для каждого дела и события существовала своя особая песня, и он помнил все их до последнего звука. Правда, нам, людям других эпох, все эти звукоизвержения казались совершенно одинаковыми; вероятно, мы не обладали первобытной остротой слуха. Может быть, если бы Питек исполнял свои номера почаще, мы бы и научились разбираться; но он пел только под очень большим градусом. Тем, кто представляет, как много он мог выпить, не пьянея, легко понять, что сольные концерты его случались крайне редко. Сегодня был как раз такой случай, и он стоял передо мною и даже чуть покачивался. Но рука его, сжимавшая стакан, не дрожала.
– Выпей, капитан, – повторил он.
Я принял угощение. Это было местное деревенское пойло – не лучше и не хуже всех других такого же рода. Я выпил. С таким же успехом я мог бы выпить просто стакан воды: меня сегодня не брало. У меня был день воспоминаний, день грусти и печальных размышлений о тщете надежд и бессмысленности жизни. Такое накатывает на многих, начиная с определенного возраста. С того, через который я давно уже перешагнул, сделав, по моим прикидкам, предпоследний шаг. С возраста, когда главное в своей жизни можно увидеть, лишь оглядываясь назад, но никак не всматриваясь в будущее. И когда примиряешься с тем, что один из основных периодов твоего существования – планетарный – приближается к концу. Может быть, даже не только примиряешься, но и начинаешь ждать исхода с легким нетерпением. Хотя бы потому, что люди, дорогие тебе, уже далече, и хочется поскорее пуститься им вдогонку. А те, кто останется здесь, и без тебя обойдутся…
Мне казалось, что, улетая, с планетой я расстался без сожаления. Да, здесь была Ястра; но выбирая между мною и властью, она остановилась не на мне – и поступила правильно. Власть не старится, как люди, она всегда молода – или, точнее, ее всегда можно омолодить, если только знать рецепт. Правда, кроме Жемчужины был теперь еще и ребенок; мой, никуда не денешься. И, может быть, он и служил одной из причин моего смутного настроения. Оно преследовало меня все время, пока я находился на Земле, неожиданно чужой и непонятной. Кажется, я – да и все мы – перестали быть планетарными людьми, физически еще оставаясь ими.
А может быть, и нет.
Что же касается ребенка – я никогда не умел любить детей заранее, до их появления на свет. Мне надо было взять младенца на руки, вдохнуть его запах, услышать голос, выражающий крайнее недовольство миром, в который его вбросили, не спросившись, – чтобы по-настоящему понять, что он не только есть, но что он – кусочек меня и с этого мига я буду всегда ощущать его именно так. Поэтому сейчас, никогда еще его не видав, я всего лишь знал, что на свет появился сын – еще один, – но никак не ощущал этого. И все же было немного грустно от мысли, что, по всей вероятности, я никогда не увижу его и судьба его останется мне неведомой. Хотя – о нем наверняка позаботится могущественная мать, и удел его будет, надо полагать, блистательным.
Но будет ли? Если понадобится, Жемчужина и им пожертвует, я думаю. И уж во всяком случае никак не станет афишировать мое отцовство. Так или иначе, я вряд ли могу чем-нибудь помочь ему. А это вполне уважительная причина для того, чтобы вести себя так, как если бы его и совсем не было.
Давай забудем, капитан? Подумаем лучше о чем-нибудь веселом. О холере в Одессе, как говоpил классик. Будем легкомысленны…
– Питек! – крикнул я. – Да уймись ты хоть ненадолго! Уши вянут!
– И в самом деле, – поддержал меня Уве-Йорген. Голос его, более звонкий, чем обычно (сказывалось выпитое, а может, и не только оно), донесся от костра. – От твоей арии наши дамы, чего доброго, в монастырь запросятся, а они тут для другого времяпрепровождения.
Два женских голоса поддержали его, два других воспротивились:
– Не мешай ты, хмурый!
– Пусть веселится! Всем – веселиться! Во имя Веселой Рыбы!..
Вой все же стих. Через несколько секунд Питек появился передо мной – первобытно-голый, из всей одежды на нем оставались даже не слипы, а лишь набедренная повязка – для нее было использовано полотенце; растрепанные волосы свисали на глаза, на груди виднелись многочисленные следы поцелуев: завербованные им дамы явно пользовались дешевой помадой. Он глубоко дышал, в густой шерсти на его торсе застряла сухая хвоя, и черный блестящий жук старался выкарабкаться из волосяных зарослей на волю. В каждой руке Питек держал по стакану. Один протянул мне.
– Не грусти, капитан. Выпей. Не пристало тебе отставать от экипажа. И прости: в такую ночь песня сама просится наружу.
Это называлось у него песней, и в его репертуаре было множество подобных. Как объяснял Питек, в его времена для каждого дела и события существовала своя особая песня, и он помнил все их до последнего звука. Правда, нам, людям других эпох, все эти звукоизвержения казались совершенно одинаковыми; вероятно, мы не обладали первобытной остротой слуха. Может быть, если бы Питек исполнял свои номера почаще, мы бы и научились разбираться; но он пел только под очень большим градусом. Тем, кто представляет, как много он мог выпить, не пьянея, легко понять, что сольные концерты его случались крайне редко. Сегодня был как раз такой случай, и он стоял передо мною и даже чуть покачивался. Но рука его, сжимавшая стакан, не дрожала.
– Выпей, капитан, – повторил он.
Я принял угощение. Это было местное деревенское пойло – не лучше и не хуже всех других такого же рода. Я выпил. С таким же успехом я мог бы выпить просто стакан воды: меня сегодня не брало. У меня был день воспоминаний, день грусти и печальных размышлений о тщете надежд и бессмысленности жизни. Такое накатывает на многих, начиная с определенного возраста. С того, через который я давно уже перешагнул, сделав, по моим прикидкам, предпоследний шаг. С возраста, когда главное в своей жизни можно увидеть, лишь оглядываясь назад, но никак не всматриваясь в будущее. И когда примиряешься с тем, что один из основных периодов твоего существования – планетарный – приближается к концу. Может быть, даже не только примиряешься, но и начинаешь ждать исхода с легким нетерпением. Хотя бы потому, что люди, дорогие тебе, уже далече, и хочется поскорее пуститься им вдогонку. А те, кто останется здесь, и без тебя обойдутся…
Мне казалось, что, улетая, с планетой я расстался без сожаления. Да, здесь была Ястра; но выбирая между мною и властью, она остановилась не на мне – и поступила правильно. Власть не старится, как люди, она всегда молода – или, точнее, ее всегда можно омолодить, если только знать рецепт. Правда, кроме Жемчужины был теперь еще и ребенок; мой, никуда не денешься. И, может быть, он и служил одной из причин моего смутного настроения. Оно преследовало меня все время, пока я находился на Земле, неожиданно чужой и непонятной. Кажется, я – да и все мы – перестали быть планетарными людьми, физически еще оставаясь ими.
А может быть, и нет.
Что же касается ребенка – я никогда не умел любить детей заранее, до их появления на свет. Мне надо было взять младенца на руки, вдохнуть его запах, услышать голос, выражающий крайнее недовольство миром, в который его вбросили, не спросившись, – чтобы по-настоящему понять, что он не только есть, но что он – кусочек меня и с этого мига я буду всегда ощущать его именно так. Поэтому сейчас, никогда еще его не видав, я всего лишь знал, что на свет появился сын – еще один, – но никак не ощущал этого. И все же было немного грустно от мысли, что, по всей вероятности, я никогда не увижу его и судьба его останется мне неведомой. Хотя – о нем наверняка позаботится могущественная мать, и удел его будет, надо полагать, блистательным.
Но будет ли? Если понадобится, Жемчужина и им пожертвует, я думаю. И уж во всяком случае никак не станет афишировать мое отцовство. Так или иначе, я вряд ли могу чем-нибудь помочь ему. А это вполне уважительная причина для того, чтобы вести себя так, как если бы его и совсем не было.
Давай забудем, капитан? Подумаем лучше о чем-нибудь веселом. О холере в Одессе, как говоpил классик. Будем легкомысленны…
7
Ястра, Жемчужина Власти, в который уже раз перечитала наглое, прямо-таки дышавшее самодовольством прошение своего Советника – да и только ли Советника? Нет, разумеется, – оставленное ей, видимо, перед его исчезновением с Ассарта, но обнаруженное ею лишь недавно, когда ей понадобилось зачем-то заглянуть в покои, которые он занимал прежде.
Таковы мужчины. Исчезают именно тогда, когда их помощь становится более всего необходимой. Что из того, что он помогал в войне с Десантом? Самая главная война начнется сейчас: война между своими, война за Власть на планете.
Но, кажется, какие-то остатки совести у него все-таки были: недаром ей только что доложили о том, что и сам Ульдемир, и люди, сопутствовавшие ему, вновь появились на Ассарте. Наверное, память заставила его вернуться на то самое место, где они встретились когда-то: близ Летней Обители – теперь, к сожалению, лежавшей в развалинах, – как и очень многое другое после войны.
Да, он там. В какой-то степени это приятно. Но нужен он сейчас не на развалинах Обители, а здесь. В Сомонте. В Жилище Власти. Рядом с нею, Ястрой.
Он, видимо, не спешит. Даже не прислал гонца, чтобы известить о своем возвращении.
Ничего. Мы его заставим поторопиться.
Что за негодный, отвратительный отец, кроме всего прочего! До сих пор не видел своего ребенка. Чудесного Яс Тамира.
Ястра швырнула бумагу на стол. Вызвала капитана Горных Тарменаров – своих земляков и телохранителей. Гвардейского полка ничем не худшего, чем солдаты Изара.
– Капитан! Возьмите несколько надежных воинов и мой личный аграплан. Вам известно, где он. Незамедлительно летите к Летней Обители. Там сейчас мой Советник. Он – со своими людьми. Возьмите его и привезите сюда. Остальных четверых можете доставить позже, но его – ни минуты не мешкая.
– Следует ли брать его любым способом, Жемчужина?
– Ты имеешь в виду – силой? Не знаю… это не так-то просто. Лучше иначе. Обожди.
Она подошла к столу. На листке своей бумаги размашисто написала несколько слов. Сложила листок.
– Передайте ему это. И будьте вежливы и осторожны.
– Да, Жемчужина. Мы будем вежливы и осторожны.
Таковы мужчины. Исчезают именно тогда, когда их помощь становится более всего необходимой. Что из того, что он помогал в войне с Десантом? Самая главная война начнется сейчас: война между своими, война за Власть на планете.
Но, кажется, какие-то остатки совести у него все-таки были: недаром ей только что доложили о том, что и сам Ульдемир, и люди, сопутствовавшие ему, вновь появились на Ассарте. Наверное, память заставила его вернуться на то самое место, где они встретились когда-то: близ Летней Обители – теперь, к сожалению, лежавшей в развалинах, – как и очень многое другое после войны.
Да, он там. В какой-то степени это приятно. Но нужен он сейчас не на развалинах Обители, а здесь. В Сомонте. В Жилище Власти. Рядом с нею, Ястрой.
Он, видимо, не спешит. Даже не прислал гонца, чтобы известить о своем возвращении.
Ничего. Мы его заставим поторопиться.
Что за негодный, отвратительный отец, кроме всего прочего! До сих пор не видел своего ребенка. Чудесного Яс Тамира.
Ястра швырнула бумагу на стол. Вызвала капитана Горных Тарменаров – своих земляков и телохранителей. Гвардейского полка ничем не худшего, чем солдаты Изара.
– Капитан! Возьмите несколько надежных воинов и мой личный аграплан. Вам известно, где он. Незамедлительно летите к Летней Обители. Там сейчас мой Советник. Он – со своими людьми. Возьмите его и привезите сюда. Остальных четверых можете доставить позже, но его – ни минуты не мешкая.
– Следует ли брать его любым способом, Жемчужина?
– Ты имеешь в виду – силой? Не знаю… это не так-то просто. Лучше иначе. Обожди.
Она подошла к столу. На листке своей бумаги размашисто написала несколько слов. Сложила листок.
– Передайте ему это. И будьте вежливы и осторожны.
– Да, Жемчужина. Мы будем вежливы и осторожны.
8
– Капитан!
То был уже не Питек – тот вернулся к своим дамам, в кусты, и там вовсю pазвеpнулась любовная баталия. Меня взял за плечо Рыцарь; в отличие от Питека, он был одет по форме – той, какую носили мы здесь, на Ассарте. Уве-Йорген был полностью снаряжен для перехода в Сомонт, предстоявшего нам в самом скором будущем.
– Актуальная информация, капитан, – сказал он. – Если угодно. То, что мы не успели расшифровать сразу, – последние записи с орбиты. Мне кажется, это важно.
Мне пока ничто не казалось важным: мы ведь не знали, что еще нам предстоит тут сделать. Но приходилось оставаться капитаном даже тогда, когда ты не знал, какую команду подавать.
– Что-нибудь интересное?
– Те самые группы машин, что мы заметили сверху, но не поняли, что они там везут. Похоже, в столицу съезжаются донки – ближние и дальние. Помнится, именно в таких машинах они ездили – когда мы еще находились здесь.
– Им стоило бы сделать это куда раньше, – пробормотал я. – А вообще это – не наше дело. У нас нет приказа.
Он крепко, до боли, стиснул мое предплечье:
– Ладно, черт с ними. Но возьми себя в руки, капитан! Не хочу видеть тебя таким. У нас же праздник сегодня, разве не так? Снова встретились, против ожидания…
Я вздохнул. Он был, конечно, прав, Уве-Йорген.
– Да, – сказал я. – Праздник. Симпозиум с девками.
Он усмехнулся:
– Твою даму, кстати, Питек тоже прихватил. Чтобы добро не пропадало. Ты же знаешь: ему всегда мало.
Я огляделся. Чуть поодаль из кустов появился Гибкая Рука; дама цеплялась за него, ноги ее заплетались – то ли много выпила, то ли индеец утомил ее. Его лицо оставалось, как всегда, невозмутимым и матовым – ни капли пота.
– Правильно сделал Питек, – сказал я. – Мне эта гимнастика ни к чему.
– Напрасно, – покачал головой Рыцарь. – Полегчало бы. Ну, дело твое, конечно. Однако, выпить за встречу надо. Таков закон.
– Надо.
– Тогда пошли.
И мы направились к костру.
То был уже не Питек – тот вернулся к своим дамам, в кусты, и там вовсю pазвеpнулась любовная баталия. Меня взял за плечо Рыцарь; в отличие от Питека, он был одет по форме – той, какую носили мы здесь, на Ассарте. Уве-Йорген был полностью снаряжен для перехода в Сомонт, предстоявшего нам в самом скором будущем.
– Актуальная информация, капитан, – сказал он. – Если угодно. То, что мы не успели расшифровать сразу, – последние записи с орбиты. Мне кажется, это важно.
Мне пока ничто не казалось важным: мы ведь не знали, что еще нам предстоит тут сделать. Но приходилось оставаться капитаном даже тогда, когда ты не знал, какую команду подавать.
– Что-нибудь интересное?
– Те самые группы машин, что мы заметили сверху, но не поняли, что они там везут. Похоже, в столицу съезжаются донки – ближние и дальние. Помнится, именно в таких машинах они ездили – когда мы еще находились здесь.
– Им стоило бы сделать это куда раньше, – пробормотал я. – А вообще это – не наше дело. У нас нет приказа.
Он крепко, до боли, стиснул мое предплечье:
– Ладно, черт с ними. Но возьми себя в руки, капитан! Не хочу видеть тебя таким. У нас же праздник сегодня, разве не так? Снова встретились, против ожидания…
Я вздохнул. Он был, конечно, прав, Уве-Йорген.
– Да, – сказал я. – Праздник. Симпозиум с девками.
Он усмехнулся:
– Твою даму, кстати, Питек тоже прихватил. Чтобы добро не пропадало. Ты же знаешь: ему всегда мало.
Я огляделся. Чуть поодаль из кустов появился Гибкая Рука; дама цеплялась за него, ноги ее заплетались – то ли много выпила, то ли индеец утомил ее. Его лицо оставалось, как всегда, невозмутимым и матовым – ни капли пота.
– Правильно сделал Питек, – сказал я. – Мне эта гимнастика ни к чему.
– Напрасно, – покачал головой Рыцарь. – Полегчало бы. Ну, дело твое, конечно. Однако, выпить за встречу надо. Таков закон.
– Надо.
– Тогда пошли.
И мы направились к костру.
9
Это и в самом деле должно было стать праздником. И ребята не зря организовали пикник на лоне природы, с выпивкой и дамами, подобранными, как уже говорилось, в Летней Обители Власти, – вернее, в ее развалинах.
Я уж не помню, кому первому пришла в голову мысль – отметить возвращение на Ассарт именно таким легкомысленным образом. Может быть, Питеку, но инициатором мог быть и Рыцарь, и даже Гибкая Рука. Точно знаю только, что не я. Но идея мне понравилась. Давно уже нам не удавалось посидеть так – легко, свободно, бездумно. И кто знает – придется ли еще. Девушки отправились с нами, похоже, с удовольствием, прекрасно понимая, что к чему, им достаточно было пообещать хорошее угощение. И, судя по тому, что у костра сейчас не было никого, кроме нас с Уве, да еще его дамы сердца (она, перебрав, спала тут же, свернувшись клубком, словно большая кошка), между моими коллегами и прекрасным полом установилось полное взаимопонимание.
Ночь достигла своего дна и теперь должна была начать подъем к рассвету. Наконец-то в голове приятно зашумело. Возня в кустах пpекpатилась, даже самые неутомимые, похоже, утихомирились…
Действительно, из заpослей появился Георгий – но в одиночестве. Лицо его выражало крайнее недовольство.
– Сбежала, – сказал он и присовокупил еще словечко, достаточно всеобъемлюще характеризующее исчезнувшую даму. – Я едва задремал, открываю глаза – ее нет.
– Наверное, ты ее напугал, – усмехнулся Уве-Йорген прежде, чем, наверстывая упущенное, оттащить свою даму от костра и улечься рядом с нею. – Не надо было кормить ее раньше времени. Сытые всегда стараются смыться.
Меня происшествие не смутило: на войне как на войне, и после войны – как после войны. Я не стал сочувствовать ему. Рыцарь, похоже, собирался исполнить свой мужской долг тут же, не уходя от теплого костpа; я поймал его взгляд и, чтобы не смущать ветерана, медленно двинулся в темноту.
Мне хотелось найти то место, ту точку, где я вынырнул из сопространства, прибывая на Ассарт; ту яму, где я чуть не сломал ногу. Хотелось попрощаться с памятью, что ли?
Я нашел ее метрах в двадцати от костра. Да, отсюда я двинулся на одной, по сути дела, ноге в путь, приведший меня к Ястре – и в конечном итоге к войне…
Мысль о войне оказалась неприятной, и я повернулся и пошел на колышущийся свет костра.
Наверное, я стоял на месте приземления достаточно долго; и Рыцарь, и его дама успели уснуть. Я был один. Одиночество у ночного костра – что может быть лучше, когда у тебя такое настроение?
И вдруг неизвестно откуда подкравшийся сон свалил и меня – сразу, бесповоротно, как выстрел в упор.
Я уж не помню, кому первому пришла в голову мысль – отметить возвращение на Ассарт именно таким легкомысленным образом. Может быть, Питеку, но инициатором мог быть и Рыцарь, и даже Гибкая Рука. Точно знаю только, что не я. Но идея мне понравилась. Давно уже нам не удавалось посидеть так – легко, свободно, бездумно. И кто знает – придется ли еще. Девушки отправились с нами, похоже, с удовольствием, прекрасно понимая, что к чему, им достаточно было пообещать хорошее угощение. И, судя по тому, что у костра сейчас не было никого, кроме нас с Уве, да еще его дамы сердца (она, перебрав, спала тут же, свернувшись клубком, словно большая кошка), между моими коллегами и прекрасным полом установилось полное взаимопонимание.
Ночь достигла своего дна и теперь должна была начать подъем к рассвету. Наконец-то в голове приятно зашумело. Возня в кустах пpекpатилась, даже самые неутомимые, похоже, утихомирились…
Действительно, из заpослей появился Георгий – но в одиночестве. Лицо его выражало крайнее недовольство.
– Сбежала, – сказал он и присовокупил еще словечко, достаточно всеобъемлюще характеризующее исчезнувшую даму. – Я едва задремал, открываю глаза – ее нет.
– Наверное, ты ее напугал, – усмехнулся Уве-Йорген прежде, чем, наверстывая упущенное, оттащить свою даму от костра и улечься рядом с нею. – Не надо было кормить ее раньше времени. Сытые всегда стараются смыться.
Меня происшествие не смутило: на войне как на войне, и после войны – как после войны. Я не стал сочувствовать ему. Рыцарь, похоже, собирался исполнить свой мужской долг тут же, не уходя от теплого костpа; я поймал его взгляд и, чтобы не смущать ветерана, медленно двинулся в темноту.
Мне хотелось найти то место, ту точку, где я вынырнул из сопространства, прибывая на Ассарт; ту яму, где я чуть не сломал ногу. Хотелось попрощаться с памятью, что ли?
Я нашел ее метрах в двадцати от костра. Да, отсюда я двинулся на одной, по сути дела, ноге в путь, приведший меня к Ястре – и в конечном итоге к войне…
Мысль о войне оказалась неприятной, и я повернулся и пошел на колышущийся свет костра.
Наверное, я стоял на месте приземления достаточно долго; и Рыцарь, и его дама успели уснуть. Я был один. Одиночество у ночного костра – что может быть лучше, когда у тебя такое настроение?
И вдруг неизвестно откуда подкравшийся сон свалил и меня – сразу, бесповоротно, как выстрел в упор.
10
Мастер смотрел на нас с легкой улыбкой – в отличие от Фермера, который с осуждением качал головой, явно выражая свои чувства.
– Извините за то, что пришлось вызвать вас таким способом, – проговорил Мастер, дав нам минуту, чтобы мы, не без изумления оглядываясь, сообразили, что находимся не где-либо, а именно на Ферме – все до единого из ассартской команды. Правда, присутствовали здесь и другие, и мы с ними были рады видеть друг друга.
– У меня просто не было времени, – продолжал он, – ждать, пока вы вернетесь, – или хотя бы вызвать обычным порядком, – чтобы тут же отправить обратно.
Мы мельком переглянулись; услышанное нас не обрадовало.
– Что-то случилось? Но только что на Ассарте все было вроде бы в порядке… – выразил я общую мысль.
– Новая информация. И на этот раз очень серьезная опасность грозит не только Ассарту и всему его населению. Опасность, откровенно говоря, галактического размаха. Я сейчас объясню вам, но прежде скажу: вам необходимо остаться там до поры, когда можно будет улететь со спокойной совестью.
– Мы внимательно слушаем, – только и оставалось сказать мне.
– Новая информация, – начал Мастер, – заключается в том…
Когда он закончил, мы смогли только снова переглянуться. В сказанное верилось с трудом. Но сомневаться в его словах не приходилось.
– Нам кто-нибудь поможет? – хотел уточнить я.
– На серьезную помощь не рассчитывайте. Но что-нибудь сможем сделать. Однако главное – на вас. Роли там распределите сами. Все. Счастливого пробуждения под сенью дерев.
Я хотел еще перекинуться хоть парой слов с Элой, то и дело поглядывавшей на меня, но только дружески – не более. Но не успел.
Мастер прощально кивнул нам. И все исчезло.
– Извините за то, что пришлось вызвать вас таким способом, – проговорил Мастер, дав нам минуту, чтобы мы, не без изумления оглядываясь, сообразили, что находимся не где-либо, а именно на Ферме – все до единого из ассартской команды. Правда, присутствовали здесь и другие, и мы с ними были рады видеть друг друга.
– У меня просто не было времени, – продолжал он, – ждать, пока вы вернетесь, – или хотя бы вызвать обычным порядком, – чтобы тут же отправить обратно.
Мы мельком переглянулись; услышанное нас не обрадовало.
– Что-то случилось? Но только что на Ассарте все было вроде бы в порядке… – выразил я общую мысль.
– Новая информация. И на этот раз очень серьезная опасность грозит не только Ассарту и всему его населению. Опасность, откровенно говоря, галактического размаха. Я сейчас объясню вам, но прежде скажу: вам необходимо остаться там до поры, когда можно будет улететь со спокойной совестью.
– Мы внимательно слушаем, – только и оставалось сказать мне.
– Новая информация, – начал Мастер, – заключается в том…
Когда он закончил, мы смогли только снова переглянуться. В сказанное верилось с трудом. Но сомневаться в его словах не приходилось.
– Нам кто-нибудь поможет? – хотел уточнить я.
– На серьезную помощь не рассчитывайте. Но что-нибудь сможем сделать. Однако главное – на вас. Роли там распределите сами. Все. Счастливого пробуждения под сенью дерев.
Я хотел еще перекинуться хоть парой слов с Элой, то и дело поглядывавшей на меня, но только дружески – не более. Но не успел.
Мастер прощально кивнул нам. И все исчезло.
11
Очень далеко от Ассарта, на окраинной планете Инара, Магистр Миграт сказал Лезе:
– Собирайся. Пришла пора возвращаться домой. На Ассарт.
Женщина кивнула; за минувшие месяцы она привыкла повиноваться сводному бpату Властелина, выpвавшему ее из огня войны и пpивезшему на Инаpу. Он всегда знал, как лучше.
– А ребенок выдержит? – спросила она только.
– Можешь быть совершенно спокойна.
Она кивнула. За себя она не боялась.
– И этому скажи – когда появится, – добавил Миграт.
– Его я уже второй день не вижу.
– Вот как?
– И рыбки его тоже нет. Унес с собой.
Миграт только пожал плечами.
– Ну, дело его, – сказал он равнодушно. – Ждать не станем.
– Собирайся. Пришла пора возвращаться домой. На Ассарт.
Женщина кивнула; за минувшие месяцы она привыкла повиноваться сводному бpату Властелина, выpвавшему ее из огня войны и пpивезшему на Инаpу. Он всегда знал, как лучше.
– А ребенок выдержит? – спросила она только.
– Можешь быть совершенно спокойна.
Она кивнула. За себя она не боялась.
– И этому скажи – когда появится, – добавил Миграт.
– Его я уже второй день не вижу.
– Вот как?
– И рыбки его тоже нет. Унес с собой.
Миграт только пожал плечами.
– Ну, дело его, – сказал он равнодушно. – Ждать не станем.
12
Я проснулся мгновенно, словно потревоженный зверь. Все спали – как и в тот миг, когда, бросив тела на произвол судьбы, откликнулись на зов Мастеpа. И я по-прежнему пребывал в одиночестве.
Одиночество оказалось, однако, не таким уж продолжительным.
Минуты, я думаю, через две его нарушили военные башмаки. Они возникли на освещенном пятачке по ту сторону костра. Шагнули и остановились. Не сами по себе, конечно. В башмаках были ноги, поддерживающие крепкий торс, оснащенный головой в шлеме и двумя руками, крепко сжимавшими направленный на меня автомат. Я покосился налево и направо. Солдат было несколько, и они взяли меня в плотное кольцо. Другие точно так же обошлись с Рыцарем и его девчонкой. Я с легкостью опознал мундиры и знаки различия. То были Горные Тарменары – гвардия Жемчужины. Парни из офицерской – Знаменной – роты. Люди, не любящие и не понимающие шуток. А тот, что остановился передо мной, был их капитаном. Мне приходилось встречать его раньше, в бытность мою Советником (и не только) супруги Властелина.
Первой мыслью было: мы вроде бы не докладывали о своем прибытии никому. Но тут же сообразил: сбежавшая девица. Видимо, нас ждали в этих краях. Но кто мог предположить, что, возвращаясь, мы направимся именно сюда? Кто мог нас вычислить?
Ответ был один: Ястра. Жемчужина Власти решила прибрать нас к рукам. Недаром говорится, что старая любовь не ржавеет.
А может быть, она и ни при чем? Просто солдаты резвятся? И вот сейчас один из них нажмет, смеха ради, на спуск – мы ведь, на их взгляд, безоружны…
Но никто не нажимал. Стоявший по ту сторону костра, убедившись в том, что замечен мною, сделал «циклоном» движение – дернул стволами вверх, приказывая встать. Я поднялся; остальные автоматы – во всяком случае, те, что находились в поле бокового зрения, – тоже изменили положение, продолжая метить в мою грудь или спину на уровне лопаток. В следующий миг двое сзади крепко взяли меня за руки. Я не стал протестовать. Пусть держат покрепче.
И вдруг странная мысль мелькнула. Не далее как час или полтора тому назад мне уже подумалось, что пришла пора рассчитаться с планетарным периодом своего бытия и перейти в новое – космическое – качество, чтобы воссоединиться со многими ушедшими. И вот сейчас возникла прекрасная возможность осуществить это как бы и не по своей вине. Все совершенно естественно: на меня нападают, я сопротивляюсь – и со мной поступают соответствующим образом. Полдюжины пуль в грудной клетке. Этого и для меня окажется вполне достаточно. Так что никто не придерется. Даже Мастер. Гибель при выполнении служебного долга – что может быть благороднее и чище?
Двое задних по-прежнему держали меня за руки. Осталось лишь, сильно оттолкнув ногами землю, взлететь, попутно выбив носком автомат из рук стоявшего передо мной, и таким образом выиграть долю секунды, нужную нападавшим для того, чтобы среагировать и вновь поймать меня в прицел. Они поймают – и представление закончится.
Получилось же не совсем так. Потому что остальные, окружавшие меня, оказались вдруг на земле, а их оружие – в руках четырех моих сотоварищей. Те двое, что стерегли Рыцаря, лежали в нокауте. Пришлось признать, что мой замысел осуществлять некому.
– Ну, что сделаем с ними? – спросил Питек. – Может, придушим, чтобы не поднимать лишнего шума? Не то девицы проснутся. А им надо выспаться, им сегодня досталось на месяц вперед.
– Разберемся, – сказал я ему. И обратился к тому, что еще пару минут тому назад стоял передо мною, вооруженный и самоуверенный:
– Чего вы хотели?
Он сперва вхолостую пошевелил челюстью: кажется, я слегка задел его ногой, выполняя прием. Но в его взгляде, не отрывавшемся от моего лица, я не заметил ни обиды, ни упрека; он понимал, что служба есть служба и на ней приходится всяко. И голос прозвучал спокойно, когда тарменар ответил:
– Было приказано вручить Советнику собственноручное послание Жемчужины Власти.
– Только-то?
Капитан уже извлек из объемистого, на длинном ремешке, планшета запечатанный розовым сургучом конверт. От бумаги повеяло знакомым, тонким ароматом, мои ноздри с удовольствием втянули его. Офицер четким жестом протянул пакет мне:
– Срочно.
Я взял пакет.
– И для этого направили чуть ли не целый взвод?
– Приказано было доставить с почетом, – проговорил он. – Да и в этом лесу стало беспокойно в последние дни…
– Сейчас уже спокойно, – сказал Рыцарь. Тарменар кивнул:
– Верю.
Уве-Йорген взглянул на меня:
– Ну что – отпустим их подобру-поздорову?
– Обожди. Прочту.
Плотный конверт распечатался с громким хрустом. Маленький листочек в нем был сложен вдвое. Косой, размашистый почерк:
«Ульдемир! Жизнь твоего сына в смертельной опасности. Моя тоже. Срочно нужна твоя помощь. Жду с нетерпением!!!»
Именно так – с тремя восклицательными знаками в конце. Эти несколько слов занимали весь листок: Жемчужина не любила ограничивать себя ни в чем.
Похоже, я на какое-то время задумался – судя по тому, что Рыцарь позволил себе тронуть меня за локоть:
– У нас не так много времени осталось, капитан. Пора собираться.
Но я уже принял другое решение. Принял с облегчением, и только теперь почувствовал, что оно отвечало до сих пор не осознанному желанию: еще раз увидеться с этой женщиной – и добиться каких-то реальных гарантий благополучия для рожденного ею ребенка; ее ребенка, но и моего тоже. А если для таких гарантий ей нужен я сам – тем лучше.
– Я увижусь с Жемчужиной, Рыцарь. Думаю, это задержит нас ненадолго. Мастер ведь не ограничил нас определенными сроками. Значит, можем располагать своим временем.
(И, кстати, – подумал я, – отдам ей то, что забыл вручить вовремя. Лучше поздно… Хотя, кажется, еще и не поздно. Правда, не исключено, что они и сами уже наткнулись на этот мой – тайник не тайник, но во всяком случае – укрытое от поверхностных взглядов местечко.)
– Хочешь снова увидеться с нею? – Уве-Йорген нахмурился. – Странные у тебя возникают намерения…
– Чего же странного? Там мой сын – хотя и не мой наследник. К тому же формально – я все еще ее Советник.
– Я не об этом, Ульдемир. Сын – это понятно, и прекрасно, что она позволяет тебе увидеть его. Но последнее время ты неоправданно рискуешь. Как вот только что.
Он смотрел на меня в упор, и я понял, что такого старого вояку, как Рыцарь, мне не провести. Наверняка ему и самому приходилось переживать подобное.
– Больше не буду, – пообещал я. – Во всяком случае, в обозримом будущем. Слово.
– Верю. Ну а что делать нам?
– Общая задача вам ясна – как и мне. Действуйте по обстановке так, чтобы можно было начать в любое время. И держите связь со мной. Ты, как всегда, за старшего.
Он кивнул, и я сказал предводителю тарменаров:
– Что у вас тут – вездеход?
– Аграплан. В двух шагах.
– В столице произошло что-нибудь… неожиданное?
Он покачал головой:
– Мне об этом ничего не известно.
– Ладно, – сказал я. – Полетели.
Одиночество оказалось, однако, не таким уж продолжительным.
