[1]
Я оторопел. Такое впечатление, что одно изображение вылезло из-под оболочки другого, будто змея, скинувшая старую шкуру, сменив расцветку, а заодно и основную идею. Я посмотрел на картинку еще несколько минут и отправился дальше к Чистым прудам.
До самого «Шатра» я следую в раздумье, курю одну сигару за другой и думаю о том, какие бывают таланты в России. Как креативно, а главное, как правдиво все у них выходит. Может быть, потому, что в таких людях по-настоящему все прекрасно: и холодная голова, и чистые руки, и горячее сердце? А может быть, кто-то, хорошо разбирающийся в современном искусстве, просто провел с ними пару-тройку базовых занятий?
Я захожу в «Шатер» и вижу сидящих за столом Сашку и Никитоса. Они радостно машут мне руками, а Сашка показывает пальцем на стоящую на столе бутылку водки.
– Привет, – я обнимаюсь поочередно с каждым, – как дела?
– Да вроде как хорошо, – улыбается Никита, – а у тебя?
– Да так… местами, но в целом хорошо.
– А у меня плохо, – судя по красноватым глазкам, Епифанов уже бухенький, – я с выборами мэра в Норильске завис.
– Ну, наливаю тогда, – Никита берет бутылку и разливает, – давайте только жрать возьмем, а то мы тебя уж заждались.
– А что случилось-то? – спрашиваю я Сашку, когда мы чокаемся.
– У нас вчера двоих работников штаба в Норильске убили…
– Как?
– Легко. Думаю, что даже не затратив больше ста калорий. Из пистолета. Пах-пах – и готово.
– Начинается, – говорит Никита, – не успели сесть к столу, как тут же вы про жмуров начинаете базарить. Другого места, что ли, нет? Дайте хоть пожрать спокойно, без стрессов.
– Да погоди ты со своей жратвой, тут такие новости, – перебиваю я его, – стрессы его беспокоят. Тоже мне, существо тонкой душевной организации.
– Да, тонкой душевной организации. Может, разговоры о трупах провоцируют мой гастрит. Мне, может, вообще нервничать нельзя.
– Давно ли ты, Никита, стал думать про влияние разговоров о трупах на свой гастрит? Ты мне скажи, в девяностых, когда ты в составе какой-то там ОПГ краевые предприятия отжимал, ты тоже такой благостный был? Небось, когда сам людей толпами валил, о гастрите не думал? – смеюсь я. – А тут пара трупов, и то не твоих.
– То когда было!… Вспомнила бабка, як дивкой была, – притворно обижается Никита, – я, если хотите, вообще больше слова не скажу. Хоть о массовых расстрелах базарьте.
– Возвращаясь к расстрелам. Из-за чего убилито, Саш?
– Да там чистый криминал. Ребята возили кэш сумками на одном и том же водителе. Ну, кто-то из них, видать, по пьяни и слил водиле. Тот и навел. Утром обоих грохнули, когда они на работу выходили. Водила скрылся.
– Денег много ли? – участливо спрашивает Никитос.
– Взяли, по нашим прикидкам, штук триста. Глупо все как-то. И толковые ребята были, что обидно. Вот поеду завтра в Норильск с ментами разговаривать.
– Жалко… – говорю я, делая глоток вина.
– Кого?
– Бабки. Триста штук все-таки, деньги.
– Какой же ты, Антоха, циник. Я думал, ты меня пожалеешь, что мне завтра болтаться внутренними линиями в Норильск. Тереть там с ментами. Три дня, а то и больше, коту под хвост, в нечеловеческих условиях Крайнего Севера.
– Ну и тебя, конечно. Хоть ты и не забесплатно едешь, я тебе сочувствую. Все-таки друг. Ты, кстати, не хочешь из этого убийства политическое дело сделать? Ну, там… «городской голова, связанный с Кремлем, заказал убийство…»
– А у меня другого варианта и нет в голове. К Кремлю мэра привязывать за уши – слишком много чести, а то, что это он мочканул оппозицию, тему разыграем.
– Ну смотри. Тебе там, на месте, виднее.
