Монтгомери Резерфорд. Каркаджу

   — Заберём их на обратном пути, — буркнул Коби, вскидывая на плечо ружьё.
   Смельц вышел вслед за ним. Они надели лыжи и с трудом потащились по глубокому снегу. Смельц не привык к лыжам и ещё не вполне оправился от вчерашнего путешествия. Он всё время ныл, но Коби не обращал на него внимания и упорно прокладывал путь вверх по каньону.
   Возле небольшого ельника он остановился. Издали казалось, что ёлки выгравированы на снегу и закрашены бирюзовой краской. Коби указал наверх:
   — Вон за теми осинами тяжёлая дорога.
   — Вряд ли тяжелее, чем сейчас, — проворчал Смельц, едва переводя дыхание.
   — Игра стоит свеч. В некоторых отношениях индейцы умны, зато в других наивны, как дети. Медведя можешь считать своим.
   Коби стащил рукавицы и достал трубку.
   — Это ещё вилами по воде писано, — сухо сказал Смельц, опускаясь на снег.
   — Не садись! Только застынешь зря. Пошли! — Коби раскурил трубку и побрёл дальше.
   После двух неудачных попыток Смельц встал на лыжи и последовал за ним. Безмолвие, царившее вокруг, действовало на него угнетающе. Подёрнутые дымкой горы, нахмурившись, смотрели, как они черепашьим шагом, непрестанно петляя, продвигаются вперёд. В этом белом царстве они были единственными тёмными точками.
   Около десяти часов они обогнули чахлый кустарник, прилепившийся к подножию мрачной отвесной скалы. Две исполинские ели росли прямо из камня — они тянулись вверх, прижимаясь вплотную к каменной стене.
   Коби присел на небольшой выступ, и жёсткая улыбка появилась на его худом лице.
   — Вот он — Каркаджу! — крикнул он отставшему Смельцу.
   Когда Смельц, с трудом одолевший последний кусок пути, остановился рядом с Коби, его глазам представилась клетка, в которой бесновался красноглазый пленник.
   Каркаджу кинулся на изгрызенную и изодранную решётку своей темницы. Смельц отскочил в сторону и чуть не упал.
   Коби грубо расхохотался:
   — Молодые деревца он никогда до конца не перегрызёт!
   Смельц снял ружьё и приготовился стрелять, но Коби ударил его по дулу.
   — Не смей, дурак! — резко сказал он. — Отойди! Я покажу тебе, как надо работать головой. А ну-ка уйди с дороги, не загораживай спуск в каньон!
   Смельц, ругаясь под нос, повиновался. Ему хотелось убраться как можно дальше от разъярённого зверька. Огонь, пылавший в глазах хищника, ясно показывал, что ждёт любого, кто осмелится неосторожно приблизиться к нему. Каркаджу сильно промёрз, да и злобные наскоки на стенки клетки не прошли для него даром, но дикая храбрость не изменила ему. Если бы решётка не выдержала, он, как фурия, бросился бы на незваных гостей.
   Коби сходил в лес и принёс оттуда толстую, крепкую далку. Просунув её между кольями, над которыми уже хорошо поработал Каркаджу, он начал давить на них, пока колья не затрещали и не надломились. Каркаджу бросился и стал грызть палку, но Коби вытащил её и отошёл обратно к Смельцу.
 

   — Он вырвется! — закричал Смельц и помчался вниз по склону со скоростью, которой позавидовал бы профессиональный лыжник.
   Коби не побежал. Он приложил ружьё к плечу и стал ждать. От ярости Каркаджу долго не соображал, что у него появилась надежда на спасение. В конце концов он наткнулся на надломленные колья и принялся ожесточённо грызть их. Каждый раз, как он ударял клыками, крупные щепки разлетались веером во все стороны. Он перегрыз один кол, затем другой, протиснулся в образовавшееся отверстие и остановился, свирепо уставившись на Коби. Коби молча ждал с ружьём наготове. Каркаджу посмотрел вниз, перевёл взгляд на^ охотника и зарычал. Он сделал несколько скачков по насту, потом ещё раз злобно покосился на Коби и помчался под гору.
   — Стреляй, а то уйдёт! — закричал Смельц, прятавшийся за выступом скалы. Сам он вскинул ружьё и выстрелил не целясь.
 

   Пуля подняла облачко снежной пыли метрах в трёх позади росомахи. Каркаджу прыгнул в дубовый кустарник внизу — и был таков. Коби надел ружьё через плечо, взял палку, с помощью которой освободил пленника, и пошёл туда, где прятался Смельц. Широкая улыбка сияла на его лице.
   — Ты дал ему удрать? — с возмущением сказал Смельц.
   — Ну да. Теперь он будет красть все шкурки, которые удастся раздобыть этим индейцам. Чтобы отомстить им, он останется на их тропе на всю зиму. Они больше не поймают его, можешь быть уверен. И медведь будет твой, Смельц!
   Коби вытащил трубку.
   Смельц начал наконец догадываться, в чём заключался план Коби.
   — А выполнит этот бандит, что от него требуется? — усомнился он. — Боюсь, понюхав раз западни, он стреканёт в соседний штат.
   — Вот и видно, что ты ничего не знаешь о росомахах. Они умнее нас с тобой и до чёрта злопамятны. Знай этот нахал наверняка, что его снова поймают, он и тогда остался бы здесь, чтобы воровать шкурки и портить ловушки, — вот они какие вредные! — Коби с довольным видом задымил трубкой.
   — А вдруг индейцы поймут? — предположил Смельц. — Мистера Джима можно было легко увести и спрятать где-нибудь. А теперь мы потеряем тысячу долларов. Этого нельзя допустить.
   — На обратном пути мы зайдём к ним и скажем Гранитному Утёсу, что росомаха перегрызла решётку и удрала из клетки. Если он придёт сюда, он убедится, что так оно и было. Колья действительно перегрыз этот чёрт, мы только выгнули и надломили их. — Коби осторожно положил палку в расщелину скалы и засыпал снегом.
   — Ну что ж, пожелаем ему хорошей охоты на всю зиму, — ухмыльнулся Смельц. Он развеселился, и мысль о трудном походе вниз по каньону больше не пугала его.
   Они отправились в обратный путь. Им нужно было бы снять лыжи и идти прямо по насту, как сделал вчера Гранитный Утёс, — это вдвое сократило бы им время. Но Коби был упрям и считал, что возвращаться надо тем же путем.
   До хижины они добрались только к пяти часам вечера. Стащили лыжи, обмахнули снег с мокасин и вошли. Индейцы ужинали. Мистер Джим сидел, держа на коленях миску с бобами, и вылизывал её. Он взъерошился при появлении гостей и глухо заворчал.
   — Мистер Джим! — тихим голосом остановил его Гранитный Утёс.
   Медведь успокоился, и шерсть, вставшая дыбом на загривке, легла. Его друг был, по-видимому, расположен к этим двум незнакомцам, но сам Мистер Джим им не доверял.
   Красный Журавль, не переставая жевать, бросил на торговцев непроницаемый взгляд.
   — Будете есть? — предложил Гранитный Утёс.
   — Не откажемся. Я оставлю тебе за это лишних десять фунтов бобов и кусок грудинки, — сказал Коби.
   Они подсели к очагу, достали оловянные тарелки и с верхом наполнили их. Оба были страшно голодны и с жадностью накинулись на еду. Гранитный Утёс дважды накладывал им. Он не спрашивал, увенчался ли успехом их поход, но было ясно, что этот вопрос очень его интересует.
   Закончив ужин, Коби откинулся назад и достал трубку. Он протянул кисет Красному Журавлю, но тот покачал головой. Красный Журавль брал табак только у тех, кого считал друзьями. Торговцы же в понимании старого воина были всего лишь неизбежным злом. Гранитный Утёс немного отошёл от обычаев отцов: он взял табаку, набил старую трубку из красного камня и закурил.
   С полчаса все молчали. Наконец Коби заговорил.
   — Каркаджу перегрыз решётку и удрал, — сказал он, не отводя глаз от лица индейца.
   Гранитный Утёс спокойно попыхивал трубкой. Лицо его было бесстрастно. Красный Журавль неопределённо хмыкнул. Было похоже, что он рад сообщению.
   — Он, должно быть, находится сейчас за сто километров отсюда, — продолжал Коби. — Прямо от западни помчался как угорелый.
   Гранитный Утёс кивнул. Он лучше бледнолицых знал, что будет делать Каркаджу.
   — Я бы не стал менять места охоты так поздно, — сказал Коби. — Добыча и здесь будет хорошая. А если этот пакостник ещё тебе попадётся, лучше прикончи его.
   Гранитный Утёс кивнул. Это, однако, не означало, что он согласен с Коби, он даже не слушал его. Он наблюдал за тем, как Мистер Джим выковыривает боб, застрявший в продавленном боку миски.
   — Мы сразу же ляжем. Завтра придётся помучиться с санями — заносы жуткие. — Коби хотелось поскорее переменить тему разговора.
   Бледнолицые улеглись на груду шкур. Красный Журавль, который так и не сказал ни слова, завернулся в своё одеяло и повернулся к стене. Скоро дыхание его стало ровным. Мистер Джим похрапывал в своём углу. Гранитный Утёс один сидел и смотрел в огонь. Наконец и он отвернулся к стене и натянул на себя одеяла. Завтра нужно будет встать и выйти рано. Он хорошо понимал, что отныне ему придётся ежедневно обходить все ловушки, чтобы опередить вырвавшегося на волю врага. Засыпая, он подумал, без особой, впрочем, надежды, что, может случиться, Каркаджу не станет мстить ему за свой плен.

Глава 4 • МЕСТЬ

   Гранитный Утёс и Мистер Джим тщательно расставили капканы по куньей тропе. Мистер Джим был настроен крайне жизнерадостно. Он до полусмерти напугал матёрого зайца-беляка, скатившись за ним кубарем по откосу. Заяц без большого труда увернулся от медведя, но решил переселиться на противоположный склон. Мистер Джим выкопал из-под снега трухлявый сук и нашёл в нём трёх мороженых червяков. Пока Гранитный Утёс устанавливал капканы, медведь съел это лакомство и поискал ещё. Но он тоже помогал Гранитному Утёсу — принёс со дна каньона бревно для большой ловушки, рассчитанной на дикую кошку или рысь.
   Обратный путь был особенно приятен. Нагруженный Мистер Джим, шагавший рядом с задумчивым Гранитным Утёсом, развлекался как умел. Он старался пройти по занесённым снегом ложбинам, но каждый раз наст ломался под его тяжестью, он проваливался и начинал барахтаться в мягком, пушистом снегу. Его проказы сильно их задерживали, потому что всякий раз Мистер Джим терял поклажу, которая и без того плохо держалась у него на спине. Кроме того, провалившись, он сразу же начинал кувыркаться. Гранитный Утёс был с ним терпелив — терпеливее, чем обычно: в душе у него жил тайный страх за друга — грядущая зима могла их разлучить.
   Настроения Мистера Джима не омрачали никакие страхи.
   Дома их ждал Красный Журавль с дымящимся горшком оленины и бобов. Медведь набил свой огромный живот и теперь блаженствовал. Скоро он уснул в своём углу, свернувшись клубком, и ему всю ночь снились цветущие луга и пчелиные соты.
   А тем временем далеко в каньоне Юнавип по сугробам куда-то спешила куница. Она и носом не повела, пробегая мимо отпечатавшегося на снегу следа Гранитного Утёса, но у одной из впадин, оставленных лапой Мистера Джима, остановилась на мгновение и зарычала. «Что делает здесь в снежной пустыне, этот увалень? Спать ему давно пора, а он шатается», — подумала она, исчезая в зарослях кустов.
   Куница — малообщительный хищный зверёк, грабитель и убийца. Она сродни хорьку и росомахе, но у неё свои методы разбоя. У куницы блестящая тёмная шкурка с ярко-рыжей грудкой. По этой грудке её легко заприметить и на вершине вечнозелёных сосен и елей, и на поваленном стволе.Она похожа на лисицу, только ушки у неё более круглые и сама она поменьше. Из-за своего беспредельного любопытства и жадности куница чаще других зверей попадает в капканы и западни. Нет такой куницы, которая не прыгнула бы в западню, увидев там рыбью голову. Она ненавидит вырубки и проложенные по крутым откосам тропы с глубокой лыжнёй. Эти следы пребывания человека гонят её далеко в чащу лесов. Как только долину Юнавип огласили первые удары топора, а в горах на закате стал появляться конный патруль, куница ушла далеко — туда, где громоздятся неприступные скалы. Куница — свирепый зверёк. Счастье ещё, что она не вышла ростом. Она грабит и убивает всех, кто слабее её. Её хорошо знают зайцы, её ненавидят птицы, вьющие гнёзда. Она не любит резвиться, как, например, выдра, и её единственное удовольствие — полежать, растянувшись, на солнышке в промежутках между охотой. Не в пример росомахе, ей не хватает ума разгадать секрет западни, а жадность нередко доводит её до крупных неприятностей.
   Выскочив из кустов, куница вспугнула полярную мышь, лакомившуюся морожеными ягодами шиповника. Она вихрем налетела на свою жертву. Раздался слабый писк и затем хруст. Спустя две минуты куница выскользнула из кустов, облизывая длинные усы. Она наморщила нос и глубоко втянула воздух — рыба!
   Тихонько повизгивая, она кинулась к тому месту, откуда доносился соблазнительный запах. Она ни на минуту не задумалась над тем, что рыбе сейчас место в надёжном убежище под толстенным покровом льда и снега. Куница почуяла рыбу, и этого было достаточно! Она юркнула в самую чащу кустарника и остановилась как вкопанная.
   Перед ней, прямо из снега, подымался частокол. Над ним торчало толстое бревно. За частоколом виднелась рыбья голова, нацепленная на острый сучок. Куница задержалась ровно настолько, чтобы отыскать взглядом гостеприимное отверстие под бревном. Если бы она умела читать цифры, то увидела бы, что бревно опирается на «четвёрку», сложенную из крепких палок. К палке, служившей перекладиной, и была прикреплена рыбья голова.
   Забыв об осторожности, куница кинулась к приманке. Она проскочила под тяжёлым бревном и ухватила добычу. Едва она дотронулась до рыбы, перекладина соскочила с нарезок, вслед за ней повалились две другие палки, и бревно обрушилось. Куница барахталась недолго. Через минуту гладкое, блестящее тельце вытянулось и застыло. Рыбью голову она так и не выпустила из зубов. Ещё одна куница попала в капкан Гранитного Утёса.
   В тот час, когда друзья-охотники крепко спали в маленькой хижине, а неосторожная куница спешила к своей гибели, по каньону бродил ещё один охотник. Каркаджу, властитель гор, занимался делом, которое было ему весьма по вкусу. Он следовал куньей тропой Гранитного Утёса.
   Ловушка за ловушкой подвергались разрушению. Сначала вытаскивались палки, потом с них снимались приманки, и каждый раз тяжёлое бревно падало на промёрзшую землю или на подложенный камень, не причинив никому вреда. В четырёх капканах были уже замёрзшие куницы. Каркаджу тут же обдирал их и съедал немного мяса; затем, запачкав остатки тушки мускусом, хоронил их в снегу. Властелин был охвачен жаждой мести. Он не знал, что, разрушая кунью тропу, вредит сразу двум недругам. Не знал он и того, что играет на руку злейшему своему врагу — бледнолицему.
   В последней западне Каркаджу обнаружил только что убитую куницу. Ему уже надоело развлекаться, и продолжал он исключительно из пакости. Обойдя раза два вокруг ловушки и убедившись, что поблизости нет стального капкана, он вытащил куницу из западни. Ободрав шкурку, запачкал добычу и зарыл её поблизости, — если зима выдастся суровая, ему ещё могут пригодиться все эти запасы.
   Далеко в соседнем ущелье раздался вопль. Каркаджу насторожился, и шерсть на хребте у него встала дыбом. Это пума убила кого-то, по всей вероятности оленя или лося. Каркаджу повернулся в ту сторону. Его маленькие глазки сверкнули. Это событие было достойно его внимания. Можно пощекотать нервы и дать выход бешеной энергии, которую мало удовлетворяло разрушение куньих капканов.
   Он затрусил вверх по покрытым затвердевшим снегом уступам, стараясь выйти на прямой след. Дважды он попадал в густые заросли кустарника, но потом снова выбирался на наст. Он бежал неуклюже и медленно, нисколько не утомляясь. Так, вразвалку, он легко мог пробежать до пятидесяти километров. Да и торопиться было некуда. Пума со своей добычей всё равно никуда не уйдёт.
   Огромная кошка притаилась за поваленным, занесённым снегом деревом, прикидывая расстояние, отделявшее её от пасущегося лося. Это был великолепный молодой самец, сильный, ещё не сбросивший ветвистые рога, упитанный — зима пока что засыпала не все его пастбища. Затем пума наметила себе прогалину. Отсюда уж она кинется прямо на лося. Не торопясь, она ещё раз примерилась к прыжку. Глаза её сузились, превратились в жёлтые щёлки.
   Но вот стальные мускулы, скрытые гладким блестящим мехом, напряглись, подобрались, морда вжалась в поваленный ствол. Только хвост продолжал судорожно подёргиваться. Пума начала подниматься. Лишь только её тело отделилось от снега, она прыгнула. Что-то рыжее рассекло темноту звёздной ночи. В одно мгновение пума перемахнула расстояние в пять метров, отделявшее её от намеченной прогалины, задержалась на мгновение, чтобы приготовиться к новому прыжку, и с пронзительным воплем кинулась на лося. Рогатый красавец отскочил, но было уже поздно. Жестокий закон природы, гласящий, что зверь жизнью платит за неосторожность, был ещё раз написан кровью на снегу.
   Громко мурлыкая и урча, пума приступила к пиршеству. Она даже не посмотрела на лосиху, которая, лишившись мужа и повелителя, как безумная понеслась вверх по склону к вершине, где не было снежных завалов и где можно было бегством спастись от опасности.
   И тут на сцене появился Каркаджу. Он бежал вприпрыжку, останавливаясь время от времени, чтобы выгнуть спину и грозно зарычать. Каркаджу не испытывал ни малейшего страха, наоборот — он рвался в бой.
   Через минуту росомаха и пума, раза в три превосходившая ее весом, оказались лицом к лицу. Пума была голодна, она пришла в страшную ярость оттого, что ей помешали. Но ей даже в голову не пришло кинуться на косматого, невзрачного зверька. Она только шипела и злобно рычала.
   Каркаджу устремился прямо к туше лося. Глаза его сверкали, он злобно рычал. Пума не отступала, только в глазах её что-то дрогнуло. Она понимала, что это вызов на смертный бой. Она ненавидела подлого Каркаджу: ведь он вовсе не голоден и всё же лезет в драку, которая могла кончиться, только когда кто-то из них испустит последний вздох. Пума была смела, но ей нельзя было отказать в рассудительности. Каркаджу был уже совсем близко, а она всё ещё раздумывала.
   И вдруг стремительным прыжком она перемахнула через росомаху. Каркаджу подпрыгнул и выставил страшные когти, но лапы у него были слишком коротки, он не смог вцепиться в рыжее брюхо, когда оно проносилось над ним. Тогда он, яростно зарычав, вскочил на тушу и повернулся к пуме. Она сидела на снегу, испуская душераздирающие вопли. Каркаджу не отводил от неё угрожающего взгляда. Стоило ей приподняться, он вставал и делал шаг вперёд. Она садилась, и он отступал. Каркаджу ждал.
   Немного погодя он соскочил с туши и, не обращая больше на пуму никакого внимания, принялся рвать заднюю ногу лося. Пума издала последний, полный ненависти, вопль и исчезла — решила, что благоразумнее будет заняться поисками удравшей лосихи.
   Каркаджу ещё раз утвердил свою неограниченную власть. Дело было не в его силе и даже не в ярости, с какой он набрасывался на врага. Пума не спасовала бы ни перед кем. Как бы велик ни был зверь, осмелившийся встать на её пути, она мгновенно бросилась бы на него. Она не задумываясь вступила бы в бой с медведем. Но Каркаджу знали все. Он был невелик и несуразен, но было в нём что-то приводившее в трепет остальных зверей. Он был властелином!
   Каркаджу не был голоден. Он нехотя объел немного мяса и хрящей с задней ноги и принялся пачкать тушу мускусом. Делал он это методично, теперь даже кабан не польстился бы на неё. Покончив с одним делом, он принялся за другое: теперь он засыпал тушу снегом и притоптал. Посередине образовавшегося холмика он оставил ещё немного мускуса. Это был знак, которым он отмечал свои тайники — знак, достаточно убедительный для всех, кто промышляет охотой. Все — не исключая индейцев и бледнолицых — знали, что мясо, испачканное мускусом, годится в пищу только росомахе.

Глава 5 КУНЬЯ ТРОПА ОБРЕЧЕНА

   Мистер Джим зевнул четыре раза подряд и протёр глаза косматой лапой. В хижине стоял лютый холод, а Гранитный Утёс и Красный Журавль крепко спали, укутавшись в одеяла. Мистер Джим встал и тихонько подошёл к очагу. Сунув нос в горшок с бобами, он убедился, что тот пуст. Тогда он решил обследовать углубление, где Красный Журавль хранил кувшин с патокой. К большому разочарованию Мистера Джима, его лапища не пролезла в это углубление.
   Делать было нечего — приходилось будить Гранитного Утёса и требовать завтрак. Он подошёл к охотнику, который спал, закутавшись с головой, и ткнул его мордой. Гранитный Утёс промычал что-то и сел. Сон сразу соскочил с него. Увидев медведя, он улыбнулся.
   — Ты у меня сегодня двойную поклажу брёвен потащишь в наказание. Выдумал тоже — спозаранку будить! — ворчал он, натягивая мокасины.
   Мистер Джим сел и грустно сложил лапы на животе. Изо рта у него бежала слюна. Маленькие глазки, прятавшиеся в косматой шерсти, хитро поблёскивали. Гранитный Утёс начал разводить огонь. Мистеру Джиму надоело ждать, он встал на голову и принялся болтать в воздухе задними лапами. От его упражнений затрясся пол: Красный Журавль проснулся и сел на постели.
   — Бить его нужно, — проворчал он и, высунув из-под одеяла ногу в меховом чулке, хотел шутливо пнуть Мистера Джима.
   — Ты бей Мистера Джима, а я буду готовить завтрак. Пора вставать и идти проверять западни. Он-то знает. — Гранитный Утёс улыбнулся и начал замешивать тесто из муки, воды и копчёного сала.
   Мистер Джим сразу же уселся смотреть, как пекутся на сковороде лепёшки. Завтрак был обильный: с десяток больших, толстых лепёшек, тёмная патока из заветного кувшина, бифштексы из оленины и полярная куропатка, зажаренная на углях. Мистер Джим уничтожил остов куропатки, остатки оленины и заел всё холодной лепёшкой, политой патокой. Затем облизнулся и хрюкнул, давая понять, что он готов, так что пусть, мол, Гранитный Утёс лучше поторапливается.
   На расчищенной от снега площадке перед хижиной зверолов заканчивал последние приготовления к походу. Мистер Джим не возражал против возложенных на него обязанностей, но души в работу не вкладывал. Он внимательно оглядывал ближние горы и голую скалу, трёхсотметровой стеной возвышавшуюся как раз над хижиной. Складки слежавшегося снега на её вершине гигантскими фестонами нависали над их головами.
   Гранитный Утёс надел на медведя постромки, собрал в вязанку свежесрубленные осиновые колья, привязал поверх них топор и кирку с короткой рукояткой и навьючил всё это на спину медведю, оставив при себе лишь ружьё на случай, если вдруг встретится олень или лось. Судя по началу зимы, запасы мороженого мяса были весьма нужны.
   Красный Журавль с непроницаемым лицом наблюдал, как покидают стойбище двое друзей. Ни он, ни Гранитный Утёс ни словом не обмолвились о Каркаджу или о добыче, взять которую рассчитывал охотник.
   Картины одна другой красивее представлялись взору человека, поднимавшегося вверх по склону каньона. В долине царило белое безмолвие. Заросшие голубыми елями горы, казалось, были окрашены в бирюзовый цвет, а их зубчатые вершины отливали сталью и холодом.
   Первая же кунья западня, к которой направился Гранитный Утёс, наполнила его сердце мраком. Тщательно построенная ловушка подверглась страшному разгрому. Каркаджу расшатал и повыдергал колья, оттащил их подальше и раскидал по склону. Кроме того, он, конечно, зарыл часть кольев в снег и все их запачкал мускусом.
   — Надо было мне рискнуть и прогневать Великого Духа, — печально сказал Гранитный Утёс, смотря на обрывок прекрасной куньей шкурки. Он перевернул её носком мокасина и втоптал в снег.
   Мистер Джим потянул носом, ощетинился и стал злобно озираться по сторонам. Как ни грустно было Гранитному Утёсу, он не мог сдержать улыбки.
   — Если бы Каркаджу увидел тебя сейчас, он, пожалуй, не рискнул бы связаться с тобой, — сказал он и ласково погладил Мистера Джима по взъерошенному загривку. Мистер Джим зарычал и взбил огромное облако снега. Со второй западнёй повторилась та же история, и с третьей тоже. Только две западни остались незамеченными, и вместо десяти превосходных шкурок у Гранитного Утёса оказались только две. Охотник с грустью посмотрел на своего весёлого приятеля, который, усевшись в сугроб, наблюдал за полётом лысого орла. Мистер Джим не представлял себе, какая страшная опасность нависла над ним. У Гранитного Утёса была жена Серебристая Луна и сын Оленёнок, о которых тоже надо было подумать. Охотник должен был заплатить долги и добыть ещё много шкурок, чтобы прокормить их.
 

   Так как вся ноша Мистера Джима теперь состояла только из топора и кирки, он решил сам поохотиться. В зарослях кустарника он вспугнул куропатку. Птица взмыла в холодный воздух. Её крылья отчаянно трепетали — казалось, будто частая дробь барабана рассыпается в белом безмолвии. Куропатка взвилась над долиной и стала кружить, высматривая надёжное укрытие.
   И вдруг откуда-то появился орел и камнем ринулся вниз. Слышно было, как просвистели сложенные крылья. От зорких круглых глаз лысого орла не укрылась спугнутая куропатка. Испустив победный клёкот, он кинулся за ней.
   Куропатка заметила страшную погоню, но её умишка хватало лишь на то, чтобы лететь по прямой линии и затем у самого укрытия делать крутой поворот. Однако укрытия поблизости не оказалось, а орёл приближался с молниеносной быстротой.
   Куропатка всё чаще махала крыльями, но царь птиц уже настиг её. Он обрушился на неё со страшной силой. Раздался глухой удар, во все стороны полетели перья. Орёл распростёр крылья, чтобы замедлить свой спуск, а жалкий комочек безжизненно свалился на снег.
   Прищурив глаза. Гранитный Утёс наблюдал, как приводится в исполнение закон природы. Перед ним разыгралась одна из нескончаемых трагедий обитателей леса — трагедия охотника и жертвы. Гранитный Утёс тихонько позвал Мистера Джима и повернул в сторону Юнавипа. Он свободно мог застрелить орла и взять куропатку себе, но не сделал этого.