Страница:
Анэмонэ проснулась от звука разбитого стекла. Крокодил рос постепенно, поэтому они не заметили, что его длина стала превышать диагональ аквариума. Родители Анэмонэ обратились в зоологический отдел универмага. В магазине ответили, что вид крокодилов, который они продают, получен на Шри-Ланке путем селекции конголезских карликовых крокодилов из северо-восточной части Западной Африки. Их длина не превышает пятидесяти сантиметров. Однако импортируют их через Сингапур, а там в партию карликовых крокодилов вполне могла попасть особь другого вида. «Как вы знаете, в Сингапуре находится всемирно известный зоопарк, в котором есть бассейн с гигантскими крокодилами», — добавили в зоомагазине.
Крокодил Анэмонэ рос на глазах, и уже через год достиг двух метров. Об этом писали в газетах, приходили ученые-зоологи и пришли к выводу, что это индийский гавиал. Как они объяснили, отряд крокодилов состоит из трех классов: аллигаторы, гавиалы и крокодилы. Гавиалов характеризует длинная, узкая, очень зубастая пасть и плоский хвост. Длинная и узкая пасть и круглые глаза навыкат придают гавиалам забавное выражение, поэтому несколько лет назад в Америке существовала мода держать дома детенышей гавиалов. Особенно их любили дети. Родители, которым не нравилось, что у них дома живет крокодил, спускали их в туалет. Детеныши гавиала, размером не больше пальца, оставались жить в канализации и вырастали. Как-то один гавиал напал на работника канализационных служб, проверявшего состояние труб, и растерзал его. Городские власти, столкнувшись с необходимостью уничтожить несколько десятков гавиалов, обитавших в канализации, обратились за помощью к военным, и те, перекрыв канализацию, напустили туда бензина и сожгли их. Анэмонэ назвала своего питомца Гарибой. Но сначала звала просто крокодильчиком. Когда Анэмонэ думала о том, что, прежде чем попасть к ней, Гариба родился в тропической реке и преодолел огромный путь, она испытывала чувство гордости. Какова была вероятность того, что Гариба поселится в эмалированной ванне в Токио, в районе Мэгуро? Один шанс из сотен миллионов. Ежедневно Гариба потреблял десять килограмм свежего мяса и действовал на нервы родителям, ванну которых занял. Объявив Анэмонэ, что дальше жить под одной крышей с крокодилом невозможно, родители договорились отдать его в зоопарк. Анэмонэ плакала и ничего не хотела слышать.
Гариба позволял дотрагиваться до себя одной только Анэмонэ. Анэмонэ вползала к Гарибе по-пластунски. Крокодил ползает по земле, и все прочие животные и люди смотрят на него свысока, поэтому, если ползать, как крокодил, он наверняка примет тебя за своего, — считала Анэмонэ. Гариба любил музыку. Анэмонэ включала ему музыку, когда отверткой вынимала застрявшее между зубов Гарибы мясо. Больше всего Гарибе нравилась баллада Дэвида Боуи «Уран».
Однажды за крокодилом пришли из зоопарка. Анэмонэ завопила, что покончит с собой, а Гариба буквально взбесился. Ударом хвоста он сломал руку служащего, пытавшегося вколоть ему снотворное. А поскольку они находились не в джунглях, а в маленькой ванной, схватить его оказалось делом нелегким. Крокодил откусил два пальца работнику зоопарка, который хотел связать ему пасть проволокой. Из ванной, стену в которой сломали, чтобы вытащить оттуда крокодила, Гариба выполз в гостиную. Родители с криками бросились было бежать, но Анэмонэ велела им лечь на пол и ползти. Крокодил, разорвав ковер и повалив мебель, подполз к матери Анэмонэ. Мать закричала так, что на лице у нее проступили следы от шрамов после пластической операции.
«Мама, пой! Гариба любит песни. Если ты громко запоешь, он тебя не укусит».
Когда лапа крокодила опустилась на спину матери, придавив ее так, что та едва могла дышать, она, как и советовала дочь, тоненьким детским голоском, изо всех сил напрягая свои оперированные связки, запела песню «Кукла с синими глазами».
В семнадцать лет Анэмонэ покинула родительский дом. Гариба к этому времени вырос уже до трех метров. Сломав стены в роскошной пятикомнатной квартире, Анэмонэ обустроила жилье для Гарибы. Используя приборы для отопления и увлажнения воздуха, Анэмонэ поддерживала в комнате такой же режим, как в родной реке Гарибы — Иравади в Бирме. Анэмонэ подумывала в будущем установить на потолке две дюжины инфракрасных ламп. Комнату Гарибы Анэмонэ назвала Ураном. На этой планете, которая за восемьдесят четыре года облетает Солнце, очень высокое давление, поэтому если там есть растения, они напоминают тропические папоротники, стелющиеся по земле, а животные должны быть похожими на крокодилов. Ветер там издает очень низкие звуки, наподобие музыкальной баллады. Анэмонэ мечтала о том, чтобы превратить комнату крокодила в тропический сад. Гариба стал бы правителем этого царства, окруженного со всех сторон бетоном, стеклом и пластиком, а сама Анэмонэ — богиней, богиней тропического леса. Тяжелый запах цветов и фруктов, коралловые рифы, водоросли, морские черепахи, пальмовые листья и пиво с низким содержанием алкоголя.
Пошел дождь.
Таксист оказался болтливым. Он беседовал с Анэмонэ, поглядывая на нее через зеркало заднего вида. Анэмонэ смотрела на дорогу. Они попали в пробку.
— Дождь, дождь… Вчера в прогнозе погоды сказали, что сезон дождей закончился. Ан нет, влажность такая, что стекло запотевает, прямо беда. Мне в детстве бабка говорила, что доверять можно только прогнозу погоды по NHK[5] и англо-японскому словарю издательства «Санседо». Ну, еще, пожалуй, надписям на клетках с описаниями животных в зоопарке Уэно и главному судье в летней бейсбольной школе. Бабка моя закончила университет в последние годы Тайсе[6]. В те времена в деревне за десять лет, может, один человек и поступал в университет, а может, и того меньше. Вот сволочь, куда лезет! Бабка была не права. Вон как стекло запотело. Извините за любопытство, барышня, вы из какого университета? Похожи на музыкантшу.
Анэмонэ не отвечала. Таксист смеялся, прищелкивал языком и поносил водителей, которые перестраивались из ряда в ряд. Анэмонэ купила в оптовом магазине корм для крокодила. Таксист помог ей положить тяжелый сверток с мороженым мясом в багажник. Услужливый попался.
— Знаете, почему я решил, что вы музыкой занимаетесь? Если фигурка хрупкая — значит, отделение фортепиано, если шея толстая — хоровое пение, под подбородком потертость — скрипка, ноги кривые — виолончель. Слышали про такое? У меня с рождения глаз острый, никогда не ошибаюсь. Мне говорили, что я, став таксистом, зарыл свой талант. Нужно было стать писателем или капитаном на корабле. Капитану-то какой нужен глаз, чтобы ухватить, что за ребята в его команде? Тут чутье необходимо, без него никак. Никак без чутья не обойтись. Устали, девушка?
Анэмонэ подумала о том, как много развелось болтливых людей. Они повсюду: на улице, в метро, на остановках такси, в кинотеатрах, кафе, поликлиниках, магазинах неожиданно заговаривают с тобой, и стоит только ответить, как сразу же завязывают утомительно длинную беседу. Они дружелюбно улыбаются, поднесут твои сумки, заплатят за кофе, а в довершение всего предложат продолжить знакомство. Анэмонэ слышала, что одного человека ударили ножом, когда он, ввязавшись в такую случайную беседу, попытался затем уйти.
— Ну что, устали? Думаете про меня, что я навязчивый? Эта морось — настоящий враг для лобовых стекол и для людей! Вон как светят встречные машины. Ярко, правда? Девушка, вам что, трудно сказать: «Да, ярко»? Какая молчаливая! Куда едем-то? Такая молчаливая, что я и адрес забыл. Шучу, шучу.
Таксист наблюдал за Анэмонэ в зеркало заднего вида. Рукой стер со лба пот. Ладонь вытер о брюки — наверное, рука проскальзывает на руле. Анэмонэ приоткрыла окно и вдохнула уличный воздух. Пахло остывающим под дождем раскаленным асфальтом. Вечерний запах.
— Куда едем? Я и правда забыл. Не знаю, куда дальше.
Таксист остановил машину посреди улицы. Зажег огонек «свободно». За ним выстроились машины, раздались резкие звуки клаксонов.
— Дайканъяма, пожалуйста, — тихо сказала Анэмонэ.
Лицо таксиста тут же посветлело.
— Точно, точно! Дайканъяма. Улица Яматэ. Совсем рассеянным стал. А вы не похожи на обычную девушку. Я это сразу понял. Ведь так? Чудная вы. В хорошем смысле слова говорю. Обычные девушки приучены поддерживать разговор. Можно сказать, правило поведения такое. Вот я недавно сказал: «Дождь пошел». На показателе пробега у меня тогда было семьдесят тысяч девяноста два километра, на счетчике — тысяча семьсот восемьдесят йен. Обычно на это что-нибудь отвечают. Кивнут, или поддакнут, или скажут: «И правда, дождь» или «Да уж, и это середина июля». Ведь разговоры о погоде — основа повседневных бесед. Они делают повседневность занимательной. Эх, нужно ко всем с широкой душой относиться! Меня ведь тоже, бывает, что-нибудь достанет, а все равно со всеми разговариваю. Что за дерьмо эта пробка!
Прут и прут, словно из задницы. Что такое, опять дождь? Да, неразговорчивая и нелюбезная девушка, не повезло вам, не досталось вам отзывчивой души.
Машины по-прежнему стояли на месте. Повсюду горели красные тормозные огни, отражавшиеся в мокром асфальте. Через зеркало заднего вида таксист рассматривал профиль Анэмонэ. Фары встречных машин вспыхивали на ее прозрачной коже. На веках и щеках то появлялись, то исчезали разноцветные тени. Дорога плавно спускалась под гору. Внизу виден был квартал, прозванный в народе Ядовитым островом. Он был заражен ядовитыми химикатами. Пять лет назад здесь стали дохнуть домашние животные и птицы. Началось расследование, в ходе которого в почве обнаружили какое-то токсичное соединение хлора — сильнейший яд. Если это соединение попадало на кожу, оно вызывало экзему, а оказавшись внутри организма, действовало на печень и нервную систему. При контакте с ним у беременных повышалась вероятность выкидыша или аномального развития плода, — сообщалось в отчете комиссии. Причина, по которой яд попал в почву, оставалась неясной. Химического производства поблизости не было, поэтому выдвигали три версии: утечка при перевозке контейнера, нелегальный выброс или особая химическая реакция во время строительства под воздействием высокой температуры. Яд не расщеплялся в воде, не распадался при термообработке, не разлагался под воздействием микробов. Власти эвакуировали всех местных жителей, выплатили им крупные страховые суммы и заблокировали зараженную территорию: поставили проводочное ограждение и караул из солдат сил самообороны. Это место назвали Ядовитым островом по двум причинам. Во-первых, оно было заражено химическим ядом, а во-вторых, в этом районе начала процветать преступность, особенно продажа наркотиков. Солдаты в спецодежде, защищавшей от химического отравления, обходили район с огнеметами. Вход на эту территорию, равно как и вынос с нее чего бы то ни было, был строжайше запрещен. Дома и все, что в них находилось, могли содержать токсины, поэтому всех предупредили, что мародер, проникший на зараженную территорию, будет подвергнут сожжению вместе с тем, что он пытается вынести. Сначала здесь появились скрывавшиеся от полиции преступники. Из разных районов города сюда потянулись бездомные. Здесь стали оставлять душевнобольных. Из разношерстной толпы, состоящей из дешевых проституток (женщин и мужчин), преступников в розыске, маньяков, калек, сбежавших из дома подростков, стала формироваться странная община. Эти люди оказались отрезанными от окружающего мира, и процент преступности в других районах города по горькой иронии судьбы уменьшился. С тех пор как за колючей проволокой возникли трущобы, особенно резко снизилось количество преступлений на сексуальной почве. Рядом с Ядовитым островом стояло тринадцать небоскребов. Казалось, тринадцать высотных башен растут из темного, огороженного проволокой участка.
— Короче говоря, самое главное — здравый смысл. Я всегда говорю: следуйте здравому смыслу. А тех, кто ему не следует, к стенке — и все дела.
Разве не логично, что вечером в «час пик» возникает такая пробка, ведь столько народу едет по одной дороге в одну сторону. Тут нужно что-то придумать. Может, по воздуху передвигаться или под землей? А дождь все моросит. Постойте-ка, постойте-ка, девушка, так, может, это вы? Не вы ли в рекламе снимались по телевизору? Реклама шампуня, там еще шампунь в глаза попал, глаза покраснели, и девушка в кролика превратилась. Вот черт! Так и есть. Вы — рекламная модель.
Дождь усилился. С левой стороны виднелся Ядовитый остров. Район был освещен слабо: патрульный пост, бронированный грузовик, прожекторы, плакат с надписью «Химическое заражение. Вход категорически запрещен». Казалось, что сверкающие стены высотных башен сбросили с себя свет и прилегли. Квартал в форме ромба, обнесенный проволочным ограждением. Таксист, узнавший в Анэмонэ девушку из телевизионной рекламы, возбужденно заговорил.
— Вы очень похожи на артистку из одного старого голливудского фильма. Она ныряла в воду и в воде подмигивала. Глаза большие, красивые. А сегодня ж пятница. Пятница! — неожиданно крикнул он. — На прошлой неделе гадатель сказал мне, что в следующую пятницу я встречу человека, который изменит мою жизнь. Сказал, что это судьба. Он про сегодняшний день говорил. Значит, про вас. У вас и впрямь лицо человека, способного изменить судьбу. Какие глаза! Что за глаза! Вы похожи на пластмассового пупсика, с которым моя сестрица в детстве играла, иголкой в попку колола, молочком поила. От век как будто радуга исходит. Красиво. Цвет век красивый. Извините за такие разговоры, вам, наверное, не раз такое говорили. Ваше лицо с ума может свести. Говорили вам такое?
Сзади раздался звук клаксона. Он звучал очень долго, возможно, в машине что-то сломалось. Водители соседних машин открыли окна и высунулись посмотреть. Несколько человек, не выдержав пронзительного гудения, стали кричать: «Заткнись, идиот!» Загудели еще две машины. Моторы взревели еще громче. В машинах с закрытыми окнами запотели стекла. Пешеход на тротуаре, рассердившись на гудение машин или просто из хулиганства, швырнул камень, который с глухим стуком отскочил от бампера. Анэмонэ стало не по себе. На поверхности дороги отражались сотни огоньков, казалось, что дрожат мелкие кристаллики. Таксист открыл окно и изо всех сил закричал: «Заткнитесь!» Его крик, смешавшись с общим шумом, был едва слышен. На таксиста упало несколько капель дождя, они потекли по подбородку. Он глубоко вздохнул, повернул голову и прошептал:
— Дело дрянь! Девушка, совсем дело дрянь, моя жизнь так и закончится в этой паршивой пробке.
У него изменился голос. Только что он говорил высоким громким голосом, а теперь заговорил низко и хрипло.
