Молчанова Ирина. Игра на любовь

   Я прижимала к себе вороненка, поглаживала его пальчиком по головке. От одной мысли, что мне нужно расстаться с этим чудом, на глаза навернулись слезы.
   – Ну чего ты, только не плачь, – испугался Тоша и поспешно прибавил: – У тебя ведь теперь есть вороненок. Как ты и хотела. Ну же, не плачь!
   Я облегченно улыбнулась, и мы побежали прочь из дикого парка. Я болтала про мисочки, поилку, качельки, которые купила для моего малыша. Про шкаф, где буду держать клетку, подальше от маминых глаз. Тоша слушал и кивал в знак согласия. Но когда я пригласила его в гости, посмотреть, как я буду ухаживать за вороненком, он неожиданно сказал, что мама дала ему какое-то задание и ему нужно идти домой. Я уговорила его зайти на полчасика. Мы играли с вороненком… Я играла, Антон сидел на диване и наблюдал за мной. Он улыбался и неестественно смеялся, когда я на него смотрела.
   А я была так счастлива, так счастлива… что так ничего и не поняла…
 
   Я позавтракала, оделась в серые обтягивающие джинсы, футболку с коротким рукавом, стянула свои длинные черные волосы в хвост и, накинув кожаную куртку, вышла из дома.
   Лужи покрылись льдом, листья примерзли к асфальту, по тротуару прогуливался холодный ветерок.
   К счастью, до здания школы я добрела в одиночестве. На крыльце собрались несколько моих одноклассников и ребята из параллельных десятых и одиннадцатых. Мне хватило одной секунды, чтобы окинуть взглядом двор и испытать одновременно облегчение и разочарование.
   Одна из подружек помахала мне, рядом с ней стояли еще три наших приятельницы. Та, что в красном берете, кажется, Юля. Она-то и указала мне взглядом на разместившегося у подножия лестницы Петрова.
   Я совсем забыла, что пообещала девчонкам сфоткать его. Хорошо, Маринка вчера вечером позвонила и напомнила положить в рюкзак фотик.
   Парень меня заметил. Еще бы, я же иду прямо на него.
   Он выкинул сигарету и зашвырнул в рот жвачку.
   Мило, хочет произвести приятное впечатление. Его одноклассники притихли, а мои подружки неприлично вылупились на нас.
   – Привет! – первым поздоровался Леха.
   У него наглые глаза, светло-зеленые, с каким-то нехорошим прищуром, и слишком густые ресницы. Может, кому-то и нравится, когда парень запросто может подмести ими дорогу, но мне как-то не очень. Нет, он, конечно, не урод, вполне симпатичный. Спортивная фигура, смазливое лицо… Да о чем я вообще? Он носит титул самого красивого парня школы, и я к нему подошла не лясы точить – ради дела.
   – Я тебя сфоткаю, о’кей? – спросила я и, не дожидаясь ответа, полезла в рюкзак за фотоаппаратом.
   Петров растерянно переспросил:
   – Что сделаешь?
   Я кивнула его одноклассникам:
   – Отойдите-ка!
   Ребята, удивленно переглядываясь, отступили, а я включила фотоаппарат, навела на звезду школы и скомандовала:
   – Улыбнись.
   Леха послушно улыбнулся.
   Я сделала около десяти кадров с разных сторон, поблагодарила и пошла к подружкам, но он побежал за мной и остановил.
   – А зачем тебе?
   Девчонки, когда я на них посмотрела, испуганно отвернулись, будто они ни при чем, поэтому я сказала:
   – Любоваться буду.
   – Правда, что ли? – смутился Петров, краснея, как первоклассник.
   Я не сдержала смешок и призналась:
   – Нет.
   Леха тянул время, постукивая пальцами по карманам своих синих джинсов.
   Наконец он разродился:
   – Может, сходим в кино?
   – А что там идет?
   Я нетерпеливо взглянула на дверь школы. Теперь этот репей не отвяжется.
   – Боевичок один есть…
   – Спасибо, мне это не интересно, – оборвала я и, кивнув ему на прощание, стала подниматься по лестнице.
   Петров увязался за мной.
   Наверное, ему никто никогда не отказывал. Кстати, у него приятный парфюм, какой-то цитрусовый.
   – А что тебе нравится? – полюбопытствовал Леша, заглядывая мне в глаза. – Комедии?
   – Да, это можно.
   – Ну и отлично! – обрадовался парень. – Пойдем? Сегодня?
   Невыносимо. Почему бы ему не пригласить одну из двенадцати моих подруг? Да они описаются от счастья, только взгляни он в их сторону! А я? Нет, я не самая красивая девушка школы, у меня приятная внешность, но не более. Просто я недоступная, по понятным причинам, а это для пацанов – как магнит для скрепок.
   – Ну ладно, – сдалась я.
   Почему бы и нет? Я давно никуда не ходила. Мама тут на днях даже пошутила: «Так и состаришься в своей майке, сидя у окна». Да и парфюм у Петрова все-таки заманчивый. Просто посидеть с ним рядом на соседнем кресле будет уже приятно.
   – Тогда в пять? – уточнил Леха.
   Я вошла в гардероб и, не оборачиваясь, просветила:
   – Я люблю средний попкорн и фанту.
   – Заметано! – крикнул мне вслед Петров.
   Да, глупо было надеяться, что главный мачо школы откажется от свидания из-за моего приказного тона. Аполлон сперва меня влюбит в себя, а потом уже все обиды припомнит. Да это и не важно.
   Нужно ли вспоминать, что Антон покупал мне всегда средний попкорн и фанту, когда мы ходили в кино?
   Хочется сдохнуть.

Глава 3
Листочки календаря

   Я шагала в сторону кинотеатра и ела мороженое – эскимо в шоколаде. Перешла на него с сахарных трубочек, думала, станет легче. Но, кажется, только хуже. Какая разница, буду ли я есть трубочку и думать, что мы постоянно ели такие с Антоном, или лизать эскимо на палочке, отмечая, как редко мы с Антоном его покупали. В данной задаче Антон – неизменная производная. Стремление исключить из своей жизни все те вещи, которые мы делали и любили вместе, примерно то же самое, что из жизни исключить жизнь.
   Наверное, уже год не встречалась с парнями. Ни капли волнения, даже обидно. Похоже, мое сердце способно радоваться только одному человеку во всей вселенной.
   Смешно сейчас вспоминать, как год назад я каждый день ходила гулять с разными мальчишками, вовсю флиртовала, смеялась с новоиспеченными подружками и вообще, как это называется, зажигала. Ненадолго меня хватило. Мне хотелось доказать себе, что я могу без Тоши, мир не сошелся клином на каком-то мальчишке. А ведь тогда все еще можно было исправить. Всего один звонок…
   Проходит день за днем, а мне каждый раз кажется, что еще вчера, сделай я шаг навстречу, все могло бы стать хорошо, а сегодня… уже слишком поздно. Наступает новое утро, и с ним возникает острое чувство упущенного времени. Я жалею, жалею о «вчера», которое прошло и уже не вернется, и ненавижу «сегодня», отрывающее очередной листок календаря, отдаляющий меня от Антона.
   Кусочек шоколада с эскимо упал на асфальт. С кустов, растущих у обочины тротуара, тут же спорхнули три воробья, устремившихся к нежданному угощению. На низенькую черную решетку прыгнул галчонок с зажатой в клюве блестящей пробкой от пива.
   Сердце болезненно сжалось. Так случается всякий раз, когда я вижу птенцов. Не люблю об этом вспоминать. И не вспоминаю. Не хочу.
   Я вынула из кармана серебристый фантик и показала галчонку. Тот заинтересовался, наклонил голову набок.
   Когда Тоша был маленьким, он, как галчонок, тащил домой все блестящее. Тетя Оля без конца ругалась из-за хлама – не помогало. А уж сколько у меня самой раньше в ящиках даров Антошкиных валялось – не счесть. Множество всяких разноцветных шариков, меленьких сердечек, игрушек, бусинок, красивых ленточек. Я ничего не выкинула, не смогла. Сложила все в огромную коробку и убрала на антресоли. Даже смотреть боюсь в сторону кладовки, если увижу все эти маленькие глупые штучки, подаренные мне, наверное, умру.
   – Вероника! – замахал мне издалека Петров.
   Я тоже ему махнула рукой.
   Он встретил меня с попкорном, фантой и двумя билетами на последний ряд.
   Говорят, они для поцелуев. Не знаю, не довелось испытать… Мы с Антоном были просто друзьями, хоть и сидели всегда по центру, на последнем ряду. «Просто друзья» – что за ничтожные слова? Они ничего не стоят, описать ими наши чувства невозможно. В целом свете не найдется слов, способных измерить глубину того, что бездонно, передать, как рождается счастье – от одного лишь взгляда, улыбки, прикосновения.
   – Думаю, прикольный фильмец! – заметил Леха, пропуская меня вперед в полупустой темный зал.
   – Ага, – отозвалась я.
   От Аполлона Петрова по-прежнему вкусно пахло, даже лучше, чем утром. Наверное, брызнулся перед выходом.
   Мы уселись на свои места, Леша посмотрел на меня.
   Не хочу встречаться с ним глазами. Зачем давать надежду? Хотя в случае с главным красавцем школы это скорее не надежда, а повод. Не влюблен же он в меня, в самом деле. Так, просто интересно: «А чего это она такая неприступная?»
   – Не скажешь, зачем меня фоткала сегодня? – спросил парень.
   – Ты симпатичный, – равнодушно ответила я.
   Да что же такое с голосом? Представляю, как Леха потом опишет наше свидание: «Нам с резиновой куклой по имени Вероника фильм очень понравился!»
   – Да много симпатичных, – пожал плечами Петров.
   Хочет поговорить о себе. Ну что ж…
   – А ты самый симпатичный! – отрезала я и уставилась в белый экран, демонстрируя тем самым – разговор окончен.
   А он не дурак, все понял и больше не приставал. Мне это даже понравилось.
   Начался фильм. Американская комедия. Я люблю такие – яркие, глупые и романтичные.
   Петров смотрел кино молча, ни словечка не проронил. В очередной (какой уже?) раз убеждаюсь, что мне не нужно общаться с кем-то похожим на Антона, чтобы помнить его. Отличия всех прочих парней ничуть не хуже провоцируют на воспоминания.
   Тоша всегда комментировал фильмы, при этом совсем не мешая смотреть и слушать. С его добавлениями получалось смешнее, как будто так и надо, только сценаристы не догадались.
   Я давно не смеялась – по-настоящему. Лицемерно, просто ради звука – сколько угодно, а от души что-то не получается. Может, разучилась? А такое вообще возможно?
   Мы с Петровым вышли из кинотеатра. На улице уже стемнело.
   Я люблю смотреть на фонари и прищуривать глаза. Люблю, и все тут. И Антону это нравилось. По вечерам мы часто возвращались откуда-нибудь домой, шли, чуть-чуть касаясь друг друга плечами, щурили глаза на фонари и говорили о том, чего вкусненького хотел бы съесть каждый из нас.
   – А ты в школе подходила бы ко мне, что ли, – сказал Леха, внимательно глядя на меня.
   Так не хочется ему отвечать, и смотреть на него – тоже. Хочу щурить глаза, чтобы круглый свет фонарей превращался в звездочку, а мокрый асфальт блестел, слушать, как мимо проезжают машины. Такой умиротворяющий, но в то же время грустный звук.
   – Подойду, – со вздохом пообещала я и, подумав, прибавила: – Не провожай.
   Он удивился:
   – Почему?
   Как ответить? У тебя не каре-зеленые глаза с лукавыми изумрудными крапинками и зовут тебя не Антоном? Не стоило мне никуда идти. Если больна – лечись! Совсем плохо – ступай к врачу, а не к тем, кого легко заразить своим безразличием. Мальчишкам нужны победы, особенно самым лучшим, тем, кто покорил не одну крепость. Красавчик Аполлон из таких.
   – Я люблю гулять в одиночестве, – сказала я.
   Петров озадаченно покусал нижнюю губу и уточнил:
   – Что-то не так? Я тебя обидел?
   – Все отлично! – я приятельски хлопнула его по плечу и, замедлив шаг, со всей признательностью, на какую только была способна, сказала: – Спасибо, что сводил на фильм. Все правда здорово!
   Ускоряю шаг и машу на прощание. Нелепо, конечно, но щурить глаза на фонари в компании Аполлона совсем не то…
   Все – не то. И кроме меня никто в этом не виноват.
   – До завтра! Увидимся! – крикнул вслед Петров.
   В голосе разочарование, а мне сразу хорошо стало. Когда можно наконец расслабиться и даже заплакать, если совсем подкатит, на душе становится легче. Самое настоящее освобождение.
   Я бы съела сейчас жареную куриную ножку, только без шкурки, ненавижу ее, и жареные макарошки, такие чтоб со шкварками. Смотрю на фонари – много звездочек вдоль длинного тротуара. Сырые желтые листья на асфальте приглушают мои шаги. Мне не хватает звука Его шагов. В груди жарко-жарко и сердце бьется тоскливо. Где он сейчас? Что делает? Думает ли обо мне, как я о нем?
   – Девчонка! Девочка, плак-плак! – послышалось совсем рядом.
   Я от испуга замерла.
   На другой стороне дороги под фонарем трое мальчишек окружили светловолосого мальчика в клетчатой курточке, прижимающего что-то к себе.
   – Да он девчонка! Плаки-плаки, малютка! – издевались малолетние хулиганы.
   Один из них толкнул светловолосого и пискляво протянул:
   – Давай сюда этого одноглазого!
   Я присмотрелась.
   Мальчик держал на руках серого котенка.
   – О-ой, девчоночка наша, посмотрите, он плачет!
   Отголоски прошлого ворвались в голову, и я слышала: «Девчонка, он девочка, две подружки, две девочки, смотрите, смотрите!»
   Я перебежала дорогу и приблизилась к ребятам. Хулиганы заметили меня и бросились бежать, мальчик с котенком, не поднимая на меня глаз, пробормотал: «Спасибо» – и со всех ног припустил в другую сторону.
   Я осталась стоять под фонарем, глядя на свою длинную тонкую тень. Голоса из прошлого еще звучали в ушах, но все тише и тише…
 
   Нам с Антоном было по десять, когда его начали дразнить. В классе как-то неожиданно заметили, что мы все время вместе. Только я и он. Мы больше ни с кем не дружили. Нам дела ни до кого не было. Вместе приходили в школу, вместе сидели на всех уроках, обедали в столовой, затем уходили домой. И вдруг каждому из ребят стало интересно, почему мы не такие, как все?! На нас показывали пальцем, провожали взглядами, шептались за спиной. А классная руководительница как-то вызвала родителей. Она прямо так и спросила у наших мам: «Почему ваши дети не дружат со своими одноклассниками?»
   Только наши мамы и сами не знали ответа на этот вопрос. А боевая тетя Оля поставила училку на место, спросив: «В уставе школы прописано, что нужно непременно дружить со всеми?»
   Но дома мамы все равно сказали, что наши ровесники могут оказаться интересными людьми и все такое, мол, надо попробовать с ними пообщаться.
   Удивительно, но мы покивали, как будто все уяснили, а сами стали еще больше времени проводить вместе. Так, словно подсознательно чувствовали, что нас хотят разлучить. Не могли просто насмотреться друг на друга, наговориться, насмеяться…
   Моя мама любила шутить: «Прощаются, как на год!» – когда после первого «пока», сказанного по телефону или у двери дома, мы болтали еще по полчаса.
   Однажды, когда мы возвращались из школы, нам встретились мальчишки из параллельного класса. Они крикнули:
   – Жених и невеста!
   Мы не обратили внимания – нас все так называли. Мне даже нравилось.
   А мальчишки не унимались, выкрикивали всякие обзывательства, а еще дразнили Антона девчонкой.
   Не знаю, что на меня нашло, я схватила с асфальта булыжник и швырнула в них. Камень угодил одному мальчику прямо в голову – пошла кровь. Мне совсем не было его жаль! Наверное, я испугалась, что Антон станет думать как эти дураки и перестанет со мной дружить.
   Мальчишки схватили камни, принялись кидаться в нас и все кричали Антону: «Девчонка, он девочка, две подружки, смотрите, смотрите!»
   Мы убежали в парк и забрались на наше дерево.
   Люди, сбившиеся в стаи, мерзки, любое отличие вызывает у них волну протеста, зависть, злость. Они готовы уничтожать лишь потому, что сами кому-то не интересны.
   С Антоном многие пытались завязать дружбу, он не отталкивал их грубо, но и интереса не проявлял.
   Тогда, на дереве, я спросила его:
   – Тебе обидно?
   Тоша засмеялся и сказал:
   – Кажется, это им обидно. Может, они тоже хотят с тобой дружить?
   Мне стало смешно.
   – А может, с тобой?
   Он вынул из рюкзака упаковку вафель и скинул мне. А еще добавил, что мы особенные и нам никто не нужен.
   Вафли оказались ужасно вкусными, с банановой начинкой. Мы сидели на дереве до самого вечера. Время летело быстро, нам никогда его не хватало.
   Кому-то покажется, мы болтали о сущей чепухе. А какая разница, если нам было хорошо вместе?
   В тот день я узнала про слона и радугу.
   Антон задумчиво посмотрел на хмурое небо и поинтересовался у меня: