"Сегодня утром звонил из Ленинграда в Вологодский обком партии. И что ты думаешь? Вологда, не дожидаясь, пока мы ликвидируем заторы с транспортировкой грузов на Северной дороге, выделила для Ленинграда из своих областных ресурсов сотни тонн продуктов. Так что, Николай Васильевич, передай летчикам: каждому самолету на ближайшие дни груза хватит на два рейса".
На аэродроме Штыкова встречал его давний товарищ по комсомольской работе секретарь Вологодского обкома партии Борис Федорович Николаев. Друзья обнялись. Сели в машину. И первый же вопрос к Николаеву: "Как с завозом продовольствия, горючего, боеприпасов?" Николаев нахмурился.
Обстановка была тревожной.
Грузы доставлялись в Вологду с литером "97" с нескольких сот станций, разбросанных на огромной территории. Нередко в местах погрузки возникали свои трудности: то не хватало рабочих, то автомашин и лошадей для подвоза продовольствия со складов станции. Иные станции занесло снегом, и некому было расчищать подъезды к ним. Иногда поезда простаивали на запасных путях из-за нехватки угля и дров для паровозов. И тогда Штыков и его помощники из оперативной группы отправлялись к местам отгрузки, устанавливали непосредственную связь с местными партийными организациями, советским активом и при их помощи устраняли неполадки. Живое слово о жизни и борьбе ленинградцев поднимало людей. После рабочего дня, превозмогая усталость, они спешили помочь ленинградцам.
В ноябре Вологодская область выделила Ленинграду 3500 тонн муки, 50 тонн сгущенного молока, 26 тонн сыра.
Все эти продукты, исключая муку (ее отправили в осажденный город по ледовой дороге) завезли в Подборовье и равными частями доставили самолетами на ленинградские аэродромы. Об этом Сорокин сделал запись в клеенчатой тетради.
В последних числах ноября в тетради Сорокина появились пометки об отгрузке продовольствия на полевые аэродромы в Вологодской области, где с середины ноября базировались эскадрильи тяжелых бомбардировщиков. В конце ноября 1941 года Сорокин передал по ВЧ оперативную сводку А. А. Жданову, председателю облисполкома Н. В. Соловьеву и начальнику тыла Ленфронта Ф. Н, Лагунову: из Вологды на полевые аэродромы завезли в течение дня несколько вагонов прессованного мяса из расчета загрузки в самолет в среднем двух тонн.
Об этом случае Т. Ф. Штыков рассказал в газете "Вечерний Ленинград" много лет спустя, в день 20-летия снятия блокады:
"Настоящий подвиг совершил коллектив Даниловского депо Северной железной дороги, - писал он в статье "Страна была с Ленинградом". - Узнав о тяжелом положении на транспорте, они приняли решение: водить поезда с продовольствием для ленинградцев из Данилова до Череповца без заправок в Вологде. А добились этого так. К тендеру паровоза прицепили цистерны с водой и груженный дровами крытый полувагон, в который садилось несколько человек. По дороге они вручную перебрасывали дрова в тендер. Водили эти поезда машинисты тт. Погожев, Безбородин, Лукьянов и Сергеев".
Установив прочную непосредственную связь с местными органами власти, получая повседневную помощь от ГКО, наркоматов, Т. Ф. Штыков вместе с работниками оперативной группы сумел наладить бесперебойное продвижение железнодорожных составов в Вологду.
- На диспетчерской карте Вологодского железнодорожного узла, вспоминает помощник Т. Ф. Штыкова Р. М. Сорокин, - красными линиями были обозначены пути продвижения грузов к Ленинграду по Северной железной дороге. Ежедневно в полночь я соединялся по аппарату ВЧ с Ленинградом и передавал адресованную А. А. Жданову суточную сводку о продвижении грузов на Ленинград. Уже в середине декабря 1941 года это был мощный, с каждым днем нарастающий поток продовольствия, горючего, боеприпасов.
Часть грузов ожидала отправки на запасных путях Подборовья и Заборья. Солидный запас продовольствия, горючего и боеприпасов находился "на отстое" прямо в вагонах на стыке Ярославской и Северной дорог. Эти грузы отправлялись в Ленинград с таким расчетом, чтобы вагоны с продовольствием шли отдельными составами. Это делалось на случай, если состав попадет под бомбежку. Полностью исключалось опасное соседство продовольственных грузов с горючим и боеприпасами.
Как только освободили Тихвин, я в своих ежесуточных ночных информациях в Ленинград непременно характеризовал обстановку с подвозом продовольствия: сколько грузов уже доставлено в Тихвин, какое количество находится в пути между Вологдой и Тихвином, сколько железнодорожных составов на подходе к Вологде, сколько и каких грузов в "ожидании" специальных распоряжений на отправку в Ленинград.
В случае крайней необходимости Т. Ф. Штыкову или мне приходилось обращаться к руководству вологодских складов с заявкой на отгрузку продуктов в Ленинград. И всякий раз эти заявки выполнялись незамедлительно.
- Терентий Фомич считал работу в Вологде святым делом, - рассказывает Р. М. Сорокин. Не жалел себя. Случалось, что больной, с высокой температурой он спешил на отдаленную станцию, где произошел затор с отгрузкой продуктов Ленинграду.
Однажды я был свидетелем разговора Штыкова по ВЧ с одним из работников Наркомата путей сообщения. Штыков требовал ускорить отправку в Ленинград мясных продуктов. Их ждали на аэродромах. Видно было, что ответ московского товарища не удовлетворил Штыкова. Малейшее волнение отражалось на его лице. Я-то знал, чего стоили такие разговоры. Уже тогда Терентий Фомич частенько жаловался на боли в сердце.
- Вы плохо знаете обстановку в Ленинграде.
В голосе Штыкова появились жесткие нотки. Что-что, а требовать, настаивать на своем он умел. Но умел и безгранично доверять людям. Если работник допустил ошибку, Штыков не прибегал к методу "разноса". Входить в административный раж было не в его характере. Человек кристально честный, доброжелательный, доступный, Терентий Фомич понимал и ценил сотрудников. Держался с ними просто, обладал редким даром вселять в людей веру в свои силы и способности.
...В конце телефонного разговора по ВЧ лицо Штыкова смягчилось.
- Вот это совсем другой разговор, - сказал он. - Поймите, каждая задержка грузов оборачивается смертью сотен жителей Ленинграда...
Был такой случай, который тоже нашел отражение в клеенчатой тетради помощника Штыкова. Это произошло в последний день ноября 1941 года...