— Точно! Так и надо сделать. Давайте вместе сбежим. У моей фирмы есть маленький домик в префектуре Тиба. Устал от этих пробок. И говорить устал. Хочу бежать с вами. Деньги нужны. Вряд ли вам понравится мужчина без денег. Да в том домике, кроме самогона, ничего и нет. А вы, наверное, только вино пьете, да и матрасы там, наверное, отсырели, простыни надо поменять. Сначала денег надо достать. Что у нас тут? Мы на Яматэдори. Минутку подождите. В соседнем здании у одного моего знакомого, владельца кабака, офис. Гнусный он мужик, всегда меня дураком выставляет. Я сейчас пойду туда, возьму у него денег, а его убью. Вы только подождите, я мигом.
Таксист припарковал машину к поребрику и вышел. Анэмонэ решила, что он отправился за сигаретами. «Что так долго! Нужно поскорее положить конину и курятину в холодильник, а то на такой жаре испортятся». Припарковав машину, таксист перекрыл движение целому ряду, и водители, вынужденные объезжать такси, ругались последними словами. Прошло пять минут. Анэмонэ стала выходить из себя. Она протерла ладонью запотевшее стекло. Неподалеку стоял солдат сил самообороны с оружием в руках и в прозрачном дождевике. Наверное, слушает музыку, решила Анэмонэ, заметив, что тот шевелит кончиками пальцев, как будто отбивая ритм.
— Извините, заставил вас долго ждать. Увидев таксиста, Анэмонэ чуть не закричала — его лицо и рубашка были в крови.
— Не думал, что это так просто. Человеческое тело такое мягкое, даже удивился. Зато теперь у нас есть деньги. Нужно побыстрее отсюда сматывать, — сказал таксист дрожащим голосом.
Он въехал на поребрик, развернул машину поперек дороги и стал выбираться из пробки. Анэмонэ хотела закричать, но не смогла. Она не знала, что делать. Кожа покрылась мурашками, ее знобило, только голова была горячей. «Как бы мясо не испортилось!» Подумав о мясе, она рассердилась. Такси задело какую-то машину, встало поперек движения, застряло. Из машины вышел мужчина. Он прижался к закрытому окну такси и закричал, чтобы открыли. Таксиста била дрожь. Мужчина стал колотить по кузову такси. Из этой же машины вышел еще один мужчина с железной битой в руках, подошел к такси и ударил в лобовое стекло. Анэмонэ легла на сиденье. Таксист дал задний ход и выехал на тротуар. Один из столбов с оградительной проволокой вокруг Ядовитого острова валялся на земле. Туда и въехало такси. Проволока обвилась вокруг колес, мотор заглох. Генератор прожектора застонал, и огромный яркий луч осветил машину. Послышались свистки, солдат в патрульной будке бросил наушники и побежал сюда. В руках у него было оружие. Таксист завел мотор и опять дал задний ход. Из бронированного грузовика вылезли двое мужчин в белых комбинезонах. У них был приказ сжигать дотла все, что выносят с Ядовитого острова, поэтому, взяв такси на прицел, они держали огнемет наготове. Таксист на полную выжал газ, машина рванула вперед, послышался звук лопнувшей проволоки, и такси въехало на Ядовитый остров. Не успели они немного проехать, как фары осветили толпу бездомных. От таксиста пахло чем-то жирным. К его вымазанной в крови рубашке, пристала лапша. На лбу пульсировали голубые жилы, а скользкие дрожащие руки, казалось, вот-вот отпустят руль.
— Утром я проснусь вместе с тобой. Море будет сверкать. Я приготовлю на завтрак хлеб и яйцо в мешочек. Ты скажешь, что не голодна, что ночь была слишком жаркой и ты хочешь спать. Я скажу, что завтрак полезен для здоровья, и принесу тебе яйцо прямо в постель. Есть ли в том доме кровать? Не важно. Ты будешь спать обнаженной. Сомкнув веки, похожие на радугу.
Таксист стер рукой приставший к его щеке трехсантиметровый кусок лапши. В этот момент Анэмонэ нагнулась вперед и что было сил потянула за ручной тормоз. Машина дернулась, взвизгнули тормоза, они остановились. Таксист поднял голову и схватил Анэмонэ, надумавшую бежать, за руку. Его ладонь была липкой от крови и лапши.
— Куда ты? Мы ведь бежим вместе. Анэмонэ, не отводя взгляда от испуганных, налитых кровью глаз таксиста, закричала:
— Не смей меня трогать своими грязными лапами!
— Мы с тобой к морю едем, искупаемся там и будем чистыми.
— Ты такое натворил, из-за тебя мясо испортилось.
Таксист от возбуждения еще сильнее сжал руку Анэмонэ и попытался ее поцеловать.
— У тебя лицо как у ангела. Я очень тебя прошу. Пожалуйста!
— Ненавижу! Не трогай меня.
Впервые в жизни Анэмонэ кричала так громко. Высокий голос достался ей от матери и рождался не в горле, а где-то глубоко внутри, словно она выталкивала из себя внутренности. Таксист по-прежнему сжимал правой ладонью руку Анэмонэ, а левой достал заткнутый за пояс кухонный нож. Кровь еще не запеклась и густо покрывала все лезвие.
— Раз ты меня ненавидишь, мне ничего не остается. Я забуду. Забуду про море. Просто я подумал, что было бы здорово поехать к морю с такой красавицей, как ты.
Анэмонэ не было страшно. Ей казалось, что все происходит во сне. Возможно, ее убьют, такие сны она видела каждую ночь. Во сне она не в силах была выговорить ни слова, и теперь, когда ее могли убить на самом деле, ей захотелось наконец выплеснуть из себя всю накопившуюся злобу. Конина, наверное, окончательно испортилась, — Анэмонэ трясло от злости. Она каждой своей клеточкой чувствовала раздражение, подкатывала рвота. Так долго приходилось из-за этой конины выслушивать чьи-то дурацкие разговоры! Словно раздирая грудь звуком, Анэмонэ закричала так громко, что ее голос разнесся по всему Ядовитому острову.
— Это не игра! Кем ты себя возомнил!
От ярости у нее заплетался язык, она кричала из последних сил.
— Взгляни на себя в зеркало. Ничтожество! Урод вонючий! Дегенерат!
Она почувствовала, что жар, охвативший ее, постепенно уходит. Таксист, опустив голову, плакал. Дрожащим голосом он прошептал:
— Неужели я вонючий?
Анэмонэ вновь почувствовала, что до самых кончиков пальцев на ногах кипит энергией жестокости. Она опьянела от возбуждения. «Скорее бы уж воткнул мне нож в живот, — подумала она. — Даже если меня изрежут на куски, я все равно буду кричать».
— Я впервые вижу такого грязного и вонючего мужика, как ты!
— Когда я вошел в комнату, он ел лапшу. Я схватился за нож, он запустил в меня миской с лапшой. Не хотел умирать, но другого выхода не было.
Таксист отпустил руку Анэмонэ, бросил нож, вышел из машины и расплакался. Он хотел скрыться в темноте. Но вдруг издал вопль, у него подкосились ноги, и он упал. Только сейчас Анэмонэ заметила толпившиеся в темноте вокруг машины фигуры. Одна из них медленно вошла в полосу света, и Анэмонэ в ужасе закрыла глаза обеими руками.
