Страница:
Мирзакарим Норбеков
Шухлик, или Путешествие к пупку Земли
Мирзакарим Норбеков
Для кого-то это имя связано с восстановлением здоровья, для кого-то – с открытием своего бизнеса, для кого-то – с духовным ростом и становлением своей как Личности, а для кого-то со всем этим одновременно. Этот неординарный человек заражает желанием быть таким же жизнелюбивым, безгранично талантливым, любознательным, как ребенок, мужественным, сильным, устремленным вперед, как воин, разносторонним, знающим, мудрым, терпеливым, спокойным, как Учитель. На сегодняшний день он имеет свою школу и учеников по всему миру.
Он автор книг:
«Опыт дурака, или Ключ к прозрению. Как избавиться от очков»,
«Где зимует кузькина мать, или Как достать халявный миллион решений»,
«Энергетическая клизма, или Триумф тети Нюры из Простодырово»,
«Уроки Норбекова»,
«Тренировка тела и духа»,
«Верни здоровье и молодость. Практическое руководство для мужчин и женщин».
Секрет этого человека прост – он специалист по искусству побеждать. Главный его талант – это знание природы человека и умение Любить.
Александр Дорофеев
Известный детский писатель, десять лет проживший в Мексике. Человек, постоянно работающий над собой, сумевший сохранить чистое и тонкое восприятие мира.
Сегодня Александр Дорофеев – член Союза писателей, в прошлом ответственный секретарь «Мурзилки», автор более десяти прекрасных книг.
Для него вся жизнь – это духовная практика.
Дети летают во сне и мечтают полететь наяву.
Желание полететь – символическое отражение мечты о раскрепощенности и внутренней свободе. Потеряет ее человек, и дух потребительства с приспособленчеством легко овладевает им.
А. Дорофеев потому, наверное, и стал детским писателем, чтобы говорить с теми, чьи души еще не разучились летать.
Для кого-то это имя связано с восстановлением здоровья, для кого-то – с открытием своего бизнеса, для кого-то – с духовным ростом и становлением своей как Личности, а для кого-то со всем этим одновременно. Этот неординарный человек заражает желанием быть таким же жизнелюбивым, безгранично талантливым, любознательным, как ребенок, мужественным, сильным, устремленным вперед, как воин, разносторонним, знающим, мудрым, терпеливым, спокойным, как Учитель. На сегодняшний день он имеет свою школу и учеников по всему миру.
Он автор книг:
«Опыт дурака, или Ключ к прозрению. Как избавиться от очков»,
«Где зимует кузькина мать, или Как достать халявный миллион решений»,
«Энергетическая клизма, или Триумф тети Нюры из Простодырово»,
«Уроки Норбекова»,
«Тренировка тела и духа»,
«Верни здоровье и молодость. Практическое руководство для мужчин и женщин».
Секрет этого человека прост – он специалист по искусству побеждать. Главный его талант – это знание природы человека и умение Любить.
Александр Дорофеев
Известный детский писатель, десять лет проживший в Мексике. Человек, постоянно работающий над собой, сумевший сохранить чистое и тонкое восприятие мира.
Сегодня Александр Дорофеев – член Союза писателей, в прошлом ответственный секретарь «Мурзилки», автор более десяти прекрасных книг.
Для него вся жизнь – это духовная практика.
Дети летают во сне и мечтают полететь наяву.
Желание полететь – символическое отражение мечты о раскрепощенности и внутренней свободе. Потеряет ее человек, и дух потребительства с приспособленчеством легко овладевает им.
А. Дорофеев потому, наверное, и стал детским писателем, чтобы говорить с теми, чьи души еще не разучились летать.
Дорогой читатель!
У каждого из нас есть хотя бы одна история победы над собой. Есть она и у рыжего ослика Шухлика.
Эта история началась давно. С тех пор ему пришлось многое пережить, переосмыслить и преобразовать в себе. И тогда в его душе и вокруг него вырос удивительный сад – сад Шифо.
Этот сад путешествовал с ним по миру, принимая в свою тенистую прохладу и одаривая изобилием райских плодов всех его обитателей, уставших путников и странников. Этот удивительный сад, цветущий по утрам и дающий плоды к вечеру, стал настоящим оазисом.
Вместе с Шухликом в этом саду жили его мама, двугорбый верблюд дядька Бактри, корова – тётка Сигир, кошка Мушука, которых он забрал у бессердечного и злопамятного хозяина Дурды, а также друзья-приятели рыжего ослика – лис Тулки с лисонькой Корси и дюжиной лисят, сорока Загизгон, жаворонок Жур, черепаха Тошбака – бывшие обитатели пустыни – и многие другие.
Но так тоже было не всегда. Было у Шухлика и трудное, безнадежное время. Именно тогда его, одинокого, больного и несчастного ослика, приютил такой же сад, как тот, что спустя некоторое время он вырастил своим трудом. Ведь всем известно, что мир полон добра, сострадания и любви!
Это был сад северного ветерка Багишамал, где Шухлик встретил своего учителя дайди Дивана-биби.
Рыжий ослик многому научился, и прежде всего хранить внутри себя только добрые мысли и чувства, и создавать в душе самое сильное из них, которое пришло к нему как чудесная осьмикрылая ослица Ок-Тава.
Шухлик понял, что недобрые мысли и горестные чувства словно зыбучие пески способны затянуть и погубить все самое лучшее, что в нем есть. Поэтому он простил всех своих обидчиков, предателей и мучителей, сражался со своей ленью и победил ее.
Оказалось, что истинное счастье – это радость от каждой секунды жизни. Да что там! Каждая крохотная секунда жизни просто переполнена счастьем! А когда это осознаешь, она тут же становится огромной.
Много еще чего узнал Шухлик. За это время он пережил несколько превращений, но самое яркое, пожалуй, было превращение из рыжего ослика в золотого. Но даже на этом история Шухлика не заканчивается.
У вас, уважаемый читатель, есть замечательная возможность не только ближе познакомиться с приключениями Рыжего ослика[1], но и узнать, как историю чудесного превращения каждый человек – большой и маленький – может пережить сам.
Эта история началась давно. С тех пор ему пришлось многое пережить, переосмыслить и преобразовать в себе. И тогда в его душе и вокруг него вырос удивительный сад – сад Шифо.
Этот сад путешествовал с ним по миру, принимая в свою тенистую прохладу и одаривая изобилием райских плодов всех его обитателей, уставших путников и странников. Этот удивительный сад, цветущий по утрам и дающий плоды к вечеру, стал настоящим оазисом.
