Милевская Людмила. Мерзавец на выданье

   Валерия подавила легкую грусть и сама позвонила Рафику.
   – Приезжай! – бодро сказала она.
   И он тотчас за ней приехал.
   Потом был ее триумф: ресторан, стол нетронутых блюд, песни одна за другой, для нее, все для нее, признания в любви (в основном его, она стыдливо молчала)…
   Валерия была слегка пьяна. Рафик поглядывал на часы. Наконец он сказал:
   – Пора!
   И, словно бывалый командир новобранцев в бой, с храбрым нетерпением повел на брачное ложе невесту.
   Это была настоящая ночь любви. Таких ночей не знала Валерия. То, на что был способен Рафик, думается, и Казанова не мог.
   Валерия вдруг прозрела: оказывается Эркан – актер погорелого театра с этой своей дурацкой бомбой. Рафик! Только он оказался способен унести ее в заоблачные выси женского счастья-блаженства! Это был рай на земле! Фантастика! Сказка! И много-много всего, не передаваемого словами!
   Очнувшись, Валерия увидела на полу разорванную блузку, очень дорогую блузку – результат патологической экономии и двухнедельных голоданий. Валерия не расстроилась, а откинулась на подушку и воскликнула:
   – Я опять счастлива и из этого заблуждения меня не выведет даже утрата всего гардероба!
   – Драгоценная! – закричал Рафик. – Каждый день буду покупать тебе новую одежду, а ночью рвать ее! Рвать! Рвать прямо на тебе! Скажи, что ты хочешь?
   – Порви на мне норковую шубу, – проворковала Валерия.
   – Прямо сейчас! – загорелся Рафик и выбежал из спальни.
   Когда он вернулся, в его руках действительно была норковая шуба с воротником из дорогущего горностая. Роскошная голубая норка и белый горностай! Просто блеск!
   Валерия примерила и обнаружила, что рукава короткие – едва достают до локтей.
   – Но это же шуба твоей бывшей жены, – растерялась она.
   – О! – закричал Рафик. – Ты не представляешь сколько эта пиявка высосала из меня крови. Все, чтобы я ни сделал, не нравилось ей. С утра до вечера критиковала. Все наперекор. Прошу ее: «Дорогая, душно». А она мне: «Форточка открыта». «А я хочу открыть окно!» Знаешь, что ответила эта язва?
   – Нет.
   – Комары налетят. «Ты думаешь, – говорю я, – что комары не пролезут в форточку?» А на самом деле ей плевать, лишь бы мне возразить. Какое счастье, что я избавился от нее. Валерия, это кайф, что я нашел тебя! Тебя!!!
   – Но почему она оставила такую красивую шубу? – изумилась Валерия.
   Рафик оторопел:
   – И в самом деле, почему?
   – Может забыла?
   – Не-ет, она везде теряла меня, но шубу – никогда! Оставила назло, – предположил он. – Понимаешь, эту шубу я ей дарил. Говорю же, чтобы ни купил – все забракует. Купил ей как-то свитер. «Это тряпка», – говорит жена. «Ты что, – возражаю я, – это чистая шерсть, целых восемьдесят процентов.» «С чего ты взял?» – удивляется она. Я ей в ответ: «На этикетке написано». И знаешь что она сказала?
   – Что?
   – «Ха, дурак! Вот вся эта шерсть на этикетке и осталась!» Вот же сучка!
   Валерия прониклась сочувствием.
   – Милый, – сказала она, – дари мне что хочешь. Все буду хвалить.
   И Рафик тут же сделал широкий жест:
   – Дарю тебе эту квартиру!
   – Правда? – обрадовалась Валерия.
   – Завтра же прикажу переклеить обои и поменять мебель.
   Валерия завизжала от восторга:
   – И-иии! Рафик! Ты мой самый любимый!
   – Не самый, а единственный, – ревниво поправил он.
   – Да! Единственный! Пойдем, посмотрим куда что лучше поставить, – потащила она его из спальни.
   Квартира была огромная. Валерия бегала из комнаты в комнату и мечтала:
   – Здесь будет зеркало! Или здесь? Или повесим сюда?
   – Как скажешь, драгоценная.
   – А здесь туалетный столик.
   – Именно.
   – А здесь мы фонтанчик организуем. У меня на лице кожа очень сухая.
   На фонтанчике Рафик схватил Валерию в охапку и с воплем экстаза «у тебя персик, а не кожа» снова потащил ее в спальню.
   – Прямо в шубе, прямо в шубе, – твердил он.
   – Зачем? Зачем? – сопротивлялась она.
   – Чтобы отомстить жене.
   И Валерия сдалась: месть – благородное дело.
   Потом Рафик пошел в душ, а Валерия, не снимая шубы, снова отправилась дефилировать по квартире. Комнаты были хороши, но больше всего ей понравилась прихожая. Просторная, отделанная резным дубом, она Валерию потрясла. Не совладав с радостью, Валерия бросилась звонить подруге.
   – Лиза! Резной дуб! Дуб! Представляешь? Бешеные деньги!
   – Ку-куру-куку! – восхитилась Елизавета.
   – Обалденная квартира! И он ее мне подарил! Представляешь?
   Елизавета одобрила:
   – Настоящая мужская щедрость.
   – Как мне повезло!
   Вдруг в момент пика везения входная дверь распахнулась и…
   То, что произошло в дальнейшем, Валерию просто парализовало – она так и застыла с трубкой в руке, голая, но в норковой шубе. Почему?
   Потому что на пороге стояла блондинка, мумия-боссша, которая накануне доверила Валерии свое тело. В одной руке у нее был зонт, в другой дорожная сумка.
   Мумия тоже не ожидала встречи со своей телохранительницей, а потому потеряла дар речи. Она лишь переводила глаза с голого живота Валерии на роскошный горностаевый воротник своей шубы. Переводила, переводила и беззвучно хватала ртом воздух…
   Так продолжалось до тех пор, пока из ванной не вышел Рафик. Вот тут-то мумию и прорвало.
   – Ах ты, сволочь! Ах ты, гад! Я – за дверь, а ты – бабу в мою постель! – заорала она и… начала зверски лупить своим зонтом Валерию.
   Все согласно загадочной женской логике.
   Что же сделал Рафик?
   Разумеется, он повел себя, как настоящий мужчина – присягнул на верность жене.
   – Дорогая, – воззвал он к мумии, – сейчас тебе все объясню, и ты сразу поймешь! Я не виноват! Она сама заявилась и соблазнила меня сама!
   – Кто она? Кто она? – резво охаживая зонтом Валерию, вопила мумия, хотя прекрасно знала, что это телохранительница, которая всего-навсего «перепутала» в их семье тела.
   Далее…
   Что далее, знают все. Скандал не угас мгновенно, но история так банальна, что нет смысла и продолжать. Совершенно очевидно, что простодушная Валерия одним махом лишилась и работы, и брюнета, и, увы, своего Французского – привычного и домашнего.
   Остаток ночи она прорыдала на тощей груди Елизаветы, которая, срывая крошку с зубов, бесилась и приговарила:
   – Ну я Рафику покажу. Такую про его фирму статейку состряпаю, тошно ублюдку станет. Сделаю ему настоящий ку-куру-куку!
   – Не надо, не надо, – всхлипывала Валерия.
   – Надо-надо, – заверяла Елизавета и, глотая слезу сочувствия, спрашивала: – Теперь ты понимаешь, что мужиков совершенно нельзя любить?
   – Теперь я понимаю, что нельзя любить брюнетов. Они, оказывается, хуже блондинов, – с ревом сообщала Валерия и тайком от подруги подумывала: «Как бы своего Французского обратно вернуть?»

Глава 8

   Дороф задумчиво смотрел в экран телевизора. Там на канале Дискавери дельфины ловко загоняли в морские сети бескрайние рыбьи косяки, бурлящие серебристыми спинами. Люди и дельфины (практически бок о бок) делали общее дело. И работа их спорилась – похоже, были довольны и животные и рыбаки.
