Страница:
– Если бы не кормой вперед, – буркнул Эдик.
– Тогда, – проговорил Седой, – я бы и сомневаться не стал. А теперь… Идти дюзой вперед – значит наверняка вывести двигатель из строя. Водорослей туда набьется до самой камеры сгорания. Продувкой мы их не устраним: скорее взорвем двигатель. Значит, надо вручную. А кто знает, как далеко эти будут сопровождать нас?
– Нет, если бы мы стояли носом по курсу, – сказал Эдик, – тогда очень просто. Но здесь мы не развернемся.
– Дайте еще минуту подумать, – попросил Седой. Тогда Инна встала.
– Ну, что же, – сказала она. – Я, пожалуй, пойду вниз. К ним. Там я могу понадобиться…
Возможно, в этих словах и не крылось намека на то, что здесь, наверху, никто никакой помощи им оказать не может. Но Седой именно так, кажется, воспринял сказанное. Он поднял глаза.
– Крепить все по-штормовому! Но быстро!
Все встрепенулись. Команда – это было уже кое-что. Это означало, во-первых, что не надо больше сидеть в унылой неподвижности, и, во-вторых, что какой-то выход все-таки нашелся, потому что бесцельных команд Седой никогда не отдавал.
Трое океанистов быстро пробежали по всем отсекам корабля, проверяя, как закреплено то, чему положено всегда быть накрепко привинченным и принайтовленным, и крепя то, что еще не было наглухо соединено с палубой или переборками. Они вернулись через десять минут. В рубке не произошло никаких изменений, кроме разве одного. Седой покинул свое командирское кресло и сидел теперь на месте водителя. Эдик в нерешительности остановился.
– Садись, садись на мое место, – сказал Седой. – Или на любое другое. И не обижайся, пожалуйста… А вы, ребята, теперь и в самом деле идите к больным. Пристегните их как следует… и сами тоже закрепитесь, чтобы не набить себе синяков.
– Да что вы придумали, командир? – не выдержала Инна. – Вы тут хотите вверх ногами плыть, что ли?
– Почти угадала, – спокойно ответил Седой. – Вот именно – вверх ногами. Развернуться на шестнадцать румбов нам надо? Надо. Ширина ущелья не позволяет? Нет. Ну, вот я и решил… Однако разговаривать больше некогда, – прервал он себя. – По местам, как было указано. Поведу я. Ты, Эдик, следи за приборами и смотри вперед. Мне, пожалуй, оглядываться будет несподручно.
Инна и Георг скрылись в люке. Эдик, усаживаясь, бросил взгляд наружу.
– А этих как будто все больше становится… – заметил он.
– А эти меня теперь не интересуют, – сказал Седой. – Их мы перехитрим. И, как говорится, вернемся к этому вопросу позже.
Он умолк и даже закрыл глаза, как будто желая показать, что никакие разговоры его больше не интересуют. На самом деле это было совсем не так, – просто Седой хотел еще раз мысленно представить себе, и не только представить – увидеть внутренним зрением, увидеть четко, до последней подробности все, что ему сейчас предстояло сделать, и чего, кроме него, не мог бы сделать – он знал – никто другой, несмотря на то что на борту были и помимо него хорошие специалисты.
Закрыв глаза, он несколько секунд сидел неподвижно. Затем, словно проснувшись, поднял веки, и даже чуть потянулся, всем обликом своим выражая полное спокойствие и даже равнодушие к предстоящим событиям. И не делая не малейшей паузы, положил ладони – одну на рычаг газа, управлявший двигателем, другую – на рулевую головку. И почти одновременно сдвинул их с места.
Лодка медленно двинулась в обратном направлении – носом вперед, прочь от выхода, в глубину пещеры или, быть может, туннеля, это сейчас не имело ни малейшего значения. Строго сохраняя направление горизонтальным рулем, Седой привел в действие вертикальные, и лодка начала круто задирать нос.
Она полезла вверх, словно Седой решил таранить носом каменный потолок пещеры. Эдик поднял брови, не произнося ни слова; непрерывно обегая взглядом все приборы и успевая смотреть и вперед, прямо по курсу, он все еще не понимал замысел Седого. Он видел и чувствовал только, что лодка почти от самого дна – где она только что находилась – устремилась вверх, запрокидываясь все круче. Людей плотнее прижимало к спинкам кресел; вдруг оказалось, что океанисты уже не сидят, а лежат на спине, подняв согнутые в коленях ноги, а пульт управления навис над ними, оказавшись вверху. Еще выше была прозрачная стенка купола, за ней – вода и потолок пещеры, и это означало, что лодка встала вертикально.
Эдик почувствовал, как убыстряется движение. Это было понятно: находиться в таком неестественном положении, повинуясь вертикальным рулям, лодка могла только при определенной скорости – не меньше той, при которой корабль переставал слушаться рулей, становился неуправляемым. Но это ведь означало, что через несколько секунд, буквально через несколько секунд…
Эдик не додумал, что будет через несколько секунд. Потолок пещеры стремительно приближался. Не только локатор показывал расстояние до него – теперь потолок был виден простым глазом. И оба сидящих в рубке не сводили с него взгляда. А потолок надвигался неумолимо, он становился все ближе, ближе, казалось, произошел обвал, потолок пещеры рухнул, и теперь летит навстречу задравшей нос лодке, и катастрофа неотвратима… И все же Эдик не произнес ни слова; он только разрешил себе на миг отвести глаза от грозного зрелища и взглянуть на Седого.
Наверное, командир почувствовал этот взгляд. Он не оглянулся – он не имел сейчас права; только подобие улыбки перекосило его лицо, и губы шевельнулись.
– Ну, держись! – сказал он тихо. – Держись, чем можешь… – И рука его медленно повернула головку управления.
В следующую минуту Эдик почувствовал, что начинает сползать с кресла – с его спинки, на которой он лежал все эти секунды, нелепо задрав ноги. Лодка, казалось, хотела задрать нос еще больше, но больше было некуда, и вот она стала отклоняться от вертикали, ложась на спину. Такую кривую описывает самолет, делая мертвую петлю, но самолет же не подводный корабль… – «Сейчас вылечу, головой о подволок, и все…», – мелькнуло в мозгу Эдика, и он судорожно вцепился руками в подлокотники, обвив ногами ножки кресла и все же чувствуя, как неумолимая тяжесть тащит и тащит его вниз – к куполу…
Но лодка уже ложилась набок. Выходя в каком-то десятке метров от губительного потолка пещеры в горизонтальное положение рубкой вниз, носом к выходу, она одновременно все больше кренилась на правый борт. И вот Эдик почувствовал, что мягкая сила укладывает его набок, а затем ноги потихоньку пошли вниз, туда, где им и полагалось быть. Он облегченно вздохнул, кровь отливала от головы.