– Давайте еду закажем, пожалуйста, – канючит Никита.
– «Давайте еду закажем», – передразнивает его Саша, – тебе худеть надо, брат, а ты все про еду.
– Во-во, – включаюсь я, – а то ты костюм купил импортный, в полоску, очки в дорогой оправе и думаешь, что сразу интеллигентным человеком стал. А ряха-то тебя выдает, Никита. Ох, выдает.
– Я в фитнес хожу, – угрюмо отвечает Никита, – и плавать еще начал. Начну… с понедельника.
– Ты не о теле думай, Никитос, – хлопает его по плечу Саша, – интеллигент – это состояние души!
– Ладно, давайте действительно еду закажем, – примирительно говорю я, – а то мы так человека потеряем.
Пока официант принимает заказ, я успеваю ответить на три телефонных звонка (один из звонящих – Вадим, обещающий заехать) и довольно сильно лягнуть под столом Сашку, прошипев ему в ухо «хорош так быстро нажираться». Сашка обиженно отворачивается. Когда официант отходит, Никитос снова разливает водку.
– Я, кстати, в Норильске был. Два года… Ваще-то тяжко там. Люди в ежедневной жизни проявляют чудеса мужества и героизма. Без звезды и без картинок.
– Хорошая присказка, надо запомнить, – смеется Саша.
– А то! С Никитосом надо больше общаться, он же кладезь народной мудрости, – говорю я.
– Ну, про «без звезды» понятно, – продолжает хохотать Саша, – а почему «без картинок»-то?
– А потому что рисоваться не перед кем. А «без звезды», кстати, тоже натурально. Баб очень мало, а симпатичных – так и вообще…
– А как же ты обходился-то? С твоей африканской страстью? – продолжает Саша. – Северным оленям, что ли, присовывал?
– Саша, ты мне друг, но, в натуре, прошу, есть вещи за гранью. – Никитос хмурится.
– Не, Саня, ты не шаришь. У Никиты же образование техническое. Он же у нас механик или кто там. Ну, соображал, наверное, с тракторами или вездеходами. Исходя из размеров выхлопной трубы транспорта. – Начав стебаться, я чувствую, что остановиться будет уже трудно.
– Картина в духе соцреализма. «Ударник верхом на тракторе». – Сказав это, Саша закрывает лицо салфеткой, и его смех переходит во всхлипывания. Никита кладет салфетку на стол, отворачивается от нас и говорит тихим голосом: – Я с вами больше никуда не пойду, гадом буду.
– Ладно, Никит, не обижайся, мы же шутим. Расскажи нам дальше, про Север.
– Не буду я вам больше ничего рассказывать, – Никитос шмыгает носом, – бля, ну когда жрать-то дадут?
Тем временем приносят салаты. Никита резко набрасывается на свое блюдо, закидывая пищу в рот быстрыми, как сказали бы хоккейные комментаторы, «кистевыми бросками». Жует он тщательно, изредка обнажая мелкие зубы хищника. Сашка ест вяло, а у меня так вообще аппетита нет. Есть только желание напиться.
– А ты там на чьей стороне работаешь? – спрашивает Никита у Сашки.
– Мы там работаем против мэра. Один из серьезных коммерсантов в городе наш клиент.
– А основной пункт для популизма – «северный завоз», или как там это называется? – включаюсь я.
– Ага. Именно. Завоз пока не распилили. Продукты купили через свои фирмы по завышенной стоимости, а по топливу еще решения нет. Мэр блокирует сделки, которые наш клиент хочет через свои фирмы провести, а мы в местной прессе проводим компанию под знаком того, что мэр не способен готовить город к зимнему периоду.
– Ужас. Пока они будут решать, кто через себя сделки поведет, начнется сезон, судоходство встанет – и звездец. Отапливаться нечем, продуктов нет. Город голодать начнет, гондоны. – Никита опрокидывает стакан и наливает себе еще. – Ты представляешь, там дети маленькие, а молоко дефицит… Я когда там был, случилась у меня одна история…
– Слушайте, а зачем в блюда трюфели добавляют? – спрашиваю я, стараясь сменить тему.
