Страница:
Мила Серебрякова
Три с половиной любви
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
А.С.Пушкин
ГЛАВА 1
Поставив на стол чашку дымящегося кофе, Наталья чинно покинула столовую.
Анфиса Амбарцумян, сделав маленький глоток, поморщилась и продолжила изливать душу Катке с Розалией, которые уже на протяжении часа слушали о семейных перипетиях соседки. Вернее, слушала одна Ката, Розалия Станиславовна лишь делала вид, что вся превратилась в слух, тогда как на самом деле ее интересовал один-единственный вопрос: Фиска действительно похудела от новой чудо-диеты или она все-таки обращалась за помощью к пластическим хирургам?
А Катарина сочувственно кивала, вздыхала, качала головой, не зная, что можно посоветовать Анфисе в создавшейся ситуации.
Ситуация действительно была неординарная.
Анфиса – супруга соседа Копейкиных по коттеджному поселку – бизнесмена Виктора Амбарцумяна. Первая жена Амбарцумяна скончалась семь лет назад, а три года спустя он привел в дом Фиску. Разумеется, данное обстоятельство не вызвало бурю восторга у других обитателей коттеджа: двадцатитрехлетнего сына Виктора Антона и сестры его покойной супруги Татьяны. Равнодушным к появлению мачехи остался, пожалуй, Мишка, справивший этой весной тринадцатый день рождения. Пареньку было глубоко наплевать, кто, зачем и почему будет жить с ним под одной крышей.
После смерти матери Мишка сильно изменился: замкнулся в себе, и, как изредка казалось Катарине, от перенесенного стресса он начал отставать в развитии от сверстников. Иногда он вел себя как обычный тринадцатилетний подросток, но временами он вел себя как девятилетний ребенок.
С Каткой категорически не соглашалась Розалия, ее свекровь, считавшая Мишку самым настоящим дурачком. Напрасно Катарина вдалбливала ей, что паренек отстает от сверстников в умственном плане максимум года на три. Тщетно. Розалия стояла на своем.
– Он дебил!
– Нет.
– Тогда идиот!
– Розалия Станиславовна, побойтесь бога, что вы несете? Мишка нормальный мальчик, просто чуть-чуть…
– Чуть-чуть не бывает. Человек либо дурак, либо нет, среднего не дано.
– Миша не дурак.
– Пойми, детка, я вовсе не хочу говорить плохо об этом ангелочке, но согласись, что от правды не уйти. Мне самой нравится Мишка, он такой забавный, смешной… Но! Его уровень IQ, к глубокому, нет, просто к глубочайшему моему сожалению, равен нулю.
Катке оставалось лишь вздыхать. А стоило Мишке зайти к ним в гости, как свекровь, нацепив на лицо самую идиотскую улыбочку, подбегала к мальчугану и начинала блажить:
– Ой, а кто это к нам пришел? Неужели Михаил?! Мишенька – красавец наш. Проходи в гостиную, зайчик, садись на диванчик. Видишь, этот большой бежевый предмет называется диваном, а рядом с ним стоит кресло. Крес-ло! Запомнил?
– Розалия Станиславовна, он прекрасно знает, что такое кресло. – Катарина была готова провалиться сквозь землю.
– Ката, помолчи, ты напугаешь ребенка, он начнет заикаться. Мишутка, не обращай внимания на тетю Кату, она больше не будет на тебя кричать. Садись, котик, на диван. Ути-пути.
Мишка с недоумением смотрел на Розалию, а потом переводил удивленный взгляд на Катку. Сказать ему было решительно нечего.
– Мишутка, хочешь конфетку? – лебезила свекровь, протягивая пареньку «Мишку на Севере». – Кушай на здоровье. Только запомни, есть надо вот эту коричневую штучку, а фантик обязательно выбрасывай. Понял меня? Понял?! Молодец!
Как правило, Катарина не в силах больше выдержать подобного идиотизма со вздохом покидала гостиную.
Но сейчас речь не об этом. Вернемся к проблемам Фисы Амбарцумян.
После свадьбы Анфиса перебралась в коттедж к мужу не одна. Вместе с ней порог просторного дома переступили девятнадцатилетняя дочь Алевтина – взбалмошная особа, любящая, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней, и семидесятипятилетняя мать Клара Самуиловна, старушенция, способная испортить настроение собеседнику за рекордно короткий срок.
Старший сын и золовка Виктора пришли в ярость. Татьяна настаивала, чтобы Виктор немедленно выставил за дверь сумасшедшую старуху и наглую Алевтину.
Время от времени ставил отцу ультиматум и Антон. Но Виктор был как кремень.
– Аля с Кларой Самуиловной останутся жить в этом доме, и точка! – басил Амбарцумян. – Если вам такой расклад не по душе, можете хоть сегодня идти на все четыре стороны, никто вас не держит.
Сообразив, что отец может запросто выставить его вон, Антон резко изменил тактику. В присутствии Виктора парень старался не задевать ни Алевтину, ни ее бабку, но стоило Амбарцумяну-старшему выйти за порог, как в доме моментально разгоралась словесная война. Более того, несколько раз дело едва не дошло до рукоприкладства.
Когда ехидная Татьяна, острая на язык Клара Самуиловна, дерзкая Алевтина и нахальный Антон оставались наедине, дом напоминал день открытых дверей в психиатрической клинике. Отовсюду слышались проклятия и угрозы в адрес друг друга.
Больше всех из-за домашних разборок страдала Анфиса. Как ни пыталась она заставить мать с дочерью вести себя поскромнее, те были непреклонны.
– Ты вышла замуж за Виктора, – вещала Клара Самуиловна. – Ты его законная супруга, значит, в доме хозяйка именно ты, а не Танька.
– И тем более не Антон, – подливала масла в огонь Алевтина.
– Неужели вам трудно понять, – Фиска чуть не плакала, – мы одна семья, нам всем нужно жить дружно, перестать ссориться и ругаться.
– Скажи это им, а не нам.
– Полностью согласна с бабушкой, – заявила Аля.
– Поймите, у каждого человека есть свой предел терпения, – заговорила Фиса.
– Ты это о чем?
– А о том, что в один прекрасный день Виктору надоест жить на пороховой бочке, и он укажет вам на дверь.
– Такого не случится, – зло прокричала Аля.
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда.
– Алевтина!
– Отстань от меня, чего привязалась. В конце концов, это ты выскочила замуж, а не я, именно ты привезла нас сюда, а теперь угрожаешь?
– Я не угрожаю, я только прошу вести себя поспокойнее.
– Замолчи! Не хочу слушать! – Алевтина выбежала из комнаты.
– Аля, постой! – крикнула Анфиса.
– Вот видишь, что ты натворила? – набросилась на Фиску мать.
– Я?
– Ты!
– Я ничего не сделала.