- Я позвонил в Москву, в Наркомат путей сообщения, - рассказывает Сорокин. - Получил данные о том, какие грузы поступят в ближайшие два-три дня. Мне ответили, что уже на подходе к Перми вагоны с шоколадом и сливочным маслом. Все это предназначалось к отправке самолетами в Ленинград.
Но в день прибытия в Вологду состава с этими продуктами я в очередной суточной сводке, увы, не смог сообщить ленинградским руководителям об отправке этих продуктов. Случилась беда. Вагоны с шоколадом и маслом "потерялись". Минули сутки, другие. Вагоны словно в воду канули. "Не иначе, - подумал я, - украли, увели вагоны. На дороге действует "черная рука".
Пришлось поднять на ноги руководство Северной дороги. В конце концов груз был обнаружен, похитители арестованы. К счастью, довести до конца свое подлое дело они не успели, и продукты были отправлены в Ленинград. Преступники понесли заслуженное наказание по законам военного времени.
Узнав об этом происшествии, Штыков потребовал от меня подробную докладную о случившемся. В это время Терентий Фомич находился в Москве. Он сказал мне, что о случаях воровства на дороге он докладывал И. В. Сталину. Затем были приняты самые строгие меры, пресекающие любые случаи хищения грузов на железных дорогах страны в соответствии с требованиями военного времени.
А вскоре случилось новое ЧП: работники оперативной группы узнали, что произошла заминка в отгрузке Ленинграду сгущенного молока.
В одном из ноябрьских постановлений ГКО было сказано четко: ежедневно перебрасывать в Ленинград по воздуху не менее 10-20 тонн сгущенного молока.
Начали срочно "прозванивать" цепочку: где же произошел сбой. В результате выяснилось, что заминка наступила из-за отсутствия банок для молока. Срочно были приняты меры, и молоко отгрузили в Ленинград.
Спустя несколько дней в Вологду позвонил из Подбо-ровья Н. В. Минкин: наконец, прибыла партия сгущенного молока. Все отправлено на транспортных самолетах в Ленинград. Девятка самолетов в тот день доставила жителям города свыше 20 тонн груза, в основном сгущенного молока.
А рядом с этой цифрой в тетради Сорокина появилась другая, не менее важная. Она означала, что летчики транспортной авиации доставили на аэродром Смольное десятки тонн мяса, спрессованного в блоки. Это Анастас Иванович Микоян распорядился отправить в Ленинград как можно больше спрессованного мяса, которое занимало намного меньше места, что позволяло увеличить загрузку самолетов. Он потребовал от наркомата мясной промышленности дать ему подробную справку о количестве спрессованного мяса, насколько дольше оно может храниться в обычных условиях, какие могут быть потери. И потребовал, чтобы мясо в блоках грузили только Ленинграду. Узнав об этом решении, Терентий Фомич Штыков облегченно вздохнул.
Вологда не подвела. Штыков попросил передать уполномоченному Военного совета Ленинградского фронта по воздушным перевозкам в Хвойной Таирову, что пробки на Северной железной дороге удалось ликвидировать, и теперь к ним регулярно будут поступать эшелоны с продовольствием. Обнадеживающая записка Штыкова Таирову полетела в Хвойную на самолете связи.
Вернувшись в Вологду, летчик передал ответную записку от Таирова. В ней сообщалось, что задание обкома партии и Военного совета Ленинградского фронта успешно выполняется, в отдельные дни Хвойная отправляет в Ленинград на самолетах более 200 тонн высококалорийных продуктов.
Обозы уходят в ночь
Уполномоченный Военного совета
В Ефимовском секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Т. Ф. Штыков вручил члену комиссии обкома по руководству северо-восточными районами М. А. Таирову шифрограмму от А. А. Жданова с предписанием срочно выехать в Хвойную и приступить к обязанностям уполномоченного Военного совета Ленинградского фронта по воздушным перевозкам.
За годы войны в жизни Михаила Алексеевича Таирова было немало неожиданных поворотов. Но, наверное, самым неожиданным был внезапный отъезд из Ленинграда. Произошло это на другой день после взятия фашистами Шлиссельбурга. Его разбудил тревожный ночной звонок секретаря Ленинградского обкома партии Г. Г. Воротова. Слово в слово помнит он тот разговор, хотя прошло с тех пор сорок с лишним лет:
- С постановлением бюро обкома ты знаком? Готовься к отъезду! В шесть утра быть на Комендантском аэродроме.
Внезапно среди ночи поднятый с постели, Таиров спросонок никак не мог взять в толк, зачем он должен в шесть утра быть на Комендантском аэродроме. И только окончательно проснувшись, понял смысл сказанного Ворото-вым - ему надлежит срочно вылететь в Тихвин. Уже на аэродроме утром 9 сентября Таиров спохватился: ведь он не предупредил сотрудников отдела об отъезде! Начнут искать, а его и след простыл. Улетел из Ленинграда.
Перебирая события тех дней, Таиров вспомнил, что группу специалистов его отдела спустя две недели тоже перебросят на самолете в Тихвин. Потом пятеро из них переедут из Ефимовского в Хвойную и станут первыми его помощниками как уполномоченного Военного совета по воздушным перевозкам. Но это произойдет уже после того, как войска оставят Тихвин, и переезда комиссии обкома в Ефимовский, и очередной перемены в военной судьбе Таирова.
А тогда, ранним утром 9 сентября, Михаил Алексеевич успел заскочить к брату и предупредить его о своем отъезде, потом - в опустевшую квартиру на Верейской. На ходу схватил старенькое кожаное пальто, меховую подстежку к нему, кое-что из необходимых вещей - и на аэродром.
В тот момент, когда Штыков в Ефимовском передал ему решение Жданова о новом назначении с предписанием сразу же выехать в Хвойную, Таиров никак не мог представить, как он, агроном, человек, далекий от авиации, будет давать распоряжения, советы, указания летчикам.
И только по дороге в Хвойную, возвращаясь мыслями к разговору со Штыковым, он "переваривал" происшедшее. Смысл нового назначения дошел до него из напутственных слов, которые сказал, прощаясь, Терентий Фомич: "Раз в неделю будешь прилетать в Ленинград, докладывать Андрею Александровичу обстановку... Мяса, как можно больше мяса надо отправлять самолетами... Большая у нас надежда на колхозников... Надо продержаться недельку-другую... А там придет на помощь Вологда..."
"Совсем не надо быть авиатором, - успокаивал он себя, - чтобы делать в Хвойной то, чем он вплотную занимался все это время, находясь в Тихвине, в Ефимовском". Организация помощи осажденному городу продуктами питания и была самой главной обязанностью комиссии обкома. С середины ноября положение в Ленинграде катастрофически ухудшилось. Жизнь ленинградцев висела на волоске. Голод стал самым страшным и беспощадным врагом. Ответственность Таирова на новом посту удесятерялась. Не было сейчас дела более важного, чем спасение ленинградцев. И дела более трудного и сложного: запасов продуктов в северо-восточных районах области оставалось немного. Не зря комиссия обкома категорически запретила районным властям, заготовительным органам отпускать кому-либо на местах хлеб, картофель, овощи, молочные продукты, мясо, а также скот, поступающие по государственным заготовкам. Было дано строжайшее предписание - молочные продукты незамедлительно перерабатывать на местных молочных заводах в масло и сыр и без проволочек, в считанные часы и дни доставлять на аэродром в Хвойную. Туда же надлежало подвозить все без малейшего изъятия имеющиеся в районе запасы сыра, масла, сметаны, мяса. Надлежало обеспечить доставку продуктов, прибывающих по железной дороге на станции Хвойная, Кушавера, Заборье, Подборовье.
Но в том-то и беда, что централизованные поставки мяса и жиров в течение первой ноябрьской декады, особенно в ее конце, резко пошли на убыль. В этой критической ситуации Таиров, как уполномоченный Военного совета, должен был добиться регулярной отправки полностью загруженных транспортных самолетов. Добиться, чтобы все три эскадрильи Московской авиагруппы удвоили количество авиарейсов в Ленинград и, насколько возможно, превысили установленную суточную норму.
"Побольше продовольствия... Мяса, как можно больше мяса!" - вспоминал Таиров напутственные слова Штыкова и всю дорогу, трясясь в "эмке", напряженно думал о том, где еще найти резервы, чтобы увеличить отправку спасительного груза.
Он хорошо знал эти места, возможности здешних хозяйств. До войны как главный агроном, а затем заведующий облземотделом вдоль и поперек изъездил каждый уголок области. Но то были довоенные времена. А сейчас? Обстановка разительно изменилась. Общественное поголовье крупного рогатого скота сократилось вдвое, втрое. Большую часть эвакуированного скота еще в сентябре перегнали дальше на восток, в Вологодскую область.
Таиров держал в памяти сведения о том, где, сколько и какого скота осталось. В самом зажиточном Мошенском районе - чуть больше 10 тысяч голов крупного рогатого скота - вдвое меньше, чем до войны. Такая же картина была с овцами, свиньями и прочей живностью.
Прав был Штыков. Видимо, ставку придется сделать на личные запасы колхозников, рабочих и служащих, МТС, лесозаводов. Для этого надо хорошо поработать с населением. В том же Мошенском районе по деревням и хуторам живут крестьяне с крепкими хозяйствами, за свое держатся по старинке. Такие не сразу поймут и отдадут. Да и одно дело сдать мясо по поставкам, и совсем другое - пусть за оплату, но добровольно. Для крестьянина оторвать от себя корову, овцу, поросенка и отдать государству пусть даже в долг, в обмен на квитанцию, которую когда-то еще оплатят, - дело нелегкое, особенно в военное время, размышлял Таиров. К тому же семьи остались без хозяев, почти все мужчины на фронте. А семьи все больше многодетные. И весь расчет сейчас у колхозников на приусадебные участки да на свою скотину. Но если как следует доверительно рассказать людям, в какую беду попал Ленинград, они ничего не пожалеют - в этом он был уверен.
Так что придется в эти дни решать сложнейшую задачу. А между тем после ноябрьского постановления ГКО парк транспортных самолетов, курсирующих по воздушному мосту, вырос чуть ли не вдвое. Теперь на воздушных трассах работали кроме эскадрилий, базирующихся в Хвойной, и все остальные эскадрильи Московской авиагруппы. За два рейса, то есть в течение одних суток, ПС-84 перебрасывали по воздуху в Ленинград до 200 тонн продуктов. Пусть на долю колхозников придется поставка даже половины, но, "чтобы перебиться две недели", надо привезти за это время на аэродром в общей сложности 1,5 тысячи тонн продуктов. Только тогда Таиров сможет доложить, что задание выполнено.
...Таиров взглянул на часы. Восемь утра. А кругом непроглядная темень. Вдали замаячили огоньки. Позади осталась последняя деревня перед Хвойной Остахново. Здесь остановились, немного передохнули, залили водой радиатор. В воздух со стороны Хвойнинского аэродрома взвилась зеленая ракета - одна, другая. Послышался гул самолетных моторов.
Еще полчаса езды по ухабистой тряской дороге, и "эмка" остановилась у двухэтажного бревенчатого домика Хвойнинского райкома партии. Из окон кабинета первого секретаря райкома слегка пробивался свет. Должно быть, Зверев на месте. А может, и не уходил из райкома, ночевал прямо в кабинете. Такое частенько бывало.
- Я вышел из машины, - рассказывал М. А. Таиров, - и меня сразу оглушил заполнивший все вокруг несмолкаемый гул самолетов. Прямо над головой проносились тяжелые машины в направлении Ленинграда. Уже забрезжил рассвет. Небо прояснилось. И сквозь утреннюю дымку в нем было отчетливо видно, как большекрылые стальные птицы сначала собирались в тройки, а потом эти тройки выстраивались клином. Я не спускал глаз с самолетов, пока те не скрылись в предрассветном небе.
Вот он, воздушный мост! Продрогший после долгой, томительной дороги, я забыл про усталость. Прикинул в уме, сколько же продовольствия через полтора часа лета доставят в Ленинград эти девять самолетов. Получалось, что при полной загрузке - около 20 тонн. Но есть ли она - эта полная загрузка?
Поднимаясь по крутой деревянной лестнице райкомовского дома, я думал о том, как лучше организовать работу, что надо сделать, чтобы продержаться эти две недели, пока там, в Вологде, Шлыкову и его оперативной группе удастся обеспечить бесперебойное прохождение по Северной железной дороге продовольственных грузов для Ленинграда, а значит, для Хвойной и Подборовья - основных продовольственных баз восточной стороны воздушного моста.
Еще на лестнице услышал звонок телефона, прибавил шагу, словно почувствовал, что звонят мне, стремительно вошел в кабинет секретаря райкома Е. И. Зверева.
- Таиров?! Да, приехал, - ответил Зверев.
Они были знакомы еще с довоенных лет. Таиров всегда дружески относился к Звереву. В свою очередь Евгению Ивановичу также был симпатичен этот подвижный, веселый человек. Поэтому приезду давнего товарища секретарь обрадовался.
- Сейчас, сейчас. Передаю трубку...
Когда Таирову передавали содержание шифрограммы, Зверев и находившийся у него в кабинете председатель Хвойнинского райисполкома И. С. Сергеев, тоже давний его знакомый, поочередно пожали ему руку.
- Евгений Иванович Зверев, - рассказывал М. А. Таиров, - сразу располагал к себе. Держался просто. Я уже давно убедился, что мягкая, застенчивая улыбка, неизменная доброжелательность не мешали Звереву быть требовательным, принципиальным руководителем. Совсем другим характером обладал Сергеев. Порывистый, вспыльчивый, он нередко бывал крут, но, правда, и отходчив. Случалось, учинит разнос, а потом поостынет и обязательно найдет случай извиниться. Зла ни на кого не держал. Потому и мирились с сергеевским крутым нравом. Оба руководителя района, Зверев и Сергеев, стали надежными моими товарищами. И дружба, окрепшая и многократно испытанная в те дни, осталась потом на многие годы.
* * *
О том, как развертывались события дальше, после распоряжения из Смольного, мы узнали от Евгения Ивановича Зверева, которого несколько лет назад с помощью жены Сергеева Полины Ивановны (она живет в Ленинграде) разыскали в Москве. Собираясь в Хвойную, пригласили туда и его.
Наша встреча состоялась в двухэтажном кирпичном здании райкома (в прежнем, хорошо сохранившемся домике расположилась ныне детская музыкальная школа). Присутствовал на ней нынешний первый секретарь Хвойнинского райкома партии Анатолий Алексеевич Бобрищев. Он тепло, по-дружески принимал своего далекого предшественника. Кстати, Бобрищеву было столько же лет, сколько Звереву в сорок первом. На встречу пригласили работников райкома и райисполкома военных лет.
Уже тогда мы договорились с Евгением Ивановичем снова встретиться в Хвойной. Но время неумолимо. Он не дожил до нашей новой встречи. И сейчас, когда его уже нет, особенно ценен его рассказ в день памятной нашей встречи.
- К середине ноября сорок первого года, - вспоминал Евгений Иванович, Хвойная обеспечивала воздушную связь не только с Ленинградом, но и с партизанскими отрядами. Наш небольшой поселок стал одним из центров партизанского движения в оккупированных фашистами районах северо-восточной зоны. Ответственность и напряженность в работе особенно возросла после того, как Тихвин оказался в руках врага. Вскоре после этого и прибыл к нам Михаил Алексеевич Таиров.
Не успел он перешагнуть райкомовский порог, зазвонил телефон. Таирову было передано из Ленинграда указание - за счет местных ресурсов довести ежесуточную норму переброски продуктов в Ленинград по воздуху из Хвойной сначала до 150 тонн, а к концу ноября до 200 тонн. Таирову передали распоряжение Штыкова - срочно созвать в Хвойной кустовое совещание секретарей райкомов и председателей райисполкомов восточных районов с повесткой дня: "Об экстренной продовольственной помощи Ленинграду".
Что мог доложить в ответ Таиров, только-только ступивший на хвойнинскую землю и еще не успевший прийти в себя после дороги. Но на него надеялись. И Таиров, хорошо знавший кадры руководителей восточных районов, заверил, что задание обкома партии будет выполнено.
После этого звонка мы немедленно связались с соседними райкомами и передали им указание обкома. Помню, Таиров просил райкомы сделать все возможное для бесперебойной работы транспортных самолетов. Он предложил, не мешкая, собрать и толково проинструктировать председателей сельсоветов. Дойти до каждого колхозника, умело провести сельские сходы. И здесь результат всецело зависел от умного, тонкого индивидуального подхода к каждому человеку. Мы у себя тоже провели оперативное совещание работников райкома и райисполкома. В тот же день все разъехались по району.
Времени было в обрез. Но и торопиться в разговоре с сельчанами не годилось. На сходах, в личных беседах крестьяне любят все обсудить неспешно, толком да ладом, как говорится. Тут уж со своим уставом не лезь. Сиди, слушай да "на ус мотай".
Выбор пал на Мошенское
Вскоре после снятия блокады Государственный Комитет Обороны направил телеграмму в адрес Мошенского райкома ВКП(б), в которой благодарил трудящихся района за активную помощь продовольствием населению осажденного Ленинграда.
Таиров задержался в кабинете Зверева. Ему важно было определить, какие же районы он возьмет себе. Взял в расчет, что Хвойнинский район стал опорной авиабазой за пределами блокадного кольца, одной из важных баз партизанского движения. На Хвойную легла ответственность и за своевременное обеспечение продовольствием расположенных в райцентре эвакогоспиталей, детских домов.
Таиров видел, как быстро освоились в этой обстановке Зверев и Сергеев, их ближайшие помощники. В том, что руководители Хвойнинского района люди мобильные, отменные организаторы, Таиров не сомневался. В своем районе они вполне обойдутся без его помощи, так что, решил Таиров, он может выехать в какой-либо другой район.
Это подтвердили и проведенные первые сельские сходы. Михаилу Алексеевичу Таирову и Евгению Ивановичу Звереву вернувшийся из поездки по району Сергеев рассказал о собраниях в деревнях Старского сельсовета, где побывал сам. Обошел дворы, побеседовал с колхозниками. Узнал, можно сказать, из первоисточников о настроении людей, их мыслях. Особенно о том, что думают солдатские жены. Немало их овдовело. Редкий день не приходили в села похоронки.
И только после таких встреч Сергеев созывал собрания. Выступая перед крестьянами, умел доходчиво объяснить людям, что от них требуется. При этом всегда стремился помочь колхозникам - где-то пристыдить председателя колхоза, забывшего подвезти дрова многодетной вдове или починить одинокой старушке прохудившуюся крышу...
Житейского опыта, знания сельчан, их психологии Сергееву было не занимать. Уроженец здешних мест, сын крестьянина-бедняка, он, прежде чем стать председателем райисполкома, прошел многотрудную школу жизни: подростком пас скот, был ездовым, рабочим местного стекольного завода, председателем сельсовета, секретарем райисполкома. Трудолюбию, напористости Сергеева можно было позавидовать. Умел он и веселиться в часы отдыха, располагал к себе душевной открытостью. Бывало, на сельских посиделках Иван Сергеевич брался за гармонь. Хорошо пел, танцевал. Терпеть не мог балабонов, лодырей, хвастунов. С такими был крут, поблажек не давал.
