Молчанов Андрей. Схождение во ад

   Это Трепетова не смутило. Профессиональный психолог, он знал, что человек в возбужденном состоянии представляет собой неиссякаемый источник информации. Вопрос - как к источнику подойти...
   И, плотно захлопнув дверцу "Пежо", он направился к неприветливой торговой точке, испытывая чувство начинающейся сложной игры, которой столь не хватало ему на умиротворенных просторах божественных экзотических Гималаев...
   - Здравствуйте, Миша, - обратился Трепетов с дружелюбнейшей интонацией в голосе к насупленному Аверину. Зовут меня Алексей, - он протянул руку, - живу в Дюссельдорфе, мне вас рекомендовали люди из "АББЫ"...
   "АББА" - крупный торговый склад, отоваривавший практически всех турецких, югославских и русских торговцев, был Аверину, конечно же, известен.
   - Так, - сказал Михаил с некоторой долей заинтересованности.
   - Мне сказали, что вам можно предложить водку оптом...
   - Какую, цена, условия поставки... - произнес Миша заученно.
   - "Смирнов", "Гробачев"...
   - Как-как?.. "Гробачев"? Надо запомнить. - Аверин, справляясь с довлевшими над ним отрицательными эмоциями, выдавил из себя принужденную усмешку.
   - Но прежде, - продолжил Трепетов, - надо бы договориться о соблюдении некоторых правил... Может, я влезаю в местную тусовку, а мне не хотелось бы неприятностей... Я слышал, вы уже работаете с Виктором по данной теме... То ли он вам поставляет товар, то ли - вы ему...
   - С каким-таким Виктором? - нахмурился Аверин. - С Кудамма, что ль?.. С пастью перекошенной?
   - Ну да...
   - Во, лепят! - искренне возмутился Аверин. - Да я с ним - "здрасьте-прощай", какая водка! Где он берет, там и я, вся разница в отдаче, в клиентуре. Мне он - по фигу, никаких дел, вообще... Ты и ему предложи, меня не касается...
   - Ну... - замялся Трепетов, - ему-то я ничего не предложу; меня как раз и настораживало то, что вы якобы с ним связаны, поскольку репутация у него...
   - Да знаю его, - сказал Михаил. - Козел! Кроила гнилая. Не человек, а дракон, бля!
   - Может, поужинаем вечером? - предложил Трепетов. Чего мы здесь, в магазине, тереть будем? Я угощаю.
   - Давай, - кивнул Миша. - А ты здесь-то где проживаешь?
   - По отелям, - вздохнул Трепетов. - Бизнес, расходы... Это я в Дюссельдорфе - король... А тут... У тебя-то, небось, дом, никаких проблем...
   - Дом! - сказал Миша со злобой. - Был дом, да вышел сегодня... Хозяин заявился, сука! Права качает...
   - Наследник? - спросил Трепетов участливо.
   - Ну! Традиций СС!
   - Они такие... - вставил Трепетов осторожно. - Хрен договоришься. Немцы - одно слово! Что, выгоняет?..
   - Да нет... Пока - объявил аренду. А сам на второй этаж вселился, волк!
   - Слушай, - оживился Трепетов, - а ты бы себе жильца взял, да и отбил бы аренду... У тебя сколько комнат?..
   Миша с любопытством поглядел на собеседника.
   - Отбил бы... - повторил с задумчивой иронией. - Он мне две штуки за все про все влупил... Кто их заплатит? Если придурок только... Мне-то деваться некуда, у меня склад в подвале...
   - Ну... лично я бы за шестьсот марок комнату бы снял, сказал Трепетов. - В Берлине мне еще крутиться... Дорого, конечно... Но за шестьсот... да.
   - Но тогда - так, - подвел Миша итог. - Будешь как бы моим братом. Приехал в гости из Москвы, понял? Деньги вперед.
   - Так мы сегодня ужинаем?
   - Без вопросов!
   РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
   Русский парень, поселившийся в доме, симпатий у Ричарда не вызвал. Глаза - зеркало души, выдавали в нем продувную бестию, живущую здесь, в Германии, благодаря каким-то полукриминальным операциям, должным завершиться с уходом русских войск; так что плутоватый Миша был явным временщиком, ничего общего со страной своего нынешнего пребывания не имевшим.
   Аверин пожаловал в апартаменты Ричарда поздним вечером.
   С ним был еще один человек - плотного сложения, светловолосый, возраста сорока с лишним лет, и в лице человека угадывались черты некоей интеллигентности, хотя взгляд его разноцветных глаз - один был серым, а другой карим, - Ричарду не понравился: сквозила во взгляде том кака-то стылая оценивающая настороженность, присущая опытным полицейским профессионалам...
   - Вот - ключи от подвала, - радостно сообщил Миша, передавая Ричарду связку. - Мои "партизаны" все барахлишко вывезли... Так что - работаем ударными темпами... Хорошо, брат сегодня вернулся, у него-то и был второй комплект. - Он кивнул на незнакомца, который незамедлительно представился глуховатым, спокойным голосом:
   - Алексей.
   - Родной брат? - спросил Ричард невозмутимо.
   - А?.. Двоюродный.
   - И... Он тоже здесь... проживает?
   - Да, - ответил пройдоха Михаил таким тоном, будто бы даже и удивился этакому вопросу. - Здесь. Вместе со мной... Но мы же отдельно, вам не мешаем... А потом он тут временно...
   - Где-то недели две, - вставил незнакомец. - Надеюсь, что на улицу не выставите?
   Последнюю фразу он произнес на чистом, без малейшего акцента, немецком. Затем спросил уже по-английски:
   - Не забыли язык предков?
   - Язык предков я изучал, - отозвался Ричард по-русски. - С помощью папы. На улицу я вас не выставлю, живите...
   - Мы тут подумали, - вклинился Миша, - хорошо бы отметить знакомство, как?.. Ужин стынет, прошу к столу...
   - Я только что из ресторана, - слукавил Ричард, твердо для себя решивший ни в какие неофициальные контакты, влекущие за собой о т н о ш е н и я, с фамильярным и скользским торговцем не вступать.
   - Ну, хотя бы отметим... - поддакнул полиглот Алексей.
   - Алгоколь не употребляю, - отрезал Ричард. - Извините. - И - отправился в подвал.
   В прохладном каменном мешке подземелья он долго искал выключатель, покуда висевшие по углам светильники в зарешетчатых колпаках не озарили кирпичные, старой кладки стены ровным тускловатым мерцанием.
   Пыльный затоптанный пол в обрывках упаковочной бумаги, пластиковые крепежные ленты...
   В подвале, судя по всему, ничего не реконструировалось; остались даже дубовые подставки от тех бочек с вином, о которых упоминал отец...
   Да, вот здесь-то и отсиживался он почти полвека назад, бедняга...
   Ричардом овладела тоскливая грусть... Отец. Последний родной человек. Ушедший безвозвратно. Боже, теперь никого... Один. Впрочем, он еще не так стар...
   Он прервал размышления, внимательно всмотревшись в плиты пола. Которая из них?.. Многолетняя грязь, забившая стыки, не позволяла даже различить, где кончается одна плита и начинается другая.
   Тут еще предстояло поломать голову...
   Он пожалел, что согласился на аренду, поддавшись на уговоры этого жулика, оккупировавшего первый этаж... Раскопки в подземелье могли натолкнуть постояльцев, не внушавших Ричарду ни малейшего доверия, на ненужные размышления.
   Впрочем, завтра он вполне справедливо заметит, что оставшийся в подвале мусор - свинство, а после - с вызывающим видом затеет уборку - достаточно оправданную после высказанных претензий.
   Он поднялся к себе наверх, зажег настольную лампу и уселся за письменным столом в кабинете, поневоле задумавшись о своих русских соседях, сидевших сейчас за поздней трапезой. Кто они? Осколки варварской империи, вклинившиеся в податливое тело Запада?
   Ричард вспомнил, как один из аналитиков ЦРУ, уверял его, что падение "железного занавеса" обязано послужить причиной немедленного его воссоздания уже со стороны всех цивилизованных стран, должных уберечь себя от вторжения Гогов и Магогов, чьи агрессивные орды, рожденные на земле "тьмы кромешной", согласно древним источникам, заполонят весь мир, неся ему разрушение и погибель. И произойдет это на закате человеческой цивилизации.
   Неужели столь близок такой закат?
   Аналитик, выражавший в данном случае мнение субъективное, утверждал, что дата конца света не за горами, и находится, возможно, на грани нынешнего и грядущего тысячелетий.
   - Насколько я помню Евангелие, - заметил на такое утверждение Ричард, - о дате финала не знают даже Ангелы...
   - В общем-то, и не в дате дело; дата, - своеобразная привязка по времени, - прозвучал ответ. - А время, придуманное человеком, на исходе его существования поглотит Вечность, которая не знает никаких дат...
   Аналитик утверждал, что падение советской империи - один из признаков эсхатологического процесса, логически завершающего цикл последней человеческой цивилизации. Государство рабов, говорил он, - высшая степень эволюционной общественной деградации, постепенно сметавшей государственность жрецов, воинов и торговцев, - то бишь, рабовладельцев, феодалов и капиталистов. И отринувшая все свои духовные и религиозные ценности в семнадцатом году Россия виделась ему обреченной заложницей неизбежного исторического финала, предопределенного свыше. Как, впрочем, и Китай, и иные их коммунистические сателлиты.
   - Но ведь Россия, - возражал Ричард, - знавшая лишь зачаточный капитализм, сегодня - на пути к его возрождению...
   - Это - противоречит всей логике цикличного общественного развития, - утверждал оппонент. - От хаоса Россию спасают ее неисчислимые покуда богатства и привычное умение практически каждого ее обитателя воровать и подворовывать. Посему еще какое-то время на плаву продержится странный конгломерат, сочетающий в себе коктейль всех исторических формаций. Конгломерат с полузатертой, но все-таки различимой эмблемой серпа и молота. Инфернальным символом.
   - Почему - инфернальным? - спросил он доку-аналитика не без интереса.
   - Наука о символах - наука для избранных, - ответил тот. - И один из постулатов при выборе символа для миллионов - его неассоциативность с понятиями оккультными. Вот тебе серп и молот, олицетворяющие благородный труд человека на земле. Но если бы так! Серп аналогичен косе - образу смерти, орудию Сатурна-Кроноса, погубителю бытия. Молот же - крест с оборванной вертикалью - та же смерть и безысходность, ибо продолжение его означало бы выход ввысь, а тут указывается лишь путь снисхождения в перспективу Ада. Где, согласно античным легендам, тем же молотом орудует Гефест... В Москве, кстати, стоит замечательный памятник коммунизму: колхозница с серпом и рабочий с молотом. В них весь Ад - с его пламенем страдалищ и холодом смерти. Кто, интересно, вложил такую идею в голову автора? Загадка! А сам герб страны... Это же просто торжество демонизма!
   - А что там особенного? Колоски, земной шар... Очень мило.
   - Там есть солнце.
   - Ну, солнце.
   - Но располагается оно не над милым земным шаром, а под ним. Это - древний символ огня ада, так называемое "солнце черной полуночи". Я могу еще объяснять тебе про точку зимнего солнцестояния, олицетворяющую апогей космической зимы, что родила языческие новогодние мистерии...
   Ричард тогда спешил, и собеседника не дослушал; потом, в кутерьме служебных дел они общались на темы конкретные и сиюминутные, а вот теперь он сожалел, что общение отныне уже невозможно, и он не услышал, вероятно, весьма много не только любопытного, но и полезного...
   Извилист путь человеческой мысли. Образ эмигранта из России отчего-то дал Ричарду повод задуматься над тем, о чем, наверняка, его соседу по дому размышлять попросту не полагалось согласно сверхзадачи его миссии на этой земле; сверхзадачи, ведомой лишь Творцу...
   Собственно, сверхзадачи всех миссий людских определялись и определяются отнюдь не их исполнителями.
   Проснувшись, Ричард позавтракал клубничным йогуртом, выпил две чашки кофе и спустился в сад, - подышать утренним морозным воздухом позднего декабря.
   В отдалении, в русской воинской части, мерно гудели разогреваемые танковые дизели; случайные снежинки осыпались из серенькой мглы низкого неба; Карлсхорст был мрачен и пуст.
   Вход в дом со стороны заднего двора был открыт, Ричард заглянул в дверной проем и вдруг - услышал голос Михаила, донесшийся из глубины расположенного поблизости подвала...
   Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил незапертой, чтобы тем самым развеять возможность каких-либо подозрений относительно природы его особого интереса к данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих постояльцев, вооруженных швабрами.
   - Вчера не успели марафет навести, - сказал Миша. - Но лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят... В России, то есть.
   Ричард улыбнулся. Запланированный конфликт, похоже, отменялся.
   - Зря вы... - сказал он. - Я бы сам...
   Михаил тут же заверил его, что исполняет обязанность, находящуюся единственно в его компетенции. Компетенции благовоспитанного джентльмена.
   "Удачи", - как мысленно добавил про себя Ричард, но о таком уточнении умолчал - именно что из-за джентльменских соображений.
   Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился торговать в магазин, а его кузен, сославшись на головную боль, ушел в свою комнату, заявив, что смертельно хочет спать, ибо вчера не на шутку перебрал, неумеренно отметив свое возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где проживал с семьей...
   Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным фонариком, тщательно обследовал стыки плит. И - обнаружил искомую.
   Сомнений он не испытывал. Во-первых, плита явно просела по отношению к остальному настилу. Во-вторых, остатки цементной, растрескавшейся в крошево массы на стыках, консистенцией своей явно не соответствовали заполнению иных промежутков...
   В подсобке он обнаружил ржавый садовый инвентарь и кривой лом.
   Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая... И падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.
   Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой тюк с форменной одеждой и заплесневелый портфель желтой кожи...
   Прислушался. Мерная, однотонная тишина.
   Он осторожно уложил плиту на прежнее место, тщательно смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется - все...
   Поднялся к себе.
   Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа; разложил на столе кинжалы; холодная, скользская позолота "Вальтера", уместившегося в ладони, наполнила все существо его какой-то мистической, тревожной сопричастности к канувшим в забвение временам, и, судорожно, как змею, отбросив пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил по комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов...
   Затем, успокоившись, брезгливо разобрал ком протухшей эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый портфель. Эти аксессуары истории теперь по праву принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.
   Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с короткими рукавами и, охватив в ознобе ладонями ребра, подошел к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные струи воздуха ползли из щелей в рамах.
   После уселся за стол, углубившись в чтение.
   Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал: перед ним некий оккультный труд, понять который невозможно хот бы потому, что значения практически всех терминов неизвестны, никакой сюжетной структуры в записях нет, и уяснение содержания требует многодневной, кропотливой расшифровки едва ли не каждой фразы. А ветхие древние манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и вовсе были доступны для прочтения и понимания какому-нибудь изощренному профессионалу.
   Его отвлек стук в дверь.
   Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного стола.
   - Херр Валленберг! - раздался голос Михаила.
   - Слушаю вас... - Ричард раскрыл дверь.
   - Пора поужинать, - сказал Миша. - Погода - дерьмо: снег с дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте, упредил он возможный отказ, - что мои приглашения могут както повлиять на на наши деловые релэйшнс... В России просто так принято... Вы не стесняйтесь. У нас это ни к чему не обязывает. У нас даже знаете как? - хозяин гостя приглашает, кормит-поит, целуются, а потом заморочка какая-то, и запросто тесак под ребро... А потом чего уж там вспоминать, кто сколько съел или принял на грудь... Ничего так инвитэйшн, да? Ну, эт-я шучу... Не бойтесь. Братец никак не отойдет от вчерашнего, влежку... Ну, а мы вдвоем тихо-мирно и посидим, как?
   - Хорошо, - сказал Ричард. - Только без тесаков. Я это не люблю.
   Миша хохотнул в ответ и - загромыхал толстыми подошвами башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.
   На ужин предлагалась прожаренная в специях свинина, овощной салат и красное вино. Ричард, впрочем, удовлетворился холодной кока-колой.
   Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся бы с ним до полуночи, если бы не одолевавшая его сонливость... Сонливость и чувство глубокой досады.
   Он, влекомый каким-то упорно-механическим чувством кладоискателя, откопал эти отсыревшие идиотские бумаги, вкупе с пистолетами и кинжаламим, и - что дальше?
   Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.
   Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с ним - неудачником, своею судьбой и природой на неудачи обреченным.
   - Миша. - Он поднялся из-за стола. - Спасибо за ужин. Я - ваш должник. Компанию более составить не могу: что-то тянет в сон...
   - А разница, - сказал Миша. - Во времени. Вы же к своему привыкли, к американскому... Вот и сбои. А завтра проснетесь в пять часов утра и будете думать, куда бы себя деть... Вы бы пересилили себя, посидели бы еще чуть...
   - Не могу, - признался Ричард искренне. Повторил: Спасибо.
   - Ну, - Миша протянул ему руку, - Отдыхайте. Извините, как говорится, что обошлось без драки... - И - уткнулся в телевизор, где сообщались последние российские новости.
   В районе Карлсхорста, к великому Мишиному удовольствию, до сих пор принималась трансляция программ бывшего советского телевидения, что еще более приближало его берлинскую жизнь к некоей новой ипостаси прежней, московской.
   Ричард же, укладываясь спать, уже в наступающей полудреме, путано размышлял и о себе, и о своем недавнем собеседнике, как о заложниках времени, диктующего постоянно меняющиеся правила игры, что вмиг разоряют недальновидных и увлекающихся; времени, должным в итоге, конечно же, слиться с Вечностью, упраздняющей и время, и правила.
   И неотвратимость такого слияния определилась в его сознании столь очевидно, что он подумал: ведь к этой истине способен придти любой и каждый, кто только в состоянии о ней задуматься... Только в состоянии... В состоянии...
   На него уже начал действовать клофелин, подмешанный во время ужина коварным Михаилом в кока-колу.
   БЕРЛИН. КАРЛСХОРСТ.
   ДЕКАБРЬ 1992г.
   Дождавшись, когда Валленберг поднимется по лестнице в свои апартаменты, Михаил скоренько сполоснул тарелки, убрал остатки еды в холодильник и, выключив телевизор, прислушался к воцарившейся в доме тишине.
   Лже-брат Алексей почивал в соседней комнате, откуда время от времени доносился легкий храп; крепость же сна американца никаких опасений у Аверина не вызывала, а потому, взяв запасные ключи от дверей второго этажа, он смело отправился наверх, захватив карманный фонарик.
   Мысль о том, что в доме остались какие-то ценности, не вывезенные родителями Ричарда в Америку, зародилась у Михаила еще тогда, когда новый хозяин настойчиво потребовал очистить подвал, а затем быстро нашла свое подтверждение, ибо, вернувшись из магазина и, обследовав пол, он заметил, что одну из плит настила буквально несколько часов назад, сразу же после уборки, приподнимали.
   А вот что за ценности хранились в подполе, именно сейчас и предстояло выяснить.
   Он прошел в кабинет, и луч фонарика сразу же высветил желтый портфель с многочисленными проржавевшими застежками, стоявший у письменного стола.
   Вот оно!
   Стараясь не шуметь, он поднял портфель и двинулся обратно. Времени для обследования содержимого этого саквояжа у него было предостаточно.
   Спустившись на кухню, поставил портфель на стол. От отсыревшей кожи несло холодной затхлой землей и плесенью.
   Криво усмехнувшись, он взялся за застежку, просунутую в металлическую петлю...
   Трепетов, словно выполняя учебное упражнение, бесшумно вынырнул из-за двери, и - опустил кусок водопроводной трубы, обмотанной свитером - на голову согнувшегося над портфелем Михаила, чье тело в тот же миг послушно и мягко завалилось под кухонный стол.
   " А все-таки, - подумалось ему с долей хвастливости, выигрывать должен профессионал, ребятки..."
   Он уже протянул руку к портфелю, как вдруг в доме погас свет.
   Что это? Пробки? Или же...
   Интуитивно он ощутил какую-то неведомую опасность...
   Стараясь двигаться бесшумно, взял со стола портфель и двинулся в сторону прихожей.
   Бумажник Михаила с дневной выручкой и документами на "Мерседес", запаркованным во внутреннем дворике, лежали у него в кармане брюк вместе с ключами от автомобиля.
   С вешалки он снял пальто Ричарда - модное, кашемировое, решив, что оно заменит ему спортивную нейлоновую куртку, оставляемую в качестве сувенира незадачливому Михаилу.
   Некоторое время он выжидал, настороженно прислушиваясь к сырой темноте, обступившей его, затем медленно открыл фрамугу окна, ведущего в сад и - тихо спрыгнул на землю, тут же резко отступив в сторону...
   Страхи оказались напрасны: ни в саду, ни около дома не было ни души.
   Мирный Карлсхорст тихо погружался в сон, гася огни в оконных просветах.
   Отключив пультом сигнализацию, Трепетов уже взялся за ручку "Мерседеса", как вдруг ощутил возле себя движение стремительно скользнувшей тени, после чего сознание как бы на миг оставило его, а после тут же вернулось, однако находился он теперь не возле дома, а на заднем сиденье какойто машины, плотно зажатый с двух сторон громоздкими личностями с телосложением чемпионов японской национальной борьбы сумо.
   - Что, сука, отпрыгался? - донеслись до него слова, леденящим ужасом проникнувшие в душу.
   Он дернулся, в глупейшей попытке вырваться из салона, но тут же получил укол в ногу и - захрипел, цепенея от действия известного ему медикамента, одобренного еще в пору расцвета его карьеры специальными медэкспертами Комитета Государственной безопасности...
   Тем временем в эфире звучал следующий разговор на англоамериканском:
   - ... Из дома вышел "объект". С портфелем. Э-э, его свинчивают...
   - Кто?!
   - Наверное, люди "немца"...
   - Как?! Этого не может быть! Их там нет! Мы...
   - Взяли. Профессионально. Он в машине. Красный микроавтобус. "Понтиак".
   - Вы уверены, что это "объект"?
   - Кажется... Пальто его... В доме нет света...
   - Ч-черт! Срочно работайте вариант "аппендикс"...
   - Понял.
   "Фольксваген" с мигалками, где находилась оперативная группа сотрудников ЦРУ, переодетых в полицейскую форму, перехватила "Понтиак" при выезде его на узкое шоссе, с тыла опоясывающее Карлсхорст.
   Водитель дисциплинированно остановился, приготовив документы для проверки, и даже улыбнулся подошедшему полицейскому, ибо неприятности боевому российскому экипажу "Понтиака" способен был принести лишь предатель Трепетов, однако тот беспробудно спал, привалившись щекой к мощному плечу одного из своих стражей и никаких сигналов "sos" категорически подать не мог.
   Полицейский потянулся за документами, и - бросил в салон машины металлический предмет, зажатый в кулаке, сам же - отпрыгнув в сторону, за капот.
   Бесшумно сверкнула нестерпимая вспышка, высветив каждую рытвинку и волосок на лицах сидевших в "Понтиаке" людей; вслед за ней салон мгновенно заполонили ватно-белые клубы усыпляющего газа, и уже через минуту бездыханный, дважды отравленный Трепетов и желтый портфель с полусгнившей эсэсовской формой заботливо перемещались из "Понтиака" в кузов "Фольсвагена".
   "Полицейские" работали споро, но шесть человек в черных масках и комбинезонах, выпрыгнувшие из тьмы, обладали реакцией и приемами нападения еще более изощренными и отточенными: им, людям Краузе, потребовались считанные секунды, по истечение которых команда ЦРУ оказалась недвижно лежащей в придорожной канаве, за исключением водителя в полицейской форме, взятого в качестве "языка" и помещенного вместе с Трепетовым и злосчастным портфелем в багажник подъехавшего к месту горячих событий бронированного "Мерседеса".
   - Магистр, портфель у нас. Но...
   - Что "но", что "но"...
   - Там... какая-то старая форма...
   - Какая еще форма?
   - Форма... Вонючая, сырая... И фуражка СС. С черепом. Мятая.
   - И все?
   - В портфеле - все. И еще: "объект" - не с нами...
   - Что за идиотские сюрпризы! А кто же был в машине?!
   - Русский. Нас ввело в заблуждение пальто...
   - Пальто, русский, черт вас всех подери! Вы несете какую-то чушь!
   - Мы все исправим, магистр! - Немедленно! - Не волнуйтесь, магистр!
   Много незримых, однако же бурных страстей кипело той декабрьской ночью в тихом и сонном Карлсхорсте, но, также как тысячи его обитателей, ничего не ведал о них и виновник всей кутерьмы - Ричард Валленберг, спавший, а, вернее, лежавший, утратив сознание, в темноте выстуженной от раскрытой форточки, спальни.
   ТРЕПЕТОВ И АВЕРИН
   Аверин и Трепетов, прикованные наручниками к батарее центрального отопления, тянувшейся вдоль стены пустого гаража, очнулись практически одновременно и - с изумлением уставились друг на друга, припоминая те последние события своей сознательной жизни, что смутно хранила их воспаленная память.
   - Леша, где мы? Что происходит, в натуре? - просипел Михаил, испытывая позывы к рвоте и сильнейшую головную боль.
   Трепетов - с бледно-зеленым лицом утопленника, хотел было произнести: черт его, мол, знает, - но изо рта его вырвался всего лишь болезненный хрип.
   - Напали на нас, что ли? - предположил Михаил каким-то озябшим голосом. - А?..