– Ты лихой водитель, – сказал он чуть громче, чем говорил обычно, и повернул голову к Седому, все еще держась руками за подлокотники; не потому, что боялся выпасть, а потому, что руки дрожали. – Такие фигуры делают самолеты и аграпланы, но чтобы подводная лодка, да еще в таком узком месте…
– Да… – невнятно пробормотал Седой. – Летал когда-то и я… – Он сидел, склонившись головой на руки, выключив двигатель, и Эдик с изумлением увидел, что и у Седого дрожат руки. – Самое трудное – рассчитать скорость и расстояние. И не бояться… – Седой сделал паузу и повторил: – Не бояться… Не бояться… Не…
– Тебе нехорошо? – встревоженно спросил Эдик.
– Похоже на то, – с усилием ответил командир. – Такие эксперименты, наверное, не для моего возраста… Но никто из вас не сделал бы этого.
«В первый раз он говорит о возрасте», – подумал Эдик и сказал:
– Пойдем, уложу тебя. Отдохни. Дальше я справлюсь.
– Справишься, – равнодушно согласился Седой. – Быстрее, Эдик, быстрее. Я же говорил… В пещере ненормально высокий уровень радиации. Вызывай остальных, и быстро – на базу. Протискивайся. Не бойся, это водоросли, только водоросли… Рули не перекладывай, пока будешь проходить через заросли. Отведи меня вниз, хочу прилечь…
«Так вот про какую «цию» он семафорил», – подумал Эдик.
– Тогда, – проговорил Седой, – я бы и сомневаться не стал. А теперь… Идти дюзой вперед – значит наверняка вывести двигатель из строя. Водорослей туда набьется до самой камеры сгорания. Продувкой мы их не устраним: скорее взорвем двигатель. Значит, надо вручную. А кто знает, как далеко эти будут сопровождать нас?
– Нет, если бы мы стояли носом по курсу, – сказал Эдик, – тогда очень просто. Но здесь мы не развернемся.
– Дайте еще минуту подумать, – попросил Седой. Тогда Инна встала.
– Ну, что же, – сказала она. – Я, пожалуй, пойду вниз. К ним. Там я могу понадобиться…
Возможно, в этих словах и не крылось намека на то, что здесь, наверху, никто никакой помощи им оказать не может. Но Седой именно так, кажется, воспринял сказанное. Он поднял глаза.
– Крепить все по-штормовому! Но быстро!
Все встрепенулись. Команда – это было уже кое-что. Это означало, во-первых, что не надо больше сидеть в унылой неподвижности, и, во-вторых, что какой-то выход все-таки нашелся, потому что бесцельных команд Седой никогда не отдавал.
Трое океанистов быстро пробежали по всем отсекам корабля, проверяя, как закреплено то, чему положено всегда быть накрепко привинченным и принайтовленным, и крепя то, что еще не было наглухо соединено с палубой или переборками. Они вернулись через десять минут. В рубке не произошло никаких изменений, кроме разве одного. Седой покинул свое командирское кресло и сидел теперь на месте водителя. Эдик в нерешительности остановился.
– Садись, садись на мое место, – сказал Седой. – Или на любое другое. И не обижайся, пожалуйста… А вы, ребята, теперь и в самом деле идите к больным. Пристегните их как следует… и сами тоже закрепитесь, чтобы не набить себе синяков.
– Да что вы придумали, командир? – не выдержала Инна. – Вы тут хотите вверх ногами плыть, что ли?
– Почти угадала, – спокойно ответил Седой. – Вот именно – вверх ногами. Развернуться на шестнадцать румбов нам надо? Надо. Ширина ущелья не позволяет? Нет. Ну, вот я и решил… Однако разговаривать больше некогда, – прервал он себя. – По местам, как было указано. Поведу я. Ты, Эдик, следи за приборами и смотри вперед. Мне, пожалуй, оглядываться будет несподручно.
Инна и Георг скрылись в люке. Эдик, усаживаясь, бросил взгляд наружу.
– А этих как будто все больше становится… – заметил он.
– А эти меня теперь не интересуют, – сказал Седой. – Их мы перехитрим. И, как говорится, вернемся к этому вопросу позже.
Он умолк и даже закрыл глаза, как будто желая показать, что никакие разговоры его больше не интересуют. На самом деле это было совсем не так, – просто Седой хотел еще раз мысленно представить себе, и не только представить – увидеть внутренним зрением, увидеть четко, до последней подробности все, что ему сейчас предстояло сделать, и чего, кроме него, не мог бы сделать – он знал – никто другой, несмотря на то что на борту были и помимо него хорошие специалисты.
Закрыв глаза, он несколько секунд сидел неподвижно. Затем, словно проснувшись, поднял веки, и даже чуть потянулся, всем обликом своим выражая полное спокойствие и даже равнодушие к предстоящим событиям. И не делая не малейшей паузы, положил ладони – одну на рычаг газа, управлявший двигателем, другую – на рулевую головку. И почти одновременно сдвинул их с места.
Лодка медленно двинулась в обратном направлении – носом вперед, прочь от выхода, в глубину пещеры или, быть может, туннеля, это сейчас не имело ни малейшего значения. Строго сохраняя направление горизонтальным рулем, Седой привел в действие вертикальные, и лодка начала круто задирать нос.
Она полезла вверх, словно Седой решил таранить носом каменный потолок пещеры. Эдик поднял брови, не произнося ни слова; непрерывно обегая взглядом все приборы и успевая смотреть и вперед, прямо по курсу, он все еще не понимал замысел Седого. Он видел и чувствовал только, что лодка почти от самого дна – где она только что находилась – устремилась вверх, запрокидываясь все круче. Людей плотнее прижимало к спинкам кресел; вдруг оказалось, что океанисты уже не сидят, а лежат на спине, подняв согнутые в коленях ноги, а пульт управления навис над ними, оказавшись вверху. Еще выше была прозрачная стенка купола, за ней – вода и потолок пещеры, и это означало, что лодка встала вертикально.