На аэродроме Штыкова встречал его давний товарищ по комсомольской работе секретарь Вологодского обкома партии Борис Федорович Николаев. Друзья обнялись. Сели в машину. И первый же вопрос к Николаеву: "Как с завозом продовольствия, горючего, боеприпасов?" Николаев нахмурился.
Обстановка была тревожной.
Грузы доставлялись в Вологду с литером "97" с нескольких сот станций, разбросанных на огромной территории. Нередко в местах погрузки возникали свои трудности: то не хватало рабочих, то автомашин и лошадей для подвоза продовольствия со складов станции. Иные станции занесло снегом, и некому было расчищать подъезды к ним. Иногда поезда простаивали на запасных путях из-за нехватки угля и дров для паровозов. И тогда Штыков и его помощники из оперативной группы отправлялись к местам отгрузки, устанавливали непосредственную связь с местными партийными организациями, советским активом и при их помощи устраняли неполадки. Живое слово о жизни и борьбе ленинградцев поднимало людей. После рабочего дня, превозмогая усталость, они спешили помочь ленинградцам.
В ноябре Вологодская область выделила Ленинграду 3500 тонн муки, 50 тонн сгущенного молока, 26 тонн сыра.
Все эти продукты, исключая муку (ее отправили в осажденный город по ледовой дороге) завезли в Подборовье и равными частями доставили самолетами на ленинградские аэродромы. Об этом Сорокин сделал запись в клеенчатой тетради.
В последних числах ноября в тетради Сорокина появились пометки об отгрузке продовольствия на полевые аэродромы в Вологодской области, где с середины ноября базировались эскадрильи тяжелых бомбардировщиков. В конце ноября 1941 года Сорокин передал по ВЧ оперативную сводку А. А. Жданову, председателю облисполкома Н. В. Соловьеву и начальнику тыла Ленфронта Ф. Н, Лагунову: из Вологды на полевые аэродромы завезли в течение дня несколько вагонов прессованного мяса из расчета загрузки в самолет в среднем двух тонн.
Об этом случае Т. Ф. Штыков рассказал в газете "Вечерний Ленинград" много лет спустя, в день 20-летия снятия блокады:
"Настоящий подвиг совершил коллектив Даниловского депо Северной железной дороги, - писал он в статье "Страна была с Ленинградом". - Узнав о тяжелом положении на транспорте, они приняли решение: водить поезда с продовольствием для ленинградцев из Данилова до Череповца без заправок в Вологде. А добились этого так. К тендеру паровоза прицепили цистерны с водой и груженный дровами крытый полувагон, в который садилось несколько человек. По дороге они вручную перебрасывали дрова в тендер. Водили эти поезда машинисты тт. Погожев, Безбородин, Лукьянов и Сергеев".
Установив прочную непосредственную связь с местными органами власти, получая повседневную помощь от ГКО, наркоматов, Т. Ф. Штыков вместе с работниками оперативной группы сумел наладить бесперебойное продвижение железнодорожных составов в Вологду.
- На диспетчерской карте Вологодского железнодорожного узла, вспоминает помощник Т. Ф. Штыкова Р. М. Сорокин, - красными линиями были обозначены пути продвижения грузов к Ленинграду по Северной железной дороге. Ежедневно в полночь я соединялся по аппарату ВЧ с Ленинградом и передавал адресованную А. А. Жданову суточную сводку о продвижении грузов на Ленинград. Уже в середине декабря 1941 года это был мощный, с каждым днем нарастающий поток продовольствия, горючего, боеприпасов.
Часть грузов ожидала отправки на запасных путях Подборовья и Заборья. Солидный запас продовольствия, горючего и боеприпасов находился "на отстое" прямо в вагонах на стыке Ярославской и Северной дорог. Эти грузы отправлялись в Ленинград с таким расчетом, чтобы вагоны с продовольствием шли отдельными составами. Это делалось на случай, если состав попадет под бомбежку. Полностью исключалось опасное соседство продовольственных грузов с горючим и боеприпасами.
Как только освободили Тихвин, я в своих ежесуточных ночных информациях в Ленинград непременно характеризовал обстановку с подвозом продовольствия: сколько грузов уже доставлено в Тихвин, какое количество находится в пути между Вологдой и Тихвином, сколько железнодорожных составов на подходе к Вологде, сколько и каких грузов в "ожидании" специальных распоряжений на отправку в Ленинград.
В случае крайней необходимости Т. Ф. Штыкову или мне приходилось обращаться к руководству вологодских складов с заявкой на отгрузку продуктов в Ленинград. И всякий раз эти заявки выполнялись незамедлительно.
- Терентий Фомич считал работу в Вологде святым делом, - рассказывает Р. М. Сорокин. Не жалел себя. Случалось, что больной, с высокой температурой он спешил на отдаленную станцию, где произошел затор с отгрузкой продуктов Ленинграду.
Однажды я был свидетелем разговора Штыкова по ВЧ с одним из работников Наркомата путей сообщения. Штыков требовал ускорить отправку в Ленинград мясных продуктов. Их ждали на аэродромах. Видно было, что ответ московского товарища не удовлетворил Штыкова. Малейшее волнение отражалось на его лице. Я-то знал, чего стоили такие разговоры. Уже тогда Терентий Фомич частенько жаловался на боли в сердце.
- Вы плохо знаете обстановку в Ленинграде.
В голосе Штыкова появились жесткие нотки. Что-что, а требовать, настаивать на своем он умел. Но умел и безгранично доверять людям. Если работник допустил ошибку, Штыков не прибегал к методу "разноса". Входить в административный раж было не в его характере. Человек кристально честный, доброжелательный, доступный, Терентий Фомич понимал и ценил сотрудников. Держался с ними просто, обладал редким даром вселять в людей веру в свои силы и способности.
...В конце телефонного разговора по ВЧ лицо Штыкова смягчилось.
- Вот это совсем другой разговор, - сказал он. - Поймите, каждая задержка грузов оборачивается смертью сотен жителей Ленинграда...
Был такой случай, который тоже нашел отражение в клеенчатой тетради помощника Штыкова. Это произошло в последний день ноября 1941 года...
- Я позвонил в Москву, в Наркомат путей сообщения, - рассказывает Сорокин. - Получил данные о том, какие грузы поступят в ближайшие два-три дня. Мне ответили, что уже на подходе к Перми вагоны с шоколадом и сливочным маслом. Все это предназначалось к отправке самолетами в Ленинград.
Но в день прибытия в Вологду состава с этими продуктами я в очередной суточной сводке, увы, не смог сообщить ленинградским руководителям об отправке этих продуктов. Случилась беда. Вагоны с шоколадом и маслом "потерялись". Минули сутки, другие. Вагоны словно в воду канули. "Не иначе, - подумал я, - украли, увели вагоны. На дороге действует "черная рука".
Пришлось поднять на ноги руководство Северной дороги. В конце концов груз был обнаружен, похитители арестованы. К счастью, довести до конца свое подлое дело они не успели, и продукты были отправлены в Ленинград. Преступники понесли заслуженное наказание по законам военного времени.
Узнав об этом происшествии, Штыков потребовал от меня подробную докладную о случившемся. В это время Терентий Фомич находился в Москве. Он сказал мне, что о случаях воровства на дороге он докладывал И. В. Сталину. Затем были приняты самые строгие меры, пресекающие любые случаи хищения грузов на железных дорогах страны в соответствии с требованиями военного времени.
А вскоре случилось новое ЧП: работники оперативной группы узнали, что произошла заминка в отгрузке Ленинграду сгущенного молока.
В одном из ноябрьских постановлений ГКО было сказано четко: ежедневно перебрасывать в Ленинград по воздуху не менее 10-20 тонн сгущенного молока.
Начали срочно "прозванивать" цепочку: где же произошел сбой. В результате выяснилось, что заминка наступила из-за отсутствия банок для молока. Срочно были приняты меры, и молоко отгрузили в Ленинград.
Спустя несколько дней в Вологду позвонил из Подбо-ровья Н. В. Минкин: наконец, прибыла партия сгущенного молока. Все отправлено на транспортных самолетах в Ленинград. Девятка самолетов в тот день доставила жителям города свыше 20 тонн груза, в основном сгущенного молока.
А рядом с этой цифрой в тетради Сорокина появилась другая, не менее важная. Она означала, что летчики транспортной авиации доставили на аэродром Смольное десятки тонн мяса, спрессованного в блоки. Это Анастас Иванович Микоян распорядился отправить в Ленинград как можно больше спрессованного мяса, которое занимало намного меньше места, что позволяло увеличить загрузку самолетов. Он потребовал от наркомата мясной промышленности дать ему подробную справку о количестве спрессованного мяса, насколько дольше оно может храниться в обычных условиях, какие могут быть потери. И потребовал, чтобы мясо в блоках грузили только Ленинграду. Узнав об этом решении, Терентий Фомич Штыков облегченно вздохнул.
Вологда не подвела. Штыков попросил передать уполномоченному Военного совета Ленинградского фронта по воздушным перевозкам в Хвойной Таирову, что пробки на Северной железной дороге удалось ликвидировать, и теперь к ним регулярно будут поступать эшелоны с продовольствием. Обнадеживающая записка Штыкова Таирову полетела в Хвойную на самолете связи.
Вернувшись в Вологду, летчик передал ответную записку от Таирова. В ней сообщалось, что задание обкома партии и Военного совета Ленинградского фронта успешно выполняется, в отдельные дни Хвойная отправляет в Ленинград на самолетах более 200 тонн высококалорийных продуктов.
Обозы уходят в ночь
Уполномоченный Военного совета
В Ефимовском секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Т. Ф. Штыков вручил члену комиссии обкома по руководству северо-восточными районами М. А. Таирову шифрограмму от А. А. Жданова с предписанием срочно выехать в Хвойную и приступить к обязанностям уполномоченного Военного совета Ленинградского фронта по воздушным перевозкам.
За годы войны в жизни Михаила Алексеевича Таирова было немало неожиданных поворотов. Но, наверное, самым неожиданным был внезапный отъезд из Ленинграда. Произошло это на другой день после взятия фашистами Шлиссельбурга. Его разбудил тревожный ночной звонок секретаря Ленинградского обкома партии Г. Г. Воротова. Слово в слово помнит он тот разговор, хотя прошло с тех пор сорок с лишним лет:
- С постановлением бюро обкома ты знаком? Готовься к отъезду! В шесть утра быть на Комендантском аэродроме.
Внезапно среди ночи поднятый с постели, Таиров спросонок никак не мог взять в толк, зачем он должен в шесть утра быть на Комендантском аэродроме. И только окончательно проснувшись, понял смысл сказанного Ворото-вым - ему надлежит срочно вылететь в Тихвин. Уже на аэродроме утром 9 сентября Таиров спохватился: ведь он не предупредил сотрудников отдела об отъезде! Начнут искать, а его и след простыл. Улетел из Ленинграда.
Перебирая события тех дней, Таиров вспомнил, что группу специалистов его отдела спустя две недели тоже перебросят на самолете в Тихвин. Потом пятеро из них переедут из Ефимовского в Хвойную и станут первыми его помощниками как уполномоченного Военного совета по воздушным перевозкам. Но это произойдет уже после того, как войска оставят Тихвин, и переезда комиссии обкома в Ефимовский, и очередной перемены в военной судьбе Таирова.
А тогда, ранним утром 9 сентября, Михаил Алексеевич успел заскочить к брату и предупредить его о своем отъезде, потом - в опустевшую квартиру на Верейской. На ходу схватил старенькое кожаное пальто, меховую подстежку к нему, кое-что из необходимых вещей - и на аэродром.
В тот момент, когда Штыков в Ефимовском передал ему решение Жданова о новом назначении с предписанием сразу же выехать в Хвойную, Таиров никак не мог представить, как он, агроном, человек, далекий от авиации, будет давать распоряжения, советы, указания летчикам.
И только по дороге в Хвойную, возвращаясь мыслями к разговору со Штыковым, он "переваривал" происшедшее. Смысл нового назначения дошел до него из напутственных слов, которые сказал, прощаясь, Терентий Фомич: "Раз в неделю будешь прилетать в Ленинград, докладывать Андрею Александровичу обстановку... Мяса, как можно больше мяса надо отправлять самолетами... Большая у нас надежда на колхозников... Надо продержаться недельку-другую... А там придет на помощь Вологда..."
