Митчелл Фрида. Побежденный победитель

   — Присядьте, а то упадете, милая. Я не собираюсь устраивать баталии…
   В этот момент дверь раздвинулась, и в комнату вошла девушка. В руках она держала похожую на вазочку бутылку с японской рисовой водкой сакэ и полотенца в маленьких корзиночках из ивовых прутьев, от которых поднимался пар.
   Алекс тоже сел на пол с удивительной для его массивного тела грацией и пояснил:
   — Протрите пальцы, а потом сверните полотенце и пользуйтесь им как салфеткой.
   Грейс кивнула, чувствуя себя в присутствии юной японки не в своей тарелке из-за незнания местных обычаев, и именно поэтому вдруг проговорила, не успев обдумать сказанное:
   — Так мы будем обедать одни? — Японка с улыбкой опустилась на колени и разлила им сакэ по крошечным стопочкам.
   — Вам это больше улыбается? — тихо спросил Алекс, блеснув глазами.
   — Вероятно. Я так плохо знаю японские нравы. Мне не хотелось бы показаться нетактичной…
   — Какая тут нетактичность, Грейс, — произнес он с симпатией. Она с недоумением взглянула на него, и он добавил: — Но если вам было бы приятнее…
   Он что-то бегло сказал японке, и та, мило улыбаясь, поднялась и удалилась. Это повергло Грейс в еще большую панику. Она пожалела о своих необдуманных словах. Теперь они оказались в еще более интимной обстановке. Уж не думает ли он?.. Она посмотрела на него. Он наливал ей сакэ. Пятнадцатиградусный напиток напоминал сухое шерри. Да нет, ничего он не думает, успокоила на себя. Она не давала ему повода… Скорее, напротив. Она для него не более привлекательна, чем деревянная колода.
   — Итак… — Алекс снял пиджак, расслабил узел галстука и расстегнул три верхние пуговки на рубашке. Его действия отнюдь не способствовали ее спокойствию, что она не могла не признать, выпив для храбрости еще стопочку сакэ. — На чем мы остановились? Ах да, вы говорили, что трудно представить, чтобы у меня были скрытые мотивы для нашего маленького отдохновения от суетной беготни.
   Он развлекался. Грейс начинала злиться. Злиться на него за то, что он поставил ее в такое дурацкое положение, за это мужское самомнение и уверенность, что все у него под контролем, но больше всего на себя за то, что, сколько она ни боролась с собой, все напрасно. Она не могла преодолеть тяготения к этому человеку. Это было глупо. Все в нем — и его нравственные понятия, и его жизненная позиция, и отношение к женщинам — было ей глубоко чуждо, но физически… Физически…
   Адреналин вместе с сакэ растекался по крови, не давая голосу звучать разумно и сдержанно, как она хотела бы.
   — Поскольку вы мой босс, — пробормотала она с наивным видом, — то, естественно, знаете, что я на вас могу смотреть только как на делового партнера. Ведь это и есть залог успешной работы, не так ли? — Он слушал не двигаясь, но она чувствовала, что его спокойствие становится опасным. Она попыталась выдавить дружескую улыбку. — К тому же вы опытный светский человек, в отличие от меня вы всюду успели побывать, многое повидать, и ваш мир и мой мир не пересекаются. У нас нет ничего общего, абсолютно ничего, кроме общей работы. И я никогда не войду в ваш мир, жизнь большого города мне чужда. Я живу в мире грез и далека от вашей реальности, — мягко закончила она.
   Он долго не отвечал, и пауза затянулась. Наконец он с глубоким вздохом проговорил:
   — Спокойно. — Это было сказано далеко не мирным тоном. В голосе его послышались стальные нотки.
   Боишься жара, не суйся на кухню, говаривала ее мать. Сейчас эти слова как никогда уместны. Может, в его глазах она и деревенщина, с горечью подумала Грейс, вспоминая их вчерашний разговор, но у нее своя голова на плечах и ей чужого ума не надо. Какое он имеет право смеяться над ней и обращаться с ней как с комнатной собачкой? А это именно так. И она не собирается мириться с этим!
   — Еще сакэ? — Он налил, и Грейс выпила залпом, забыв, что после ланча прошло много времени.
   Вскоре принесли еду. Она была великолепна. Нарезанные мелкими, кусочками продукты моря в тесте, обжаренные в кипящем масле, таяли во рту; суп с овощами, который надо было пить прямо из пиалы, а овощи отправлять в рот палочками, был удивительно ароматным, а про рис и всевозможные закуски и прочие блюда и говорить нечего — настоящий пир.
   Алекс научил ее есть похлебку с лапшой, причмокивая и всасывая лапшу, а — рис, поднеся чашку к самым губам и помогая себе палочками, орудовать которыми оказалось не так уж сложно. Он же заставил ее понять прелесть и пользу от глотка сакэ в процессе еды.
   Они уже приканчивали вторую бутылочку сакэ, когда Грейс почувствовала, что пребывает на седьмом небе и блаженство обволакивает ее как теплое одеяло. Все мелкие обиды, раздражение и мрачные воспоминания последних двенадцати месяцев куда-то улетучились.
   Алекс придвинулся совсем близко, и она касалась плечом его плеча, но отодвинуться не позволяло чувство приличия. Да-да, чувство приличия… Интересно, какой тип женщины ему больше нравится? Она лениво наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы, допивая не весть какую по счету стопку сакэ. Холодные расчетливые блондинки? Хищные страстные брюнетки? Переменчивые пламенные рыжие? Все скопом, мрачно решила она.
   Барбара рассказывала ей, что у него уйма подруг — им несть числа, — но что дольше нескольких месяцев никто из них не удерживается и все они знают свой срок.
   — Он обращается с ними хорошо, ужасно балует, — говорила Барбара неодобрительно, — а потом, в самый разгар романа, машет им ручкой, расставаясь с ними со всей щедростью и благожелательностью. Таков Алекс.
   — А они не возражают? — спросила ее Грейс с удивлением.
   — Видишь ли, свой свояка видит издалека, — спокойно ответила Барбара. — Он против слишком бурных чувств и прочего. И его женщины того же поля ягоды. Уж таков его образ жизни. Брать от нее много и много вкалывать. Всю свою страсть он вкладывает в «Конквист оперейшнс», а когда хочет расслабиться, то ищет развлечений, но так, чтобы все шло без сучка и задоринки. Уж какой есть. Это же Алекс. Он сразу дает понять, что ему надо и насколько.
   Барбара тогда сменила тему, словно пожалев, что наболтала лишнего, но Грейс показалось, что она чего-то не договорила. А после ночного разговора с Алексом она поняла, что многое здесь завязано на этой «катастрофической ошибке», о которой он говорил и которая продолжает оказывать на него свое роковое воздействие. Но что же произошло? Мысль об этом не давала ей покоя весь день. Неужели он повинен в чьей-то гибели? Может ли такое быть?
   — Это был настоящий пир, — нарушила тишину Грейс, решив, что молчание становится опасным.
   Алекс вытянулся около нее, всем своим видом выказывая довольство и отдавшись блаженному ничегонеделанию.
   — Каково? — лениво протянул он, поворачиваясь к ней и глядя ей в глаза. — Редкостное наслаждение…
   — Что это за звуки? — спросила Грейс, прислушиваясь к заунывной мелодии, проникавшей в комнату с улицы. Эти звуки были словно из другого мира, в них чувствовалось что-то волшебное, они удивительно гармонировали с их разнеженным состоянием. — Я такого никогда не слыхала.
   — Это уличный торговец лапшой, — объяснил Алекс. — Так он извещает о себе. Играет на флейте. Очень меланхолическая мелодия, но она всем известна.
   Говоря это, Алекс изменил позу, чем несколько обеспокоил Грейс, и, чтобы сохранить хоть какое-то пространство между ним и собой, она выпрямилась, но при этом у нее выпала заколка, удерживавшая волосы на затылке. Они рассыпались по плечам, и Грейс нагнулась, чтобы подобрать заколку.
   — Не надо, — сказал Алекс, взяв ее за руку. — Пусть будет так. — Грейс сжалась и сидела, затаив дыхание, пока он снова не откинулся назад. — Я все шесть недель думал, как вы выглядите с распушенными волосами, и наконец увидел. Преступно прятать такую красоту.
   — На работе я предпочитаю быть подтянутой и скромной, — возразила Грейс. — Длинные волосы, согласитесь, отвлекают.
   — Но сейчас-то мы не на работе.
   Она почувствовала, как что-то изменилось за последние минуты, и у нее по спине пробежал холодок.
   Она поняла, что сейчас он ее поцелует, и поняла, что было бы верхом глупости позволить ему сделать это. Но когда он потянулся к ней, пристально глядя в глаза своими кошачьими янтарными глазами, она не пошевелилась.
   Он сначала легко прикоснулся к ее губам, не делая никаких резких движений. Она не сомневалась, что целоваться он умеет. Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять это по его движениям и взглядам и по всей пластике, но тем не менее ничего подобного она не ожидала. Даже не касаясь ее руками, он вызвал в ней такую бурю ощущений, что у нее затрепетала каждая клеточка.
   Так вот что испытывают его женщины, пронеслось у нее в голове. Но как, однажды испытав любовь Алекса Конквиста, они могут быть счастливы с другими мужчинами?
   И тогда, закрыв глаза, она перестала думать о чем бы то ни было и отдалась наслаждению, которое доставлял ей его поцелуй. Когда он прижал ее к себе, ей даже не пришло в голову попытаться отстраниться; она вся таяла и горела, когда его губы двинулись к ее шее и ниже.
   — Так красиво… — бормотал он между поцелуями. — У тебя кожа совсем прозрачная, ты это знаешь? Более нежной мне не доводилось встречать, а волосы… чистый шелк…
   Грейс потеряла всякое представление о времени, как, впрочем, и последние остатки свойственного ей благоразумия. Она пребывала в другом пространстве, другом измерении, в котором прикосновение, вкус и запах были необычайно интенсивны и единственной реальностью были губы и руки и то, что они делали.
   Он снова поцеловал ее в губы. На этот раз страстно, крепко, властно, по-мужски, раздвигая их своими губами. Вместе с тем он прекрасно владел собой, хотя она чувствовала мощное биение его сердца на своей груди, и не убыстрял событий. И это было восхитительно. Ей хотелось, чтобы так продолжалось вечно.
   Она обняла его за плечи, а он языком касался ее нёба, отчего она уже не могла сдержать дрожь и чувствовала себя полностью в его власти. Его чуткие руки пробегали по ее телу и пробуждали в нем все новые и новые ощущения. У нее вырывались сдавленные стоны. Она даже представить себе не могла, что может испытывать нечто подобное.
   В какой момент она почувствовала, что он больше не ласкает ее, Грейс с точностью не могла бы сказать. Она лишь слышала собственные вскрики, доказывающие, насколько она отдалась его поцелуям.
   — Простите, Грейс, я не должен был так поступать.
   До нее не сразу дошло, что он говорит, что он действительно остановился. Когда же она резко отшатнулась, Алекс не удерживал ее.
   Взгляни она на него в этот момент, она бы увидела, что он тоже смущен, заметила бы тень, пробежавшую по его лицу, и это сгладило бы ее собственное смущение. Но она поправляла свою одежду, а когда наконец посмотрела на него, он уже был, как обычно, холоден и сдержан.
   — Я не должен был так поступать, даже сила воздействия этого места не может быть оправданием, — проговорил он.
   Как ей вести себя теперь? Она готова была сквозь землю провалиться, сгореть со стыда, наброситься на него и обругать всеми последними словами, которые только знала, закричать, как он ей отвратителен. Но какой в этом смысл? Будет только хуже. Ведь, если разобраться, ничего не произошло. Он наклонился к ней, поцеловал, а она ответила, из-за чего все и зашло так далеко. Она сама виновата. Надо было позволить его губам прикоснуться к ней, а потом отстраниться с легким смехом, и все разрешилось бы само собой. Он же сам говорил, что секретарша не должна питать к нему какие-нибудь романтические чувства; он сам поставил все точки над «i». Он же умудренный в житейских делах человек: поцелуй для таких людей ровным счетом ничего не значит, а она чуть не съела его.
   Она призвала на помощь все свои силы и попыталась улыбнуться. И это при всей вымученности улыбки было самым правильным.
   — Воздействие места и сакэ, — поддакнула она со всей возможной легкостью. — Это, что ни говори, действует, верно? — Она в жизни не чувствовала себя более трезвой. — Я бы не притронулась к сакэ, если бы знала, что это за напиток, — добавила она, выдавив еще одну улыбку.
   — Оно обманчиво, — согласился он, и она готова была убить его за ту легкость, с которой он владел собой. Это ж уму непостижимо! Она, несчастная мышка, совсем разомлела, и в голове у нее каша, а кот, знай себе, облизывается и мурлычет, как ни в чем не бывало. Как можно быть такой непроходимой дурой?!
   Они посидели еще минут двадцать, что было несносной пыткой, во всяком случае для Грейс. Она даже не пыталась восстановить прическу. Руки у нее так дрожали, что это было бы жуткое зрелище, а унижениями она и без того по горло сыта. А обслуживающая их девушка если что и поняла, то вида не показала.
   На обратном пути Алекс как ни в чем не бывало что-то рассказывал. Грейс из последних сил пыталась поддерживать разговор, что давалось ей с трудом. Каждая клеточка ее тела помнила о его объятиях, о его губах, о запахе — тонкой смеси крема для бритья и его тела.
   Она знала, что поцелуй для него ничего не значит, что он спокойно все прекратил, как только увидел, как это действует на нее. Он сразу же выкинул эту блажь из головы. Алекс Конквист не тратит время на пустяки, с горечью говорила она себе, пока такси везло их сквозь радужное сияние ночного Токио с его десятью тысячами ресторанов и баров.
   Что за хладнокровное, бесчувственное чудовище! Она искоса бросила на него взгляд. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, подтянутый и спокойный. Она пыталась представить себе женщину, которая могла бы быть с ним. Вероятно, такая же бесчувственная ледышка, как и он сам. Слава Богу, он остановился, пока не поздно. Подумаешь, поцеловались! И всех дел-то! Нет худа без добра. Теперь она знает, что это за человек. Она даже рада тому, что произошло. Да, рада.
   Она продолжала укорять себя и его и лгать себе до последнего момента, когда они наконец расстались у ее двери, пожелав друг другу спокойной ночи.
   Грейс минут десять сидела на кровати, не раздеваясь и вспоминая каждое слово, каждый взгляд, каждую ласку. Наконец она со вздохом откинулась на подушку. Что за история?! Это ж надо! Он ведь возбудился не на шутку. От воспоминания о прижавшейся к ней напрягшейся мужской плоти ее бросило в жар. Хотя какой мужчина устоял бы, когда ему подносят себя на блюдечке?
   Ну уж это слишком. Такого не было. Или?..
   Нет. Грейс кивнула сама себе, поднимаясь с кровати. И хотя он, вероятно, был удивлен ее реакцией, человек с его опытом должен был остановиться раньше и не заходить так далеко. Так что это не только ее вина. На этот раз она кивнула еще более решительно.
   Она прошла в ванную, сбрасывая по дороге одежду, и пустила воду. Она пролежала в ванной, пока вода совсем не остыла. Затем помыла волосы и облачилась в свой банный халат.
   Сегодня ей преподали урок, который она не забудет. Она смотрела на себя в зеркало. Что было, то было. Пусть ей это послужит наукой. Никогда, никогда больше она не позволит Алексу целовать себя, да и он сам не такой дурак и больше не рискнет. Но она должна намотать это на ус. А потом все забудется, и она станет воспринимать всю эту историю как еще одну нить в гобелене своей жизни.
   Она опустила веки, затем подняла их и увидела всю смехотворность своей декларации в глядящих на нее из зеркала нефритовых глазах. Забудется? Легко сказать. Этот поцелуй и вся буря чувств, им вызванная, — одно из самых ярких переживаний в ее жизни, а он прервал его, будто для него это все равно что высморкаться! И угораздило же ее стать его секретаршей. Слезы навернулись у нее на глаза, и она моргнула несколько раз, чтобы не расплакаться. И все равно, нет худа без добра. Она еще ему покажет.

5

   Грейс спустилась вниз к завтраку после тщательной косметической процедуры, призванной скрыть разрушительные последствия бессонной ночи. Она провалялась без сна до трех, а потом прекратила всякие попытки заснуть, решив, что, вместо тысячи терзаний по поводу происшествия с Алексом, лучше заняться делом. Она суммировала все заметки в своем блокноте, проанализировала все данные и цифры, которые они обсудили с господином Сугимото и другими партнерами, и составила пару отчетов, которые могли пригодиться Алексу в самом ближайшем будущем. В шесть Грейс приняла душ и легла на часок, чтобы отдохнуть хоть немного, а в семь поднялась и стала одеваться. Она тщательно разложила всю привезенную одежду, за исключением черного соблазнительного платья, и перебирала вещи до тех пор, пока голова не пошла кругом и она перестала понимать что к чему.
   Ей хотелось выглядеть холодной и элегантной, самоуверенной и компетентной. Но и женственной. Женственной и привлекательной. И уж конечно не жаждущей внимания мужчин, а если точнее, мужчины, Алекса Конквиста. А по ее реакции на его поцелуй он мог подумать о ней такое.
   Она вертелась перед зеркалом, глубоко вздыхала и бросала взгляды на груду тряпья на кровати. Но это же смешно! Она сгребла все и поспешно засунула в гардероб. В результате она надела простую серую юбку и белую блузку, белые туфли на высоких каблуках и белые сережки в форме цветков ромашки. Секретарша до кончиков ногтей. Лучше не бывает.
   Тщательно наложив тени, она скрыла следы бессонной ночи, затем собрала волосы в плотный узел на затылке, отмахнувшись от воспоминаний о вчерашнем замечании Алекса.
   Она готова. Часы показывали двадцать минут девятого. У нее в запасе еще десять минут. Может, выйти и ждать Алекса на месте? Он, конечно, постучит в дверь по дороге в ресторан, так не лучше ли встретить его в людном помещении, а не в пустынном коридоре? Она кивнула сама себе, и сердце у нее гулко забилось. Правильно, именно так следует поступить. Взяв сумочку, она вышла из номера, с облегчением убедившись, что в коридоре никого нет.
   Грейс сидела за столом в зале ресторана, попивая апельсиновый сок, когда минут через пять на пороге показался Алекс.
   Она спокойно взглянула на него, подняла руку в знак приветствия и сама порадовалась своему ровному секретарскому голосу:
   — Доброе утро, Алекс. Как спали?
   — Хорошо, спасибо.
   Выглядит он как всегда отлично. С него все как с гуся вода. Загорелое улыбающееся лицо, одет с иголочки, весь спокойствие и подтянутость. Она ненавидит его. Да, да, ненавидит.
   — Замечательно, — выдавила она еще более яркую улыбку.
   — А вы? — спросил он небрежно, когда к ним подошел официант.
   — Лучше некуда, — бросила она. Официант принял заказ, и Грейс показала на папку, лежащую на столе.
   — Я решила, что хорошо было бы подбить кое-какие цифры, и вот перед завтраком кое-что набросала. — Она не покривила душой. Разве три часа утра это не перед завтраком? — Вот. — Она протянула ему два отчета, а сама стала разливать кофе, радуясь возможности чем-то занять руки и незаметно следить за выражением лица Алекса.
   — Великолепно, — лучезарно улыбнулся он. заглянув в колонки цифр.
   Разумеется, великолепно, ты, неблагодарная бесчувственная свинья!
   Эта мысль преследовала ее весь день, и, когда они вернулись в отель к обеду, она была совершенно вымотана.
   Это, однако, не помешало ей отнестись к обеду со всей серьезностью, как к предстоящим военным маневрам, что было недалеко от истины, и, после того как она приняла душ и переоделась, она отправилась с Алексом в ресторан во всеоружии, сияя как цветок.
   К тому моменту, когда Алекс отвел ее в номер, она уже десять изматывающих часов работала на автопилоте плюс не менее изматывающая пара часов за столом с Алексом в ресторане. Это гарантировало, что ночью она будет спать без задних ног.
   Так и шло все оставшиеся дни. Грейс старалась быть идеальной рабочей машиной, а Алекс вел себя с обычной отчужденностью и сдержанностью. О вечере в риокане он не вспоминал, а Грейс предпочла бы сгореть заживо, нежели первой заговорить об этом.
   В общем, жаловаться было не на что. Алекс, этот требовательный настойчивый деспот, не знающий удержу в работе, был в течение дня вполне терпим, но вечера… Вечера — дело другое. По вечерам он вел себя как замечательный сотрапезник и собеседник, и ей приходилось вести себя соответственно, чтобы поддерживать компанию, но потом, оставаясь наедине у себя комнате, она долго не могла освободиться от его сексуальных чар. Это было так ужасно…
   Он вел себя в высшей степени корректно. Вообще-то он обращался с ней так, как обращался бы с любой женщиной от семи до семидесяти лет, которая в силу обстоятельств оказалась в его обществе. Он был очарователен, предупредителен, мил и привлекателен, и с каждым вечером она все больше попадала в его сети. И каждый раз терзалась угрызениями совести. Так что к утру последнего дня их пребывания в Японии Грейс фактически была поставлена на колени. Прощаясь с господином Сугимото, она без конца улыбалась, так что все мышцы лица у нее болели, и все говорила к месту. Видно было, что господину Сугимото она нравится, однако она была приятно поражена, когда этот крутой японский бизнесмен, помимо цветов, вручил ей небольшой подарок.
   — Вы здесь всех очаровали, — заметил он на прощание.
   Когда они ехали в аэропорт, она сообщила Алексу об этом.
   — Откройте, — проговорил он, жестом показывая на пакет в обертке у нее на коленях.
   — Ах какая прелесть! — воскликнула она, вынимая из коробочки серебряную фигурку Хачико, собачки из той истории. В коробочке лежала записка со словами: «Верность всегда заслуживает награды».
   Грейс не сразу решила, радоваться ей или обижаться, что ее сравнивают с четвероногой сукой, но решила предпочесть первое, о чем и сказала Алексу:
   — Ну не прелесть ли?
   — Следует мне понимать это как намек и на меня? — сухо спросил он.
   — С какой стати? — бросила Грейс. В такси было мало места, и его близость действовала на нее как обычно.
   — Думаете? — Он сумрачно посмотрел на нее и немного странным голосом произнес: — А вы сами, Грейс, как относитесь к этому возвышенному чувству?
   — К тому, что верность всегда заслуживает награды? — переспросила она. — В совершенном мире, конечно, да, но в нашем мире так едва ли бывает, правда ведь?
   — Кто же спорит, — сказал он несколько резко, словно его это задело за живое. Заметив некоторое замешательство на ее лице, Алекс сделал над собой явное усилие и с иронией проговорил: — Простите, но когда-то я кое-кого обидел и знаю по собственному опыту, что не всегда есть время исправить содеянное. Вот и все.
   — Понятно, — пробормотала Грейс, хотя ничего не могла понять, глядя на его лицо, и сердце у нее забилось. Глаза у него опять потемнели, и в них мелькнуло то же выражение, что видела она тем вечером, когда он рассказывал ей о молодой женщине, которую он погубил. — Все мы совершаем ошибки. — Как банально! — с досадой подумала она, но ничего лучше придумать не могла.
   — Хватит об этом.
   — Простите, Алекс, за дерзость, но вы сами начали, и будет лучше, если это скажу вам я. Обычно с вами говорить не так-то легко. — Это было мягко сказано. Говорить с ним порой просто опасно.
   — Да что вы? — Алекс повернулся к ней, и она не без удовольствия увидела, что он задет. Он привык к тому, что женщины безоговорочно принимают каждое его слово, и к возражениям не готов. Женщины не критикуют великого Алекса Конквиста, они падают к его ногам в немом обожании.
   Он невольно подтвердил это, бросив:
   — Вы первая, от кого я это слышу.
   — Возможно, я первая, кто это сказал, — заметила Грейс невинным тоном, который дался ей легко, поскольку она почувствовала, что умудрилась смутить его, а это немалое воздаяние за все страдания последних вечеров, когда она полностью подпадала под его обаяние и ничего не могла с собой поделать, искренне находя его самым привлекательным мужчиной на свете.
   Он нахмурился, сжал губы и сверкнул своими золотистыми глазами. Вид у него от этого стал еще более ошеломляющим, и Грейс почувствовала, как у нее колотится сердце.
   — Послушайте… — Он запнулся, а потом произнес мальчишеским тоном, отчего она совсем растаяла. — Вы правда думаете, что со мной трудно говорить? Уверен, что Барби так не думала. Мы с ней привыкли говорить практически обо всем.
   При чем тут Барбара? Грейс передернула плечами, не в силах говорить. Где это слыхано, чтобы один человек соединял в себе крутого, сильного, не знающего жалости мачо и очаровательного мальчишку, перед которым трудно устоять? И, главное, какой же дурой надо было быть, чтобы согласиться работать с таким типом?
   Он некоторое время рассматривал ее в упор, потом лицо его разгладилось, и он сказал:
   — Человек, о котором я говорил, это моя невеста. Мне наговорили про нее, что у нее роман с другим. Она уверяла меня, что это не так, но я ей не поверил. Я порвал с ней, устроив скандал, и тут же стал демонстративно ухаживать за ее сестрой, которая всегда давала понять, что неравнодушна ко мне. Чтобы спасти репутацию, так сказать.
   Грейс взглянула на него обескураженно, затем взяла себя в руки и спросила:
   — И эта сестра?..
   — Это она все подстроила, — хмуро кивнул Алекс.
   — А как… как вы узнали?
   — Через пару недель после нашего разрыва моя невеста врезалась на машине в каменную стену, — с горечью ответил Алекс, сжав челюсть. — Полиция сказала, что это несчастный случай: крутой поворот на пустынной сельской дороге с каменным амбаром в самом неподходящем месте. Но Элен вдруг заявила, что это не так, и в порыве угрызений совести, столь же поверхностных, как и она сама, во всем мне призналась. Уже через несколько дней она убедила себя, что это действительно несчастный случай и Лили не покончила с собой, и даже попыталась отречься от всего сказанного.