Вместе с Шухликом в этом саду жили его мама, двугорбый верблюд дядька Бактри, корова – тётка Сигир, кошка Мушука, которых он забрал у бессердечного и злопамятного хозяина Дурды, а также друзья-приятели рыжего ослика – лис Тулки с лисонькой Корси и дюжиной лисят, сорока Загизгон, жаворонок Жур, черепаха Тошбака – бывшие обитатели пустыни – и многие другие.
Но так тоже было не всегда. Было у Шухлика и трудное, безнадежное время. Именно тогда его, одинокого, больного и несчастного ослика, приютил такой же сад, как тот, что спустя некоторое время он вырастил своим трудом. Ведь всем известно, что мир полон добра, сострадания и любви!
Это был сад северного ветерка Багишамал, где Шухлик встретил своего учителя дайди Дивана-биби.
Рыжий ослик многому научился, и прежде всего хранить внутри себя только добрые мысли и чувства, и создавать в душе самое сильное из них, которое пришло к нему как чудесная осьмикрылая ослица Ок-Тава.
Шухлик понял, что недобрые мысли и горестные чувства словно зыбучие пески способны затянуть и погубить все самое лучшее, что в нем есть. Поэтому он простил всех своих обидчиков, предателей и мучителей, сражался со своей ленью и победил ее.
Оказалось, что истинное счастье – это радость от каждой секунды жизни. Да что там! Каждая крохотная секунда жизни просто переполнена счастьем! А когда это осознаешь, она тут же становится огромной.
Много еще чего узнал Шухлик. За это время он пережил несколько превращений, но самое яркое, пожалуй, было превращение из рыжего ослика в золотого. Но даже на этом история Шухлика не заканчивается.
У вас, уважаемый читатель, есть замечательная возможность не только ближе познакомиться с приключениями Рыжего ослика[1], но и узнать, как историю чудесного превращения каждый человек – большой и маленький – может пережить сам.
От всей души,редактор Марина Серебрякова.
Счастье первое
Предок Луций
Это был совершенно необычный осёл. Озорной весельчак Шухлик. Мало того что рыжий, почти золотой. Он жил в бродячем саду, который сам вырастил. И в душе его круглый год цвёл сад.
Впрочем, много ли на свете обыкновенных ослов? Да и вообще, есть ли в нашем мире хоть что-нибудь обычное, заурядное? Вряд ли удастся найти. Всё вокруг, ровным счётом всё, – единственное и неповторимое. Ну точно, как ослик Шухлик.
Его далёкий предок был, строго говоря, временным ослом.
Около двух тысяч лет назад жил-поживал молодой человек, которого звали Луций. Очень хорош собой – соразмерный рост, стройность без худобы, румянец и рыжие кудри до плеч. Глаза голубые, зоркие как у орла. Лицо – откуда ни посмотри – цветник юности. Поступь чарующая и свободная.
– И вот такой юноша, к тому же из знатной семьи, превратился по чистому недоразумению в осла и провёл в таком состоянии немало дней, – говорила мама Шухлику.
– Не может быть! – веселился он. – Такого не бывает!
– Ещё как бывает, – кивала мама. – Всё, что ново слуху, или непривычно зрению, или кажется выше нашего понимания, мы считаем небылицами. А тем не менее это одна из самых правдивых историй. Слушай, сынок…
Луций хотел обернуться птицей и натёрся колдовской мазью. Однако перепутал баночку и внезапно стал ослом. Волосы его утолщились до шерсти, нежная кожа огрубела, все пальцы, потеряв разделение, соединились в копыта, и вырос длинный хвост с кисточкой. Лицо стало огромно, рот растянулся, ноздри расширились и губы повисли. К тому же уши выперли на затылке, как войлочные тапочки.
Много чего удивительного пережил он в облике осла. Спас, например, девицу царской крови из разбойничьего плена. Вращал, как раб, тяжёлый мельничный жёрнов, ходя кругами. Не раз чудом избегал неминуемой смерти. Особенно плохо обходился с ним один мальчик, которого впоследствии разорвал медведь.
На его многострадальной спине возили и дрова, и камни, и драгоценности, и овощи, и посуду, и статую богини. А кто только не ездил на нём, свесив ноги!
В конце концов, судьба смилостивилась. Люди поняли, что Луций не бессмысленный вьючный скот, а вполне разумный осёл.
Кивками и подмигиваниями отвечал он на вопросы, танцевал, боролся на арене, как гладиатор, и разделял трапезу с хозяином, закусывая и выпивая за столом. Громкая слава шла впереди осла Луция.
А кто, спрашивается, серьёзно занимался с ослами? Если б им уделяли столько же внимания, как обезьянам или собакам, а не просто навьючивали груз на спину, какие бы способности могли открыться!
Приключение это закончилось для Луция тем, что, пожевав лепестков роз, он возвратил себе прежний облик. Однако всегда с благодарностью вспоминал существование в ослином виде, поскольку приобрёл благоразумие и жизненный опыт.
«В любом осле может скрываться какое-нибудь человеческое лицо или божественный лик!» – заметил он когда-то в своих мемуарах. Его записки поражают достоверностью и подробностью.
Об одном Луций умолчал из скромности – о своей возлюбленной, правнучке ослицы Валаамовой, от которой и пошёл род Шухлика.
Такие истории рассказывала мама рыжему ослику, пока они странствовали вместе с садом по нашему огромному миру.
Они повидали уже множество чудес, и шагали потихоньку, не раздумывая, прямо туда, куда глаза глядели.
А что может быть лучше такого простого путешествия без всяких особенных мыслей и целей?
Да вот только хочешь, не хочешь, а обязательно возникнет на пути какая-нибудь чёртова канава или подлый буерак, которые заставят задуматься, туда ли идёшь!
А задуматься всегда к счастью.
Впрочем, много ли на свете обыкновенных ослов? Да и вообще, есть ли в нашем мире хоть что-нибудь обычное, заурядное? Вряд ли удастся найти. Всё вокруг, ровным счётом всё, – единственное и неповторимое. Ну точно, как ослик Шухлик.
Его далёкий предок был, строго говоря, временным ослом.
Около двух тысяч лет назад жил-поживал молодой человек, которого звали Луций. Очень хорош собой – соразмерный рост, стройность без худобы, румянец и рыжие кудри до плеч. Глаза голубые, зоркие как у орла. Лицо – откуда ни посмотри – цветник юности. Поступь чарующая и свободная.
– И вот такой юноша, к тому же из знатной семьи, превратился по чистому недоразумению в осла и провёл в таком состоянии немало дней, – говорила мама Шухлику.
– Не может быть! – веселился он. – Такого не бывает!
– Ещё как бывает, – кивала мама. – Всё, что ново слуху, или непривычно зрению, или кажется выше нашего понимания, мы считаем небылицами. А тем не менее это одна из самых правдивых историй. Слушай, сынок…
Луций хотел обернуться птицей и натёрся колдовской мазью. Однако перепутал баночку и внезапно стал ослом. Волосы его утолщились до шерсти, нежная кожа огрубела, все пальцы, потеряв разделение, соединились в копыта, и вырос длинный хвост с кисточкой. Лицо стало огромно, рот растянулся, ноздри расширились и губы повисли. К тому же уши выперли на затылке, как войлочные тапочки.
Много чего удивительного пережил он в облике осла. Спас, например, девицу царской крови из разбойничьего плена. Вращал, как раб, тяжёлый мельничный жёрнов, ходя кругами. Не раз чудом избегал неминуемой смерти. Особенно плохо обходился с ним один мальчик, которого впоследствии разорвал медведь.
На его многострадальной спине возили и дрова, и камни, и драгоценности, и овощи, и посуду, и статую богини. А кто только не ездил на нём, свесив ноги!
В конце концов, судьба смилостивилась. Люди поняли, что Луций не бессмысленный вьючный скот, а вполне разумный осёл.
Кивками и подмигиваниями отвечал он на вопросы, танцевал, боролся на арене, как гладиатор, и разделял трапезу с хозяином, закусывая и выпивая за столом. Громкая слава шла впереди осла Луция.
А кто, спрашивается, серьёзно занимался с ослами? Если б им уделяли столько же внимания, как обезьянам или собакам, а не просто навьючивали груз на спину, какие бы способности могли открыться!
Приключение это закончилось для Луция тем, что, пожевав лепестков роз, он возвратил себе прежний облик. Однако всегда с благодарностью вспоминал существование в ослином виде, поскольку приобрёл благоразумие и жизненный опыт.
«В любом осле может скрываться какое-нибудь человеческое лицо или божественный лик!» – заметил он когда-то в своих мемуарах. Его записки поражают достоверностью и подробностью.
Об одном Луций умолчал из скромности – о своей возлюбленной, правнучке ослицы Валаамовой, от которой и пошёл род Шухлика.
Такие истории рассказывала мама рыжему ослику, пока они странствовали вместе с садом по нашему огромному миру.
Они повидали уже множество чудес, и шагали потихоньку, не раздумывая, прямо туда, куда глаза глядели.
А что может быть лучше такого простого путешествия без всяких особенных мыслей и целей?
Да вот только хочешь, не хочешь, а обязательно возникнет на пути какая-нибудь чёртова канава или подлый буерак, которые заставят задуматься, туда ли идёшь!
А задуматься всегда к счастью.
Райский сад
В саду было весело. Утром он зацветал, распевая песни, а к вечеру плодоносил. Живой сад по имени Шифо.
Друзья-приятели рыжего ослика – лис Тулки с лисонькой Корси и дюжиной лисят, кошка Мушука, сорока Загизгон, жаворонок Жур, кроты и слепыши из семейства мышиных – залезали на стремянки и собирали урожай. Черепаха Тошбака шустро ползала под деревьями, отыскивая упавшие яблоки, груши, гранаты и персики.
По утрам, когда отдыхают звёзды, чудесная осьмикрылая ослица Ок-Тава, созданная в душе самим Шухликом, спускалась с небес.
Словом, каждая огромная секунда жизни была наполнена счастьем.
Шухлик бесконечно удивлялся всему, что происходило вокруг.
Трава почему-то зелёная, ручей бежит, журча, к пруду. Фрукты сладкие. Птицы летают, а черепаха, муравьи и гусеницы только ползают. Зато гусеницы превращаются в порхающих над цветами бабочек. Подслеповатые кроты там и сям роют норы, а лисята подрастают как на дрожжах. Цветы пахнут, а ветер дует, и солнце восходит в одном и том же месте.
Разве не чудеса? Хочется прислушиваться, присматриваться, принюхиваться, потому что всё хоть и кажется неизменным, а меняется постоянно, день ото дня. Только бы слышать и ощущать! Только бы не привыкнуть!
Слепив из фиников с мёдом статую своего предка Луция, Шухлик поклонялся ему, как божеству, прося об одном, – не отнимать восторг и удивление перед окружающим миром. Потом этой статуей ужинала вся садовая компания, а на другой день рыжий ослик лепил новую.
В сад заходили уставшие путники. Присаживались отдохнуть у пруда. И рыжий ослик развлекал их, как мог. Устраивал, например, фейерверки, забеги на скорость и маскарады. Лисы переодевались в кротов, кошка Мушука изображала черепаху, кроты порхали над деревьями, как жаворонки, а черепаха Тошбака, хоть и старушка, разгуливала без панциря, нагишом.
Каждый день в саду был волшебен. А по вечерам деревья разгорались зеленоватым пламенем и светили до восхода солнца.
Шухлик сочинил пьесу о жизни замечательных животных, в которой играл главную роль – римского осла Луция.
Мама говорила, что постановка удалось на славу, всё очень правдиво. Именно таким был их знаменитый предок. Вот если бы сделать ещё и музыкальный спектакль вроде оперы!
Эта мысль запала в душу Шухлика. Да только он не знал, кто напишет музыку и кто споёт. Хороший слух и приятный голос были только у сада Шифо. А его обитатели не отличались певческим талантом. Лисы тявкали и повизгивали. Мушука мяукала, мурлыкала и шипела. Сорока Загизгон лишь стрекотала. Кроты и черепаха – вообще тихие шептуны. У самого ослика голос хоть и громкий, но, честно говоря, не слишком благозвучный. Из такой братии вряд ли выйдет пристойный хор. Разве что жаворонок Жур мог бы исполнить романс или короткую арию.
Как-то ранним утром черепаха Тошбака приползла к Шухлику запыхавшаяся и взволнованная.
– У нас гости, – сказала она. – Там на полянке у пруда.
Гостей оказалось трое. Один неизвестный – появился буквально из-под земли. Ещё накануне и намёка на него не было, а теперь шелестел маленькими круглыми листьями. Вырос тут за ночь и чувствовал себя, судя по всему, как дома. Под ним сидели двое других, старые знакомые, – сурок дядюшка Амаки и тушканчик Ука.
– Привет от Дивана-биби из сада Багишамал! – обрадовались они, завидев Шухлика.