"Совсем не надо быть авиатором, - успокаивал он себя, - чтобы делать в Хвойной то, чем он вплотную занимался все это время, находясь в Тихвине, в Ефимовском". Организация помощи осажденному городу продуктами питания и была самой главной обязанностью комиссии обкома. С середины ноября положение в Ленинграде катастрофически ухудшилось. Жизнь ленинградцев висела на волоске. Голод стал самым страшным и беспощадным врагом. Ответственность Таирова на новом посту удесятерялась. Не было сейчас дела более важного, чем спасение ленинградцев. И дела более трудного и сложного: запасов продуктов в северо-восточных районах области оставалось немного. Не зря комиссия обкома категорически запретила районным властям, заготовительным органам отпускать кому-либо на местах хлеб, картофель, овощи, молочные продукты, мясо, а также скот, поступающие по государственным заготовкам. Было дано строжайшее предписание - молочные продукты незамедлительно перерабатывать на местных молочных заводах в масло и сыр и без проволочек, в считанные часы и дни доставлять на аэродром в Хвойную. Туда же надлежало подвозить все без малейшего изъятия имеющиеся в районе запасы сыра, масла, сметаны, мяса. Надлежало обеспечить доставку продуктов, прибывающих по железной дороге на станции Хвойная, Кушавера, Заборье, Подборовье.
Но в том-то и беда, что централизованные поставки мяса и жиров в течение первой ноябрьской декады, особенно в ее конце, резко пошли на убыль. В этой критической ситуации Таиров, как уполномоченный Военного совета, должен был добиться регулярной отправки полностью загруженных транспортных самолетов. Добиться, чтобы все три эскадрильи Московской авиагруппы удвоили количество авиарейсов в Ленинград и, насколько возможно, превысили установленную суточную норму.
"Побольше продовольствия... Мяса, как можно больше мяса!" - вспоминал Таиров напутственные слова Штыкова и всю дорогу, трясясь в "эмке", напряженно думал о том, где еще найти резервы, чтобы увеличить отправку спасительного груза.
Он хорошо знал эти места, возможности здешних хозяйств. До войны как главный агроном, а затем заведующий облземотделом вдоль и поперек изъездил каждый уголок области. Но то были довоенные времена. А сейчас? Обстановка разительно изменилась. Общественное поголовье крупного рогатого скота сократилось вдвое, втрое. Большую часть эвакуированного скота еще в сентябре перегнали дальше на восток, в Вологодскую область.
Таиров держал в памяти сведения о том, где, сколько и какого скота осталось. В самом зажиточном Мошенском районе - чуть больше 10 тысяч голов крупного рогатого скота - вдвое меньше, чем до войны. Такая же картина была с овцами, свиньями и прочей живностью.
Прав был Штыков. Видимо, ставку придется сделать на личные запасы колхозников, рабочих и служащих, МТС, лесозаводов. Для этого надо хорошо поработать с населением. В том же Мошенском районе по деревням и хуторам живут крестьяне с крепкими хозяйствами, за свое держатся по старинке. Такие не сразу поймут и отдадут. Да и одно дело сдать мясо по поставкам, и совсем другое - пусть за оплату, но добровольно. Для крестьянина оторвать от себя корову, овцу, поросенка и отдать государству пусть даже в долг, в обмен на квитанцию, которую когда-то еще оплатят, - дело нелегкое, особенно в военное время, размышлял Таиров. К тому же семьи остались без хозяев, почти все мужчины на фронте. А семьи все больше многодетные. И весь расчет сейчас у колхозников на приусадебные участки да на свою скотину. Но если как следует доверительно рассказать людям, в какую беду попал Ленинград, они ничего не пожалеют - в этом он был уверен.
Так что придется в эти дни решать сложнейшую задачу. А между тем после ноябрьского постановления ГКО парк транспортных самолетов, курсирующих по воздушному мосту, вырос чуть ли не вдвое. Теперь на воздушных трассах работали кроме эскадрилий, базирующихся в Хвойной, и все остальные эскадрильи Московской авиагруппы. За два рейса, то есть в течение одних суток, ПС-84 перебрасывали по воздуху в Ленинград до 200 тонн продуктов. Пусть на долю колхозников придется поставка даже половины, но, "чтобы перебиться две недели", надо привезти за это время на аэродром в общей сложности 1,5 тысячи тонн продуктов. Только тогда Таиров сможет доложить, что задание выполнено.
...Таиров взглянул на часы. Восемь утра. А кругом непроглядная темень. Вдали замаячили огоньки. Позади осталась последняя деревня перед Хвойной Остахново. Здесь остановились, немного передохнули, залили водой радиатор. В воздух со стороны Хвойнинского аэродрома взвилась зеленая ракета - одна, другая. Послышался гул самолетных моторов.
Еще полчаса езды по ухабистой тряской дороге, и "эмка" остановилась у двухэтажного бревенчатого домика Хвойнинского райкома партии. Из окон кабинета первого секретаря райкома слегка пробивался свет. Должно быть, Зверев на месте. А может, и не уходил из райкома, ночевал прямо в кабинете. Такое частенько бывало.
- Я вышел из машины, - рассказывал М. А. Таиров, - и меня сразу оглушил заполнивший все вокруг несмолкаемый гул самолетов. Прямо над головой проносились тяжелые машины в направлении Ленинграда. Уже забрезжил рассвет. Небо прояснилось. И сквозь утреннюю дымку в нем было отчетливо видно, как большекрылые стальные птицы сначала собирались в тройки, а потом эти тройки выстраивались клином. Я не спускал глаз с самолетов, пока те не скрылись в предрассветном небе.
Вот он, воздушный мост! Продрогший после долгой, томительной дороги, я забыл про усталость. Прикинул в уме, сколько же продовольствия через полтора часа лета доставят в Ленинград эти девять самолетов. Получалось, что при полной загрузке - около 20 тонн. Но есть ли она - эта полная загрузка?
Поднимаясь по крутой деревянной лестнице райкомовского дома, я думал о том, как лучше организовать работу, что надо сделать, чтобы продержаться эти две недели, пока там, в Вологде, Шлыкову и его оперативной группе удастся обеспечить бесперебойное прохождение по Северной железной дороге продовольственных грузов для Ленинграда, а значит, для Хвойной и Подборовья - основных продовольственных баз восточной стороны воздушного моста.
Еще на лестнице услышал звонок телефона, прибавил шагу, словно почувствовал, что звонят мне, стремительно вошел в кабинет секретаря райкома Е. И. Зверева.
- Таиров?! Да, приехал, - ответил Зверев.
Они были знакомы еще с довоенных лет. Таиров всегда дружески относился к Звереву. В свою очередь Евгению Ивановичу также был симпатичен этот подвижный, веселый человек. Поэтому приезду давнего товарища секретарь обрадовался.
- Сейчас, сейчас. Передаю трубку...
Когда Таирову передавали содержание шифрограммы, Зверев и находившийся у него в кабинете председатель Хвойнинского райисполкома И. С. Сергеев, тоже давний его знакомый, поочередно пожали ему руку.
- Евгений Иванович Зверев, - рассказывал М. А. Таиров, - сразу располагал к себе. Держался просто. Я уже давно убедился, что мягкая, застенчивая улыбка, неизменная доброжелательность не мешали Звереву быть требовательным, принципиальным руководителем. Совсем другим характером обладал Сергеев. Порывистый, вспыльчивый, он нередко бывал крут, но, правда, и отходчив. Случалось, учинит разнос, а потом поостынет и обязательно найдет случай извиниться. Зла ни на кого не держал. Потому и мирились с сергеевским крутым нравом. Оба руководителя района, Зверев и Сергеев, стали надежными моими товарищами. И дружба, окрепшая и многократно испытанная в те дни, осталась потом на многие годы.
* * *
О том, как развертывались события дальше, после распоряжения из Смольного, мы узнали от Евгения Ивановича Зверева, которого несколько лет назад с помощью жены Сергеева Полины Ивановны (она живет в Ленинграде) разыскали в Москве. Собираясь в Хвойную, пригласили туда и его.
Наша встреча состоялась в двухэтажном кирпичном здании райкома (в прежнем, хорошо сохранившемся домике расположилась ныне детская музыкальная школа). Присутствовал на ней нынешний первый секретарь Хвойнинского райкома партии Анатолий Алексеевич Бобрищев. Он тепло, по-дружески принимал своего далекого предшественника. Кстати, Бобрищеву было столько же лет, сколько Звереву в сорок первом. На встречу пригласили работников райкома и райисполкома военных лет.
Уже тогда мы договорились с Евгением Ивановичем снова встретиться в Хвойной. Но время неумолимо. Он не дожил до нашей новой встречи. И сейчас, когда его уже нет, особенно ценен его рассказ в день памятной нашей встречи.
- К середине ноября сорок первого года, - вспоминал Евгений Иванович, Хвойная обеспечивала воздушную связь не только с Ленинградом, но и с партизанскими отрядами. Наш небольшой поселок стал одним из центров партизанского движения в оккупированных фашистами районах северо-восточной зоны. Ответственность и напряженность в работе особенно возросла после того, как Тихвин оказался в руках врага. Вскоре после этого и прибыл к нам Михаил Алексеевич Таиров.
Не успел он перешагнуть райкомовский порог, зазвонил телефон. Таирову было передано из Ленинграда указание - за счет местных ресурсов довести ежесуточную норму переброски продуктов в Ленинград по воздуху из Хвойной сначала до 150 тонн, а к концу ноября до 200 тонн. Таирову передали распоряжение Штыкова - срочно созвать в Хвойной кустовое совещание секретарей райкомов и председателей райисполкомов восточных районов с повесткой дня: "Об экстренной продовольственной помощи Ленинграду".
Что мог доложить в ответ Таиров, только-только ступивший на хвойнинскую землю и еще не успевший прийти в себя после дороги. Но на него надеялись. И Таиров, хорошо знавший кадры руководителей восточных районов, заверил, что задание обкома партии будет выполнено.
После этого звонка мы немедленно связались с соседними райкомами и передали им указание обкома. Помню, Таиров просил райкомы сделать все возможное для бесперебойной работы транспортных самолетов. Он предложил, не мешкая, собрать и толково проинструктировать председателей сельсоветов. Дойти до каждого колхозника, умело провести сельские сходы. И здесь результат всецело зависел от умного, тонкого индивидуального подхода к каждому человеку. Мы у себя тоже провели оперативное совещание работников райкома и райисполкома. В тот же день все разъехались по району.
Времени было в обрез. Но и торопиться в разговоре с сельчанами не годилось. На сходах, в личных беседах крестьяне любят все обсудить неспешно, толком да ладом, как говорится. Тут уж со своим уставом не лезь. Сиди, слушай да "на ус мотай".
Выбор пал на Мошенское
Вскоре после снятия блокады Государственный Комитет Обороны направил телеграмму в адрес Мошенского райкома ВКП(б), в которой благодарил трудящихся района за активную помощь продовольствием населению осажденного Ленинграда.
Таиров задержался в кабинете Зверева. Ему важно было определить, какие же районы он возьмет себе. Взял в расчет, что Хвойнинский район стал опорной авиабазой за пределами блокадного кольца, одной из важных баз партизанского движения. На Хвойную легла ответственность и за своевременное обеспечение продовольствием расположенных в райцентре эвакогоспиталей, детских домов.
Таиров видел, как быстро освоились в этой обстановке Зверев и Сергеев, их ближайшие помощники. В том, что руководители Хвойнинского района люди мобильные, отменные организаторы, Таиров не сомневался. В своем районе они вполне обойдутся без его помощи, так что, решил Таиров, он может выехать в какой-либо другой район.
Это подтвердили и проведенные первые сельские сходы. Михаилу Алексеевичу Таирову и Евгению Ивановичу Звереву вернувшийся из поездки по району Сергеев рассказал о собраниях в деревнях Старского сельсовета, где побывал сам. Обошел дворы, побеседовал с колхозниками. Узнал, можно сказать, из первоисточников о настроении людей, их мыслях. Особенно о том, что думают солдатские жены. Немало их овдовело. Редкий день не приходили в села похоронки.
И только после таких встреч Сергеев созывал собрания. Выступая перед крестьянами, умел доходчиво объяснить людям, что от них требуется. При этом всегда стремился помочь колхозникам - где-то пристыдить председателя колхоза, забывшего подвезти дрова многодетной вдове или починить одинокой старушке прохудившуюся крышу...
Житейского опыта, знания сельчан, их психологии Сергееву было не занимать. Уроженец здешних мест, сын крестьянина-бедняка, он, прежде чем стать председателем райисполкома, прошел многотрудную школу жизни: подростком пас скот, был ездовым, рабочим местного стекольного завода, председателем сельсовета, секретарем райисполкома. Трудолюбию, напористости Сергеева можно было позавидовать. Умел он и веселиться в часы отдыха, располагал к себе душевной открытостью. Бывало, на сельских посиделках Иван Сергеевич брался за гармонь. Хорошо пел, танцевал. Терпеть не мог балабонов, лодырей, хвастунов. С такими был крут, поблажек не давал.