Минуты, я думаю, через две его нарушили военные башмаки. Они возникли на освещенном пятачке по ту сторону костра. Шагнули и остановились. Не сами по себе, конечно. В башмаках были ноги, поддерживающие крепкий торс, оснащенный головой в шлеме и двумя руками, крепко сжимавшими направленный на меня автомат. Я покосился налево и направо. Солдат было несколько, и они взяли меня в плотное кольцо. Другие точно так же обошлись с Рыцарем и его девчонкой. Я с легкостью опознал мундиры и знаки различия. То были Горные Тарменары – гвардия Жемчужины. Парни из офицерской – Знаменной – роты. Люди, не любящие и не понимающие шуток. А тот, что остановился передо мной, был их капитаном. Мне приходилось встречать его раньше, в бытность мою Советником (и не только) супруги Властелина.
Первой мыслью было: мы вроде бы не докладывали о своем прибытии никому. Но тут же сообразил: сбежавшая девица. Видимо, нас ждали в этих краях. Но кто мог предположить, что, возвращаясь, мы направимся именно сюда? Кто мог нас вычислить?
Ответ был один: Ястра. Жемчужина Власти решила прибрать нас к рукам. Недаром говорится, что старая любовь не ржавеет.
А может быть, она и ни при чем? Просто солдаты резвятся? И вот сейчас один из них нажмет, смеха ради, на спуск – мы ведь, на их взгляд, безоружны…
Но никто не нажимал. Стоявший по ту сторону костра, убедившись в том, что замечен мною, сделал «циклоном» движение – дернул стволами вверх, приказывая встать. Я поднялся; остальные автоматы – во всяком случае, те, что находились в поле бокового зрения, – тоже изменили положение, продолжая метить в мою грудь или спину на уровне лопаток. В следующий миг двое сзади крепко взяли меня за руки. Я не стал протестовать. Пусть держат покрепче.
И вдруг странная мысль мелькнула. Не далее как час или полтора тому назад мне уже подумалось, что пришла пора рассчитаться с планетарным периодом своего бытия и перейти в новое – космическое – качество, чтобы воссоединиться со многими ушедшими. И вот сейчас возникла прекрасная возможность осуществить это как бы и не по своей вине. Все совершенно естественно: на меня нападают, я сопротивляюсь – и со мной поступают соответствующим образом. Полдюжины пуль в грудной клетке. Этого и для меня окажется вполне достаточно. Так что никто не придерется. Даже Мастер. Гибель при выполнении служебного долга – что может быть благороднее и чище?
Двое задних по-прежнему держали меня за руки. Осталось лишь, сильно оттолкнув ногами землю, взлететь, попутно выбив носком автомат из рук стоявшего передо мной, и таким образом выиграть долю секунды, нужную нападавшим для того, чтобы среагировать и вновь поймать меня в прицел. Они поймают – и представление закончится.
Получилось же не совсем так. Потому что остальные, окружавшие меня, оказались вдруг на земле, а их оружие – в руках четырех моих сотоварищей. Те двое, что стерегли Рыцаря, лежали в нокауте. Пришлось признать, что мой замысел осуществлять некому.
– Ну, что сделаем с ними? – спросил Питек. – Может, придушим, чтобы не поднимать лишнего шума? Не то девицы проснутся. А им надо выспаться, им сегодня досталось на месяц вперед.
– Разберемся, – сказал я ему. И обратился к тому, что еще пару минут тому назад стоял передо мною, вооруженный и самоуверенный:
– Чего вы хотели?
Он сперва вхолостую пошевелил челюстью: кажется, я слегка задел его ногой, выполняя прием. Но в его взгляде, не отрывавшемся от моего лица, я не заметил ни обиды, ни упрека; он понимал, что служба есть служба и на ней приходится всяко. И голос прозвучал спокойно, когда тарменар ответил:
– Было приказано вручить Советнику собственноручное послание Жемчужины Власти.
– Только-то?
Капитан уже извлек из объемистого, на длинном ремешке, планшета запечатанный розовым сургучом конверт. От бумаги повеяло знакомым, тонким ароматом, мои ноздри с удовольствием втянули его. Офицер четким жестом протянул пакет мне:
– Срочно.
Я взял пакет.
– И для этого направили чуть ли не целый взвод?
– Приказано было доставить с почетом, – проговорил он. – Да и в этом лесу стало беспокойно в последние дни…
– Сейчас уже спокойно, – сказал Рыцарь. Тарменар кивнул:
– Верю.
Уве-Йорген взглянул на меня:
– Ну что – отпустим их подобру-поздорову?
– Обожди. Прочту.
Плотный конверт распечатался с громким хрустом. Маленький листочек в нем был сложен вдвое. Косой, размашистый почерк:
«Ульдемир! Жизнь твоего сына в смертельной опасности. Моя тоже. Срочно нужна твоя помощь. Жду с нетерпением!!!»
Именно так – с тремя восклицательными знаками в конце. Эти несколько слов занимали весь листок: Жемчужина не любила ограничивать себя ни в чем.
Похоже, я на какое-то время задумался – судя по тому, что Рыцарь позволил себе тронуть меня за локоть:
– У нас не так много времени осталось, капитан. Пора собираться.
Но я уже принял другое решение. Принял с облегчением, и только теперь почувствовал, что оно отвечало до сих пор не осознанному желанию: еще раз увидеться с этой женщиной – и добиться каких-то реальных гарантий благополучия для рожденного ею ребенка; ее ребенка, но и моего тоже. А если для таких гарантий ей нужен я сам – тем лучше.
– Я увижусь с Жемчужиной, Рыцарь. Думаю, это задержит нас ненадолго. Мастер ведь не ограничил нас определенными сроками. Значит, можем располагать своим временем.
(И, кстати, – подумал я, – отдам ей то, что забыл вручить вовремя. Лучше поздно… Хотя, кажется, еще и не поздно. Правда, не исключено, что они и сами уже наткнулись на этот мой – тайник не тайник, но во всяком случае – укрытое от поверхностных взглядов местечко.)
