Страница:
А по соседству торг уже шёл. Там был выведен молодой, крепкий и красивый парень, и хотя на его ознакомительном листе (на витрине рядом) всего и написано было три строчки, на парня клюнуло уже две соискательницы, и цена молодца росла на глазах. Отказчица, то есть бывшая жена, тоже молодая и красивая, подогревала торг; по взглядам, какими она перебрасывалась с благобывшим, и по заметной её полноте в талии Герван без труда разгадал их игру: всё было затеяно потому, что срочно понадобились деньги, а потом они рассчитывали как-нибудь воссоединиться – пусть и в другом городе. Но замыслы такие чаще всего кончались ничем: соискательницы – обе более чем средних лет – не выглядели ни наивными, ни бедными, да и в искусстве любви наверняка знали, чем можно возместить ушедшую молодость. «Слабый народ мы, мужики, – подумал Герван. – Вот посадит она его за штурвал дельта-супера с баром, ванной и салоном, с правом дозаправки в атмосфере и за атмосферой – и что ему тогда девочка с её животиком? Тем более что всё по закону. А я бы справился с дельта-супером?»
Он ещё подумал о том, что для этой девочки сейчас самым разумным было бы – продав своего, тут же задёшево взять его, Гервана, он, пока жив, лелеял бы её молодость и младенца любил бы. Но ведь не поймёт… Он даже усмехнулся этакой мысленной прыти. А ведь в глубине души отлично знал, что если ему и хочется с кем-то играть в ночные игры, то только с Марголизой, чёрт бы её побрал; за столько лет она ему не приелась. А вот он ей…
Но тут мысли прервались, потому что и перед ним остановилась женщина и стала, не стесняясь, его разглядывать – сканировать глазами. Все посторонние соображения враз вылетели у Гервана из головы, он распрямился, расправил плечи, втянул живот (стояние за прилавком в течение многих лет как-то не прибавляет атлетизма) и попытался в свою очередь окинуть интересанку взглядом, излучающим честность, доброту, трудолюбие, прекрасное здоровье, а также отсутствие вредных привычек – всё разом.
Женщина, похоже, таких стараний заслуживала. Хотя и постарше Марголизы, была она, однако, подтянутой, ухоженной, даже, пожалуй, красивой, а главное – рыжеволосой; рыжие были для Гервана почему-то лучшими из женщин, хотя Марголиза волосы имела очень светлые, почти белые; но зато у неё были другие достоинства. Правда, и этой, похоже, их не занимать; и Герван ещё более выкатил грудь, даже дышать перестал.
Но всё же что-то в нём – а может, и вообще всё – даме не пришлось по нраву, и она, слова даже не сказав, качнула головой и проследовала дальше. Герван опустил живот, глубоко вздохнул, переступил с ноги на ногу и снова принялся глядеть на толпу. Марголиза рядом тоже шумно перевела дыхание и проворчала, кажется, «сука» – или «шлюха», может быть. Герван не расслышал точно.
Потом часа два к ним вообще никто не подходил. Марголиза развернула бутерброды, и они без помех поели. Только тут он позволил себе закурить ещё одну сигарету, пришёл в хорошее настроение и даже пошутил:
– Смотри – придётся тебе на обед тратиться.
– Тебе похудеть полезно.
– Пошли-ка мы лучше домой, а? Там и похудеем ещё разок, а?
Она усмехнулась:
– Если бы из-за тебя тут дрались – ещё подумала бы. А так… что я – хуже всех?
– А ты бы раньше спохватилась, – сказал он. – Лет на семь.
– Дети ещё малыми были, – объяснила она.
– Врёшь, не потому! Ну и страдай теперь.
– И пострадаю, – согласилась она и отошла в сторону, к урне, выбросить салфетки.
И сразу же кто-то тронул его за рукав. Он повернулся. Женщина. Она уже раза два проходила мимо, и на него вроде бы и не глядела. Однако заприметила, видно. Была она не старой, скорее даже молодой, но не очень свежей, и одетой хотя и не без яркости, но дёшево. Уж в этом Герван знал толк.
– Слушай, – сказала она быстро, полушёпотом, пока Марголиза ещё не успела вернуться. – У тебя под кожей есть? Тогда беру сразу. С ручательством – до тех соловьёв. Ну? Имеешь?
Но у него никаких подкожных не было – то есть какого-то скрытого имущества или денег, утаенных от жены и властей. И он лишь моргнул и слегка развёл руками. Тут подоспела Марголиза.
– Ну вот, наконец-то и вы подошли, – запела она. – Я как знала, словно специально привела того, кто вам нужен. Человек прекрасный, работник, добытчик, детям отец, да и в постели, скажу вам, с ним не уснёте. Прошу недорого, потому что вижу – дама вы порядочная и ласковая…
– А сами-то чего же? – спросила женщина, чуть похрипывая.
– Трёх полных соловьёв прожили в счастье… Но встретила я другого и так полюбила, так полюбила – ничего с собой не могу поделать. Рыдаю, а не могу, – Марголиза и на самом деле всхлипнула.
«Ну врёт! – подумал Герван. – Интересно, а мне она много врала? Да уж наверное, на мне она, видно, и упражнялась, тут одного таланта мало…»
– Ну что же, – сказала соискательница, как бы колеблясь. – Пожалуй, помогу вам. За символ.
– Это как, простите?
– За один тайгер. Ну, символическая плата. Раз у вас горит…
– Ну, это уж вы, знаете ли…
– А вы сколько же просите?
– Пятьсот тэ. И это даром!
Женщина усмехнулась:
– Даром не беру. Оставь себе и будь счастлива.
И отошла, покачивая бёдрами. Герван покосился ей вслед, прикидывая, как обошёлся бы с этими бёдрами в постели. Но из памяти лезло другое: как получалось это с Марголизой. Да ну её в самом деле! – разозлился и на неё, и на себя. Свет не клином, вон их тут сколько… Он вздохнул.
– Не горюй, – сказала Марголиза. – Дерьма такого. Дешёвка. И пьёт, несёт от неё. И наверняка с полдюжины детишек неизвестно от кого. Ищет, кто будет им сопли вытирать. Какая уж тут семья. Нет, я не зря тебя не отдала. Или, может, ты уже жалеешь? Готов сменять меня на такую?
– Мализа, – сказал Герван. – Пошли в кусты, я тебя трахну.
– Ох ты, – сказала она. – Откуда прыть? Да и мусорно там.
– Давай здесь, – предложил он. – Сразу стану котироваться.
– Болтаешь неизвестно что… Мадам, одну секунду! Вот человек, который вам нужен!
Холостой выстрел, потому что призыв обращён был к той самой молодой и беременной, что отдала наконец своего благобывшего и сейчас прошла мимо них, невольно вслипывая, пряча в сумочку деньги и доставая оттуда же платочек.
Тень ратуши уже почти накрыла площадку, когда к Гервану снова проявили интерес. То была дама слегка за семьдесят, явно после подтяжки, и не первой. Массивная, от неё тяжело пахло едким потом и пудрой.
Марголиза на этот раз смолчала – совесть в ней проснулась, что ли? Но дама, похоже, и без рекламы понимала, какой товар чего стоит.
– Триста, – заявила она, не дожидаясь запроса. – Материал неплохой, но запущен. Нет-нет, я сама разбираюсь, не надо. Вижу, где мужчина, а где брюки. И всё о нём прочитала. Меня устраивает, – теперь она обратилась прямо к нему. – Имею магазин. У вас – опыт. Других наследников не будет. Хотя предупреждаю: на здоровье не жалуюсь. И я требовательна. Зато бедствовать не будете. Что касается интимных проблем, то ручаюсь – вы ещё и не знаете, что такое опытная женщина. За хорошее поведение, кстати, буду разрешать измены – если вас на них хватит, – она снова повернулась к Марголизе. – Вашу цену я слышала. Полноте. Пятьсот тайгеров – это сказка, миф, сон в летнюю ночь. Такие деньги просят за престижность, за породу. Если бы у него был титул. Титула нет. Всё своё носит с собой, – она перевела взгляд на скромный чемоданчик. – Нет, триста – это я перехватила. Двести пятьдесят.
– Четыреста пятьдесят, – решительно возразила Марголиза.
– Двести пятьдесят, и ни тэ больше. Хорошо, оплачу бумаги.
– Четыреста, – уступила Марголиза. – Герван, ну подтверди же, что ты стоишь больше четырехсот.
– Молодой человек знает отлично, – сказала дама, – что не стоит и двухсот. Сейчас. Чем вы его кормили? Простоквашей и перловой кашей? Вы заморили его голодом, мадам. Двести пятьдесят – исключительно из жалости к нему.
– Герван! – дрожащим голосом воззвала Марголиза. – Меня оскорбляют, а ты молчишь! Ну Герван!
Герван вздохнул. Может, он и не стал бы вмешиваться, покорился судьбе, но изо рта дамы пахло, как из мусорного контейнера. Это пугало.
– Мадам! – сказал Герван. – Пользуясь своим правом, на основании пункта седьмого Закона, я прекращаю торг.
– То есть? – она, кажется, не поверила. – Вы серьёзно? А последствия вам известны? Вы в своём уме?
– Знаю, – сказал Герван. – И в своём.
– Герван… – тихо проговорила Марголиза.
– Ты попросила, – сказал он. – Я сделал.
– Инспектриса! – зычно воззвала дама. – Тут заявлено о прекращении торга!
Герван расправил плечи.
– Ноги твоей не будет в нашем городе! – крикнула старуха.
Он и без неё знал: прекращение торга мужем карается изгнанием, семья считается сохранённой.
– Так уж получилось, – сказал он Марголизе и усмехнулся, словно извиняясь.
– На какую же мель ты меня посадил! – всхлипнула она.
Мунигарды приближались. Часы на ратуше начали бить и смолкли после восьмого удара. Герван подхватил чемоданчик.
– Пошли, герой, – сказал мунигард, тронув Гервана за плечо. – Что-то много вас нынче. На одной тележке и не увезёшь.
Позади заплакала Марголиза.
– Готов спорить, тут река рядом, – сказал Савер Хан. Он положил ладонь на плечо Гервана. – Рад, что и ты не продался. Хочешь глотнуть?
– Давай, – согласился Герван.
– Не повезло нашим супругам, – сказал кто-то рядом. – И без нас, и без денег…
– Вот пускай и подумают, – откликнулся ещё один.
– Да, три года покукуют, – сказал Савер Хан. – А у меня так было заранее задумано. Три года на свободе – это ого-го!
– Ну ладно, а пожрать есть у кого-нибудь? – спросили рядом.
– Есть, да поберечь надо, – сказал Савер Хан. – Сперва хорошо бы разобраться, где мы и что.
– Похоже, близ старой Кровской усадьбы, – сказал один.
– Бывали здесь?
– Да нет. Просто они всегда вывозят к этой усадьбе.
– Ничего, – сказал Савер Хан. – Мужики крепкие, не пропадём. А пока – отдохнуть, что ли? Целый день на ногах, по жаре…
Они разлеглись в траве.
– Звёзды-то! – сказал кто-то. – Я и забыл, какие они.
– Тихо! – сказал Савер Хан. – Слышите? Тсс!..
Они вслушались.
– Соловей! – не веря ушам, сказал Герван. – Бляха-муха! Соловей!
– Я же говорю – река рядом, – сказал Савер. – Часа через три рассветёт – пойдём по течению, куда-нибудь выйдем. Наймёмся в сезонные мужья.
– Да иди ты с рекой! Соловей ещё поёт! Сукины дочки! Значит, нельзя было день назначать! Всё неправильно. Жульё бабы!
– А наплевать, – сказал Савер. – Сегодня хоть дождя не было. Да и кому докажешь?
– Это верно, – сказал кто-то рядом.
– Я и говорю: звёзды, – сказал другой.
– Давай спать, ребята, – сказал Савер Хан. – Только близко не ложиться, не люблю, когда сопят рядом.
– Я тоже, – откликнулся кто-то поодаль.
Всё стихло, кроме соловья. Пахло рекой, и Гервану стало грустно. Свобода – это право быть одному. Свобода всегда приносит печаль.
Он ещё подумал о том, что для этой девочки сейчас самым разумным было бы – продав своего, тут же задёшево взять его, Гервана, он, пока жив, лелеял бы её молодость и младенца любил бы. Но ведь не поймёт… Он даже усмехнулся этакой мысленной прыти. А ведь в глубине души отлично знал, что если ему и хочется с кем-то играть в ночные игры, то только с Марголизой, чёрт бы её побрал; за столько лет она ему не приелась. А вот он ей…
Но тут мысли прервались, потому что и перед ним остановилась женщина и стала, не стесняясь, его разглядывать – сканировать глазами. Все посторонние соображения враз вылетели у Гервана из головы, он распрямился, расправил плечи, втянул живот (стояние за прилавком в течение многих лет как-то не прибавляет атлетизма) и попытался в свою очередь окинуть интересанку взглядом, излучающим честность, доброту, трудолюбие, прекрасное здоровье, а также отсутствие вредных привычек – всё разом.
Женщина, похоже, таких стараний заслуживала. Хотя и постарше Марголизы, была она, однако, подтянутой, ухоженной, даже, пожалуй, красивой, а главное – рыжеволосой; рыжие были для Гервана почему-то лучшими из женщин, хотя Марголиза волосы имела очень светлые, почти белые; но зато у неё были другие достоинства. Правда, и этой, похоже, их не занимать; и Герван ещё более выкатил грудь, даже дышать перестал.
Но всё же что-то в нём – а может, и вообще всё – даме не пришлось по нраву, и она, слова даже не сказав, качнула головой и проследовала дальше. Герван опустил живот, глубоко вздохнул, переступил с ноги на ногу и снова принялся глядеть на толпу. Марголиза рядом тоже шумно перевела дыхание и проворчала, кажется, «сука» – или «шлюха», может быть. Герван не расслышал точно.
Потом часа два к ним вообще никто не подходил. Марголиза развернула бутерброды, и они без помех поели. Только тут он позволил себе закурить ещё одну сигарету, пришёл в хорошее настроение и даже пошутил:
– Смотри – придётся тебе на обед тратиться.
– Тебе похудеть полезно.
– Пошли-ка мы лучше домой, а? Там и похудеем ещё разок, а?
Она усмехнулась:
– Если бы из-за тебя тут дрались – ещё подумала бы. А так… что я – хуже всех?
– А ты бы раньше спохватилась, – сказал он. – Лет на семь.
– Дети ещё малыми были, – объяснила она.
– Врёшь, не потому! Ну и страдай теперь.
– И пострадаю, – согласилась она и отошла в сторону, к урне, выбросить салфетки.
И сразу же кто-то тронул его за рукав. Он повернулся. Женщина. Она уже раза два проходила мимо, и на него вроде бы и не глядела. Однако заприметила, видно. Была она не старой, скорее даже молодой, но не очень свежей, и одетой хотя и не без яркости, но дёшево. Уж в этом Герван знал толк.
– Слушай, – сказала она быстро, полушёпотом, пока Марголиза ещё не успела вернуться. – У тебя под кожей есть? Тогда беру сразу. С ручательством – до тех соловьёв. Ну? Имеешь?
Но у него никаких подкожных не было – то есть какого-то скрытого имущества или денег, утаенных от жены и властей. И он лишь моргнул и слегка развёл руками. Тут подоспела Марголиза.
– Ну вот, наконец-то и вы подошли, – запела она. – Я как знала, словно специально привела того, кто вам нужен. Человек прекрасный, работник, добытчик, детям отец, да и в постели, скажу вам, с ним не уснёте. Прошу недорого, потому что вижу – дама вы порядочная и ласковая…
– А сами-то чего же? – спросила женщина, чуть похрипывая.
– Трёх полных соловьёв прожили в счастье… Но встретила я другого и так полюбила, так полюбила – ничего с собой не могу поделать. Рыдаю, а не могу, – Марголиза и на самом деле всхлипнула.
«Ну врёт! – подумал Герван. – Интересно, а мне она много врала? Да уж наверное, на мне она, видно, и упражнялась, тут одного таланта мало…»
– Ну что же, – сказала соискательница, как бы колеблясь. – Пожалуй, помогу вам. За символ.
– Это как, простите?
– За один тайгер. Ну, символическая плата. Раз у вас горит…
– Ну, это уж вы, знаете ли…
– А вы сколько же просите?
– Пятьсот тэ. И это даром!
Женщина усмехнулась:
– Даром не беру. Оставь себе и будь счастлива.
И отошла, покачивая бёдрами. Герван покосился ей вслед, прикидывая, как обошёлся бы с этими бёдрами в постели. Но из памяти лезло другое: как получалось это с Марголизой. Да ну её в самом деле! – разозлился и на неё, и на себя. Свет не клином, вон их тут сколько… Он вздохнул.
– Не горюй, – сказала Марголиза. – Дерьма такого. Дешёвка. И пьёт, несёт от неё. И наверняка с полдюжины детишек неизвестно от кого. Ищет, кто будет им сопли вытирать. Какая уж тут семья. Нет, я не зря тебя не отдала. Или, может, ты уже жалеешь? Готов сменять меня на такую?
– Мализа, – сказал Герван. – Пошли в кусты, я тебя трахну.
– Ох ты, – сказала она. – Откуда прыть? Да и мусорно там.
– Давай здесь, – предложил он. – Сразу стану котироваться.
– Болтаешь неизвестно что… Мадам, одну секунду! Вот человек, который вам нужен!
Холостой выстрел, потому что призыв обращён был к той самой молодой и беременной, что отдала наконец своего благобывшего и сейчас прошла мимо них, невольно вслипывая, пряча в сумочку деньги и доставая оттуда же платочек.
Тень ратуши уже почти накрыла площадку, когда к Гервану снова проявили интерес. То была дама слегка за семьдесят, явно после подтяжки, и не первой. Массивная, от неё тяжело пахло едким потом и пудрой.
Марголиза на этот раз смолчала – совесть в ней проснулась, что ли? Но дама, похоже, и без рекламы понимала, какой товар чего стоит.
– Триста, – заявила она, не дожидаясь запроса. – Материал неплохой, но запущен. Нет-нет, я сама разбираюсь, не надо. Вижу, где мужчина, а где брюки. И всё о нём прочитала. Меня устраивает, – теперь она обратилась прямо к нему. – Имею магазин. У вас – опыт. Других наследников не будет. Хотя предупреждаю: на здоровье не жалуюсь. И я требовательна. Зато бедствовать не будете. Что касается интимных проблем, то ручаюсь – вы ещё и не знаете, что такое опытная женщина. За хорошее поведение, кстати, буду разрешать измены – если вас на них хватит, – она снова повернулась к Марголизе. – Вашу цену я слышала. Полноте. Пятьсот тайгеров – это сказка, миф, сон в летнюю ночь. Такие деньги просят за престижность, за породу. Если бы у него был титул. Титула нет. Всё своё носит с собой, – она перевела взгляд на скромный чемоданчик. – Нет, триста – это я перехватила. Двести пятьдесят.
– Четыреста пятьдесят, – решительно возразила Марголиза.
– Двести пятьдесят, и ни тэ больше. Хорошо, оплачу бумаги.
– Четыреста, – уступила Марголиза. – Герван, ну подтверди же, что ты стоишь больше четырехсот.
– Молодой человек знает отлично, – сказала дама, – что не стоит и двухсот. Сейчас. Чем вы его кормили? Простоквашей и перловой кашей? Вы заморили его голодом, мадам. Двести пятьдесят – исключительно из жалости к нему.
– Герван! – дрожащим голосом воззвала Марголиза. – Меня оскорбляют, а ты молчишь! Ну Герван!
Герван вздохнул. Может, он и не стал бы вмешиваться, покорился судьбе, но изо рта дамы пахло, как из мусорного контейнера. Это пугало.
– Мадам! – сказал Герван. – Пользуясь своим правом, на основании пункта седьмого Закона, я прекращаю торг.
– То есть? – она, кажется, не поверила. – Вы серьёзно? А последствия вам известны? Вы в своём уме?
– Знаю, – сказал Герван. – И в своём.
– Герван… – тихо проговорила Марголиза.
– Ты попросила, – сказал он. – Я сделал.
– Инспектриса! – зычно воззвала дама. – Тут заявлено о прекращении торга!
Герван расправил плечи.
– Ноги твоей не будет в нашем городе! – крикнула старуха.
Он и без неё знал: прекращение торга мужем карается изгнанием, семья считается сохранённой.
– Так уж получилось, – сказал он Марголизе и усмехнулся, словно извиняясь.
– На какую же мель ты меня посадил! – всхлипнула она.
Мунигарды приближались. Часы на ратуше начали бить и смолкли после восьмого удара. Герван подхватил чемоданчик.
– Пошли, герой, – сказал мунигард, тронув Гервана за плечо. – Что-то много вас нынче. На одной тележке и не увезёшь.
Позади заплакала Марголиза.
* * *
Мужиков-отказчиков высадили в сотне километров от города. Оба агракара бесшумно исчезли во мгле. Люди оказались на обширной поляне. Было свежо, пахло водой и ночными цветами.– Готов спорить, тут река рядом, – сказал Савер Хан. Он положил ладонь на плечо Гервана. – Рад, что и ты не продался. Хочешь глотнуть?
– Давай, – согласился Герван.
– Не повезло нашим супругам, – сказал кто-то рядом. – И без нас, и без денег…
– Вот пускай и подумают, – откликнулся ещё один.
– Да, три года покукуют, – сказал Савер Хан. – А у меня так было заранее задумано. Три года на свободе – это ого-го!
– Ну ладно, а пожрать есть у кого-нибудь? – спросили рядом.
– Есть, да поберечь надо, – сказал Савер Хан. – Сперва хорошо бы разобраться, где мы и что.
– Похоже, близ старой Кровской усадьбы, – сказал один.
– Бывали здесь?
– Да нет. Просто они всегда вывозят к этой усадьбе.
– Ничего, – сказал Савер Хан. – Мужики крепкие, не пропадём. А пока – отдохнуть, что ли? Целый день на ногах, по жаре…
Они разлеглись в траве.
– Звёзды-то! – сказал кто-то. – Я и забыл, какие они.
– Тихо! – сказал Савер Хан. – Слышите? Тсс!..
Они вслушались.
– Соловей! – не веря ушам, сказал Герван. – Бляха-муха! Соловей!
– Я же говорю – река рядом, – сказал Савер. – Часа через три рассветёт – пойдём по течению, куда-нибудь выйдем. Наймёмся в сезонные мужья.
– Да иди ты с рекой! Соловей ещё поёт! Сукины дочки! Значит, нельзя было день назначать! Всё неправильно. Жульё бабы!
– А наплевать, – сказал Савер. – Сегодня хоть дождя не было. Да и кому докажешь?
– Это верно, – сказал кто-то рядом.
– Я и говорю: звёзды, – сказал другой.
– Давай спать, ребята, – сказал Савер Хан. – Только близко не ложиться, не люблю, когда сопят рядом.
– Я тоже, – откликнулся кто-то поодаль.
Всё стихло, кроме соловья. Пахло рекой, и Гервану стало грустно. Свобода – это право быть одному. Свобода всегда приносит печаль.