– А это от учителя подарок, – указал дядюшка Амаки на третьего гостя. – Дерево… – И внезапно задумался. – Эх, позабыл в пути, как называется. То ли древо познания…
– Да нет! – воскликнул тушканчик Ука. – По-моему, древо незнания! Когда возмужает, под ним можно будет чудесно отдыхать с пустой головой!
– Не уверен, – возразил сурок, разглядывая тоненький скромный саженец, похожий на заурядную вишню. – Кажется, надо дождаться плодов. Иначе могут быть неприятности.
– Да какие ещё неприятности в нашем райском саду?! – удивилась черепаха Тошбака. – Всё есть, и всё прекрасно! Пусть себе просто так растёт, без плодов и общественных нагрузок.
Действительно, жизнь в саду Шифо шла просто так, словно на прогулке, – без волнений, тревог и переживаний. Текла на редкость благополучно, будто полноводная молочная река среди кисельных берегов под ясным небом.
Словом, и вправду – райский сад! Ведь рай, по правде говоря, довольно-таки простая штука. Это небо над головой, счастливая хорошая доля на земле и покой в душе. Ничего сложного.
Так уж устроен этот мир. Наверное, всё-таки счастливо.
Друзья-приятели рыжего ослика – лис Тулки с лисонькой Корси и дюжиной лисят, кошка Мушука, сорока Загизгон, жаворонок Жур, кроты и слепыши из семейства мышиных – залезали на стремянки и собирали урожай. Черепаха Тошбака шустро ползала под деревьями, отыскивая упавшие яблоки, груши, гранаты и персики.
По утрам, когда отдыхают звёзды, чудесная осьмикрылая ослица Ок-Тава, созданная в душе самим Шухликом, спускалась с небес.
Словом, каждая огромная секунда жизни была наполнена счастьем.
Шухлик бесконечно удивлялся всему, что происходило вокруг.
Трава почему-то зелёная, ручей бежит, журча, к пруду. Фрукты сладкие. Птицы летают, а черепаха, муравьи и гусеницы только ползают. Зато гусеницы превращаются в порхающих над цветами бабочек. Подслеповатые кроты там и сям роют норы, а лисята подрастают как на дрожжах. Цветы пахнут, а ветер дует, и солнце восходит в одном и том же месте.
Разве не чудеса? Хочется прислушиваться, присматриваться, принюхиваться, потому что всё хоть и кажется неизменным, а меняется постоянно, день ото дня. Только бы слышать и ощущать! Только бы не привыкнуть!
Слепив из фиников с мёдом статую своего предка Луция, Шухлик поклонялся ему, как божеству, прося об одном, – не отнимать восторг и удивление перед окружающим миром. Потом этой статуей ужинала вся садовая компания, а на другой день рыжий ослик лепил новую.
В сад заходили уставшие путники. Присаживались отдохнуть у пруда. И рыжий ослик развлекал их, как мог. Устраивал, например, фейерверки, забеги на скорость и маскарады. Лисы переодевались в кротов, кошка Мушука изображала черепаху, кроты порхали над деревьями, как жаворонки, а черепаха Тошбака, хоть и старушка, разгуливала без панциря, нагишом.
Каждый день в саду был волшебен. А по вечерам деревья разгорались зеленоватым пламенем и светили до восхода солнца.
Шухлик сочинил пьесу о жизни замечательных животных, в которой играл главную роль – римского осла Луция.
Мама говорила, что постановка удалось на славу, всё очень правдиво. Именно таким был их знаменитый предок. Вот если бы сделать ещё и музыкальный спектакль вроде оперы!
Эта мысль запала в душу Шухлика. Да только он не знал, кто напишет музыку и кто споёт. Хороший слух и приятный голос были только у сада Шифо. А его обитатели не отличались певческим талантом. Лисы тявкали и повизгивали. Мушука мяукала, мурлыкала и шипела. Сорока Загизгон лишь стрекотала. Кроты и черепаха – вообще тихие шептуны. У самого ослика голос хоть и громкий, но, честно говоря, не слишком благозвучный. Из такой братии вряд ли выйдет пристойный хор. Разве что жаворонок Жур мог бы исполнить романс или короткую арию.
Как-то ранним утром черепаха Тошбака приползла к Шухлику запыхавшаяся и взволнованная.
– У нас гости, – сказала она. – Там на полянке у пруда.
Гостей оказалось трое. Один неизвестный – появился буквально из-под земли. Ещё накануне и намёка на него не было, а теперь шелестел маленькими круглыми листьями. Вырос тут за ночь и чувствовал себя, судя по всему, как дома. Под ним сидели двое других, старые знакомые, – сурок дядюшка Амаки и тушканчик Ука.
– Привет от Дивана-биби из сада Багишамал! – обрадовались они, завидев Шухлика.
– А это от учителя подарок, – указал дядюшка Амаки на третьего гостя. – Дерево… – И внезапно задумался. – Эх, позабыл в пути, как называется. То ли древо познания…
– Да нет! – воскликнул тушканчик Ука. – По-моему, древо незнания! Когда возмужает, под ним можно будет чудесно отдыхать с пустой головой!
– Не уверен, – возразил сурок, разглядывая тоненький скромный саженец, похожий на заурядную вишню. – Кажется, надо дождаться плодов. Иначе могут быть неприятности.
– Да какие ещё неприятности в нашем райском саду?! – удивилась черепаха Тошбака. – Всё есть, и всё прекрасно! Пусть себе просто так растёт, без плодов и общественных нагрузок.
Действительно, жизнь в саду Шифо шла просто так, словно на прогулке, – без волнений, тревог и переживаний. Текла на редкость благополучно, будто полноводная молочная река среди кисельных берегов под ясным небом.
Словом, и вправду – райский сад! Ведь рай, по правде говоря, довольно-таки простая штука. Это небо над головой, счастливая хорошая доля на земле и покой в душе. Ничего сложного.
Так уж устроен этот мир. Наверное, всё-таки счастливо.
Джинн Малай
Если в райском саду Шифо и случались неурядицы, то выручал джинн Малай.
Спасённый когда-то Шухликом из заточения в маленьком горшочке, он воплотился в красного осла с горбиком на спине и пиратской повязкой на левом глазу, то есть принял тогдашний облик своего освободителя.
Стоило лишь заикнуться, и Малай отвечал с готовностью: «Слушаю и повинуюсь, мой господин!»
Более того, сам напрашивался устроить что-нибудь эдакое – вроде дюжины поющих радуг в небе или душистого цветочного дождя. Правда, Шухлик редко обращался к нему с просьбами.
Но как-то мама-ослица решила, что её сынок очень исхудал, сочиняя пьесы и развлекая частых гостей – званых и незваных.
– Зачем столько усилий? – сокрушённо качала она головой. – Ты не щадишь своё здоровье! А ведь у тебя в прислуге настоящий джинн, который в основном лоботрясничает да глупостями занимается. Я понимаю, он отсидел немалый срок, – если верить на слово, пять тысяч лет. Однако пора уже и за работу браться! Для начала прикажи ему сотворить телевизор.
Пожалуй, с этого всё и началось.
Да, так всегда бывает – маленький шаг в ложном направлении, и ты уже посреди обширного болота, из которого невероятно тяжело выбираться.
Мама решила, что один телевизор хорошо, но куда лучше, если будут личные у всех обитателей сада, вплоть до слепышей из семейства мышиных. В общем, в каждой норе, в каждом гнезде появилось по телевизору. Правда, они вредничали и показывали что хотели.
Кошке Мушуке, например, – жуков, личинок и дождевых червей. Кротам – мышек, а семейству лиса Тулки – охотничьих собак. Только тушканчик Ука с удовольствием наблюдал за обычаями австралийских кенгуру.
Вскоре сад Шифо наполнился разными механизмами, облегчавшими жизнь.
Ранним утром мама-ослица запихивала в стиральную машину всё, что ей казалось грязноватым, включая кротов, Мушуку и сурка дядюшку Амаки.
Затем обходила все уголки с пылесосом, который почему-то невзлюбил тушканчика и постоянно затягивал, где бы тот ни укрывался.
Устав, мама-ослица присаживалась у пруда, и остаток дня разговаривала с пчёлами по сотовому телефону. Причём пчёлы роились вокруг маминой головы и норовили проникнуть в сам телефон, потому что совсем ничего не слышали.
Но это были только цветочки.
И месяца не прошло, как под каждым деревом стояли однорукие бандиты и автоматы. Не те, что стреляют, а другие – игральные и с газированной водой, с пирожками и с горячими сосисками, с тёртой морковкой и с яйцами всмятку.
Возникли американские горки, качели, карусель и колесо обозрения.
Потом Малай возвёл терема, вроде скромных дворцов, – для сороки Загизгон, жаворонка Жура и сурка дядюшки Амаки. А Шухлику – особенный золотой шатёр с изумрудными окнами.
Лесенки-стремянки, на которые взбирались вечерами все обитатели сада, собирая урожай, заменили лифтами. А хорошо подумав, решили, что и это ни к чему. Зачем нажимать на кнопку и терять время, трясясь в лифте, когда можно просто приказать джинну Малаю – пусть плоды будут собраны и разложены по закромам!
Казалось бы, достаточно. Можно, по крайней мере, сделать небольшой перерыв.
Однако маме-ослице срочно потребовалось метро, чтобы навещать кротов и лисоньку Корси.
Джинн трудился, как безотказная золотая рыбка, исполняя каждый день по дюжине бестолковых желаний.
Иной раз едва не плакал от легкомысленных приказов.
Например, соорудил посреди сада театр, а уже через неделю переделал его в огромную шарманку.
Когда её ручка сама собой крутилась и звучала мелодия «Разлука, ты разлука!», можно было видеть, как высокие, низкие и среднего роста человечки скачут, как блохи, прыгают, ползают и бегают наперегонки.
Джинн ежедневно выращивал фрукты и овощи, которых не существовало в природе, – то мангонанасы, говорившие сказки, когда их поедали, то помибачки, прыгавшие в рот с любого расстояния.
От постоянных усилий чистый дух Малай неуклонно, как говорится, возрастал.
Из темницы-горшочка он выбрался небольшим ослом, но со временем достиг размеров коровы, потом верблюда и, наконец, слона.
Очень, конечно, странное зрелище – огромный красный ослище с горбиком на спине и пиратской повязкой на левом глазу!
Но если Малай возрастал как дух, то Шухлик – исключительно как тело.
Он так изнежился и раздобрел, что стал похож на рыжего бегемота или на четырёхколёсную квасную бочку. Не Шухлик, а какой-то Пухлик-Рыхлик-Тухлик!
В душе его воцарилось вялое отупение, а чувства совсем завяли. Только одно продолжало цвести день и ночь – желание иметь всё больше и больше, жить всё лучше и лучше.
Говорят, что это такие мелкие бесы вроде чертей вселяются в тебя и хозяйничают, как хотят, – искушают, соблазняют.
Шухлик позабыл даже о прекрасной осьмикрылой ослице Ок-Таве, о том состоянии счастья, которое мог создавать сам, без посторонней помощи. И Ок-Тава перестала являться в сад Шифо.
Ошеломлённый сад остановился где-то на краю света посреди бескрайней дикой степи, куда ни один путник не забредал по собственной воле. Впервые за долгое время он растерялся и не знал, что же дальше будет.
Забитый до краёв всякой всячиной, будто парк культуры и отдыха, затягиваемый паутиной и зарастающий сорняками, сад очень тревожился о своей дальнейшей судьбе. Раньше в нём было весело, а теперь как-то сонливо. Его хозяин и садовник утратил охоту к путешествиям. Вообще много чего утратил!
Конечно, когда всё за тебя делают, лень и праздность одолевают, подкрадываясь со всех сторон. Доходит до того, что ленишься почесаться или даже поесть.
Шухлик подрёмывал в золотом шатре. Чёлка красиво разделена на две прядки и завита. Расчёсанный хвост украшен золотыми шариками. Не простой осёл, а какой-то падишах!
Ублажал его пожилой образованный орангутанг, доставленный джинном из цирка. Кормил восточными сладостями – засахаренным миндалём, персиками, начинёнными изюмом, и прочими лакомствами, которые никогда не кончались в расшитом бисером парчовом мешочке. Разминал ноги, шею и спину, почёсывал хвост и копыта, обмахивал страусиным веером.
Шухлика иногда подташнивало от такой жизни, но он терпел, думая, что лучшей быть не может. Куда же лучше, когда есть всё, чего ни пожелаешь?! И полный покой, от которого, вероятно, и тошнит временами.
– Позволение?! – услышал он голос Малая из-за полога шатра.
И промычал изменившимся голосом, как откормленный бык, которому уже пора на бойню:
– Позволение!
– Мой господин, – вздохнул Малай, оглядевшись. – Я в затруднительном положении. Поглядите на мои размеры.
Рыжий ослище с трудом приподнялся на шёлковых пуховых подушках.
– Да ты на меня взгляни! Как говорит мама, – очень возмужал…
– Сущая правда, блаженный повелитель, – поклонился джинн. – Вы так окрепли и поздоровели, что, думаю, в силах исполнить просьбу вашего покорного слуги. Отпустите навестить родственных духов! Нужен отпуск, чтобы прийти в себя! Если ещё хоть чуток подрасту, застряну навеки меж игральных автоматов.
– В общем-то я не против, – замялся Шухлик. – Но всё-таки отпросись у мамы…
– Слушаю и повинуюсь, – понурился Малай и вышел из шатра.
Задача и впрямь была не из лёгких. Куда сложнее, чем строительство метро!
Мама-ослица долго упрямилась – она и представить теперь не могла, как жить без джинна. А вдруг сломается телевизор или застрянет лифт?!
Бедный Малай совсем было отчаялся, но тут-то его и осенило, или озарило, что не так уж часто выпадает даже на долю чистых духов. Он пообещал вырастить в саду Шифо новое дерево, а именно – древо желаний, которое подменит его на время отпуска.
И, не мешкая ни минуты, создал нечто удивительное – великолепную помесь сосны с пальмой. А на макушке – невидимый с земли зелёный глаз, смотрящий в небо.
Этот глаз заглядывал на самое небесное дно, откуда обычно и приходят исполнения желаний.
Мама-ослица, не церемонясь, тут же испытала дерево, превратив для начала рыжую лисоньку Корси в чернобурку.
В общем-то она не для себя старалась, а для своих ближних, хотя её заботы выходили подчас для них боком.
Черепахе Тошбаке заказала золотой панцирь с бриллиантами по краям. Старушка, увидав себя в таком царском наряде, попросила ещё и небольшой трон со скипетром.
Сороке Загизгон достался прекрасный орлиный клюв и пышная разноцветная грудь попугая. А тушканчик Ука стал сумчатым величиной с кенгуру.
Мама-ослица была в восторге.
Раньше ей приходилось обращаться к джинну через сыночка, поскольку Малай только ему подчинялся. Нередко что-нибудь искажалось в её желаниях. Зато теперь она могла командовать деревом самолично, как хотела, без всякого стеснения.
Перед дальней дорогой Малай зашёл проститься со своим господином. Всхлипывая, еле протиснулся в золотой шатёр.
– Пощадите! Чувствую себя кругом виноватым! – воскликнул он.
– Да что такое? – не понял Шухлик. – Гуляй, сколько душа пожелает! Приходи в себя. Ты же оставил нам дерево желаний!
– То-то и оно! Поэтому и говорю – кругом виноват! – И Малай, будто дрессированный слон, упал на колени. – Но, клянусь, всё исправлю!
Уже выходя, не сдержался и заревел, как ребёнок, горючими слезами. Такого с ним отродясь не бывало.
Позабыв о своих возможностях, джинн просто скакал поспешным ослиным галопом на родину, в страну огненных духов по имени Чашма.
И всё же он печалился, хотя всегда, даже томясь в крохотном горшочке, знал, что каждый миг этой жизни – счастье.
Спасённый когда-то Шухликом из заточения в маленьком горшочке, он воплотился в красного осла с горбиком на спине и пиратской повязкой на левом глазу, то есть принял тогдашний облик своего освободителя.
Стоило лишь заикнуться, и Малай отвечал с готовностью: «Слушаю и повинуюсь, мой господин!»
Более того, сам напрашивался устроить что-нибудь эдакое – вроде дюжины поющих радуг в небе или душистого цветочного дождя. Правда, Шухлик редко обращался к нему с просьбами.
Но как-то мама-ослица решила, что её сынок очень исхудал, сочиняя пьесы и развлекая частых гостей – званых и незваных.
– Зачем столько усилий? – сокрушённо качала она головой. – Ты не щадишь своё здоровье! А ведь у тебя в прислуге настоящий джинн, который в основном лоботрясничает да глупостями занимается. Я понимаю, он отсидел немалый срок, – если верить на слово, пять тысяч лет. Однако пора уже и за работу браться! Для начала прикажи ему сотворить телевизор.
Пожалуй, с этого всё и началось.
Да, так всегда бывает – маленький шаг в ложном направлении, и ты уже посреди обширного болота, из которого невероятно тяжело выбираться.
Мама решила, что один телевизор хорошо, но куда лучше, если будут личные у всех обитателей сада, вплоть до слепышей из семейства мышиных. В общем, в каждой норе, в каждом гнезде появилось по телевизору. Правда, они вредничали и показывали что хотели.
Кошке Мушуке, например, – жуков, личинок и дождевых червей. Кротам – мышек, а семейству лиса Тулки – охотничьих собак. Только тушканчик Ука с удовольствием наблюдал за обычаями австралийских кенгуру.
Вскоре сад Шифо наполнился разными механизмами, облегчавшими жизнь.
Ранним утром мама-ослица запихивала в стиральную машину всё, что ей казалось грязноватым, включая кротов, Мушуку и сурка дядюшку Амаки.
Затем обходила все уголки с пылесосом, который почему-то невзлюбил тушканчика и постоянно затягивал, где бы тот ни укрывался.
Устав, мама-ослица присаживалась у пруда, и остаток дня разговаривала с пчёлами по сотовому телефону. Причём пчёлы роились вокруг маминой головы и норовили проникнуть в сам телефон, потому что совсем ничего не слышали.
Но это были только цветочки.
И месяца не прошло, как под каждым деревом стояли однорукие бандиты и автоматы. Не те, что стреляют, а другие – игральные и с газированной водой, с пирожками и с горячими сосисками, с тёртой морковкой и с яйцами всмятку.
Возникли американские горки, качели, карусель и колесо обозрения.
Потом Малай возвёл терема, вроде скромных дворцов, – для сороки Загизгон, жаворонка Жура и сурка дядюшки Амаки. А Шухлику – особенный золотой шатёр с изумрудными окнами.
Лесенки-стремянки, на которые взбирались вечерами все обитатели сада, собирая урожай, заменили лифтами. А хорошо подумав, решили, что и это ни к чему. Зачем нажимать на кнопку и терять время, трясясь в лифте, когда можно просто приказать джинну Малаю – пусть плоды будут собраны и разложены по закромам!
Казалось бы, достаточно. Можно, по крайней мере, сделать небольшой перерыв.
Однако маме-ослице срочно потребовалось метро, чтобы навещать кротов и лисоньку Корси.
Джинн трудился, как безотказная золотая рыбка, исполняя каждый день по дюжине бестолковых желаний.
Иной раз едва не плакал от легкомысленных приказов.
Например, соорудил посреди сада театр, а уже через неделю переделал его в огромную шарманку.
Когда её ручка сама собой крутилась и звучала мелодия «Разлука, ты разлука!», можно было видеть, как высокие, низкие и среднего роста человечки скачут, как блохи, прыгают, ползают и бегают наперегонки.
Джинн ежедневно выращивал фрукты и овощи, которых не существовало в природе, – то мангонанасы, говорившие сказки, когда их поедали, то помибачки, прыгавшие в рот с любого расстояния.
От постоянных усилий чистый дух Малай неуклонно, как говорится, возрастал.
Из темницы-горшочка он выбрался небольшим ослом, но со временем достиг размеров коровы, потом верблюда и, наконец, слона.
Очень, конечно, странное зрелище – огромный красный ослище с горбиком на спине и пиратской повязкой на левом глазу!
Но если Малай возрастал как дух, то Шухлик – исключительно как тело.
Он так изнежился и раздобрел, что стал похож на рыжего бегемота или на четырёхколёсную квасную бочку. Не Шухлик, а какой-то Пухлик-Рыхлик-Тухлик!
В душе его воцарилось вялое отупение, а чувства совсем завяли. Только одно продолжало цвести день и ночь – желание иметь всё больше и больше, жить всё лучше и лучше.
Говорят, что это такие мелкие бесы вроде чертей вселяются в тебя и хозяйничают, как хотят, – искушают, соблазняют.
Шухлик позабыл даже о прекрасной осьмикрылой ослице Ок-Таве, о том состоянии счастья, которое мог создавать сам, без посторонней помощи. И Ок-Тава перестала являться в сад Шифо.
Ошеломлённый сад остановился где-то на краю света посреди бескрайней дикой степи, куда ни один путник не забредал по собственной воле. Впервые за долгое время он растерялся и не знал, что же дальше будет.
Забитый до краёв всякой всячиной, будто парк культуры и отдыха, затягиваемый паутиной и зарастающий сорняками, сад очень тревожился о своей дальнейшей судьбе. Раньше в нём было весело, а теперь как-то сонливо. Его хозяин и садовник утратил охоту к путешествиям. Вообще много чего утратил!
Конечно, когда всё за тебя делают, лень и праздность одолевают, подкрадываясь со всех сторон. Доходит до того, что ленишься почесаться или даже поесть.
Шухлик подрёмывал в золотом шатре. Чёлка красиво разделена на две прядки и завита. Расчёсанный хвост украшен золотыми шариками. Не простой осёл, а какой-то падишах!
Ублажал его пожилой образованный орангутанг, доставленный джинном из цирка. Кормил восточными сладостями – засахаренным миндалём, персиками, начинёнными изюмом, и прочими лакомствами, которые никогда не кончались в расшитом бисером парчовом мешочке. Разминал ноги, шею и спину, почёсывал хвост и копыта, обмахивал страусиным веером.
Шухлика иногда подташнивало от такой жизни, но он терпел, думая, что лучшей быть не может. Куда же лучше, когда есть всё, чего ни пожелаешь?! И полный покой, от которого, вероятно, и тошнит временами.
– Позволение?! – услышал он голос Малая из-за полога шатра.
И промычал изменившимся голосом, как откормленный бык, которому уже пора на бойню:
– Позволение!
– Мой господин, – вздохнул Малай, оглядевшись. – Я в затруднительном положении. Поглядите на мои размеры.
Рыжий ослище с трудом приподнялся на шёлковых пуховых подушках.
– Да ты на меня взгляни! Как говорит мама, – очень возмужал…
– Сущая правда, блаженный повелитель, – поклонился джинн. – Вы так окрепли и поздоровели, что, думаю, в силах исполнить просьбу вашего покорного слуги. Отпустите навестить родственных духов! Нужен отпуск, чтобы прийти в себя! Если ещё хоть чуток подрасту, застряну навеки меж игральных автоматов.
– В общем-то я не против, – замялся Шухлик. – Но всё-таки отпросись у мамы…
– Слушаю и повинуюсь, – понурился Малай и вышел из шатра.
Задача и впрямь была не из лёгких. Куда сложнее, чем строительство метро!
Мама-ослица долго упрямилась – она и представить теперь не могла, как жить без джинна. А вдруг сломается телевизор или застрянет лифт?!
Бедный Малай совсем было отчаялся, но тут-то его и осенило, или озарило, что не так уж часто выпадает даже на долю чистых духов. Он пообещал вырастить в саду Шифо новое дерево, а именно – древо желаний, которое подменит его на время отпуска.
И, не мешкая ни минуты, создал нечто удивительное – великолепную помесь сосны с пальмой. А на макушке – невидимый с земли зелёный глаз, смотрящий в небо.
Этот глаз заглядывал на самое небесное дно, откуда обычно и приходят исполнения желаний.
Мама-ослица, не церемонясь, тут же испытала дерево, превратив для начала рыжую лисоньку Корси в чернобурку.
В общем-то она не для себя старалась, а для своих ближних, хотя её заботы выходили подчас для них боком.
Черепахе Тошбаке заказала золотой панцирь с бриллиантами по краям. Старушка, увидав себя в таком царском наряде, попросила ещё и небольшой трон со скипетром.
Сороке Загизгон достался прекрасный орлиный клюв и пышная разноцветная грудь попугая. А тушканчик Ука стал сумчатым величиной с кенгуру.
Мама-ослица была в восторге.
Раньше ей приходилось обращаться к джинну через сыночка, поскольку Малай только ему подчинялся. Нередко что-нибудь искажалось в её желаниях. Зато теперь она могла командовать деревом самолично, как хотела, без всякого стеснения.
Перед дальней дорогой Малай зашёл проститься со своим господином. Всхлипывая, еле протиснулся в золотой шатёр.
– Пощадите! Чувствую себя кругом виноватым! – воскликнул он.
– Да что такое? – не понял Шухлик. – Гуляй, сколько душа пожелает! Приходи в себя. Ты же оставил нам дерево желаний!
– То-то и оно! Поэтому и говорю – кругом виноват! – И Малай, будто дрессированный слон, упал на колени. – Но, клянусь, всё исправлю!
Уже выходя, не сдержался и заревел, как ребёнок, горючими слезами. Такого с ним отродясь не бывало.
Позабыв о своих возможностях, джинн просто скакал поспешным ослиным галопом на родину, в страну огненных духов по имени Чашма.
И всё же он печалился, хотя всегда, даже томясь в крохотном горшочке, знал, что каждый миг этой жизни – счастье.
Привычка
«Странный мне джинн достался, – думал Шухлик, задрёмывая среди пушистых ковров и мягчайших подушек. – Впрочем, без него будет, наверное, грустно…»
Он заворочался, ощутив вдруг, как отлетает сонная нега и нарождается невнятное беспокойство, словно чего-то не хватает. Правда, трудно разобраться, чего именно.
От сытой и довольной жизни очень быстро наступает отупение. Иногда быстрее, чем солнце уходит за край земли.
А если благополучие длится бесконечно, от него можно так затосковать – хуже, чем от горькой беды. Если кажется, что всего достиг, всего добился и некуда стремиться, то хоть ложись и помирай или вой с тоски.
Даже не знаешь, чего ещё пожелать. И это так мучительно!
Шухлик уже привык, что всё исполняется само собой, без всяких усилий.
Хочешь золотой шатёр – пожалуйста! Вот тебе и пуховые подушки, и пожилой орангутанг с опахалом из страусиных перьев!
Вообще-то сквернее привычки нет ничего на этом свете! Привычка, как смерть. Она, эта привычка, притупляет и убивает чувства. Не все, конечно.
Есть чувства внешние и чувства внутренние, то есть душевные.
Пять внешних чувств – глаза, уши, нос, язык, да и вся кожа – рассказывают душе об окружающем мире.
Душа раздумывает, осознаёт, где, к примеру, добро, где зло, где радость, а где горе, и выращивает целый сад внутренних чувств. Их множество, и они такие разные, что не перечесть. Вот их-то и губит привычка. Она, как прожорливая гусеница, всё поедает – любовь и ненависть, жалость и сострадание, стыд и раскаяние.
Не остаётся ни удивления, ни сожаления, ни восторга. Никаких порывов и страстей.
Увядает сад чувств. И в душе – болото. В лучшем случае – чертополох, лопухи, сныть, крапива да медвежье ухо. Словом, сорняки.
Если честно, без душевных чувств ты глух, слеп и нем. И, хочется добавить, глуп.
Что-то вроде дождевого червяка. Ползёшь куда-то, набивая брюхо. Вот и вся жизнь!
Хотя для кого-то, возможно, и такая хороша.
Душа засыпает, как сурок дядюшка Амаки в норе. Безучастная, безразличная. Привычная ко всему. А это действительно ужасно!
Тогда и райский сад становится адом.
Ведь ад – это совсем не то место, где мучают и поджаривают на сковородке.
Ад – это такое состояние бесчувственной души, когда всё вокруг растворилось, улетучилось, стало будто бы невидимым.
Как говорил учитель Диван-биби, чувства внешние угождают телу, а чувства внутренние возносят в вечность.
Телу-то, конечно, угодить проще. А вот вознестись да ещё в вечность – очень мудрено!
Увы и ах! – увяли и засохли чувства Шухлика. Иначе говоря, отупели.
По привычке он просыпался, смотрел и дышал. Изредка ходил и часто ел – по привычке. Его давно ничего не трогало и не беспокоило.
Какая там мама? Какие там друзья? Какая Ок-Тава? Он позабыл обо всём на свете.
Словно тучный дождевой червь. Даже рыжая шкура побурела под цвет земли.
К счастью, чувства, как всякое садовое растение, не только умирают, но и возрождаются – побеждают привычку. Хотя это непростое дело. Иногда требуется настоящее чудо, чтобы чувства очнулись. А привычка – коварная особа. Вместе с чувствами губит и чудеса.
Он заворочался, ощутив вдруг, как отлетает сонная нега и нарождается невнятное беспокойство, словно чего-то не хватает. Правда, трудно разобраться, чего именно.
От сытой и довольной жизни очень быстро наступает отупение. Иногда быстрее, чем солнце уходит за край земли.
А если благополучие длится бесконечно, от него можно так затосковать – хуже, чем от горькой беды. Если кажется, что всего достиг, всего добился и некуда стремиться, то хоть ложись и помирай или вой с тоски.
Даже не знаешь, чего ещё пожелать. И это так мучительно!
Шухлик уже привык, что всё исполняется само собой, без всяких усилий.
Хочешь золотой шатёр – пожалуйста! Вот тебе и пуховые подушки, и пожилой орангутанг с опахалом из страусиных перьев!
Вообще-то сквернее привычки нет ничего на этом свете! Привычка, как смерть. Она, эта привычка, притупляет и убивает чувства. Не все, конечно.
Есть чувства внешние и чувства внутренние, то есть душевные.
Пять внешних чувств – глаза, уши, нос, язык, да и вся кожа – рассказывают душе об окружающем мире.
Душа раздумывает, осознаёт, где, к примеру, добро, где зло, где радость, а где горе, и выращивает целый сад внутренних чувств. Их множество, и они такие разные, что не перечесть. Вот их-то и губит привычка. Она, как прожорливая гусеница, всё поедает – любовь и ненависть, жалость и сострадание, стыд и раскаяние.
Не остаётся ни удивления, ни сожаления, ни восторга. Никаких порывов и страстей.
Увядает сад чувств. И в душе – болото. В лучшем случае – чертополох, лопухи, сныть, крапива да медвежье ухо. Словом, сорняки.
Если честно, без душевных чувств ты глух, слеп и нем. И, хочется добавить, глуп.
Что-то вроде дождевого червяка. Ползёшь куда-то, набивая брюхо. Вот и вся жизнь!
Хотя для кого-то, возможно, и такая хороша.
Душа засыпает, как сурок дядюшка Амаки в норе. Безучастная, безразличная. Привычная ко всему. А это действительно ужасно!
Тогда и райский сад становится адом.
Ведь ад – это совсем не то место, где мучают и поджаривают на сковородке.
Ад – это такое состояние бесчувственной души, когда всё вокруг растворилось, улетучилось, стало будто бы невидимым.
Как говорил учитель Диван-биби, чувства внешние угождают телу, а чувства внутренние возносят в вечность.
Телу-то, конечно, угодить проще. А вот вознестись да ещё в вечность – очень мудрено!
Увы и ах! – увяли и засохли чувства Шухлика. Иначе говоря, отупели.
По привычке он просыпался, смотрел и дышал. Изредка ходил и часто ел – по привычке. Его давно ничего не трогало и не беспокоило.
Какая там мама? Какие там друзья? Какая Ок-Тава? Он позабыл обо всём на свете.
Словно тучный дождевой червь. Даже рыжая шкура побурела под цвет земли.
К счастью, чувства, как всякое садовое растение, не только умирают, но и возрождаются – побеждают привычку. Хотя это непростое дело. Иногда требуется настоящее чудо, чтобы чувства очнулись. А привычка – коварная особа. Вместе с чувствами губит и чудеса.