Прим. 19
"Иуда, неким таинственным образом, -- отражение Иисуса, -- пишет Борхес, снова ссылаясь на Рунеберга. -- Отсюда тридцать сребреников и поцелуй, отсюда добровольная смерть, чтобы еще верней заслужить Проклятие. Так разъяснил Нильс Рунеберг загадку Иуды".
Прим. 20
Ссылаясь на другую книгу скандинавского исследователя ("Den hemlige Flarsaren", 1909), Борхес далее продолжает: "Бог стал человеком полностью, но стал человеком вплоть до его низости, человеком вплоть до его мерзости и бездны. Чтобы спасти нас, он мог избрать любую судьбу из тех, что плетут сложную сеть истории; он мог стать Александром, или Пифагором, или Рюриком, или Иисусом; он избрал самую презренную судьбу: он стал Иудой... Бог не желал, чтобы на земле стала известна Его ужасающая тайна".
Прим. 21
Бог стал Иудой... Странная мысль, кощунственная, святотатственная, вопиющая о своей кажущейся абсурдности. Однако как она верно отображает истинный смысл событий двухтысячелетней давности! Вся история пришествия в мир Сына Человеческого сразу же обретает стройность, четкость, однозначность, все ее действующие лица и персонажи становятся нужными, а их действия и поступки -- осмысленными, отвечающими единому божественному плану.
Возникает вопрос: почему же все-таки для осуществления своей великой миссии Иисус избрал именно Иуду? Вернее было бы спросить: чем Иуда отличался от других своих "собратьев по вере", от остальных одиннадцати Апостолов, что позволило Иисусу возложить именно на него, а не на кого-либо другого, страшное дело предательства? Ответ здесь может быть только один: безграничной, безрассудной готовностью к самопожертвованию, самоуничижению, отдаче всего себя без остатка делу, в которое он горячо и искренне верил, и человеку, ради которого он готов был пожертвовать не только жизнью, но и своим добрым именем, своей честью -- и в итоге заслужить вечное проклятие человечества, несмываемое клеймо "иуды".
Что это, как не высшая форма аскетизма? И кем предстает перед нами Иуда, как не великим мучеником?
16.
Идеями мученичества, аскетизма и жертвенности пронизано все христианство сверху донизу: от самых его истоков, явивших нам добровольную смерть Иисуса на кресте, и до новейших времен, отмеченных страданиями и лишениями христианских подвижников и святых. Да и сама история христианства -- это в значительной мере история подвижничества верных его адептов, жертвующих мирским благополучием, а порой и жизнью, во имя Христово и ради торжества его миссии.
Первые библейские мученики появились задолго до пришествия в мир Сына Человеческого. Открывает же длинную галерею мучеников, бесспорно, Авель, злодейски убитый своим братом Каином.
Прим. 22
Авель -- жертва, причем жертва безгрешная, чистая -- он почти святой. Недаром Скоуфилд, комментатор Библии, сравнивает Авеля с Христом.
Прим. 23
Оба святы и чисты, оба пали от руки злодея, на обоих лежит печать мученичества. Однако стоит лишь вникнуть в смысл их жертвы, как глубокая пропасть разверзается между этими библейскими персонажами. Иисус, гласит Писание, явился в мир, чтобы умереть -- умереть во искупление грехов человеческих, во имя спасения человека. И в этом смысл его смерти на кресте. А Авель? Его жертва лишена смысла, он умер по воле слепого случая, не сознавая и не ожидая своей печальной участи. Да и во имя чего, во имя какой высокой цели принял он смерть? Авель не хотел и не собирался умирать, смерть застала его врасплох, именно в тот момент, когда он ждал ее менее всего -- и потому смерть его бессмысленна; однако, по христианским понятиям, безгрешный мученик, принявший смерть от руки злодея, всегда свят.
Приведем еще один пример мученичества -- на этот раз осознанного, хотя и не менее бессмысленного, чем смерть Авеля. Речь идет о первых канонизированных православной Церковью русских святых -- страстотерпцах Борисе и Глебе. Оба приняли смерть добровольно, практически не противясь своим убийцам, причем оба имели возможность предотвратить трагедию -- однако ни тот, ни другой не сделали этого. Что же толкнуло братьев-князей на этот бессмысленный на первый взгляд путь? Ответ на этот вопрос дает нам Георгий Федотов, русский мыслитель и автор книги "Святые Древней Руси": "Вольное мучение есть подражание Христу... Думается, в полном согласии с древним сказателем, мы можем выразить предсмертную мысль Глеба: всякий ученик Христов оставляется в мире для страдания, и всякое невинное и вольное страдание в мире есть страдание за имя Христово... Святые Борис и Глеб сделали то, чего не требовала от них Церковь... Но они сделали то, чего ждал от них, последних работников, Виноградарь".
Прим. 24
Примерно в том же духе отвечает и Юз Алешковский: "Истинные мученики благодарили Творца за ниспосланное им страдание, полное бесконечного смысла, животворившее личность, озарявшее тьму существования и сотрясавшее их души чувством неземного счастья".
Прим. 25
Чувство неземного счастья... Да, человеку неверующему это понять крайне сложно, скорее даже невозможно. Экзальтация, доведенная до крайней степени, умерщвление плоти, добровольные физические страдания, самоистязания и самобичевания, лишение себя всех жизненных благ, уход от мира и мирских проблем, вплоть до ухода из жизни и вольного принятия смерти -- и все это во имя Христово, ради Христа. Только истинные мученики видели в добровольном страдании бесконечный смысл -- смысл, заключенный ни в чем ином как в подражании Христу.
Однако какой смысл заключен в самом подражании?
Комментируя историю смерти святых страстотерпцев Бориса и Глеба, изложенную в книге Г. Федотова, советский исследователь Владимир Торопов дает следующую интерпретацию этого трагического события: "Борис выбрал смерть, и этот выбор был вольным. Смерть была принята им не как неизбежное зло, а как жертва, то есть такая смерть, которая несет в себе залог воздаяния".
Прим. 26
Смерть, жертва, страдание, аскеза как залог воздаяния -- вот, оказывается, в чем истинный, глубинный смысл подвижничества мучеников и святых всех времен и народов! Причем выбор этого пути должен быть вольным -- иначе никакого воздаяния, никакой награды не будет. Спрашивается, какого воздаяния ждет аскет, умерщвляя свою плоть во имя Христово и в подражание Христу? монах, накладывающий на себя суровую епитимью во искупление своих грехов? или праведник, добровольно подставляющий горло под нож коварного убийцы? На первый взгляд ответ на этот вопрос как бы лежит на поверхности: райских кущ после смерти, зачисления в сонм "агнцев Божиих", "жизни вечной" в мире ином, и т.д. и т.п. Однако возможны и иные "награды": слава и авторитет подвижника еще при жизни (если добровольная аскеза не ставит своей целью смерть); самореализация личности, не нашедшей себя ни в чем другом; удовлетворение амбициозных и эгоистических устремлений и др. -- вплоть до переориентации и подавления либидозных импульсов (сублимация) и удовлетворения мазохистских (или иных психически аномальных) проявлений индивидуума.
В наши задачи не входит анализ этой проблемы. Для нас важно уяснение только одного: мученичество на религиозной почве, какие бы формы оно не принимало, всегда небескорыстно. И даже если помыслы мученика чисты, а цели святы, где-то в глубинах сознания он вынашивает мысль (или только тень ее, порой неосознанную) о будущем воздаянии за свое прижизненное подвижничество. "За земные страдания во имя Христово мне сторицей воздастся в мире ином" -- так, или примерно так, рассуждает он.
Прим. 27
Иное дело Иуда. Здесь проблема мученичества предстает перед нами совершенно в ином свете.
17.
Вновь призовем на помощь Борхеса. Ссылаясь на Н. Рунеберга и переработанный вариант его книги "Kristus och Judas", Борхес сообщает: "Приписывать его преступление алчности (как делали некоторые, ссылаясь на Евангелие от Иоанна 12:6) означает примириться с самым низменным стимулом. Нильс Рунеберг предлагает противоположный стимул: гипертрофированный, почти безграничный аскетизм. Аскет, ради вящей славы Божией, оскверняет и умерщвляет плоть; Иуда сделал то же со своим духом... В его поступках было грандиозное смирение, он считал недостойным быть добрым... Иуда искал ада, ибо ему было довольно того, что Господь блажен. Он полагал, что блаженство, как и добро, -- это атрибут божества и люди не вправе присваивать его себе".
Прим. 28
Таким образом, Иуда, двенадцатый ученик Иисуса, в своем аскетизме превзошел все известные нам случаи мученичества: он пошел по пути умерщвления духа -- и в результате безвозвратно погубил свою душу, что в корне противоречит самой идее традиционного мученичества. Действительно, обычно мученик истязает себя телесно, причиняет себе физические страдания -- с тем, чтобы укрепить свой дух, очистить его от соблазнов и зова плоти. И только достигнув в этом совершенства, он может рассчитывать на посмертное воздаяние в мире ином.
На какое воздаяние рассчитывает Иуда? Да и рассчитывает ли вообще?
Совершенно очевидно, что аскетизм Иуды -- аскетизм, доведенный до логического конца -- имеет своей целью не будущие награды и воздаяние, не посмертную славу святого и подвижника, не очищение от скверны земного греха, а нечто совершенно иное. Иуда пошел на столь ужасную жертву (умерщвление духа и убийство своей души разве не жертва?) не ради собственных выгод -- прижизненных ли, посмертных, не столь важно, -- а ради своего друга и учителя, которому безгранично верил и которого (не побоимся высказать это) горячо любил -- ради Иисуса.
Прим. 29
Он знает, что жертва его необходима, знает, что без его помощи и участия миссия Иисуса обречена на неудачу, а великое дело спасения мира, ради которого Сын Человеческий пришел на грешную землю, наверняка потерпит крах -- и жертвует собой, жертвует своей бессмертной душой, жертвует совершенно бескорыстно, без малейшей тени надежды на воздаяние. Он сознательно идет на позор и унижение, доведенные до крайней степени, понимая, что этот шаг еще более оттенит чистоту и безгрешность Иисуса на фоне той мерзости, порока и грязи, которые олицетворяет собой Апостол-предатель, еще больше возвеличит Иисуса в глазах современников и потомков. И человечество "по достоинству" оценило эту беспрецедентную жертву, заклеймив Иуду позорным именем "предатель"!
18.
Итак, мы рассмотрели различные версии "предательства" Иуды, подвергли анализу возможные мотивы его "преступления", определили его деяние как неотъемлемую часть великой миссии Иисуса, посланного в мир Богом-отцом во имя спасения человечества. Теперь, в свете всего изложенного выше, попытаемся ответить на вопрос, который напрашивается сам собой: в чем же все-таки заключается смысл "преступления" Иуды?
Однозначного ответа на этот вопрос нет. Смысл деяния Иуды многомерен и лежит одновременно как бы в нескольких плоскостях, которые, тем не менее, имеют множество точек соприкосновения. Иными словами, смысл совершенного двенадцатым Апостолом в год двадцать седьмой от Рождества Христова может быть разложен на две основные составляющие -- историческую и метафизическую. Рассмотрим их.
Историческая составляющая. С точки зрения влияния на ход мировой истории деяние Иуды имеет совершенно непреходящий смысл. Мы уже упоминали об этом; повторим еще раз. Иуда оказался тем самым "двенадцатым колесом мировой колесницы", без которого историческая миссия Иисуса -- миссия спасения человечества -- была бы обречена на провал. Не совершив Иуда "предательства", не был бы распят на кресте Иисус и не совершилось бы в третий день чуда воскресения. Не увенчалось бы успехом начатое Иисусом дело, и новая религия -- христианство -- не пустила бы корни в древней земле иудейской. Без жертвы Иуды теряет всякий смысл и жертва Иисуса. "Предательство" Иуды, таким образом, стало мощным катализатором и необходимой составляющей религиозно-исторической миссии Иисуса.
Метафизическая составляющая. Метафизический смысл "преступления" Иуды основывается на "антиномистически-монодуалистической"
Прим. 30
сущности Сына Человеческого, посланного Богом на землю во искупление земных грехов. Означенный дуализм, который может быть выражен формулой "един в двух лицах", указывает на нерасторжимое, нечленимое и в то же время антиномистическое единство двух ипостасей Сына Человеческого -- Иисуса и Иуды. Антиномия и единство -- вот два цементирующих начала, которые и определяют глубокий метафизический смысл миссии "двуличного" Иисуса-Иуды. Яркий контраст между обоими лицами, обеими ипостасями, визуализированный и воплощенный для всего человечества в образах двух полярно противоположных символических личностей, создает четкую грань между обоими началами -- светлым и темным, оттеняет все самое чистое, высокое, безгрешное, божественное, идеальное от всего самого мерзкого, низкого, порочного, преступного, греховного, презренного. Поистине, "Бог стал человеком полностью, но стал человеком вплоть до его низости, человеком вплоть до его мерзости и бездны. Чтобы спасти нас... он стал Иудой..." "Бог не желал, чтобы на земле стала известна Его ужасающая тайна" -- и потому скрыл от мира свою вторую -- темную, или человеческую -- ипостась (Иуда), противопоставив ее светлой, или божественной (Иисус).
Совершенно очевидно, что рассмотренные смысловые составляющие следует рассматривать не изолированно одну от другой, не как альтернативные варианты, взаимоисключающие друг друга, а в неразрывном единстве, именно как необходимые, взаимно дополняющие и взаимно обуславливающие составляющие одного единого смысла -- смысла миссии Иуды. Движущей же силой "предательства", или основными мотивами деяния Иуды, выступает, в первую очередь, истинная вера в святое дело Иисуса, бескорыстное, без тени эгоизма и надежды на воздаяние, самопожертвование, беззаветная преданность другу и учителю -- и крайне экзальтированный аскетизм, доведенный до умерщвления собственной души и духовного самоубийства.
* * *
В заключение отметим, что, вопреки устоявшейся традиции и бытующим в человеческом сознании религиозным, нравственным и психологическим установкам, оправдание Иуды не только возможно и правомерно, но и имеет под собой вполне обоснованные, реальные основания.
1)
Хотя авторство Матфея, Марка, Луки и Иоанна как биографов Христа многими учеными-библеистами ставится под сомнение, мы будем исходить из того положения, что именно их перу принадлежат все четыре канонических Евангелия.
-- Назад --
2)
Библейские и исторические сведения, дошедшие до наших дней, не дают возможности точно установить год смерти Иисуса. Выбор указанной в тексте даты -- 27 год н.э. -- определен на основании следующих свидетельств: а) по Матфею, "Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода" (2:1); б) в примечаниях к 7-му тому "Истории религии" прот. А. Меня указываются косвенные данные, свидетельствующие о том, что Иисус родился ок. 7-6 г. до н.э. (Мень А. В., История религии: в поисках Пути, Истины, и Жизни. В 7-ми т. Т. 7: Сын Человеческий. Примечания. С. 309);
в) по Иосифу Флавию, Ирод Великий умер за 74 года до разрушения Храма, т.е. в 4 году до Р. Х. (Флавий И., Иудейская война. СПб. 1900. С. 148); г) по Луке, "Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати" (3:23); д) по Д. Штраусу, "период в семь лет... представляет максимальный срок деятельности Иисуса" (Штраус Д., Жизнь Иисуса. М. 1992. С. 209); е) традиционно принято считать, что общественное служение Иисуса продолжалось три года. (Заметим, что точная дата смерти Иисуса не имеет принципиального значения для данной работы).
-- Назад --
3)
Матфей указывает конкретную сумму, полученную Иудой от первосвященников, Марк и Лука лишь упоминают о деньгах, но не называют суммы, Иоанн же не говорит о плате за предательство вовсе.
-- Назад --
4)
Матфей, Марк и Лука вообще не упоминают о склонности Иуды к воровству.
-- Назад --
5)
Борхес Х. Л. Три версии предательства Иуды / Письмена бога. М. 1992. С. 290-291
-- Назад --
6)
Шюре Эдуард. Великие посвященные. Очерк эзотеризма религий. Калуга. 1914. С. 398-399. Заметим, что Шюре слишком поверхностен в своей оценке деяния Иуды, а сама его книга похожа скорее на красивую сказку, нежели на серьезное исследование. Достаточно упомянуть лишь о слишком вольной интерпретации автором миссии Христа как воспитанника мистической секты ессеев и провозвестника их учения, чтобы понять это.
-- Назад --
7)
Там же.
-- Назад --
8)
Характерной чертой иудаизма является именно ожидание прихода Мессии: с приходом Мессии иудаизм потеряет всякий смысл и как религия исчерпает себя. Возможно, по этой причине мессианство Иисуса и было отвергнуто древними иудеями.
-- Назад --
9)
Борхес Х. Л. Три версии предательства Иуды / Письмена бога. М. 1992. С. 289
-- Назад --
10)
Ибсен Генрик. Кесарь и галилеянин / Собр. соч. в 3-х томах. Т. 3. М. 1957. С. 270
-- Назад --
11)
Сам Иоанн о сговоре Иуды с врагами Иисуса не упоминает.
-- Назад --
12)
См. Мф. 4:18-22, 9-9; Мрк. 1:16-20; Лк. 5:1-11, 5:27-28, 6:13-16; Ин. 1:35-44.
-- Назад --
13)
См. также Мрк. 14:21; Лк. 22:22.
-- Назад --
14)
Казандзакис Никос. Последнее искушение Христа. М. 1993. С. 339
-- Назад --
15)
Там же. С. 346-347
-- Назад --
16)
Борхес Х. Л. Три версии предательства Иуды / Письмена бога. М. 1992. С. 289-290
-- Назад --
17)
Ибсен Генрик. Кесарь и галилеянин / Собр. соч. в 3-х томах. Т. 3. М. 1957. С. 67
-- Назад --
18)
Гессе Герман. Путь сновидений: Птица / Собр. соч. в 4-х томах. Т. 3. СПб. 1994. С. 456
-- Назад --
19)
Заметим, что принцип дуализма характерен для всего человеческого существования, и интерпретация этого принципа различными религиями, мировоззрениями и философскими учениями различна: религиозные апологеты твердят о "божественном" и "сатанинском" в человеке, творцы учений о морали во главу угла ставят понятия "добра" и "зла", различные школы психологии противопоставляют "сознательное" "бессознательному". Однако, как бы неоднозначны не были толкования этих двух начал, основная идея остается той же: человек есть вместилище двух половин -- светлой и темной.
-- Назад --
20)
Борхес Х. Л. Три версии предательства Иуды / Письмена бога. М. 1992. С. 290
-- Назад --
21)
Там же. С. 292-293.
-- Назад --
22)
В том же ряду -- Иов, безропотно сносящий испытания, ниспосланные Богом, Авраам, безропотно отдающий единственного сына в жертву все тому же Богу. Этот ряд можно было бы продолжить.
-- Назад --
23)
См. Библия в рус. пер. с англ. издания 1909 г. с примечаниями Ч. И. Скоуфилда. М. 1989. С. 18.
-- Назад --
24)
Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М. 1990. С. 46-50
-- Назад --
25)
Алешковский Юз. Рука / Избранное. СПб. 1993. С. 313
-- Назад --
26)
Торопов Владимир. О русском мыслителе Георгии Федотове и его книге / Наше наследие, IV, 1988. С. 53
-- Назад --
27)
Смерть Авеля не вписывается в эту схему: он не ждал смерти, не желал ее, не стремился к ней. Впрочем, тогда не было и Христа -- некому было подражать. Тем не менее, можно предположить, что если бы Бог потребовал от него жертвы, Авель с готовностью пошел бы на нее.
-- Назад --
28)
Борхес Х. Л. Три версии предательства Иуды / Письмена бога. М. 1992. С. 290-291
-- Назад --
29)
Разве поцелуй Иуды в момент ареста Иисуса не означает прощания с горячо любимым другом и товарищем? На фоне сказанного выше бытующая версия о поцелуе Иуды как указании стражникам на Иисуса кажется нам совершенно несостоятельной.
-- Назад --
30)
Термин С. Л. Франка из его фундаментального труда "Непостижимое".
-- Назад --
Декабрь 1991 -- январь 1992 гг., февраль -- май 1996 г., март 1999 г.
Москва