Мильтон Джон. Возвращенный рай

   И всякий, мнишь, не прочь от сих забав.
   Сколь пред Потопом вы, о лже-сыны
   Господни, поблудили на Земле!
   Соитьями со дщерями людей
   Вы племя исхитрились произвесть.
   Не зримо ль разве, иль нейдет молва,
   Как во дворце ты рыщешь, и в глуши -
   В лесу, иль роще, или близ ручья,
   В урочище, в удолье, на лугу,
   Стремясь красавицу настичь — Каллисто,
   Семелу, Антиопу, Амимону,
   Сирингу, Дафну — всех не перечесть, -
   На божества слагаючи вину -
   На Фавна, иль Сильвана, иль Сатира,
   На Феба, Зевса, Посейдона, Пана!
   Но сим прельстишь не всех сынов людских:
   Сколь многи красоту, и ков ея,
   И ухищренья напрочь отмели,
   Презрели, цель достойную узрев!
   Воспомни: был герой Пеллийский юн,
   И пренебрег красой восточных див:
   Надменно зрил, и свысока отверг.
   И к иберийцу юный Сципион
   Жену его прекрасную вернул.
   Что Соломон! Среди богатств, и яств,
   И почестей, счастлив уделом сим,
   Превыше не взалкал он воспарить -
   И к женщинам повергся в западню.
   А Искушаемый зело мудрей,
   Чем Соломон; и думу правит ввысь,
   Рожден и призван дивные вершить
   Деянья. Где жену ты обретешь -
   Пусть гордость века, мира блеск и цвет,
   Что привлечет Его досужий взгляд
   Хотя на миг? Пусть царственно она
   Сойдет к Нему с престола красоты,
   Воздев на чресла узорочье чар
   Любовных — ведь Венеры пояс встарь
   Прельщал Зевеса, басни говорят, -
   Единый взгляд из-под Его чела -
   Свет высшей Добродетели! — смутит
   Ее презреньем, и ея убор
   Померкнет; и она поникнет — иль
   Уверует, поди? Зане Красой
   Лишь вялы восторгаются умы,
   Покорны. Отвернись — и меркнет блеск
   Забавы праздной, коей пренебречь
   Хотя слегка — все то же, что попрать.
   Чтоб соблазнять, приличнейший мужам
   Найдем предмет — упорство, доблесть, честь,
   Геройство, всенародную хвалу:
   Превеличайших вергнут с этих скал;
   Иль искусим, природнейший позыв
   Дав утолить с природою в ладу.
   Мне ведомо: взалкал Он во краю
   Пустынном, где вполне безвестна снедь;
   Я стану блазнить, выиграть стремясь
   В единоборстве с Ним хотя бы пядь."
   Он смолк, и внял согласья велий гул;
   И тотчас отобрал себе отряд
   Из духов прелукавейших, вождю
   Подобных: чтоб немедля шли на зов -
   Коль множествие действующих лиц
   Понадобится, всяк исполнит роль.
   И во пустыню с присными полет
   Направил, где скитался Божий Сын,
   Постившись сорок дней, из тени в тень -
   Взалкавши и Себе глаголя так:
   "— Где кончится сие? Уж пять седмиц,
   И столь же дней блуждаю средь лесов
   И, не вкушав, не гладен был. Сей пост
   Себе во добродетель не вменю,
   Лишеньем не почту: коль нет нужды,
   Иль Бог природу алчущу хранит
   Без брашен, то вельми легко стерпеть.
   А днесь взалкал; се явственнейший знак:
   Природа просит яств; но властен Бог
   Питать неощутимо телеса,
   Не утоляя глада; что Мне глад,
   Коль тело невредимо? Я счастлив,
   А жало глада, не чиня вреда,
   Забудется: питаю вящу мысль,
   И алчу волю Отческу вершить."
   Бысть час ночной, когда Господень Сын
   Бродил наедине; посем же лег
   Неподалеку, под шатром ветвей
   Густосплетенных; тамо крепко спал
   И видел сны, и глад Ему во снах
   Являл питий и брашен без числа.
   И мнилось: близ Хорафова ключа
   Стоит; а враны в клевах роговых
   Приносят ввечеру и поутру
   Снедь Илие, хоть сами алчут тож.
   Посем же зрил Он, как Пророк бежал
   В пустыню, и сыскал себе приклон
   Под смерчием и, вставши на заре,
   На угольях завидел опреснок,
   И ангел рек: восстани, яждь и пий;
   И позже ясти сызнова велел,
   И напитал на сорок дней вперед.
   У Илии Господень Сын гостил,
   И с Даниилом разделял бобы.
   Ночь истекла; из травного гнезда
   Взлетел глашатай жаворонок ввысь
   И утру встречь завел приветну песнь;
   И встал, пробужен трелью, с ложа трав
   Спаситель наш; все было сном, увы:
   Не ел вечор — и утром натощах.
   Но тотчас Он восшел на скат холма,
   Дабы с вершины взор стремить окрест,
   Искать лачугу, стадо, либо хлев...
   Ни хлевов, ни лачуг, ни овчих стад!
   Но рощица там бысть невдалеке,
   Где радостно звенела трель пичуг.
   И овамо потек, желая жар
   Грядущий переждать; и осенен
   Зеленым сводом, зрил сплетенья троп,
   И разнотравья пестрые полян -
   Художное природы полотно
   (Природа — живописцам образец),
   Где суеверу чудится приют
   Дриад и фавнов. И взирал округ,
   Когда незапно человек возник -
   Не прежний старец, но градской магнат,
   В роскошнейшие ризы облачен -
   И рек учтиво таковы слова:
   "— Покорнейший слуга притек опять,
   Весьма дивясь тому, что Божий Сын
   Тольми в пустыне пребыванье длит,
   Всего и вся лишен, и — ей-же-ей! -
   Алкает. Встарь зело почтенный люд,
   Рекут писанья, семо бедовал:
   Бежавшая раба, и с ней дитя,
   Изгнанец Навайоф — их оберег
   Небесный попечитель; и все племя
   Израильское семо бы легло,
   Да Бог просыпал манну; а Пророк
   Фесвийский, здесь блуждая, дважды внял
   Тому, кто призывал его вкусить.
   Но Ты на сорок напрочь дней забыт-
   На сорок дней, и таче сверх того."
   Рек Иисус: "— И что же? Те нуждой
   Терзались; Я в нужде, как видишь, несмь."
   "— Почто ж алкаешь? — молвил Сатана: -
   Коли предложат снеди сей же час,
   Отведаешь?" "— Лишь если будет люб
   Даятель," — рек Сын Божий. "— Да почто
   Отказываться? — рек лукавый Враг: -
   Творенье все, и всяческая тварь
   Тебе ли не обязаны служить
   Всемерно, без веленья предлагать
   Дары и службу? Речи не веду
   О яствах иль нечистых, иль сперва
   Идоложертвованных — Даниил
   Отверг их; таче вражий дар сулить
   Не стану, хоть оскудные берут
   И сей. Воззри: Природа, смущена
   Твоим алканьем — смятена, точней, -
   От всех стихий отборные плоды
   Тебе несет! О снизойди, Властитель,
   Ко подношениям, воссядь и яждь."
   Он верно рек: едва лишь он умолк,
   Спаситель взор возвел, и углядел
   Посредь поляны, под шатром древес,
   Роскошный, пышный, царственнейший стол -
   Обилье блюд, волшебный аромат
   И вкус! Дымилась там любая дичь,
   Что на пару варилась, на углях
   Пеклась; равно и рыба всех морей,
   Озер, потоков; также всяк моллюск
   Невиданный: опустошились Понт,
   Залив Лукринский и Ливийский Сирт.
   И во сравненьи сколь казался мал
   Эдемский плод, прельстивший древле Еву!
   Изысканными винами постав
   Благоухал, и чашники округ
   Застыли — всяк был юн, и толь пригож,
   Коль Ганимед и Гилас; а вдали
   То чинно стыл, а то пускался в пляс
   Прелестный рой наяд и резвых нимф,
   Что изобилья воздымали рог;
   И Девы Гесперийские, чей зрак
   Был краше древних вымыслов о них,
   Да и о феях, коих средь чащоб
   Встречал логрийский витязь Ланселот,
   А такожде Пеллей и Пелленор;
   И за напевом трепетал напев
   Звенящих струн, стенящих флейт; зефир
   Благоуханьем аравийских смол
   С воскрылий веял, свежестью весны.
