Моэм Сомерсет. Непокоренная

сказал, что хочет поговорить с ней, и попросил, чтоб она опустила вязанку
на землю. Она послушалась. День был серый, по небу ходили тучи, но было не
холодно.
- Я знаю насчет Аннет, - сказал Ганс.
Она вздрогнула.
- Как ты узнал? Она ни за что не хотела, чтобы ты знал.
- Она сама мне сказала.
- Да, хороших дел ты тогда натворил.
- Мне и в голову не приходило, что она... Почему вы раньше мне не
сообщили?
Она начала рассказывать. Без горечи, даже не обвиняя, как если бы
случившееся лишь обычная житейская невзгода, - ну, как если бы сдохла
корова во время отела или крепкий весенний мороз прихватил фруктовые
деревья и сгубил урожай, - невзгода, которую должно принимать смиренно и
безропотно. После того страшного вечера Аннет несколько дней пролежала в
постели в бреду, с высокой температурой. Боялись за ее рассудок. Она
вскрикивала не переставая по многу часов подряд. Врача достать было негде.
Деревенского доктора призвали в армию. В Суассоне осталось всего два
врача, оба старики: как таким добраться до фермы, если б даже и была
возможность их вызвать? Но врачам было запрещено покидать пределы города.
Потом температура спала, но Аннет была все же слишком плоха, не могла
подняться с постели, а когда наконец встала, то такая была бледная, слабая
- смотреть жалко. Потрясение оказалось для нее слишком тяжким. Прошел
месяц, затем второй, истекли все положенные сроки обычного женского
недомогания, но Аннет и не заметила этого. У нее это всегда бывало
нерегулярно. Первой почуяла неладное мадам Перье. Она расспросила Аннет.
Обе пришли в ужас, но все-таки они не были вполне уверены и отцу ничего не
сказали. Когда миновал и третий месяц, сомневаться уже больше не
приходилось... Аннет забеременела.
У них был старенький "ситроен", в котором до войны мадам Перье два раза
в неделю возила продукты на рынок в Суассон, но со времени немецкой
оккупации продуктов на продажу оставалось так мало, что не стоило из-за
этого гонять машину. Бензин достать было почти невозможно. На этот раз они
кое-как заправили машину и поехали в город. В Суассоне можно было теперь
увидеть только немецкие машины, по улицам расхаживали немецкие солдаты,
вывески были на немецком языке, а обращения к населению, подписанные
комендантом города, - на французском. Многие магазины прекратили торговлю.
Они зашли к старому, знакомому им врачу, и он подтвердил их подозрения.
Но врач был ревностным католиком и не пожелал оказать им нужную помощь. В
ответ на их слезы он пожал плечами.
- Ты не единственная, - сказал он Аннет. - Il faut souffrir [надо
смириться (франц.)].
Они знали, что есть еще другой доктор, и пошли к нему. Они позвонили.
Им долго никто не отворял. Наконец дверь открыла женщина в черном платье.
Когда они спросили доктора, она заплакала. Немцы его арестовали за то, что
он масон, и держат в качестве заложника. В кафе, часто посещаемом
немецкими офицерами, взорвалась бомба; двоих убило, нескольких ранило.
Если к определенному сроку виновные не будут выданы, всех заложников
расстреляют. Женщина казалась доброй, и мадам Перье поведала ей свою беду.
- Скоты, - сказала женщина. Она поглядела на Аннет с состраданием. -
Бедная девочка.
Она дала им адрес акушерки, добавив, что они могут сослаться на ее
рекомендацию. Акушерка дала лекарство. От этого лекарства Аннет стало так
плохо, что она уж думала, что умирает, но желанного результата от него не
последовало. Беременность Аннет не прекратилась.
Все это мадам Перье рассказала Гансу. Некоторое время он молчал.
- Завтра воскресенье, - произнес он наконец. - Я завтра не занят. Заеду
к вам, поговорим. Привезу чего-нибудь вкусного.
- У нас иголок нет. Ты бы не мог достать?
- Постараюсь.
Она взвалила на спину вязанку и поплелась по дороге. Ганс вернулся в
Суассон.
Он побоялся брать мотоцикл и на следующий день взял напрокат велосипед.
Пакет с продуктами он привязал к раме. Пакет был больше обычного, в нем
находилась еще бутылка шампанского. На ферму он приехал, когда стемнело, и
он мог быть уверен, что вся семья вернулась домой после работы. Он вошел в
кухню. Там было тепло и уютно. Мадам Перье стряпала, муж читал "Пари
суар". Аннет штопала чулки.
- Вот взгляните, привез вам иголки, - сказал Ганс, развязывая пакет. -
А это материя тебе, Аннет.
- Она мне не нужна.
- Разве? - ухмыльнулся он. - А не пора тебе начать шить белье ребенку?
- Верно, Аннет, пора, - вмешалась мать, - а у нас ничего нет. - Аннет
не поднимала глаз от работы. Мадам Перье окинула жадным взглядом
содержимое пакета. - Шампанское!
Ганс издал смешок.
- Сейчас я вам скажу, зачем я его привез. У меня возникла идея. -
Мгновение он колебался, потом взял стул и уселся напротив Аннет. - Право,
не знаю, с чего начать. Я сожалею о том, что произошло тогда, Аннет. Не
моя это была вина, виной тому обстоятельства. Можешь ты меня простить?
Она метнула в него ненавидящий взгляд.
- Никогда! Почему ты не оставишь меня в покое? Мало тебе того, что ты
погубил мою жизнь?
- Я как раз об этом. Может, и не погубил. Когда я услыхал, что у тебя
будет ребенок, меня всего точно перевернуло. Все теперь стало по-другому.
Я горжусь этим.
- Гордишься? - бросила она ему едко.
- Я хочу, чтобы ты родила ребенка, Аннет. Я рад, что тебе не удалось от
него отделаться.
- Как у тебя хватает наглости говорить мне это?
- Да ты послушай! Я ведь только об этом теперь и думаю. Через полгода
война кончится. Весной мы поставим англичан на колени. Дело верное. И
тогда меня демобилизуют, и я женюсь на тебе.
- Ты? Почему?
Сквозь загар у него проступил румянец. Он не мог заставить себя
произнести это по-французски и потому сказал по-немецки - он знал, что
Аннет понимает немецкий:
- Ich liebe dich [я люблю тебя (нем.)].
- Что он говорит? - спросила мадам Перье.
- Говорит, что любит меня.
Аннет запрокинула голову и закатилась пронзительным смехом. Она
хохотала все громче и громче, она не могла остановиться; из глаз у нее
текли слезы. Мадам Перье больно ударила ее по щекам.
- Не обращай внимания, - обратилась она к Гансу. - Истерика. В ее
положении это бывает.
Аннет с трудом перевела дыхание и овладела собой.
- Я захватил бутылку шампанского, отпразднуем нашу помолвку.
- Вот это-то и обиднее всего, - сказала Аннет, - что нас победили
дураки, безмозглые дураки.
Ганс продолжал уже по-немецки:
- Я и сам не знал, что люблю тебя, не знал до того дня, как ты сказала,
что у тебя будет ребенок. Меня тогда как громом ударило, но я думаю, что
люблю-то я тебя уже давно.
- Что он говорит? - спросила мадам Перье.
- Ничего. Чепуха.
Ганс снова перешел на французский. Пусть родители Аннет услышат все,
что он собирается сказать.
- Я бы и сейчас на тебе женился, только мне не разрешат. И ты не думай,
что я ничего собой не представляю. Отец у меня со средствами, у нашей
семьи солидное положение. Я старший сын, и ты ни в чем не будешь
нуждаться.
- Ты католик? - спросила мадам Перье.
- Да, я католик.
- Вот это хорошо.
- У нас там, где мы живем, места красивые и земля отличная. Лучшего
участка не сыщешь от Мюнхена до Инсбрука. И участок наш собственный. Мой
дед купил его после войны семидесятого года. У нас и машина есть, и радио,
и телефон поставлен.
Аннет повернулась к отцу.
- Он на редкость тактичен, этот субъект, - сказала она иронически,
поглядев на Ганса в упор. - Да, конечно, мне там уготована сладкая жизнь -
мне, иностранке из побежденной страны, с ребенком, рожденным вне брака.
Все это гарантирует мне полное счастье, не правда ли?
Тут впервые заговорил Перье, человек скупой на слова.
- Должен признать, - сказал он Гансу, - ты это поступаешь великодушно,
ничего не скажешь. Я сам участвовал в прошлой войне, и все мы на войне
вели себя не так, как в мирное время. Уж такова человеческая натура,
ничего не поделаешь. Но теперь, когда сын наш умер, у нас никого нет,
кроме дочери. Мы не можем расстаться с Аннет.
- Я уже подумал, что вам это нелегко будет. И вот что я решил: я
останусь здесь.
Аннет окинула Ганса быстрым взглядом.
- Как это надо понимать? - спросила его мадам Перье.
- У меня есть брат. Он останется с отцом, будет ему помогать. Мне
здешние края нравятся. Человек предприимчивый и с головой может добиться
толку на такой ферме, как ваша. После войны многие немцы осядут во
Франции. Всем известно, что у французов земли много, а обрабатывать ее
некому. Я сам слышал это от одного нашего лектора в Суассоне. Он сказал,
что треть французских ферм запущена, потому что на них некому работать.
Старики переглянулись. Аннет видела, что родители готовы идти на
уступки. Именно об этом они и мечтали с тех пор, как умер их сын: им нужен
хороший зять, здоровый, сильный, чтоб было кому заботиться о ферме, когда
сами они состарятся и смогут выполнять лишь самую легкую работу.
- Это меняет дело, - сказала мадам Перье. - О таком предложении стоит
подумать.
- Замолчите, - сказала Аннет резко. Она наклонилась вперед и впилась в
немца горящим взглядом. - У меня есть жених, учитель, он преподавал в том
же городе, где и я. После войны мы поженимся. Он не такой здоровяк и не
такой смазливый, как ты. Он невысок и узкоплеч. Его красота - его ум, он
светится у него в лице, и вся сила его - сила душевного величия. Он не
варвар, он культурный человек, за его плечами тысяча лет цивилизации. Я
люблю его. Люблю всей душой.
Ганс помрачнел. Ему не приходило в голову, что Аннет может любить еще
кого-то.
- Где он сейчас?
- Где ему быть, как ты думаешь? В Германии, в плену, умирает с голоду.
А вы тут живете припеваючи. Сколько раз мне повторять, что я тебя
ненавижу? Ты ждешь, чтоб я тебя простила? Никогда - слышишь? Ты готов
искупить вину? Ты глуп. - Она откинула голову: в глазах ее горела
нестерпимая тоска. - Я опозорена. Но он простит меня, у него нежная душа.
Меня только мучит мысль, что вдруг когда-нибудь у него возникнет
подозрение, что, может, ты взял меня не силой, что я сама отдалась тебе за
сыр и масло, за шелковые чулки. Я была бы не единственная, такие есть. Во
что превратится тогда наша жизнь? Между нами будет стоять ребенок -
ребенок, прижитый от немца. Твой ребенок, такой же большой и белокурый,
такой же голубоглазый, как ты. О боже, боже, за что я так наказана?
Она порывисто встала и вышла из кухни. С минуту все трое, оставшиеся в
кухне, молчали. Ганс уныло уставился на бутылку с шампанским. Потом
вздохнул и поднялся. Когда он шагнул к двери, мадам Перье последовала за
ним.
- Ты это серьезно сказал, что женишься на ней? - спросила она
вполголоса.
- Да. Абсолютно серьезно. Я люблю ее.
- И ты не заберешь ее отсюда? Ты останешься здесь и будешь работать на
ферме?
- Даю слово.
- Старик мой вечно работать не сможет, это ясно. Дома тебе пришлось бы
делить все с братом. Здесь тебе ни с кем не придется делиться.
- Да, и это тоже, конечно, имеет значение.
- Мы никогда не одобряли, что Аннет собирается замуж за этого своего
учителя. Но тогда еще был жив сын. Он говорил, пусть выходит, за кого
хочет. Аннет любит его без памяти. Но теперь сын наш, бедный мальчик,
умер, теперь дело другое. Одной ей с фермой не управиться, если б даже она
захотела.
- Просто срам продавать такую ферму. Я-то знаю, как дорога человеку
своя земля.
Они дошли до дороги. Мадам Перье взяла его за руку, слегка сжала ее.
- Приходи опять поскорее.
Ганс видел, что старуха держит его сторону. Этой мыслью он и утешался,
когда ехал обратно в Суассон. Досадно, что Аннет влюблена в другого. По
счастью, он в плену. К тому времени, как его выпустят, ребенок успеет
родиться. И это может изменить отношение Аннет. Женщин разве поймешь? У
них в деревне одна была так влюблена в своего мужа, что над ней все
потешались, а потом она родила и мужа после этого просто видеть не могла.
Как знать, может, что-нибудь в этом роде - только наоборот - произойдет и
с Аннет. Теперь, когда он предложил ей вступить с ним в брак, она должна
понять, что он парень порядочный. Бог ты мой, до чего же трогательный был
у нее вид, когда она сидела вот так, откинув назад голову. И как
замечательно она говорила! Актриса на сцене и то не сумела бы выразить все
это лучше. И при этом слова ее звучали так естественно. Да, надо
признаться, французы говорить умеют. Аннет, безусловно, умна. Даже когда
она язвит его своим злым языком, слушать ее - наслаждение. У него у самого
не такое уж плохое образование, но он не стоит ее мизинца. Она культурная,
вот уж чего у нее не отнять.
- Осел я, - сказал он вслух, продолжая нестись на своем велосипеде. Она
же сама сказала про него, что он рослый, сильный, красивый. Разве б она
так сказала, если б все это не имело для нее ровно никакого значения? И
про ребенка она говорила, что у него глаза будут голубые, как у отца.
Провались он на этом месте, если его светлые кудри и голубые глаза не
произвели на нее впечатления! Ганс самодовольно хмыкнул. Дай срок.
Запасемся терпением, а природа свое дело сделает.
Недели проходили одна за другой. Командир части в Суассоне был человек
пожилой, не педант: зная, что ожидает солдат весной, он не слишком донимал
их работой. Немецкие газеты утверждали, что Англия совершенно разрушена
налетами Luftwaffe [германский военно-воздушный флот] и что население
страны охвачено паникой. Немецкие подводные лодки топят британские суда
десятками. Англия голодает. Близятся большие перемены. К лету все будет
кончено, немцы станут хозяевами мира. Ганс написал родителям, что
собирается жениться на француженке и в придачу получит отличную ферму. Он
предложил брату занять денег и выкупить его, Ганса, долю в хозяйстве,
чтобы Ганс мог прикупить земли во Франции, расширить участок при ферме.
После войны, да при теперешнем курсе, землю можно будет купить за гроши.
Ганс расхаживал по ферме со стариком Перье и делился с ним своими планами.
Тот спокойно его выслушивал. Надо будет обновить инвентарь. Он, как немец,
получит льготы. Трактор устарел, Ганс привезет отличный новый из Германии,
и механический плуг тоже. Чтобы ферма давала доход, надо применять
новейшие усовершенствования. Мадам Перье потом передавала Гансу, что муж
ее считает его очень дельным и знающим. Она теперь принимала Ганса радушно
и настояла на том, чтобы он обедал у них каждое воскресенье. Она
переиначила его имя на французский лад и звала его Жаном. Он охотно
помогал по хозяйству. Аннет уже не могла выполнять тяжелую работу, и на
ферме был очень полезен человек, всегда готовый подсобить, если нужно.
Аннет держалась все так же неприступно и враждебно. Она никогда не
заговаривала с ним сама, только отвечала, если он что спрашивал, и при
малейшей возможности уходила наверх, к себе в комнату. Когда наверху
становилось совсем уж невыносимо холодно, она спускалась в кухню,
усаживалась возле печки, шила или читала, не обращая на Ганса ни малейшего
внимания, будто его тут и не было. Она поздоровела, расцвела, на щеках у
нее заиграл румянец. В глазах Ганса она была красавицей. Близящееся
материнство придавало ей какое-то особое достоинство. Ганс глядел на нее и
ликовал в душе.
Однажды, подъезжая к ферме, он увидел, что по дороге навстречу идет
мадам Перье и машет рукой, чтобы он остановился. Ганс резко затормозил.
- Я поджидаю тебя уже целый час. Думала, ты и не приедешь. Не заходи к
нам сегодня. Пьер умер.
- Какой Пьер?
- Пьер Гавэн. Учитель, за которого Аннет собиралась замуж.
Сердце у Ганса радостно дрогнуло. Вот это удача! Теперь он свое
возьмет!
- Она очень расстроена?
- Она не плачет. Я было пыталась заговорить с ней, но она на меня так и
накинулась. Если ты ей сегодня покажешься на глаза, она, чего доброго,
всадит в тебя нож.
- Я ж не виноват, что он умер. Как вы об этом узнали?
- Его друг бежал из плена, пробрался через Швейцарию. Он написал Аннет.
Письмо получили сегодня утром. Заключенные в лагере подняли бунт: их там
морили голодом. И зачинщиков расстреляли. Среди них оказался и Пьер.
Ганс молчал. Пьер, по его мнению, получил по заслугам. Они, что ж,
воображают, что концентрационный лагерь это им курорт, что ли?
- Дай ей время прийти в себя, - продолжала мадам Перье. - Когда
успокоится, я с ней переговорю. Я напишу, когда тебе можно будет зайти к
нам.
- Ладно. Вы меня поддержите, а?
- Можешь быть уверен. Мы с мужем согласны. Мы все обсудили и порешили
на том, что нам ничего не остается, как принять твое предложение. Он не
дурак, мой муж, а он говорит, что единственное спасение для Франции - это
содружество с немцами. И уж что бы там ни было, ты мне пришелся по душе. Я
даже так думаю, что ты более подходящий муж для Аннет, чем тот учитель. Да
еще ребенок у вас будет, и все такое.
- Я хочу, чтобы это был мальчик, - сказал Ганс.
- Мальчик и будет, я наверняка знаю. Я уже гадала на кофейной гуще. И
на картах гадала. Каждый раз выходит одно и то же: будет мальчик.
- Чуть было не забыл, тут у меня для вас газеты, - сказал Ганс,
поворачивая мотоцикл и собираясь садиться.
Он передал ей три номера "Пари суар". Старик Перье читал их каждый
вечер. Он читал о том, что французы должны трезво смотреть на факты, что
они должны признать "новый порядок", который Гитлер собирается установить
в Европе; он читал о том, что немецкие подводные лодки повсюду бороздят
моря, что генеральный штаб продумал в мельчайших деталях план кампании,
которая поставит Англию на колени, и что американцы слишком плохо
подготовлены, слишком неоперативны, слишком раздроблены, чтобы оказать
помощь Англии. Он читал о том, что Франция должна воспользоваться самим
небом посланной ей возможностью и в лояльном сотрудничестве с немецким
рейхом восстановить свое почетное положение в обновленной Европе. И писали
все это не немцы, нет, - сами французы. Перье одобрительно кивал головой,
читая о том, что плутократы и евреи будут истреблены и что простой народ
во Франции возьмет наконец то, что принадлежит ему по праву. Они это верно
говорят, те умные люди, которые объясняют, что Франция - в основе своей
страна земледельческая и ее опора - трудолюбивые фермеры. Во всем этом
есть здравый смысл.
Как-то вечером, когда они кончали ужинать - прошло десять дней после
получения известия о смерти Пьера Гавэна, - мадам Перье, заранее
договорившись с мужем, обратилась к Аннет:
- Я на днях написала Жану, чтоб он зашел к нам завтра.
- Спасибо за предупреждение. Я не выйду из своей комнаты.
- Послушай, дочка, пора бросить глупости. Смотри на вещи трезво. Пьер
умер. Жан тебя любит, готов на тебе жениться. Парень он красивый. Любая
девушка гордилась бы таким мужем. Как нам управиться на ферме без его
поддержки? Он обещал купить на свои деньги трактор и плуг. Уж что было, то
было, постарайся забыть об этом.
- Зря тратишь слова, мама. Я и прежде зарабатывала себе на жизнь,
заработаю и потом. Я его ненавижу. Мне ненавистно его тщеславие, его
самонадеянность. Я готова убить его. Но мне и смерти его мало. Я хотела бы
причинить ему такие муки, какие он причинил мне. Мне кажется, я умру
спокойно, если только найду способ ранить его так же больно, как он меня.
- Какой ты вздор говоришь, бедное ты мое дитя.
- Мать права, дочка, - сказал Перье. - Нас победили, и приходится
мириться с обстоятельствами. Надо стараться наладить отношения с
победителями. Мы поумнее их, и, если сумеем пустить в ход свои козыри, мы
еще окажемся в выигрыше. Франция вся насквозь прогнила. Евреи и плутократы
- вот кто погубил нашу страну. Почитай-ка газеты, сама поймешь.
- И ты полагаешь, что я верю хоть единому слову этой несчастной газеты?
Ты думаешь, почему он тебе ее таскает? Потому что это продажная газета,
она продалась немцам. Те, кто пишет в ней, - изменники. Да, изменники!
Господи, хоть бы дожить мне до того дня, когда толпа разорвет их в клочки!
Все они куплены, куплены на немецкие деньги. Подлецы!
Мадам Перье начала терять терпение.
- И что ты так взъелась на парня? Ну да, он взял тебя силой. Он был
пьян, ничего не соображал. Не ты первая, не ты последняя, с кем такое
случилось. Ведь вот он тогда ударил твоего отца, из него кровь хлестала,
как из борова, а разве отец твой помнит зло?
- История неприятная, но я предпочитаю забыть о ней, - сказал Перье.
Аннет насмешливо захохотала.
- Тебе бы священником быть. Ты прощаешь обиды с истинно христианским
смирением.
- Ну и что тут плохого? - сердито спросила мать. - Парень сделал все,
что мог, чтобы загладить вину. Где бы отец твой доставал табак все эти
месяцы, если бы не Жан? И если мы не голодали, так только благодаря Жану.
- Будь у вас хоть капля гордости, хоть малейшее чувство достоинства, вы
бы швырнули ему в лицо его подачки.
- Ты ведь тоже кое-чем от них попользовалась. Скажешь, нет?
- Нет! Ни разу!
- Это неправда, и ты сама отлично это знаешь. Да, ты отказывалась есть
сыр, который он принес, и масло, и сардины. Но суп ты ела, а я в него
положила мясо, которое принес нам Жан. И вот этот салат сегодня за ужином:
ты бы ела его без всякой приправы, если бы Жан не достал мне масла.
Аннет глубоко вздохнула. Она провела рукой по глазам.
- Знаю. Я не хотела притрагиваться, но не могла удержаться: я так
наголодалась. Да, я знала, что в супе мясо, которое он принес, и все-таки
поела супу. И я знала, что салат приправлен его маслом. Я решила
отказаться, но мне так хотелось есть! Это не я его ела, а голодный зверь,
который сидит во мне.
- Так ли, этак ли, а суп ты ела.
- Да, со стыдом, с отчаянием в душе. Сперва они сломили танками и
самолетами нашу силу, а теперь, когда мы беззащитны, сокрушают наш дух,
морят нас голодом.
- Драмы разводить, дочка, ни к чему, этим делу не поможешь. Ты женщина
образованная, а здравого смысла в тебе нет. Забудь про то, что было,
подумай, ведь ребенку нужно дать отца, не говоря уж о том, что мы получим
такого ценного работника на ферме. Он один стоит двух батраков. Так-то
будет благоразумнее.
Аннет устало пожала плечами, и все трое умолкли.
На следующий день приехал Ганс. Аннет хмуро взглянула на него, но не
шелохнулась, не проронила ни слова. Ганс улыбнулся.
- Спасибо, что не убежала от меня, - сказал он.
- Родители приглашали тебя зайти. Они ушли в деревню. Я пользуюсь
случаем поговорить с тобой начистоту. Садись.
Он снял шинель и каску, пододвинул стул к столу.
- Отец с матерью хотят, чтобы я вышла за тебя замуж. Ты повел себя
ловко. Своими подачками и посулами ты обвел их вокруг пальца. Они верят
тому, что пишут в газете, которую ты им носишь. Так вот, знай: я никогда
не стану твоей женой. Я прежде не с подозревала, я и представить себе не
могла, что можно так ненавидеть человека, как я ненавижу тебя.
- Послушай, давай я буду говорить по-немецки. Ты достаточно хорошо
знаешь немецкий, поймешь, что я скажу.
- Еще бы мне не знать немецкий! Я преподавала его. Я два года была
гувернанткой двух девочек в Штутгарте.
Ганс перешел на немецкий, она же продолжала говорить по-французски.
- Я не только люблю тебя, я тобой восхищаюсь. Я восхищаюсь твоими
манерами, твоей культурностью. В тебе есть что-то для меня непонятное. Я
уважаю тебя. Ну да, я понимаю, сейчас ты не захочешь выйти за меня замуж,
будь это даже возможно. Но ведь Пьер умер.
- Не смей произносить его имя! - крикнула она вне себя. - Этого еще не
хватало!
- Я только хотел выразить тебе сочувствие по поводу того, что он...
- Безжалостно расстрелян немецкими тюремщиками.
- Может, со временем ты станешь горевать о нем меньше. Знаешь, когда
умирает человек, которого любишь, кажется, этого и не пережить. Но
постепенно оно забывается. Ну, а в таком случае, ты не думаешь, что твоему
ребенку нужен отец?
- Допустим, если б я даже не любила другого: неужели ты воображаешь,
что я смогла бы когда-нибудь забыть, что ты немец, а я француженка? Если
бы ты не был туп, как только могут быть тупы немцы, ты бы сообразил, что
ребенок этот будет для меня вечным укором. Думаешь, у меня нет друзей? Как
я стану глядеть им в глаза - я, у которой ребенок от немецкого солдата? Я
прошу тебя об одном: оставь меня одну с моим позором. Уходи, ради бога,
уходи и никогда не возвращайся.
- Но ведь это и мой ребенок. Я хочу его.
- Ты? - воскликнула она изумленно. - Что он тебе - ребенок, зачатый в
скотском опьянении?
- Ты не понимаешь. Я горд и счастлив. Когда я услышал, что ты родишь, я
тут-то и понял, что люблю тебя. Я сперва и сам не поверил, до того это
было неожиданно. Неужели ты не понимаешь? Он для меня все на свете, этот
ребенок. Не знаю, как тебе выразить это. Он меня так задел за душу, что я
сам себя не понимаю.
Аннет внимательно посмотрела на него, и глаза ее странно блеснули.
Казалось, она торжествует. Она коротко рассмеялась.
- Не знаю, что во мне сильнее: ненависть к скотству немцев или
презрение к их сентиментальности.
Он, казалось, не слышал ее.
- Я все время только о нем и думаю.
- Ты так уверен, что будет мальчик?
- Я знаю, что будет мальчик. Мне хочется держать его на руках, я хочу
сам учить его ходить. А когда подрастет, научу всему, что сам знаю. Научу
ездить верхом, научу стрелять. В вашем ручье рыба водится? Научу его удить
рыбу. Я буду самым счастливым отцом на свете.
Она смотрела на него в упор холодным, жестким взглядом. Выражение лица
у нее было напряженное, суровое. Страшная мысль возникала и складывалась у
нее в мозгу. Он улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой.
- Когда ты увидишь, как крепко я люблю нашего сына, ты, может, меня
тоже полюбишь. Я буду тебе хорошим мужем, моя красавица.
Она молчала. И только по-прежнему смотрела на него пристально и мрачно.
- Неужели у тебя не найдется для меня ласкового словечка? - сказал
Ганс.
Аннет вспыхнула. Она крепко стиснула руки.
- Пусть меня презирают другие. Но я никогда не совершу поступка, за