Эдик почувствовал, как убыстряется движение. Это было понятно: находиться в таком неестественном положении, повинуясь вертикальным рулям, лодка могла только при определенной скорости – не меньше той, при которой корабль переставал слушаться рулей, становился неуправляемым. Но это ведь означало, что через несколько секунд, буквально через несколько секунд…
Эдик не додумал, что будет через несколько секунд. Потолок пещеры стремительно приближался. Не только локатор показывал расстояние до него – теперь потолок был виден простым глазом. И оба сидящих в рубке не сводили с него взгляда. А потолок надвигался неумолимо, он становился все ближе, ближе, казалось, произошел обвал, потолок пещеры рухнул, и теперь летит навстречу задравшей нос лодке, и катастрофа неотвратима… И все же Эдик не произнес ни слова; он только разрешил себе на миг отвести глаза от грозного зрелища и взглянуть на Седого.
Наверное, командир почувствовал этот взгляд. Он не оглянулся – он не имел сейчас права; только подобие улыбки перекосило его лицо, и губы шевельнулись.
– Ну, держись! – сказал он тихо. – Держись, чем можешь… – И рука его медленно повернула головку управления.
В следующую минуту Эдик почувствовал, что начинает сползать с кресла – с его спинки, на которой он лежал все эти секунды, нелепо задрав ноги. Лодка, казалось, хотела задрать нос еще больше, но больше было некуда, и вот она стала отклоняться от вертикали, ложась на спину. Такую кривую описывает самолет, делая мертвую петлю, но самолет же не подводный корабль… – «Сейчас вылечу, головой о подволок, и все…», – мелькнуло в мозгу Эдика, и он судорожно вцепился руками в подлокотники, обвив ногами ножки кресла и все же чувствуя, как неумолимая тяжесть тащит и тащит его вниз – к куполу…
Но лодка уже ложилась набок. Выходя в каком-то десятке метров от губительного потолка пещеры в горизонтальное положение рубкой вниз, носом к выходу, она одновременно все больше кренилась на правый борт. И вот Эдик почувствовал, что мягкая сила укладывает его набок, а затем ноги потихоньку пошли вниз, туда, где им и полагалось быть. Он облегченно вздохнул, кровь отливала от головы.
– Ты лихой водитель, – сказал он чуть громче, чем говорил обычно, и повернул голову к Седому, все еще держась руками за подлокотники; не потому, что боялся выпасть, а потому, что руки дрожали. – Такие фигуры делают самолеты и аграпланы, но чтобы подводная лодка, да еще в таком узком месте…
– Да… – невнятно пробормотал Седой. – Летал когда-то и я… – Он сидел, склонившись головой на руки, выключив двигатель, и Эдик с изумлением увидел, что и у Седого дрожат руки. – Самое трудное – рассчитать скорость и расстояние. И не бояться… – Седой сделал паузу и повторил: – Не бояться… Не бояться… Не…
– Тебе нехорошо? – встревоженно спросил Эдик.
– Похоже на то, – с усилием ответил командир. – Такие эксперименты, наверное, не для моего возраста… Но никто из вас не сделал бы этого.
«В первый раз он говорит о возрасте», – подумал Эдик и сказал:
– Пойдем, уложу тебя. Отдохни. Дальше я справлюсь.
– Справишься, – равнодушно согласился Седой. – Быстрее, Эдик, быстрее. Я же говорил… В пещере ненормально высокий уровень радиации. Вызывай остальных, и быстро – на базу. Протискивайся. Не бойся, это водоросли, только водоросли… Рули не перекладывай, пока будешь проходить через заросли. Отведи меня вниз, хочу прилечь…
«Так вот про какую «цию» он семафорил», – подумал Эдик.
7
Корабль быстро скользил на высоте двухсот метров над дном. Пещера с ее странными обитателями осталась позади, и теперь, когда непосредственная опасность более не угрожала ни кораблю, ни людям, уже начинало казаться странным, что такое разбойничье гнездо могло существовать в самой непосредственной близости от цивилизованного индустриального морского дна – такого, каким оно было уже давно и к какому привыкли все люди, а океанисты – в особенности.
Тугие лучи прожектора лодки скользили по все более редеющим зарослям красной порфиры. Между отдельными массивами этой водоросли, лишь только корабль пересек ничем не обозначенную и все же ясно ощутимую границу заповедного района, сразу возникли широкие просеки. По ним, отмеченным лишь слабыми опознавательными огоньками, скользили подводные комбайны. Легкий гул их моторов доносился до разведчика; транспортеры, похожие на огромных бескрылых насекомых с маленькой головкой и длинным, вытянутым и все более раздувающимся брюхом, тянулись за комбайнами, прильнув к ним длинными хоботами сосущих рукавов. Наевшись досыта, они отрывались и лениво уплывали туда, где виднелось зеленоватое зарево шестнадцатого витаминного завода. Завод служил как бы маяком, и Эдик по привычке взял пеленг и сверил курс, хотя эта часть глубинного пространства была давно изучена, здесь можно было бы идти совершенно вслепую.
В рубке кораблика было тихо. Половина экипажа во главе с командиром лежала внизу в своих койках. Оставшиеся в куполе океанисты задумчиво молчали, и лишь отсчитывали про себя минуты и километры, еще отделявшие их от базы океанического отряда. Они не смотрели вниз, потому что этот пейзаж был видан десятки раз и успел даже порядком надоесть, так как в нем не было ничего необычного.
Сейчас внизу еще проплывали ровные квадраты водорослей, а слева уже открылись просторные шестиугольники радиоляриевого питомника. Там крохотные животные, заботливо опекаемые автоматами и нередко посещаемые даже людьми, безмятежно жрали в свое удовольствие и копили, копили, копили в своих щуплых тельцах атомы стронция, необходимого людям для каких-то совершенно чуждым радиоляриям целей. Здесь тоже суетились автоматические сборщики, заглатывали урожай, чтобы затем перевезти его к металлургическому комбинату, который находился за десятки километров отсюда, в самом центре своих плантаций – не только радиоляриевых, но и питомников медуз, копивших олово и свинец, и других медуз, накапливавших цинк, и похожих на кувшинчики асцидий (в этих кувшинчиках по атому откладывался необходимый людям ванадий), и других животных, водорослей и даже бактерий, поглощавших из моря – громадной ванны с чудесным раствором – и медь, и йод, и серу, и алюминий. Туда же, на металлургический комбинат, гнали свою продукцию массивные, тяжелые даже с виду глубоководные драги, день и ночь сгребавшие с морского дна – с тех глубин, где уже не росли водоросли, – конкреции, содержавшие кобальт, марганец, никель и переходящее уже в категорию редких металлов железо. Потребность человечества во всем этом непрерывно росла, а запасы не росли, запасам, когда они все уже разведаны, остается только уменьшаться, и металлы приходится доставать хоть со дна морского, вначале в переносном, а затем и в буквальном смысле.
– Как там больные, Инна? – опросил Эдик.
Так уж получилось, что теперь спрашивал Эдик. Хотя командир корабля находился на борту, никого не назначив своим заместителем, все остальные признали право Эдика спрашивать: было ясно, кто в будущем станет командовать этим кораблем – так же ясно, как и то, что Седой больше не будет им командовать, потому что долго таившийся в глубинах его организма враг – старость – в конце концов, улучив подходящий момент, все-таки напал из засады и нанес свой удар.
– По-прежнему. Валерий в сознание не приходит, состояние то же, что было с самого начала. Хорошо, что не хуже.
– Ты уверена?
– В пределах моих знаний. Может быть, врач усмотрел бы и еще что-нибудь…
– А Сандро?
– Плохо. Но тут все ясно: такие случаи бывали когда-то. Он все еще проходит декомпрессию.
– Седой спит?
– Беспокойно. Но не просыпается.
– Кстати, – вмешался Георг. – Не расскажешь ли ты, как все произошло там, в пещере? Мы уж и не чаяли увидеть тебя живой…
– Гм, – послышалось от кресла водителя.
– Я и сама удивляюсь. Сандро там ввязался в драку, а я поплыла за Валерием. Прежним курсом. Мои шестеро меня пропустили довольно вежливо. Плыла я со включенной трубкой, и того, который тащил Валерия, догнала, в общем, быстро. И тут получилось совсем интересно: трое обогнали меня и поплыли с тем, а остальные трое шли за мною, но на приличном расстоянии. Попробуй я отвернуть, они, может быть, и напали бы, а так только сопровождали. Как будто они того же хотели, что и я – словно в гости к себе приглашали…
– А потом?
– А потом они подтащили Валерия к этой самой норе… Он не пролезал – расширили вход, втащили Валерия в нору, и я направилась за ними. И они меня пропустили очень спокойно, разрешили подойти к Валерию и быть рядом с ним. Но я почувствовала, что в норе этой мы долго не протянем: циркуляции воды нет, дышать будет нечем… Попыталась выйти и Валерия вытащить, но один из них остался у входа и выпускать нас вовсе не собирался. А пока я раздумывала, что предпринять, тут и вы подошли.
– Ладно, – сказал Эдик. – Мы почти дома. Внимание…
На недалеком подводном горизонте уже возникло новое зарево, и это был наконец океанический отряд. Ажурные конструкции широким кольцом охватывали большой участок дна – ему предстояло вскоре, в результате искусственно вызванного и строго регулируемого извержения, подняться над уровнем моря и дать начало новому острову. Он станет еще одним в длинной цепи, назначением которой было изменить направление морского течения и дать новую опорную базу для освоения и прочной колонизации еще более значительных морских глубин, и со всем этим стать новой территорией для жизни и счастья людей, привыкших жить у моря.
Этим и занимались океанисты-архипелагисты – работники одного из крупнейших ответвлений океанической промышленности, в которой их отряд был очень небольшой, а корабль – совсем уж исчезающе малой величиной. Но задача экипажа – разведка участков для строительства новых островов и наблюдение за сохранением безопасных условий работы под водой – была значительно больше, чем сам этот крохотный по сравнению с океаническими подводными лайнерами кораблик. Поэтому люди с разведчика пользовались почетом, и когда лодка, поднявшись чуть выше над поверхностью огромного ребристого купола и, скользнув затем вниз, вошла в гостеприимные ворота своего эллинга, встретившие ее радостно улыбались и приветствовали, как приветствуют друзей.
Мощные компрессоры выжали воду из эллинга; стало возможно выйти из рубки и по сухому мостику, а затем – по широкому эскалатору спуститься в расположение отрядного центра; дома в этом городе помещались ниже порта.
Но члены экипажа не торопились. Они ждали, пока к порту подлетят санитарные тележки. Их было три – новенькие, и в одной из них что-то даже поскрипывало, так давно она не была в работе, что еще и не успела обкататься. Двух человек вынесли и положили на тележки, а когда санитары отправились за третьим, он сам показался в люке и, пошатываясь, вышел им навстречу.
Люди, наверное, еще плохо знали Седого, если думали, что он, пока жив, может на носилках покинуть свой корабль. Он постоял в рубке, пошатываясь, затем сделал несколько шагов к выходу – и каждый шаг был все более уверенным. На мостике он выпрямился и провел ладонью по волосам.
– Все в порядке? – спросил он у Эдика и выслушал столь же краткий ответ. – Добро. Проводите их до больницы, потом команда может быть свободной – в обычных пределах. Я иду докладывать.
Получившие вторую порцию инъекций, окутанные мягкими и прохладными лентами гипотермических бинтов, чье назначение – понизить температуру тела, замедлить кровообращение и предотвратить распространение возможной инфекции, двое все еще были без сознания. Срочно вызванный врач вздохнула, глядя на Валерия, на это красивое, но сейчас неподвижное тело, равнодушно скользнула взглядом по склонившейся над пострадавшим Инне, по ее гибкой спине и коротко стриженным волосам, и тронула рукой свою высокую и красивую прическу. Затем она решительно отстранила Инну. Носилки катились на бесшумных катках, врач шла рядом, то и дело поправляя торопливо наложенный и сползавший с правого предплечья бинт и каждый раз при этом поднимая осуждающий взгляд на Инну, словно бинтовать его могла единственно эта женщина. Инна шла по другую сторону носилок, и в ее глазах было лишь так и не исчезнувшее выражение усталости.
Одному следовало остаться в лодке, остался Эдик. Не потому, что у него не было друзей в отряде. Но они были здоровы и сейчас наверняка заняты. Инна ушла проводить Валерия в больницу. Наверное, в отряде были и другие девушки, но Эдик, пожалуй, не мог бы утверждать этого определенно.
Он остался в лодке, потому что она тоже была его другом из самых закадычных; другом, с которым он разговаривал много и задушевно. И сейчас именно этот друг нуждался в помощи больше остальных: ведь нижний люк барокамеры все-таки не открылся вовремя. Этим лодка подвела товарища, и даже очень серьезно, и чуть не подвела остальных. Почему? Эдик не верил в вину корабля, он знал, насколько этот его друг слаб и уязвим, и водитель решил прежде всего убедиться во всем.
Насвистывая, как всегда, когда он оставался наедине с лодкой, Эдик переоделся в старенький ремонтный комбинезон. Взяв инструменты, спустился в барокамеру и тщательно осмотрел обе створки нижнего люка. Он прикасался к ним нежно, словно к телу больного, но иногда нажимал и дергал сильно; так делает врач, чтобы узнать, какую боль ощущает здесь пациент. Успокаивая лодку, Эдик негромко бормотал всякую чепуху.
Здесь все оказалось в порядке; причину, по которой лодка в решающий момент запнулась при выполнении положенных действий, следовало искать в другом месте. Единственное, что водитель нашел в барокамере, был кусок клешни, отрубленный створками люка у наиболее рьяного преследователя Сандро. Это было что-то слизистое и измочаленное, похожее на до предела изжеванную палку. Эдик покачал головой и отложил трофей в сторону.
Потом он поднялся выше. Осторожными, плавными движениями раскрыл кожух, за которым находились моторы, трансмиссии и реле, управлявшие барокамерой – ее люками, давлением воздуха и контролем. Две или три минуты он стоял молча, ощупывая механизм взглядом, прежде чем коснуться его пальцами.
– Вот грязная скотина, – сказал он наконец и с досадой постучал пальцами по кожуху. Металл загудел будто с обидой.
– Да не ты – молчи уж…
Уверенно, как хирург, Эдик сунул руку в глубину механизма. Когда он вынул ладонь, пальцы оказались черными.
– Такое бы масло ему к завтраку. Чем проверять, он пошел с ней наверх…
Эдик умолк, словно сказал лишнее.
– Ну и не наше дело. А как у тебя с контролем давления?
Он присел на корточки и снова погрузил руку в недра машины.
– Конечно, ты не сработал: при таком датчике давления… Сигнал просто не дошел до автомата. Ты и заблокировал…
Эдик закрыл глаза; работали только руки.
– Как только ты закрыл люк? Тяга-то полетела: Сандро порвал.
Он помолчал.
– Сандро хоть спасал людей…
Он снова стал вытирать пальцы.
– Это так ты отдыхаешь?
Эдик резко повернул голову, потом медленно поднялся с колен.
– Ну, так… Проводила?
Инна кивнула.
– Погуляла бы еще, – сказал Эдик. Как можно более небрежным движением руки он закрыл кожух.
– Неохота, – тускло сказала она.
– Тогда отдыхай.
– Лягу спать… чуть позже. Здесь что-нибудь не в порядке?
В ее голосе Эдику послышалось что-то похожее на волнение. Он миг помедлил.
– Все в порядке. Как там Сандро?
– Так же.
Они помолчали: Эдик медленно вытирал пальцы – каждый в отдельности.
– А почему ты не спросишь – как Валерий?
Голос ее чуть дрожал. Эдик пожал плечами.
– Наверное, хорошо. Как же еще?
– Почему, почему вы все так?..
Эдику стало жаль ее.
– Мало ли что – мы. Тебе виднее.
– Он хороший. Смелый. Только…
Эдик подождал, но Инна не окончила фразы.
– Иди отдыхай, – повторил он.
– Там, на подземной станции, он спас людей, когда отказали охладители.
– А кто там заведовал охладителями?
Инна промолчала.
– Я посижу здесь, – сказала она после паузы.
– Почему здесь?
– Так.
Эдик вздохнул.
– Ладно, – согласился он и подумал, что при ней вычищать всю грязь, скопившуюся в механизме управления барокамерой, пожалуй, не стоит. Лучше подождать, пока она уйдет. Сейчас лучше заняться чем-нибудь другим. Хорошо бы отдохнуть, но пока вся работа не сделана, отдыхать невозможно – это Эдик давно знал по себе.
– Ну ладно, – проговорил он и вспомнил о перекушенной клешне. Вот хорошо – искать работу не придется, она сама плывет в руки.
Он опустился в камеру за обломком, брезгливо ухватил его кончиками пальцев и направился в лабораторию. Проходя мимо Инны, он покосился; она сидела, глядя на закрытый кожух – на заведование Валерия.
«Ну, и ладно» – сказал Эдик на этот раз про себя.
Отрезав в лаборатории несколько кусочков противно слизистой клешни, Эдик положил их в приемники: анализатора запахов – для составления картины; спектроскопического анализа – для выяснения химического состава; электронного микроскопа с автоматической фотокамерой – для фотографирования структуры тканей и в разные другие приборы. Остаток он сунул в биованну, присоединил шланги и фидеры и включил селекторный механизм, который будет теперь подбирать растворы и комбинации электротоков, чтобы ткань, отделенная от организма, все же ожила и показала, на что она способна.
Сделав все это, он прильнул к окуляру спектрографа, делая кое-какие записи для памяти. Здесь не было ничего неожиданного. Неожиданной оказалась лишь сухая дробь, внезапно раздавшаяся из того прибора, от которого он меньше всего ожидал активности. Эдик презрительно взглянул на ошибавшийся прибор и снова задал весь цикл анализа. Прибор подчинился Эдику, как подчинялось все на лодке, и все же затрещал вновь. Выражение снисходительности исчезло с лица водителя. С минуту он раздумывал, вытянув губы трубочкой, потом покачал головой, вынул из спектроанализатора барабанчик с пленкой и заложил его в проектор. Затем кивнул, словно нашел именно то, чего ждал.
– Эге, – сказал он и слегка присвистнул. – Похоже, что здесь основательное месторождение. А я уже собирался идти ругаться с атомэнергетиками, чтобы они не теряли, где попало, свое горючее.
И в самом деле. Вода в ущелье обладала повышенной радиоактивностью, а это, на худой конец, могло означать, что именно здесь потерян контейнер с атомным горючим. Это случилось давно, Эдика еще не было на свете, да и сама океаника была еще очень молода, и на подводных станциях еще устанавливались атомэнергетические реакторы. Тогда-то однажды и произошла авария, в результате которой был потерян один маленький контейнер. Его искали, но не нашли; было решено, что он во время сопровождавшего катастрофу взрыва двигателя разлетелся на мелкие кусочки вместе с горючим. Да и все данные указывали, что это именно так и произошло: был найден даже осколок стенки. Участок был объявлен угрожаемым, но через несколько лет, когда при самых тщательных исследованиях никакой радиоактивности не было обнаружено, запрещение плавания в этих местах сняли. Даже тогда еще Эдика не было на свете… Сегодня, когда Седой сказал о повышенной радиоактивности, Эдик решил было, что контейнер или его начинку могло забросить в эту пещеру, о которой люди до сих пор не знали; самые неожиданные открытия нередко делаются на пороге собственного дома.
Но раз повышенной радиоактивностью обладают не только вода, но и останки многоногов, значит, дело обстоит совсем не так. Радиоактивность клешни намного больше, чем окружающей воды. С другой стороны, лет прошло много, горючее было из серии кратковременных, с того времени минуло уже три, а то и три с половиной периода полураспада. То горючее не могло стать причиной такой сильной радиоактивности. Значит… Значит, где-то вблизи должно было располагаться немалое месторождение радиоактивных элементов. Потому что, судя по данным анализа, бывший владелец клешни постоянно подвергался довольно сильному облучению.
Месторождение? Почему же его до сих пор не обнаружили гидрогеологи?
– Интересно… – пробормотал Эдик, – Интересно… – Он широкими шагами направился к трапу, поднялся в рубку и склонился к видеофону, уже включенному связистом эллинга в отрядную сеть.
Он набрал номер.
Тугие лучи прожектора лодки скользили по все более редеющим зарослям красной порфиры. Между отдельными массивами этой водоросли, лишь только корабль пересек ничем не обозначенную и все же ясно ощутимую границу заповедного района, сразу возникли широкие просеки. По ним, отмеченным лишь слабыми опознавательными огоньками, скользили подводные комбайны. Легкий гул их моторов доносился до разведчика; транспортеры, похожие на огромных бескрылых насекомых с маленькой головкой и длинным, вытянутым и все более раздувающимся брюхом, тянулись за комбайнами, прильнув к ним длинными хоботами сосущих рукавов. Наевшись досыта, они отрывались и лениво уплывали туда, где виднелось зеленоватое зарево шестнадцатого витаминного завода. Завод служил как бы маяком, и Эдик по привычке взял пеленг и сверил курс, хотя эта часть глубинного пространства была давно изучена, здесь можно было бы идти совершенно вслепую.
В рубке кораблика было тихо. Половина экипажа во главе с командиром лежала внизу в своих койках. Оставшиеся в куполе океанисты задумчиво молчали, и лишь отсчитывали про себя минуты и километры, еще отделявшие их от базы океанического отряда. Они не смотрели вниз, потому что этот пейзаж был видан десятки раз и успел даже порядком надоесть, так как в нем не было ничего необычного.
Сейчас внизу еще проплывали ровные квадраты водорослей, а слева уже открылись просторные шестиугольники радиоляриевого питомника. Там крохотные животные, заботливо опекаемые автоматами и нередко посещаемые даже людьми, безмятежно жрали в свое удовольствие и копили, копили, копили в своих щуплых тельцах атомы стронция, необходимого людям для каких-то совершенно чуждым радиоляриям целей. Здесь тоже суетились автоматические сборщики, заглатывали урожай, чтобы затем перевезти его к металлургическому комбинату, который находился за десятки километров отсюда, в самом центре своих плантаций – не только радиоляриевых, но и питомников медуз, копивших олово и свинец, и других медуз, накапливавших цинк, и похожих на кувшинчики асцидий (в этих кувшинчиках по атому откладывался необходимый людям ванадий), и других животных, водорослей и даже бактерий, поглощавших из моря – громадной ванны с чудесным раствором – и медь, и йод, и серу, и алюминий. Туда же, на металлургический комбинат, гнали свою продукцию массивные, тяжелые даже с виду глубоководные драги, день и ночь сгребавшие с морского дна – с тех глубин, где уже не росли водоросли, – конкреции, содержавшие кобальт, марганец, никель и переходящее уже в категорию редких металлов железо. Потребность человечества во всем этом непрерывно росла, а запасы не росли, запасам, когда они все уже разведаны, остается только уменьшаться, и металлы приходится доставать хоть со дна морского, вначале в переносном, а затем и в буквальном смысле.
– Как там больные, Инна? – опросил Эдик.
Так уж получилось, что теперь спрашивал Эдик. Хотя командир корабля находился на борту, никого не назначив своим заместителем, все остальные признали право Эдика спрашивать: было ясно, кто в будущем станет командовать этим кораблем – так же ясно, как и то, что Седой больше не будет им командовать, потому что долго таившийся в глубинах его организма враг – старость – в конце концов, улучив подходящий момент, все-таки напал из засады и нанес свой удар.
– По-прежнему. Валерий в сознание не приходит, состояние то же, что было с самого начала. Хорошо, что не хуже.
– Ты уверена?
– В пределах моих знаний. Может быть, врач усмотрел бы и еще что-нибудь…
– А Сандро?
– Плохо. Но тут все ясно: такие случаи бывали когда-то. Он все еще проходит декомпрессию.
– Седой спит?
– Беспокойно. Но не просыпается.
– Кстати, – вмешался Георг. – Не расскажешь ли ты, как все произошло там, в пещере? Мы уж и не чаяли увидеть тебя живой…
– Гм, – послышалось от кресла водителя.
– Я и сама удивляюсь. Сандро там ввязался в драку, а я поплыла за Валерием. Прежним курсом. Мои шестеро меня пропустили довольно вежливо. Плыла я со включенной трубкой, и того, который тащил Валерия, догнала, в общем, быстро. И тут получилось совсем интересно: трое обогнали меня и поплыли с тем, а остальные трое шли за мною, но на приличном расстоянии. Попробуй я отвернуть, они, может быть, и напали бы, а так только сопровождали. Как будто они того же хотели, что и я – словно в гости к себе приглашали…
– А потом?
– А потом они подтащили Валерия к этой самой норе… Он не пролезал – расширили вход, втащили Валерия в нору, и я направилась за ними. И они меня пропустили очень спокойно, разрешили подойти к Валерию и быть рядом с ним. Но я почувствовала, что в норе этой мы долго не протянем: циркуляции воды нет, дышать будет нечем… Попыталась выйти и Валерия вытащить, но один из них остался у входа и выпускать нас вовсе не собирался. А пока я раздумывала, что предпринять, тут и вы подошли.
– Ладно, – сказал Эдик. – Мы почти дома. Внимание…
На недалеком подводном горизонте уже возникло новое зарево, и это был наконец океанический отряд. Ажурные конструкции широким кольцом охватывали большой участок дна – ему предстояло вскоре, в результате искусственно вызванного и строго регулируемого извержения, подняться над уровнем моря и дать начало новому острову. Он станет еще одним в длинной цепи, назначением которой было изменить направление морского течения и дать новую опорную базу для освоения и прочной колонизации еще более значительных морских глубин, и со всем этим стать новой территорией для жизни и счастья людей, привыкших жить у моря.
Этим и занимались океанисты-архипелагисты – работники одного из крупнейших ответвлений океанической промышленности, в которой их отряд был очень небольшой, а корабль – совсем уж исчезающе малой величиной. Но задача экипажа – разведка участков для строительства новых островов и наблюдение за сохранением безопасных условий работы под водой – была значительно больше, чем сам этот крохотный по сравнению с океаническими подводными лайнерами кораблик. Поэтому люди с разведчика пользовались почетом, и когда лодка, поднявшись чуть выше над поверхностью огромного ребристого купола и, скользнув затем вниз, вошла в гостеприимные ворота своего эллинга, встретившие ее радостно улыбались и приветствовали, как приветствуют друзей.
Мощные компрессоры выжали воду из эллинга; стало возможно выйти из рубки и по сухому мостику, а затем – по широкому эскалатору спуститься в расположение отрядного центра; дома в этом городе помещались ниже порта.
Но члены экипажа не торопились. Они ждали, пока к порту подлетят санитарные тележки. Их было три – новенькие, и в одной из них что-то даже поскрипывало, так давно она не была в работе, что еще и не успела обкататься. Двух человек вынесли и положили на тележки, а когда санитары отправились за третьим, он сам показался в люке и, пошатываясь, вышел им навстречу.
Люди, наверное, еще плохо знали Седого, если думали, что он, пока жив, может на носилках покинуть свой корабль. Он постоял в рубке, пошатываясь, затем сделал несколько шагов к выходу – и каждый шаг был все более уверенным. На мостике он выпрямился и провел ладонью по волосам.
– Все в порядке? – спросил он у Эдика и выслушал столь же краткий ответ. – Добро. Проводите их до больницы, потом команда может быть свободной – в обычных пределах. Я иду докладывать.
Получившие вторую порцию инъекций, окутанные мягкими и прохладными лентами гипотермических бинтов, чье назначение – понизить температуру тела, замедлить кровообращение и предотвратить распространение возможной инфекции, двое все еще были без сознания. Срочно вызванный врач вздохнула, глядя на Валерия, на это красивое, но сейчас неподвижное тело, равнодушно скользнула взглядом по склонившейся над пострадавшим Инне, по ее гибкой спине и коротко стриженным волосам, и тронула рукой свою высокую и красивую прическу. Затем она решительно отстранила Инну. Носилки катились на бесшумных катках, врач шла рядом, то и дело поправляя торопливо наложенный и сползавший с правого предплечья бинт и каждый раз при этом поднимая осуждающий взгляд на Инну, словно бинтовать его могла единственно эта женщина. Инна шла по другую сторону носилок, и в ее глазах было лишь так и не исчезнувшее выражение усталости.
Одному следовало остаться в лодке, остался Эдик. Не потому, что у него не было друзей в отряде. Но они были здоровы и сейчас наверняка заняты. Инна ушла проводить Валерия в больницу. Наверное, в отряде были и другие девушки, но Эдик, пожалуй, не мог бы утверждать этого определенно.
Он остался в лодке, потому что она тоже была его другом из самых закадычных; другом, с которым он разговаривал много и задушевно. И сейчас именно этот друг нуждался в помощи больше остальных: ведь нижний люк барокамеры все-таки не открылся вовремя. Этим лодка подвела товарища, и даже очень серьезно, и чуть не подвела остальных. Почему? Эдик не верил в вину корабля, он знал, насколько этот его друг слаб и уязвим, и водитель решил прежде всего убедиться во всем.
Насвистывая, как всегда, когда он оставался наедине с лодкой, Эдик переоделся в старенький ремонтный комбинезон. Взяв инструменты, спустился в барокамеру и тщательно осмотрел обе створки нижнего люка. Он прикасался к ним нежно, словно к телу больного, но иногда нажимал и дергал сильно; так делает врач, чтобы узнать, какую боль ощущает здесь пациент. Успокаивая лодку, Эдик негромко бормотал всякую чепуху.
Здесь все оказалось в порядке; причину, по которой лодка в решающий момент запнулась при выполнении положенных действий, следовало искать в другом месте. Единственное, что водитель нашел в барокамере, был кусок клешни, отрубленный створками люка у наиболее рьяного преследователя Сандро. Это было что-то слизистое и измочаленное, похожее на до предела изжеванную палку. Эдик покачал головой и отложил трофей в сторону.
Потом он поднялся выше. Осторожными, плавными движениями раскрыл кожух, за которым находились моторы, трансмиссии и реле, управлявшие барокамерой – ее люками, давлением воздуха и контролем. Две или три минуты он стоял молча, ощупывая механизм взглядом, прежде чем коснуться его пальцами.
– Вот грязная скотина, – сказал он наконец и с досадой постучал пальцами по кожуху. Металл загудел будто с обидой.
– Да не ты – молчи уж…
Уверенно, как хирург, Эдик сунул руку в глубину механизма. Когда он вынул ладонь, пальцы оказались черными.
– Такое бы масло ему к завтраку. Чем проверять, он пошел с ней наверх…
Эдик умолк, словно сказал лишнее.
– Ну и не наше дело. А как у тебя с контролем давления?
Он присел на корточки и снова погрузил руку в недра машины.
– Конечно, ты не сработал: при таком датчике давления… Сигнал просто не дошел до автомата. Ты и заблокировал…
Эдик закрыл глаза; работали только руки.
– Как только ты закрыл люк? Тяга-то полетела: Сандро порвал.
Он помолчал.
– Сандро хоть спасал людей…
Он снова стал вытирать пальцы.
– Это так ты отдыхаешь?
Эдик резко повернул голову, потом медленно поднялся с колен.
– Ну, так… Проводила?
Инна кивнула.
– Погуляла бы еще, – сказал Эдик. Как можно более небрежным движением руки он закрыл кожух.
– Неохота, – тускло сказала она.
– Тогда отдыхай.
– Лягу спать… чуть позже. Здесь что-нибудь не в порядке?
В ее голосе Эдику послышалось что-то похожее на волнение. Он миг помедлил.
– Все в порядке. Как там Сандро?
– Так же.
Они помолчали: Эдик медленно вытирал пальцы – каждый в отдельности.
– А почему ты не спросишь – как Валерий?
Голос ее чуть дрожал. Эдик пожал плечами.
– Наверное, хорошо. Как же еще?
– Почему, почему вы все так?..
Эдику стало жаль ее.
– Мало ли что – мы. Тебе виднее.