   Казалось бы, что их связывает: одни на земле обитают, другие живут в море. А вот, поди ж ты, общий язык нашли и сотрудничают к обоюдной выгоде. Уже много веков. И никто никого не предал, не кинул: ни дельфины своих рыбаков, ни рыбаки своих верных дельфинов.
   «А я, черт возьми, вынужден опасаться своих друзей, – раздраженно подумал Дороф. – Боюсь того, с кем в упряжке одной радею за общее дело».
   Он сердито глянул на Кляйста и смягчился, решив: «Зря на него напал. Сдает старик: лицо пожелтело, мешки под глазами, явно он занедужил. Не мог он меня предать. Да и поздно ему уже с саблями наголо в атаку ходить. Дэн мой, конечно, прав, пора кончать с террористами, но старик упирается не потому, что работает на Эрдогана. Кляйсту присуща осмотрительность, вот он и тянет…»
   Дороф понимал, прими он сторону Кляйста и силы в их жарком споре распределятся поровну: Круз и Дэн – за операцию, Кляйст и Дороф – против. В этом случае Круз мгновенно изменит мнение и переметнется на сторону босса, тогда за – будет лишь Дэн.
   Выходит, операцию придется надолго отложить. Дорофа это никак не устраивало. Надоело жить под прицелом бандитов – иначе этих борцов за независимость не назовешь. Но с другой стороны, у Кляйста мудрость и опыт, и даже чутье…
   Дороф решил: «Прав Кляйст. Тут нужна осторожность. Ладно, не буду горячку пороть. Послушаю мудрого Кляйста, он мне словно отец. Бессонницу из-за меня получил, переживает. Язва его обострилась. Послушаю старика. Заодно и посмотрим как дальше пойдут дела».
   Денис, устав ожидать решения друга, сердито спросил:
   – Ну? Зачем мы собрались? Вопросы решать или на дельфинов смотреть? Ты бы, Дороф, еще мультяшки нам показал, Микки Мауса или Бэтмена. Эрдоган совсем обнаглел, скоро как на медведя, с рогатиной на тебя попрет, а ты все тянешь резину. Решение пора принимать.
   Кляйст недовольно взглянул на Дениса, но промолчал. Хитрый Круз явно поддерживал Дэна, но давить на шефа не стал. За многие годы Круз изучил все повадки Дорофа и понимал, что давить бесполезно. К тому же, не совсем было ясно как выгодней поступить. Отстаивать свою точку зрения в столь щекотливом вопросе опасно – на карте жизнь Дорофа. Поэтому Круз меланхолично смотрел в окно. Денис понял, что поддержки он не дождется и сник.
   – А, пошли вы все к черту, – по-русски разочарованно бросил он и назло всем уставился в экран телевизора. – Уж лучше на дельфинов смотреть, чем…
   Кляйст и Круз, русского не понимая, переглянулись и хором спросили:
   – Что ты сказал?
   Один Дороф понял Дениса и с усмешкой симпатии бросил:
   – Дэн, не гони волну. Все утрясется.
   Этим он окончательно вывел из равновесия друга.
   – Нет, ну ты смешной! – вскакивая, закричал Денис уже по-английски. – Что утрясется? Куда утрясется? В могилу? Пора Эрдогана за задницу брать!
   – Операцию начинать рано, – твердо сказал Кляйст.
   Дороф с ним согласился:
   – Да. Операция недостаточно проработана. Подождем.
   Денис взбесился:
   – Чего подождем? Чего вы собрались ждать? Пока террористы пришьют эту дуру Валерию? Удивляюсь, почему до сих пор не пришили. Сам бог нам посла ниточку – только дергай за кончик да вытаскивай из щелей всех врагов, нет же, друзья мне подножки ставят. Заладили: подождем, подождем. Тьфу!
   Расчетливый Круз, заметив, что перевес обозначился и шеф на стороне Кляйста, решил сэкономить время.
   – Успокойся, дружище, – сказал он, охлаждая пыл Дэна. – Если эта русская жива до сих пор, значит Эрдоган что-то задумал…
   – Задумал! – прервал его Денис. – «Сюрприз» он нам всем готовит, ясно как в солнечный день.
