Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Ж.Б. Мольер. Собрание сочинений в двух томах. Т. 1
М., ГИХЛ, 1957
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Человек, который мог страшно поразить, перед лицом лицемерного
общества, ядовитую гидру ханжества, - великий человек! Творец "Тартюфа" не
может быть забыт!" {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., Изд. Академии наук
СССР, т. VI, М. 1955, стр. 369-370.} Эти слова Белинского воспринимаются
нами сейчас как пророческие.
Да, творец "Тартюфа" не забыт. Вот уже три столетия живя на сценических
подмостках всего мира, комедии Мольера и по сей день продолжают с разящей
силой обличать социальное зло и утверждать народные воззрения на жизнь.
Значение Мольера в истории мировой драматургии воистину огромно.
Сплотив воедино в своем творчестве лучшие традиции французского народного
театра с передовыми идеями гуманизма, Мольер создал новый вид драмы -
"высокую комедию", жанр, который для своего времени был решительным шагом в
сторону реализма.
После того как католическая реакция уничтожила великий театр
итальянского и испанского Возрождения, а пуританская английская революция
срыла с лица земли театры Лондона и предала анафеме Шекспира, Мольер вновь
поднял знамя гуманизма и вернул европейскому театру народность и идейность.
Он смело начертал пути для всего последующего развития драматургии и не
только сомкнул своим творчеством две великие культурные эпохи - эпоху
Возрождения и эпоху Просвещения, но и предвосхитил многие из
основополагающих принципов критического реализма.
Имя Мольера начертано на боевом знамени современной прогрессивной
французской литературы. Выступая на Втором съезде советских писателей в
Москве, виднейший французский поэт Луи Арагон начал свою речь о поэзии со
страстных слов, посвященных Мольеру. Говоря о национальных истоках реализма,
о средневековых фаблио и героических поэмах, о поэзии Рютбефа и Вийона, Луи
Арагон заметил, что весь путь развития ведет "к одному из величайших
реалистов всех времен и всех стран - великому поэту по имени Мольер".
Полемизируя с теми французскими литературоведами, которые исключают Мольера
из своих обзоров поэзии, Арагон говорил: "Изгнание Мольера из царства поэзии
- наиболее характерный факт искусственного и реакционного развития истории
литературы в нашей стране. Вопреки исторической правде у нас излагают
историю французской поэзии так, точно она не имела никакого отношения к
великой истории человечества. Нелепо отрицая значение Мольера как поэта, эта
история обходит молчанием всех тех, чья поэзия возникла из окружающей
действительности" {"Литературная газета", 30 декабря 1954 г.}.
Отстаивая выдающуюся роль Мольера в истории французской поэзии,
современные прогрессивные художники Франции борются за принципы поэзии,
основанные на правде жизни.
Так имя великого Мольера становится боевым лозунгом сегодняшнего дня,
знаменем борьбы за новое, правдивое и идейное искусство.
В чем же неиссякаемая сила Мольера?
Сила Мольера - в его прямом обращении к своей современности, в
беспощадном разоблачении ее социальных уродств, в глубоком раскрытии в
драматических конфликтах основных противоречий времени, в создании ярких
сатирических типов, воплощающих собой главнейшие пороки современного ему
дворянско-буржуазного общества.
"Бессмертный Тартюф - плод самого сильного напряжения комического
гения" {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., Изд. Академии наук СССР, т. 13, М.
193. стр. 179.}, - писал А. С. Пушкин, говоря об этой боевой, воинствующей
мольеровской сатире. "О, Мольер, великий Мольер! ты, который так обширно и в
такой полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их" {Н.
В. Гоголь, Полн. собр, соч.. Изд. Академии наук СССР, т. VIII. М. 1952, стр.
182.}, - вдохновенно говорил Н. В. Гоголь.
Сила Мольера - в его страстной приверженности к гуманистическим
идеалам, в его передовых воззрениях, в которых явственно проступают
демократические и материалистические черты, в его способности, несмотря на
стеснительное положение придворного комедиографа, оставаться, говоря словами
К. С. Станиславского, "гениальным протестантом и бунтарем" {Н. Горчаков,
Режиссерские уроки К. С. Станиславского, "Искусство". 1950, стр. 356.}.
Конечно, Мольер не ставил перед собой какой-либо политической цели, он
не сознавал еще неизбежности антагонизма между народом и абсолютизмом, не
мог сделать народный тип главным героем своих комедий. Но когда Мольер
выступал против пороков современного общества, он защищал интересы народа;
когда он выражал свои критические воззрения на современность, он действовал,
следуя здравым суждениям народа; когда ему нужно было противопоставить своим
сатирическим персонажам натуры здоровые, разумные и деятельные, он находил
их чаще всего в среде народа. Нам памятны замечательные слова Л. Н.
Толстого: "Мольер едва ли не самый всенародный и потому прекрасный художник
нового искусства" {Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. 30, М.
1951, Стр. 161.}.
Именно в силу своей народности творчество Мольера резко выделялось на
фоне современной ему литературы; писатели-вольнодумцы (либертины) - Теофиль
де Вио, Сирано де Бержерак и др. - создавали немало произведений острой
сатирической мысли, но они были лишены цельности мировоззрения, им
недоставало связи с массами, именно того, чем был так богат Мольер;
современные писатели-прозаики - Сорель, Скаррон, Фюретьер, - рисуя яркие
картины нравов и создавая в отдельных случаях социальные характеры, все же
не могли подняться до тех высот обобщения и глубокого раскрытия общественных
противоречий, какие были свойственны творчеству Мольера. Что же касается
драматургии, то преимущество Мольера в этой области было особенно очевидным.
К середине XVII века, ко времени выступления Мольера, французская
драматургия находилась в состоянии застоя. Единственный крупный драматург,
Пьер Корнель, переживал острый творческий кризис, сцену заполняли
бессодержательные трагикомедии и романтизированные трагедии Тома Корнеля,
Буаробера, Дю-Рийе и др.; комедия была представлена в основном бурлесками
Скаррона. "Высокие" жанры были отравлены фальшивой прециозностью, а "низкие"
не выходили за пределы грубого фарса. Мольер с первых же шагов приступил к
созданию нового типа комедии, совмещающей в себе смелость и широту мысли
либертинов, бытовой реализм писателей-прозаиков и лучшие традиции
предшествующей и современной драматургии. Но Мольер не только синтезировал
достижения новой литературы и драмы; он поднял французскую литературу до
подлинных высот гуманистической мысли и стал преемником Рабле и Монтеня.
Мольер развил в классицизме его наиболее прогрессивные начала и, преодолевая
сословие ограниченные стороны этого стиля, возвысился над своим временем как
писатель. По словам Гете, Мольер "господствовал над нравами своего века"; он
воспитывал людей, давая их правдивое изображение.
Источником величия Мольера были прекрасное знание действительности и
горячая любовь к народу, с которым он общался и в жизни и с подмостков
театра.
Мольер был самым крупным писателем своего века; место в академии было
ему обеспечено, если бы он только бросил сцену; об этом просил его друг
Буало. Мольер не смог уйти со сцены, он не мог осудить театр, ибо все годы
его сознательной жизни были посвящены театральному искусству, сцене, которая
была единственной школой нравов, где только и можно было бичевать
распущенность, алчность, невежество, жестокие страсти и тупое себялюбие, где
можно было жить, борясь за великие и благородные идеалы гуманизма. Этой
борьбе было отдано все - одна, но пламенная страсть покоряла всю жизнь
Мольера.
Когда у Жана Поклена, преуспевающего обойщика и мебельщика с улицы
Сент-Оноре, родился первенец, - произошло это 13 января 1622 года, - отец
дал ему свое собственное имя, присовокупив к нему позже второе имя - Батист,
чтобы отличить его от брата, тоже Жана. Предполагалось, что Жан-Батист
унаследует отцовское дело; а после того как его отец выкупил у своего брата
должность королевского обойщика, юный Поклен должен был обрести и этот
высокий сан, дававший ему право именоваться "королевским камердинером".
Судьба как будто во всем благоволила первенцу. Но у мальчика умерла
мать, добрая и умная Мари Крессе. Жану-Батисту было десять лет. К сожалению,
точных сведений о его детстве не сохранилось, разве лишь рассказы старых
биографов Мольера о близости мальчика-сироты к деду, отцу покойной матери,
Луи Крессе. Этот человек, в противоположность своему удачливому зятю,
оставался тесно связанным с трудовой средой городских ремесленников, из
которой вышли и сами Поклены. Будущий "королевский камердинер" мог получать
от деда внушения совсем иного сорта, и к живым впечатлениям от шумных и
многолюдных кварталов старого Парижа, где жил мальчик, прибавлялись рассказы
старого Крессе. Так сами собой устанавливались связи с жизнью городского
люда, усваивалась красочная народная речь, складывалась душевная приязнь к
простому человеку.
Неизгладимыми были впечатления от театральных представлений, которые
нередко посещали внук с дедом, отправляясь в походы на ярмарку. Если юный
Поклен уже не мог видеть представлений прославленного ярмарочного комедианта
Табарена, то традиции этого популярного актера были еще живы в выступлениях
многочисленных шутовских ярмарочных импровизаторов, которых юный Поклен,
конечно, видел и, надо полагать, любил.
Таким образом, не зная точных фактов о ранних годах Ж.-Б. Поклена, мы
все же можем составить себе общее представление об обстоятельствах жизни
этого юноши, подготовляемого родителем к почетной должности королевского
обойщика.
Поклен-отец, пользуясь своими связями, поместил сына в
привилегированное учебное заведение - Клермонский коллеж, в котором иезуиты
обучали наукам и жизненным правилам детей знати и зажиточных буржуа. Мальчик
был оторван от дома, где вскоре появилась новая хозяйка - мачеха Катерина
Флеретт.
Долгие семь лет, проведенные в коллеже, шли по строго установленному
порядку. Изучались богословские дисциплины, греческий и латинский языки,
древняя литература, грамматика. Кто знает, быть может знаменитый урок
господина Журдена из комедии "Мещанин во дворянстве" был воспоминанием
автора о ранних годах его собственного обучения. В коллеже существовал и
школьный театр с репертуаром из комедий Плавта и Теренция - иезуиты любили
таким способом обучать своих питомцев разговорной латыни. Вполне вероятно,
что Поклен принимал участие в этих спектаклях; латынь и римских
комедиографов он знал хорошо, - в будущем драматург не раз это докажет.
Поклен-отец, следя за успехами сына в коллеже, не забывал о главном
назначении своего первенца. И вот 18 декабря 1637 года пятнадцатилетний
Жан-Батист был приведен к присяге, необходимой для вхождения в цех обойщиков
и для получения права унаследовать отцовскую должность.
Но, даже подвергшись столь торжественному акту, юный Поклен был очень
далек своими мыслями от желаний отца. В эти годы он занимался изучением
античных философов и сделал своим любимым писателем римского
философа-материалиста Тита Лукреция Кара. Доказательством тому служит
осуществленный им перевод поэмы Лукреция "О природе вещей".
Перевод этот, к сожалению, не сохранился, и точную его дату установить
невозможно, но он бесспорно существовал и был сделан Мольером в последние
годы его пребывания в коллеже или же вскоре после его окончания. Факт
перевода, да еще в стихах, философской поэмы Лукреция говорит о направлении
мыслей молодого Поклена, о характере его формирующегося мировоззрения и
художественных вкусах. Поэма "О природе вещей" является гениальным творением
философской мысли и одновременно превосходным поэтическим произведением.
Раскрывая сущность мироздания как глубочайший философ-материалист, Лукреций
описывал реальный мир как вдохновенный поэт. Он излагал и развивал учение
греческого философа-материалиста Эпикура, охватывая в своей поэме все
вопросы философии материализма - учение о природе, теорию познания, учение о
человеке и этику.
Такова была книга, которой зачитывался молодой Поклен и которую он
решился перевести на родной язык. Не лишним тут будет вспомнить, что этой
книгой также зачитывался и под ее влиянием написал собственную философскую
поэму великий итальянский материалист и вольнодумец Джордано Бруно.
После окончания в 1639 году коллежа Ж.-Б. Поклен для завершения своего
образования сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата
прав. Старому Поклену это должно было очень импонировать: его наследник был
теперь человеком вполне образованным. Но занятия адвокатской практикой не
увлекли молодого человека. Его интерес продолжал сосредоточиваться на
излюбленной философии. Именно в эти годы Ж.-Б. Поклен находит
друзей-единомышленников - Шапеля и Бернье, и они усиленно штудируют
сочинения французского философа-материалиста Пьера Гассенди. Утверждение
примата чувственного опыта над абстрактным логизированием, сведение
существующего к материальной субстанции, борьба со схоластикой и аскетизмом,
провозглашение свободы мысли и прав природы - эти и другие идеи Гассенди
оставили глубокий след в мировоззрении пытливого юноши.
Но, как ни увлекательны были занятия философией, молодой лиценциат не
мог им отдаться целиком: его активная, страстная натура звала к другому.
Воскресала ранняя любовь к театру; но теперь уже хотелось не стоять в толпе
зрителей, а самому подняться на подмостки, с тем чтобы чаровать публику
чтением героических стихов. Балаганные представления все же казались вещью
недостойной. Страсть к сценическому искусству привела Поклена в дом Бежаров,
горячих любителей театра, замышлявших создать в Париже новое театральное
предприятие.
Надо полагать, что Поклен-отец знал про все эти увлечения сына и,
конечно, не одобрял их. С его стороны было естественно требовать от
Жана-Батиста, чтобы он, наконец, вступил в права наследства и взялся за
дело: молодому человеку шел двадцатый год. Поклен заставлял своего сына
просиживать целые дни в лавке и даже поручил ему ответственнейшее задание -
выполнить обязанности королевского камердинера во время поездки Людовика
XIII со двором в 1642 году в Нарбонну. Столь решительными действиями отец
полагал в корне пресечь предосудительные наклонности сына. Но настояния
старого Поклена возымели обратное действие.
Пребывание при дворе в качестве королевского камердинера, которое, по
мысли Поклена-отца, должно было наполнить душу Жана-Батиста честолюбивыми
чувствами, лишь переполнило чашу его терпения, и сын вскоре после
возвращения из поездки объявил отцу о своем отказе от деловых занятий и даже
от самого звания "королевского обойщика". Отказ был оформлен нотариальным
актом, согласно которому отец уплачивал сыну 630 ливров, полагающихся ему из
материнского наследства. Официальный характер этого документа указывает на
то, что между отцом и сыном произошел разрыв, и уплата денег говорила отнюдь
не о сердоболия старика Поклена, будто бы легко смирившегося с решением сына
стать актером. Поэтому вряд ли правы те историки, которые в идиллических
тонах рисуют отношения между старым и молодым Покленами и в качестве
доказательства приводят факт опубликования в 1641 году королевского указа о
снятии с актерской профессии клейма бесчестия. "Снятие бесчестия" было
слишком слабым утешением для почтенного буржуа, терявшего своего прямого
наследника и видевшего теперь в сыне лишь человека, "очернившего" славное,
честное имя Покленов.
Нам представляется достоверным сообщение современника, известного
писателя-сказочника Шарля Перро, будто Жан Поклен сначала очень сурово
отнесся к решению сына. Ведь недаром он не дал молодому Поклену ни гроша из
своих денег. Поэтому вполне вероятно, что молодой человек, лишенный
поддержки своих близких, в течение некоторого времени пребывал в очень
затруднительных обстоятельствах. В эту тягостную пору жизни его и поддержало
семейство Бежаров.
Таким образом Ж.-Б. Поклен, которому были уготованы богатство, почет и
даже придворная карьера, порвал со своей респектабельной средой и стал
актером. Он даже принял новую фамилию - Мольер. Деньги, полученные по
наследству от матери, молодой актер вложил в затеваемое им дело. Старые
корабли были сожжены, нужно было садиться в новый челн и отправляться в
далекое, опасное, но бесконечно увлекательное плавание.
Семейство Бежар собрало у себя любительскую труппу, состоявшую из уже
выступавшей на сцене Мадлены Бежар, ее брата Жозефа, сестры Женевьевы, Ж. -
Б. Мольера и еще нескольких лиц.
Молодые люди, выступавшие с успехом перед родственниками и знакомыми,
кончили тем, что решили организовать настоящий театр. Они пригласили к себе
руководителем опытного актера Дени Бейса, арендовали зал для игры в мяч у
Нельских ворот и, назвав свою труппу громким титулом "Блистательный театр",
подняли в первый раз занавес в день нового 1644 года.
Репертуар театра был вполне традиционным: здесь шли трагикомедии,
пасторали и трагедии. Подобные пьесы давались в королевском театре -
Бургундском отеле и в театре Маре и всегда привлекали публику своими
кровавыми происшествиями, любовными и патетическими тирадами. Но в
"Блистательном театре" эти же самые пьесы сборов почти не делали. Любителям
было не под силу тягаться с опытными актерами. Через год театр у Нельских
ворот прогорел, и труппа перебралась в новое помещение, в зал для игры в мяч
Черного Креста. Но и тут дело не улучшилось.
Долги росли, а играть приходилось перед пустым залом. Дела
"Блистательного театра" были так плохи, что Мольер, являвшийся денежным
поручителем за труппу, попал в долговую тюрьму. Но Мольер не сдавался: после
того как отец вызволил его из тюрьмы, он не остепенился, не вернулся в лоно
почтенной мещанской семьи, а с еще большим упорством отдался своей страсти.
Из зала Черного Креста труппа перешла в зал Белого Креста, но положение
не изменилось. Наконец, молодым людям надоело бороться с неприветливой
столицей, и они в 1645 году снаряжают фургон, нагружают его декорациями,
бутафорией и костюмами и отправляются искать счастья и славы в провинцию.
Таковы были факты частной жизни Мольера в момент его вступления в
искусство. Но известно, что для формирования мировоззрения и эстетических
взглядов художника решающее значение, помимо обстоятельств личного
характера, имеют социально-исторические условия, в которых происходит
формирование этой личности. Чем глубже талант художника, чем ближе стоит он
к действительности, тем сильнее и определеннее воздействие народной жизни на
его мировоззрение и художественные принципы.
История искусства на многих примерах подтверждает, что великие
художники чаще всего рождаются в исторические периоды наибольшего подъема
общественной жизни, когда само время, значительность его социального
содержания, приуготовляет художнику грандиозный материал - дает новые темы,
идеи, образы, конфликты, и все это становится содержанием творчества,
определяет его дух, масштаб, новизну, делает талантливого художника воистину
великим выразителем дум и чаяний народа, его гением,
Юность Мольера и годы его провинциальной жизни протекали в один из
самых важных и переломных моментов французской истории XVII века.
Абсолютная монархия, оставаясь формой дворянской диктатуры, объективно
выступала "в качестве цивилизующего центра, в качестве основоположника
национального единства" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Госполитиздат, т.
X, стр. 721.}. Выполнение этой исторической задачи требовало от дворянского
государства новой политики, ибо самый процесс централизации страны был не
только результатом усмирения мятежных феодалов, но и выражением объективно
сложившейся тенденции к объединению национальных рынков, к установлению
более тесных экономических связей внутри страны. Дворянское государство
должно было активно реагировать на развитие капитализма; чтобы не выпустить
из своих рук этот новый важнейший социально-экономический фактор, оно шло
ему навстречу и этим выражало свои новые устремления.
Но если, подавляя оппозиционную знать и поддерживая экономическое
развитие буржуазии, французский абсолютизм XVII века выражал прогрессивную
сторону своей политики, то свою реакционную, дворянско-феодальную сущность
он выявлял в жесточайших репрессиях по отношению к крестьянству, в
сохранении политического бесправия буржуазии и в исключительной
озабоченности благосостоянием класса дворян.
Буржуазия не вступала в открытую борьбу с абсолютизмом - она для этого
еще не была достаточно сильна; к тому же ее верхушка, получив доступ к
государственным должностям, образовала сословие так называемого "дворянства
мантии" и по существу откололась от своего класса. В данных исторических
условиях абсолютизм был формой государства, которая устраивала буржуазию,
ибо государственный протекционизм способствовал экономическому процветанию
буржуазии, а карательные мероприятия защищали ее от опасных последствий
народных восстаний.
Но если буржуазия шла на компромисс с дворянским государством, то
народ, миллионные массы крестьян и городское плебейство, был настроен по
отношению к абсолютизму открыто враждебно. Они воспринимали абсолютизм как
феодально-дворянское государство, доведшее налоговое грабительство до
невиданных в средние века размеров. Пламень крестьянских и плебейских
восстаний не затухал в годы правления кардинала Ришелье. Движение
"босоногих" в Нормандии, поддержанное руанской городской массой (1639), было
самым крупным эпизодом в серии подобных. Правительство со свирепой
жестокостью душило эти восстания, но число их росло и росло и, наконец,
вылилось в мощное социальное движение Фронды (1648-1653).
Фронда разразилась в годы ослабления центральной власти, когда после
смерти Ришелье Францией правили из-за малолетства Людовика XIV на правах
регентши его мать Анна Австрийская и первый министр Мазарини. Этой слабостью
центральной власти сперва хотела воспользоваться парламентская буржуазия,
пытавшаяся отвоевать себе ряд политических правомочий и освободиться от
налогового бремени. Буржуазия выступила в союзе с плебейскими массами
Парижа, давно уже копившими свою ненависть против королевского
правительства. Поэтому в ультиматуме парламента, направленном регентше,
звучали и некоторые народные требования. Правительство приняло репрессивные
меры, в ответ на которые городская беднота, а вместе с ней и средняя
буржуазия соорудили на улицах Парижа баррикады; двор бежал из столицы.
Перепуганные таким революционным поворотом событий, вожаки парламентской
оппозиции вступили на привычный путь капитуляции и заключили союз с
королевской властью. Тогда стихийно действующую силу восстания решили
использовать для своих целей представители мятежной знати, и это привело
движение уже в полный тупик.
Задобренные королевскими подачками, принцы вскоре один за другим
перешли в дворянский лагерь, а рядовые участники Фронды - парижская беднота
и крестьянские массы - были подвергнуты жестоким пыткам и казням. Абсолютизм
торжествовал победу.
Фронда была обречена на поражение - буржуазия еще была слишком слаба,
чтобы довести начатое дело до конца и добиться политических прав, что же
касается аристократии, то ее реакционные лозунги могли ввести в заблуждение
восставших только временно. Абсолютизм оставался единственной политической
системой, способной, с одной стороны, уравновешивать враждующие между собой
классы дворянства и буржуазии, а с другой - средствами насилия держать в
повиновении народные массы. Объективно победа абсолютизма определялась тем,
что, оставаясь дворянским государством, он на первых порах предоставлял
возможность развитию новых производительных сил, был той политический
системой, внутри которой созревало так называемое "третье сословие", главный
движущий фактор французской истории XVII-XVIII веков.
Мольер, как и преобладающее большинство современных ему писателей,
видел в абсолютизме силу, смирившую феодальную анархию и способную
осуществить задачу национального строительства. Но, признавая законность и
разумность королевской власти, Мольер был не в лагере победителей. Долгие
годы, проведенные в провинции (с 1645 по 1658 год), многое рассказали ему о
жизни простых людей, об их тяготах и борьбе. Это были годы, предшествующие
Фронде и самой Фронды; города, в которых выступала труппа Мольера, часто
соседствовали с теми, где пылали пожары восстаний.
Мольер не в силах был воспринять политический смысл народного движения,
ему была чужда разрушительная устремленность революционных восстаний, но
жившая в них вера народа в свои силы, в свои человеческие права должна была
решительным образом повлиять на мировоззрение Мольера. Живя долгие годы в
народе, в грозовой атмосфере мятежей, Мольер не только глубоко познал
Ж.Б. Мольер. Собрание сочинений в двух томах. Т. 1
М., ГИХЛ, 1957
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Человек, который мог страшно поразить, перед лицом лицемерного
общества, ядовитую гидру ханжества, - великий человек! Творец "Тартюфа" не
может быть забыт!" {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., Изд. Академии наук
СССР, т. VI, М. 1955, стр. 369-370.} Эти слова Белинского воспринимаются
нами сейчас как пророческие.
Да, творец "Тартюфа" не забыт. Вот уже три столетия живя на сценических
подмостках всего мира, комедии Мольера и по сей день продолжают с разящей
силой обличать социальное зло и утверждать народные воззрения на жизнь.
Значение Мольера в истории мировой драматургии воистину огромно.
Сплотив воедино в своем творчестве лучшие традиции французского народного
театра с передовыми идеями гуманизма, Мольер создал новый вид драмы -
"высокую комедию", жанр, который для своего времени был решительным шагом в
сторону реализма.
После того как католическая реакция уничтожила великий театр
итальянского и испанского Возрождения, а пуританская английская революция
срыла с лица земли театры Лондона и предала анафеме Шекспира, Мольер вновь
поднял знамя гуманизма и вернул европейскому театру народность и идейность.
Он смело начертал пути для всего последующего развития драматургии и не
только сомкнул своим творчеством две великие культурные эпохи - эпоху
Возрождения и эпоху Просвещения, но и предвосхитил многие из
основополагающих принципов критического реализма.
Имя Мольера начертано на боевом знамени современной прогрессивной
французской литературы. Выступая на Втором съезде советских писателей в
Москве, виднейший французский поэт Луи Арагон начал свою речь о поэзии со
страстных слов, посвященных Мольеру. Говоря о национальных истоках реализма,
о средневековых фаблио и героических поэмах, о поэзии Рютбефа и Вийона, Луи
Арагон заметил, что весь путь развития ведет "к одному из величайших
реалистов всех времен и всех стран - великому поэту по имени Мольер".
Полемизируя с теми французскими литературоведами, которые исключают Мольера
из своих обзоров поэзии, Арагон говорил: "Изгнание Мольера из царства поэзии
- наиболее характерный факт искусственного и реакционного развития истории
литературы в нашей стране. Вопреки исторической правде у нас излагают
историю французской поэзии так, точно она не имела никакого отношения к
великой истории человечества. Нелепо отрицая значение Мольера как поэта, эта
история обходит молчанием всех тех, чья поэзия возникла из окружающей
действительности" {"Литературная газета", 30 декабря 1954 г.}.
Отстаивая выдающуюся роль Мольера в истории французской поэзии,
современные прогрессивные художники Франции борются за принципы поэзии,
основанные на правде жизни.
Так имя великого Мольера становится боевым лозунгом сегодняшнего дня,
знаменем борьбы за новое, правдивое и идейное искусство.
В чем же неиссякаемая сила Мольера?
Сила Мольера - в его прямом обращении к своей современности, в
беспощадном разоблачении ее социальных уродств, в глубоком раскрытии в
драматических конфликтах основных противоречий времени, в создании ярких
сатирических типов, воплощающих собой главнейшие пороки современного ему
дворянско-буржуазного общества.
"Бессмертный Тартюф - плод самого сильного напряжения комического
гения" {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., Изд. Академии наук СССР, т. 13, М.
193. стр. 179.}, - писал А. С. Пушкин, говоря об этой боевой, воинствующей
мольеровской сатире. "О, Мольер, великий Мольер! ты, который так обширно и в
такой полноте развивал свои характеры, так глубоко следил все тени их" {Н.
В. Гоголь, Полн. собр, соч.. Изд. Академии наук СССР, т. VIII. М. 1952, стр.
182.}, - вдохновенно говорил Н. В. Гоголь.
Сила Мольера - в его страстной приверженности к гуманистическим
идеалам, в его передовых воззрениях, в которых явственно проступают
демократические и материалистические черты, в его способности, несмотря на
стеснительное положение придворного комедиографа, оставаться, говоря словами
К. С. Станиславского, "гениальным протестантом и бунтарем" {Н. Горчаков,
Режиссерские уроки К. С. Станиславского, "Искусство". 1950, стр. 356.}.
Конечно, Мольер не ставил перед собой какой-либо политической цели, он
не сознавал еще неизбежности антагонизма между народом и абсолютизмом, не
мог сделать народный тип главным героем своих комедий. Но когда Мольер
выступал против пороков современного общества, он защищал интересы народа;
когда он выражал свои критические воззрения на современность, он действовал,
следуя здравым суждениям народа; когда ему нужно было противопоставить своим
сатирическим персонажам натуры здоровые, разумные и деятельные, он находил
их чаще всего в среде народа. Нам памятны замечательные слова Л. Н.
Толстого: "Мольер едва ли не самый всенародный и потому прекрасный художник
нового искусства" {Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. 30, М.
1951, Стр. 161.}.
Именно в силу своей народности творчество Мольера резко выделялось на
фоне современной ему литературы; писатели-вольнодумцы (либертины) - Теофиль
де Вио, Сирано де Бержерак и др. - создавали немало произведений острой
сатирической мысли, но они были лишены цельности мировоззрения, им
недоставало связи с массами, именно того, чем был так богат Мольер;
современные писатели-прозаики - Сорель, Скаррон, Фюретьер, - рисуя яркие
картины нравов и создавая в отдельных случаях социальные характеры, все же
не могли подняться до тех высот обобщения и глубокого раскрытия общественных
противоречий, какие были свойственны творчеству Мольера. Что же касается
драматургии, то преимущество Мольера в этой области было особенно очевидным.
К середине XVII века, ко времени выступления Мольера, французская
драматургия находилась в состоянии застоя. Единственный крупный драматург,
Пьер Корнель, переживал острый творческий кризис, сцену заполняли
бессодержательные трагикомедии и романтизированные трагедии Тома Корнеля,
Буаробера, Дю-Рийе и др.; комедия была представлена в основном бурлесками
Скаррона. "Высокие" жанры были отравлены фальшивой прециозностью, а "низкие"
не выходили за пределы грубого фарса. Мольер с первых же шагов приступил к
созданию нового типа комедии, совмещающей в себе смелость и широту мысли
либертинов, бытовой реализм писателей-прозаиков и лучшие традиции
предшествующей и современной драматургии. Но Мольер не только синтезировал
достижения новой литературы и драмы; он поднял французскую литературу до
подлинных высот гуманистической мысли и стал преемником Рабле и Монтеня.
Мольер развил в классицизме его наиболее прогрессивные начала и, преодолевая
сословие ограниченные стороны этого стиля, возвысился над своим временем как
писатель. По словам Гете, Мольер "господствовал над нравами своего века"; он
воспитывал людей, давая их правдивое изображение.
Источником величия Мольера были прекрасное знание действительности и
горячая любовь к народу, с которым он общался и в жизни и с подмостков
театра.
Мольер был самым крупным писателем своего века; место в академии было
ему обеспечено, если бы он только бросил сцену; об этом просил его друг
Буало. Мольер не смог уйти со сцены, он не мог осудить театр, ибо все годы
его сознательной жизни были посвящены театральному искусству, сцене, которая
была единственной школой нравов, где только и можно было бичевать
распущенность, алчность, невежество, жестокие страсти и тупое себялюбие, где
можно было жить, борясь за великие и благородные идеалы гуманизма. Этой
борьбе было отдано все - одна, но пламенная страсть покоряла всю жизнь
Мольера.
Когда у Жана Поклена, преуспевающего обойщика и мебельщика с улицы
Сент-Оноре, родился первенец, - произошло это 13 января 1622 года, - отец
дал ему свое собственное имя, присовокупив к нему позже второе имя - Батист,
чтобы отличить его от брата, тоже Жана. Предполагалось, что Жан-Батист
унаследует отцовское дело; а после того как его отец выкупил у своего брата
должность королевского обойщика, юный Поклен должен был обрести и этот
высокий сан, дававший ему право именоваться "королевским камердинером".
Судьба как будто во всем благоволила первенцу. Но у мальчика умерла
мать, добрая и умная Мари Крессе. Жану-Батисту было десять лет. К сожалению,
точных сведений о его детстве не сохранилось, разве лишь рассказы старых
биографов Мольера о близости мальчика-сироты к деду, отцу покойной матери,
Луи Крессе. Этот человек, в противоположность своему удачливому зятю,
оставался тесно связанным с трудовой средой городских ремесленников, из
которой вышли и сами Поклены. Будущий "королевский камердинер" мог получать
от деда внушения совсем иного сорта, и к живым впечатлениям от шумных и
многолюдных кварталов старого Парижа, где жил мальчик, прибавлялись рассказы
старого Крессе. Так сами собой устанавливались связи с жизнью городского
люда, усваивалась красочная народная речь, складывалась душевная приязнь к
простому человеку.
Неизгладимыми были впечатления от театральных представлений, которые
нередко посещали внук с дедом, отправляясь в походы на ярмарку. Если юный
Поклен уже не мог видеть представлений прославленного ярмарочного комедианта
Табарена, то традиции этого популярного актера были еще живы в выступлениях
многочисленных шутовских ярмарочных импровизаторов, которых юный Поклен,
конечно, видел и, надо полагать, любил.
Таким образом, не зная точных фактов о ранних годах Ж.-Б. Поклена, мы
все же можем составить себе общее представление об обстоятельствах жизни
этого юноши, подготовляемого родителем к почетной должности королевского
обойщика.
Поклен-отец, пользуясь своими связями, поместил сына в
привилегированное учебное заведение - Клермонский коллеж, в котором иезуиты
обучали наукам и жизненным правилам детей знати и зажиточных буржуа. Мальчик
был оторван от дома, где вскоре появилась новая хозяйка - мачеха Катерина
Флеретт.
Долгие семь лет, проведенные в коллеже, шли по строго установленному
порядку. Изучались богословские дисциплины, греческий и латинский языки,
древняя литература, грамматика. Кто знает, быть может знаменитый урок
господина Журдена из комедии "Мещанин во дворянстве" был воспоминанием
автора о ранних годах его собственного обучения. В коллеже существовал и
школьный театр с репертуаром из комедий Плавта и Теренция - иезуиты любили
таким способом обучать своих питомцев разговорной латыни. Вполне вероятно,
что Поклен принимал участие в этих спектаклях; латынь и римских
комедиографов он знал хорошо, - в будущем драматург не раз это докажет.
Поклен-отец, следя за успехами сына в коллеже, не забывал о главном
назначении своего первенца. И вот 18 декабря 1637 года пятнадцатилетний
Жан-Батист был приведен к присяге, необходимой для вхождения в цех обойщиков
и для получения права унаследовать отцовскую должность.
Но, даже подвергшись столь торжественному акту, юный Поклен был очень
далек своими мыслями от желаний отца. В эти годы он занимался изучением
античных философов и сделал своим любимым писателем римского
философа-материалиста Тита Лукреция Кара. Доказательством тому служит
осуществленный им перевод поэмы Лукреция "О природе вещей".
Перевод этот, к сожалению, не сохранился, и точную его дату установить
невозможно, но он бесспорно существовал и был сделан Мольером в последние
годы его пребывания в коллеже или же вскоре после его окончания. Факт
перевода, да еще в стихах, философской поэмы Лукреция говорит о направлении
мыслей молодого Поклена, о характере его формирующегося мировоззрения и
художественных вкусах. Поэма "О природе вещей" является гениальным творением
философской мысли и одновременно превосходным поэтическим произведением.
Раскрывая сущность мироздания как глубочайший философ-материалист, Лукреций
описывал реальный мир как вдохновенный поэт. Он излагал и развивал учение
греческого философа-материалиста Эпикура, охватывая в своей поэме все
вопросы философии материализма - учение о природе, теорию познания, учение о
человеке и этику.
Такова была книга, которой зачитывался молодой Поклен и которую он
решился перевести на родной язык. Не лишним тут будет вспомнить, что этой
книгой также зачитывался и под ее влиянием написал собственную философскую
поэму великий итальянский материалист и вольнодумец Джордано Бруно.
После окончания в 1639 году коллежа Ж.-Б. Поклен для завершения своего
образования сдал в Орлеанском университете экзамен на звание лиценциата
прав. Старому Поклену это должно было очень импонировать: его наследник был
теперь человеком вполне образованным. Но занятия адвокатской практикой не
увлекли молодого человека. Его интерес продолжал сосредоточиваться на
излюбленной философии. Именно в эти годы Ж.-Б. Поклен находит
друзей-единомышленников - Шапеля и Бернье, и они усиленно штудируют
сочинения французского философа-материалиста Пьера Гассенди. Утверждение
примата чувственного опыта над абстрактным логизированием, сведение
существующего к материальной субстанции, борьба со схоластикой и аскетизмом,
провозглашение свободы мысли и прав природы - эти и другие идеи Гассенди
оставили глубокий след в мировоззрении пытливого юноши.
Но, как ни увлекательны были занятия философией, молодой лиценциат не
мог им отдаться целиком: его активная, страстная натура звала к другому.
Воскресала ранняя любовь к театру; но теперь уже хотелось не стоять в толпе
зрителей, а самому подняться на подмостки, с тем чтобы чаровать публику
чтением героических стихов. Балаганные представления все же казались вещью
недостойной. Страсть к сценическому искусству привела Поклена в дом Бежаров,
горячих любителей театра, замышлявших создать в Париже новое театральное
предприятие.
Надо полагать, что Поклен-отец знал про все эти увлечения сына и,
конечно, не одобрял их. С его стороны было естественно требовать от
Жана-Батиста, чтобы он, наконец, вступил в права наследства и взялся за
дело: молодому человеку шел двадцатый год. Поклен заставлял своего сына
просиживать целые дни в лавке и даже поручил ему ответственнейшее задание -
выполнить обязанности королевского камердинера во время поездки Людовика
XIII со двором в 1642 году в Нарбонну. Столь решительными действиями отец
полагал в корне пресечь предосудительные наклонности сына. Но настояния
старого Поклена возымели обратное действие.
Пребывание при дворе в качестве королевского камердинера, которое, по
мысли Поклена-отца, должно было наполнить душу Жана-Батиста честолюбивыми
чувствами, лишь переполнило чашу его терпения, и сын вскоре после
возвращения из поездки объявил отцу о своем отказе от деловых занятий и даже
от самого звания "королевского обойщика". Отказ был оформлен нотариальным
актом, согласно которому отец уплачивал сыну 630 ливров, полагающихся ему из
материнского наследства. Официальный характер этого документа указывает на
то, что между отцом и сыном произошел разрыв, и уплата денег говорила отнюдь
не о сердоболия старика Поклена, будто бы легко смирившегося с решением сына
стать актером. Поэтому вряд ли правы те историки, которые в идиллических
тонах рисуют отношения между старым и молодым Покленами и в качестве
доказательства приводят факт опубликования в 1641 году королевского указа о
снятии с актерской профессии клейма бесчестия. "Снятие бесчестия" было
слишком слабым утешением для почтенного буржуа, терявшего своего прямого
наследника и видевшего теперь в сыне лишь человека, "очернившего" славное,
честное имя Покленов.
Нам представляется достоверным сообщение современника, известного
писателя-сказочника Шарля Перро, будто Жан Поклен сначала очень сурово
отнесся к решению сына. Ведь недаром он не дал молодому Поклену ни гроша из
своих денег. Поэтому вполне вероятно, что молодой человек, лишенный
поддержки своих близких, в течение некоторого времени пребывал в очень
затруднительных обстоятельствах. В эту тягостную пору жизни его и поддержало
семейство Бежаров.
Таким образом Ж.-Б. Поклен, которому были уготованы богатство, почет и
даже придворная карьера, порвал со своей респектабельной средой и стал
актером. Он даже принял новую фамилию - Мольер. Деньги, полученные по
наследству от матери, молодой актер вложил в затеваемое им дело. Старые
корабли были сожжены, нужно было садиться в новый челн и отправляться в
далекое, опасное, но бесконечно увлекательное плавание.
Семейство Бежар собрало у себя любительскую труппу, состоявшую из уже
выступавшей на сцене Мадлены Бежар, ее брата Жозефа, сестры Женевьевы, Ж. -
Б. Мольера и еще нескольких лиц.
Молодые люди, выступавшие с успехом перед родственниками и знакомыми,
кончили тем, что решили организовать настоящий театр. Они пригласили к себе
руководителем опытного актера Дени Бейса, арендовали зал для игры в мяч у
Нельских ворот и, назвав свою труппу громким титулом "Блистательный театр",
подняли в первый раз занавес в день нового 1644 года.
Репертуар театра был вполне традиционным: здесь шли трагикомедии,
пасторали и трагедии. Подобные пьесы давались в королевском театре -
Бургундском отеле и в театре Маре и всегда привлекали публику своими
кровавыми происшествиями, любовными и патетическими тирадами. Но в
"Блистательном театре" эти же самые пьесы сборов почти не делали. Любителям
было не под силу тягаться с опытными актерами. Через год театр у Нельских
ворот прогорел, и труппа перебралась в новое помещение, в зал для игры в мяч
Черного Креста. Но и тут дело не улучшилось.
Долги росли, а играть приходилось перед пустым залом. Дела
"Блистательного театра" были так плохи, что Мольер, являвшийся денежным
поручителем за труппу, попал в долговую тюрьму. Но Мольер не сдавался: после
того как отец вызволил его из тюрьмы, он не остепенился, не вернулся в лоно
почтенной мещанской семьи, а с еще большим упорством отдался своей страсти.
Из зала Черного Креста труппа перешла в зал Белого Креста, но положение
не изменилось. Наконец, молодым людям надоело бороться с неприветливой
столицей, и они в 1645 году снаряжают фургон, нагружают его декорациями,
бутафорией и костюмами и отправляются искать счастья и славы в провинцию.
Таковы были факты частной жизни Мольера в момент его вступления в
искусство. Но известно, что для формирования мировоззрения и эстетических
взглядов художника решающее значение, помимо обстоятельств личного
характера, имеют социально-исторические условия, в которых происходит
формирование этой личности. Чем глубже талант художника, чем ближе стоит он
к действительности, тем сильнее и определеннее воздействие народной жизни на
его мировоззрение и художественные принципы.
История искусства на многих примерах подтверждает, что великие
художники чаще всего рождаются в исторические периоды наибольшего подъема
общественной жизни, когда само время, значительность его социального
содержания, приуготовляет художнику грандиозный материал - дает новые темы,
идеи, образы, конфликты, и все это становится содержанием творчества,
определяет его дух, масштаб, новизну, делает талантливого художника воистину
великим выразителем дум и чаяний народа, его гением,
Юность Мольера и годы его провинциальной жизни протекали в один из
самых важных и переломных моментов французской истории XVII века.
Абсолютная монархия, оставаясь формой дворянской диктатуры, объективно
выступала "в качестве цивилизующего центра, в качестве основоположника
национального единства" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Госполитиздат, т.
X, стр. 721.}. Выполнение этой исторической задачи требовало от дворянского
государства новой политики, ибо самый процесс централизации страны был не
только результатом усмирения мятежных феодалов, но и выражением объективно
сложившейся тенденции к объединению национальных рынков, к установлению
более тесных экономических связей внутри страны. Дворянское государство
должно было активно реагировать на развитие капитализма; чтобы не выпустить
из своих рук этот новый важнейший социально-экономический фактор, оно шло
ему навстречу и этим выражало свои новые устремления.
Но если, подавляя оппозиционную знать и поддерживая экономическое
развитие буржуазии, французский абсолютизм XVII века выражал прогрессивную
сторону своей политики, то свою реакционную, дворянско-феодальную сущность
он выявлял в жесточайших репрессиях по отношению к крестьянству, в
сохранении политического бесправия буржуазии и в исключительной
озабоченности благосостоянием класса дворян.
Буржуазия не вступала в открытую борьбу с абсолютизмом - она для этого
еще не была достаточно сильна; к тому же ее верхушка, получив доступ к
государственным должностям, образовала сословие так называемого "дворянства
мантии" и по существу откололась от своего класса. В данных исторических
условиях абсолютизм был формой государства, которая устраивала буржуазию,
ибо государственный протекционизм способствовал экономическому процветанию
буржуазии, а карательные мероприятия защищали ее от опасных последствий
народных восстаний.
Но если буржуазия шла на компромисс с дворянским государством, то
народ, миллионные массы крестьян и городское плебейство, был настроен по
отношению к абсолютизму открыто враждебно. Они воспринимали абсолютизм как
феодально-дворянское государство, доведшее налоговое грабительство до
невиданных в средние века размеров. Пламень крестьянских и плебейских
восстаний не затухал в годы правления кардинала Ришелье. Движение
"босоногих" в Нормандии, поддержанное руанской городской массой (1639), было
самым крупным эпизодом в серии подобных. Правительство со свирепой
жестокостью душило эти восстания, но число их росло и росло и, наконец,
вылилось в мощное социальное движение Фронды (1648-1653).
Фронда разразилась в годы ослабления центральной власти, когда после
смерти Ришелье Францией правили из-за малолетства Людовика XIV на правах
регентши его мать Анна Австрийская и первый министр Мазарини. Этой слабостью
центральной власти сперва хотела воспользоваться парламентская буржуазия,
пытавшаяся отвоевать себе ряд политических правомочий и освободиться от
налогового бремени. Буржуазия выступила в союзе с плебейскими массами
Парижа, давно уже копившими свою ненависть против королевского
правительства. Поэтому в ультиматуме парламента, направленном регентше,
звучали и некоторые народные требования. Правительство приняло репрессивные
меры, в ответ на которые городская беднота, а вместе с ней и средняя
буржуазия соорудили на улицах Парижа баррикады; двор бежал из столицы.
Перепуганные таким революционным поворотом событий, вожаки парламентской
оппозиции вступили на привычный путь капитуляции и заключили союз с
королевской властью. Тогда стихийно действующую силу восстания решили
использовать для своих целей представители мятежной знати, и это привело
движение уже в полный тупик.
Задобренные королевскими подачками, принцы вскоре один за другим
перешли в дворянский лагерь, а рядовые участники Фронды - парижская беднота
и крестьянские массы - были подвергнуты жестоким пыткам и казням. Абсолютизм
торжествовал победу.
Фронда была обречена на поражение - буржуазия еще была слишком слаба,
чтобы довести начатое дело до конца и добиться политических прав, что же
касается аристократии, то ее реакционные лозунги могли ввести в заблуждение
восставших только временно. Абсолютизм оставался единственной политической
системой, способной, с одной стороны, уравновешивать враждующие между собой
классы дворянства и буржуазии, а с другой - средствами насилия держать в
повиновении народные массы. Объективно победа абсолютизма определялась тем,
что, оставаясь дворянским государством, он на первых порах предоставлял
возможность развитию новых производительных сил, был той политический
системой, внутри которой созревало так называемое "третье сословие", главный
движущий фактор французской истории XVII-XVIII веков.
Мольер, как и преобладающее большинство современных ему писателей,
видел в абсолютизме силу, смирившую феодальную анархию и способную
осуществить задачу национального строительства. Но, признавая законность и
разумность королевской власти, Мольер был не в лагере победителей. Долгие
годы, проведенные в провинции (с 1645 по 1658 год), многое рассказали ему о
жизни простых людей, об их тяготах и борьбе. Это были годы, предшествующие
Фронде и самой Фронды; города, в которых выступала труппа Мольера, часто
соседствовали с теми, где пылали пожары восстаний.
Мольер не в силах был воспринять политический смысл народного движения,
ему была чужда разрушительная устремленность революционных восстаний, но
жившая в них вера народа в свои силы, в свои человеческие права должна была
решительным образом повлиять на мировоззрение Мольера. Живя долгие годы в
народе, в грозовой атмосфере мятежей, Мольер не только глубоко познал