Страница:
В то утро я жалел лишь об одном: на обычном месте я не увидел Мюриэл Уилтон. Но могло ли быть иначе? Еще в четыре часа она сидела на затянувшейся вечеринке у Клинтонов и явно не собиралась уходить. Уж наверно, она легла на рассвете и, так же как Сюзанна, в час моей лекции спала крепким сном. Я отправился на заседание, потом вместе с коллегами позавтракал. После завтрака мы с Клинтоном прошлись пешком и, наконец, я вернулся домой, радуясь, что сейчас расскажу Сюзанне, какой успех имела сегодняшняя лекция.
К моему немалому удивлению, Сюзанну я не застал. Негритянка Розита сказала, что "миссис" уже час как ушла. Надо сказать, что жена без меня выходила очень редко: почти не владея английским, она ничего не могла одна купить, а если нужно было отдать кому-нибудь визит, по здешним обычаям я опять-таки должен был ее сопровождать. Впрочем, тревожиться о ней сейчас не приходилось, этот тихий университетский городок и его жители не таковы, чтобы тут могло случиться что-нибудь дурное. И я принялся за работу: меня просили в следующем месяце прочитать в Чикаго несколько публичных лекций о французских моралистах, надо было подготовиться.
Сюзанна вернулась в пять часов, и, едва мы обменялись несколькими словами, я понял, что настроение у нее прескверное. Всему виной вчерашняя вечеринка, подумал я: выпили лишнее, засиделись поздно... и сказал весело:
- Видишь, дружок, мы с тобой завзятые французские обыватели-домоседы, обремененные семьей, ложиться привыкли рано, где нам угнаться за американской молодежью... От этого только страдают и наши характеры и наша работа... Хотя, должен сказать, нынче утром я совсем недурно рассказал о политических взглядах Бальзака. Студенты, по-моему, были очень довольны.
- А Мюриэл Уилтон? Она тоже тобой довольна? - насмешливо спросила Сюзанна.
- Ее там не было. Наверно, она тоже не выспалась и чувствует себя неважно. В сущности, такие вечеринки никому не полезны. Человек ведь не ночная птица. С годами я все больше убеждаюсь, что секрет, как стать счастливым, очень прост: надо рано ложиться и рано вставать.
- Ты, кажется, воображаешь, что тебя слушаю не я, а чикагская публика? - с неожиданной горечью сказала Сюзанна. Уверяю тебя, в этом доме тебе незачем изрекать пошлости и комментировать моралистов.
Как я уже говорил, у нас с женой и раньше случались размолвки и ссоры, в общем безобидные, но чтобы она говорила со мной так враждебно, так презрительно... Остолбенев, я смотрел на нее во все глаза.
- Нет, правда, - сказала она, снимая шляпку. - Это просто смешно: ты берешься читать лекции о морали и с умным видом рассуждаешь о том, что надо умерять свои страсти, а на самом деле только и думаешь об этой Мюриэл Уилтон и как бы устроить с ней в Чикаго свидание.
- Я? Ты с ума сошла?!
И тут у меня мелькнула пугающая и очень правдоподобная догадка.
- Сюзанна! Неужели ты брала у Хикки его дурацкую машинку?
- А почему бы и нет? Тебе можно, а мне нельзя? Я пошла за ней, потому что ты ее там забыл. И попросила профессора Хикки, чтобы он показал мне, как она действует, и дал новую пленку...
- И он дал? Хорош гусь! Ну ничего, я ему еще скажу несколько теплых слов!
У Сюзанны вырвался короткий злой смешок.
- Нет, мужчины просто великолепны! - сказала она. - Выведать мои тайны, шпионить за моими мыслями, залезть без спроса в мою душу - это поступок вполне естественный, весьма интересный опыт, только и всего. Вы с Хикки проделываете все это и остаетесь "джентльменами"... А вот когда жена проникает в священные, вернее сказать, свинские мысли мужа, - это ужасное преступление. Неужели ты сам не видишь, до чего ты смешон? До чего вы все смешны?..
Как тут оправдываться, когда ясно, что кругом виноват? Я попытался по крайней мере сохранить спокойствие.
- Сюзанна, - сказал я, - криком делу не поможешь. Скажи мне просто и ясно, что произошло? Что ты поняла? В чем меня упрекаешь? Я постараюсь на все ответить.
- Не нужны мне твои ответы, - возразила жена. - Ты мне уже ответил, откровеннее некуда. Что произошло? Очень просто. Я же сказала, вчера я пошла к мистеру Хикки и от твоего имени попросила вернуть этот... как его... психограф. И принесла домой. Конечно, я не стала заворачивать его в газеты, ты бы эту трубу сразу узнал, Но я же знаю, какой ты рассеянный, кроме книг, ничего кругом не замечаешь. И я просто завернула аппарат в нижнюю юбку и положила на столик у твоей кровати. А после этой проклятой вечеринки, пока ты в прихожей вешал пальто и шляпу, я поскорее поднялась в спальню и нажала на кнопку. Через минуту ты пришел, лег в постель и стал думать.
- О чем я думал? Честное слово, не помню!
- А я даю тебе честное слово, что до самой смерти этого не забуду. Ты думал о своей Мюриэл. Ты говорил себе: "Как видно, я ей нравлюсь". Эдакая спесь! Вовсе не ты ей нравишься, а твое хваленое красноречие. Потом пробормотал: "Этот поцелуй!.." И каким тоном! А потом стал строить планы насчет поездки в Чикаго, надумал попросить ее, чтоб она тоже в это время поехала, и даже собирался отправить меня во Францию. "В сущности, Сюзанна никак не освоится в здешнем климате. Ей куда полезнее вернуться в Руан. А я приеду к ней через три месяца". Ты ведь лицемеришь и разыгрываешь жреца морали только на людях, а наедине с собой это ни к чему. Самое смешное - или, если угодно, самое трагичное, - что вперемежку с этим ты готовился к лекциям и весьма добродетельно рассуждал о Вовенарге и Паскале...Ха! Ну и дурацкая штука этот ваш мужской ум!..
Я был совершенно подавлен и смутился тем сильнее, что вспомнил теперь, о чем говорила Сюзанна. С вечеринки я вернулся очень усталый и, как мне казалось, мгновенно уснул. А на самом деле мне грезились какие-то смутные образы, и теперь я вспомнил, что среди этого хаоса словно бы промелькнули неясные желания и даже фантастический план во время поездки в Чикаго встретиться с Мюриэл. Ни на миг я не принимал эту игру воображения всерьез. Нередко в наших снах как бы исполняются неосознанные желания, и злосчастное сновидение оказалось весьма приятной, хоть и призрачной разрядкой для чувств, которые волновали меня в тот вечер. От всего этого не осталось бы никаких следов, даже и желания, чтобы фантазия сбылась, если бы мои бредни не сохранила треклятая пленка.
- Сюзанна, а кто тебе "прочел" эту запись?
- Твой друг Хикки собственной персоной проводил меня в лабораторию и включил аппарат.
- И он все это слушал?
- Все до последнего слова. Мне пришлось краснеть, но ты сам виноват.
- Сюзанна! Это переходит все границы! Что он обо мне подумал?
- Вот-вот, ты весь в этой фразе! Самое главное - что подумал этот англичанин, а что думаю я - это тебя не интересует. Но я тебе все-таки скажу. Я думаю, что ты меня больше не любишь, ты хочешь от меня избавиться, - что ж, если так, лучше нам расстаться. Тебе угодно, чтобы я вернулась во Францию? Я и сама хочу уехать. Уеду и начну дело о разводе.
- Сюзанна! - голос мой задрожал, и мое неподдельное волнение, видно, тронуло ее. - Не говори так, это безумие, ты сама будешь жалеть. Я тебя люблю, ты это прекрасно знаешь, и прекрасно знаешь, что и ты меня любишь. Ты захватила меня врасплох, подслушала мои мысли, как я твои, но ведь это мысли случайные, мимолетные, они ничего не значат и ничего не решают. Давай хоть завтра уедем во Францию, какое мне дело до Мюриэл Уилтон, хоть бы мне век ее не видать.
- Надо полагать, когда ты с ней целуешься, ты говоришь совсем другое.
- Я с ней не целуюсь! Ты ведь тоже не хочешь стать любовницей Адриана! Мы просто грезим иногда, и, может быть, наши грезы тем ярче, что в жизни мы разумны и верны один другому.
- Правда?! - горячо воскликнула Сюзанна. Такой пылкости я не замечал в ней с той поры, как мы полюбили друг друга. Это правда? Ты мне верен? Ты никогда меня не обманывал?
- Никогда, Сюзанна... Да это и невозможно. Ты же знаешь, я всегда дома...
- И ты ни разу не хотел... с Анриеттой?
- С твоей сестрой? Что тебе пришло в голову? Разве я поминал ее в этой... исповеди?
- Нет, нет! Но я иногда боялась...
- Глупости! Анриетта - красавица, я смотрю на нее с восхищением. Но так восхищаешься картиной, статуей... Если б ты знала, как я тебя люблю, тебя одну, даже в те минуты, когда ненавижу тебя!..
Сюзанна не ответила. Я подошел, опустился на пол у ее ног и прижался лбом к ее коленям. Она не оттолкнула меня.
К моему немалому удивлению, Сюзанну я не застал. Негритянка Розита сказала, что "миссис" уже час как ушла. Надо сказать, что жена без меня выходила очень редко: почти не владея английским, она ничего не могла одна купить, а если нужно было отдать кому-нибудь визит, по здешним обычаям я опять-таки должен был ее сопровождать. Впрочем, тревожиться о ней сейчас не приходилось, этот тихий университетский городок и его жители не таковы, чтобы тут могло случиться что-нибудь дурное. И я принялся за работу: меня просили в следующем месяце прочитать в Чикаго несколько публичных лекций о французских моралистах, надо было подготовиться.
Сюзанна вернулась в пять часов, и, едва мы обменялись несколькими словами, я понял, что настроение у нее прескверное. Всему виной вчерашняя вечеринка, подумал я: выпили лишнее, засиделись поздно... и сказал весело:
- Видишь, дружок, мы с тобой завзятые французские обыватели-домоседы, обремененные семьей, ложиться привыкли рано, где нам угнаться за американской молодежью... От этого только страдают и наши характеры и наша работа... Хотя, должен сказать, нынче утром я совсем недурно рассказал о политических взглядах Бальзака. Студенты, по-моему, были очень довольны.
- А Мюриэл Уилтон? Она тоже тобой довольна? - насмешливо спросила Сюзанна.
- Ее там не было. Наверно, она тоже не выспалась и чувствует себя неважно. В сущности, такие вечеринки никому не полезны. Человек ведь не ночная птица. С годами я все больше убеждаюсь, что секрет, как стать счастливым, очень прост: надо рано ложиться и рано вставать.
- Ты, кажется, воображаешь, что тебя слушаю не я, а чикагская публика? - с неожиданной горечью сказала Сюзанна. Уверяю тебя, в этом доме тебе незачем изрекать пошлости и комментировать моралистов.
Как я уже говорил, у нас с женой и раньше случались размолвки и ссоры, в общем безобидные, но чтобы она говорила со мной так враждебно, так презрительно... Остолбенев, я смотрел на нее во все глаза.
- Нет, правда, - сказала она, снимая шляпку. - Это просто смешно: ты берешься читать лекции о морали и с умным видом рассуждаешь о том, что надо умерять свои страсти, а на самом деле только и думаешь об этой Мюриэл Уилтон и как бы устроить с ней в Чикаго свидание.
- Я? Ты с ума сошла?!
И тут у меня мелькнула пугающая и очень правдоподобная догадка.
- Сюзанна! Неужели ты брала у Хикки его дурацкую машинку?
- А почему бы и нет? Тебе можно, а мне нельзя? Я пошла за ней, потому что ты ее там забыл. И попросила профессора Хикки, чтобы он показал мне, как она действует, и дал новую пленку...
- И он дал? Хорош гусь! Ну ничего, я ему еще скажу несколько теплых слов!
У Сюзанны вырвался короткий злой смешок.
- Нет, мужчины просто великолепны! - сказала она. - Выведать мои тайны, шпионить за моими мыслями, залезть без спроса в мою душу - это поступок вполне естественный, весьма интересный опыт, только и всего. Вы с Хикки проделываете все это и остаетесь "джентльменами"... А вот когда жена проникает в священные, вернее сказать, свинские мысли мужа, - это ужасное преступление. Неужели ты сам не видишь, до чего ты смешон? До чего вы все смешны?..
Как тут оправдываться, когда ясно, что кругом виноват? Я попытался по крайней мере сохранить спокойствие.
- Сюзанна, - сказал я, - криком делу не поможешь. Скажи мне просто и ясно, что произошло? Что ты поняла? В чем меня упрекаешь? Я постараюсь на все ответить.
- Не нужны мне твои ответы, - возразила жена. - Ты мне уже ответил, откровеннее некуда. Что произошло? Очень просто. Я же сказала, вчера я пошла к мистеру Хикки и от твоего имени попросила вернуть этот... как его... психограф. И принесла домой. Конечно, я не стала заворачивать его в газеты, ты бы эту трубу сразу узнал, Но я же знаю, какой ты рассеянный, кроме книг, ничего кругом не замечаешь. И я просто завернула аппарат в нижнюю юбку и положила на столик у твоей кровати. А после этой проклятой вечеринки, пока ты в прихожей вешал пальто и шляпу, я поскорее поднялась в спальню и нажала на кнопку. Через минуту ты пришел, лег в постель и стал думать.
- О чем я думал? Честное слово, не помню!
- А я даю тебе честное слово, что до самой смерти этого не забуду. Ты думал о своей Мюриэл. Ты говорил себе: "Как видно, я ей нравлюсь". Эдакая спесь! Вовсе не ты ей нравишься, а твое хваленое красноречие. Потом пробормотал: "Этот поцелуй!.." И каким тоном! А потом стал строить планы насчет поездки в Чикаго, надумал попросить ее, чтоб она тоже в это время поехала, и даже собирался отправить меня во Францию. "В сущности, Сюзанна никак не освоится в здешнем климате. Ей куда полезнее вернуться в Руан. А я приеду к ней через три месяца". Ты ведь лицемеришь и разыгрываешь жреца морали только на людях, а наедине с собой это ни к чему. Самое смешное - или, если угодно, самое трагичное, - что вперемежку с этим ты готовился к лекциям и весьма добродетельно рассуждал о Вовенарге и Паскале...Ха! Ну и дурацкая штука этот ваш мужской ум!..
Я был совершенно подавлен и смутился тем сильнее, что вспомнил теперь, о чем говорила Сюзанна. С вечеринки я вернулся очень усталый и, как мне казалось, мгновенно уснул. А на самом деле мне грезились какие-то смутные образы, и теперь я вспомнил, что среди этого хаоса словно бы промелькнули неясные желания и даже фантастический план во время поездки в Чикаго встретиться с Мюриэл. Ни на миг я не принимал эту игру воображения всерьез. Нередко в наших снах как бы исполняются неосознанные желания, и злосчастное сновидение оказалось весьма приятной, хоть и призрачной разрядкой для чувств, которые волновали меня в тот вечер. От всего этого не осталось бы никаких следов, даже и желания, чтобы фантазия сбылась, если бы мои бредни не сохранила треклятая пленка.
- Сюзанна, а кто тебе "прочел" эту запись?
- Твой друг Хикки собственной персоной проводил меня в лабораторию и включил аппарат.
- И он все это слушал?
- Все до последнего слова. Мне пришлось краснеть, но ты сам виноват.
- Сюзанна! Это переходит все границы! Что он обо мне подумал?
- Вот-вот, ты весь в этой фразе! Самое главное - что подумал этот англичанин, а что думаю я - это тебя не интересует. Но я тебе все-таки скажу. Я думаю, что ты меня больше не любишь, ты хочешь от меня избавиться, - что ж, если так, лучше нам расстаться. Тебе угодно, чтобы я вернулась во Францию? Я и сама хочу уехать. Уеду и начну дело о разводе.
- Сюзанна! - голос мой задрожал, и мое неподдельное волнение, видно, тронуло ее. - Не говори так, это безумие, ты сама будешь жалеть. Я тебя люблю, ты это прекрасно знаешь, и прекрасно знаешь, что и ты меня любишь. Ты захватила меня врасплох, подслушала мои мысли, как я твои, но ведь это мысли случайные, мимолетные, они ничего не значат и ничего не решают. Давай хоть завтра уедем во Францию, какое мне дело до Мюриэл Уилтон, хоть бы мне век ее не видать.
- Надо полагать, когда ты с ней целуешься, ты говоришь совсем другое.
- Я с ней не целуюсь! Ты ведь тоже не хочешь стать любовницей Адриана! Мы просто грезим иногда, и, может быть, наши грезы тем ярче, что в жизни мы разумны и верны один другому.
- Правда?! - горячо воскликнула Сюзанна. Такой пылкости я не замечал в ней с той поры, как мы полюбили друг друга. Это правда? Ты мне верен? Ты никогда меня не обманывал?
- Никогда, Сюзанна... Да это и невозможно. Ты же знаешь, я всегда дома...
- И ты ни разу не хотел... с Анриеттой?
- С твоей сестрой? Что тебе пришло в голову? Разве я поминал ее в этой... исповеди?
- Нет, нет! Но я иногда боялась...
- Глупости! Анриетта - красавица, я смотрю на нее с восхищением. Но так восхищаешься картиной, статуей... Если б ты знала, как я тебя люблю, тебя одну, даже в те минуты, когда ненавижу тебя!..
Сюзанна не ответила. Я подошел, опустился на пол у ее ног и прижался лбом к ее коленям. Она не оттолкнула меня.