Страница:
– У тебя получается «А был ли мальчик?» – возразил мне первый из трёх. – Проаргументируй.
– Попробую. Первое соображение: эта планета не могла быть целью какого-то рейса – просто потому, что о самом существовании её никому не было известно. Значит, возможность одна, как и у нас: случайность. Если корабль тут и остался, то он неизбежно должен был попасть в рубрику пропавших без вести и находиться там и по сей день. Так вот, я тут на минутку связался с нашим корабельным супером и получил информацию: все без исключения корабли, что проходят сейчас как без вести пропавшие, принадлежат к классу непосадочных: тяжёлые машины, что и монтируются на орбитах, и стартуют с орбит, и финишируют тоже – связь с планетами осуществляется средствами малого флота. Так что ни одна из этих машин сесть сюда просто не могла. Значит, её и не было. Это – доказательство первое. Но для меня оно не самое убедительное. Есть и другое.
– Ну-ну, – сказали мне. – Давай.
– Да вот оно, – сказал я, осторожно вынимая из капитанских пальцев всё ту же находку. – Нормальная деталь, верно? Будь она закончена, просверли дырку для оси – и ставь на место. Так это выглядит, верно? Но есть одна закавыка. В каждом нашем костюме есть холодный экспресс-анализатор. Никто не поинтересовался включить? Мы увлеклись формой – а как насчёт содержания? Насчёт материала, из которого она состоит? Не пришло в головы?
– Умных детей настругали твои родители, – сказал Мастер, и в его голосе мне почудилось удовлетворение. – Логически думать, парни, это искусство, не надо им пренебрегать.
– Мастер, а что сами-то вы предполагаете? – не выдержал второй из троицы, нарушив правило «Капитана не спрашивают».
– Предполагаю, – ответил кэп, – что сейчас все мы, редкой цепью, двинемся на норд-вест, к ближайшему побережью. И по пути туда, а главным образом – на самом берегу будем смотреть очень внимательно. Смотреть, и – я надеюсь – находить разные другие интересные вещи. В зависимости от того, что мы там найдём или не найдём, я и буду делать выводы. В нашем распоряжении ещё два с половиной часа до возвращения на подзарядку костюмцыков – вот за это время мы и должны найти максимум возможного. Включить все средства обнаружения, и – шагом марш!
И мы потопали.
Если бы мы принялись подбирать каждую железяку, обнаруженную нами на берегу в продолжение ближайшего часа, то насыпали бы большую кучу. Я сказал «железяку» именно потому, что такими все они и были: химически чистое железо, из которого, как вы знаете, у нас не изготовляют ни единой детали: мы любим сплавы, и не зря. Здесь же царила химическая чистота – и в тех случаях, когда штука оказывалась изготовленной (если) из титана; таких оказалось процентов десять. Но чем дальше, тем больше интересовал нас не состав, а формы, с которыми пришлось тут повстречаться. Именно они заставляли задумываться всё больше – хотя ничего конкретного в мозгах так и не возникало, а был своего рода мысленный туман, из которого что-то могло выкристаллизоваться, но не обязательно.
Кристаллизация – это слово возникло тут не случайно. Потому что один из нас – помню только, то был не я, – всерьёз занялся анализом одного кусочка, и с немалым удивлением оповестил нас:
– Ребята, это всё – монокристаллы, можете представить?
Мы смогли, конечно, но с трудом, да и без особого удивления. Потому что самым интересным всё-таки оказывались конфигурации.
Насколько я помню, мы практически не обнаружили двух одинаковых деталей. Все хоть чем-то, да отличались друг от друга. Но чем дальше, тем меньше само слово «детали» казалось нам соответствующим обстановке. Да, попадались недоделанные, а порой даже доделанные шестерни разного размера и шага; но они оказывались в меньшинстве. А большая часть скорее подходила под определение «плоды творчества механика-абстракциониста». Или, если так понятнее, бред сумасшедшего. Что вы скажете, например, о той же шестерне, у которой из тридцати зубьев нет и двух одинаковых по высоте? Или: все зубья одинаковы, а вот один-единственный торчит, длиннее прочих раз в шесть. Называть такие штуки деталями язык больше не поворачивался. Но всё то были мелочи по сравнению с тем, что мы испытали, когда третий из ребят вдруг даже криком закричал:
– Эй, давайте сюда, здесь что творится…
И мы поспешили к нему, стоявшему у самого уреза – не воды, как вы уже знаете. Но мне не приходилось забывать о своих прямых и основных обязанностях, поэтому я на ходу предупредил:
– Всем: внимание, внимание! Магнитное поле даёт всплеск, всем усилить защиту!
Так и сделали – и жаль, право же, что со стороны этого никто не видел. Потому что на поверхности наших полевых коконов заиграли такие разряды, такие огни Эльма и северные сияния, что хотелось записать всё на кристалл, только не получилось бы: виднелся бы сплошной снег, с этими помехами нам было не справиться. Ладно, полного счастья не бывает. Я ещё для верности предупредил – хотя каждый наверняка почувствовал это ещё до моего оклика:
– Локальный всплеск температуры и ветер меняет румб – возможен лёгкий накат, беречь ноги!
Тут мы сбежались наконец вместе, чтобы полюбоваться тем, что захотел продемонстрировать нам наш коллега.
Сначала мне – да и другим тоже – показалось, что ничего особенного: всё то же «неразберипоймёшь». Он подсказал:
– Они же возникают тут, что, не видно? Растут!
Тут мы и сами увидели. Только сперва нам показалось, что мы выбежали к узкому заливчику; нет, это оказалось изолированной – ну, ямой, если хотите, омутом – и в нём и росла, не стесняясь нашего присутствия, ещё какая-то механическая патология. Мы стояли, не отрывая взглядов, никак не менее пяти минут – и стали свидетелями того, как магнитное поле снова дало всплеск, и штуковина, которую, видимо, посчитали завершённой, была подхвачена одиночной, только что возникшей в яме волной и мягко выкинута на песчаный бережок. Мы только хлопали глазами. Казалось, все возможные стадии удивления были уже нами пройдены, дальше некуда, – но не тут-то было. Потому что свеженькая хреновина – сейчас это был просто железный прут, длиной миллиметров сто при десяти в диаметре – и на песке не успокоилась, но продолжала медленно катиться – в горку, поняли? И не по прямой, а меняя курс, словно бы разыскивая что-то – а сверху, с этой самой горки, к пруту сползала на сей раз законченная шестерня – круглая, да ещё и с отверстием в центре. Шестерня искала ось, ось искала шестерню – и на наших глазах они нашли друг друга. Кто-то из нас не удержался от ухмылки, другой сказал жалобно:
– Ребята, по-моему, это нормальный сумасшедший дом, и мы тут пациенты.
На что Мастер отреагировал так:
– Хорошо, если бы… Боюсь только, что всё куда хуже.
