Миллер Лариса. Четверг пока необитаем

Только не говорите, что наше богатство – страдание.
Я-то верю, что я получила другое задание:
Отыскать все крупицы и зёрна веселья и радости
И ценить их, как в детстве военном ценила я сладости.
 

«А вдруг он приходил раскрыть секрет…»

 
А вдруг он приходил раскрыть секрет,
Поговорить об очень важном деле,
А вдруг он был особым днём недели,
Какой бывает только раз в сто лет.
Но было мне совсем не до того,
И я почти не слушала его.
 

«Ну а моё четверостишье…»

 
Ну а моё четверостишье
Похоже больше на затишье,
Когда слышнее звуки те,
Что еле слышны в суете.
 

«Остаться в картине, не выйти за рамки…»

 
Остаться в картине, не выйти за рамки,
Остаться в спектакле и чтобы в программке
Меня указали, остаться в киношке,
Хоть в кадре сметать после завтрака крошки.
И в книге безумной, и горькой и сладкой,
Остаться, остаться хотя бы закладкой.
 

«Я малолетка. Я в Клину…»

 
Я малолетка. Я в Клину.
Я у Чайковского в плену.
Я тереблю промокший, мятый
Платочек. Плачу я над Пятой
Симфонией. Пластинку нам
Поставили. За дверью гам.
В музее людно. День воскресный.
А музыка с горы отвесной
Столкнула, снова вознесла.
Я плакала. Душа росла.
 

«А в детстве моём, золотом, негасимом…»

 
А в детстве моём, золотом, негасимом,
Так пахло любимым моим керосином.
Стоял в керосиновой лавочке звон:
Звенели монеты, прилавок, бидон.
Там дяденька в кожаном фартуке прочном
С утра и до ночи движением точным
Его разливал, разливал, разливал.
Он царством тем сказочным повелевал.
Мой день был огромным. Мне лет было мало,
И я до прилавка едва доставала.
 

«Я немного посплю…»

 
Я немного посплю. Ну а вы мне местечко держите.
На него хоть газету, хоть зонт, хоть ладонь положите.
Я люблю эту явь и хочу непременно вернуться.
Так держите мне место, чтоб было, куда мне приткнуться
После странного сна, сна, который и в силах, и вправе
Сделать что-то своё из обрывков покинутой яви.
 

«Это раннее утро, оно – как младенец невинный…»

 
Это раннее утро, оно – как младенец невинный.
Что ему наша боль и усталость и быт наш рутинный?
У него над душой не стояли ещё и над ухом
Не жужжали. Оно – в том, что было – ни сном и ни духом.
 

«Боже, как хорошо улыбаться во сне…»

 
Боже, как хорошо улыбаться во сне
И, проснувшись под утро, опять улыбаться
Так, как будто бы всё начинает сбываться,
И зима на излёте, и дело к весне.
На излёте зима, но не ты и не я.
Вот проснёшься, шепну тебе: «Радость моя».
 

«А весна, как обычно, взялась мне мозги полоскать…»

 
А весна, как обычно, взялась мне мозги полоскать,
То весёлым дождём, то лучами в лицо мне плескать,
Тёплым ветром ерошить мне волосы и уверять,
Что в поток переменчивых дней не опасно нырять.
Пусть плетёт кружева. Не прерву её трезвым: «Да брось!»
Ну зачем же ей знать, что давно её вижу насквозь.
 

«А круг, на котором я плавала, быстро спустил…»

 
А круг, на котором я плавала, быстро спустил.
Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела,
А мама не видела, мама на солнышке млела,
А я всё барахталась и выбивалась из сил,
Пока не нащупала пальчиком правой ноги
Спасительный камень в одёжке из скользкого ила.
…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было,
Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!».
 

«И с солнышком ложиться, и с птичками вставать…»

 
И с солнышком ложиться, и с птичками вставать.
И ни к кому с вопросом «зачем?» не приставать,
Не упустить минуту летучую сию.
Ты ей отдашь всю душу – она отдаст свою.
 

«Раз судьба всё ещё не захлопнула дверь перед носом…»

 
Раз судьба всё ещё не захлопнула дверь перед носом,
Я могу помечтать, повздыхать, обратиться с вопросом,
Навести, если не по себе, всевозможные справки
Относительно редких пилюль и спасительной травки.
Я могу чей-то мудрый совет взять на вооруженье.
Всё на свете могу. Лишь хватило бы воображенья.
 

«И только ветер в голове…»

 
И только ветер в голове,
Один лишь ветер вешний, вешний,
Сырой, порывистый, нездешний.
Через минуту, через две,
А повезёт, то век спустя
Я так и буду, так и буду
На всех парах навстречу чуду
Стремиться, льдинками хрустя.
 

«Я в движение мир этот не привожу…»

 
Я в движение мир этот не привожу.
Я в нём просто лежу, и сижу, и хожу,
Просто солнце и воздух его потребляю,
С чем себя каждый раз от души поздравляю.
А сегодня при виде небесной каймы
Горстку слов у него попросила взаймы.
 

«Я не помню, как я родилась…»

 
Я не помню, как я родилась
И как я на земле оказалась.
Я за мамой сперва увязалась,
А теперь вот с тобою слилась.
 
 
Я совсем не умею одна.
Я тебе как спасению рада.
Вот бы знать, что такая награда
Мне на вечные веки дана.
 

«Жить сегодняшним днём, и входить в его тонкости…»

 
Жить сегодняшним днём, и входить в его тонкости,
И служить чем-то вроде спасительной ёмкости
Для его мимолётных и хрупких вещей,
Что порой чудотворней священных мощей.
Например, тот снегирь, что на ветке качается,
Сам не зная того, помешал мне отчаяться.
 

«Ты глаз на меня голубой положило…»

 
Ты глаз на меня голубой положило,
Ты голову мне так чудесно вскружило,
Ах, небо, стою, подбородок задрав.
Мне нравится твой независимый нрав,
Бесшумный и снежный десант твой воздушный,
Оказанный душам приём твой радушный.
 

«Ёжик в тёмном лесу потерял узелок…»

   Посвящается фильму «Ёжик в тумане»

 
Ёжик в тёмном лесу потерял узелок.
В узелке – всех счастливых мгновений залог.
В узелке – всё, что надо душе для паренья:
Много сладостей разных, включая варенье.
Но растяпу ежа не спешите жалеть.
Узелок – молодец. Он умеет белеть.
Пёс добрейший принёс его ёжику в пасти.
Всё здесь временно. Временны даже напасти.
И неважно, что там у судьбы на уме.
Наше дело – светиться, светиться во тьме.
 

«С утра до вечера живу…»

 
С утра до вечера живу
И даже ночью, даже ночью.
То вижу всё это воочью,
То в тёмных волнах сна плыву.
 
 
А что ещё мне предложить
Здесь могут кроме тьмы и света,
Ночей и дней, зимы и лета,
Кроме как жить или не жить?
 

«А где же конверт – чтобы с адресом, с маркой?..»

 
А где же конверт – чтобы с адресом, с маркой?
Где лист шелестящий с чернильной помаркой?..
Курсор подведи, затемни, сделай клик…
О мир, до чего изменился твой лик!
Где почерк корявый? Где буквы с наклоном?
Да всё там, где надо, – во времени оном…
Запомнил, и кликнул, и в буфер занёс…
Но где же письмо, что промокло от слёз?
 

«Раз здесь родилась, то, наверное, так вот и буду…»

 
Раз здесь родилась, то, наверное, так вот и буду
К тому, кто не смят, не распят относиться, как к чуду.
Читаю опять, как в советском аду в одиночке
Спасались, пытаясь припомнить любимые строчки,
Как кто-то, под утро вернувшись с допроса ночного
И зная, что вскоре он пыткам подвергнется снова,
Выстукивал в стенку, а узник в ячейке соседней
Ловил этот звук с благодарностью в день свой последний.
 

«Со слова бы надо пылинки сдувать…»

 
Со слова бы надо пылинки сдувать,
Ему бы, родному, скучать не давать,
К хорошим соседям его подселить
И долгое эхо ему посулить
В стране моей бедной, чьи тяжки грехи,
Но где почему-то ютятся стихи.
 

«Я так ждала родительского дня…»

 
Я так ждала родительского дня
И чтобы мама забрала меня
Из группы. Мы в лесу гамак повесим.
Я буду петь. Я знаю много песен.
Читать стихи ей буду без конца.
Я маму жду. Я не уйду с крыльца.
Ей – с шишками еловыми корзинка,
Венок, букет и булки половинка.
Вон меж стволами золото волос.
Ах, мама, твой ребёнок не подрос.
Так и бегу с подарком припасённым
Тебе навстречу в платьице казённом.
 

«Какая удача! Я чудом попала туда…»

 
Какая удача! Я чудом попала туда,