   – Лично мне пока ничего не ясно, – возразил Круз. – Эрдоган затаился. Он явно чего-то ждет, подождем и мы. Время покажет.
   – Время покажет! Время покажет! Одно и то же заладили! – психанул Денис и, хлопнув дверью, вылетел из кабинета Дорофа.
   Кляйст и Круз недоуменно переглянулись и воззрились на шефа. Он улыбнулся, извиняясь за друга:
   – Не будем обижаться на Дэна. Среди нас он самый неопытный и молодой. Горячая кровь.
   Никто обижаться не собирался.
   – Решение принято? – желая поставить точку, спросил Кляйст у Дорофа. – Будем ждать?
   Тот кивнул:
   – Подождем.
   Круз мгновенно осведомился:
   – Значит я могу быть свободен?
   – Да, все свободны, – устало вздохнул Дороф.
   Круз вышел, а Кляйст задержался.
   – Майкл, сынок, будь осторожен, – с мольбой попросил он. – Предвижу, Дэн опять начнет тебя уговаривать, и потому настаиваю, не начинай операцию. Помни: нельзя начинать до тех пор, пока точно не выясним кому она больше выгодна: нам или Эрдогану. Он оставил в живых свидетеля, эту девицу Валерию. Случай невиданный.
   Дороф недовольно подумал: «Сейчас начнет ворчать, что Дэн или Круз предатели. Сегодня и он не выдержит, начнет меня убеждать, что раз кто-то подбрасывает конфиденциальную информацию Эрдогану, значит есть предатель. И Кляйст, конечно, уверен, что предатель Круз или Дэн. На его взгляд скорее Дэн, раз он русский».
   Теперь уже Дороф и сам точно знал – предатель среди друзей. Но кто он? Кто?!
   Дэн и Круз кивают на Кляйста. Старик Кляйст благородно молчит. Он, против всех опасений Дорофа, и сейчас промолчал, даже намеком не указал в сторону Дэна. Лишь сказал, уходя:
   – Сынок, пока не выясним кто работает на Эрдогана, операцию начинать нельзя.
   Дороф согласно кивнул и, глядя в его сутулую спину, подумал: «Почему Кляйст не переваривает Дэна? Ревность? Точно, ревность. Столько лет я только к нему прислушивался, а тут появляется молокосос…
   Да-а, дружище Дэн во внуки Кляйсту годится, но это еще не повод в предательстве парня подозревать. Сказать, что идет борьба за власть, тоже нельзя. Появление Дэна не ограничило власти Кляйста. Даже наоборот, Дэн старика уважает, ему подражает и подчиняется. Похоже, Кляйст просто враждебно настроен к русским», – пришел к грустному выводу Дороф.
   Однако, такое заключение не решало проблемы. Кляйст не переваривает Дэна, но оба они дороги Дорофу. Предположить, что кто-то из них предатель, мучительно и невозможно. Кляйст благородно молчит, но Дэн не дурак, чувствует кого старик подозревает и потому подозревает его самого. Круз симпатизирует Дэну и с трудом переносит Кляйста. Здесь все понятно, Круз самолюбив, а мудрый Кляйст слишком часто бывает прав. Поэтому Круз старается сковырнуть старика и хочет его подозревать…
   Но Дорофу что в таком случае делать? По логике вещей он должен бы подозревать Круза, но как он может его подозревать, когда Круз весь будто на ладони?
   А предатель имеется. И он среди них троих, самых близких. После случая с бомбой это стало сверх очевидно. Кто-то из них террористам стучит. Но кто?
   «Черт возьми, кто?! – в который раз задавался вопросом Дороф. – Кляйст?
   Невероятно. Он роднее отца.
   Круз?
   Невозможно поверить. С Крузом слопали не один пуд соли, в переделках бывали смертельно опасных. Никогда он не отступал и на предательство не способен. Круз – сто раз проверенный человек.
   Остается Дэн.
   Про Дэна не может быть даже речи. Дэн будто брат. Он жизнью готов рисковать ради друга. Нет, это не Дэн. Подозревать Дэна просто абсурд.
   Кто же тогда? Кто меня предает?» – спрашивал и спрашивал себя Дороф, но ответа не находил.
   Он устал подозревать тех, кого много лет знает и любит.
   «В одном Дэн был прав, – устало подумал он, – надо что-нибудь предпринимать. Так жить невозможно».

Глава 9

   – Девушка, девушка, что вы думаете о роковом мужчине?
   Среднего рода существо презрительно оглянулось. Валерия поежилась и безмолвно ахнула: «Какой кошмар!»
   Существо действительно было ужасно. Бритоголовое, с ярко накрашенными губами, в кожаной куртке и вельветоновой юбке, надетой поверх полосатых штанов, из-под которых неуклюже торчали высокие армейские ботинки…
   Бесспорно, существо было ужасно, но, не подозревая об этом, оно явно себе нравилось.
   – Чиво-оо? – с гримасой агрессивного превосходства вопросило оно.
   Валерия отступила, робея и понимая что девица не расположена к творческим беседам. Однако, заметив в руках Валерии микрофон, она подобрело. Валерия рискнула повторить вопрос:
   – Что вы думаете о роковом мужчине?
   – Я об нем вааще не думаю, – сквозь «жвачку» лениво процедило существо.
   За ответом последовал косой плевок, от которого Валерия ловко увернулась, чем заслужила одобрительный кивок девицы, междометие «вау» и реплику:
   – Круто!
   – Ну, хорошо, – из последних сил сдерживаясь, сказала Валерия, – тогда выразим нашу мысль следующим образом: вы верите в его существование?
   Девица закатила глаза, почесала бритую голову, радостно гмыкнула и спросила:
   – Каво?
   «Сейчас меня вытошнит,» – подумала Валерия, досчитала до трех и вежливо пояснила:
   – В существование рокового мужчины вы верите?
   Девица снова гмыкнул, сплюнула, выдула из «жвачки» пузырь и тупо уставилась на микрофон.
   – Чиво? – спросила она с угрозой.
   Терпение стремительно покидало Валерию.
   – Ну в существование рокового мужчины вы верите или нет? – уже не скрывая раздражения, гаркнула она.
   – А че это за роковой мужчина такой? – с небрежной блатнецой поинтересовалась девица.
   Валерия вздохнула, отправила микрофон в сумочку, развернула девицу на сто восемьдесят градусов и неслабым пинком с наслаждением придала ей хорошее ускорение. Девица бодро врезалась в толпу прохожих.
   – Ну ты, гонишь! – последовало в ответ, однако от дальнейшего общения девица воздержалась.
   Сила Валерии впечатлила ее.
   Елизавета, снимавшая на видеокамеру эту сцену, рассмеялась, но это был смех сквозь слезы. Она искренне переживала за подругу и очень хотела помочь ей, а потому воскликнула:
   – Потрясно, Лерка! Потрясно!
   – Все! Больше не могу! – возмутилась Валерия. – Не выйдет из меня репортера, видишь сама.
   – Это потому, что ты пасуешь перед объектом, – невозмутимо возразила Елизавета.
   Валерия покраснела.
   – Пасую! Да пасую! – закричала она.
   – Но почему? Почему?
   – Потому что это унизительно. Бегать за прохожими и каждому совать микрофон в зубы, когда им нет до тебя никакого дела. Прошли времена, когда народ млел перед прессой. Журналистов теперь не уважают, а презирают. Все вы нули без палочки, сливные бачки.
   – Вовсе не нет, – возразила Елизавета. – Мы по-прежнему сила. Кто они такие, эти прохожие? Мошки. Вот эта девица чмошная, кто она? Конечно же муха, а я, если захочу, такого слона из нее раздую, что только ку-куру-куку. И она это сразу почувствует, как только я к ней подойду. Вон, видишь еще одна дебилка хиляет. Дай-ка мне микрофон.
   Валерия растерянно протянула раскрытую сумочку. Елизавета выхватила из нее микрофон, небрежно бросила «смотри!» и бесстрашно врезалась в толпу. Минуту спустя Валерия с восхищением наблюдала как под напором самоуверенности ее подруги нагловатая девица становится мягче воска. Елизавета ласкала голосом и уничтожала взглядом. В конце концов девица утратила апломб, смешалась и смущенно залепетала несусветную чушь. К роковому мужчине ее лепет не имел отношения, однако Елизавета была довольна и горда.
   – Учись, пока я жива, – снисходительно бросила она Валерии, небрежным кивком отпуская вконец сомлевшую девицу. – Секрет прост, надо быть понаглей. Наглость – второе счастье.
   – А первое – что? – спросила Валерия и, не дожидаясь ответа, запротестовала: – Нет уж, я пас. Это не для меня.
   – Да ты что? – возмутилась Елизавета. – Такое дело тебе предлагаю. В наше время умные люди от этого не отказываются.
   – Значит я дура, – отрезала Валерия, но, наткнувшись на сердитый взгляд подруги, растерянно добавила: – Нет, правда, Лиз, ни репортера, ни журналистки не получится из меня никогда. Писать я не умею, а незнакомых людей просто боюсь.
   Елизавета горестно головой покачала и со вздохом произнесла:
   – Ой, Лерка, ладно, пойдем куда-нибудь перекусим. Жрать хочется, аж ку-куру-куку.
   Валерия виновато пожала плечами:
   – Нет, я домой.
   – Домой?! К своему Французскому?! Слушай, в чем дело? Не умрет он там без тебя.
   – Ну почему сразу к Французскому? Просто у меня много работы, неотложные дела.
   Елизавета махнула рукой:
   – Да нет у тебя никаких дел, ты безработная. А твой пьяница и бабник – французский кобель, подождет. Кстати, показала бы мне его.
   – Ты же в аэропорту его видела.
   – Ну да, едва помаячил на горизонте. Почему прячешь? Все равно знаю, что снова ты подобрала облезлого заморыша, «мудрого и несчастного», – Елизавета передразнила подругу и с осуждением спросила: – Эх, глупышка, когда ты уже поумнеешь?
   Валерия пыталась оправдываться и упрямо лепетала про свои дела, но Елизавета слушать не захотела.
   – Короче, ку-куру-куку! – бодро воскликнула она, подхватывая подругу под руку и увлекая ее за собой. – Сейчас зайдем в кафе, перекусим, расслабимся, а потом отправимся в мою газетенку. Посмотришь. Я там такой ремонт затеяла, полный отпад!
   Несмотря на то, что Валерия была значительно крупнее и сильнее щупленькой Лизы, она покорно за ней следовала, потому что с детства привыкла подчиняться подруге.
   – Мне пора домой, пора домой, – робко мямлила она, озабоченно поглядывая на часы и смиренно топая за Елизаветой.
   Дома Валерию действительно ждал злой и голодный Анатолий Французский – не пьяница и не бабник, а самый заурядный неудачник, лентяй и обитатель дивана. Философ.
   Он вернулся и опять отогрел ее душу, после чего Валерия окончательно его разлюбила. От его присутствия даже страдала и ругала себя, не имея мужества погнать непутевого из своей квартиры. А Французский на этот раз расположился со смаком: с аппетитом ел много и вкусно, пил одну Пепсиколу, а денег катастрофически не хватало на самое необходимое – еле сводили концы с концами.
   Елизавета была права, Валерия действительно стеснялась Французского и действительно прятала его от подруги. Можно представить ее досаду, когда внезапно увидела она его, своего Анатолия, растрепанного, пьяного и небритого, шагающего им навстречу, в старом помятом плаще, в стоптанных башмаках…
   «Что этого урода заставило подняться с дивана?!» – ужаснулась Валерия и даже зажмурилась, опустила голову, в надежде, что Французкий ее не заметит.
   Но он заметил и, расталкивая прохожих, бросился наперерез.
   – О-оо! О-оо! – пьяно вопил он, не находя слов от избытка эмоций.
   – Мужчина, в чем дело? – недовольно спросила Елизавета, брезгливо отталкивая его.
   – О-оо! – воскликнул он, вкладывая в это междометие всю игривость, на какую только был способен.
   – Мужчина, вы кто? – уже мягче поинтересовалась Елизавета, а Валерия покраснела до корней волос.
   Анатолий качнулся и сильно заплетающимся языком представился:
   – Я, ик! простите, Французский.
   Елизавета опешила, вымолвила свое обычное «ку-куру-куку!» и сочувственно уставилась на подругу. Та вжала голову в плечи, друг же ее не унимался. Радостно заржав, он воскликнул:
   – Да, я Французский! Подданный! Ик!
   – Сильно подданный, – желчно констатировала Елизавета. – Фу-уу! Разит как из пивной бочки! Шел бы ты, дорогой, куда шел.
   Анатолий качнулся, сурово глянул на Валерию и пояснил:
   – Я без нее ни-ни. Мы оба, – он сделал жест, которым лепят пирожки.
   Елизавета с отвращением поморщилась.
   – Фу, гадость какая! – сказала она, отталкивая Французского и увлекая за собой подругу.
   – Девушки, вы знаете, что такое жизнь? – с пафосом вопросил он им вслед сильно заплетающимся языком.
   Ответа не последовало, и Французский громогласно продолжил:
   – Жизнь, это мучительная и бесполезная борьба с алкоголизмом!
   Прохожие по необъяснимому русскому обычаю с симпатией смотрели на пьяного мужика и хихикали с одобрением. Валерия видела это и презирала и себя, и прохожих, и Лизку, и конечно Французского. Его – больше всех.
   – Не знала, что он у тебя такой философ, – ядовито заметила Елизавета, ускоряя шаг. – Сразу чувствуется, что бедняга не столько живет, сколько ищет смысл своего бесцельного существования.
   – Да-а, он такой, – вздохнула Валерия.
   Расстроенная, она беспомощно оглянулась – Французский застыл в своем помятом плаще, щуплый, жалкий и пьяный…
   Елизавета тоже бросила на него взгляд: презрительный, испепеляющий.
   – Это надо отметить, – сказала она. – Так, милочка, сейчас же приглашаю тебя в ресторан. На обед. Посидим, поговорим «за жизнь».
   – Я не одета, – испугалась Валерия.
   – Ты всегда не одета, потому что все деньги угрохиваешь на Французского подданного. И вообще, что происходит? Просто ку-куру-куку и больше сказать ничего не могу! Слов нет!
   Елизавета была возмущена. Время поджимало. Роман с Кругловым вошел в ту критическую стадию, когда настала пора для срочных и решительных мер. По опыту зная, что все романы неизбежно разваливаются, Елизавета желала чтобы этот роман развалился в законном браке: поэтому надо было спешить, а тут подруга все еще не пристроена.
   Елизавета по-прежнему не решалась ранить Валерию своим счастьем. Она тщательно скрывала отношения с Кругловым. Но долго так продолжаться не могло. Больше рисковать Елизавета не хотела да и слишком опасно, Круглов мог сорваться с крючка. Она решила брать быка за рога.
   В ресторане для разгона Валерия выслушала лекцию о женском достоинстве. За лекцией последовал вопрос:
   – Зачем ты с «этим» живешь?
   Валерия прекрасно понимала, что слово «это» заменяет другое, более обидное слово «ничтожество». Она рассердилась и закричала:
   – А с кем мне жить? Я не могу жить одна, а ничего другого нет у меня!
   Елизавета нахмурилась:
   – Лера, ты же гордая, я знаю.
   – Не гордая я! – огрызнулась Валерия.
   – Гордая, просто скрываешь. Привела на свой диван какого-то Французского, – Лиза сделала паузу и добавила: – хронически подданного.
   Валерия возразила:
   – Толя не пьет.
   – Что ты говоришь? – с сарказмом воскликнула Елизавета: – Трезвенник? Только что видела своими глазами. Так не пьет, что еле стоит на ногах и языком не ворочает. Лера, опомнись, – принялась увещевать она, – Французский никчемнейший человечишко. Одно слово: подданный. Он на шее твоей сидит да еще, наверняка, упрекает тебя, обижает…