   И се, явивши роскошь такову,
   Вдругорядь Искуситель важно рек:
   "— Почто же усумнился Божий Сын?
   Зарока несть на сих плодах, закон
   Не воспретил касаться чистых мяс;
   Вкусив, познать нельзя — тем паче зла, -
   Но можно глад, что истребляет жизнь,
   Осилить, надлежаще подкрепясь.
   Владыки воздуха, чащоб и струй
   Тебе всемерно жаждут угодить
   И услужить — зане Ты их Господь.
   Почто ж колеблешься? Воссядь и яждь."
   И сдержанно ответил Иисус:
   "— На все творенье давеча не ты ль
   Признал Мои права? Что Мне претит
   Всевластно применять Свои права?
   Приму ли в дар добро, которым где
   И как хочу, могу повелевать?
   Я мог бы стол восставить, как и ты,
   Средь этой дебри вмиг, не усумнись,
   И вызвать светлый сонм небесных слуг.
   Почто являть услужливую прыть
   Вотще, идеже нею небрегут?
   Мое алканье — ты ль им удручен?
   Сих отрицаюсь брашен, ибо чту
   Не ядью эту ядь, но скверным ядом."
   Ответствовал с досадой Архибес:
   "— Ты зришь, я также властен оделять;
   И коль по воле доброй приношу
   Тебе дары, что мог вручить иным,
   Коль явный глад уместным утолить
   Почел — почто же отвергать добро?
   Единый путь остался мне, поскольку
   В даянии мерещится подвох:
   Всю снедь сию проворно поглотят
   Ее в трудах добывшие." При сем
   И стол, и снедь исчезли — токмо вихрь
   От крыльев гарпий рвал с дерев листву,
   Да Искуситель дерзостный стоял
   И словеса прельстительные длил:
   "— Смиряющий всех прочих тварей глад
   Тебе не вреден — вот и не согнул;
   Опричь того, Ты впрямь непобедим
   В умеренности чревной, чужд привад
   И, сердце вышним целям посвятив,
   Стремишься выспрь — но како досягнешь?
   К деяньям высшим высших надо средств;
   А Ты безвестен, беден, родом худ -
   Посколь в семействе плотника возрос,
   В лишеньях, во немалой нищете, -
   И ныне семо гладом истомлен.
   И коим чудом чаешь воспарить
   К величию? Отколь возьмутся власть,
   Приверженцы, дружина? По пятам
   Вождя дотоле движется толпа,
   Доколе мощен вождь ее питать.
   Во деньгах честь, и дружество, и рать,
   И царство: чем вознесся Антипатр?
   Чем Ирод, сын его, Иудин трон
   (Твое наследство) отнял, коль не златом?
   Деяний славных алчешь? Так добудь
   Сокровищ и богатств, сбери казну:
   Сие не тяжко — токмо внемли мне,
   Я властелин сокровищ и богатств;
   Обильны те, кому благоволю,
   А доблесть, мудрость, благость — во скуде."
   И терпеливо молвил Иисус:
   "— Богатству не обресть без сих троих
   Господства — и вовек не удержать.
   Сколь древних царств поверглось, помяни,
   С высот несметной роскоши во прах!
   А мудры, благи, доблестны мужи
   Из праха подымались на престол:
   Иевфай, и Гедеон, и тот овчар,
   Потомки чьи на троне Иудейском
   Державствовали и, утратив скиптр,
   Опять его обрящут — и навек.
   А меж язычников (зане Я чужд
   Незнанью о свершенном на Земле
   Всеместно) не почтенны ль имена:
   Фабриций, Регул, Курций, Квинтий? Я
   Чту сих мужей, что в скудости, в нужде
   На велий подвиг шли, вполне презрев
   Обильные дары из царских рук.
   Чего же Мне, реки, недостает,
   Дабы во схожей скудости свершить
   Толикие, и вящие дела?
   Богатство? — Попеченье для глупцов,
   И бремя для премудрых — коль не клеть,
   Где никнет мудрость, боле не стремясь
   К деяниям, достойным похвалы.
   Что, ежели презрел Я наравне
   Богатства и венцы? Короны суть
   Злаченые терновые венцы,
   Даятели опасностей, забот,
   Ночей бессонных, всяческих тревог;
   Всех подданных ложатся бремена
   Царю на рамена — посколь царит,
   А честь его, и слава, и хвала -
   Тягот раздельных общий вес нести.
