Страница:
Исчезли не только все индейцы, пришедшие из дальних деревень, но и племя вождя Микко. Мало того, они унесли с собой все свое имущество.
Лодоньер понимал, что положение создалось очень серьезное. Солдаты были изнурены работами по постройке форта, многие заболели местной лихорадкой и страдали от мучительной боли в суставах. Уничтожены были запасы провизии, на которые рассчитывал Лодоньер. Неведомо куда ушли индейцы, приносившие в форт дичь и рыбу, а французы неспособны были добывать себе пропитание в этой дикой стране.
Лодоньер знал, что корабли с провиантом не скоро придут из Франции. Быть может, ждать их придется еще несколько месяцев. Да и вообще он никогда не был уверен в поддержке родины. Гугеноты были гонимы католическими правящими кругами и отправлялись в Новый Свет точно в изгнание. Оттого-то и индейцев они старались не притеснять, а ладили с ними. Без их помощи горсточка изгнанников была обречена на гибель. Между тем сам Лодоньер, измученный и переутомленный, уже ощущал первые симптомы тропической лихорадки, и ему было трудно занимать ответственный пост начальника форта.
Узнав об уходе индейцев, он решил созвать на совет всех офицеров гарнизона и сообща обсудить создавшееся положение. Немедленно послал он за своим лейтенантом Суассоном, капитаном артиллерии стариком Хилэром, квартирмейстером Мартинецом, начальником саперов Шателе и художником Ле Муаном. А вслед за ними прибежал и Ренэ, хотя никто его не звал.
Совещание происходило в комнате коменданта. Изложив вкратце положение дел, Лодоньер предложил всем присутствующим высказать свое мнение относительно того, что следует предпринять. Как всегда в таких случаях бывает, мнения разделились, и разгорелся спор. Художник Ле Муан взволновал коменданта, сообщив о том, что в форте неспокойно. Солдаты-ждут со дня на день прибытия подкрепления из Франции. Если же провиант не будет доставлен, они построят корабль, покинут форт и сделают попытку вернуться на родину.
В разгар спора дверь распахнулась, и два солдата ввели в комнату молодого индейца. Ренэ радостно вскрикнул, узнав своего друга Хас-се.
Лодоньер понимал, что положение создалось очень серьезное. Солдаты были изнурены работами по постройке форта, многие заболели местной лихорадкой и страдали от мучительной боли в суставах. Уничтожены были запасы провизии, на которые рассчитывал Лодоньер. Неведомо куда ушли индейцы, приносившие в форт дичь и рыбу, а французы неспособны были добывать себе пропитание в этой дикой стране.
Лодоньер знал, что корабли с провиантом не скоро придут из Франции. Быть может, ждать их придется еще несколько месяцев. Да и вообще он никогда не был уверен в поддержке родины. Гугеноты были гонимы католическими правящими кругами и отправлялись в Новый Свет точно в изгнание. Оттого-то и индейцев они старались не притеснять, а ладили с ними. Без их помощи горсточка изгнанников была обречена на гибель. Между тем сам Лодоньер, измученный и переутомленный, уже ощущал первые симптомы тропической лихорадки, и ему было трудно занимать ответственный пост начальника форта.
Узнав об уходе индейцев, он решил созвать на совет всех офицеров гарнизона и сообща обсудить создавшееся положение. Немедленно послал он за своим лейтенантом Суассоном, капитаном артиллерии стариком Хилэром, квартирмейстером Мартинецом, начальником саперов Шателе и художником Ле Муаном. А вслед за ними прибежал и Ренэ, хотя никто его не звал.
Совещание происходило в комнате коменданта. Изложив вкратце положение дел, Лодоньер предложил всем присутствующим высказать свое мнение относительно того, что следует предпринять. Как всегда в таких случаях бывает, мнения разделились, и разгорелся спор. Художник Ле Муан взволновал коменданта, сообщив о том, что в форте неспокойно. Солдаты-ждут со дня на день прибытия подкрепления из Франции. Если же провиант не будет доставлен, они построят корабль, покинут форт и сделают попытку вернуться на родину.
В разгар спора дверь распахнулась, и два солдата ввели в комнату молодого индейца. Ренэ радостно вскрикнул, узнав своего друга Хас-се.
IV. Хас-се – пленник
Отдав честь коменданту, гвардии сержант, придерживавший пленника за плечо, доложил, что караульные видели, как этот молодой индеец крался по лесу в окрестностях форта. Поведение его показалось сержанту подозрительным, и он приказал солдатам поймать индейца. Отряд вышел из форта через задние ворота и, окружив юношу, застиг его врасплох. После недолгой борьбы индеец был схвачен и приведен в форт.
Узнав своего друга, Ренэ бросился было к нему, но, услышав сердитый окрик Лодоньера, приостановился. Он не смел ослушаться коменданта, но хмуро посматривал на солдат, которые крепко держали Хас-се, словно боялись, что он может каким-то таинственным образом исчезнуть.
Лодоньер приказал солдатам развязать пленника и выйти из комнаты. Они повиновались, а молодой индеец гордо выпрямился и скрестил на груди руки. Тщетно пытался Ренэ встретиться с ним глазами: Хас-се, казалось, не замечал своего друга и даже не смотрел в его сторону. Одет он был в костюм молодого воина, а в волосах его пламенело перо фламинго. Держал он себя спокойно и уверенно, и члены совета невольно почувствовали к нему уважение. Лодоньер начал допрос.
– Расскажи-ка нам, чем объясняется неожиданный уход твоих соплеменников и почему ты прятался в лесу и следил за нами?
Глаза индейца вспыхнули, когда он заговорил на ломаном французском языке.
– Зовут меня Хас-се. Я вам не враг. Мой отец и мое племя дружелюбно приняли тебя и твой народ. Эта страна принадлежит нам. Здесь мы можем делать все, что хотим, можем идти куда нам вздумается. Я ничего плохого не делал, но меня схватили и насильно привели сюда. На вопросы я отвечать не буду, пока меня не освободят. Хас-се все сказал.
Ренэ покраснел от радости, услышав гордые слова друга. Лодоньер продолжал допрос. Но Хас-се сжал губы и не отвечал ни слова. Фраза «Хас-се все сказал» означала, что он твердо решил молчать, пока его не выпустят на свободу.
Наконец Лодоньер позвал солдат и приказал им отвести пленника на гауптвахту и обращаться с ним ласково, но следить, чтобы он не убежал. Когда Хас-се увели, комендант форта повернулся к членам совета и спросил, как следует поступить, по их мнению, с пленником.
Художник Ле Муан заявил, что пленника нужно немедленно освободить, – быть может, тогда он согласится дать объяснения. Ренэ Дево не выдержал и произнес речь в защиту своего друга. Он говорил, что Хас-се прав, они не имеют права держать его в плену; страна эта принадлежит индейцам, и белые не смеют диктовать им свою волю. Ренэ разгорячился, и Лодоньер сурово его оборвал:
– Молчи, Ренэ! Ты вправе защищать своего друга, если он не враг нам, но помни, что ты еще молод и глуп. – Ренэ смутился и умолк, а комендант продолжал: – Я согласен с Ле Муаном: этого молодого дикаря следует отпустить на волю. Таким путем мы завоюем расположение его племени, с которым должны поддерживать хорошие отношения.
Но другие члены совета были не согласны с Лодоньером: они хотели оставить Хас-се заложником, а вместо выкупа потребовать от индейцев запас провианта.
Не желая восставать против большинства, Лодоньер долго раздумывал. Наконец он заявил, что задержит Хас-се на одни сутки. А пока пусть Ренэ Дево навестит своего друга и постарается узнать, куда переселилось его племя.
С запиской от Лодоньера Ренэ явился на гауптвахту. Стража его пропустила, и он вошел в комнату, где был заключен пленник. Хас-се сидел на скамье, закрыв лицо руками. Когда вошел Ренэ, он вскочил и молча посмотрел на него, словно не мог решить, кто стоит перед ним – враг или друг. Ренэ подбежал к нему, крепко его обнял и воскликнул:
– Хас-се, брат мой, неужели ты думаешь, что и я против тебя?
– Теперь я знаю, что ты мне друг, Та-ла-ло-ко, – ответил Хас-се. – Я виноват, что усомнился в тебе. Но как смеют они держать меня в клетке? Я словно нутча, сокол, попавший в западню.
Мальчики уселись на скамейку, и Ренэ стал расспрашивать своего друга, почему ушли индейцы и что делал он здесь один.
Хас-се заявил, что никаких секретов у него нет, но он не хотел отвечать людям, которые взяли его в плен и заставляли говорить. Но Другу своему Та-ла-ло-ко он охотно все объяснит. Вот что узнал Ренэ: когда сгорел амбар, вождь Микко решил переселиться в страну дружественного племени алачуа, у которого было много съестных припасов, и оставаться там, пока вновь не созреет маис. Но Микко боялся, что Лодоньер, нуждавшийся в охотниках и рыболовах, попытается задержать племя. Индейцы ушли потихоньку, под покровом ночи, так как Микко не желал столкновений между белыми и индейцами.
– Он вправе был поступить так, как считал нужным, – заявил Ренэ. – Но почему ты не ушел со своим племенем?
– Я вернулся, чтобы повидаться с тобой, Та-ла-ло-ко, – ответил Хас-се. – Неспокойно было у меня на душе: я узнал, что Читта, Змея, тебя ненавидит и хочет тебе отомстить.
– Мне?! – удивился Ренэ. – Я с ним не ссорился. За что же он меня ненавидит?
– Не знаю. Быть может, он подозревает, что ты показал мне прием, благодаря которому я его поборол и стал носителем лука. Он очень хотел выйти победителем.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ренэ. – Но неужели он хочет убить меня только за то, что я был виновником его поражения?
– Ах, Та-ла-ло-ко, ты не знаешь, что за человек этот Читта! Недаром зовут его Змеей! И мстит он жестоко. Тебя он возненавидел и думает только о мести.
– Я очень благодарен тебе, Хас-се, за то, что ты меня предостерег, – сказал Ренэ. – Постараюсь, чтобы этот Читта не застиг меня врасплох.
– Слушай, Та-ла-ло-ко, – продолжал Хас-се, – я знаю, что у вас, белых, осталось в форте мало провизии, и всем вам грозит голод. Читта уничтожил все наши запасы, но у индейцев алачуа, к которым отправилось наше племя, есть и маис, и ямс. Если бы кто-нибудь из вас пошел к ним вместе со мной, они, наверное, согласились бы дать вам провизии в обмен на ваши товары. Если пойдет к ним много народу, алачуа испугаются, но если пойдет один человек – и вдобавок мой друг, – они примут его ласково и войдут с ним в переговоры. Та-ла-ло-ко, не пойдешь ли ты со мной в ту далекую страну?
Ренэ не ждал такого предложения.
– Хас-се! – воскликнул он, – Ведь ты сейчас в плену и даже не знаешь, освободит ли тебя комендант форта! Как же можешь ты говорить с такой уверенностью о путешествии в страну алачуа?
Хас-се улыбнулся.
– Можно посадить в клетку человека, но нельзя держать в плену солнечный луч. Если ты согласен идти со мной, я буду ждать тебя завтра, когда взойдет луна, на реке, где аллапата, великий крокодил, спас нас от катши, тигра. Алачуа тебя не обидят, а через месяц ты вернешься к своему народу.
Ренэ не успел ответить, так как дверь распахнулась, и в комнату вошел сержант.
– Уходи, Ренэ. Солнце заходит. Сейчас будет смена караульных, и пленника запрут на ночь. Неужели не надоело тебе разговаривать с этим упрямым дикарем?
Не желая говорить сержанту о своей дружбе с Хас-се, Ренэ очень холодно попрощался с пленником и, уходя, сказал:
– Не знаю, встретимся ли мы завтра. Быть может, я приду, а быть может и нет.
– Ну, конечно, не придешь. Нечего тебе тут делать, – проворчал сержант, запирая дверь и задвигая засов. – Будь я комендантом, я бы не позволил тебе являться на гауптвахту.
Ничего ему не ответив, Ренэ пошел сообщить Лодоньеру сведения, полученные от Хас-се. Весь вечер размышлял он о путешествии в страну алачуа. Предложение было заманчивое, и он не знал, на что решиться.
На следующее утро Хас-се исчез, и нигде не могли его найти. Растерянный сержант доложил Лодоньеру, что в полночь он заглядывал в камеру пленника и застал его крепко спавшим. На восходе солнца он снова зашел к нему, но камера была пуста. Спросили караульных, охранявших ворота и крепостные стены; те заявили, что ночь прошла спокойно, и они ничего не видели и не слышали.
Хотя Лодоньер и не понимал, каким образом пленнику удалось бежать, однако он был доволен, что вопрос о судьбе Хас-се разрешился сам собой.
– Я рад, что твой друг удрал, – сказал он Ренэ. – Мы не знали, что с ним делать, а я не желал ему зла. Жаль только, что я не послал отряд в страну алачуа, о которой он тебе говорил. Быть может, нам удалось бы получить от них съестных припасов. Но теперь без проводника мы не найдем этой страны.
– А не отпустите ли вы меня к индейцам алачуа? – робко спросил Ренэ.
– Тебя, мальчуган? Нет, я не доверю тебе такого опасного дела.
Ренэ начал было его упрашивать, но Лодоньер остался непреклонен.
Узнав своего друга, Ренэ бросился было к нему, но, услышав сердитый окрик Лодоньера, приостановился. Он не смел ослушаться коменданта, но хмуро посматривал на солдат, которые крепко держали Хас-се, словно боялись, что он может каким-то таинственным образом исчезнуть.
Лодоньер приказал солдатам развязать пленника и выйти из комнаты. Они повиновались, а молодой индеец гордо выпрямился и скрестил на груди руки. Тщетно пытался Ренэ встретиться с ним глазами: Хас-се, казалось, не замечал своего друга и даже не смотрел в его сторону. Одет он был в костюм молодого воина, а в волосах его пламенело перо фламинго. Держал он себя спокойно и уверенно, и члены совета невольно почувствовали к нему уважение. Лодоньер начал допрос.
– Расскажи-ка нам, чем объясняется неожиданный уход твоих соплеменников и почему ты прятался в лесу и следил за нами?
Глаза индейца вспыхнули, когда он заговорил на ломаном французском языке.
– Зовут меня Хас-се. Я вам не враг. Мой отец и мое племя дружелюбно приняли тебя и твой народ. Эта страна принадлежит нам. Здесь мы можем делать все, что хотим, можем идти куда нам вздумается. Я ничего плохого не делал, но меня схватили и насильно привели сюда. На вопросы я отвечать не буду, пока меня не освободят. Хас-се все сказал.
Ренэ покраснел от радости, услышав гордые слова друга. Лодоньер продолжал допрос. Но Хас-се сжал губы и не отвечал ни слова. Фраза «Хас-се все сказал» означала, что он твердо решил молчать, пока его не выпустят на свободу.
Наконец Лодоньер позвал солдат и приказал им отвести пленника на гауптвахту и обращаться с ним ласково, но следить, чтобы он не убежал. Когда Хас-се увели, комендант форта повернулся к членам совета и спросил, как следует поступить, по их мнению, с пленником.
Художник Ле Муан заявил, что пленника нужно немедленно освободить, – быть может, тогда он согласится дать объяснения. Ренэ Дево не выдержал и произнес речь в защиту своего друга. Он говорил, что Хас-се прав, они не имеют права держать его в плену; страна эта принадлежит индейцам, и белые не смеют диктовать им свою волю. Ренэ разгорячился, и Лодоньер сурово его оборвал:
– Молчи, Ренэ! Ты вправе защищать своего друга, если он не враг нам, но помни, что ты еще молод и глуп. – Ренэ смутился и умолк, а комендант продолжал: – Я согласен с Ле Муаном: этого молодого дикаря следует отпустить на волю. Таким путем мы завоюем расположение его племени, с которым должны поддерживать хорошие отношения.
Но другие члены совета были не согласны с Лодоньером: они хотели оставить Хас-се заложником, а вместо выкупа потребовать от индейцев запас провианта.
Не желая восставать против большинства, Лодоньер долго раздумывал. Наконец он заявил, что задержит Хас-се на одни сутки. А пока пусть Ренэ Дево навестит своего друга и постарается узнать, куда переселилось его племя.
С запиской от Лодоньера Ренэ явился на гауптвахту. Стража его пропустила, и он вошел в комнату, где был заключен пленник. Хас-се сидел на скамье, закрыв лицо руками. Когда вошел Ренэ, он вскочил и молча посмотрел на него, словно не мог решить, кто стоит перед ним – враг или друг. Ренэ подбежал к нему, крепко его обнял и воскликнул:
– Хас-се, брат мой, неужели ты думаешь, что и я против тебя?
– Теперь я знаю, что ты мне друг, Та-ла-ло-ко, – ответил Хас-се. – Я виноват, что усомнился в тебе. Но как смеют они держать меня в клетке? Я словно нутча, сокол, попавший в западню.
Мальчики уселись на скамейку, и Ренэ стал расспрашивать своего друга, почему ушли индейцы и что делал он здесь один.
Хас-се заявил, что никаких секретов у него нет, но он не хотел отвечать людям, которые взяли его в плен и заставляли говорить. Но Другу своему Та-ла-ло-ко он охотно все объяснит. Вот что узнал Ренэ: когда сгорел амбар, вождь Микко решил переселиться в страну дружественного племени алачуа, у которого было много съестных припасов, и оставаться там, пока вновь не созреет маис. Но Микко боялся, что Лодоньер, нуждавшийся в охотниках и рыболовах, попытается задержать племя. Индейцы ушли потихоньку, под покровом ночи, так как Микко не желал столкновений между белыми и индейцами.
– Он вправе был поступить так, как считал нужным, – заявил Ренэ. – Но почему ты не ушел со своим племенем?
– Я вернулся, чтобы повидаться с тобой, Та-ла-ло-ко, – ответил Хас-се. – Неспокойно было у меня на душе: я узнал, что Читта, Змея, тебя ненавидит и хочет тебе отомстить.
– Мне?! – удивился Ренэ. – Я с ним не ссорился. За что же он меня ненавидит?
– Не знаю. Быть может, он подозревает, что ты показал мне прием, благодаря которому я его поборол и стал носителем лука. Он очень хотел выйти победителем.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво проговорил Ренэ. – Но неужели он хочет убить меня только за то, что я был виновником его поражения?
– Ах, Та-ла-ло-ко, ты не знаешь, что за человек этот Читта! Недаром зовут его Змеей! И мстит он жестоко. Тебя он возненавидел и думает только о мести.
– Я очень благодарен тебе, Хас-се, за то, что ты меня предостерег, – сказал Ренэ. – Постараюсь, чтобы этот Читта не застиг меня врасплох.
– Слушай, Та-ла-ло-ко, – продолжал Хас-се, – я знаю, что у вас, белых, осталось в форте мало провизии, и всем вам грозит голод. Читта уничтожил все наши запасы, но у индейцев алачуа, к которым отправилось наше племя, есть и маис, и ямс. Если бы кто-нибудь из вас пошел к ним вместе со мной, они, наверное, согласились бы дать вам провизии в обмен на ваши товары. Если пойдет к ним много народу, алачуа испугаются, но если пойдет один человек – и вдобавок мой друг, – они примут его ласково и войдут с ним в переговоры. Та-ла-ло-ко, не пойдешь ли ты со мной в ту далекую страну?
Ренэ не ждал такого предложения.
– Хас-се! – воскликнул он, – Ведь ты сейчас в плену и даже не знаешь, освободит ли тебя комендант форта! Как же можешь ты говорить с такой уверенностью о путешествии в страну алачуа?
Хас-се улыбнулся.
– Можно посадить в клетку человека, но нельзя держать в плену солнечный луч. Если ты согласен идти со мной, я буду ждать тебя завтра, когда взойдет луна, на реке, где аллапата, великий крокодил, спас нас от катши, тигра. Алачуа тебя не обидят, а через месяц ты вернешься к своему народу.
Ренэ не успел ответить, так как дверь распахнулась, и в комнату вошел сержант.
– Уходи, Ренэ. Солнце заходит. Сейчас будет смена караульных, и пленника запрут на ночь. Неужели не надоело тебе разговаривать с этим упрямым дикарем?
Не желая говорить сержанту о своей дружбе с Хас-се, Ренэ очень холодно попрощался с пленником и, уходя, сказал:
– Не знаю, встретимся ли мы завтра. Быть может, я приду, а быть может и нет.
– Ну, конечно, не придешь. Нечего тебе тут делать, – проворчал сержант, запирая дверь и задвигая засов. – Будь я комендантом, я бы не позволил тебе являться на гауптвахту.
Ничего ему не ответив, Ренэ пошел сообщить Лодоньеру сведения, полученные от Хас-се. Весь вечер размышлял он о путешествии в страну алачуа. Предложение было заманчивое, и он не знал, на что решиться.
На следующее утро Хас-се исчез, и нигде не могли его найти. Растерянный сержант доложил Лодоньеру, что в полночь он заглядывал в камеру пленника и застал его крепко спавшим. На восходе солнца он снова зашел к нему, но камера была пуста. Спросили караульных, охранявших ворота и крепостные стены; те заявили, что ночь прошла спокойно, и они ничего не видели и не слышали.
Хотя Лодоньер и не понимал, каким образом пленнику удалось бежать, однако он был доволен, что вопрос о судьбе Хас-се разрешился сам собой.
– Я рад, что твой друг удрал, – сказал он Ренэ. – Мы не знали, что с ним делать, а я не желал ему зла. Жаль только, что я не послал отряд в страну алачуа, о которой он тебе говорил. Быть может, нам удалось бы получить от них съестных припасов. Но теперь без проводника мы не найдем этой страны.
– А не отпустите ли вы меня к индейцам алачуа? – робко спросил Ренэ.
– Тебя, мальчуган? Нет, я не доверю тебе такого опасного дела.
Ренэ начал было его упрашивать, но Лодоньер остался непреклонен.
V. Бегство Хас-се и Ренэ
Разговор с Лодоньером заставил Ренэ призадуматься. Комендант считал путешествие в страну алачуа весьма желательным, но ясно было, что он не позволит мальчику отправиться в путь вдвоем с Хас-се. Однако, по мнению Ренэ, ему меньше, чем кому бы то ни было, следовало опасаться индейцев. Он был другом Хас-се, а кроме того, индейцы считали его сыном доброжелательного к ним Лодоньера и относились к нему с уважением. Мальчику хотелось привести этот довод, но он боялся, что Лодоньер рассердится и запретит ему выходить из форта. Ренэ было уже семнадцать лет, и он считал себя взрослым.
Сейчас он совсем не походил на того мальчугана, который около года назад заливался слезами, прощаясь со старым домом, где прошло его детство.
Был он высокий, стройный и мускулистый. Его лицо, руки и шея загорели под палящими лучами солнца и приняли бронзовый оттенок. Золотистые волосы были подстрижены.
Одевался он всегда одинаково: носил кожаную куртку, короткие штаны, толстые чулки и невысокие сапоги, облегавшие ноги. Симон Оружейник сделал ему легкие стальные латы, которые он надевал поверх куртки каждый раз, когда выходил из форта.
Было у него и оружие: прекрасный самострел, стрелы со стальными наконечниками и маленький, но острый кинжал, висевший у пояса.
Ренэ все утро обдумывал предложение Хас-се и наконец решил принять его. Зная, что Лодоньер его не отпустит, он задумал потихоньку уйти из форта. Он стал готовиться к путешествию: собрал разные безделушки, которые, как он знал, высоко ценились индейцами, а после полудня вынес сверток из форта и спрятал в лесу.
Ренэ, как и все остальные, не понимал, каким образом Хас-се удалось бежать; однако он не сомневался в том, что молодой индеец, верный своему слову, будет ждать его у реки, когда месяц поднимется над вершинами пальм.
В тот вечер месяц должен был взойти около десяти часов. Лодоньер, чувствуя недомогание, рано лег спать, и Ренэ надеялся улизнуть никем не замеченным.
В десять часов он взял самострел, вышел из своей комнаты и с бьющимся сердцем направился к главным воротам форта. Здесь его окликнул часовой. Ренэ сказал пароль, и солдат узнал его, но наотрез отказался пропустить.
– Ступай домой, мальчуган, – сказал он. – После побега пленника нам строго-настрого запрещено выпускать вечером кого бы то ни было из форта.
Эта первая неудача привела Ренэ в замешательство. Он не знал, что делать. Перелезть через крепостной вал? Но караульные могли открыть по нему стрельбу. По ту сторону вала тянулся ров, и выбраться из него было нелегко. Присев на лафет пушки, мальчик задумался. И чем дальше он думал, тем меньше оставалось у него надежды на побег. Нет, не удастся ему уйти из форта и встретиться в назначенный час с Хас-се!
Вдруг загудел большой колокол, висевший у ворот. Ренэ насчитал десять ударов: значит, было уже десять часов. Затем раздались мерные шаги и бряцание оружия: шла смена караула. Мальчик сидел так близко от ворот, что до него донеслись голоса часовых. Узнав ворчливый голос своего друга, Симона Оружейника, он понял, что тому поручена охрана главных ворот.
Сменившиеся часовые прошли очень близко от того места, где находился Ренэ, но не заметили его в тени, отбрасываемой пушкой. Когда замерли их шаги, мальчик вздохнул свободнее. Не вставая с лафета, размышлял он о том, к какой уловке прибегнуть, чтобы обмануть старого Симона и выбраться из форта.
В тишине раздались стоны и заглушённые проклятья. Положив на землю самострел, Ренэ быстрыми шагами направился к воротам. Остановился он, когда Симон Оружейник сердито его окликнул.
Ренэ сказал пароль и добавил:
– Это я, Ренэ Дево, ты не узнал меня, Симон? Я услышал, как ты стонешь, и пришел узнать, что с тобой.
– Плохо мне, мальчуган, – отозвался старый солдат. – Кажется, и меня не минует лихорадка, которая треплет наших людей. С утра мне нездоровится, все кости ноют. Добрый господин Ле Муан дал мне лекарство, которое успокаивает боль. Принимать его нужно перед приступом лихорадки, но я думал, что приступ еще не скоро начнется, и оставил пузырек с лекарством в кузнице, а сейчас мне становится все хуже и хуже. Послушай-ка, Ренэ, не сбегаешь ли ты в кузницу и не принесешь ли мне пузырек?
– Рад тебе помочь, Симон, – ответил мальчик, который напряженно думал в то время, как старик повествовал о своей болезни. – Но мы сделаем не так, как ты говоришь. Ступай сам за лекарством; ты знаешь, где оно лежит, и найдешь его скорее, чем я. А кроме того, ты должен одеться потеплее, потому что ночь сегодня холодная. Пока ты не вернешься, я буду сторожить у ворот и, клянусь тебе, никого не пропущу.
Симон знал, что солдат, покидающий пост, совершает тяжкое преступление. Он долго колебался, но боли усиливались, а ночь действительно была холодная. Наконец, он решил последовать совету Ренэ.
– Хорошо, мальчуган, – проворчал он, – так мы и сделаем. Я и часа здесь не простою, если не приму этого лекарства. Но ты смотри в оба и прислушивайся к малейшему шороху. Я никогда еще не уходил со своего поста, и если что-нибудь случится в мое отсутствие, я тебя проучу.
С этими словами старый солдат передал Ренэ свою пику и быстрыми шагами направился к кузнице.
Как только он скрылся в темноте, Ренэ вернулся за своим самострелом, затем осторожно отодвинул засовы и приоткрыл ворота. Покончив с этим делом, он взял тяжелую пику Симона и стал шагать вдоль частокола, терпеливо ожидая, когда вернется старик. Наконец, послышались шаги.
– Это ты, Симон? – тихонько окликнул мальчик.
– Да, мальчуган, – донеслось из темноты. Положив на землю пику и взяв свой самострел,
Ренэ проскользнул в ворота, и прикрыв их за собой, пробежал по мосту, переброшенному через ров, и скрылся в лесу.
Хотя луна уже взошла и мост был ярко освещен, но Ренэ удалось пройти незамеченным. А Симон Оружейник не обратил внимания на то, что засовы отодвинуты. Сначала думал он, что мальчик захотел над ним подшутить и спрятался где-нибудь поблизости.
Долго он его искал, грозя отодрать за уши, потом взял свою пику и размеренными шагами стал прохаживаться у ворот.
На опушке леса Ренэ остановился, вытащил из-за пазухи записку, заранее им написанную, всунул ее в расщепленный конец ветки, а ветку воткнул в землю неподалеку от моста.
Записка была адресована шевалье Лодоньеру, коменданту форта Каролина.
Туже затянув пояс, Ренэ надел через плечо самострел и вошел в темный лес. Дорогу он знал прекрасно и быстро зашагал к тому месту, где должен был встретиться с Хас-се. Час был поздний, но Ренэ надеялся, что индеец еще не ушел. Он отыскал сверток с безделушками, спрятанный в лесу, и взял его с собой.
Подходя к речонке, на берегу которой они условились встретиться, Ренэ закричал, как хуп-пе (большая сова); этому сигналу научил его индеец. К великой его радости, тотчас же раздался ответный крик, и через минуту Ренэ здоровался со своим другом. Тот молча повел его к каноэ, спрятанному у самого берега под нависшими ветвями деревьев. Несколько ударов весел – и они покинули речонку и поплыли вниз по течению большой реки, залитой лунным светом.
Сейчас он совсем не походил на того мальчугана, который около года назад заливался слезами, прощаясь со старым домом, где прошло его детство.
Был он высокий, стройный и мускулистый. Его лицо, руки и шея загорели под палящими лучами солнца и приняли бронзовый оттенок. Золотистые волосы были подстрижены.
Одевался он всегда одинаково: носил кожаную куртку, короткие штаны, толстые чулки и невысокие сапоги, облегавшие ноги. Симон Оружейник сделал ему легкие стальные латы, которые он надевал поверх куртки каждый раз, когда выходил из форта.
Было у него и оружие: прекрасный самострел, стрелы со стальными наконечниками и маленький, но острый кинжал, висевший у пояса.
Ренэ все утро обдумывал предложение Хас-се и наконец решил принять его. Зная, что Лодоньер его не отпустит, он задумал потихоньку уйти из форта. Он стал готовиться к путешествию: собрал разные безделушки, которые, как он знал, высоко ценились индейцами, а после полудня вынес сверток из форта и спрятал в лесу.
Ренэ, как и все остальные, не понимал, каким образом Хас-се удалось бежать; однако он не сомневался в том, что молодой индеец, верный своему слову, будет ждать его у реки, когда месяц поднимется над вершинами пальм.
В тот вечер месяц должен был взойти около десяти часов. Лодоньер, чувствуя недомогание, рано лег спать, и Ренэ надеялся улизнуть никем не замеченным.
В десять часов он взял самострел, вышел из своей комнаты и с бьющимся сердцем направился к главным воротам форта. Здесь его окликнул часовой. Ренэ сказал пароль, и солдат узнал его, но наотрез отказался пропустить.
– Ступай домой, мальчуган, – сказал он. – После побега пленника нам строго-настрого запрещено выпускать вечером кого бы то ни было из форта.
Эта первая неудача привела Ренэ в замешательство. Он не знал, что делать. Перелезть через крепостной вал? Но караульные могли открыть по нему стрельбу. По ту сторону вала тянулся ров, и выбраться из него было нелегко. Присев на лафет пушки, мальчик задумался. И чем дальше он думал, тем меньше оставалось у него надежды на побег. Нет, не удастся ему уйти из форта и встретиться в назначенный час с Хас-се!
Вдруг загудел большой колокол, висевший у ворот. Ренэ насчитал десять ударов: значит, было уже десять часов. Затем раздались мерные шаги и бряцание оружия: шла смена караула. Мальчик сидел так близко от ворот, что до него донеслись голоса часовых. Узнав ворчливый голос своего друга, Симона Оружейника, он понял, что тому поручена охрана главных ворот.
Сменившиеся часовые прошли очень близко от того места, где находился Ренэ, но не заметили его в тени, отбрасываемой пушкой. Когда замерли их шаги, мальчик вздохнул свободнее. Не вставая с лафета, размышлял он о том, к какой уловке прибегнуть, чтобы обмануть старого Симона и выбраться из форта.
В тишине раздались стоны и заглушённые проклятья. Положив на землю самострел, Ренэ быстрыми шагами направился к воротам. Остановился он, когда Симон Оружейник сердито его окликнул.
Ренэ сказал пароль и добавил:
– Это я, Ренэ Дево, ты не узнал меня, Симон? Я услышал, как ты стонешь, и пришел узнать, что с тобой.
– Плохо мне, мальчуган, – отозвался старый солдат. – Кажется, и меня не минует лихорадка, которая треплет наших людей. С утра мне нездоровится, все кости ноют. Добрый господин Ле Муан дал мне лекарство, которое успокаивает боль. Принимать его нужно перед приступом лихорадки, но я думал, что приступ еще не скоро начнется, и оставил пузырек с лекарством в кузнице, а сейчас мне становится все хуже и хуже. Послушай-ка, Ренэ, не сбегаешь ли ты в кузницу и не принесешь ли мне пузырек?
– Рад тебе помочь, Симон, – ответил мальчик, который напряженно думал в то время, как старик повествовал о своей болезни. – Но мы сделаем не так, как ты говоришь. Ступай сам за лекарством; ты знаешь, где оно лежит, и найдешь его скорее, чем я. А кроме того, ты должен одеться потеплее, потому что ночь сегодня холодная. Пока ты не вернешься, я буду сторожить у ворот и, клянусь тебе, никого не пропущу.
Симон знал, что солдат, покидающий пост, совершает тяжкое преступление. Он долго колебался, но боли усиливались, а ночь действительно была холодная. Наконец, он решил последовать совету Ренэ.
– Хорошо, мальчуган, – проворчал он, – так мы и сделаем. Я и часа здесь не простою, если не приму этого лекарства. Но ты смотри в оба и прислушивайся к малейшему шороху. Я никогда еще не уходил со своего поста, и если что-нибудь случится в мое отсутствие, я тебя проучу.
С этими словами старый солдат передал Ренэ свою пику и быстрыми шагами направился к кузнице.
Как только он скрылся в темноте, Ренэ вернулся за своим самострелом, затем осторожно отодвинул засовы и приоткрыл ворота. Покончив с этим делом, он взял тяжелую пику Симона и стал шагать вдоль частокола, терпеливо ожидая, когда вернется старик. Наконец, послышались шаги.
– Это ты, Симон? – тихонько окликнул мальчик.
– Да, мальчуган, – донеслось из темноты. Положив на землю пику и взяв свой самострел,
Ренэ проскользнул в ворота, и прикрыв их за собой, пробежал по мосту, переброшенному через ров, и скрылся в лесу.
Хотя луна уже взошла и мост был ярко освещен, но Ренэ удалось пройти незамеченным. А Симон Оружейник не обратил внимания на то, что засовы отодвинуты. Сначала думал он, что мальчик захотел над ним подшутить и спрятался где-нибудь поблизости.
Долго он его искал, грозя отодрать за уши, потом взял свою пику и размеренными шагами стал прохаживаться у ворот.
На опушке леса Ренэ остановился, вытащил из-за пазухи записку, заранее им написанную, всунул ее в расщепленный конец ветки, а ветку воткнул в землю неподалеку от моста.
Записка была адресована шевалье Лодоньеру, коменданту форта Каролина.
«Дорогой шевалье Лодоньер, – писал Ренэ, – я знаю, что совершаю серьезный проступок, нарушая ваше приказание и покидая форт. Но гарнизон нуждается в провианте, и только я один могу его добыть. В успехе я не сомневаюсь. Я иду с мальчиком-индейцем Хас-се в страну алачуа и вернусь с провиантом не позже, чем через месяц. Если же меня постигнет неудача и мы никогда больше не увидимся, простите мне мой проступок.
Я никому не говорил о своем плане, никто не помогал мне бежать, и ни один солдат гарнизона не знает о том, что я покинул форт.
Ренэ Дево».
Туже затянув пояс, Ренэ надел через плечо самострел и вошел в темный лес. Дорогу он знал прекрасно и быстро зашагал к тому месту, где должен был встретиться с Хас-се. Час был поздний, но Ренэ надеялся, что индеец еще не ушел. Он отыскал сверток с безделушками, спрятанный в лесу, и взял его с собой.
Подходя к речонке, на берегу которой они условились встретиться, Ренэ закричал, как хуп-пе (большая сова); этому сигналу научил его индеец. К великой его радости, тотчас же раздался ответный крик, и через минуту Ренэ здоровался со своим другом. Тот молча повел его к каноэ, спрятанному у самого берега под нависшими ветвями деревьев. Несколько ударов весел – и они покинули речонку и поплыли вниз по течению большой реки, залитой лунным светом.
VI. В страну алачуа
Весла сверкали в лучах луны, и маленькое каноэ быстро и бесшумно скользило по широкой реке. Ренэ рассказывал своему другу о том, как бежал из форта и почему явился позже, чем было установлено. Когда он умолк, заговорил Хас-се, который до сих пор не проронил ни слова.
– Ты хорошо сделал, Та-ла-ло-ко, что послушался меня. С самого начала нам повезло, и я не сомневаюсь в успехе.
Ренэ был в этом далеко не так уверен, но не стал спорить.
– А теперь объясни мне, Хас-се, – попросил он, – как удалось тебе бежать. Весь гарнизон недоумевал! Твой побег доказывает, что из форта Каролина ничего не стоит уйти, хотя он и обнесен частоколом и рвом.
Хас-се долго молчал.
– Мне не хочется ничего от тебя скрывать, брат мой, – сказал он наконец, – но не спрашивай меня о том, как я бежал. Быть может, когда-нибудь ты все узнаешь, но сейчас я должен молчать.
Ренэ обиделся, думая, что друг ему не доверяет, но зная характер Хас-се, решил не приставать к нему с вопросами и заговорил о чем-то другом.
Долго плыли они по течению реки. Наконец, Хас-се ввел лодку в илистый канал, извивавшийся среди солончаковых болот. Канал этот разветвлялся на множество рукавов, и Ренэ боялся, что им не удастся выбраться из этого лабиринта.
Но Хас-се уверенно вел каноэ, сворачивая то в один рукав, то в другой. Они спугивали водяных птиц, которые тучей поднимались над болотом и пронзительными криками нарушали тишину. Из дальнего леса доносился протяжный вой волков и других ночных хищников, и у бедного Ренэ мороз пробегал по коже.
Наконец они пристали к берегу у подножия холма, возвышавшегося над болотами. Хас-се объявил, что здесь они будут отдыхать до восхода солнца. Вытащив каноэ на сушу, он повел Ренэ к маленькой хижине, крытой пальмовыми листьями и приютившейся на склоне холма. В хижине было много серого мха; из него они сделали мягкую постель, и через минуту оба спали крепким сном.
Ренэ казалось, что он только что заснул, когда кто-то разбудил его, тронув за плечо. Вскочив, он увидел улыбающегося Хас-се. Солнце уже взошло. Ренэ спустился с холма, умылся холодной соленой водой, а вместо полотенца взял пригоршню мха. Потом он побежал завтракать.
Хас-се не только умел находить, но и отлично приготовлял кушанья. Здесь были яйца, рыба, устрицы и овощи, а Ренэ прекрасно знал, что с собой в дорогу они взяли только мешок сушеного маиса да несколько тыквенных бутылок с пресной водой.
Рыба называлась голавль. Накануне Хас-се убил ее копьем, когда они плыли по реке. Утром он встал за час до восхода солнца, вычистил рыбу, завернул ее в свежие пальмовые листья, разгреб золу костра и зарыл рыбу в горячий песок, положив сверху тлеющие угли. Не вынимая устриц из раковин, он поджарил их на угольях, и от огня раковины раскрылись. Яйца он добыл из гнезд болотных птиц, водившихся в камышах, и испек в горячем песке.
Больше всего удивился Ренэ при виде овощей; когда он спросил своего друга, что это такое, тот засмеялся.
– Неужели ты не узнал своей тезки, Та-ла-ло-ко? Это почки молодой пальмы. Нам, индейцам, они заменяют хлеб, когда у нас нет ни а-чи (маиса), ни кунти-катки.
Действительно, это были нежные листики и почки молодой пальмы, а на вкус они напоминали жареные каштаны.
Ренэ не хватало только соли для рыбы и яиц. Он сбегал к речонке и нашел крошки соли в раковине, из которой испарилась вода. Затем оба мальчика, смеясь и болтая, принялись за еду, и Ренэ уверял, что он никогда еще не ел такого вкусного завтрака.
Так как не нужно было мыть посуду, то сейчас же после завтрака они продолжали путь. До полудня плыли среди однообразных солончаков, потом пересекли широкую лагуну и вошли в устье темной реки, струившейся с запада. Два дня поднимались они по этой реке, которая становилась все темнее и суживалась по мере приближения к истокам. Каноэ скользило с такой быстротой, что Хас-се надеялся догнать свое племя раньше, чем оно вступит в страну алачуа. Несколько раз он причаливал к берегу в тех местах, где зоркие его глаза замечали следы стоянок. Здесь он находил золу и обугленные палки и, внимательно их осмотрев, возвращался к Ренэ. Тот заметил, что у его друга лицо хмурое и озабоченное.
– Что с тобой, Хас-се? – спросил он наконец. – Я вижу, что ты встревожен. Не могу ли я помочь тебе?
Хас-се налег на весла и долго молчал. Затем он заговорил, словно размышляя вслух:
– Кроме нас, еще какие-то люди следуют за моим племенем, и я боюсь, что это враги.
– Почему ты так думаешь?
– Я убедился, что кто-то внимательно осматривал те места, где останавливалось на отдых племя Микко. А на противоположном берегу реки я нашел золу маленьких костров и на песке – отпечатки ног. Два человека следят за Микко. Один из них носит мокасины, каких нет у людей моего племени. Боюсь, что эти двое – враги.
– Но почему ты считаешь их врагами? – спросил Ренэ. – Быть может, они, как и ты, отстали от племени и теперь его догоняют? Или же один из них твой соплеменник, а другой принадлежит к дружественному вам племени. Вспомни, сколько гостей было на празднике Зрелого Маиса.
– Нет, ты неправ, – возразил молодой индеец. – Будь это друзья, почему-либо замешкавшиеся в пути, они давным-давно могли бы догнать племя. Они делали привал одновременно с племенем Микко и осматривали места его стоянок раньше, чем успевала остыть зола костра. А свои маленькие костры они раскладывали в укромных уголках, чтобы не увидели их случайно те, кто идут впереди.
– Но зачем им красться по следам Микко? Двоим все равно не справиться с целым племенем.
– Не знаю, Та-ла-ло-ко, но боюсь, что это семинолы. Они следуют за моим племенем, чтобы ограбить его под покровом ночи или завладеть чьим-нибудь скальпом. Они трусы и нападают только на беззащитных. Но, быть может, один из них тот, кто возненавидел мое племя и поклялся ему отомстить. Он нашел себе достойного спутника и теперь крадется по следам Микко.
Хас-се нахмурился и умолк. Ренэ снова нарушил молчание.
– Кто эти семинолы, о которых ты говоришь с таким презрением?
– На моем родном языке слово «семинол» значит беглец. Семинолы – это шайка воров и убийц, которых изгнало из своей среды мое племя и другие племена, живущие севернее. Сначала семинолов было мало – жалкая горсточка, а теперь их столько, что они стали называть себя племенем. Они живут во вражде со всеми остальными племенами, а мой народ всегда ведет с ними войну.
– А кто этот человек, который поклялся отомстить твоему племени?
– О, Та-ла-ло-ко, его ты должен знать! Я говорил о Читте, Змее. Надеюсь, мы его не встретим.
– А если встретим и он попытается на нас напасть, то ему несдобровать! – с жаром воскликнул Ренэ.
– Не знаю, Та-ла-ло-ко, – задумчиво отозвался Хас-се. – Боюсь, что встреча с Читтой кончится плохо для нас, а не для него.
Между тем каноэ скользило по узкому каналу, соединявшему ряд стоячих прудов. Справа и слева тянулись болота, поросшие лесом. Когда мальчики плыли по одному из прудов, от противоположного берега отделилось второе каноэ, стрелой пронеслось по поверхности пруда и скрылось за темными стволами кипарисов.
– Ты хорошо сделал, Та-ла-ло-ко, что послушался меня. С самого начала нам повезло, и я не сомневаюсь в успехе.
Ренэ был в этом далеко не так уверен, но не стал спорить.
– А теперь объясни мне, Хас-се, – попросил он, – как удалось тебе бежать. Весь гарнизон недоумевал! Твой побег доказывает, что из форта Каролина ничего не стоит уйти, хотя он и обнесен частоколом и рвом.
Хас-се долго молчал.
– Мне не хочется ничего от тебя скрывать, брат мой, – сказал он наконец, – но не спрашивай меня о том, как я бежал. Быть может, когда-нибудь ты все узнаешь, но сейчас я должен молчать.
Ренэ обиделся, думая, что друг ему не доверяет, но зная характер Хас-се, решил не приставать к нему с вопросами и заговорил о чем-то другом.
Долго плыли они по течению реки. Наконец, Хас-се ввел лодку в илистый канал, извивавшийся среди солончаковых болот. Канал этот разветвлялся на множество рукавов, и Ренэ боялся, что им не удастся выбраться из этого лабиринта.
Но Хас-се уверенно вел каноэ, сворачивая то в один рукав, то в другой. Они спугивали водяных птиц, которые тучей поднимались над болотом и пронзительными криками нарушали тишину. Из дальнего леса доносился протяжный вой волков и других ночных хищников, и у бедного Ренэ мороз пробегал по коже.
Наконец они пристали к берегу у подножия холма, возвышавшегося над болотами. Хас-се объявил, что здесь они будут отдыхать до восхода солнца. Вытащив каноэ на сушу, он повел Ренэ к маленькой хижине, крытой пальмовыми листьями и приютившейся на склоне холма. В хижине было много серого мха; из него они сделали мягкую постель, и через минуту оба спали крепким сном.
Ренэ казалось, что он только что заснул, когда кто-то разбудил его, тронув за плечо. Вскочив, он увидел улыбающегося Хас-се. Солнце уже взошло. Ренэ спустился с холма, умылся холодной соленой водой, а вместо полотенца взял пригоршню мха. Потом он побежал завтракать.
Хас-се не только умел находить, но и отлично приготовлял кушанья. Здесь были яйца, рыба, устрицы и овощи, а Ренэ прекрасно знал, что с собой в дорогу они взяли только мешок сушеного маиса да несколько тыквенных бутылок с пресной водой.
Рыба называлась голавль. Накануне Хас-се убил ее копьем, когда они плыли по реке. Утром он встал за час до восхода солнца, вычистил рыбу, завернул ее в свежие пальмовые листья, разгреб золу костра и зарыл рыбу в горячий песок, положив сверху тлеющие угли. Не вынимая устриц из раковин, он поджарил их на угольях, и от огня раковины раскрылись. Яйца он добыл из гнезд болотных птиц, водившихся в камышах, и испек в горячем песке.
Больше всего удивился Ренэ при виде овощей; когда он спросил своего друга, что это такое, тот засмеялся.
– Неужели ты не узнал своей тезки, Та-ла-ло-ко? Это почки молодой пальмы. Нам, индейцам, они заменяют хлеб, когда у нас нет ни а-чи (маиса), ни кунти-катки.
Действительно, это были нежные листики и почки молодой пальмы, а на вкус они напоминали жареные каштаны.
Ренэ не хватало только соли для рыбы и яиц. Он сбегал к речонке и нашел крошки соли в раковине, из которой испарилась вода. Затем оба мальчика, смеясь и болтая, принялись за еду, и Ренэ уверял, что он никогда еще не ел такого вкусного завтрака.
Так как не нужно было мыть посуду, то сейчас же после завтрака они продолжали путь. До полудня плыли среди однообразных солончаков, потом пересекли широкую лагуну и вошли в устье темной реки, струившейся с запада. Два дня поднимались они по этой реке, которая становилась все темнее и суживалась по мере приближения к истокам. Каноэ скользило с такой быстротой, что Хас-се надеялся догнать свое племя раньше, чем оно вступит в страну алачуа. Несколько раз он причаливал к берегу в тех местах, где зоркие его глаза замечали следы стоянок. Здесь он находил золу и обугленные палки и, внимательно их осмотрев, возвращался к Ренэ. Тот заметил, что у его друга лицо хмурое и озабоченное.
– Что с тобой, Хас-се? – спросил он наконец. – Я вижу, что ты встревожен. Не могу ли я помочь тебе?
Хас-се налег на весла и долго молчал. Затем он заговорил, словно размышляя вслух:
– Кроме нас, еще какие-то люди следуют за моим племенем, и я боюсь, что это враги.
– Почему ты так думаешь?
– Я убедился, что кто-то внимательно осматривал те места, где останавливалось на отдых племя Микко. А на противоположном берегу реки я нашел золу маленьких костров и на песке – отпечатки ног. Два человека следят за Микко. Один из них носит мокасины, каких нет у людей моего племени. Боюсь, что эти двое – враги.
– Но почему ты считаешь их врагами? – спросил Ренэ. – Быть может, они, как и ты, отстали от племени и теперь его догоняют? Или же один из них твой соплеменник, а другой принадлежит к дружественному вам племени. Вспомни, сколько гостей было на празднике Зрелого Маиса.
– Нет, ты неправ, – возразил молодой индеец. – Будь это друзья, почему-либо замешкавшиеся в пути, они давным-давно могли бы догнать племя. Они делали привал одновременно с племенем Микко и осматривали места его стоянок раньше, чем успевала остыть зола костра. А свои маленькие костры они раскладывали в укромных уголках, чтобы не увидели их случайно те, кто идут впереди.
– Но зачем им красться по следам Микко? Двоим все равно не справиться с целым племенем.
– Не знаю, Та-ла-ло-ко, но боюсь, что это семинолы. Они следуют за моим племенем, чтобы ограбить его под покровом ночи или завладеть чьим-нибудь скальпом. Они трусы и нападают только на беззащитных. Но, быть может, один из них тот, кто возненавидел мое племя и поклялся ему отомстить. Он нашел себе достойного спутника и теперь крадется по следам Микко.
Хас-се нахмурился и умолк. Ренэ снова нарушил молчание.
– Кто эти семинолы, о которых ты говоришь с таким презрением?
– На моем родном языке слово «семинол» значит беглец. Семинолы – это шайка воров и убийц, которых изгнало из своей среды мое племя и другие племена, живущие севернее. Сначала семинолов было мало – жалкая горсточка, а теперь их столько, что они стали называть себя племенем. Они живут во вражде со всеми остальными племенами, а мой народ всегда ведет с ними войну.
– А кто этот человек, который поклялся отомстить твоему племени?
– О, Та-ла-ло-ко, его ты должен знать! Я говорил о Читте, Змее. Надеюсь, мы его не встретим.
– А если встретим и он попытается на нас напасть, то ему несдобровать! – с жаром воскликнул Ренэ.
– Не знаю, Та-ла-ло-ко, – задумчиво отозвался Хас-се. – Боюсь, что встреча с Читтой кончится плохо для нас, а не для него.
Между тем каноэ скользило по узкому каналу, соединявшему ряд стоячих прудов. Справа и слева тянулись болота, поросшие лесом. Когда мальчики плыли по одному из прудов, от противоположного берега отделилось второе каноэ, стрелой пронеслось по поверхности пруда и скрылось за темными стволами кипарисов.