– Он хороший. Смелый. Только…
Эдик подождал, но Инна не окончила фразы.
– Иди отдыхай, – повторил он.
– Там, на подземной станции, он спас людей, когда отказали охладители.
– А кто там заведовал охладителями?
Инна промолчала.
– Я посижу здесь, – сказала она после паузы.
– Почему здесь?
– Так.
Эдик вздохнул.
– Ладно, – согласился он и подумал, что при ней вычищать всю грязь, скопившуюся в механизме управления барокамерой, пожалуй, не стоит. Лучше подождать, пока она уйдет. Сейчас лучше заняться чем-нибудь другим. Хорошо бы отдохнуть, но пока вся работа не сделана, отдыхать невозможно – это Эдик давно знал по себе.
– Ну ладно, – проговорил он и вспомнил о перекушенной клешне. Вот хорошо – искать работу не придется, она сама плывет в руки.
Он опустился в камеру за обломком, брезгливо ухватил его кончиками пальцев и направился в лабораторию. Проходя мимо Инны, он покосился; она сидела, глядя на закрытый кожух – на заведование Валерия.
«Ну, и ладно» – сказал Эдик на этот раз про себя.
Отрезав в лаборатории несколько кусочков противно слизистой клешни, Эдик положил их в приемники: анализатора запахов – для составления картины; спектроскопического анализа – для выяснения химического состава; электронного микроскопа с автоматической фотокамерой – для фотографирования структуры тканей и в разные другие приборы. Остаток он сунул в биованну, присоединил шланги и фидеры и включил селекторный механизм, который будет теперь подбирать растворы и комбинации электротоков, чтобы ткань, отделенная от организма, все же ожила и показала, на что она способна.
Сделав все это, он прильнул к окуляру спектрографа, делая кое-какие записи для памяти. Здесь не было ничего неожиданного. Неожиданной оказалась лишь сухая дробь, внезапно раздавшаяся из того прибора, от которого он меньше всего ожидал активности. Эдик презрительно взглянул на ошибавшийся прибор и снова задал весь цикл анализа. Прибор подчинился Эдику, как подчинялось все на лодке, и все же затрещал вновь. Выражение снисходительности исчезло с лица водителя. С минуту он раздумывал, вытянув губы трубочкой, потом покачал головой, вынул из спектроанализатора барабанчик с пленкой и заложил его в проектор. Затем кивнул, словно нашел именно то, чего ждал.
– Эге, – сказал он и слегка присвистнул. – Похоже, что здесь основательное месторождение. А я уже собирался идти ругаться с атомэнергетиками, чтобы они не теряли, где попало, свое горючее.
И в самом деле. Вода в ущелье обладала повышенной радиоактивностью, а это, на худой конец, могло означать, что именно здесь потерян контейнер с атомным горючим. Это случилось давно, Эдика еще не было на свете, да и сама океаника была еще очень молода, и на подводных станциях еще устанавливались атомэнергетические реакторы. Тогда-то однажды и произошла авария, в результате которой был потерян один маленький контейнер. Его искали, но не нашли; было решено, что он во время сопровождавшего катастрофу взрыва двигателя разлетелся на мелкие кусочки вместе с горючим. Да и все данные указывали, что это именно так и произошло: был найден даже осколок стенки. Участок был объявлен угрожаемым, но через несколько лет, когда при самых тщательных исследованиях никакой радиоактивности не было обнаружено, запрещение плавания в этих местах сняли. Даже тогда еще Эдика не было на свете… Сегодня, когда Седой сказал о повышенной радиоактивности, Эдик решил было, что контейнер или его начинку могло забросить в эту пещеру, о которой люди до сих пор не знали; самые неожиданные открытия нередко делаются на пороге собственного дома.
Но раз повышенной радиоактивностью обладают не только вода, но и останки многоногов, значит, дело обстоит совсем не так. Радиоактивность клешни намного больше, чем окружающей воды. С другой стороны, лет прошло много, горючее было из серии кратковременных, с того времени минуло уже три, а то и три с половиной периода полураспада. То горючее не могло стать причиной такой сильной радиоактивности. Значит… Значит, где-то вблизи должно было располагаться немалое месторождение радиоактивных элементов. Потому что, судя по данным анализа, бывший владелец клешни постоянно подвергался довольно сильному облучению.
Месторождение? Почему же его до сих пор не обнаружили гидрогеологи?
– Интересно… – пробормотал Эдик, – Интересно… – Он широкими шагами направился к трапу, поднялся в рубку и склонился к видеофону, уже включенному связистом эллинга в отрядную сеть.
Он набрал номер.
8
Через несколько минут изображение Эдика погасло на экране аппарата, находящегося на другом конце провода. Огромная, с толстыми, поросшими кустиками волосков пальцами, рука повернула выключатель в то время, как глаза великана обратились к сидевшему напротив Седому.
Успевший проводить больных и убедиться, что в больнице все в лучшем, самом океаническом порядке, успевший даже выслушать обычные для таких случаев заверения врачей, что будет сделано все, что только возможно (заверения правдивые и ни к чему не обязывающие), и даже простить ради этого врачу ее высокую прическу, которую, по его мнению, можно было носить в институте красоты, но никак не среди океанистов, седой командир разведывательного кораблика полулежал сейчас в длинном и широком кресле в кабинете начальника отряда. Слова встречи были сказаны, все, о чем следовало доложить, – доложено. Теперь, выслушав сказанное Эдиком по видеофону, Седой задумчиво покачивал головой. Начальник отряда кашлянул, и на его плосковатом лице, на котором вместо усов росли какие-то чахлые пучки волос, а больше никакой растительности не было вовсе, явственно проступило беспокойство.
Успевший проводить больных и убедиться, что в больнице все в лучшем, самом океаническом порядке, успевший даже выслушать обычные для таких случаев заверения врачей, что будет сделано все, что только возможно (заверения правдивые и ни к чему не обязывающие), и даже простить ради этого врачу ее высокую прическу, которую, по его мнению, можно было носить в институте красоты, но никак не среди океанистов, седой командир разведывательного кораблика полулежал сейчас в длинном и широком кресле в кабинете начальника отряда. Слова встречи были сказаны, все, о чем следовало доложить, – доложено. Теперь, выслушав сказанное Эдиком по видеофону, Седой задумчиво покачивал головой. Начальник отряда кашлянул, и на его плосковатом лице, на котором вместо усов росли какие-то чахлые пучки волос, а больше никакой растительности не было вовсе, явственно проступило беспокойство.