Мураками Харуки. Все божьи дети могут танцевать

Харуки Мураками
Все божьи дети могут танцевать

   — Лиза, что же такое было вчера?
   — Было то, что было.
   — Это невозможно. Это жестоко.

Ф.М. Достоевский, «Бесы»

   Из радионовостей:
   …У американских войск большие потери, но и со стороны Вьетконга — сто пятнадцать трупов.
   — Как ужасно — оказаться неизвестным.
   — О чем вы?
   — Сто пятнадцать мертвых партизан — и только. Больше ничего. Ни о ком ничего не известно. Были у них жены и дети? Любили они кино больше театра? Ничего не известно. Только сто пятнадцать трупов.

Жан-Люк Годар, «Безумный Пьеро»

В Кусиро поселился НЛО

   Пять дней подряд она не отходила от телевизора. Молча всматривалась в руины больниц и банков, выгоревшие торговые кварталы, перерезанные автострады и железные дороги. Утонув в мягких подушках дивана, крепко поджав губы, не отвечала Комуре, когда тот заговаривал с ней. Даже не кивала и не мотала головой. И при этом было непонятно, слышит ли она вообще, что к ней обращаются.
   Жена родилась в Ямагате, и, насколько было известно Комуре, не имела в окрестностях Кобэ ни родственников, ни знакомых. Но все равно с утра до вечера она не могла оторваться от телевизора. Ничего не ела, ничего не пила и даже не ходила в туалет. Только изредка давила на пульт — сменить программу — и больше не шевелилась.
   Комура сам жарил в тостере хлеб, сам пил кофе и уходил на работу. А вернувшись, заставал жену в той же позе перед телевизором. Делать нечего: он готовил из оставшегося в холодильнике простой ужин и в одиночку его съедал. Потом засыпал, а она продолжала пялиться в экран ночных новостей. Ее окружал бастион безмолвия. Комура смирился и совсем перестал к ней обращаться.
   Когда же спустя пять дней, в воскресенье он вернулся в обычное время с работы, жены и след простыл.
 
   Комура работа продавцом в известном магазине радиотоваров на Акихабаре, отвечал за дорогую аппаратуру и к зарплате получал солидные комиссионные за каждую проданную систему. Среди клиентов — немало врачей состоятельных бизнесменов и богачей из провинции Восемь лет работал Комура на этой должности, и заработок с самого начала имел хороший. Экономика била ключом, росли цены на землю, Япония утопала в деньгах. Кошельки лопались от толстых пачек купюр, и казалось, что все не прочь ими посорить.
   Стройный и ладный, со вкусом одетый и обходительный Комура в холостую пору имел немало подруг. Но, женившись в двадцать шесть, на удивление потерял вкус к сексуальным приключениям. Все пять лет после женитьбы спал лишь со своей женой. Не то что не возникало шанса — просто Комуру, если можно так выразиться, совершенно перестали интересовать случайные связи между мужчиной и женщиной. Его больше прельшало быстрее вернуться домой, неторопливо поужинать с женой, поговорить, развалившись на диване, затем нырнуть в постель и заняться любовью. Больше ничего и не нужно.
   Стоило Комуре жениться, и все его друзья и сослуживцы так или иначе пожали плечами. По сравнению с его свежим и ухоженным обликом внешность супруги казалась более чем заурядной. И не только внешность: характер у нее тоже был не приведи господь. Малообщительная, вечно не в духе, невысокая, с пухлыми ручками… Выглядела она, сказать по правде, туповато.
   Однако стоило Комуре — почему, он и сам не мог объяснить, — оказаться с женой под одной крышей, ему становилось непринужденно и комфортно. По ночам он сладко спал. Его уже не беспокоили странные кошмары. Хорошая эрекция, прочувствованный секс. Он перестал размышлять о смерти, венерических болезнях и просторах Вселенной.
   Однако жена томилась от столичной суеты и хотела вернуться на родину. Скучала по оставленным там родителям и двум старшим сестрам. А когда становилось совсем невмоготу, в одиночку ездила к ним. Ее семья держала традиционную японскую гостиницу и жила в достатке. Отец до безумия любил свою младшенькую и с радостью снабжал ее деньгами на дорогу. Сколько раз уже так было: Комура, вернувшись с работы, не заставал жену, а на кухонном столе видел записку: «Поехала на время к своим». Он не возмущался, а безропотно ждал ее возвращения. Проходило семь или десять дней, и жена возвращалась в приподнятом настроении.
 
   Но когда она ушла из дому через пять дней после землетрясения, в оставленной записке значилось: «Больше я сюда не вернусь». Далее следовало очень простое и четкое объяснение, почему она не хочет жить с Комурой:
   «Проблема в том, что ты мне ничего не даешь, — писала жена. — Если точнее — в тебе нет ничего, что ты должен мне дать. Да, ты — нежный, внимательный, привлекательный, но жизнь с тобой — что со сгустком воздуха. Конечно, вина в этом не только твоя. Думаю, найдется немало женщин, способных тебя полюбить. Даже не стоит мне звонить. А все, что осталось моего, — уничтожь».
   При этом не осталось практически ничего. Все: ее одежда, обувь и зонтик, кофейная кружка и фен, — все исчезло Стоило Комуре уйти на работу, жена вызвала почтовую службу и, сгребя все в кучу, куда-то отправила Из «ее вещей» остался только велосипед и несколько книг. С полки пропали почти все компакт-диски «Битлз» и Билла Эванса — коллекция Комуры еще с холостяцкой поры.
   На следующий день он позвонил ее родителям в Ямагату. Ответила теща и заявила, что дочь с ним говорить не хочет. При этом она как бы извинялась. Говорила, что скоро ему придут документы, просила поставить в них печать и отправить как можно скорее обратно.
   — Я понимаю, что нужно «как можно скорее», но дело ведь нешуточное — дайте подумать.
   — Думай ты, не думай — ничего не изменится, — сказала теща.
   Пожалуй, верно, решил Комура. Сколько ни жди, сколько ни думай, к прежнему возврата нет. Это он и сам понимал прекрасно.
 
   Поставив печати и отправив бракоразводные документы обратно, Комура взял недельный отпуск. Начальник был в общих чертах наслышан, а февраль — для торговли сезон мертвый, поэтому он, не говоря ни слова, дал согласие. По лицу было видно: хотел что-то сказать, но не сказал.
   — Говорят, в отпуск идете? — спросил в обеденный перерыв сослуживец по фамилии Сасаки. — Чем собираетесь заниматься?
   И в самом деле, чем бы заняться?
   Сасаки был младше Комуры на три года, к тому же —не женат. Маленький, с короткой стрижкой, в очках с круглой оправой. Балагур, немного заносчив, не все его любили, но в целом он неплохо ладил со спокойным Комурой.
   — Раз уж такое дело, неплохо попутешествовать в свое удовольствие, что скажете?
   — Ага, — буркнул Комура.
   Сасаки протер платком линзы очков и посмотрел в лицо Комуре, словно хотел у него что-то выведать.
   — Вам приходилось бывать на Хоккайдо?
   — Нет, — ответил Комура.
   — Хотите съездить?
   — С чего это?
   Сасаки прищурился и откашлялся.
   — Сказать по правде, мне нужно передать одну маленькую вещицу в Кусиро. Вот бы неплохо, если б это смогли сделать вы. В долгу не останусь: с радостью оплачу ваш перелет в оба конца. Заодно договорюсь о ночлеге.
   — Говоришь, маленькая?
   — Примерно такая. — Сасаки очертил пальцами в воздухе куб сантиметров в десять. — И не тяжелая.
   — Что-нибудь по работе?
   Сасаки помотал головой:
   — Ничего подобного. Стопроцентно частная передачка. Почтой отправлять не хочу — боюсь, с ней что-нибудь произойдет. Желательно передать с кем-нибудь из знакомых. По хорошему, нужно бы это сделать самому, но совершенно нет времени…
   — Важная вещица?
   Сасаки слегка скривил поджатые губы и кивнул:
   — Можно не переживать, ничего хрупкого или горючего. Достаточно довезти и все. На досмотре в аэропорту никто не придерется. Она не доставит никаких неприятностей. Просто у меня не лежит душа отправлять почтой.
   На Хоккайдо в феврале наверняка холодно. Но Комуре это безразлично.
   — И кому там передать?
   — Моей младшей сестре.
   Комура нисколько не думал о том, как провести время. Строить планы не хотелось и предложение он решил принять. Причин для отказа не нашлось. Сасаки сразу же позвонил в авиакомпанию и заказал билет до Кусиро. Вылет вечером третьего дня.
   Наследующий день на работе Сасаки передал Комуре маленькую коробочку в коричневой обертке, похожую на урну под прах. На ощупь, казалось, из дерева. Как и говорил Сасаки, почти ничего не весила. Поверх бумаги обмотана широкой и прозрачной клейкой лентой. Комура повертел коробочку в руках, слегка потряс — никакого звука.
   — Сестра приедет встречать в аэропорт. Сказала, что непременно подготовит вам ночлег. Стойте на выходе в зале прилетов с коробкой в руках. Не беспокойтесь — аэропорт там небольшой.
   Собирая вещи, Комура замотал коробку в смену белья и уложил в сумку. Самолет оказался намного полнее, чем он предполагал. Комура лишь качал головой, недоумевая, зачем стольким людям лететь посреди зимы из Токио на Хоккайдо.
   Газеты по-прежнему пестрели статьями о землетрясении. Усевшись на место, Комура от корки до корки прочел утренний выпуск. Число погибших продолжало расти. Многие районы оставались без света и воды, люди лишились крова. Открывались факты один жутче другого. Однако в глазах Комуры все детали казались на удивление плоскими, без глубины. Все звуки доносились будто издалека, монотонным эхом. По-настоящему занимало его одно — мысли о жене, которая все больше и больше отдалялась от него.
   Он механически пробежал глазами статьи о землетрясении, затем снова подумал о жене и опять уставился в статью. Утомившись думать и водить глазами по строкам, он задремал. А очнувшись, опять подумал о жене. С какой стати она так серьезно, с утра и до вечера, забывая о еде, следила за сообщениями о разгулявшейся стихии? Что она во всем этом видела?
 
   В аэропорту Комуру окликнули две молодые женщины, одетые в пальто одинакового цвета и дизайна. Одна — с ухоженной бледной кожей, высокая, с короткой прической. У нее как-то странно выступала перемычка от основания носа к полной верхней губе — словно у короткошерстных копытных. Вторая девушка, ростом пониже, казалась вполне симпатичной, если бы не нос-пуговка. Волосы — прямые, до плеч, открытые уши, на мочке правого — две родинки: они бросались в глаза из-за сережек. Обеим женщинам, похоже, лет по двадцать пять. Они повели Комуру в кафе аэропорта.
   — Меня зовут Кэйко Сасаки, — представилась та, что покрупнее. — Наслышана о вас от брата. А это моя подруга Симао.
   — Рад познакомиться.
   — Здравствуйте, — сказала Симао.
   — Брат говорил, у вас недавно умерла жена? — Лицо Кэйко Сасаки стало соболезнующим.
   — Да нет, не умерла, — после некоторой паузы откликнулся Комура.
   — Как же? Брат позавчера так и сказал: мол, господин Комура на днях лишился супруги.
   — Да нет же, просто развелся. Насколько я знаю, жива-здорова.
   — Странно. Я не могла ослышаться, ведь это серьезно.
   Похоже, перепутав факты, она расстроилась. Комура положил в кофе немного сахару и, бесшумно размешав, отпил глоток. Жидкость оказалась слабой и безвкусной. Даже не кофейная субстанция, а лишь ее символ. Комура удивился: «Постой, а что я здесь вообще делаю?»
   — Нет, видимо, я все-таки ослышалась. Другого объяснения не нахожу, — несколько воспрянув духом, сказала Кэйко Сасаки. Затем глубоко вздохнула и слегка прикусила губу. — Извините за бестактность.
   — Ничего страшного. По мне, так особой разницы нет — ушла и ушла.
   Пока они разговаривали, Симао улыбалась и молча смотрела на Комуру. Похоже, он ей понравился — Комура понял это по всему ее виду и выражению глаз. Между ними повисла пауза.
   — Первым делом я вам передам важный груз, — сказал Комура, расстегнул на сумке «молнию» и вынул из-под толстой футболки сверток. «Секундочку, я ведь должен был держать его в руках, — подумал он. — Это был сигнал. Как они поняли, что это я?»
   Кэико Сасаки протянула руки, приняла сверток и посмотрела на него без всякого выражения. Прикинула вес на ладони и, как накануне Комура, потрясла возле уха. Затем улыбнулась Комуре: мол, все в порядке — и опустила себе в сумку.
   — Мне нужно позвонить. Ничего, если я отлучусь? — сказала она. Повесила сумку на плечо и направилась к телефону-автомату в углу. Комура посмотрел ей вслед: выше пояса тело ее оставалось жестким, лишь то, что ниже поясницы, двигалось плавно и механически. Наблюдая за ее походкой, Комура поймал себя на странной мысли: словно в памяти отчетливо прояснилась какая-то картина прошлого.
   — Вам уже приходилось бывать на Хоккайдо? — поинтересовалась Симао.
   Комура покачал головой.
   — Верно. Путь неблизкий…
   Комура кивнул и осмотрелся:
   — Хотя… сижу я здесь и совсем не ощущаю, что уехал далеко. Странно даже.
   — Из-за самолета. Из-за скорости, — сказала Симао. — Тело движется, а сознание за ним не поспевает.
   — Может, и так.
   — Хотелось съездить куда-нибудь подальше?
   — Пожалуй.
   — Как не стало жены?
   Комура кивнул.
   — Но как далеко ни уезжай, от себя не убежишь, — сказала Симао.
   Комура рассеянно изучал сахарницу, но тут поднял взгляд на женщину.
   — Да, ты права. Куда ни податься, от себя не убежишь. Как от тени. Всегда следует за тобой по пятам.
   — Наверное, любили жену?
   Комура уклонился от ответа.
   — Так ты, значит, подруга Кэйко Сасаки?
   — Да, мы с ней такие закадычные подруги!
   — Какие — «такие»?
   — Вы не голодны? — тоже ответила вопросом на вопрос Симао.
   — Не знаю. Вроде бы да. А вроде и нет.
   — Поужинаем втроем чем-нибудь горячим? Поешь горячее — и на душе теплеет.
 
   Машину — полноприводную «субару» — вела Симао. Судя по состоянию, пробег у малютки был тысяч двести. На заднем бампере — глубокая вмятина. Кэйко Сасаки расположилась рядом с водителем, Комуре досталось тесное заднее сиденье. Ездила Симао неплохо, но сзади жутко громыхало, подвеска оказалась ни к черту, скорости переключались рывками, печка — и та грела как попало. Закрой глаза — и полное ощущение, что бултыхаешься в стиральной машинке.
   В Кусиро снег не скапливался. Лишь беспорядочно, словно вышедшие из употребления слова, громоздились по краям дороги грязные мерзлые глыбы. Низко свисали тучи, для заката еще не время, но вокруг было совершенно темно. Рвя темноту, завывал ветер. Пешеходов почти не видно. Пустынный суровый пейзаж — казалось, замерзли даже светофоры.
   — Для Хоккайдо здесь очень мало снега, — обернувшись, громко пояснила Кэйко Сасаки. — Город у моря, ветер сильный, снег не успевает скопиться, сразу все раздувает. Но холода здесь еще те. Прямо уши отваливаются.
   — И если пьяный уснет на улице, то навсегда, — сказала Симао.
   — А медведи здесь есть? — поинтересовался Комура.
   Кэйко посмотрела на Симао и засмеялась:
   — Кто-кто? Медведи?
   Подруга тоже прыснула.
   — Я совсем не знаю Хоккайдо, — попробовал оправдаться Комура.
   — Кстати, о медведях, — начала Кэйко и, обернувшись к подруге, добавила: — Да же?
   — Очень интересная история, — подхватила та.
   Но разговор на этом оборвался, а Комура не отважился спросить, что же произошло с медведем. Вскоре приехали на место. Оказалось — в большой ресторан «рамэн»^[1] у дороги. Запарковали машину, сели за столик. Комура пил пиво, ел горячую лапшу. В помещении было грязно и пустынно, столы со стульями расшатанные. Но «рамэн» был очень вкусным, и доев, Комура действительно немного отошел.
   — Как будете проводить время на Хоккайдо? — спросила Кэйко Сасаки. — Слышала, вы пробудете неделю?
   Комура задумался, но так ничего и не придумал.
   — Может, «онсэн»^[2]? Хорошее место для отдыха. Здесь поблизости есть один — укромный и уютный.
   — Неплохая мысль, — сказал Комура.
   — Думаю, понравится. Хорошее место. Медведи там не водятся.
   Женщины посмотрели друг на друга и вновь засмеялись.
   — А можно поинтересоваться о супруге? — сказала Кэйко.
   — Можно.
   — Когда она ушла?
   — Через пять дней после землетрясения. Выходит, больше двух недель назад.
   — Это как-то связано с бедствием?
   Комура покачал головой:
   — Пожалуй, нет.
   — Вообще такие веши где-то между собой да завязаны, — слегка склонив голову набок, возразила Симао.
   — Просто вы сами об этом не знаете, — добавила Кэйко.
   — Такое бывает, — продолжила Симао.
   — Что бывает? — поинтересовался Комура.
   — Ну в общем, — начала Кэйко, — среди моих знакомых был один такой человек.
   — Ты о господине Саэки? — спросила Симао.
   — Да… Живет здесь человек по фамилии Саэки. Лет сорок, косметолог. Его жена осенью прошлого года видела НЛО. Ехала ночью за городом на машине одна. А посреди поля опустилась эта самая тарелка. Бац! Как в «Близких контактах». А через неделю жена ушла из дому. Ладно бы проблемы в семье, а то ушла — и с концами.
   — Больше не возвращалась, — добавила Симао.
   — И что, причина в НЛО? — спросил Комура.
   — Причина непонятна. Но однажды, бросив двух детей-школьников, женщина куда-то подевалась, даже записки не оставила, — сказала Кэйко. — Всю неделю перед исчезновением только и твердила о тарелке. Болтала без умолку, какая та была огромная, какая красивая…
   Подруги ждали, пока услышанное не дойдет до Комуры.
   В моем случае записка была, — сказал тот. — Но не было детей.
   — Ну тогда все гораздо легче, — заметила Кэйко.
   — Дети — вот главное, — поддакнула Симао.
   — Вон у Симао отец ушел из дому, когда ей было семь лет, — нахмурившись, пояснила Кэйко. — Сбежал с младшей сестрой ее матери.
   — Ни с того ни с сего, — улыбнулась Симао. Повисло молчание.
   — Выходит, жена косметолога не ушла из дому — ее скорее всего забрали инопланетяне, — как бы сглаживая неловкость, прервал паузу Комура.
   — Вполне возможно, — серьезно ответила Симао. — Мне такое часто приходится слышать.
   — Или шла по дороге, и ее съел медведь, — сказала Кэйко, и они опять засмеялись.
 
   Выйдя из ресторана, они втроем направились в ближайший «лав-отель». На городской окраине, казалось, сплошь чередовались лавки надгробий да «лав-отели». Симао заехала на стоянку одного. Странное здание — макет европейского замка, на крыше башенки развевается красный треугольный флаг.
   Кейко получила у портье ключ, они втроем поднялись на лифте. Окно в номере было маленьким, зато кровать оказалась нелепо огромной. Пока Комура снимал пиджак, развешивал его на плечиках, ходил в туалет, женщины приготовили ванну, настроили освещение, проверили кондиционер. Затем посмотрели программу платного телевидения, пощелкали выключателями у кровати и заглянули в холодильник.
   — Владелец тут — наш знакомый, — сказала Кэйко Сасаки. — Вот и приготовил самую просторную комнату. Как видите, «лав-отель», но думаю, вас это не смутит, правда?
   — Нет, конечно, — только и ответил Комура.
   — По сравнению с тесными и убогими бизнес-отелями у вокзала здесь куда лучше.
   — Пожалуй.
   — Как насчет ванны? Вода уже набралась.
   Комура послушно зашел в ванную. Сама ванна такая широкая, что одному в ней как-то не по себе. Постояльцы, видимо, принимают ванну вдвоем.
   Когда он вышел, Кэйко Сасаки в номере уже не было, только Симао в одиночестве пила пиво перед телевизором.
   — Кэйко уехала. Говорит, у нее дела. Приедет завтра утром. Можно я побуду здесь еще, попью пиво?
   — Пожалуйста, — ответил Комура.
   — Я действительно не мешаю? Может, вам хочется побыть одному? Или не можете успокоиться, пока кто-то есть рядом?
   — Нисколько, — сказал он.
   Комура пил пиво и сушил полотенцем волосы, а при этом вместе с Симао смотрел телевизор. Спецвыпуск новостей о последствиях землетрясения. Повторяли те же кадры, что и обычно: покосившееся здание, развороченную дорогу, плачущую старушку, хаос и тихое яростное отчаяние. Однако едва пошла реклама, Симао щелкнула пультом, и экран погас.
   — Раз уж мы вместе, поговорим о чем-нибудь?
   — Хорошо.
   — Только о чем?
   — В машине вы обмолвились о медведе, — сказал Комура. — Что, интересная история?
   — Ну да, медведь, — кивнула Симао.
   — Можешь рассказать?
   — Могу. — Симао достала из холодильника свежую банку пива и разлила по стаканам. — Немного скабрезная. Не обидитесь?
   Комура покачал головой.
   — Некоторым мужчинам не нравится.
   — Я не из таких.
   — Это со мной случилось. Поэтому как-то… немного стыдно.
   — Хотелось бы услышать.
   — Хорошо, если не возражаете.
   — Я не против.
   — Три года назад я поступила в женский колледж и встречалась с одним парнем. Он был старше меня на год и учился в университете. У меня с ним первый в жизни секс был. Как-то мы поехали вдвоем на самый север острова, в горы. — Симао глотнула пива. — Дело было осенью, в горах бродили медведи. Осенью они нагуливают перед спячкой жир и весьма опасны. Иногда нападают на людей. За три дня до того сильно пострадал один человек, поэтому всем местным раздали колокольчики. Обычные такие колокольчики. И сказали ходить по лесу, позвякивая. Мол, медведь поймет, что пришел человек, и не высунется. Медведи нападают на людей не потому, что хотят напасть. Они хоть и всеядны, но предпочитают растительную пищу. Трогать людей им смысла нет. Просто человек застигает их врасплох на их собственной территории, вот они и удивляются или сердятся и рефлекторно на него нападают. Поэтому если звонить, они сами будут обходить человека десятой дорогой. Понимаете?
   — Понимаю.
   — Вот мы и шли по горной дороге под звон колокольчиков. Вдруг в одном пустынном месте моему парню вздумалось… ну, позаниматься этим самым. Я тоже была не против. Мы свернули в заросли, чтобы нас не было видно, расстелили подстилку. Но я боялась медведей. Еще бы — что хорошего, если он вдруг нападет сзади, пока мы занимаемся сексом, и задерет нас. Кто захочет такой смерти? Ведь правда?
   Комура согласился.
   — Вот мы и занимались своим делом под такой перезвон — с начала и до самого конца. Динь-дон, динь-дон…
   — И кто в колокольчик звонил?
   — По очереди. Устанет рука — поменяемся. Устанет еще — опять поменяемся. Такая дикость — заниматься любовью, тряся колокольчиком, — сказала Симао. — Даже теперь иногда как вспомню, смеюсь.
   Комура хмыкнул. Симао захлопала в ладоши:
   — Вот хорошо. Выходит, смеяться вы умеете.
   — Конечно, — сказал Комура. Но, подумав немного, понял, что не смеялся уже очень давно. Интересно, когда же это было в последний раз?
   — А можно я тоже приму ванну?
   — Пожалуйста.
   Пока она мылась, Комура смотрел, как громкоголосый комик вел развлекательную программу. Было нисколько не смешно, но кто в этом виноват — комик или он сам, — Комура понять не мог. Он только пил пиво и грыз орешки из мини-бара. Симао не выходила долго, но наконец появилась, укутанная в одно полотенце, села на кровать. Затем скинула полотенце и, как кошка, нырнула в постель. И посмотрела на Комуру в упор:
   — Можно спросить, когда вы в последний раз были с женой?
   — В конце прошлого декабря.
   — И что — с тех пор ни разу?
   — Ни разу.
   — И больше ни с кем?
   Комура закрыл глаза и кивнул.
   — Думаю, сейчас — самое время сменить настроение и начать просто наслаждаться жизнью, — сказала Симао. — Разве не так? Завтра грянет новое землетрясение… Или похитят инопланетяне… Или сожрет медведь. Кто знает, что будет завтра?
   — Кто знает, — машинально повторил Комура.
   — Динь-дон, — сказала Симао.
 
   После нескольких неудачных попыток Комура сдался. Такое с ним случилось впервые.
   — Может, вы о жене думаете? — спросила Симао.
   — Может, — ответил он. Но если по правде, голову его переполняли картины землетрясения. Будто слайды, один за другим появлялись и пропадали, появлялись и пропадали. Перекошенная автострада, пламя, дым, горы черепицы, трещины на дорогах. Он никак не мог отключиться от череды этих беззвучных кадров.
   Симао прижалась ухом к его обнаженной груди.
   — Бывает, — сказала она.
   — Угу.
   — Не обращай внимания.
   — Стараюсь.
   — Говоришь, а сам переживаешь. Эх, мужчины…
   Комура молчал. Симао слегка сдавила его сосок.
   — Ты говорил, жена записку оставила?
   — Говорил.
   — А что в ней было?
   — Что жить со мной — что со сгустком воздуха.
   — Со сгустком воздуха? — склонила она голову. — Что это значит?
   — Думаю, отсутствие нутра. Внутреннюю пустоту.
   — Что, ты в самом деле такой уж пустой?
   — Может, и да. Не знаю. Но тогда кто мне скажет, что такое нутро?
   — Действительно, если подумать — что такое нутро? — сказала Симао. — Моя мать страсть как любит шкурку кеты. Часто шутит, мол, состояла бы вся кета из одной шкурки. Выходит, иногда лучше, если нутра нет. Ведь так?
   Комура представил кету из одной шкурки. Если предположить, что кета — из одной шкурки, то именно она-то и станет нутром кеты. Комура глубоко вздохнул. Голова девушки приподнялась и опять опустилась.
   — Я не знаю насчет нутра, но ты — классный! Думаю, немало женщин могут понять тебя и полюбить.
   — Это в записке тоже было.
   — В записке жены?
   — Да.
   — Хм, — недовольно фыркнула Симао и опять приложила ухо к груди Комуры. Сережки коснулись его кожи, словно что-то чужое и секретное.
   — Кстати, о коробке, что я привез, — вспомнил Комура. — Что там внутри?
   — Интересно?