Старуха подняла вверх указательный палец.
– Вот именно, хорошо, что ты сама это признаешь. Твоя проблема заключается в бездействии. Ходишь, блеешь как овца неприкаянная, тебя оскорбляют, а ты лыбишься, поливают грязью, а ты продолжаешь улыбаться. Давно бы поговорила с Виктором, пусть вышвырнет Таньку из дома. Она ему никто. Так, сбоку припека.
– Таня – родная сестра его жены.
– Дура! Его жена умерла, сейчас ты супруга Витьки, тебе и карты в руки. А ты как собака на сене – ни себе, ни людям. И Антона пора гнать поганой метлой! Здоровый детина, а продолжает сидеть у отца на шее. Нахлебник чертов.
– Вы с Алей тоже далеко не подарки.
– Не смей нас с ними сравнивать! Как ты можешь? Я твоя родная мать, а ты меня ставишь в один ряд с «этими». Не смей!
Подобные разговоры всегда заканчивались одинаково – Анфиса с сильнейшей головной болью поднималась к себе и без сил падала на кровать.
Вот примерно в такой атмосфере уже четыре года уживались столь разные люди.
Катарина взяла Фиску за руку:
– Фис, не переживай, им не впервой скандалы закатывать, все утрясется.
Анфиса мотнула головой:
– Катка, с каждым днем дела идут все хуже, иногда мне кажется, что они готовы поубивать друг друга.
– Не передергивай.
– Серьезно. Позавчера Алевтина сцепилась с Танькой, так я думала, что они покалечатся. Спасибо, Виктор в этот момент с работы вернулся, а то бы быть беде. Аля совсем с катушек съехала, но это еще не все. – Фиса глубоко вдохнула, после чего выпалила: – Алька не вернулась домой.
– Как не вернулась?
– Вчера мы поцапалась, и я не выдержала, ударила ее по щеке. Ну, так получилось, не смогла я сдержаться. А Аля… она убежала. До сих пор от нее ни слуху ни духу. Кат, я не знаю, что и думать. Витька говорит, что она наверняка отсиживается у какой-нибудь подружки, но мне не по себе. А вдруг с ней что-то случилось? Мать в панике, спускает на меня всех собак, я держусь из последних сил.
– Брось, Фис, никуда она не денется. Я согласна с Витькой: Аля девушка своенравная, решила показать характер.
– Не знаю, Кат, на сердце все равно неспокойно, раньше она подобных выходок себе не позволяла.
– А чего ты хочешь? Все дети неблагодарные, – вставила Розалия, уставившись на свои длинные ноготки. – Ты в них душу вкладываешь, а они вырастают и в грязь тебя втаптывают.
Катка едва не грохнулась со стула.
– Уж вам-то, Розалия Станиславовна, жаловаться грех. Андрей за всю жизнь слова плохого вам не сказал.
– Он постоянно отговаривает меня от пластической операции.
– О боже, только не начинайте опять говорить про подтяжки.
– Не ори на меня. А про подтяжки, липосакцию и блефаропластику я буду говорить вечно. Ясно? Все нормальные люди хотя бы раз в жизни побывали у пластического хирурга, одна я, бедняжка, плетусь в самом хвосте. Сейчас на кого ни взгляни – все перетянуты. А я? Чем я хуже? Чем, я вас спрашиваю?!
– Вы лучше всех. – Фиска сделала комплимент свекрови.
– Вы лучше, – передразнила Розалия. – Сама-то, наверное, не единожды прибегала к услугам хирурга.
– Я? Да ни в жизнь, – оскорбилась Анфиса.
– Вешай лапшу гостям с периферии, а меня вокруг пальца не обведешь. У тебя кожа натянута, как на барабане.
После высказывания свекрови в гостиной повисла пауза.
Анфиса всхлипнула. Катарина бросила злобный взгляд на Розалию.
– Ладно, – протянула Фиска, поднявшись с дивана, – мне домой пора. Танька сегодня не работает, как бы они с матерью не сцепились.
За Фисой закрылась дверь, и почти тут же в прихожей Копейкиных ожил звонок.
Пребывая в полной уверенности, что вернулась Анфиса, Ката щелкнула замком и невольно отшатнулась. На пороге с фирменной улыбочкой на устах стояла Зинаида Андреевна Махова – главная сплетница коттеджного поселка.
Курильщики не мыслят своего существования без никотина, заядлые кофеманы без кофе, жертвы зеленого змия не могут жить без сорокаградусной, а у Зинаиды Андреевны начиналась самая настоящая ломка от отсутствия сплетен.
Без сплетен она увядала, как цветок, которому недостает влаги. Из любой ничего не значащей новости Махова раздувала колоссальную сенсацию, из мухи она могла сделать даже не слона, а Кинг-Конга.
Низенькая, круглолицая, с седыми волосами и вечно бегающими глазками, она производила на окружающих самое наиприятнейшее впечатление. Зинаида Андреевна казалась божьим одуванчиком. Без особых последствий для собственного здоровья с ней можно было говорить исключительно о погоде и сериалах, в остальных случаях намного разумнее было прикинуться глухонемым. Катка отлично помнила, как в прошлом году, вернувшись от стоматолога, она по неосторожности ляпнула Маховой про удаленный зуб.
Утром в округе обсуждалась одна тема: «Неизвестный выбил Катарине Копейкиной все зубы».
Поэтому сейчас, увидев на пороге улыбающуюся соседку, Ката напряглась. Розалия же запела соловьем:
– Зинуля, детка, проходи. Кофейку?
– Как можно пить кофе, когда в нашем поселке кипят нешуточные страсти? Только что у вашей калитки я встретила Анфиску Амбарцумян, – начала Махова. – Бедолага, она сама не своя, бледная как смерть. Спрашиваю, в чем дело, а она… Ой, девочки, ой, беда! Альку похитили! Представляете, девка шла по улице, и вдруг, откуда ни возьмись, вылетает черная иномарка: стекла тонированные, из салона ревет музыка. Короче, машина резко остановилась, из нее выскочил здоровенный мужик сволочной наружности, запихнул Альку в салон и был таков. Фиска от отчаянья решила покончить жизнь самоубийством. Еле уговорила бабу одуматься. – Выпалив последнюю фразу, Махова облизала пересохшие губы. – А вы мне кофе предлагаете. Да мне кусок в горло после случившегося не полезет. Что творится-то! На улицу выйти страшно, не знаешь, какая опасность за поворотом поджидает – то тебя ли оскорбят, то ли изнасилуют. Жуть!
Катарина была готова накинуться на сплетницу с кулаками. Ну когда, скажите, когда можно было успеть сочинить историю с похищением?
– Зинаида Андреевна, – Ката старалась говорить тихо, – Алю не похищали, у вас опять разыгралась фантазия!
Смутившись, Махова пролепетала:
– Возможно, я не так поняла Фисочку, она путано говорила, но… Роза, ты кажется, предлагала мне кофе, но я не откажусь от чашечки чая.
– Сей момент, подруга. Натали, живо неси чай! – Хищно улыбнувшись, свекровь села на диван. – Зинок, ну а если забыть про Алю, в поселке что-нибудь интересное случилось?
– Да! – заорала Махова. – Сенбернар Нинели опять загнал на дерево мою Лелю.
– Ужасно! А другие новости? – Розалия заерзала. – Я смотрю, у тебя глаза горят, значит, что-то не в порядке в нашем королевстве? Я права?
– Да! Да! Да! – завопила Зинаида. – Девочки, у меня сногсшибательная новость! Вернее, целых две. Первая касается опять-таки Алевтины, а вот вторая – это взрыв бомбы! Фурор! Сенсация!
Ката хихикнула:
– Ну, про Алевтину нам на сегодня новостей достаточно, а вторая новость такая же нелепая?
– Напрасно смеешься, Катка, когда узнаешь, у тебя волосы на спине встанут дыбом.
– Слава богу, у меня нет волос на спине.
– Узнаешь новость, вырастут.
– Ладно, Зина, не тяни, говори. – Свекровь жаждала сведений.
Копейкина приготовилась услышать очередную раздутую сплетню, но Махова повела себя в несвойственной ей манере. Зинаида Андреевна отхлебнула из чашки горячий чай и загадочно погрозила присутствующим пальцем:
– Всему свое время.
– Зина, что это значит, ты собираешься говорить или нет?
– Нет, – пролепетала сплетница.
– Как?
– Ничего себе, – Катка не верила своим ушам.
– Терпение, девочки мои, терпение.
– Зинок, не выводи меня из себя. К чему такая таинственность? – вопросила Розалия.
– Понимаешь, Розочка, то, о чем я узнала, очень серьезно, и, прежде чем предать новость гласности, я должна кое-что выяснить. Проверить. Разузнать.
– Ерунда!
– Не злись.
– Зачем тогда ты пришла, неужели специально, чтобы нас заинтриговать?
– Мне необходимо было с кем-нибудь поделиться.
– Но ты ничего не сказала!
– Потерпи.
Розалия надула губы, ей явно не нравилась Махова-партизанка.
– Неужели это касается Костика Уварова? – допытывалась Розалия. – Он наркоман?
– Что ты, нет, конечно, Костик здесь ни при чем.
– Тогда кто?
– Не настаивай.
– Зина!
– Розик, не проси, обещаю, первой, к кому я примчусь, закончив расследование, будешь ты.
– Я не выдержу.
– Выдержишь, дорогая, поверь, ради такой сенсации стоит потерпеть.
Минут через пятнадцать Махова встала.
– А!.. Я же не рассказала про Альку. – И тут черная папка, прижимаемая Зинаидой Андреевной к груди, упала. Несколько фотографий вперемешку с чистыми тетрадными листами оказались на полу.
– Господи, сегодня у меня все из рук валится. Кат, не суетись, я сама подниму, – встрепенулась Зинаида.
Катка нагнулась, подняла фотографии, заметив, как лицо Зинаиды Андреевны заливается краской. Пожалуй, впервые Ката видела Махову смущенной.
Схватив снимки, пенсионерка заверещала:
– Мне пора бежать, дел невпроворот. До скорого.
Когда она ушла, Катарина повела плечом:
– Уверена на сто десять процентов – никакая это не сенсация, Зинаида Андреевна в очередной раз подогревает к себе интерес.
– Я ее прекрасно знаю, у Зинки секреты не задерживаются, как вода в решете, она никогда не может вытерпеть.
– Сегодня смогла.
– Это меня и бесит.
– Успокойтесь, пройдет пара дней, и мы все узнаем.
– Что там валяется у дивана?
– Где?
– Раскрой глаза.
Ката обернулась.
– Зинаида Андреевна фотографию забыла.
– Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть.
Копейкина протянула свекрови снимок.
– Какая-то баба с мужиком. Мне не нравятся их взгляды. Сожги фотку в камине.
– Здрасте приехали, нужно будет вернуть снимок Маховой.
Розалия махнула рукой и прошествовала в столовую. Зинка Махова здорово подпортила ей настроение. Расхотелось даже идти к Нинели Викторовне играть в карты.
Сев на подлокотник кресла, Катка с интересом разглядывала снимок. Средних лет мужчина и женщина, скорее всего семейная пара, были запечатлены в обнимку в парке на фоне фонтана.
Пожав плечами, Ката положила фото на полку камина, пребывая в твердой уверенности, что уже завтра утром она окажется у владелицы.
Заметив вышагивающего навстречу Генку Самойлова, Зинаида помахала ему рукой. Кивнув, Геннадий бросил на землю окурок, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы. Самойлов, как обычно, был навеселе. Впрочем, особенно удивляться нечему: те редкие денечки, когда Генка пребывал в трезвом состоянии, можно было пересчитать на пальцах одной руки.
А ведь бывали времена, когда Геннадий с отвращением смотрел на алкогольные напитки и позволял себе пропустить рюмочку-другую лишь по большим праздникам. Но жизнь – штука коварная, она способна любого в одночасье изменить до неузнаваемости. Изменила она и Самойлова.
Геннадий проживал в небольшой деревушке, раскинувшейся в пяти минутах ходьбы от коттеджного поселка.
Несмотря на пагубную привычку вечно находиться под мухой, мужика в округе ценили – в первую очередь благодаря его поистине золотым рукам. Самойлов мог починить абсолютно все, начиная от неисправного утюга и кончая сломанной газонокосилкой. Как только у обитателей поселка выходил из строя какой-нибудь агрегат, устранить неполадку просили Самойлова. Тот никогда никому не отказывал, при условии что на момент просьбы был в состоянии внятно говорить и двигаться. Расплачивались с ним в основном деньгами, но нередко за оказанные услуги давали спиртные напитки, кои он принимал с благодарностью.
В деревне Генка поселился много лет назад вместе с супругой Светланой и двумя сыновьями. Имея высшее медицинское образование, Самойлов работал врачом в местной больнице. Профессию медика он боготворил и являлся, что называется, врачом от бога. Когда младшему сыну Андрею исполнилось десять, мальчуган с друзьями отправился на речку поплавать. Во время купания у паренька свело ногу судорогой. Домой он не вернулся.
За одну ночь Геннадий постарел лет на десять, а Светлана, борясь с многочисленными депрессиями, чередующимися с приступами истерики, пристрастилась к спиртному. Смерть Андрея поселила в душе Самойлова страх потерять старшего сына Илью. Геннадий стал опекать тринадцатилетнего Илюшу с маниакальной одержимостью. По окончании школы сын поступил в военное училище. Генка с женой, превратившейся к тому времени в законченную алкоголичку, не могли нарадоваться на успехи единственного чада.
Через восемь месяцев пришло трагическое известие – Илья погиб во время боевых учений, наткнувшись на торчащий из земли кол. Весть о том, что старшего сына нет в живых, окончательно подкосила Светлану – у нее помутился рассудок. Она была помещена в психиатрическую клинику, где ровно через год приказала долго жить.
Геннадий Самойлов сломался окончательно. Потеряв двоих сыновей и жену, он стал медленно опускаться. В смерти Ильи он винил исключительно себя. Каждый день, приходя с работы, он выпивал в гордом одиночестве, что, как известно, хуже всего. Хватило года, чтобы из профессионального врача он трансформировался в опустившегося пьяницу. С работы, естественно, пришлось уйти, и с тех пор спиртное стало его верным спутником, соратником и другом в одном флаконе.
– Я пью, чтобы забыться, – частенько говорил Генка, опрокидывая рюмашку. – Мои мальчишки и Светлана не заслужили такой смерти. Меня это мучает постоянно, и, чтобы на время забыть о трагедии, я прибегаю к горькой.
– Куда бежишь, Зинуля? – прохрипел Самойлов, с интересом таращась на папку в руках Маховой.
– А ты чего такой радостный? – вопросом на вопрос ответила Махова. – Светишься, как новогодняя елка.
– Настроение сегодня отличное, я собой доволен.
– Я даже догадываюсь, кто тебе его поднял. Опять с утра пораньше набрался?
– Да ни боже мой! У Пантелеева мальчишки окно разбили, он попросил меня вставить новое стекло. Расплатился за работу купюркой и парой стаканчиков вина. Не отказываться же от благородного напитка.
– Генка, ты неисправим. – Зинаида кокетливо поправила идеальный пучок на затылке.
– Меня, Зинуля, только могила исправит. А ты, красавица, куда спешишь? Глаза-то так и блестят, никак на свиданку торопишься? Мужика нашла?
Махова смутилась:
– Бесстыдник! Какие мужики в моем возрасте? Дела у меня… Серьезные дела.
Самойлов ухмыльнулся:
– У тебя каждый день дела, можно подумать, что ты у нас важная шишка.
– Конечно, важная, – с достоинством ответила Махова. – А как же иначе?
– Тебе к врачу обратиться надо, пусть таблеточек выпишет, чтоб глюки прекратились.
– Какие глюки, о чем ты говоришь? Иди, проспись.
– Я-то просплюсь, а ты мне ответь, зачем раструбила, что я отправился на тот свет?
Зинаида Андреевна опустила глаза долу:
– Я думала, ты умер.
– С чего вдруг?
– Ты валялся под кустом сирени и не дышал, что мне оставалось думать?
– Поэтому ты понеслась по поселку, крича на всю ивановскую, что меня загрызли волки?
– Во-первых, не волки, а бешеные собаки, а во-вторых, ты не дышал, – стояла на своем Махова.
– Откуда тебе это известно, ты пульс, что ли, проверяла?
– Не проверяла, но я два, нет, четыре раза ткнула в тебя палкой. Ты не реагировал. А я сильно ткнула, Ген.
– Вот оттого, что ты ткнула, я и потерял сознание.
– Ой, не бреши. Сколько раз тебе говорила: бросай пить эту гадость, займись собой. Ведь ты золотой мужик, Ген. Ну чего ты в этом пойле хорошего нашел?
Геннадий достал из кармана помятую пачку сигарет, вытащил одну и закурил.
– Я пью…
– Знаю-знаю, чтобы забыться, давняя история. Ах, Генка, допьешься когда-нибудь до зеленых чертей. Вон как Михалыч – водки паленой выпил и тю-тю, гуляй Вася, жуй опилки. Сейчас он на том свете кукует, а ведь мог еще жить да жить.
Самойлов махнул рукой, намереваясь продолжить путь, но Махова его остановила:
– Слушай, Ген, зашел бы ко мне, помощь нужна.
– Чего стряслось?
– Да кран на кухне гудит как сумасшедший, не знаю, в чем дело, посмотрел бы.
– Лады, пошли.
– Нет, не сегодня.
– Почему?
– Ты пьяный.
– Зинуля, я и пьяный могу с закрытыми глазами починить твой кран.
– Все равно нет, мне сегодня некогда.
– Как знаешь.
– Завтра сможешь?
– Естественно.
– Во сколько? – допытывалась Махова.
– В любое удобное для тебя время.
– Тогда в полдень.
– Идет. Надеюсь, у тебя найдется для меня бутылочка беленькой?
– Получишь, – буркнула Махова, вспомнив про сногсшибательную новость. Добежав до собственного дома, Зинаида Андреевна пришла к мысли, что очень скоро сможет подпитаться необходимой ей энергией лет на десять вперед.
– Ошеломляющая новость!
Анфиса Амбарцумян, сделав маленький глоток, поморщилась и продолжила изливать душу Катке с Розалией, которые уже на протяжении часа слушали о семейных перипетиях соседки. Вернее, слушала одна Ката, Розалия Станиславовна лишь делала вид, что вся превратилась в слух, тогда как на самом деле ее интересовал один-единственный вопрос: Фиска действительно похудела от новой чудо-диеты или она все-таки обращалась за помощью к пластическим хирургам?
А Катарина сочувственно кивала, вздыхала, качала головой, не зная, что можно посоветовать Анфисе в создавшейся ситуации.
Ситуация действительно была неординарная.
Анфиса – супруга соседа Копейкиных по коттеджному поселку – бизнесмена Виктора Амбарцумяна. Первая жена Амбарцумяна скончалась семь лет назад, а три года спустя он привел в дом Фиску. Разумеется, данное обстоятельство не вызвало бурю восторга у других обитателей коттеджа: двадцатитрехлетнего сына Виктора Антона и сестры его покойной супруги Татьяны. Равнодушным к появлению мачехи остался, пожалуй, Мишка, справивший этой весной тринадцатый день рождения. Пареньку было глубоко наплевать, кто, зачем и почему будет жить с ним под одной крышей.
После смерти матери Мишка сильно изменился: замкнулся в себе, и, как изредка казалось Катарине, от перенесенного стресса он начал отставать в развитии от сверстников. Иногда он вел себя как обычный тринадцатилетний подросток, но временами он вел себя как девятилетний ребенок.
С Каткой категорически не соглашалась Розалия, ее свекровь, считавшая Мишку самым настоящим дурачком. Напрасно Катарина вдалбливала ей, что паренек отстает от сверстников в умственном плане максимум года на три. Тщетно. Розалия стояла на своем.
– Он дебил!
– Нет.
– Тогда идиот!
– Розалия Станиславовна, побойтесь бога, что вы несете? Мишка нормальный мальчик, просто чуть-чуть…
– Чуть-чуть не бывает. Человек либо дурак, либо нет, среднего не дано.
– Миша не дурак.
– Пойми, детка, я вовсе не хочу говорить плохо об этом ангелочке, но согласись, что от правды не уйти. Мне самой нравится Мишка, он такой забавный, смешной… Но! Его уровень IQ, к глубокому, нет, просто к глубочайшему моему сожалению, равен нулю.
Катке оставалось лишь вздыхать. А стоило Мишке зайти к ним в гости, как свекровь, нацепив на лицо самую идиотскую улыбочку, подбегала к мальчугану и начинала блажить:
– Ой, а кто это к нам пришел? Неужели Михаил?! Мишенька – красавец наш. Проходи в гостиную, зайчик, садись на диванчик. Видишь, этот большой бежевый предмет называется диваном, а рядом с ним стоит кресло. Крес-ло! Запомнил?
– Розалия Станиславовна, он прекрасно знает, что такое кресло. – Катарина была готова провалиться сквозь землю.
– Ката, помолчи, ты напугаешь ребенка, он начнет заикаться. Мишутка, не обращай внимания на тетю Кату, она больше не будет на тебя кричать. Садись, котик, на диван. Ути-пути.
Мишка с недоумением смотрел на Розалию, а потом переводил удивленный взгляд на Катку. Сказать ему было решительно нечего.
– Мишутка, хочешь конфетку? – лебезила свекровь, протягивая пареньку «Мишку на Севере». – Кушай на здоровье. Только запомни, есть надо вот эту коричневую штучку, а фантик обязательно выбрасывай. Понял меня? Понял?! Молодец!
Как правило, Катарина не в силах больше выдержать подобного идиотизма со вздохом покидала гостиную.
Но сейчас речь не об этом. Вернемся к проблемам Фисы Амбарцумян.
После свадьбы Анфиса перебралась в коттедж к мужу не одна. Вместе с ней порог просторного дома переступили девятнадцатилетняя дочь Алевтина – взбалмошная особа, любящая, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней, и семидесятипятилетняя мать Клара Самуиловна, старушенция, способная испортить настроение собеседнику за рекордно короткий срок.
Старший сын и золовка Виктора пришли в ярость. Татьяна настаивала, чтобы Виктор немедленно выставил за дверь сумасшедшую старуху и наглую Алевтину.
Время от времени ставил отцу ультиматум и Антон. Но Виктор был как кремень.
– Аля с Кларой Самуиловной останутся жить в этом доме, и точка! – басил Амбарцумян. – Если вам такой расклад не по душе, можете хоть сегодня идти на все четыре стороны, никто вас не держит.
Сообразив, что отец может запросто выставить его вон, Антон резко изменил тактику. В присутствии Виктора парень старался не задевать ни Алевтину, ни ее бабку, но стоило Амбарцумяну-старшему выйти за порог, как в доме моментально разгоралась словесная война. Более того, несколько раз дело едва не дошло до рукоприкладства.
Когда ехидная Татьяна, острая на язык Клара Самуиловна, дерзкая Алевтина и нахальный Антон оставались наедине, дом напоминал день открытых дверей в психиатрической клинике. Отовсюду слышались проклятия и угрозы в адрес друг друга.
Больше всех из-за домашних разборок страдала Анфиса. Как ни пыталась она заставить мать с дочерью вести себя поскромнее, те были непреклонны.
– Ты вышла замуж за Виктора, – вещала Клара Самуиловна. – Ты его законная супруга, значит, в доме хозяйка именно ты, а не Танька.
– И тем более не Антон, – подливала масла в огонь Алевтина.
– Неужели вам трудно понять, – Фиска чуть не плакала, – мы одна семья, нам всем нужно жить дружно, перестать ссориться и ругаться.
– Скажи это им, а не нам.
– Полностью согласна с бабушкой, – заявила Аля.
– Поймите, у каждого человека есть свой предел терпения, – заговорила Фиса.
– Ты это о чем?
– А о том, что в один прекрасный день Виктору надоест жить на пороховой бочке, и он укажет вам на дверь.
– Такого не случится, – зло прокричала Аля.
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда.
– Алевтина!
– Отстань от меня, чего привязалась. В конце концов, это ты выскочила замуж, а не я, именно ты привезла нас сюда, а теперь угрожаешь?
– Я не угрожаю, я только прошу вести себя поспокойнее.
– Замолчи! Не хочу слушать! – Алевтина выбежала из комнаты.
– Аля, постой! – крикнула Анфиса.
– Вот видишь, что ты натворила? – набросилась на Фиску мать.
– Я?
– Ты!
– Я ничего не сделала.
Старуха подняла вверх указательный палец.
– Вот именно, хорошо, что ты сама это признаешь. Твоя проблема заключается в бездействии. Ходишь, блеешь как овца неприкаянная, тебя оскорбляют, а ты лыбишься, поливают грязью, а ты продолжаешь улыбаться. Давно бы поговорила с Виктором, пусть вышвырнет Таньку из дома. Она ему никто. Так, сбоку припека.
– Таня – родная сестра его жены.
– Дура! Его жена умерла, сейчас ты супруга Витьки, тебе и карты в руки. А ты как собака на сене – ни себе, ни людям. И Антона пора гнать поганой метлой! Здоровый детина, а продолжает сидеть у отца на шее. Нахлебник чертов.
– Вы с Алей тоже далеко не подарки.
– Не смей нас с ними сравнивать! Как ты можешь? Я твоя родная мать, а ты меня ставишь в один ряд с «этими». Не смей!
Подобные разговоры всегда заканчивались одинаково – Анфиса с сильнейшей головной болью поднималась к себе и без сил падала на кровать.
Вот примерно в такой атмосфере уже четыре года уживались столь разные люди.
Катарина взяла Фиску за руку:
– Фис, не переживай, им не впервой скандалы закатывать, все утрясется.
Анфиса мотнула головой:
– Катка, с каждым днем дела идут все хуже, иногда мне кажется, что они готовы поубивать друг друга.
– Не передергивай.
– Серьезно. Позавчера Алевтина сцепилась с Танькой, так я думала, что они покалечатся. Спасибо, Виктор в этот момент с работы вернулся, а то бы быть беде. Аля совсем с катушек съехала, но это еще не все. – Фиса глубоко вдохнула, после чего выпалила: – Алька не вернулась домой.
– Как не вернулась?
– Вчера мы поцапалась, и я не выдержала, ударила ее по щеке. Ну, так получилось, не смогла я сдержаться. А Аля… она убежала. До сих пор от нее ни слуху ни духу. Кат, я не знаю, что и думать. Витька говорит, что она наверняка отсиживается у какой-нибудь подружки, но мне не по себе. А вдруг с ней что-то случилось? Мать в панике, спускает на меня всех собак, я держусь из последних сил.
– Брось, Фис, никуда она не денется. Я согласна с Витькой: Аля девушка своенравная, решила показать характер.
– Не знаю, Кат, на сердце все равно неспокойно, раньше она подобных выходок себе не позволяла.
– А чего ты хочешь? Все дети неблагодарные, – вставила Розалия, уставившись на свои длинные ноготки. – Ты в них душу вкладываешь, а они вырастают и в грязь тебя втаптывают.
Катка едва не грохнулась со стула.
– Уж вам-то, Розалия Станиславовна, жаловаться грех. Андрей за всю жизнь слова плохого вам не сказал.
– Он постоянно отговаривает меня от пластической операции.
– О боже, только не начинайте опять говорить про подтяжки.
– Не ори на меня. А про подтяжки, липосакцию и блефаропластику я буду говорить вечно. Ясно? Все нормальные люди хотя бы раз в жизни побывали у пластического хирурга, одна я, бедняжка, плетусь в самом хвосте. Сейчас на кого ни взгляни – все перетянуты. А я? Чем я хуже? Чем, я вас спрашиваю?!
– Вы лучше всех. – Фиска сделала комплимент свекрови.
– Вы лучше, – передразнила Розалия. – Сама-то, наверное, не единожды прибегала к услугам хирурга.
– Я? Да ни в жизнь, – оскорбилась Анфиса.
– Вешай лапшу гостям с периферии, а меня вокруг пальца не обведешь. У тебя кожа натянута, как на барабане.
После высказывания свекрови в гостиной повисла пауза.
Анфиса всхлипнула. Катарина бросила злобный взгляд на Розалию.
– Ладно, – протянула Фиска, поднявшись с дивана, – мне домой пора. Танька сегодня не работает, как бы они с матерью не сцепились.
За Фисой закрылась дверь, и почти тут же в прихожей Копейкиных ожил звонок.
Пребывая в полной уверенности, что вернулась Анфиса, Ката щелкнула замком и невольно отшатнулась. На пороге с фирменной улыбочкой на устах стояла Зинаида Андреевна Махова – главная сплетница коттеджного поселка.
Курильщики не мыслят своего существования без никотина, заядлые кофеманы без кофе, жертвы зеленого змия не могут жить без сорокаградусной, а у Зинаиды Андреевны начиналась самая настоящая ломка от отсутствия сплетен.
Без сплетен она увядала, как цветок, которому недостает влаги. Из любой ничего не значащей новости Махова раздувала колоссальную сенсацию, из мухи она могла сделать даже не слона, а Кинг-Конга.
Низенькая, круглолицая, с седыми волосами и вечно бегающими глазками, она производила на окружающих самое наиприятнейшее впечатление. Зинаида Андреевна казалась божьим одуванчиком. Без особых последствий для собственного здоровья с ней можно было говорить исключительно о погоде и сериалах, в остальных случаях намного разумнее было прикинуться глухонемым. Катка отлично помнила, как в прошлом году, вернувшись от стоматолога, она по неосторожности ляпнула Маховой про удаленный зуб.
Утром в округе обсуждалась одна тема: «Неизвестный выбил Катарине Копейкиной все зубы».
Поэтому сейчас, увидев на пороге улыбающуюся соседку, Ката напряглась. Розалия же запела соловьем:
– Зинуля, детка, проходи. Кофейку?
– Как можно пить кофе, когда в нашем поселке кипят нешуточные страсти? Только что у вашей калитки я встретила Анфиску Амбарцумян, – начала Махова. – Бедолага, она сама не своя, бледная как смерть. Спрашиваю, в чем дело, а она… Ой, девочки, ой, беда! Альку похитили! Представляете, девка шла по улице, и вдруг, откуда ни возьмись, вылетает черная иномарка: стекла тонированные, из салона ревет музыка. Короче, машина резко остановилась, из нее выскочил здоровенный мужик сволочной наружности, запихнул Альку в салон и был таков. Фиска от отчаянья решила покончить жизнь самоубийством. Еле уговорила бабу одуматься. – Выпалив последнюю фразу, Махова облизала пересохшие губы. – А вы мне кофе предлагаете. Да мне кусок в горло после случившегося не полезет. Что творится-то! На улицу выйти страшно, не знаешь, какая опасность за поворотом поджидает – то тебя ли оскорбят, то ли изнасилуют. Жуть!
Катарина была готова накинуться на сплетницу с кулаками. Ну когда, скажите, когда можно было успеть сочинить историю с похищением?
– Зинаида Андреевна, – Ката старалась говорить тихо, – Алю не похищали, у вас опять разыгралась фантазия!
Смутившись, Махова пролепетала:
– Возможно, я не так поняла Фисочку, она путано говорила, но… Роза, ты кажется, предлагала мне кофе, но я не откажусь от чашечки чая.
– Сей момент, подруга. Натали, живо неси чай! – Хищно улыбнувшись, свекровь села на диван. – Зинок, ну а если забыть про Алю, в поселке что-нибудь интересное случилось?
– Да! – заорала Махова. – Сенбернар Нинели опять загнал на дерево мою Лелю.
– Ужасно! А другие новости? – Розалия заерзала. – Я смотрю, у тебя глаза горят, значит, что-то не в порядке в нашем королевстве? Я права?
– Да! Да! Да! – завопила Зинаида. – Девочки, у меня сногсшибательная новость! Вернее, целых две. Первая касается опять-таки Алевтины, а вот вторая – это взрыв бомбы! Фурор! Сенсация!
Ката хихикнула:
– Ну, про Алевтину нам на сегодня новостей достаточно, а вторая новость такая же нелепая?
– Напрасно смеешься, Катка, когда узнаешь, у тебя волосы на спине встанут дыбом.
– Слава богу, у меня нет волос на спине.
– Узнаешь новость, вырастут.
– Ладно, Зина, не тяни, говори. – Свекровь жаждала сведений.
Копейкина приготовилась услышать очередную раздутую сплетню, но Махова повела себя в несвойственной ей манере. Зинаида Андреевна отхлебнула из чашки горячий чай и загадочно погрозила присутствующим пальцем:
– Всему свое время.
– Зина, что это значит, ты собираешься говорить или нет?
– Нет, – пролепетала сплетница.
– Как?
– Ничего себе, – Катка не верила своим ушам.
– Терпение, девочки мои, терпение.
– Зинок, не выводи меня из себя. К чему такая таинственность? – вопросила Розалия.
– Понимаешь, Розочка, то, о чем я узнала, очень серьезно, и, прежде чем предать новость гласности, я должна кое-что выяснить. Проверить. Разузнать.
– Ерунда!
– Не злись.
– Зачем тогда ты пришла, неужели специально, чтобы нас заинтриговать?
– Мне необходимо было с кем-нибудь поделиться.
– Но ты ничего не сказала!
– Потерпи.
Розалия надула губы, ей явно не нравилась Махова-партизанка.
– Неужели это касается Костика Уварова? – допытывалась Розалия. – Он наркоман?
– Что ты, нет, конечно, Костик здесь ни при чем.
– Тогда кто?
– Не настаивай.
– Зина!
– Розик, не проси, обещаю, первой, к кому я примчусь, закончив расследование, будешь ты.
– Я не выдержу.
– Выдержишь, дорогая, поверь, ради такой сенсации стоит потерпеть.
Минут через пятнадцать Махова встала.
– А!.. Я же не рассказала про Альку. – И тут черная папка, прижимаемая Зинаидой Андреевной к груди, упала. Несколько фотографий вперемешку с чистыми тетрадными листами оказались на полу.
– Господи, сегодня у меня все из рук валится. Кат, не суетись, я сама подниму, – встрепенулась Зинаида.
Катка нагнулась, подняла фотографии, заметив, как лицо Зинаиды Андреевны заливается краской. Пожалуй, впервые Ката видела Махову смущенной.
Схватив снимки, пенсионерка заверещала:
– Мне пора бежать, дел невпроворот. До скорого.
Когда она ушла, Катарина повела плечом:
– Уверена на сто десять процентов – никакая это не сенсация, Зинаида Андреевна в очередной раз подогревает к себе интерес.
– Я ее прекрасно знаю, у Зинки секреты не задерживаются, как вода в решете, она никогда не может вытерпеть.
– Сегодня смогла.
– Это меня и бесит.
– Успокойтесь, пройдет пара дней, и мы все узнаем.
– Что там валяется у дивана?
– Где?
– Раскрой глаза.
Ката обернулась.
– Зинаида Андреевна фотографию забыла.
– Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть.
Копейкина протянула свекрови снимок.
– Какая-то баба с мужиком. Мне не нравятся их взгляды. Сожги фотку в камине.
– Здрасте приехали, нужно будет вернуть снимок Маховой.
Розалия махнула рукой и прошествовала в столовую. Зинка Махова здорово подпортила ей настроение. Расхотелось даже идти к Нинели Викторовне играть в карты.
Сев на подлокотник кресла, Катка с интересом разглядывала снимок. Средних лет мужчина и женщина, скорее всего семейная пара, были запечатлены в обнимку в парке на фоне фонтана.
Пожав плечами, Ката положила фото на полку камина, пребывая в твердой уверенности, что уже завтра утром она окажется у владелицы.
* * *
От Копейкиных Зинаида Андреевна едва ли не вприпрыжку помчалась в очередной пункт назначения – поделиться новостью о таинственной, пока засекреченной ею же самой сплетне. Она находилась на таком пике нервного возбуждения, что была готова кричать и плакать одновременно. Никогда прежде она не ощущала себя столь счастливой. Полученная информация туманила разум, Махова предвкушала вселенский скандал со всеми вытекающими отсюда последствиями.Заметив вышагивающего навстречу Генку Самойлова, Зинаида помахала ему рукой. Кивнув, Геннадий бросил на землю окурок, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы. Самойлов, как обычно, был навеселе. Впрочем, особенно удивляться нечему: те редкие денечки, когда Генка пребывал в трезвом состоянии, можно было пересчитать на пальцах одной руки.
А ведь бывали времена, когда Геннадий с отвращением смотрел на алкогольные напитки и позволял себе пропустить рюмочку-другую лишь по большим праздникам. Но жизнь – штука коварная, она способна любого в одночасье изменить до неузнаваемости. Изменила она и Самойлова.
Геннадий проживал в небольшой деревушке, раскинувшейся в пяти минутах ходьбы от коттеджного поселка.
Несмотря на пагубную привычку вечно находиться под мухой, мужика в округе ценили – в первую очередь благодаря его поистине золотым рукам. Самойлов мог починить абсолютно все, начиная от неисправного утюга и кончая сломанной газонокосилкой. Как только у обитателей поселка выходил из строя какой-нибудь агрегат, устранить неполадку просили Самойлова. Тот никогда никому не отказывал, при условии что на момент просьбы был в состоянии внятно говорить и двигаться. Расплачивались с ним в основном деньгами, но нередко за оказанные услуги давали спиртные напитки, кои он принимал с благодарностью.
В деревне Генка поселился много лет назад вместе с супругой Светланой и двумя сыновьями. Имея высшее медицинское образование, Самойлов работал врачом в местной больнице. Профессию медика он боготворил и являлся, что называется, врачом от бога. Когда младшему сыну Андрею исполнилось десять, мальчуган с друзьями отправился на речку поплавать. Во время купания у паренька свело ногу судорогой. Домой он не вернулся.
За одну ночь Геннадий постарел лет на десять, а Светлана, борясь с многочисленными депрессиями, чередующимися с приступами истерики, пристрастилась к спиртному. Смерть Андрея поселила в душе Самойлова страх потерять старшего сына Илью. Геннадий стал опекать тринадцатилетнего Илюшу с маниакальной одержимостью. По окончании школы сын поступил в военное училище. Генка с женой, превратившейся к тому времени в законченную алкоголичку, не могли нарадоваться на успехи единственного чада.
Через восемь месяцев пришло трагическое известие – Илья погиб во время боевых учений, наткнувшись на торчащий из земли кол. Весть о том, что старшего сына нет в живых, окончательно подкосила Светлану – у нее помутился рассудок. Она была помещена в психиатрическую клинику, где ровно через год приказала долго жить.
Геннадий Самойлов сломался окончательно. Потеряв двоих сыновей и жену, он стал медленно опускаться. В смерти Ильи он винил исключительно себя. Каждый день, приходя с работы, он выпивал в гордом одиночестве, что, как известно, хуже всего. Хватило года, чтобы из профессионального врача он трансформировался в опустившегося пьяницу. С работы, естественно, пришлось уйти, и с тех пор спиртное стало его верным спутником, соратником и другом в одном флаконе.
– Я пью, чтобы забыться, – частенько говорил Генка, опрокидывая рюмашку. – Мои мальчишки и Светлана не заслужили такой смерти. Меня это мучает постоянно, и, чтобы на время забыть о трагедии, я прибегаю к горькой.
– Куда бежишь, Зинуля? – прохрипел Самойлов, с интересом таращась на папку в руках Маховой.
– А ты чего такой радостный? – вопросом на вопрос ответила Махова. – Светишься, как новогодняя елка.
– Настроение сегодня отличное, я собой доволен.
– Я даже догадываюсь, кто тебе его поднял. Опять с утра пораньше набрался?
– Да ни боже мой! У Пантелеева мальчишки окно разбили, он попросил меня вставить новое стекло. Расплатился за работу купюркой и парой стаканчиков вина. Не отказываться же от благородного напитка.
– Генка, ты неисправим. – Зинаида кокетливо поправила идеальный пучок на затылке.
– Меня, Зинуля, только могила исправит. А ты, красавица, куда спешишь? Глаза-то так и блестят, никак на свиданку торопишься? Мужика нашла?
Махова смутилась:
– Бесстыдник! Какие мужики в моем возрасте? Дела у меня… Серьезные дела.
Самойлов ухмыльнулся:
– У тебя каждый день дела, можно подумать, что ты у нас важная шишка.
– Конечно, важная, – с достоинством ответила Махова. – А как же иначе?
– Тебе к врачу обратиться надо, пусть таблеточек выпишет, чтоб глюки прекратились.
– Какие глюки, о чем ты говоришь? Иди, проспись.
– Я-то просплюсь, а ты мне ответь, зачем раструбила, что я отправился на тот свет?
Зинаида Андреевна опустила глаза долу:
– Я думала, ты умер.
– С чего вдруг?
– Ты валялся под кустом сирени и не дышал, что мне оставалось думать?
– Поэтому ты понеслась по поселку, крича на всю ивановскую, что меня загрызли волки?
– Во-первых, не волки, а бешеные собаки, а во-вторых, ты не дышал, – стояла на своем Махова.
– Откуда тебе это известно, ты пульс, что ли, проверяла?
– Не проверяла, но я два, нет, четыре раза ткнула в тебя палкой. Ты не реагировал. А я сильно ткнула, Ген.
– Вот оттого, что ты ткнула, я и потерял сознание.
– Ой, не бреши. Сколько раз тебе говорила: бросай пить эту гадость, займись собой. Ведь ты золотой мужик, Ген. Ну чего ты в этом пойле хорошего нашел?
Геннадий достал из кармана помятую пачку сигарет, вытащил одну и закурил.
– Я пью…
– Знаю-знаю, чтобы забыться, давняя история. Ах, Генка, допьешься когда-нибудь до зеленых чертей. Вон как Михалыч – водки паленой выпил и тю-тю, гуляй Вася, жуй опилки. Сейчас он на том свете кукует, а ведь мог еще жить да жить.
Самойлов махнул рукой, намереваясь продолжить путь, но Махова его остановила:
– Слушай, Ген, зашел бы ко мне, помощь нужна.
– Чего стряслось?
– Да кран на кухне гудит как сумасшедший, не знаю, в чем дело, посмотрел бы.
– Лады, пошли.
– Нет, не сегодня.
– Почему?
– Ты пьяный.
– Зинуля, я и пьяный могу с закрытыми глазами починить твой кран.
– Все равно нет, мне сегодня некогда.
– Как знаешь.
– Завтра сможешь?
– Естественно.
– Во сколько? – допытывалась Махова.
– В любое удобное для тебя время.
– Тогда в полдень.
– Идет. Надеюсь, у тебя найдется для меня бутылочка беленькой?
– Получишь, – буркнула Махова, вспомнив про сногсшибательную новость. Добежав до собственного дома, Зинаида Андреевна пришла к мысли, что очень скоро сможет подпитаться необходимой ей энергией лет на десять вперед.
– Ошеломляющая новость!
ГЛАВА 2
Без четверти двенадцать Дискетка начала громко лаять и скрести входную дверь. Катарина с сомнением покосилась на болонку.
– Ди, ты чего, ведь мы совсем недавно вернулись с прогулки.
– Приспичило на ночь глядя, – буркнула Розалия, насыпая корм в миску Арчибальда.
– Отвали! Отвали! – поблагодарил ее Арчи.
Дискетка стала скулить. Прицепив к ее ошейнику поводок, Ката вышла на улицу.
Вот уже более полугода в семействе Копейкиных жила очаровательная болонка Дискетка. Белоснежное создание появилось у Катки совершенно неожиданно. Соседка по лестничной клетке Мила Эскина, хозяйка собачонки, умудрилась познакомиться в столице с гражданином Италии. У парочки завязались крепкие отношения, и после непродолжительного романа, став законной синьорой Пасталионни, Мила благополучно отбыла в Милан. Перед отъездом на родину супруга вчерашняя продавщица отдела игрушек объявила о решении сдать болонку в приют для бездомных животных. Разумеется, Катка не могла допустить столь вопиющей несправедливости. Прочитав соседке длинную лекцию на тему: «Мы в ответе за тех, кого приручили», Копейкина, подхватив на руки четырехлетнюю болонку, понеслась к себе. С тех пор Ди стала полноправным членом семьи для Катки, ужасным ревущим чучелом для Розалии и верной подругой для Парамаунта с Лизаветой.
Вышагивая по дорожке, Катка завороженно смотрела на усыпанное звездами ночное небо. Красота! В Москве подобного зрелища не увидишь, из-за смога в ясную ночь видна, пожалуй, лишь полная луна. Наверное, Катка так бы и стояла, любуясь сверкающими, словно алмазы, точками, если бы о себе не напомнила отчаянно рвущаяся за ворота Дискетка.
– Ди, ты чего, ведь мы совсем недавно вернулись с прогулки.
– Приспичило на ночь глядя, – буркнула Розалия, насыпая корм в миску Арчибальда.
– Отвали! Отвали! – поблагодарил ее Арчи.
Дискетка стала скулить. Прицепив к ее ошейнику поводок, Ката вышла на улицу.
Вот уже более полугода в семействе Копейкиных жила очаровательная болонка Дискетка. Белоснежное создание появилось у Катки совершенно неожиданно. Соседка по лестничной клетке Мила Эскина, хозяйка собачонки, умудрилась познакомиться в столице с гражданином Италии. У парочки завязались крепкие отношения, и после непродолжительного романа, став законной синьорой Пасталионни, Мила благополучно отбыла в Милан. Перед отъездом на родину супруга вчерашняя продавщица отдела игрушек объявила о решении сдать болонку в приют для бездомных животных. Разумеется, Катка не могла допустить столь вопиющей несправедливости. Прочитав соседке длинную лекцию на тему: «Мы в ответе за тех, кого приручили», Копейкина, подхватив на руки четырехлетнюю болонку, понеслась к себе. С тех пор Ди стала полноправным членом семьи для Катки, ужасным ревущим чучелом для Розалии и верной подругой для Парамаунта с Лизаветой.
Вышагивая по дорожке, Катка завороженно смотрела на усыпанное звездами ночное небо. Красота! В Москве подобного зрелища не увидишь, из-за смога в ясную ночь видна, пожалуй, лишь полная луна. Наверное, Катка так бы и стояла, любуясь сверкающими, словно алмазы, точками, если бы о себе не напомнила отчаянно рвущаяся за ворота Дискетка.