   Но кто собой владычит, обуздав
   Стремленья, страхи, страсти — дважды царь;
   И благомудр любой сего достигнет,
   А не достигший — станет ли владыкой
   Просторных стран и непокорных толп,
   Коль государя несть в его душе,
   Коль сам он — каждой страсти подлый раб?
   Но весть народы истинным путем, -
   Спасительным ученьем от греха
   К познанью, почитанью Бога влечь -
   Се царственный удел! Сим уловить
   Возможно благороднейшую часть
   Людскую — душу, ибо помыкать
   Едиными телами — горький труд,
   И государю доброму претит.
   К тому же мнят: слагающий с чела
   Венец — велик и славен, ибо в пыль
   Венец метнуть — почетней, чем приять.
   Богатство — прах; но ты речешь, оно
   Дарует скиптр? А царствованье — плен,
   От коего разумнее спастись."

КНИГА ТРЕТЬЯ

   Так молвил Божий Сын, и Враг застыл
   На время, измышляя, что изречь,
   Иль изобресть — и понял: довод слаб,
   И вовсе не прельстителен предмет.
   Но вскорости воспрял коварством Змий
   В потоке примирительных словес:
   "— Гляжу, Ты знаешь то, что лепо знать,
   Речешь похвально, такожде творишь;
   Ты деешь, как глаголешь, Твой глагол -
   Глашатай сердца, сердце же Твое -
   Благолюбивой мудрости сосуд.
   Совета из Твоих искать бы уст
   Народам и царям: как Аарон,
   Воздевший Урим с Туммимом на грудь,
   Вещал бы Ты, и был непогрешим,
   Как он; а коль облекся б Ты в доспех
   Военный, вняв призывам, и на брань
   Отправился, не мог бы целый свет
   Ни выдержать, ни выстоять в бою
   С немногочисленным Твоим полком.
   Почто же богоравный дар таить?
   В безвестности, от мира схоронясь
   В пустыне дикой, гоже ль мир лишать
   Своих деяний дивных, а Себя
   Всеместной славы? Токмо этой мздой
   И надмеваем деятельный пыл
   Чистейших духов, выспренних существ
   Эфирных, кои чужды прочих благ,
   Богатства и стяжания презрев,
   И власть, и силу — Божеской опричь.
   Ты — зрелый деньми, слишком зрелый: сын
   Филиппа Македонского бысть млад,
   Когда престолом Кира завладел,
   И Азией; и юным Карфаген
   Осилил Сципион; и млад Помпей,
   Бив Митридата, заслужил триумф.
   Но в зрелости, аще доспеет ум,
   Не сякнет жажда славы, но растет.
   Великий Цезарь, кем гордится мир,
   Чем доле жил, тем боле вожделел
   Ко славе, и скорбел, сколь долго жил
   Бесславно... Впрочем, Ты не опоздал."
   Спаситель же спокойно рек в ответ:
   "— Ты побуждал Меня искать богатств
   Престола ради, а престола — чтобы
   Восславиться — но побуждал вотще.
   Что слава, коль не суета молвы,
   Не льстивая хвала народных толп?
   А что народ, аще не жвачный скот,
   Не смерды, что достойному хулы
   Возносят гласом велиим хвалу?
   Хвалу поют, не ведая, чему,
   Не ведая, кому — другим вослед;
   И сладко ли от сброда чтимым быть,
   Молвою стать, осесть на языке
   У черни, чья хула — уже хвала?
   Хула — удел приверженцев добра.
   А меж разумных, либо мудрецов
   Не взвидишь славы — ибо круг их мал.
   Но истинно восславишься, коль Бог,
   Низзрив на Землю, праведнику рад
   И весть о нем дарует в Небесах
   Всем ангелам, и рукоплещет лик
   Небесный; так восславлен бысть Иов
   На Небесах и таче на Земле,
   Когда — припоминай себе во стыд! -
   Всевышний рек: "— Ты Моего раба
   Иова зрил?" Дотоле ж был Иов
   Безвестен меж людьми, что воздают
   Почет глупцам и славу подлецам.
   И ложно мыслят, будто воевать
   Похвально вдаль и вширь, и выи гнуть
   Народам — крыть убитыми поля,
   Зорить за градом град. Каков герой! -
   Избить, разграбить, сжечь, поработить,
   В полон увесть иноплеменный люд,
   Свободы много более достойный,
   Чем одолевший враг, что по себе
   Руины токмо всюду оставлял,
   Ничтожа труд веков, — и се, надмен
   Гордыней, возглашает: аз есмь бог,
   Есмь избавитель, благодетель! Храм
   Даруйте мне, восставьте мне алтарь!
   Отец ему — Юпитер, либо Марс,
   Покуда им заслуженная смерть
   Не вскроет всяк порок, и всяку мразь,
   Придя во сраме, иль от рук убийц.
   А коль во славе кроется добро,
   Ее куда почтеннее стяжать
   Ни зол, ни разоренья не чиня:
   В деяньях мирных, праведных трудах,
   Во кротости, в умеренности. Вновь
   Напомню, как с терпением святым
   Твои гоненья перенес Иов
   И славен стал в лета, покрыты мглой.
   Сократ (а кто прославленней, чем он?),
   Учивший правде, смерти обречен
   По кривде бысть — и се, теперь живет
   Известен паче многих ратоборцев.
   Но деять славы ради, для нее
   Страдать? От карфагенян Сципион
   Италию разграбленную спас -
   Прославлен подвиг, а не человек,
   Искомой не отмеченный молвой.
   И Мне ли славы суетной искать?
   Взыскую Мя пославшего Отца
   Восславить, возвестить, отколе есмь."
   Лукавый же в ответ пробормотал:
   "— Не мни пустою славу — сим Ты чужд
   Великому Отцу, что ради славы
   Творил, и токмо: всяческая тварь
   Ему подвластна; скудны в Небесах
   Казались гимны ангелов — земной
   Он алчет славы, а хорош иль плох
   Ее рекущий, мудр, иль не весьма -
   Едино. Ведь не приношенья жертв,
   Но славы жаждет — славу же рекут
   Ему всеместно: эллин, иудей
   И варвар — исключений семо несть;
   И даже нам, врагам, рещи велит."
   И ревностно Спаситель рек в ответ:
   "— По праву! Ибо Словом даровал
   Всем тварям бытие — не славы ради,
   Но токмо благости, чтоб сообщать
   Добро и благо всяческой душе
   Свободно; и по праву ждет взамен
   Хвалы и благодарности, сиречь
   Простейшей, вящей, лучшей из наград -
   Творца возможно ль отдарить иным?
   А кто не благодарен, тот, гляди,
   Хулой отплатит, ругань изрыгнет.
   Лихая плата, мерзостная мзда
   За все добро, за излиянье благ!
   И человеку ль жаждать славы, коль
   Он славе чужд, а сопричастен лишь
   Бесславию, бесчестию, стыду?
   Сполна дары Господни обретя,
   Солгал, во преслушанье закоснел
   И, высших благ лишась, присвоить мнит
   Господне право славою сиять.
   Но Бог толико благ и милосерд,
   Что жаждущих восславить не себя,
   Но Господа, Он сам возносит выспрь,
   Во славу, во блаженство, в горний свет."
   Так молвил Сын Господень, и опять
   Смутился Враг, греховную вину
   Свою припомнил — ибо встарь, взалкав
   Безмерной славы, свергся в бездну бездн.
   И все ж сыскал он тут коварный ход:
   "— О славе, — рек он, — мы отринем спор;
   Искать ли, презирать ли — Сам решай.
   Но Ты царить рожден, Тебе сужден
   Престол Давида, Твоего отца
   По Материнским праотцам, а право
   Твое — в деснице мощной: эта ль пясть
   Вернет без боя взятое в бою?
   Да, вся Обетованная Земля,
   Стяжанье римлян, стонет под ярмом
   Тиверия; наместники порой
   Кощунствуют; порою Храм сквернят,
   Порой Закон вседерзостно — верней,
   Всемерзостно: кольми был Антиох
   Разнуздан! Токмо царства не вернуть,
   Аще в пустыню скрыться без борьбы.
   Не тако Маккавей: исшел он впрямь
   В пустыню — токмо бысть вооружен;
   И над владыкой мощным брал он верх
   Столь часто, что стяжал своей семье -
   Жрецам! — венец, появ престол Давидов, -
   А прежь того довлел им град Модин.
   Не царствовать спеши — исполнить долг
   Святой, поскольку Твой священный пыл
   И долг — совместны: случай им даруй.
   Но таче случай в них самих сокрыт:
   Восставить отчий дом, освободить
   Израиль от языческих оков;
   Сим наивяще оправдаешь Ты
   Пророков, предвещавших Твой приход
   И царство бесконечное; воссядь
   На трон! — и тем счастливей, чем скорей."
   Спаситель же ему ответил так:
   "— Все деять наилучше в должный час,
   И время всякой вещи, рек Завет.
   И если Мне Господь предначертал
   Царить всевечно, то когда взойти
   На царствие, Господь означит тож,
   Понеже весть лета и времена.
   И мог определить Он, что сперва
   Вкушу от низкой доли, злой судьбы,
   От горестей, напастей, от скорбей,
   Насмешек, издевательств и насилий,
   Страданий и лишений: да узрит
   Господь, насколько Я неколебим
   И терпелив; возмогший пострадать -
   Возможет деять; наилучший царь -
   Былой слуга усердный; справедлив
   Искус великий, иже предпослал
   Всевышний воцаренью Моему.
   Но ты Меня стремишься водворить
   На царство нескончаемое, хоть
   В Моем восстанье — пагуба твоя,
   В Моем величье — твой конечный крах?"
   Рек Искуситель, внутренне смятен:
   "— О, будь что будет! Если несть надежд
   На Небеса вернуться — что ж терять?
   Где нет надежды — исчезает страх.
   И чаянье горчайших мук больней,
   Чем ощущенье сих горчайших мук.
   Последних мук я чаю: се приют,
   Се гавань, се желанный мне покой,
   Се благо, се конечная мета.
   Моя вина — моя вина; мой грех -
   Мой грех; они в себе осуждены:
   Взойдешь на царство, или не взойдешь -
   Казнят их; но к Тебе ль не воззову,
   О Миротворец, коль обрящешь власть?
   Сей кроткий взор и милосердый лик
   Неумолимых молний не метнут
   И, остудить пытаясь Отчий гнев
   (А гнев Отца палит, что адский огнь),
   Желанен будешь, как в июльский жар
   Желанна тень бегущих облаков.
   И, коль спешу к немыслимому злу,
   Почто же медлишь во преддверьи благ
   Неслыханных? Ведь лучшего царя
   Не сыщется, чтоб осчастливить мир!
   Иль временишь, в раздумья погружен -
   Мета опасна, хоть и высока?
   Не диво: человеческих пускай
   Ты превзошел вершины совершенств,
   Присущих иль дарованных, однако
   Безвестно жил, домашний кров почти
   Не покидая; Галилея — глушь,
   А раз в году во Иерусалим
   Ходить — не много сможешь наблюсти.
   Ты мир не зрил во славе и красе
   Империй, государей, их дворов -
   Се опыта родник, лишь там постичь
   Возможно к вящим подвигам пути.
   Мудрейший, но безопытный всегда
   Застенчив, робок — ибо новичок
   (Обретший царство шел обресть ослят)
   Младенчески неловок, боязлив.
   Но я Тебя туда перенесу,
   Где Ты воспрянешь, и насытишь зрак
   Величием и пышностью держав:
   Тебе, о Велемудрый, бросить взгляд
   Единственный на царских суть наук
   И тайн довлеет, чтобы с ними впредь
   Елико можно лучше совладать."
   При сем (по Божью произволу) взнес
   Он Сына Божья на высокий кряж,
   У чьей подошвы злачной вдаль и вширь
   Окружностью пространною легла
   Равнина; два потока из горы
   Текли: один извилист бысть — и прям
   Другой; они стремили розно бег,
   Но морю сообща платили дань;
   Меж ними же простерся щедрый край,
   Где всякий злак возрос, и тяжкий грозд,
   И где паслись несметные стада,
   Где башни, храмы и дворцы столиц
   Стремились к небесам; и бысть настоль
   Обширен край, что там и сям пески
   Безводные, бесплодные вмещал.
   Диавол же держал такую речь:
   "— Промчали славно: через холм и дол,
   Чащобу, луг, поток, дворец и храм,
   И сократили путь на много лиг.
   Ассирию Ты зришь: ея пределы -
   Аракс и Каспий, на востоке ж — Инд;
   На западе — Евфрат, но рубежи
   Ползут и дале. А на юг — залив
   Лежит Персидский, тамо ж и пустынь
   Заслон; вот Ниневия, и вкруг стен
   Ея — три дня пути; владыка Нин
   Столицу зиждил, а Салманассар
   Царил там после — о его успехе
   Скорбит Израиль и поднесь в плену;
   А се разноязыкий Вавилон -
   Он столь же стар, но вновь отстроен тем,
   Кто, дважды внидя в Иерусалим,
   Угнал Иуду и Давидов дом
   В полон, пока не спас несчастных Кир -
   Его Персеполь здесь, а Бактра — там;
   Вон высятся забрала Экбатаны,
   Вон Гекатомпил, гордый сотней врат;
   Вон Сузы при Хоаспе, чья струя
   Питье царей дарует, амбру. Вон
   Труды эмафских иль парфянских рук,
   Низибис пышный, он же Селевкия;
   Вон Артаксата, вон и Ктезифон;
   Легко отселе их объемлет взор.
   Парфяне (коих несколько веков
   Назад великий семо вел Арсак,
   Их первый царь), изгнавшие владык
   Антиохийских, ныне правят здесь.
   Ты вовремя явился: взгляд метнешь
   На мощь сию, зане парфянский царь
   От Ктезифона шлет огромну рать
   На скифов, чьи набеги — сущий бич
   Для Согдианы; царь спешит помочь,
   И выступил. Воззри ж издалека
   На тысячи, грядущи в блеске лат:
   У всякого колчан и лук стальной,
   Равноужасный в битве и при бегстве -
   Все конники, все грозны во седле;
   Гляди, кольми воинствен этот строй:
   Прямоугольник, полумесяц, клин."
   И зрил Спаситель рати без числа,
   Истекшие из врат, и шли войска
   В кольчугах, на проворных скакунах -
   В кольчугах тожде, не стеснявших прыти;
   И гордо гарцевали седоки,
   Краса и блеск премногих областей,
   Соцветье всеотборнейших бойцов
   От Маргианы — до Гирканских скал
   Кавказа, и до иберийских круч;
   От Атропатии, которой близ
   Адиабена с Мидией, а к югу -
   До Сузианы, где Вальсарский порт.
   Спаситель зрил порядок боевой,
   И како вспять метал он ливни стрел,
   И наземь настигавший супостат
   Летел, в погоне битву проиграв,
   И блеск доспехов помрачала кровь.
   У конников за каждою лукой
   Для схватки рукопашной латник бысть;
   Катились колесницы, и слоны
   Стрелков несли, взрывая пыль; обоз
   От заступов ломился и секир -
   Дабы валить леса, холмы ровнять,
   Иль насыпать, иль ставить крепкий мост
   Над гордым током, будто класть ярем.
   Шагали мул, верблюд и дромадер,
   Влачившие орудия войны.
   Мощь такову, и столь обширный стан
   И Агрикан едва ль совокупил,
   Когда Альбракку взялся осаждать -
   Во ней же похититель Галлафрон
   Скрыл Анжелику, Агрикана дщерь,
   Что прочих дев затмила лепотой,
   И всякий витязь ею бысть пленен,
   Язычник и великий паладин, -
   Такой же стан раскинулся вдали.
   И Враг, воспряв, Спасителю изрек:
   "— Уведай: семо блазнить не хочу
   Тебя, ниже на маковке горы
   Спасаю от невзгод. Услышь, заметь,
   Почто сюда вознес Тебя, и столь
   Обширный вид явил. Пускай Тебе
   Пророк иль ангел царство предвещал -
   Не деючи, как деял встарь Давид,
   Не обретешь вовек его: рычаг
   Потребен, чтоб пророчество сбылось;
   Без рычага ж оно — пустейший звук.
   Положим, на Давидов Ты престол
   Взошел с согласья всех самаритян,
   Всех иудеев — много ли надежд
   Спокойно, долго править без препон
   Меж двух врагов — как между двух огней, -
   Парфян и римлян? Одного из них
   След обезвредить — и начать с парфян