– Для запаха. Ты на горячее шашлык возьмешь? – поворачивается ко мне Сашка.
– Наверное, а ты?
– Дайте рассказать дальше, у меня как раз история про детей, – не унимается Никитос.
– Да и черт с ними. Я рыбу вообще-то хотел. Тут рыба хорошая?
– А вы знаете, какая на Севере рыба? – пытается заинтересовать нас Никитос.
– Какая? – спрашиваю я, смотря, как Никита набирает в легкие воздуха, чтобы начать свое увлекательное повествование.
– Короче, рыбалка там – загляденье…
Пока Никитос рассказывает о прелестях рыбалки «на Северах», я думаю о том, как развернутся события с терактом. Никита бодро жестикулирует, показывает руками размеры диковинных рыб, Сашка живо участвует в беседе, а я смотрю сквозь них в глубину ресторана. Посетителей нереально много. Они увлеченно болтают, пьют шампанское и вино. Вокруг «Шатра» даже ездит венецианская гондола, на которой полупьяные пятидесятилетние Ромео катают юных Джульетт с алчными глазами вампиров. Я думаю о том, что если бы позволил бюджет и фантазия – можно было бы рвануть один из дорогих ресторанов в центре города. Ничто так не радует массового зрителя и ничто так долго не обсуждается, как многочисленные смерти зажиточных членов социума.
– Мужики, – Никитос неожиданно встает. Видимо, тема рыбалки себя исчерпала, – я хочу выпить за вас!
– Да ладно, брось ты, – псевдосмущенно говорю я.
– Никитос, хорош ты, садись, – вторит мне Сашка.
– Не, в натуре, мужики, я хочу выпить за вас. Как вы всех развели – это высший класс. От всех пацанов… от моих партнеров то есть, вам уважуха. Теперь если у вас какие проблемы – мы всегда поможем. Если чего – обращайтесь.
Мы дружно чокаемся и опрокидываем рюмки.
– У нас, кстати, есть проблемка. – Я пронзительно смотрю на Сашку.
– Да, точно, – говорит Сашка, вытирая рот салфеткой.
– А в чем трудности? – интересуется Никита.
– Да двух человек надо убить, – простодушно бросает Сашка.
– Да что же это? – Никитос оглядывается по сторонам и говорит приглушенным голосом: – Да что же это ты говоришь, прости господи?
– Никита, нам реально мешают два человека, – говорю я, – очень мешают.
– Да… – Никитос снова опрокидывает рюмку, – дела у вас. А че за люди? Авторитеты? Пацаны? Или так просто фраера? В бегах?
– Нет, в Москве сидят, на квартире.
– Не сбегут?
– Не должны.
– А… А то я помню, у меня случай был, еще с покойным Пашей-гномом, земля ему пухом. Был у него конфликт один…
В течение минут тридцати Никитос рассказывает в деталях, чем занимался Паша-гном, чем занимался в то время сам Никита, как они первый раз встретились и на каких уважаемых людей кто работал. Меня всегда раздражала эта особенность криминальных элементов и приблатненных чуваков часами растирать свои былинные истории про то, кто чего «контролировал» в 90-х, кто с кем был «в хороших», кто «в плохих», а кто «в ровных», превращая все в этакий эпос типа «Старшей Эдды». Кто из криминальных богов скольких завалил, у кого с кем были конфликты и какую большую роль сыграл в решении этих конфликтов рассказчик. Как правило, сам рассказчик в то время был мелкой рыбой, но за неимением свидетелей спустя годы его вчерашний статус резко возрос.
Причем об убийствах рассказывается детально, с указанием их точного количества и описанием места «стрелки». И все это обязательно перемежается лицемерными «прости господи», «царствие ему небесное», «упокой его душу», «дай ему Бог» и т. д. Каким удивительным образом сочетается в голове Никитоса «они со стрелки ровно отъехали, оставив пятерых жмуров» с «Николай Угодник, батюшка», мне не очень понятно. Внимательно выслушав все тонкости и перипетии истории Паши-гнома, я возвращаюсь к своей проблеме: