В конце IV века епископ Константинопольский Нектарий отменил должность пресвитера-духовника в Константинополе. Причину отмены этой должности Сократ увязывает со следующей историей. Некая женщина покаялась перед епископом в том, что согрешила с диаконом. Диакон был отлучен от Церкви, но в народе произошло волнение: «негодовали не только на самое преступление, но и на то, что оно навлекло на церковь поношение и обиду». Тогда один священник, Евдемон, родом из Александрии, подал Нектарию совет «отменить пресвитера-духовника и позволить каждому приступать к таинству по суду собственной его совести; ибо только этим способом можно соблюсти церковь от поношения»[27]. Созомен добавляет:
   Нектарий лишил виновного степени диаконской и, когда некоторые посоветовали ему дозволить каждому, внимая голосу своей совести и водясь собственным дерзновением, приобщаться святых Тайн, отменил должность пресвитера для кающихся. С того времени так и осталось, ибо древность с ее благочинием и строгостью тогда начала уже, думаю, мало-помалу перерождаться в безразличный и небрежный образ жизни; а прежде, кажется, было меньше грехов – частично по стыдливости тех, которые сами объявляли свои грехи, а частично по строгости поставленных над этим судей[28].
   Отметим, что оба историка упоминают об исповедании грехов в связи с Таинством Евхаристии. По их словам, упразднение должности пресвитера-духовника сделало исповедание грехов перед причащением необязательным, и верующие стали приступать к причастию, руководствуясь «судом собственной совести». Должность была учреждена не для регулярной исповеди, а для возвращения к Церкви отпавших от нее через отречение от Христа либо через другие тяжкие грехи. Именно эти грехи закрывали путь к причащению, и именно они нуждались в отпущении и епитимии со стороны духовника.
   Почему разглашение женщиной своей связи с диаконом привело к упразднению должности пресвитера-духовника и какая связь между двумя этими событиями, не совсем ясно. Возможно, что пресвитер-духовник должен был донести епископу о случившемся и не донес, либо, наоборот, пресвитер разгласил тайну исповеди, чем вызвал соблазн в народе. Кажется, впрочем, что понятие о тайне исповеди – более позднего происхождения. По крайней мере, в III веке это понятие еще не было четко оформившимся, о чем свидетельствует, в частности, Ориген:
   Смотри, как Божественное Писание поучает нас, что не должно таить грех внутри… Только будь осмотрительнее, кому ты должен исповедать свой грех. Отыщи прежде врача, которому ты мог бы открыть причину недуга и который умел бы быть слабым со слабым, плакать с плачущим, который умел бы сострадать и сочувствовать. И если он скажет что-либо и посоветует, то так делай и исполняй. Если он найдет и усмотрит, что недуг твой такой, который должен быть объявлен и исцелен в собрании всей Церкви и что это может послужить к назиданию других и к более успешному твоему врачеванию, то надо исполнить это по должном размышлении и поступить по совету врача[29].
   Из этого свидетельства следует, что пресвитер мог объявить публично даже те грехи, которые были названы ему на исповеди.
   Означают ли вышеприведенные свидетельства Сократа и Созомена, что до упразднения должности пресвитера-духовника исповедание грехов перед священником было непременным условием причащения? Автор исследования о происхождении Таинства исповеди А. Алмазов считает, что «по воззрению древней (II–III вв.) Церкви требовалось, если не перед каждым причащением, то вообще возможно частая исповедь». Такая исповедь, по его мнению, была частной, или тайной. Своим объектом она имела «грехи только незначительные, неизбежные в будничной жизни человека, в силу несовершенства его духовной природы»[30].
   Здесь, как думается, историк невольно проецирует значительно более позднюю ситуацию на церковную практику II–III веков. Имеющиеся источники не дают достаточных оснований для предположения, что в этот период обязательная исповедь должна была предшествовать причащению. В ранней Церкви причащение происходило за каждой Евхаристией. Сведений же о том, чтобы перед каждой Евхаристией требовалась исповедь, у нас нет, и мы не знаем, как часто исповедовались христиане в ту эпоху.
   Нам известно лишь, что формы исповедания грехов в древней Церкви были различными. Во-первых, как уже говорилось, общее исповедание грехов в форме молитвы, читаемой священником, предваряло Евхаристию. В данном случае речь идет именно о молитве, а не об исповеди в смысле откровения грехов. Во-вторых, существовала исповедь перед епископом или перед пресвитером-духовником – вероятно, публичная, в присутствии членов общины. К такой исповеди прибегали христиане, отрекшиеся от Христа или допустившие тяжкие грехи. В-третьих, существовала исповедь тайная, когда кающийся встречался со священником один на один, открывал ему свои грехи и получал разрешение от грехов. В-четвертых, наконец, существовал обычай, по которому один грешник представал перед судом нескольких пресвитеров (или епископа, сидящего в окружении пресвитеров).
   На этот обычай, очевидно, намекает автор беседы «О самарянке», приписываемой
   Иоанну Златоусту: «Тот кто стыдится открыть раны человеку, а не стыдится грешить перед очами Божиими, и затем не желает ни сознаться в своих грехах, ни покаяться, будет посрамлен в тот день не перед одним и не перед двумя, а перед всей вселенной»[31]. В другом месте, однако, Златоуст говорит:
   Почему, скажи мне, ты стыдишься и стесняешься сказать грехи свои? Разве ты говоришь человеку, который станет упрекать тебя? Разве исповедуешься перед равным тебе рабом, который разгласит их? Владыке, промыслителю, человеколюбцу, врачу ты показываешь рану… «Я не заставляю тебя, – говорит Он, – выступать как бы на театральную сцену, в присутствии многих свидетелей. Мне одному расскажи свои тайные грехи, чтобы я излечил рану и избавил тебя от болезни»[32].
   Таким образом, признавая наличие публичной исповеди, Златоуст указывает на возможность тайной исповеди и рекомендует кающемуся воспользоваться такой возможностью.
   Какие грехи подлежали публичному, какие тайному покаянию? Согласно одному из правил, приписываемых блаженному Иерониму, публичному покаянию подлежат те грехи, которые относятся к общественным правилам и подают плохой пример для других; иные грехи подлежат тайному покаянию – перед одним священником[33]. К числу последних принадлежат, в частности, грехи мысленные. Тертуллиан говорит: «Не только преступные деяния, но и преступные помыслы должны быть предметом раскаяния»[34]. Киприан Карфагенский также призывает к исповеданию мысленных грехов:
   И по вере более и по страху лучше те, которые не совершили никакого серьезного преступления, а только лишь помыслили о нем, исповедают однако же это с сокрушением и в простоте перед иереями Божиими, раскрывают совесть свою, полагают перед ними бремя души своей, ищут спасительного врачевства даже для малых и неопасных ран… Прошу вас, возлюбленнейшие братья, да исповедуем каждый свой грех, доколе согрешивший находится еще в этой жизни, когда исповедь его может быть принята, когда удовлетворение и отпущение, совершаемое священниками, угодно пред Господом[35].
   Можно ли говорить о существовании в древней Церкви – в период с I по VI век – исповеди как Таинства в том же смысле, в каком мы говорим о существовании в этот период таинств Крещения и Евхаристии? Думается, что нет. Во-первых, покаянная дисциплина предусматривала разнообразные формы, которые вряд ли возможно свести к понятию одного Таинства. Во-вторых, нам неизвестно, существовало ли до VI века какое-либо чинопоследование исповеди, какой-нибудь ее установленный порядок, включающий чтение определенных молитв. В-треть-их, исповедание грехов перед священником воспринималось лишь как один из способов отпущения грехов, но далеко не единственный[36]. В-четвертых, наконец, ни один богословский трактат этого периода, посвященный Церкви и Таинствам (включая «О церковной иерархии» Дионисия Арегопагита» и «Мистагогию» Максима Исповедника), не упоминает исповедь в качестве отдельного Таинства или обряда.
   Тем не менее несомненным фактом является повсеместное существование в описываемый период различных форм исповеди с участием епископа, пресвитера или группы клириков. Эпоху ранней Церкви и эпоху Вселенских Соборов можно признать временем постепенного формирования представления об исповеди как церковном таинстве. Это представление закрепляется с появлением устава совершения исповеди, включающего определенные молитвы и священнодействия.

Чинопоследование исповеди

   Составление устава совершения Таинства исповеди приписывается в греческих и славянских рукописях патриарху Константинопольскому Иоанну Постнику (†595). Вопрос о степени реального участия этого патриарха в составлении устава остается открытым: возможно, что он лишь кодифицировал употреблявшиеся в его время молитвы, составив их в единое чинопоследование[37]. Это чинопоследование продолжало развиваться в течение всего второго тысячелетия. Существуют его полные и сокращенные редакции. Вообще же различных его редакций в греческой и русской рукописных традициях так много, и отдельные редакции столь существенно отличаются одна от другой, что сделать их подробный обзор не представляется возможным.
   Некоторые редакции, в частности, включали чтение псалмов 6, 24 и 50, затем 31, 69 и 101. После псалмов читались покаянные тропари. Затем священник и кающийся делали три поклона, после чего священник обращался к кающемуся со словом увещания. Далее кающийся произносил: «Исповедаю Тебе, Отче, как Господу Творцу неба и земли, все тайное сердца моего». Священник целовал исповедника и клал его руку на свою шею. Затем он спрашивает кающегося, совершил ли тот те или иные грехи. При ответе исповедника на каждый вопрос священник произносил: «Бог да простит тебе». По окончании исповеди священник говорил: «Господь и Бог наш Иисус Христос да простит тебе все, что ты исповедал моему иедостоинству перед лицом Его». Затем священник читал несколько молитв о прощении грехов принесшего покаяние, произносил поучение, и читались отрывки из книги пророка Иезекииля (18:21–28) и из Евангелия от Луки (5:1 – 10). В завершение чина исповеди читалось «Трисвятое по Отче наш» с покаянными тропарями, священник и исповедник совершали вместе сорок поклонов, и произносился отпуст[38].
   Сокращенные изводы того же устава предусматривают чтение псалмов 50 и 69 либо только псалма 69; некоторые вообще опускают псалмы. Количество и состав молитв, входящих в сокращенные изводы, существенно различаются от одной рукописи к другой. Вопросы, задаваемые исповедникам, также бывают более подробными или более краткими[39]. В некоторые чины исповеди входила также ектения, произносившаяся, как правило, в начале чинопоследования[40].
   Некоторые редакции чинопоследования содержат молитвы, чередующиеся с псалмами. Одна из рукописей X века приводит следующий чин. Начальный возглас: «Благословен Бог наш»[41], Трисвятое по Отче наш, «Господи, помилуй» 40 раз. Далее трижды: «Агнче Божий, Сыне Отечь, вземляй грех мира (помилуй нас)». Затем трижды: «Помилуй нас, Боже Спасителю наш». Далее молитвенные возглашения: «Святе святых, Боже, помилуй нас»; «Господи Боже, приими моление наше»; «Пресвятая Владычице Богородице, моли о нас грешных». Подобные же возглашения адресуются поименно всем архангелам и небесным силам, Иоанну Крестителю, пророкам, апостолу Петру и прочим апостолам, мученикам, святителям. Далее следует великая ектения с прошениями о кающемся. Затем тропари «Помилуй нас, Господи, помилуй нас» и шесть молитв, чередующихся с четырьмя псалмами: 6, 102, 69, 99. Из этих шести молитв три – первая, вторая (в сокращенном виде) и шестая – входят в современный чин исповеди. Далее священник «с кротким лицом и тихим голосом» спрашивает кающегося: «Что у тебя, господин брат, во-первых?». Кающийся отвечает: «Исповедаю Тебе, Господи небес, все тайное сердца моего». Затем священник задает вопросы, касающиеся почти исключительно грехов против седьмой заповеди (различных видов прелюбодеяния и блуда). В заключение священник читает три молитвы, в которых испрашивает прощение покаявшемуся грешнику.
   Наибольшим разнообразием характеризуются две части исповедного чина: молитвы, произносимые священником, и вопросы, которые священник задает кающемуся.
   Общее количество молитв, содержащееся во всех известных греческих и славянских рукописях чина исповеди, достигает 40, однако максимальное количество молитв, входивших в одну редакцию чина, было 8 или 9-Из этих молитв некоторые имели ходатайственный характер, некоторые – разрешительный, иные относились только к определенной категории кающихся (например, к женщинам или больным)[42].
   Что же касается вопросов, задаваемым священником на исповеди, то в этом пункте наблюдалось наибольшее разнообразие. Некоторые уставы дают лишь общие указания относительно того, о чем духовник должен спрашивать кающегося, например: «о вере, о святотатстве, о ереси, о богохульстве, о растлении девства». Другие сосредотачиваются почти исключительно на грехах против седьмой заповеди[43]. Наконец, немалое количество исповедных уставов – как греческих, так и русских – содержит подробные перечни грехов, включая различного рода сексуальные извращения, одно перечисление которых шокировало бы современного читателя[44]. Даже в современных печатных требниках редакции чина исповеди могут существенно отличаться одна от другой. В частности, в некоторые издания включается перечисление грехов, в других оно опускается. Списки грехов в разных изданиях существенно отличаются один от другого.
   Современный чин исповеди начинается возгласом «Благословен Бог наш», за которым следует «Трисвятое по Отче наш». Далее, после возгласа, «Приидите, поклонимся» и псалом 50. Затем тропари «Помилуй нас, Господи, помилуй нас», «Господи, помилуй» 40 раз и первая покаянная молитва:
   Боже, Спасителю наш, Иже пророком Твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениих оставление даровавый, и Манассиину в покаяние молитву приемый, Сам и раба Твоего (имя), кающагося, в нихже содела согрешениих, приими обычным Твоим человеколюбием, презираяй ему вся содеянная, оставляяй неправды, и превосходяй беззакония. Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хочу смерти грешника, но яко еже обратитися, и живу быти ему: и яко седмьдесять сед мери цею оставляти грехи. Понеже тако величество Твое безприкладное, и милость Твоя безмерная, аще бо беззакония назриши, кто постоит, яко ты еси Бог кающихся…
   Боже, Спаситель наш, даровавший оставление прегрешений Давиду, покаявшемуся после обличения пророком Нафаном, и принявший молитву покаяния Манассии! Сам прими по свойственному Тебе человеколюбию и раба Твоего (имя), кающегося о содеянных согрешениях, прощая ему все содеянное, отпуская неправды и презирая беззакония. Ведь Ты, Господи, сказал: Не хочу смерти грешника, но чтобы он обратился и жил; и что надо семь раз по семьдесят прощать грехи. Ибо величество Твое без мерно, и милость Твоя бесконечна. Если же будешь замечать беззакония, кто устоит? Ибо Ты Бог кающихся…[45]
   Это одна из наиболее древних молитв, входящая, в частности, в изложенный выше чин исповеди по рукописи X века. По мнению А. Алмазова, «эта молитва относится, несомненно, к глубокой христианской древности». Об этом свидетельствуют «простота ее конструкции, влияние ее на текст других молитв, составлявшихся позднее, обязательное присутствие почти во всех уставах и чинопоследованиях исповеди и, наконец, присутствие ее во всех древнейших Евхологиях». Исследователь датирует составление молитвы временем до VI века[46]. Молитва соткана из упоминаний о ветхозаветных примерах покаяния, библейских аллюзий и отдельных фраз из псалмов. Из ветхозаветных примеров покаяния упомянута история Давида и Нафана, а также молитва царя Манасии.
   Вторая молитва чина также весьма древнего происхождения, так как встречается в ранних уставах исповеди. Кроме того, она встречается в чинопоследовании Литургии апостола Иакова в качестве заключительной[47]. Эта молитва также содержит библейские аллюзии, однако здесь упоминаются эпизоды из Нового Завета:
   Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, пастырю и агнче, вземляй грех мира, иже заимования даровавый двема должникома, и грешнице давый оставление грехов ея, Сам, Владыко, ослаби, остави, прости грехи, беззакония, согрешения вольная и невольная, яже в ведении и не в ведении, яже в преступлении и преслушании бывшая от рабов Твоих сих[48], и аще что, яко человецы плоть носяще и в мире живуще, от диавола прельстишася. Аще же в слове, или в деле, или в ведении, или в неведении, или слово священническое попраша, или под клятвою священническою быша, или под свою анафему падоша, или под клятвою ведошася, сам яко благ и незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи, прощаяй им и свою их анафему, и клятву, по велицей Твоей милости. Ей, Владыко Человеколюбче Господи, услыши нас, молящихся Твоей благости о рабех Твоих сих, и презри яко многомилостив прегрешения их вся, измени их вечныя муки. Ты бо рекл еси, Владыко: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси…
   Господи Иисусе Христе, Сын Бога живого, Пастырь и Агнец, взявший грех мира, простивший долг двух должников и простивший грешнице ее грехи. Ты, Владыко, ослабь, оставь, прости грехи, беззакония, согрешения вольные и невольные, осознанные и неосознанные, совершенные по преступлению и непослушанию этими рабами Твоими. И то, что они совершили как отягощенные бренной плотью, живуще в мире и прельщенные дьяволом, словом или делом, в ведении или неведении, или нарушили священническое слово, или оказались под священнической клятвой, или нарушили свое обещание, или прокляли себя: Ты, благой и кроткий Владыка, благоволи словом разрешить этих рабов Твоих, прощая им по великой Твоей милости и собственные их клятвы и проклятия. Владыка человеколюбивый Господь, услышь нас, молящихся рабах, и прости, как многомилостивый, все их прегрешения, избавь их от вечной муки. Ибо Ты сказал, Владыка: Что свяжете на земле, будет связано на небесах, и что разрешите на земле, будет разрешено на небе…
   Молитва начинается ссылкой на притчу о двух должниках и на прощение, дарованное Христом грешнице (Лк 7:36–50). В молитве упоминаются четыре категории грехов: грехи, беззакония, согрешения и прегрешения. Особый акцент делается на грехи, связанные с клятвой и проклятием. Молитва носит ходатайственный и разрешительный характер (сходная по содержанию молитва читается над гробом умершего в качестве разрешительной).
   Затем священник обращается к кающемуся со словами, в которых подчеркивается, что исповедь кающегося принимает Сам Христос; священник – лишь свидетель. Этот образ очень важен для понимания роли священника в таинстве исповеди: его роль вспомогательная, он лишь присутствует на исповеди в качестве свидетеля, но не ему приносится исповедь, и не он дает отпущение грехов. В молитве используется традиционный образ Церкви как «врачебницы» – больницы, где с помощью священника-врача кающиеся получают исцеление от недугов. Подчеркивается также, что намеренное сокрытие греха усугубляет тяжесть греха:
   Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, не осрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене: но не обинуяся рцы вся, елика соделал еси, да приимеши оставление от Господа нашего Иисуса Христа. Се и икона Его пред нами: аз же точию свидетель есмь, да свидетельствую пред Ним вся, елика речеши мне: аще ли что скрыеши от мене, сугуб грех имаши. Внемли убо: понеже бо пришел еси во врачебницу, да не исцелен отыдеши.
   Вот, чадо, Христос невидимо стоит, принимая твою исповедь. Не стыдись, и не бойся, и не скрой чего-либо от меня; но без сомнения говори все, что сделал, и получишь прощение от Господа нашего Иисуса Христа. Вот и икона Его перед нами, я же – только свидетель, чтобы свидетельствовать перед Ним обо всем, что ты сказал мне. Если же что-нибудь скроешь от меня, будет тебе двойной грех. Поэтому будь внимательным, чтобы, придя в больницу, не уйти неисцеленным.
   После этого начинается беседа кающегося со священником, которая в современной практике может иметь различные формы. Некоторые предпочитают на исповеди обращаться к Богу или начинают исповедь формулировкой «Исповедую Тебе, Господу Богу моему, и тебе, честный отче, вся согрешения моя, вольная и невольная». Иногда в исповеди используется перечень грехов из
   «Исповедания грехов повседневного», входящего в состав вечерних молитв. Некоторые пользуются пособиями для подготовки к исповеди и разного рода вспомогательной литературой, содержащей списки грехов. Достаточно распространенной является форма построения исповеди по десяти заповедям Закона Моисеева: грехи классифицируются в соответствии с этими заповедями. Иногда для той же цели используются Заповеди Блаженства. Некоторые исповедуют сначала грехи против Бога, затем грехи против самого себя, затем грехи против ближних.
   Исповедь может совершаться в форме вопросов священника и ответов кающегося. Эту форму, несмотря на то, что именно ее предписывают древние чины исповеди, вряд ли возможно признать удачной. Она может быть необходимой в некоторых случаях – когда, например, человек пришел на исповедь впервые и не знает, с чего начать, или вообще имеет слабое представление о том, что является грехом, а что нет. В этом случае священник может задать некоторые наводящие вопросы. В других же случаях использование вопросо-ответной формы приводит к тому, что священник должен как будто «догадываться» о грехах, которые мог совершить кающийся, или задавать ему вопросы о грехах, которые тот не совершал.
   Очень распространенной формой исповеди является свободная беседа со священником, в ходе которой кающийся своими словами, без использования каких-либо дополнительных пособий и без наводящих вопросов, рассказывает о совершенных грехах. Священник при этом слушает исповедь молча или в необходимых случаях делает краткий комментарий. Некоторые священники после каждого исповеданного греха говорят «Бог простит».
   Насколько подробной должна быть исповедь? Она не должна превращаться в подробный рассказ об обстоятельствах, при которых был совершен тот или иной грех, поскольку Богу они известны, а священника они интересовать не должны. Предметом исповеди должен быть сам грех, который исповедник называет и в котором раскаивается. Исповедь не должна включать рассказы о грехах других людей, жалобы на их поведение. На исповеди кающийся не должен оправдывать себя в совершенных грехах; напротив, грехи нужно исповедовать в духе самоукорения и самоосуждения.
   Можно ли во время исповеди спрашивать советы духовника? Очевидно, это возможно в заключительной части исповеди или по окончании исповеди. Однако исповедь не должна превращаться в пастырскую беседу: «Важно различать исповедь от духовной беседы, которая может совершаться и вне Таинства, и лучше, если совершается отдельно от него, так как беседа, хотя и о духовных предметах, может рассеять, расхолодить исповедующегося, вовлечь в богословский спор, ослабить остроту покаянного чувства»[49]. Для беседы с прихожанином на духовные или житейские темы священнику следует выделять особое время – после богослужения или отдельно от него.