И опять-таки не стал объяснять, что он хотел этим сказать. Мы же и на сей раз не попытались спросить. Да и не смогли бы при всём желании, потому что тут же последовало продолжение:
– Значит, так: сейчас возвращаемся. Берём полную дозарядку. Мобилизуем ползуна. Группу увеличим за счёт подвахты. И попробуем добраться до тех мест (и он указал рукой в сторону близкого предгорья). Тут картина, по-моему, ясна, а вот что увидим там – это по-настоящему интересно.
Мне, да и всем остальным, наверняка показалось, что насчёт ясности он изрядно преувеличил. С другой же стороны, капитан только тогда подлинный Мастер, сиречь Хозяин, когда знает больше и соображает лучше своих подчинённых, чьими судьбами распоряжается. Так что оставалось лишь по-прежнему выполнять приказания, что мы и сделали. Я только спросил:
– Экспонаты прихватим с собой?
– Естественно. Пять минут на отбор. Только избегайте дублирования. По одной – самых характерных конфигураций. На борт пока заносить не станем. Начали!
Когда мы на ползуне уже приближались к предгорьям – теперь нас стало шестнадцать человек, идти были готовы ещё не менее десятка, но я настоял на шестнадцати, чтобы не перегружать машину, – стала заметно ухудшаться погода (если то, что там было, вообще можно назвать этим словом). Правда, ветер теперь дул нам в спину, и это вроде бы облегчало задачу. Но он начал усиливаться, что обещало некоторые сложности при возвращении. Пусть пока проблемы ещё не возникло, но другие перемены требовали немедленного внимания и – порой – реагирования. Какие перемены? Перечисляю: усиление магнитного поля; повышение температуры; после пересечения разлома – переползти через него нельзя было, пришлось прыгать с разгона – ощутимое содрогание грунта; увеличение статического заряда; остальное – мелочи. В кабине ползуна мы чувствовали себя достаточно надёжно защищёнными. Но временами становилось необходимым высадить группу, потому что ведь мы ехали ради каких-то новых находок, а не просто чтобы встряхнуться. Так что пришлось сделать три остановки – в тех местах, где обнаруживалось нечто, мимо чего никак нельзя было проехать.
Что я имею в виду? В общих словах: всё чаще попадавшиеся и всё более сложные – ну как бы поточнее назвать – фрагменты конструкций, в большинстве своём совершенно непонятного нам назначения. Похоже, именно наверху, в горах вовсю резвились механики-абстракционисты. С каждой точки мы прихватили по хорошему образцу, взяли бы и больше, но багажный отсек был уже полон, да и грузоподъемность наша практически исчерпалась. На каждой последующей остановке мы действовали всё более уверенно и, я бы сказал, спокойно, потому что устали удивляться, не старались вникать в то, что видим, ворочаем и грузим, а думали именно только: как поднять и как уложить и закрепить понадёжнее. Мы не обращали больше внимания на то, что в гору непрерывно – отставая от нас, когда мы двигались, и обгоняя, когда ползун останавливался, – то ползли, то прямо кубарем катились те же самые первичные, так сказать, детали, которые на наших глазах возникали внизу из перенасыщенного раствора. Ну, ползут вверх – и ползут, видимо, тут комбинированно действуют крепкий ветер и магнитное поле, а почему, по какой программе и с какой целью всё действует – размышления об этом мы откладывали на потом. Когда компьютер ползуна тревожно засигналил и выдал информацию о том, что риск пребывания здесь перевалил за шестьдесят процентов, мы с ним охотно согласились, потому что за бортом машины шёл уже буквально электрический дождь – непрерывные разряды, – атмосфера не только текла всё быстрее, но и сотрясалась при этом, и грунт, над которым мы ползли, теперь то была, судя по анализу, гранитная плита, вибрировал в полном соответствии с атмосферой. Я осторожно кашлянул, прежде чем доложить Мастеру:
– Пора уносить ноги. Иначе…
– Вижу, – откликнулся он с явным неудовольствием в голосе. Чувствовалось, что ему очень хотелось добраться до недалёкой уже вершинки, но интересы людей и корабля требовали организованного отхода на исходные. Так что он ещё немного покряхтел, как и обычно перед выполнением неприятного действия, и скомандовал:
– Обратный курс. По записанному треку. Без отклонений.
Сделать это было куда труднее, чем сказать: мы ползли по узкой расщелине, в которой никакой разворот не был возможен. Компьютер прочитал обстановку, и ползун дал задний ход; так нам предстояло проползти с полкилометра, и только тогда выполнить нужный манёвр. Я просто не успел кинуть взгляд на счётчик, когда наконец и случилось то, чего любой из нас подсознательно ожидал с самого начала. Большая неприятность. Я искренне благодарен всем и каждому, кто в тот миг находился в машине, за то, что никто не вскрикнул, не проговорил, даже не прошептал ни единого слова, по связи слышно было только, как кто-то вздохнул. И тут, как и обычно, исключением из правила оказался сам Мастер, и мы услышали:
– Ну да, так и есть…
Вероятнее всего, слова эти относились к следующему факту: горка, которую мы штурмовали и с которой теперь пытались отступить без потерь, оказалась не чем иным, как вулканчиком, и он не нашёл лучшего времени для очередного приступа активности, чем вот эти самые мгновения.
Волей-неволей нам приходилось наблюдать это действо с самого начала. Мы были совершенно бессильны, не могли даже увеличить скорость – компьютер и так вёл машину на допустимом в этих условиях пределе – оставалось лишь закрыть глаза, но на такое у нас просто не хватило сил. Каждому показалось необходимым самому увидеть, в какой именно миг лава перевалит через край подразумевающегося кратера и кинется за нами – просто потому, что у неё другого пути и не было. Так что мы видели во всём великолепии и фейерверк, устроенный, похоже, именно в нашу честь, и слышали лихую работу здешнего ударника, ту дробь, которую он сыграл, швыряя пригоршни камней – хотя, может быть, то были такие же бракованные детали, на какие мы уже насмотрелись – о гулкий корпус ползуна. Этого мы не очень испугались; но вот удастся ли удрать от расплавленной магмы, с какой скоростью она потечёт и через сколько минут настигнет нас – представляло серьёзный повод для бесполезных размышлений. Мастер лишь ввёл в комп новый корректив – и нам осталось только ждать.
Но лавы так и не появилось. Не поймите этого так, что стрельба была холостой и из кратера не выскочило вообще ничего. Вот именно – выскочило. Но не лава. Нечто другое. Увидев и осмыслив это, ни один из нас, боюсь, не смог удержаться от выражений, какие я, с вашего позволения, воспроизводить не стану.
Впрочем, вряд ли стоит всё это так подробно расписывать: если не все, то большинство из вас уже видели видеозапись, поскольку писалось вообще всё, что происходило во время нашей вылазки – до того самого мгновения, когда это разбило и нашу последнюю внешнюю камеру.
Это. Так мы – участники эпизода – и сейчас называем его, хотя вообще-то названий была предложена уйма: диномех, психозавр, кошмар-плюс, кривая смерть и ещё не знаю, сколько. Мы не приняли ни одного, потому что они ничуть не помогают тем, кто не видел, представить то, что, перевалив через гребень, весьма уверенно двигалось к нам. Лично у меня есть лишь минимальные требования к названию: из него должно быть ясно, что то была – по нашим представлениям – машина. Не менее ясно должно быть, что это вело себя, в общем, как живое существо, – или квазиживое, если хотите. Вы говорите – робот? Такое и нам сразу пришло в голову, однако Мастер…
Но об этом скажу чуть позже. Потому что пока мы всё ещё отползаем по расщелине с однорядным движением, а это следует за нами несколько быстрее, чем мы отступаем, потому что оно чувствует себя в этих условиях куда увереннее нашего. Хотя бы потому, что опирается, как мы почти сразу увидели, не только о дно расщелины, но при надобности – о склоны: лапами, щупами, антеннами, называйте как угодно. Ещё что-то тянет вверх, как мы потом разобрались – ориентируется на горячую тучу, а ещё что-то – в нашу сторону, вернее всего не ради знакомства с нами, а просто оценивая дорогу. По грунту оно перемещалось не при помощи колёс, ног или, скажем, гусениц; всё его дно – или брюхо, как называют другие – было утыкано – назовём их патрубками, или, может быть, выхлопами, через которые подавалось – иначе объяснить этот эффект нельзя – нечто под давлением, вернее всего та же атмосфера. При каждом таком импульсе мелкие обломки взлетали фонтанчиком, потому я и считаю, что механизм движения был именно таким. Что было у него внутри – за то, чтобы увидеть это, каждый из нас отдал бы, пожалуй, немалый кусок своей жизни; но это сейчас, а тогда нам так не казалось, и потому такой возможности мы не получили. Сейчас объясню, как и что. Но сперва напомню, что размеры этого «явления» превышали наши – ползуна – не менее чем вдвое. И поскольку трудно было рассчитывать, что это обладало ко всему ещё хотя бы начатками гуманности, никто из нас не сомневался, в чью пользу закончится игра, если произойдет столкновение. Какая-то сила требовала, чтобы это спускалось вниз, дорога была только одна, мы были препятствием – и оно бы постаралось устранить нас, только и всего. Я, отвечающий за безопасность, в эти секунды горько пожалел о том, что наш ползун не нёс никакого вооружения. Оно очень пригодилось бы. Хотя бы по той причине, что пока мы, отползая, переживали всё происходящее, кратер выдал ещё один салют, и ещё что-то перевалило через гребень и двинулось вслед за первым – иными словами, за нами.
К этому мгновению нас разделяло метров сорок, и было уже совершенно ясно, что доползти до расширения, чтобы развернуться, мы просто не успеем. Поэтому я отважился высказать своё соображение:
– Кэп, по-моему, пора что-то сделать.
На что он ответил:
– Прямо беда: каждый тут считает себя самым умным!
И тут же, без перерыва:
– Башня, башня! Я – первый. Получите приказ!
Откровенно говоря, я предполагал, что со связью у нас возникнут затруднения: в атмосфере помех было больше, чем самих газов, её составляющих. Чтобы получить хоть какую-то устойчивость, надо было перейти не только на другие частоты, но и на другую связь вообще – в том поле, в котором мы общаемся в сопространстве. К моему удивлению, корабельные связисты так и поступили, не дожидаясь моей подсказки; выходило, что и в самом деле у нас полно умников. Так что у Мастера сразу же возникла возможность поставить задачу. Но он прежде всего навёл справки:
– Как идёт зарядка?
– Ноль восемьдесят пять заряжено. Продолжается нормально.
– Слушай приказание. Заправку закончить немедленно. Плюсовой зонд перенацелить… Вы нас видите?
– Ясно видим, – последовало после паузы, которая лично мне показалась слишком уж долгой. Хотя на самом деле она была в пределах нормы, но мы к этому времени – все, кто был в ползуне – стали какими-то уж очень нервными.
– А движущийся объект в пятидесяти… отставить, в сорока пяти метрах от нас?
– Чётко видим, – на сей раз башня обошлась без паузы.
– Перенацелить зонд на объект. Вести на пределе скорости. Провести над нами и таранить объект. Как поняли?
С запинкой ему ответили:
– Кэп, зонд может не выдержать столкновения. Мы его лишимся…
– Может, ты будешь выбирать, чего лишиться лучше: зонда – или нас?
– Вас понял.
– Слава Создателю. Слушай внимательно: главное – чтобы он прошёл точно над нами. Отсюда мы доведём его сами. Всё. Выполнить немедленно!
– Есть выполнить немедленно, – услышали мы, и я подумал, что вообще-то хорошо, что наш Мастер старался поддержать на корабле флотскую дисциплину, хотя на исследовательских кораблях её встречаешь сравнительно редко.
Ну, остальное было, как говорится, делом техники. Мы перехватили управление зондом даже раньше ожидавшегося, когда он был только на подходе. Нас отделяло от этого тридцать с небольшим метров, и то была последняя дистанция, на которой, по нашему расчёту, нас не должны были задеть тяжёлые обломки нашего зонда и местного чудища; удары лёгких мы надеялись перенести без повреждений, несовместимых, как говорится, с жизнью. Расчёт оправдался. Столкновение было образцовым, лобовой таран. На несколько секунд атмосфера в том месте превратилась в смесь газов и летящего железа, причём железо преобладало. Научный глава экспедиции, вошедший в расширенный состав группы (хотя Мастер при этом очень выразительно морщился), не утерпел и тут же заявил:
– Капитан, я настаиваю на том, чтобы немедленно сделать остановку. Это была первая завершённая конструкция, и даже обломки её могут дать нам…
Мастер даже не позволил ему закончить – и, я считаю, совершенно правильно сделал:
– Обломки уже ничего не могут. Но тот, что играет там вторым номером, – вот он действительно может. Схватитесь с ним на кулаках? Или как?
Учёный понял, что сморозил глупость. С ними, с учёными, так бывает куда чаще, чем принято считать. Так что мы продолжали драпать с места происшествия на предельно возможной для данной ситуации скорости, и ещё через двенадцать минут, когда Второе это только стало карабкаться через возникший на его пути завал, мы выбрались наконец к устью расщелины, где смогли развернуться – и только пятки засверкали, потому что на прямой мы здешним монстрам давали большую фору.
Вот, собственно, всё о самом эпизоде. С почти полностью заряженными батареями мы без особого труда стартовали, вышли в сопространство и, поскольку экономить теперь особенно не приходилось, включили автовозврат – и корабельная кваркотроника с готовностью потащила нас по тому пути, каким мы пришли к этой чёртовой планете. Такой путь был, наверное, самым длинным из всех возможных, поскольку мы повторяли все идиотские фигуры, какие рисовал нами сопространственный шторм, с которого – надеюсь, вы не забыли – всё и началось. Но, хотя до Земли было ещё очень не близко, мы, оказавшись в СП, почувствовали себя в безопасности. И тут все мы – да, и я сам тоже, хотя такое и не делает мне чести – все мы пренебрегли правилами и потребовали у Мастера объяснений. Начиная с того, какого чёрта он вообще приказал тогда садиться? Корабль ведь был в порядке, а что касается энергетики – неужели не нашлось бы другого способа?
– Были некоторые соображения, – попытался он уйти от ясного ответа. Как видите, он не стал посылать нас куда подальше: учуял, что дело может дойти до бунта на корабле. Потому что каждый кроме него чувствовал себя смертельно обиженным.
– Какие же соображения? – продолжил допрос глава-научник. – Или, быть может, вы полагаете, что наше скудоумие не позволит нам понять их?
– Да нет, – сказал капитан, – я думаю о вас не хуже, чем вы того заслуживаете. Но, к сожалению, у нас на борту большинство составляют учёные. А они – в смысле вы – никогда до сих пор не принимали всерьёз гипотезы Первой Кухни. И заикнись я тогда о ней, вы бы сразу устроили тут новгородское вече. Вот я и решил садиться без объяснений: больно уж обстановка, в которой мы оказались, совпадала с «кухонной».
– Может, вы снизойдёте до подробностей?
– Да сколько угодно, – сказал Мастер. – При условии, что вы не станете перебивать. Вопросы зададите, когда я закончу, идёт?
Не оставалось ничего другого, как принять его условия.
– Ребята, – сказал нам Мастер, и в интонации его ясно слышалось: ну, как же можно не понимать таких простых вещей. – Вас ведь, наверное, ещё в школе учили тому, что развитие идёт от простого к сложному, а не наоборот? Ага, учили. А то, что одна-единственная живая клетка куда сложнее даже и очень хитроумного механизма – с этим вы, я надеюсь, согласитесь? Ну, спасибо за такую сговорчивость. А если так, то не кажется ли вам, что движение, то есть развитие, неизбежно должно было вести прежде к образованию механических систем, и только потом, далеко не сразу – к тому, что мы называем живой материей? Всё равно, как вы этот процесс назовёте: творением или самозарождением. Лично я предпочитаю первый вариант, но это уже дело совести каждого. Что мы с вами здесь обнаружили, по-моему, вам объяснять не нужно: именно на этой Кухне готовились первые блюда в огромном, а может быть – бесконечном меню развития жизни. Мы с вами пока нашли следы, так сказать, только отдельных эпизодов того, что можно было бы назвать механозойской эрой, стали свидетелями весьма примитивных процессов, которые позволяют, однако же, понять, как возникали примитивы, как осуществлялись первые взаимодействия между ними – всё в пределах дозволенного, так сказать, наукой. То есть, сперва во Вселенной обкатывался именно такой вариант; возможно, Творца привлекла именно его простота. И вот это местечко, независимое, не входящее не только ни в одну звёздную систему, но, собственно, и ни в одну галактику, и являлось – теперь я уверен – первой кухней, где варилась жизнь. Мы с вами увидели только кусочки процесса, который сейчас продолжается, надо думать, уже только по инерции, хотя – как знать? Я уверен, что если бы нам удалось добраться до горной страны, мы бы нашли там дела и вещи, куда более любопытные. Но для этого потребовалось бы совершенно другое снаряжение. Может быть… но нет, пока не буду. Кстати: та бомбочка, что тогда, на подходе, лопнула рядом с нами, оказалась явлением крайне интересным. Нам тогда было не до неё, я, как вы помните, сразу приказал садиться. Но анализ того, чем нас запачкали, был сделан по автомату, как всегда делается, и уже сейчас здесь я просмотрел результаты. И это было, по-вашему, что? Споры. Уже биология, вы понимаете? Уже биологическая жизнь, которую – так получается – Кухня время от времени выстреливает в пространство – наугад или нет, сказать не могу, да и никто пока не сможет. Значит, там, наверху, – в горах – может оказаться уже совсем другая кухня. Было бы очень интересно заглянуть туда ещё разок, уже, так сказать, во всеоружии – но сие, к сожалению, от нас не зависит. Доберёмся до Земли – там начнём разбираться. Если нам поверят, конечно. Хотя кое-какие доказательства у нас, как вы знаете, есть. Но, как правило, власть имущие в своих решениях исходят не из доказательств, а из политических соображений, в которых я не очень разбираюсь, да и вы тоже. Вот что я имел вам сказать. Вопросы есть?
Господа, на этом я закончу мой рассказ. Главное вы слышали и, я полагаю, поняли. Наш Мастер, во главе группы учёных, летавших с нами, сейчас сражается с великими мира сего – пытается выбить средства на новую, более серьёзную экспедицию на Кухню; найти её возможно, пока не разразился новый СП-ураган: после него записанный нашим кораблём курс будет представлять лишь музейный интерес, потому что там вся сетка снова непредсказуемо перекрутится. Насколько вы понимаете, такая экспедиция просто необходима, потому что она даёт небывалую возможность выйти на диалог с Тем, кто… Понимаете, развитие кухонной гипотезы прямым путём выводит нас на заключение: не создав первоначально замышленной жизни – назовём её условно «кристаллической», Некто решил обзавестись инструментарием для сотворения её на более высоком уровне; и создал, как вы сами понимаете, не что иное, как нас с вами, запрограммировав нас на создание той жизни, которую Он изначально предпочитал, уже на куда более высоком уровне. Сделал нас как бы катализатором этого процесса. И эту свою функцию мы исправно выполняем, хотя и не без осечек и противоречий, поскольку мы всё-таки Его инструмент и потому пуповина между Ним и нами продолжает существовать. Впрочем, во всяком инструменте есть частица его создателя – частица его духа. Но главный вопрос тут не в этом, а вот в чём: в любом процессе на каком-то его этапе инструмент, при помощи которого были пройдены предыдущие фазы развития, становится более ненужным. Не предполагаете ли вы, что мы уже находимся в той стадии процесса, когда созданные нами существа кристаллической жизни обретают способность самовоспроизводства? То есть мы становимся лишними в процессе развития?
Подумайте об этом, господа. Вы – не президенты, не политики; вы просто самые богатые и потому могучие представители человечества. Вы – и только вы можете стать спонсорами подобной экспедиции; да, это будет дорогим удовольствием, но результаты будут стоить куда больше тех денег, которые вы на нас истратите. Вот почему я и отнял тут у вас столько времени своим рассказом. Президенты денег не дадут, это ясно заранее. Им всё произошедшее покажется, скорее всего, заумью. Но вы – другое дело; вы умеете реально оценивать обстановку, видеть перспективу и принимать верные решения. Вряд ли ошибусь, если скажу, что само существование человечества уже в среднесрочной перспективе, а может быть, теперь, после нашего посещения Кухни, и в краткосрочной зависит от вас.
Я понимаю: вам нужно подумать и, конечно, посовещаться в узком кругу. Естественно. Я подожду, все мы подождём.
Прошу только об одном: взвешивая все «за» и «против», не забывайте, пожалуйста, об одном: отработавший инструмент пускают в переплавку. И кто знает, во что нас переплавят? Хотите попробовать? Или с этим всё-таки не стоит спешить?
– Попробую. Первое соображение: эта планета не могла быть целью какого-то рейса – просто потому, что о самом существовании её никому не было известно. Значит, возможность одна, как и у нас: случайность. Если корабль тут и остался, то он неизбежно должен был попасть в рубрику пропавших без вести и находиться там и по сей день. Так вот, я тут на минутку связался с нашим корабельным супером и получил информацию: все без исключения корабли, что проходят сейчас как без вести пропавшие, принадлежат к классу непосадочных: тяжёлые машины, что и монтируются на орбитах, и стартуют с орбит, и финишируют тоже – связь с планетами осуществляется средствами малого флота. Так что ни одна из этих машин сесть сюда просто не могла. Значит, её и не было. Это – доказательство первое. Но для меня оно не самое убедительное. Есть и другое.
– Ну-ну, – сказали мне. – Давай.
– Да вот оно, – сказал я, осторожно вынимая из капитанских пальцев всё ту же находку. – Нормальная деталь, верно? Будь она закончена, просверли дырку для оси – и ставь на место. Так это выглядит, верно? Но есть одна закавыка. В каждом нашем костюме есть холодный экспресс-анализатор. Никто не поинтересовался включить? Мы увлеклись формой – а как насчёт содержания? Насчёт материала, из которого она состоит? Не пришло в головы?
– Умных детей настругали твои родители, – сказал Мастер, и в его голосе мне почудилось удовлетворение. – Логически думать, парни, это искусство, не надо им пренебрегать.
– Мастер, а что сами-то вы предполагаете? – не выдержал второй из троицы, нарушив правило «Капитана не спрашивают».
– Предполагаю, – ответил кэп, – что сейчас все мы, редкой цепью, двинемся на норд-вест, к ближайшему побережью. И по пути туда, а главным образом – на самом берегу будем смотреть очень внимательно. Смотреть, и – я надеюсь – находить разные другие интересные вещи. В зависимости от того, что мы там найдём или не найдём, я и буду делать выводы. В нашем распоряжении ещё два с половиной часа до возвращения на подзарядку костюмцыков – вот за это время мы и должны найти максимум возможного. Включить все средства обнаружения, и – шагом марш!
И мы потопали.
Если бы мы принялись подбирать каждую железяку, обнаруженную нами на берегу в продолжение ближайшего часа, то насыпали бы большую кучу. Я сказал «железяку» именно потому, что такими все они и были: химически чистое железо, из которого, как вы знаете, у нас не изготовляют ни единой детали: мы любим сплавы, и не зря. Здесь же царила химическая чистота – и в тех случаях, когда штука оказывалась изготовленной (если) из титана; таких оказалось процентов десять. Но чем дальше, тем больше интересовал нас не состав, а формы, с которыми пришлось тут повстречаться. Именно они заставляли задумываться всё больше – хотя ничего конкретного в мозгах так и не возникало, а был своего рода мысленный туман, из которого что-то могло выкристаллизоваться, но не обязательно.
Кристаллизация – это слово возникло тут не случайно. Потому что один из нас – помню только, то был не я, – всерьёз занялся анализом одного кусочка, и с немалым удивлением оповестил нас:
– Ребята, это всё – монокристаллы, можете представить?
Мы смогли, конечно, но с трудом, да и без особого удивления. Потому что самым интересным всё-таки оказывались конфигурации.
Насколько я помню, мы практически не обнаружили двух одинаковых деталей. Все хоть чем-то, да отличались друг от друга. Но чем дальше, тем меньше само слово «детали» казалось нам соответствующим обстановке. Да, попадались недоделанные, а порой даже доделанные шестерни разного размера и шага; но они оказывались в меньшинстве. А большая часть скорее подходила под определение «плоды творчества механика-абстракциониста». Или, если так понятнее, бред сумасшедшего. Что вы скажете, например, о той же шестерне, у которой из тридцати зубьев нет и двух одинаковых по высоте? Или: все зубья одинаковы, а вот один-единственный торчит, длиннее прочих раз в шесть. Называть такие штуки деталями язык больше не поворачивался. Но всё то были мелочи по сравнению с тем, что мы испытали, когда третий из ребят вдруг даже криком закричал:
– Эй, давайте сюда, здесь что творится…
И мы поспешили к нему, стоявшему у самого уреза – не воды, как вы уже знаете. Но мне не приходилось забывать о своих прямых и основных обязанностях, поэтому я на ходу предупредил:
– Всем: внимание, внимание! Магнитное поле даёт всплеск, всем усилить защиту!
Так и сделали – и жаль, право же, что со стороны этого никто не видел. Потому что на поверхности наших полевых коконов заиграли такие разряды, такие огни Эльма и северные сияния, что хотелось записать всё на кристалл, только не получилось бы: виднелся бы сплошной снег, с этими помехами нам было не справиться. Ладно, полного счастья не бывает. Я ещё для верности предупредил – хотя каждый наверняка почувствовал это ещё до моего оклика:
– Локальный всплеск температуры и ветер меняет румб – возможен лёгкий накат, беречь ноги!
Тут мы сбежались наконец вместе, чтобы полюбоваться тем, что захотел продемонстрировать нам наш коллега.
Сначала мне – да и другим тоже – показалось, что ничего особенного: всё то же «неразберипоймёшь». Он подсказал:
– Они же возникают тут, что, не видно? Растут!
Тут мы и сами увидели. Только сперва нам показалось, что мы выбежали к узкому заливчику; нет, это оказалось изолированной – ну, ямой, если хотите, омутом – и в нём и росла, не стесняясь нашего присутствия, ещё какая-то механическая патология. Мы стояли, не отрывая взглядов, никак не менее пяти минут – и стали свидетелями того, как магнитное поле снова дало всплеск, и штуковина, которую, видимо, посчитали завершённой, была подхвачена одиночной, только что возникшей в яме волной и мягко выкинута на песчаный бережок. Мы только хлопали глазами. Казалось, все возможные стадии удивления были уже нами пройдены, дальше некуда, – но не тут-то было. Потому что свеженькая хреновина – сейчас это был просто железный прут, длиной миллиметров сто при десяти в диаметре – и на песке не успокоилась, но продолжала медленно катиться – в горку, поняли? И не по прямой, а меняя курс, словно бы разыскивая что-то – а сверху, с этой самой горки, к пруту сползала на сей раз законченная шестерня – круглая, да ещё и с отверстием в центре. Шестерня искала ось, ось искала шестерню – и на наших глазах они нашли друг друга. Кто-то из нас не удержался от ухмылки, другой сказал жалобно:
– Ребята, по-моему, это нормальный сумасшедший дом, и мы тут пациенты.
На что Мастер отреагировал так:
– Хорошо, если бы… Боюсь только, что всё куда хуже.
И опять-таки не стал объяснять, что он хотел этим сказать. Мы же и на сей раз не попытались спросить. Да и не смогли бы при всём желании, потому что тут же последовало продолжение:
– Значит, так: сейчас возвращаемся. Берём полную дозарядку. Мобилизуем ползуна. Группу увеличим за счёт подвахты. И попробуем добраться до тех мест (и он указал рукой в сторону близкого предгорья). Тут картина, по-моему, ясна, а вот что увидим там – это по-настоящему интересно.
Мне, да и всем остальным, наверняка показалось, что насчёт ясности он изрядно преувеличил. С другой же стороны, капитан только тогда подлинный Мастер, сиречь Хозяин, когда знает больше и соображает лучше своих подчинённых, чьими судьбами распоряжается. Так что оставалось лишь по-прежнему выполнять приказания, что мы и сделали. Я только спросил:
– Экспонаты прихватим с собой?
– Естественно. Пять минут на отбор. Только избегайте дублирования. По одной – самых характерных конфигураций. На борт пока заносить не станем. Начали!
Когда мы на ползуне уже приближались к предгорьям – теперь нас стало шестнадцать человек, идти были готовы ещё не менее десятка, но я настоял на шестнадцати, чтобы не перегружать машину, – стала заметно ухудшаться погода (если то, что там было, вообще можно назвать этим словом). Правда, ветер теперь дул нам в спину, и это вроде бы облегчало задачу. Но он начал усиливаться, что обещало некоторые сложности при возвращении. Пусть пока проблемы ещё не возникло, но другие перемены требовали немедленного внимания и – порой – реагирования. Какие перемены? Перечисляю: усиление магнитного поля; повышение температуры; после пересечения разлома – переползти через него нельзя было, пришлось прыгать с разгона – ощутимое содрогание грунта; увеличение статического заряда; остальное – мелочи. В кабине ползуна мы чувствовали себя достаточно надёжно защищёнными. Но временами становилось необходимым высадить группу, потому что ведь мы ехали ради каких-то новых находок, а не просто чтобы встряхнуться. Так что пришлось сделать три остановки – в тех местах, где обнаруживалось нечто, мимо чего никак нельзя было проехать.
Что я имею в виду? В общих словах: всё чаще попадавшиеся и всё более сложные – ну как бы поточнее назвать – фрагменты конструкций, в большинстве своём совершенно непонятного нам назначения. Похоже, именно наверху, в горах вовсю резвились механики-абстракционисты. С каждой точки мы прихватили по хорошему образцу, взяли бы и больше, но багажный отсек был уже полон, да и грузоподъемность наша практически исчерпалась. На каждой последующей остановке мы действовали всё более уверенно и, я бы сказал, спокойно, потому что устали удивляться, не старались вникать в то, что видим, ворочаем и грузим, а думали именно только: как поднять и как уложить и закрепить понадёжнее. Мы не обращали больше внимания на то, что в гору непрерывно – отставая от нас, когда мы двигались, и обгоняя, когда ползун останавливался, – то ползли, то прямо кубарем катились те же самые первичные, так сказать, детали, которые на наших глазах возникали внизу из перенасыщенного раствора. Ну, ползут вверх – и ползут, видимо, тут комбинированно действуют крепкий ветер и магнитное поле, а почему, по какой программе и с какой целью всё действует – размышления об этом мы откладывали на потом. Когда компьютер ползуна тревожно засигналил и выдал информацию о том, что риск пребывания здесь перевалил за шестьдесят процентов, мы с ним охотно согласились, потому что за бортом машины шёл уже буквально электрический дождь – непрерывные разряды, – атмосфера не только текла всё быстрее, но и сотрясалась при этом, и грунт, над которым мы ползли, теперь то была, судя по анализу, гранитная плита, вибрировал в полном соответствии с атмосферой. Я осторожно кашлянул, прежде чем доложить Мастеру:
– Пора уносить ноги. Иначе…
– Вижу, – откликнулся он с явным неудовольствием в голосе. Чувствовалось, что ему очень хотелось добраться до недалёкой уже вершинки, но интересы людей и корабля требовали организованного отхода на исходные. Так что он ещё немного покряхтел, как и обычно перед выполнением неприятного действия, и скомандовал:
– Обратный курс. По записанному треку. Без отклонений.
Сделать это было куда труднее, чем сказать: мы ползли по узкой расщелине, в которой никакой разворот не был возможен. Компьютер прочитал обстановку, и ползун дал задний ход; так нам предстояло проползти с полкилометра, и только тогда выполнить нужный манёвр. Я просто не успел кинуть взгляд на счётчик, когда наконец и случилось то, чего любой из нас подсознательно ожидал с самого начала. Большая неприятность. Я искренне благодарен всем и каждому, кто в тот миг находился в машине, за то, что никто не вскрикнул, не проговорил, даже не прошептал ни единого слова, по связи слышно было только, как кто-то вздохнул. И тут, как и обычно, исключением из правила оказался сам Мастер, и мы услышали:
– Ну да, так и есть…
Вероятнее всего, слова эти относились к следующему факту: горка, которую мы штурмовали и с которой теперь пытались отступить без потерь, оказалась не чем иным, как вулканчиком, и он не нашёл лучшего времени для очередного приступа активности, чем вот эти самые мгновения.
Волей-неволей нам приходилось наблюдать это действо с самого начала. Мы были совершенно бессильны, не могли даже увеличить скорость – компьютер и так вёл машину на допустимом в этих условиях пределе – оставалось лишь закрыть глаза, но на такое у нас просто не хватило сил. Каждому показалось необходимым самому увидеть, в какой именно миг лава перевалит через край подразумевающегося кратера и кинется за нами – просто потому, что у неё другого пути и не было. Так что мы видели во всём великолепии и фейерверк, устроенный, похоже, именно в нашу честь, и слышали лихую работу здешнего ударника, ту дробь, которую он сыграл, швыряя пригоршни камней – хотя, может быть, то были такие же бракованные детали, на какие мы уже насмотрелись – о гулкий корпус ползуна. Этого мы не очень испугались; но вот удастся ли удрать от расплавленной магмы, с какой скоростью она потечёт и через сколько минут настигнет нас – представляло серьёзный повод для бесполезных размышлений. Мастер лишь ввёл в комп новый корректив – и нам осталось только ждать.
Но лавы так и не появилось. Не поймите этого так, что стрельба была холостой и из кратера не выскочило вообще ничего. Вот именно – выскочило. Но не лава. Нечто другое. Увидев и осмыслив это, ни один из нас, боюсь, не смог удержаться от выражений, какие я, с вашего позволения, воспроизводить не стану.
Впрочем, вряд ли стоит всё это так подробно расписывать: если не все, то большинство из вас уже видели видеозапись, поскольку писалось вообще всё, что происходило во время нашей вылазки – до того самого мгновения, когда это разбило и нашу последнюю внешнюю камеру.
Это. Так мы – участники эпизода – и сейчас называем его, хотя вообще-то названий была предложена уйма: диномех, психозавр, кошмар-плюс, кривая смерть и ещё не знаю, сколько. Мы не приняли ни одного, потому что они ничуть не помогают тем, кто не видел, представить то, что, перевалив через гребень, весьма уверенно двигалось к нам. Лично у меня есть лишь минимальные требования к названию: из него должно быть ясно, что то была – по нашим представлениям – машина. Не менее ясно должно быть, что это вело себя, в общем, как живое существо, – или квазиживое, если хотите. Вы говорите – робот? Такое и нам сразу пришло в голову, однако Мастер…
Но об этом скажу чуть позже. Потому что пока мы всё ещё отползаем по расщелине с однорядным движением, а это следует за нами несколько быстрее, чем мы отступаем, потому что оно чувствует себя в этих условиях куда увереннее нашего. Хотя бы потому, что опирается, как мы почти сразу увидели, не только о дно расщелины, но при надобности – о склоны: лапами, щупами, антеннами, называйте как угодно. Ещё что-то тянет вверх, как мы потом разобрались – ориентируется на горячую тучу, а ещё что-то – в нашу сторону, вернее всего не ради знакомства с нами, а просто оценивая дорогу. По грунту оно перемещалось не при помощи колёс, ног или, скажем, гусениц; всё его дно – или брюхо, как называют другие – было утыкано – назовём их патрубками, или, может быть, выхлопами, через которые подавалось – иначе объяснить этот эффект нельзя – нечто под давлением, вернее всего та же атмосфера. При каждом таком импульсе мелкие обломки взлетали фонтанчиком, потому я и считаю, что механизм движения был именно таким. Что было у него внутри – за то, чтобы увидеть это, каждый из нас отдал бы, пожалуй, немалый кусок своей жизни; но это сейчас, а тогда нам так не казалось, и потому такой возможности мы не получили. Сейчас объясню, как и что. Но сперва напомню, что размеры этого «явления» превышали наши – ползуна – не менее чем вдвое. И поскольку трудно было рассчитывать, что это обладало ко всему ещё хотя бы начатками гуманности, никто из нас не сомневался, в чью пользу закончится игра, если произойдет столкновение. Какая-то сила требовала, чтобы это спускалось вниз, дорога была только одна, мы были препятствием – и оно бы постаралось устранить нас, только и всего. Я, отвечающий за безопасность, в эти секунды горько пожалел о том, что наш ползун не нёс никакого вооружения. Оно очень пригодилось бы. Хотя бы по той причине, что пока мы, отползая, переживали всё происходящее, кратер выдал ещё один салют, и ещё что-то перевалило через гребень и двинулось вслед за первым – иными словами, за нами.
К этому мгновению нас разделяло метров сорок, и было уже совершенно ясно, что доползти до расширения, чтобы развернуться, мы просто не успеем. Поэтому я отважился высказать своё соображение:
– Кэп, по-моему, пора что-то сделать.
На что он ответил:
– Прямо беда: каждый тут считает себя самым умным!
И тут же, без перерыва:
– Башня, башня! Я – первый. Получите приказ!
Откровенно говоря, я предполагал, что со связью у нас возникнут затруднения: в атмосфере помех было больше, чем самих газов, её составляющих. Чтобы получить хоть какую-то устойчивость, надо было перейти не только на другие частоты, но и на другую связь вообще – в том поле, в котором мы общаемся в сопространстве. К моему удивлению, корабельные связисты так и поступили, не дожидаясь моей подсказки; выходило, что и в самом деле у нас полно умников. Так что у Мастера сразу же возникла возможность поставить задачу. Но он прежде всего навёл справки:
– Как идёт зарядка?
– Ноль восемьдесят пять заряжено. Продолжается нормально.
– Слушай приказание. Заправку закончить немедленно. Плюсовой зонд перенацелить… Вы нас видите?
– Ясно видим, – последовало после паузы, которая лично мне показалась слишком уж долгой. Хотя на самом деле она была в пределах нормы, но мы к этому времени – все, кто был в ползуне – стали какими-то уж очень нервными.
– А движущийся объект в пятидесяти… отставить, в сорока пяти метрах от нас?
– Чётко видим, – на сей раз башня обошлась без паузы.
– Перенацелить зонд на объект. Вести на пределе скорости. Провести над нами и таранить объект. Как поняли?
С запинкой ему ответили:
– Кэп, зонд может не выдержать столкновения. Мы его лишимся…
– Может, ты будешь выбирать, чего лишиться лучше: зонда – или нас?
– Вас понял.
– Слава Создателю. Слушай внимательно: главное – чтобы он прошёл точно над нами. Отсюда мы доведём его сами. Всё. Выполнить немедленно!
– Есть выполнить немедленно, – услышали мы, и я подумал, что вообще-то хорошо, что наш Мастер старался поддержать на корабле флотскую дисциплину, хотя на исследовательских кораблях её встречаешь сравнительно редко.
Ну, остальное было, как говорится, делом техники. Мы перехватили управление зондом даже раньше ожидавшегося, когда он был только на подходе. Нас отделяло от этого тридцать с небольшим метров, и то была последняя дистанция, на которой, по нашему расчёту, нас не должны были задеть тяжёлые обломки нашего зонда и местного чудища; удары лёгких мы надеялись перенести без повреждений, несовместимых, как говорится, с жизнью. Расчёт оправдался. Столкновение было образцовым, лобовой таран. На несколько секунд атмосфера в том месте превратилась в смесь газов и летящего железа, причём железо преобладало. Научный глава экспедиции, вошедший в расширенный состав группы (хотя Мастер при этом очень выразительно морщился), не утерпел и тут же заявил:
– Капитан, я настаиваю на том, чтобы немедленно сделать остановку. Это была первая завершённая конструкция, и даже обломки её могут дать нам…
Мастер даже не позволил ему закончить – и, я считаю, совершенно правильно сделал:
– Обломки уже ничего не могут. Но тот, что играет там вторым номером, – вот он действительно может. Схватитесь с ним на кулаках? Или как?
Учёный понял, что сморозил глупость. С ними, с учёными, так бывает куда чаще, чем принято считать. Так что мы продолжали драпать с места происшествия на предельно возможной для данной ситуации скорости, и ещё через двенадцать минут, когда Второе это только стало карабкаться через возникший на его пути завал, мы выбрались наконец к устью расщелины, где смогли развернуться – и только пятки засверкали, потому что на прямой мы здешним монстрам давали большую фору.
Вот, собственно, всё о самом эпизоде. С почти полностью заряженными батареями мы без особого труда стартовали, вышли в сопространство и, поскольку экономить теперь особенно не приходилось, включили автовозврат – и корабельная кваркотроника с готовностью потащила нас по тому пути, каким мы пришли к этой чёртовой планете. Такой путь был, наверное, самым длинным из всех возможных, поскольку мы повторяли все идиотские фигуры, какие рисовал нами сопространственный шторм, с которого – надеюсь, вы не забыли – всё и началось. Но, хотя до Земли было ещё очень не близко, мы, оказавшись в СП, почувствовали себя в безопасности. И тут все мы – да, и я сам тоже, хотя такое и не делает мне чести – все мы пренебрегли правилами и потребовали у Мастера объяснений. Начиная с того, какого чёрта он вообще приказал тогда садиться? Корабль ведь был в порядке, а что касается энергетики – неужели не нашлось бы другого способа?
– Были некоторые соображения, – попытался он уйти от ясного ответа. Как видите, он не стал посылать нас куда подальше: учуял, что дело может дойти до бунта на корабле. Потому что каждый кроме него чувствовал себя смертельно обиженным.
– Какие же соображения? – продолжил допрос глава-научник. – Или, быть может, вы полагаете, что наше скудоумие не позволит нам понять их?
– Да нет, – сказал капитан, – я думаю о вас не хуже, чем вы того заслуживаете. Но, к сожалению, у нас на борту большинство составляют учёные. А они – в смысле вы – никогда до сих пор не принимали всерьёз гипотезы Первой Кухни. И заикнись я тогда о ней, вы бы сразу устроили тут новгородское вече. Вот я и решил садиться без объяснений: больно уж обстановка, в которой мы оказались, совпадала с «кухонной».
– Может, вы снизойдёте до подробностей?
– Да сколько угодно, – сказал Мастер. – При условии, что вы не станете перебивать. Вопросы зададите, когда я закончу, идёт?
Не оставалось ничего другого, как принять его условия.
– Ребята, – сказал нам Мастер, и в интонации его ясно слышалось: ну, как же можно не понимать таких простых вещей. – Вас ведь, наверное, ещё в школе учили тому, что развитие идёт от простого к сложному, а не наоборот? Ага, учили. А то, что одна-единственная живая клетка куда сложнее даже и очень хитроумного механизма – с этим вы, я надеюсь, согласитесь? Ну, спасибо за такую сговорчивость. А если так, то не кажется ли вам, что движение, то есть развитие, неизбежно должно было вести прежде к образованию механических систем, и только потом, далеко не сразу – к тому, что мы называем живой материей? Всё равно, как вы этот процесс назовёте: творением или самозарождением. Лично я предпочитаю первый вариант, но это уже дело совести каждого. Что мы с вами здесь обнаружили, по-моему, вам объяснять не нужно: именно на этой Кухне готовились первые блюда в огромном, а может быть – бесконечном меню развития жизни. Мы с вами пока нашли следы, так сказать, только отдельных эпизодов того, что можно было бы назвать механозойской эрой, стали свидетелями весьма примитивных процессов, которые позволяют, однако же, понять, как возникали примитивы, как осуществлялись первые взаимодействия между ними – всё в пределах дозволенного, так сказать, наукой. То есть, сперва во Вселенной обкатывался именно такой вариант; возможно, Творца привлекла именно его простота. И вот это местечко, независимое, не входящее не только ни в одну звёздную систему, но, собственно, и ни в одну галактику, и являлось – теперь я уверен – первой кухней, где варилась жизнь. Мы с вами увидели только кусочки процесса, который сейчас продолжается, надо думать, уже только по инерции, хотя – как знать? Я уверен, что если бы нам удалось добраться до горной страны, мы бы нашли там дела и вещи, куда более любопытные. Но для этого потребовалось бы совершенно другое снаряжение. Может быть… но нет, пока не буду. Кстати: та бомбочка, что тогда, на подходе, лопнула рядом с нами, оказалась явлением крайне интересным. Нам тогда было не до неё, я, как вы помните, сразу приказал садиться. Но анализ того, чем нас запачкали, был сделан по автомату, как всегда делается, и уже сейчас здесь я просмотрел результаты. И это было, по-вашему, что? Споры. Уже биология, вы понимаете? Уже биологическая жизнь, которую – так получается – Кухня время от времени выстреливает в пространство – наугад или нет, сказать не могу, да и никто пока не сможет. Значит, там, наверху, – в горах – может оказаться уже совсем другая кухня. Было бы очень интересно заглянуть туда ещё разок, уже, так сказать, во всеоружии – но сие, к сожалению, от нас не зависит. Доберёмся до Земли – там начнём разбираться. Если нам поверят, конечно. Хотя кое-какие доказательства у нас, как вы знаете, есть. Но, как правило, власть имущие в своих решениях исходят не из доказательств, а из политических соображений, в которых я не очень разбираюсь, да и вы тоже. Вот что я имел вам сказать. Вопросы есть?
Господа, на этом я закончу мой рассказ. Главное вы слышали и, я полагаю, поняли. Наш Мастер, во главе группы учёных, летавших с нами, сейчас сражается с великими мира сего – пытается выбить средства на новую, более серьёзную экспедицию на Кухню; найти её возможно, пока не разразился новый СП-ураган: после него записанный нашим кораблём курс будет представлять лишь музейный интерес, потому что там вся сетка снова непредсказуемо перекрутится. Насколько вы понимаете, такая экспедиция просто необходима, потому что она даёт небывалую возможность выйти на диалог с Тем, кто… Понимаете, развитие кухонной гипотезы прямым путём выводит нас на заключение: не создав первоначально замышленной жизни – назовём её условно «кристаллической», Некто решил обзавестись инструментарием для сотворения её на более высоком уровне; и создал, как вы сами понимаете, не что иное, как нас с вами, запрограммировав нас на создание той жизни, которую Он изначально предпочитал, уже на куда более высоком уровне. Сделал нас как бы катализатором этого процесса. И эту свою функцию мы исправно выполняем, хотя и не без осечек и противоречий, поскольку мы всё-таки Его инструмент и потому пуповина между Ним и нами продолжает существовать. Впрочем, во всяком инструменте есть частица его создателя – частица его духа. Но главный вопрос тут не в этом, а вот в чём: в любом процессе на каком-то его этапе инструмент, при помощи которого были пройдены предыдущие фазы развития, становится более ненужным. Не предполагаете ли вы, что мы уже находимся в той стадии процесса, когда созданные нами существа кристаллической жизни обретают способность самовоспроизводства? То есть мы становимся лишними в процессе развития?
Подумайте об этом, господа. Вы – не президенты, не политики; вы просто самые богатые и потому могучие представители человечества. Вы – и только вы можете стать спонсорами подобной экспедиции; да, это будет дорогим удовольствием, но результаты будут стоить куда больше тех денег, которые вы на нас истратите. Вот почему я и отнял тут у вас столько времени своим рассказом. Президенты денег не дадут, это ясно заранее. Им всё произошедшее покажется, скорее всего, заумью. Но вы – другое дело; вы умеете реально оценивать обстановку, видеть перспективу и принимать верные решения. Вряд ли ошибусь, если скажу, что само существование человечества уже в среднесрочной перспективе, а может быть, теперь, после нашего посещения Кухни, и в краткосрочной зависит от вас.
Я понимаю: вам нужно подумать и, конечно, посовещаться в узком кругу. Естественно. Я подожду, все мы подождём.
Прошу только об одном: взвешивая все «за» и «против», не забывайте, пожалуйста, об одном: отработавший инструмент пускают в переплавку. И кто знает, во что нас переплавят? Хотите попробовать? Или с этим всё-таки не стоит спешить?