– А вернулись вы – сюда или, может быть, в ваше городское жилье?
Зоя нахмурилась. Через несколько секунд ответила:
– Не помню. Кажется, туда… Но раз мы здесь – значит сюда? Странно: не помню, как я добиралась. Хотя сама была за рулем.
– Или – должны были быть.
– Вы хотите сказать…
– Пока только то, что вы не помните, как и куда возвращались. Просто вы знаете, что должны были вернуться, раз сегодня оказались здесь. Но на самом деле, Зоя, вы не возвращались.
– Вы хотите сказать, что Георг…
– Георг сейчас, вероятно, находится на своей даче, в таком же домике. Вместе со своей женой Зоей.
– Простите, Юниор, вы спятили. Кто же в таком случае я, по-вашему?
– Вы – копия, Зоя. Прекрасная, с великой точностью выполненная копия той Зои, настоящей.
– Нет, – отмахнулась она, – вы заговариваетесь. Точно так же я могу сказать, что вы – не Юниор, а копия Юниора. Что изменится?
Он прищурился.
– Ничего, кроме одного обстоятельства. Все, что вы видите вокруг – и вы сами в том числе, – существует только благодаря полю, которое генерирует придуманные Георгом устройства. Они в моем корабле. Стоит мне выключить это поле, как исчезнет все: дом, деревья, трава, – все, кроме корабля, самой этой планеты и меня. Вот доказательство того, что я не копия, а реальный человек.
– Я тоже не исчезну! Попробуйте хоть сейчас.
– Поверьте, Зоя…
– В это – не могу. Лучше поверьте вы, что я такой же реальный человек. Я Зоя, жена Георга. Выходит, по-вашему, я не способна разобраться, кто я – человек или копия? Простите, Юниор, но вы ничего не понимаете.
– Хорошо. Готов согласиться с вами – если вы объясните мне, каким образом оказались на этой планете, рядом со мной, с моим кораблем. Объясните, чтобы я смог поверить в это, – и я с радостью соглашусь с вами.
– Если бы я это понимала… Но все не так, как вы думаете. Раз мы с вами находимся на другой планете – значит вас каким-то образом обманули, и вы, думая, что везете копию, привезли сюда меня.
– Невозможно. Вы представляете, сколько времени я был в полете?
– Я тоже летела с вами. Наверное, меня как-то усыпили, и я проспала все время.
– Даже если не прибегать к анабиозу, это было бы связано с великими сложностями, в этом-то я разбираюсь. Да, конечно, вы тоже летели сюда на борту того же корабля. Но не в таком виде. В виде программы, Зоя. Очень сложной, но всего лишь программы для Комбинатора. По сути, это – матрица на атомном уровне, ее развертка…
– Не хочу слышать ничего подобного. Вы путаете, Юниор. Или обманываете. В любом случае я не могу вам поверить. И не хочу.
Да, поежился Юниор, нелегкая работа: убеждать в чем-то подобном женщину. Копию женщины, – тут же поправился он, – но это ничуть не лучше. Так или иначе, уже можно засвидетельствовать, что копия точна и обладает всеми, насколько я могу судить, качествами оригинала. Но, собственно… в каком-то сиюминутном смысле она права: а какая разница, кто она? Пока она существует, с этим нет проблем, а когда перестанет существовать – проблем и вовсе не окажется. Черт, как просто: когда перестанет существовать!
– Почему вы молчите, Юниор? Говорите, а то у вас сейчас такое лицо, что мне делается страшно.
– Ну что вы, Зоя, – сказал он, проведя рукой по лбу. – Бояться тут как раз нечего. Мы с вами оказались в маленьком, удобном, очень ладно устроенном мире. Нам здесь никто и ничто не грозит… кроме нашей собственной неосторожности. Я объясню вам сейчас несколько правил, какие вам придется соблюдать, хотите вы того или нет… О чем вы задумались?
– О Георге. Что могло побудить его так поступить со мной?
– Опять вы об этом. Повторяю: по отношению к своей жене он не совершил ничего плохого. Лишь снял с нее матрицу; как это происходило – осталось в вашей памяти.
– Ага, видите: в моей!
– Нет смысла говорить об этом. Представьте себе, что в тот миг Зоя раздвоилась, возникли две одинаковые Зои, но право считаться настоящей осталось у той, другой – предположим, так постановил Верховный суд. А вас судьба занесла сюда. Устраивает вас такой вариант?
– Не знаю. Подумаю. Боюсь, я слишком утомляла его. Наверное, многое могло быть иначе. Но я не ожидала…
– Зоя! Будет лучше, если об этом вы станете размышлять потом. А сейчас наберитесь терпения и выслушайте то, что я скажу. Те самые правила. Впрочем, может быть, я неудачно выразился: даже не правила, а просто… вынужденные, так сказать, условия нашего существования. Первое: вы не станете пытаться угощать меня чем бы то ни было, кроме чистой воды из пруда. Я не могу есть вашей пищи. Для вас здесь доступно все. Для меня – нет. Во всяком случае во всем, что касается еды.
– Бедняга! Вы умрете с голоду, а я буду объедаться на ваших глазах.
– У меня на борту достаточно припасов.
– Тогда может получиться как раз наоборот. Потому что у меня – только то, что в холодильнике. Или здесь есть магазины? Не уверена, однако, что у меня деньги с собой.
– Думаю, голодной вы здесь не останетесь. В конце концов, мои-то припасы пригодны для вас так же, как для меня.
– Выгодно быть моделью, не правда ли?
– Возможно. Это правило вам понятно, Зоя?
– Оно не особенно сложно.
– Будете его выполнять?
– Мне вовсе не улыбается остаться здесь одной. С вами можно хоть поговорить…
Нельзя сказать, чтобы в сказанном заключалось что-то оскорбительное, и все же Юниору последние слова Зои не очень понравились. Почудился какой-то оттенок пренебрежения. Что она: сравнивает его с Георгом, что ли? Георг – мощнейший ум, но во всем прочем Юниор, пожалуй, более годился для того, чтобы представлять род человеческий перед всяческими Курьерами.
Он, однако, постарался не показать обиды.
– И второе. Вы можете идти куда угодно и делать что угодно. Но корабль для вас – табу. Подходить к нему можно, но заходить в люк – ни в коем случае!
– У вас там страшные тайны? Может быть, вы – Синяя Борода? И в корабле – тела погубленных вами женщин?
– Я прошу, отнеситесь к моим словам серьезно. Нельзя. Там вы сразу выйдете из-под контроля поля, и… будет плохо – вам, мне, всему этому миру.
– Это слишком неопределенно. Что же случится со мной?
Юниор вздохнул. Чтобы разговаривать с женщинами, нужно иметь куда больше терпения, чем для исследования планет.
– Вы мгновенно погибнете.
– Правда? В таком случае, спасибо.
– Не понимаю…
– Вы мне указали выход – в случае, если я окончательно отчаюсь.
– Зоя!
– Вы испугались за меня? Как трогательно… Но нет, вряд ли. Вы испугались за ваш корабль. И за самого себя. Это ближе к истине, правда? Я понимаю, Юниор: высвобождение энергии, взрыв большой силы и так далее. Но почему я должна думать обо всем, что будет после меня? Вы сами и все остальные, поставившие меня в такое положение – много ли думали вы обо мне? Не очень, не так ли? А еще вернее – совсем не думали.
– Зоя, упреки ваши справедливы, но заслужил их в первую очередь Георг. Поверьте, я не просил его смоделировать именно вас, и никто другой, наверное, не просил тоже. Но раз жизнь поставила нас в такие условия – будем как-то жить, вот все, что я могу сказать. Что касается корабля, то… Неужели вы не понимаете? Да, корабль в какой-то мере пострадает, я, наверное, тоже, если окажусь рядом. Но главное не в этом. То, о чем вы подумали, – не выход для вас. Ни такой, ни какой-либо другой способ уйти. Потому что Комбинатор мгновенно сделает вас заново. И вы появитесь тут такой же, какой я увидел вас два часа назад.
– Вы правы, – сказала Зоя после паузы. – Об этом я не подумала. Хорошо, мой отважный капитан. Обещаю вам даже не приближаться к вашей монашеской обители. При условии, что вы не будете оставлять меня надолго в одиночестве. Я привыкла, чтобы вокруг были люди. Когда мне захочется побыть одной, я буду специально просить вас.
– Согласен, Зоя. Я тут не очень занят, и…
– А сейчас у вас есть какие-нибудь дела в корабле?
– Сейчас? Пожалуй, нет.
– Тогда найдите дело. Вы удивлены? Именно сейчас мне нужно побыть одной. Поймите: у меня есть над чем подумать.
– Я понимаю. Хорошо. Я найду, чем заняться. А когда захотите видеть меня, приходите… приходите к пруду. Там я увижу вас, не покидая корабля.
– Лучше так: приходите ко мне обедать. Можете захватить с собой ваши припасы. А до обеда будем заниматься каждый своими делами. Идет? В таком случае, я не прощаюсь.
Если захотеть, в таком хозяйстве, как корабль, всегда можно найти дело. Прежде всего, необходимо проверить состояние Кристалла: все ли в порядке у растущего младенца, не нуждается ли он во вмешательстве человека. Младенец не нуждался. Тем лучше. Все-таки Юниор проторчал в ремонтном отсеке около инкубатора больше часа: здесь он не позволял себе никакой поверхностности, любое упущение могло потом обойтись слишком дорого. Из ремонтного отсека он направился в приборный. Распломбировал дверь, запертую в последний раз еще на Земле, и тут же продиктовал для записи в журнале, когда и почему это было сделано: для подготовительных работ по замене Кристалла. В отсеке было тесно, двигаться там приходилось с осторожностью, заранее обдумывая каждый шаг, каждое движение. Только для того, чтобы добраться до капсулы Кристалла, понадобилось не менее десяти минут. Пока предстояла не самая серьезная часть работы: надо было удалить из капсулы остатки старого Кристалла, ту кашицу, в которую он превратился, – перекачать ее в небольшой металлический контейнер, который потом дать Умнику для анализа и утилизации остатков. Космос – не такое место, где что-то может пропадать без толку, такое можно позволить себе разве что в Приземелье. Затем – промыть капсулу, чтобы она была готова принять нового жильца. Работа была не очень срочной, но раз выпало время – отчего же не сделать ее заблаговременно?
Прежде чем промыть капсулу, Юниор вспомнил, что еще не завтракал сегодня. И напрасно. Обед обедом, но есть хотелось сейчас. Он попросил Умника приготовить что-нибудь легкое и позавтракал у себя: его просили находиться в корабле, и он не собирался спускаться на землю до обеда. Единственное, что он позволил себе за завтраком – включить обзорные экраны. На них парк был виден почти целиком. Зою он увидел почти сразу: выйдя из-за деревьев, она медленно шла к пруду, опустив голову, помахивая сломанной где-то веткой. Подошла, бросила ветку, села у самой воды, натянув платье на колени, подперла голову руками, не отрываясь, смотрела на воду. Юниору стало жаль ее, невыносимо жаль. Что-то не так было придумано Георгом, и удивительно, как такой эксперимент вообще разрешили. Хотя… Если рассказывать о нем в общих чертах, то все получается гладко и мило: вместе с моделями представителей флоры и фауны будут созданы также модели людей – для демонстрации полной картины нашего мира. Очень пристойно. Кто жалеет модели? Они же не живые. Так думают все, хотя никто не знает, где кончается неживое и начинается живое. Нет, в теории все вполне приемлемо. А на практике – первый случай практики возник вот сейчас, у Юниора. И он, откровенно говоря, просто не знал, что ему теперь с этой практикой предпринять.
Зоя все еще сидела, когда он, вздохнув, выключил экраны и снова пошел в приборный отсек. Он возился там до самого обеда. Потом потребовал у Умника сухой паек и почти бегом направился к люку.
Зоя встретила его перед домом. Юниор всмотрелся в ее лицо. Но так и не смог понять – тяжелы ли были ее мысли и переживания, много ли она плакала, кого и как проклинала. А может быть, взвесив все обстоятельства, смирилась с ролью модели, искусственно созданного существа с коротким веком? Выражение лица женщины было безмятежным, глаза – ясными, голос – ровным и спокойным.
– Ого, Юниор, вы пригласили гостей? Для чего же такое обилие? Извечный мужской инстинкт добытчика и кормильца, понимаю. Ничего, излишек положим в холодильник, пригодится в следующий раз. Я вижу, здесь у вас все – быстрого приготовления. Конечно, в пути вам некогда возиться… Жаль, это не позволит мне полностью проявить мое умение. Я вкусно готовлю. К сожалению, вы не бывали у нас в гостях на Земле. Ничего, потом, когда возвратитесь, непременно приходите. Мы угостим вас на славу. Я… или она, не знаю теперь, как говорить. Но для вас разницы не будет.
Болтая так, Зоя поднялась на крыльцо, пошла в кухню. Юниор следовал за нею, как привязанный. Там, на плите, что-то уже доспевало, запахи были манящими. Юниор проглотил слюну. Действительно, обидно, что не придется ничего попробовать.
– Вы не возражаете, если я посмотрю ваши запасы?
Он открыл холодильник, посмотрел одно, другое. Все выглядело точно так же, как на Земле. Прекрасная работа. Продуктов, правда, оказалось не так уж много.
– Это все, что у вас есть?
– Я же вам говорила. Скажите, Юниор: мы долго будем жить здесь?
Юниор ответил не сразу:
– До конца ремонта еще… еще около трех недель.
– А потом? Вам надо будет лететь дальше?
– Э… Ну, строго говоря…
– А этот мир – он так и останется? Постойте, я и забыла: ведь весь этот мир, и я в том числе, – мы можем существовать, лишь пока вы с кораблем поддерживаете нас. Значит, улетая, вы разрушите этот славный уголок?
Юниор молчал.
– И меня в том числе? И вам не будет жалко меня?
Отвернувшись, он глядел в окно.
– Юниор, ведь убивать женщин – очень плохо.
«Да не женщина ты!» – хотелось крикнуть ему, но вместо этого произнес:
– Да перестаньте же, ради Бога!..
Зоя удовлетворенно улыбнулась. Кажется, ей того и нужно было: вывести его из себя. Пигмалион чертов, осуждал себя Юниор, незадачливый критский властитель…
– Хорошо, капитан, я больше не буду, – кротко сказала она, улыбаясь глазами. – Прошу к столу. И не сердитесь на меня. На женщин вообще бесполезно сердиться. Мы никогда не бываем виноваты. Вы не обиделись? Простите, я не хотела сделать вам больно.
– Ничего, – буркнул Юниор.
– Значит, не сердитесь? Тогда я разрешаю поцеловать мне руку.
Зоя протянула руку. Черт знает, что происходит, – раздражался Юниор, послушно целуя руку и невольно вдыхая ее запах. – Интересно, все кретины в институте, с Георгом во главе – они что, не могли заранее подумать о том, что свертывать этот мир потом будет очень и очень не просто? Но ведь не обязательно же свертывать… Черт, все не так, как надо… А впрочем – еще три недели впереди, их еще прожить надо, пришибет меня каким-нибудь деревом или утону в пруду, да мало ли что может случиться…
– Довольно, довольно, капитан. – Зоя отняла руку. – Верю, что вы меня простили.
Некоторое время они обедали молча. Под конец Зоя принесла кофе.
– Это ваш, капитан. – Зоя придвинула к нему второй кофейник. – Не бойтесь, я не добавила ничего из своих запасов. Не собираюсь покушаться на вашу жизнь. И вообще, принимаю все ваши условия. Но у меня есть и свои.
– Заранее согласен на них, – поспешно сказал Юниор.
– Не беспокойтесь, они не содержат ничего, что было бы вам не под силу. По-вашему, я – модель, фикция – я вспомнила, что Георг называет их именно так. Скажу откровенно: я и сейчас уверена, что это не так, что я – это я… Но не вижу способа убедить вас. Так вот, я хочу, чтобы три недели, или сколько мы с вами будем находиться здесь, вы относились ко мне не как к модели, но как к женщине.
– Постараюсь. – Юниор склонил голову. – Боюсь только, что мое воспитание в этой области…
– Не бойтесь, я буду вам подсказывать. И не огорчайтесь: три недели – не такой уж долгий срок. Поверьте, я успела о многом подумать. И пока вижу для себя лишь один выход: жить так, как будто ничего не произошло. Вы хотите возразить?
– Ничуть, Зоя. Я рад…
– Рады, что не устраиваю вам истерик? Не могу гарантировать, Юниор, все может случиться. Но буду стараться, чтобы этого не было, обещаю. – Она встала. – Кстати, в следующий раз мыть посуду будете вы. А сейчас – каковы ваши планы на остаток дня и вечер? Есть что-то неотложное?
– Нет.
– Тогда проводите меня. Хочу загорать и купаться.
– С удовольствием.
– Что же вы стоите как истукан? Дайте мне руку!
Он покорно протянул руку.
– А в другую возьмите вот это.
Юниор ухватил объемистую, но не тяжелую сумку.
– Идемте!
И они сошли с крыльца.
Юниор считал купанье после обеда вредным. Побарахтавшись, он вылез и разлегся, расслабился, блаженно переживая возможность никуда не спешить, ничего не делать – просто лежать, ощущая, как течет неторопливое время. Зоя плавала долго, настойчиво, словно выполняла урок, вертелась в небольшом пруду как белка в колесе. Вылезла она, когда совсем уже иссякли силы и холод стал добираться до костей, хотя вода была теплой. Переводя дыхание, подошла к Юниору, немного постояла, глядя на него сверху вниз; по телу ее пробегала дрожь, и Юниор не утерпел – упрекнул:
– Ну, можно ли так, Зоя…
– Можно. – Она легла на траву рядом с ним. – Я вся промерзла, – и на его инстинктивное движение в сторону ответила: – Да согрейте же меня, я дрожу!
Юниор почувствовал, как она прижалась к нему прохладным телом, и сделал усилие, чтобы не думать о том, что, хочешь не хочешь, само шло в голову.
– Вы так любите купаться? Обязательно до судорог?
– Любила… – не сразу ответила Зоя. – А впрочем, нет. Не так. Но теперь – другое дело.
– Почему?
Этого спрашивать, пожалуй, не следовало. Он поздно спохватился.
– Надо успеть накупаться.
– Зоя… – проговорил Юниор почти умоляюще.
– Ничего. Пусть это вас не волнует. Знаете, Юниор, в этом есть даже что-то хорошее. В случае, если правда на вашей стороне, конечно. Нечто успокаивающее есть в этом. Знаешь, что не доживешь до старости, что тебе не грозит немощь, когда сама себе станешь в тягость. Есть, наверное, своя прелесть в том, чтобы умереть молодой.
– Зоя!
– Хорошо, не буду, не буду. Давайте говорить о чем-нибудь другом. Лучше, если веселом. Вы извините меня, Юниор, понимаете, странное состояние: я ведь знаю, что ошибаетесь вы и я никакая не модель, не копия, не фикция, знаю, что я – Зоя, обыкновенная женщина, не продукт науки и техники, знаю… И все же где-то, каким-то уголком души верю вам. Нелепо, правда? Кто может знать обо мне лучше, чем я сама? Но вот я невольно начинаю думать и вести себя так, как должна была бы вести себя эта самая фикция. Потому, наверное, что я очень впечатлительна, меня всегда было легко в чем-то убедить.
– Понимаете ли…
– И еще. Получается, что я могу говорить о себе уже как бы со стороны, как бы о той, что осталась на Земле с Георгом и существует сейчас сама по себе. Даже посплетничать немного. Смешно, правда? Хотите, посплетничаем?
– Если вам доставит удовольствие…
– Огромное! Я ведь страшная сплетница в душе, только всегда старалась не позволять себе этого: сплетничать неприлично. А теперь… Никто третий нас не услышит, а вы никому не станете рассказывать, правда?
– Никому, – честно пообещал Юниор. – О ком же мы будем сплетничать?
– Да обо мне же, неужели не поняли? Ну, кто первый? Давайте вы.
– Зоя, да что же я могу сказать о вас? Я вас совершенно не знаю!
– Неправда. Мы с вами знакомы уже несколько дней, сейчас целый день находимся вместе, разговариваем – не может быть, чтобы у вас не возникло никаких мыслей обо мне, никаких мнений. Я же все-таки не пустое место!
– Ну что вы. Нет, разумеется.
– Вот и говорите все, что вы обо мне думаете.
– Будь по-вашему. Попробую.
– Ну же! Я жду!
– Я думаю, Зоя.
– Вы очень медленно думаете, Юниор, – сказала она, подождав еще.
Но Юниор по-прежнему молчал. Потому что, еще не начав говорить, вдруг понял, понял неопровержимо: ему до боли жаль эту беззащитную женщину, которая, испытывая смертельный страх, все же старается быть храброй. Именно женщину, а не какую-то там фикцию. Потому что она и есть женщина. Самая настоящая. Разве, в конце концов, имеет значение – каким путем появилась она на свет? Пусть ее и не баюкала мать, пусть она не играла в детские игры, не переживала свою первую любовь и так далее – но ведь это для других она не переживала и только сегодня возникла, а для нее самой все это было, она получила все это вместе с памятью, где только и может храниться все, что было. И что с того, что где-то в другом мире существует еще одна женщина с той же памятью, хранящей то же прошлое? Они не встретятся никогда, пути их не пересекутся, и независимо от того, погибнет ли эта Зоя через три недели или проживет еще десятки лет, – отныне дороги ведут обеих женщин в разных направлениях, и уже по одному этому обе они – настоящие. Она просто, так сказать, незаконная дочь цивилизации; но разве незаконные дети имеют меньше прав на жизнь, чем те, чье рождение состоялось под сенью закона?
Как же она страшно одинока здесь, бедный ребенок, как ей, должно быть, тоскливо от сознания, что она тут – одна, и всегда будет одна, до самого конца… Что у нее нет будущего, одно только прошлое – и без всякой ее вины, а просто потому, что Георгу захотелось, чтобы человечество было представлено Курьеру именно его женой. Хотя, собственно, что было делать Георгу? Любая женщина испытывала бы то же самое, и честный человек в таком случае… Черт его знает, что должен делать в таком случае честный человек! Отказаться от задачи? Но как это бывает трудно для того, кто весь – в этой задаче…
– Георг, наверное, очень любил вас, Зоя.
– Да. Особенно сначала.
– Нет. И сейчас.
– Наверное… Но по-своему. Если вы хоть немного его знали, то должны были понять: у него все и всегда по-своему. Не так, как у других.
– И любовь?
– Тоже. Он очень замкнут и боится внешних проявлений чувства.
– Но вы все же знали.
– Ну, конечно же; каждая женщина – когда это есть… В Георге, кстати, как ни странно, тоже было многое от женщины.
– Вы имеете в виду – от матери? Вы ее знали?
– Нет. Я имею в виду какие-то женские, чисто женские черты характера. Он – человек резких переходов. От необычайной широты взглядов – к крайней узости. От любви – к ненависти. Мгновенно и, порой могло показаться, беспричинно. Но на самом деле причины всегда были – с его точки зрения. Такое чаще свойственно женщинам, вам не кажется?
– Ну, какой из меня знаток женских характеров, Зоя!
– Тогда поверьте мне: так оно и есть.
– Вы имели в виду широту его научных воззрений?
– Тут моя очередь сказать: какой я знаток научных проблем! Нет, я подразумевала – вообще, в жизни. И относительно меня. Еще одна черта, которую я считаю женской: если он успевал уверить себя в чем-то, это становилось для него непреложной истиной. Думаю, в работе это нередко помогало, потому он и добивался порой успеха там, где другие отступались. Но в жизни… – Зоя помолчала. – Например, он, кажется, уверил себя в том, что у меня есть кто-то, кроме него. Друг, одним словом.
– Гм, – сказал Юниор. – А он и на самом деле был?
– Это ведь не имеет значения! Важно то, что он в это поверил. Что бы сделали вы на его месте?
– Не знаю, Зоя. Не разбираюсь ни в этой этике, ни в обычаях нашего времени. Опыта у меня маловато, я ведь большую часть жизни провожу в одиночестве. Не хотелось бы вообще говорить на эту тему. В конце концов, вы лучше знаете, как вам жить.
– Юниор! Почему вдруг такая сухость?
– Сухость? Не знаю, мне кажется, я…
– Вы ревнуете меня? К тому, что могло быть?
– Но послушайте, Зоя! Я ведь… Мы с вами ведь…
– А это не имеет значения. Разве ревнуешь только тех, кто тебе принадлежит? Ничуть не бывало. И никакая логика тут не помогает. И вас она не спасет. Знаете что, Юниор? Раз мы все равно сплетничаем наедине, без права и возможности передачи третьим лицам, давайте уж будем откровенны и правдивы друг с другом. Будем говорить правду, одну только правду…
– Но не всю правду?
– Всю. Иначе нет смысла.
Юниор вздохнул.
– Трудно, Зоя.
– Мне еще труднее. Но… иногда это нужно. А будет ли у меня еще такой случай? Сразу предупреждаю: ни одному из нас такая откровенность не дает никаких прав. Сплетничаем, только и всего! Соглашайтесь! А чтобы вам было легче, начну я. И даже сниму запрет. Слушайте, Юниор: на самом деле никаких друзей у меня не было. Вы понимаете, что я имею в виду. Не было – хотя иногда со стороны и можно было вообразить нечто такое. И вот для чего я снимаю запрет: когда вы вернетесь на Землю и встретите Георга, передайте ему это. Тогда сразу станет легче жить той мне… той Зое, что рядом с ним. Она ведь никогда этого ему не скажет. Хотя бы из гордости. Обещаете?
– Если встречу – да.
– Видите, насколько я откровенна. Теперь ваша очередь. Согласны?
Юниору не хотелось соглашаться. Но он уже понял: чего бы она ни попросила, он сделает все. И не только потому, что даже в старину последнее желание приговоренного к смерти удовлетворяли. Не только поэтому.
– Я готов, Зоя.
– Так отвечайте!
– Спрашивайте.
– Я спросила. О ревности.
– Ревную ли я вас?.. Да.
– Сильно?
– Видимо, достаточно.
– У вас остался кто-то на Земле?
– Отец.
– Я имею в виду женщину.
– Не знаю.
– Юниор!
– Чистая правда. Я думаю, что у меня там не осталось женщины. Но не уверен, что она думает так же.
– Вы поссорились с нею?
– Мы ссорились не раз. Я уходил и возвращался – или заставлял уйти ее, а потом тащил обратно.
– И она возвращалась?
– Ненадолго. Но ведь я и не бывал на Земле подолгу.
– Она вас любит?
Зоя нахмурилась. Через несколько секунд ответила:
– Не помню. Кажется, туда… Но раз мы здесь – значит сюда? Странно: не помню, как я добиралась. Хотя сама была за рулем.
– Или – должны были быть.
– Вы хотите сказать…
– Пока только то, что вы не помните, как и куда возвращались. Просто вы знаете, что должны были вернуться, раз сегодня оказались здесь. Но на самом деле, Зоя, вы не возвращались.
– Вы хотите сказать, что Георг…
– Георг сейчас, вероятно, находится на своей даче, в таком же домике. Вместе со своей женой Зоей.
– Простите, Юниор, вы спятили. Кто же в таком случае я, по-вашему?
– Вы – копия, Зоя. Прекрасная, с великой точностью выполненная копия той Зои, настоящей.
– Нет, – отмахнулась она, – вы заговариваетесь. Точно так же я могу сказать, что вы – не Юниор, а копия Юниора. Что изменится?
Он прищурился.
– Ничего, кроме одного обстоятельства. Все, что вы видите вокруг – и вы сами в том числе, – существует только благодаря полю, которое генерирует придуманные Георгом устройства. Они в моем корабле. Стоит мне выключить это поле, как исчезнет все: дом, деревья, трава, – все, кроме корабля, самой этой планеты и меня. Вот доказательство того, что я не копия, а реальный человек.
– Я тоже не исчезну! Попробуйте хоть сейчас.
– Поверьте, Зоя…
– В это – не могу. Лучше поверьте вы, что я такой же реальный человек. Я Зоя, жена Георга. Выходит, по-вашему, я не способна разобраться, кто я – человек или копия? Простите, Юниор, но вы ничего не понимаете.
– Хорошо. Готов согласиться с вами – если вы объясните мне, каким образом оказались на этой планете, рядом со мной, с моим кораблем. Объясните, чтобы я смог поверить в это, – и я с радостью соглашусь с вами.
– Если бы я это понимала… Но все не так, как вы думаете. Раз мы с вами находимся на другой планете – значит вас каким-то образом обманули, и вы, думая, что везете копию, привезли сюда меня.
– Невозможно. Вы представляете, сколько времени я был в полете?
– Я тоже летела с вами. Наверное, меня как-то усыпили, и я проспала все время.
– Даже если не прибегать к анабиозу, это было бы связано с великими сложностями, в этом-то я разбираюсь. Да, конечно, вы тоже летели сюда на борту того же корабля. Но не в таком виде. В виде программы, Зоя. Очень сложной, но всего лишь программы для Комбинатора. По сути, это – матрица на атомном уровне, ее развертка…
– Не хочу слышать ничего подобного. Вы путаете, Юниор. Или обманываете. В любом случае я не могу вам поверить. И не хочу.
Да, поежился Юниор, нелегкая работа: убеждать в чем-то подобном женщину. Копию женщины, – тут же поправился он, – но это ничуть не лучше. Так или иначе, уже можно засвидетельствовать, что копия точна и обладает всеми, насколько я могу судить, качествами оригинала. Но, собственно… в каком-то сиюминутном смысле она права: а какая разница, кто она? Пока она существует, с этим нет проблем, а когда перестанет существовать – проблем и вовсе не окажется. Черт, как просто: когда перестанет существовать!
– Почему вы молчите, Юниор? Говорите, а то у вас сейчас такое лицо, что мне делается страшно.
– Ну что вы, Зоя, – сказал он, проведя рукой по лбу. – Бояться тут как раз нечего. Мы с вами оказались в маленьком, удобном, очень ладно устроенном мире. Нам здесь никто и ничто не грозит… кроме нашей собственной неосторожности. Я объясню вам сейчас несколько правил, какие вам придется соблюдать, хотите вы того или нет… О чем вы задумались?
– О Георге. Что могло побудить его так поступить со мной?
– Опять вы об этом. Повторяю: по отношению к своей жене он не совершил ничего плохого. Лишь снял с нее матрицу; как это происходило – осталось в вашей памяти.
– Ага, видите: в моей!
– Нет смысла говорить об этом. Представьте себе, что в тот миг Зоя раздвоилась, возникли две одинаковые Зои, но право считаться настоящей осталось у той, другой – предположим, так постановил Верховный суд. А вас судьба занесла сюда. Устраивает вас такой вариант?
– Не знаю. Подумаю. Боюсь, я слишком утомляла его. Наверное, многое могло быть иначе. Но я не ожидала…
– Зоя! Будет лучше, если об этом вы станете размышлять потом. А сейчас наберитесь терпения и выслушайте то, что я скажу. Те самые правила. Впрочем, может быть, я неудачно выразился: даже не правила, а просто… вынужденные, так сказать, условия нашего существования. Первое: вы не станете пытаться угощать меня чем бы то ни было, кроме чистой воды из пруда. Я не могу есть вашей пищи. Для вас здесь доступно все. Для меня – нет. Во всяком случае во всем, что касается еды.
– Бедняга! Вы умрете с голоду, а я буду объедаться на ваших глазах.
– У меня на борту достаточно припасов.
– Тогда может получиться как раз наоборот. Потому что у меня – только то, что в холодильнике. Или здесь есть магазины? Не уверена, однако, что у меня деньги с собой.
– Думаю, голодной вы здесь не останетесь. В конце концов, мои-то припасы пригодны для вас так же, как для меня.
– Выгодно быть моделью, не правда ли?
– Возможно. Это правило вам понятно, Зоя?
– Оно не особенно сложно.
– Будете его выполнять?
– Мне вовсе не улыбается остаться здесь одной. С вами можно хоть поговорить…
Нельзя сказать, чтобы в сказанном заключалось что-то оскорбительное, и все же Юниору последние слова Зои не очень понравились. Почудился какой-то оттенок пренебрежения. Что она: сравнивает его с Георгом, что ли? Георг – мощнейший ум, но во всем прочем Юниор, пожалуй, более годился для того, чтобы представлять род человеческий перед всяческими Курьерами.
Он, однако, постарался не показать обиды.
– И второе. Вы можете идти куда угодно и делать что угодно. Но корабль для вас – табу. Подходить к нему можно, но заходить в люк – ни в коем случае!
– У вас там страшные тайны? Может быть, вы – Синяя Борода? И в корабле – тела погубленных вами женщин?
– Я прошу, отнеситесь к моим словам серьезно. Нельзя. Там вы сразу выйдете из-под контроля поля, и… будет плохо – вам, мне, всему этому миру.
– Это слишком неопределенно. Что же случится со мной?
Юниор вздохнул. Чтобы разговаривать с женщинами, нужно иметь куда больше терпения, чем для исследования планет.
– Вы мгновенно погибнете.
– Правда? В таком случае, спасибо.
– Не понимаю…
– Вы мне указали выход – в случае, если я окончательно отчаюсь.
– Зоя!
– Вы испугались за меня? Как трогательно… Но нет, вряд ли. Вы испугались за ваш корабль. И за самого себя. Это ближе к истине, правда? Я понимаю, Юниор: высвобождение энергии, взрыв большой силы и так далее. Но почему я должна думать обо всем, что будет после меня? Вы сами и все остальные, поставившие меня в такое положение – много ли думали вы обо мне? Не очень, не так ли? А еще вернее – совсем не думали.
– Зоя, упреки ваши справедливы, но заслужил их в первую очередь Георг. Поверьте, я не просил его смоделировать именно вас, и никто другой, наверное, не просил тоже. Но раз жизнь поставила нас в такие условия – будем как-то жить, вот все, что я могу сказать. Что касается корабля, то… Неужели вы не понимаете? Да, корабль в какой-то мере пострадает, я, наверное, тоже, если окажусь рядом. Но главное не в этом. То, о чем вы подумали, – не выход для вас. Ни такой, ни какой-либо другой способ уйти. Потому что Комбинатор мгновенно сделает вас заново. И вы появитесь тут такой же, какой я увидел вас два часа назад.
– Вы правы, – сказала Зоя после паузы. – Об этом я не подумала. Хорошо, мой отважный капитан. Обещаю вам даже не приближаться к вашей монашеской обители. При условии, что вы не будете оставлять меня надолго в одиночестве. Я привыкла, чтобы вокруг были люди. Когда мне захочется побыть одной, я буду специально просить вас.
– Согласен, Зоя. Я тут не очень занят, и…
– А сейчас у вас есть какие-нибудь дела в корабле?
– Сейчас? Пожалуй, нет.
– Тогда найдите дело. Вы удивлены? Именно сейчас мне нужно побыть одной. Поймите: у меня есть над чем подумать.
– Я понимаю. Хорошо. Я найду, чем заняться. А когда захотите видеть меня, приходите… приходите к пруду. Там я увижу вас, не покидая корабля.
– Лучше так: приходите ко мне обедать. Можете захватить с собой ваши припасы. А до обеда будем заниматься каждый своими делами. Идет? В таком случае, я не прощаюсь.
Если захотеть, в таком хозяйстве, как корабль, всегда можно найти дело. Прежде всего, необходимо проверить состояние Кристалла: все ли в порядке у растущего младенца, не нуждается ли он во вмешательстве человека. Младенец не нуждался. Тем лучше. Все-таки Юниор проторчал в ремонтном отсеке около инкубатора больше часа: здесь он не позволял себе никакой поверхностности, любое упущение могло потом обойтись слишком дорого. Из ремонтного отсека он направился в приборный. Распломбировал дверь, запертую в последний раз еще на Земле, и тут же продиктовал для записи в журнале, когда и почему это было сделано: для подготовительных работ по замене Кристалла. В отсеке было тесно, двигаться там приходилось с осторожностью, заранее обдумывая каждый шаг, каждое движение. Только для того, чтобы добраться до капсулы Кристалла, понадобилось не менее десяти минут. Пока предстояла не самая серьезная часть работы: надо было удалить из капсулы остатки старого Кристалла, ту кашицу, в которую он превратился, – перекачать ее в небольшой металлический контейнер, который потом дать Умнику для анализа и утилизации остатков. Космос – не такое место, где что-то может пропадать без толку, такое можно позволить себе разве что в Приземелье. Затем – промыть капсулу, чтобы она была готова принять нового жильца. Работа была не очень срочной, но раз выпало время – отчего же не сделать ее заблаговременно?
Прежде чем промыть капсулу, Юниор вспомнил, что еще не завтракал сегодня. И напрасно. Обед обедом, но есть хотелось сейчас. Он попросил Умника приготовить что-нибудь легкое и позавтракал у себя: его просили находиться в корабле, и он не собирался спускаться на землю до обеда. Единственное, что он позволил себе за завтраком – включить обзорные экраны. На них парк был виден почти целиком. Зою он увидел почти сразу: выйдя из-за деревьев, она медленно шла к пруду, опустив голову, помахивая сломанной где-то веткой. Подошла, бросила ветку, села у самой воды, натянув платье на колени, подперла голову руками, не отрываясь, смотрела на воду. Юниору стало жаль ее, невыносимо жаль. Что-то не так было придумано Георгом, и удивительно, как такой эксперимент вообще разрешили. Хотя… Если рассказывать о нем в общих чертах, то все получается гладко и мило: вместе с моделями представителей флоры и фауны будут созданы также модели людей – для демонстрации полной картины нашего мира. Очень пристойно. Кто жалеет модели? Они же не живые. Так думают все, хотя никто не знает, где кончается неживое и начинается живое. Нет, в теории все вполне приемлемо. А на практике – первый случай практики возник вот сейчас, у Юниора. И он, откровенно говоря, просто не знал, что ему теперь с этой практикой предпринять.
Зоя все еще сидела, когда он, вздохнув, выключил экраны и снова пошел в приборный отсек. Он возился там до самого обеда. Потом потребовал у Умника сухой паек и почти бегом направился к люку.
Зоя встретила его перед домом. Юниор всмотрелся в ее лицо. Но так и не смог понять – тяжелы ли были ее мысли и переживания, много ли она плакала, кого и как проклинала. А может быть, взвесив все обстоятельства, смирилась с ролью модели, искусственно созданного существа с коротким веком? Выражение лица женщины было безмятежным, глаза – ясными, голос – ровным и спокойным.
– Ого, Юниор, вы пригласили гостей? Для чего же такое обилие? Извечный мужской инстинкт добытчика и кормильца, понимаю. Ничего, излишек положим в холодильник, пригодится в следующий раз. Я вижу, здесь у вас все – быстрого приготовления. Конечно, в пути вам некогда возиться… Жаль, это не позволит мне полностью проявить мое умение. Я вкусно готовлю. К сожалению, вы не бывали у нас в гостях на Земле. Ничего, потом, когда возвратитесь, непременно приходите. Мы угостим вас на славу. Я… или она, не знаю теперь, как говорить. Но для вас разницы не будет.
Болтая так, Зоя поднялась на крыльцо, пошла в кухню. Юниор следовал за нею, как привязанный. Там, на плите, что-то уже доспевало, запахи были манящими. Юниор проглотил слюну. Действительно, обидно, что не придется ничего попробовать.
– Вы не возражаете, если я посмотрю ваши запасы?
Он открыл холодильник, посмотрел одно, другое. Все выглядело точно так же, как на Земле. Прекрасная работа. Продуктов, правда, оказалось не так уж много.
– Это все, что у вас есть?
– Я же вам говорила. Скажите, Юниор: мы долго будем жить здесь?
Юниор ответил не сразу:
– До конца ремонта еще… еще около трех недель.
– А потом? Вам надо будет лететь дальше?
– Э… Ну, строго говоря…
– А этот мир – он так и останется? Постойте, я и забыла: ведь весь этот мир, и я в том числе, – мы можем существовать, лишь пока вы с кораблем поддерживаете нас. Значит, улетая, вы разрушите этот славный уголок?
Юниор молчал.
– И меня в том числе? И вам не будет жалко меня?
Отвернувшись, он глядел в окно.
– Юниор, ведь убивать женщин – очень плохо.
«Да не женщина ты!» – хотелось крикнуть ему, но вместо этого произнес:
– Да перестаньте же, ради Бога!..
Зоя удовлетворенно улыбнулась. Кажется, ей того и нужно было: вывести его из себя. Пигмалион чертов, осуждал себя Юниор, незадачливый критский властитель…
– Хорошо, капитан, я больше не буду, – кротко сказала она, улыбаясь глазами. – Прошу к столу. И не сердитесь на меня. На женщин вообще бесполезно сердиться. Мы никогда не бываем виноваты. Вы не обиделись? Простите, я не хотела сделать вам больно.
– Ничего, – буркнул Юниор.
– Значит, не сердитесь? Тогда я разрешаю поцеловать мне руку.
Зоя протянула руку. Черт знает, что происходит, – раздражался Юниор, послушно целуя руку и невольно вдыхая ее запах. – Интересно, все кретины в институте, с Георгом во главе – они что, не могли заранее подумать о том, что свертывать этот мир потом будет очень и очень не просто? Но ведь не обязательно же свертывать… Черт, все не так, как надо… А впрочем – еще три недели впереди, их еще прожить надо, пришибет меня каким-нибудь деревом или утону в пруду, да мало ли что может случиться…
– Довольно, довольно, капитан. – Зоя отняла руку. – Верю, что вы меня простили.
Некоторое время они обедали молча. Под конец Зоя принесла кофе.
– Это ваш, капитан. – Зоя придвинула к нему второй кофейник. – Не бойтесь, я не добавила ничего из своих запасов. Не собираюсь покушаться на вашу жизнь. И вообще, принимаю все ваши условия. Но у меня есть и свои.
– Заранее согласен на них, – поспешно сказал Юниор.
– Не беспокойтесь, они не содержат ничего, что было бы вам не под силу. По-вашему, я – модель, фикция – я вспомнила, что Георг называет их именно так. Скажу откровенно: я и сейчас уверена, что это не так, что я – это я… Но не вижу способа убедить вас. Так вот, я хочу, чтобы три недели, или сколько мы с вами будем находиться здесь, вы относились ко мне не как к модели, но как к женщине.
– Постараюсь. – Юниор склонил голову. – Боюсь только, что мое воспитание в этой области…
– Не бойтесь, я буду вам подсказывать. И не огорчайтесь: три недели – не такой уж долгий срок. Поверьте, я успела о многом подумать. И пока вижу для себя лишь один выход: жить так, как будто ничего не произошло. Вы хотите возразить?
– Ничуть, Зоя. Я рад…
– Рады, что не устраиваю вам истерик? Не могу гарантировать, Юниор, все может случиться. Но буду стараться, чтобы этого не было, обещаю. – Она встала. – Кстати, в следующий раз мыть посуду будете вы. А сейчас – каковы ваши планы на остаток дня и вечер? Есть что-то неотложное?
– Нет.
– Тогда проводите меня. Хочу загорать и купаться.
– С удовольствием.
– Что же вы стоите как истукан? Дайте мне руку!
Он покорно протянул руку.
– А в другую возьмите вот это.
Юниор ухватил объемистую, но не тяжелую сумку.
– Идемте!
И они сошли с крыльца.
Юниор считал купанье после обеда вредным. Побарахтавшись, он вылез и разлегся, расслабился, блаженно переживая возможность никуда не спешить, ничего не делать – просто лежать, ощущая, как течет неторопливое время. Зоя плавала долго, настойчиво, словно выполняла урок, вертелась в небольшом пруду как белка в колесе. Вылезла она, когда совсем уже иссякли силы и холод стал добираться до костей, хотя вода была теплой. Переводя дыхание, подошла к Юниору, немного постояла, глядя на него сверху вниз; по телу ее пробегала дрожь, и Юниор не утерпел – упрекнул:
– Ну, можно ли так, Зоя…
– Можно. – Она легла на траву рядом с ним. – Я вся промерзла, – и на его инстинктивное движение в сторону ответила: – Да согрейте же меня, я дрожу!
Юниор почувствовал, как она прижалась к нему прохладным телом, и сделал усилие, чтобы не думать о том, что, хочешь не хочешь, само шло в голову.
– Вы так любите купаться? Обязательно до судорог?
– Любила… – не сразу ответила Зоя. – А впрочем, нет. Не так. Но теперь – другое дело.
– Почему?
Этого спрашивать, пожалуй, не следовало. Он поздно спохватился.
– Надо успеть накупаться.
– Зоя… – проговорил Юниор почти умоляюще.
– Ничего. Пусть это вас не волнует. Знаете, Юниор, в этом есть даже что-то хорошее. В случае, если правда на вашей стороне, конечно. Нечто успокаивающее есть в этом. Знаешь, что не доживешь до старости, что тебе не грозит немощь, когда сама себе станешь в тягость. Есть, наверное, своя прелесть в том, чтобы умереть молодой.
– Зоя!
– Хорошо, не буду, не буду. Давайте говорить о чем-нибудь другом. Лучше, если веселом. Вы извините меня, Юниор, понимаете, странное состояние: я ведь знаю, что ошибаетесь вы и я никакая не модель, не копия, не фикция, знаю, что я – Зоя, обыкновенная женщина, не продукт науки и техники, знаю… И все же где-то, каким-то уголком души верю вам. Нелепо, правда? Кто может знать обо мне лучше, чем я сама? Но вот я невольно начинаю думать и вести себя так, как должна была бы вести себя эта самая фикция. Потому, наверное, что я очень впечатлительна, меня всегда было легко в чем-то убедить.
– Понимаете ли…
– И еще. Получается, что я могу говорить о себе уже как бы со стороны, как бы о той, что осталась на Земле с Георгом и существует сейчас сама по себе. Даже посплетничать немного. Смешно, правда? Хотите, посплетничаем?
– Если вам доставит удовольствие…
– Огромное! Я ведь страшная сплетница в душе, только всегда старалась не позволять себе этого: сплетничать неприлично. А теперь… Никто третий нас не услышит, а вы никому не станете рассказывать, правда?
– Никому, – честно пообещал Юниор. – О ком же мы будем сплетничать?
– Да обо мне же, неужели не поняли? Ну, кто первый? Давайте вы.
– Зоя, да что же я могу сказать о вас? Я вас совершенно не знаю!
– Неправда. Мы с вами знакомы уже несколько дней, сейчас целый день находимся вместе, разговариваем – не может быть, чтобы у вас не возникло никаких мыслей обо мне, никаких мнений. Я же все-таки не пустое место!
– Ну что вы. Нет, разумеется.
– Вот и говорите все, что вы обо мне думаете.
– Будь по-вашему. Попробую.
– Ну же! Я жду!
– Я думаю, Зоя.
– Вы очень медленно думаете, Юниор, – сказала она, подождав еще.
Но Юниор по-прежнему молчал. Потому что, еще не начав говорить, вдруг понял, понял неопровержимо: ему до боли жаль эту беззащитную женщину, которая, испытывая смертельный страх, все же старается быть храброй. Именно женщину, а не какую-то там фикцию. Потому что она и есть женщина. Самая настоящая. Разве, в конце концов, имеет значение – каким путем появилась она на свет? Пусть ее и не баюкала мать, пусть она не играла в детские игры, не переживала свою первую любовь и так далее – но ведь это для других она не переживала и только сегодня возникла, а для нее самой все это было, она получила все это вместе с памятью, где только и может храниться все, что было. И что с того, что где-то в другом мире существует еще одна женщина с той же памятью, хранящей то же прошлое? Они не встретятся никогда, пути их не пересекутся, и независимо от того, погибнет ли эта Зоя через три недели или проживет еще десятки лет, – отныне дороги ведут обеих женщин в разных направлениях, и уже по одному этому обе они – настоящие. Она просто, так сказать, незаконная дочь цивилизации; но разве незаконные дети имеют меньше прав на жизнь, чем те, чье рождение состоялось под сенью закона?
Как же она страшно одинока здесь, бедный ребенок, как ей, должно быть, тоскливо от сознания, что она тут – одна, и всегда будет одна, до самого конца… Что у нее нет будущего, одно только прошлое – и без всякой ее вины, а просто потому, что Георгу захотелось, чтобы человечество было представлено Курьеру именно его женой. Хотя, собственно, что было делать Георгу? Любая женщина испытывала бы то же самое, и честный человек в таком случае… Черт его знает, что должен делать в таком случае честный человек! Отказаться от задачи? Но как это бывает трудно для того, кто весь – в этой задаче…
– Георг, наверное, очень любил вас, Зоя.
– Да. Особенно сначала.
– Нет. И сейчас.
– Наверное… Но по-своему. Если вы хоть немного его знали, то должны были понять: у него все и всегда по-своему. Не так, как у других.
– И любовь?
– Тоже. Он очень замкнут и боится внешних проявлений чувства.
– Но вы все же знали.
– Ну, конечно же; каждая женщина – когда это есть… В Георге, кстати, как ни странно, тоже было многое от женщины.
– Вы имеете в виду – от матери? Вы ее знали?
– Нет. Я имею в виду какие-то женские, чисто женские черты характера. Он – человек резких переходов. От необычайной широты взглядов – к крайней узости. От любви – к ненависти. Мгновенно и, порой могло показаться, беспричинно. Но на самом деле причины всегда были – с его точки зрения. Такое чаще свойственно женщинам, вам не кажется?
– Ну, какой из меня знаток женских характеров, Зоя!
– Тогда поверьте мне: так оно и есть.
– Вы имели в виду широту его научных воззрений?
– Тут моя очередь сказать: какой я знаток научных проблем! Нет, я подразумевала – вообще, в жизни. И относительно меня. Еще одна черта, которую я считаю женской: если он успевал уверить себя в чем-то, это становилось для него непреложной истиной. Думаю, в работе это нередко помогало, потому он и добивался порой успеха там, где другие отступались. Но в жизни… – Зоя помолчала. – Например, он, кажется, уверил себя в том, что у меня есть кто-то, кроме него. Друг, одним словом.
– Гм, – сказал Юниор. – А он и на самом деле был?
– Это ведь не имеет значения! Важно то, что он в это поверил. Что бы сделали вы на его месте?
– Не знаю, Зоя. Не разбираюсь ни в этой этике, ни в обычаях нашего времени. Опыта у меня маловато, я ведь большую часть жизни провожу в одиночестве. Не хотелось бы вообще говорить на эту тему. В конце концов, вы лучше знаете, как вам жить.
– Юниор! Почему вдруг такая сухость?
– Сухость? Не знаю, мне кажется, я…
– Вы ревнуете меня? К тому, что могло быть?
– Но послушайте, Зоя! Я ведь… Мы с вами ведь…
– А это не имеет значения. Разве ревнуешь только тех, кто тебе принадлежит? Ничуть не бывало. И никакая логика тут не помогает. И вас она не спасет. Знаете что, Юниор? Раз мы все равно сплетничаем наедине, без права и возможности передачи третьим лицам, давайте уж будем откровенны и правдивы друг с другом. Будем говорить правду, одну только правду…
– Но не всю правду?
– Всю. Иначе нет смысла.
Юниор вздохнул.
– Трудно, Зоя.
– Мне еще труднее. Но… иногда это нужно. А будет ли у меня еще такой случай? Сразу предупреждаю: ни одному из нас такая откровенность не дает никаких прав. Сплетничаем, только и всего! Соглашайтесь! А чтобы вам было легче, начну я. И даже сниму запрет. Слушайте, Юниор: на самом деле никаких друзей у меня не было. Вы понимаете, что я имею в виду. Не было – хотя иногда со стороны и можно было вообразить нечто такое. И вот для чего я снимаю запрет: когда вы вернетесь на Землю и встретите Георга, передайте ему это. Тогда сразу станет легче жить той мне… той Зое, что рядом с ним. Она ведь никогда этого ему не скажет. Хотя бы из гордости. Обещаете?
– Если встречу – да.
– Видите, насколько я откровенна. Теперь ваша очередь. Согласны?
Юниору не хотелось соглашаться. Но он уже понял: чего бы она ни попросила, он сделает все. И не только потому, что даже в старину последнее желание приговоренного к смерти удовлетворяли. Не только поэтому.
– Я готов, Зоя.
– Так отвечайте!
– Спрашивайте.
– Я спросила. О ревности.
– Ревную ли я вас?.. Да.
– Сильно?
– Видимо, достаточно.
– У вас остался кто-то на Земле?
– Отец.
– Я имею в виду женщину.
– Не знаю.
– Юниор!
– Чистая правда. Я думаю, что у меня там не осталось женщины. Но не уверен, что она думает так же.
– Вы поссорились с нею?
– Мы ссорились не раз. Я уходил и возвращался – или заставлял уйти ее, а потом тащил обратно.
– И она возвращалась?
– Ненадолго. Но ведь я и не бывал на Земле подолгу.
– Она вас любит?