– Хочешь снова увидеться с нею? – Уве-Йорген нахмурился. – Странные у тебя возникают намерения…
– Чего же странного? Там мой сын – хотя и не мой наследник. К тому же формально – я все еще ее Советник.
– Я не об этом, Ульдемир. Сын – это понятно, и прекрасно, что она позволяет тебе увидеть его. Но последнее время ты неоправданно рискуешь. Как вот только что.
Он смотрел на меня в упор, и я понял, что такого старого вояку, как Рыцарь, мне не провести. Наверняка ему и самому приходилось переживать подобное.
– Больше не буду, – пообещал я. – Во всяком случае, в обозримом будущем. Слово.
– Верю. Ну а что делать нам?
– Общая задача вам ясна – как и мне. Действуйте по обстановке так, чтобы можно было начать в любое время. И держите связь со мной. Ты, как всегда, за старшего.
Он кивнул, и я сказал предводителю тарменаров:
– Что у вас тут – вездеход?
– Аграплан. В двух шагах.
– В столице произошло что-нибудь… неожиданное?
Он покачал головой:
– Мне об этом ничего не известно.
– Ладно, – сказал я. – Полетели.
13
Маленькая машина стояла метрах в двухстах от нашего лагеря. В ней нас ожидали пилот и еще два тарменара; прочие, видимо, останутся, чтобы караулить мой экипаж; что же – помогай им Рыба! Я имел в виду, понятно, не моих людей.
Я занял указанное мне кресло. Взлетели бесшумно, вершины леса стремительно провалились, потом побежали назад – все быстрее, быстрее. Поднялись над облаками. Звездное небо над нами походило на полусферическое зеркало, хорошо отполированное, отбрасывающее на облака свет неизвестного источника, так что облака сверху казались серебряными. Далеко справа на серебре проступало розовое пятно; то пробивался свет из кратера Священной Гоpы, которая странным образом уже сотни лет вела себя, как хорошо отлаженный мотор на холостом ходу, котоpый не глохнет, но и не увеличивает оборотов. Зрелище было красивым.
Потом еще один источник света возник; маленький, но прыткий, он приближался к нам по плавной кривой. Пилот и капитан обменялись словечком-другим на языке, мне не понятном. Аграплан дал крутую свечу, потом нас слегка тряхнуло. Это означало, видимо, что меры защиты приняты. Прошло несколько секунд, пилот перевел машину в горизонтальный полет и держал площадку с полминуты; потом внизу маленький огонек превратился в букет из огненных цветов – лепестки вспыхнули и опали.
– Это по нам? – спросил я капитана.
– По факту, – ответил он, усмехнувшись.
– Чужие десантники из леса?
– Да кто угодно, – сказал он, пожав плечами. – Чужие, свои, а может быть – просто ребятня. Этого добра на планете валяется невесть сколько. Вот и играют. Мы защищены, не бойтесь.
– И в мыслях не было, – искренне сказал я.
Но тут же пилот снова нахмурился.
– Что-то еще? – поинтересовался я. Но тут же увидел и сам.
Неизвестно откуда возникло и теперь летело – справа, параллельным курсом, на расстоянии метров тридцати – несколько (шесть или семь) странных светящихся шаров – размером, как показалось мне, с человеческую голову. Поверхность их, если вглядеться, переливалась.
– Что это? – невольно вырвалось у меня.
Капитан пожал плечами:
– Никто не знает. Но после войны их развелось немало. Они не нападают, но все же приходится остерегаться. Может, они взрываются?
Больше я не спрашивал. Потому что понял: это те самые энобы, о которых предупредил нас Мастер. Энергия и информация. Хорошо, если только это…
Я занял указанное мне кресло. Взлетели бесшумно, вершины леса стремительно провалились, потом побежали назад – все быстрее, быстрее. Поднялись над облаками. Звездное небо над нами походило на полусферическое зеркало, хорошо отполированное, отбрасывающее на облака свет неизвестного источника, так что облака сверху казались серебряными. Далеко справа на серебре проступало розовое пятно; то пробивался свет из кратера Священной Гоpы, которая странным образом уже сотни лет вела себя, как хорошо отлаженный мотор на холостом ходу, котоpый не глохнет, но и не увеличивает оборотов. Зрелище было красивым.
Потом еще один источник света возник; маленький, но прыткий, он приближался к нам по плавной кривой. Пилот и капитан обменялись словечком-другим на языке, мне не понятном. Аграплан дал крутую свечу, потом нас слегка тряхнуло. Это означало, видимо, что меры защиты приняты. Прошло несколько секунд, пилот перевел машину в горизонтальный полет и держал площадку с полминуты; потом внизу маленький огонек превратился в букет из огненных цветов – лепестки вспыхнули и опали.
– Это по нам? – спросил я капитана.
– По факту, – ответил он, усмехнувшись.
– Чужие десантники из леса?
– Да кто угодно, – сказал он, пожав плечами. – Чужие, свои, а может быть – просто ребятня. Этого добра на планете валяется невесть сколько. Вот и играют. Мы защищены, не бойтесь.
– И в мыслях не было, – искренне сказал я.
Но тут же пилот снова нахмурился.
– Что-то еще? – поинтересовался я. Но тут же увидел и сам.
Неизвестно откуда возникло и теперь летело – справа, параллельным курсом, на расстоянии метров тридцати – несколько (шесть или семь) странных светящихся шаров – размером, как показалось мне, с человеческую голову. Поверхность их, если вглядеться, переливалась.
– Что это? – невольно вырвалось у меня.
Капитан пожал плечами:
– Никто не знает. Но после войны их развелось немало. Они не нападают, но все же приходится остерегаться. Может, они взрываются?
Больше я не спрашивал. Потому что понял: это те самые энобы, о которых предупредил нас Мастер. Энергия и информация. Хорошо, если только это…