По телосложению это был мальчик лет двенадцати, все его лицо покрывали ужасные язвы. Кожа вокруг них не была похожа на кожу человека. Словно на маску натянули слоновью кожу и она сгнила. Прямо в лицо ему светили фары, и черно-красные язвы напоминали кусок мяса, который варится в супе. На скуле обнажилась кость. Язвы наверняка появились из-за хлорного яда. Мальчик приблизился в луче фары и заглянул в окно. Анэмонэ не могла унять дрожь, но все же взяла себя в руки и посмотрела ему в лицо. Она хотела что-нибудь сказать, язык ее не слушался. Мальчик просунул руку в машину. Анэмонэ, подумав секунду, положила ему в руку бумажку в пять тысяч йен. Мальчик посмотрел на деньги, сжал их в кулаке и сунул в карман, а потом снова протянул руку, указывая на грудь Анэмонэ. На груди висела брошка в форме самолетика из тонких неоновых трубок. Анэмонэ отдала брошку и, как только мальчик отошел от машины, перебралась на переднее сиденье и завела мотор. Не успела она тронуться с места, как мальчик махнул ей рукой. Анэмонэ высунулась из окна и спросила, что ему надо. Он подошел ближе, скривил рот и, непрерывно облизывая губы, сказал сдавленным голосом.
— Тебя сожгут. Если попытаешься выехать отсюда на машине, тебя сожгут.
Вспомнив солдат с огнеметами, Анэмонэ вылезла из машины. Открыла багажник, вытащила коробку с кониной. Пять больших кусков в двадцать килограммов, такая тяжесть! Анэмонэ тут же опустила ее на землю. Коробка развалилась, и по земле покатились куски мяса, оставляя за собой кровавый след. Сбежались нищие, и через мгновение не было уже ни конины, ни курятины. Мальчик с язвами поманил ее рукой. Он отошел на несколько шагов, обернулся и опять помахал рукой. Анэмонэ пошла вслед за ним. То тут, то там на стенах домов вдоль дороги попадались отметки в виде красных крестов. Под крестами висели таблички с надписью: «В этом доме зарегистрирован случай гибели домашнего животного». Под крышей виднелись маленькие лампочки, какими украшают рождественские елки. Асфальт был снят, сложен в кучи по обеим сторонам дороги и накрыт алюминиевой фольгой. Обнаженную глинистую дорогу развезло от дождя, идти было трудно. Миновав дома, они пересекли широкую дорогу и вышли к парку. По другую сторону засохших деревьев появились тринадцать высотных домов. Шедший впереди мальчик остановился и указал на лестницу. Рядом с последней ступенькой в ограждении была проделана дыра, достаточно широкая, чтобы пролезть через нее. Анэмонэ поблагодарила и направилась к лестнице, но он ее снова остановил.
— Уходить нужно, когда совсем стемнеет. Иначе заметят.
Анэмонэ села на единственные несломанные качели и принялась разглядывать тринадцать башен-высоток, которые, казалось, вот-вот упадут. Если бы в Токио появился Кинг-Конг и забрался на вершину одного из небоскребов, не нужно было бы ни вертолетов, ни пулеметов, ни реактивных истребителей. Достаточно было заманить его сюда, подержать здесь, пока не пропитается ядом, а потом выстрелить в него зарядом напалма и сжечь вместе со всем районом.
В парке не становилось темнее, откуда-то падал свет. Мальчик велел ждать, пока совсем стемнеет, но ни в этом районе, ни в городе темно не бывает. Возле небоскребов всегда мерцает слабый свет. Если взглянуть на город сверху, то окажется, что ни маленькая комнатка, огороженная бетонными блоками, ни гнездо птицы или насекомого не могут абсолютно защитить от света. Свет проходит сквозь толстые стекла, сквозь полупрозрачную пелену воздуха, а пытающихся скрыться людей и животных превращает в тени и следит за ними в полумраке. В центре парка был пруд с белесой мутной водой, и каждый порыв ветра доносил с пруда сильный запах гнили.
Крокодил Анэмонэ рос на глазах, и уже через год достиг двух метров. Об этом писали в газетах, приходили ученые-зоологи и пришли к выводу, что это индийский гавиал. Как они объяснили, отряд крокодилов состоит из трех классов: аллигаторы, гавиалы и крокодилы. Гавиалов характеризует длинная, узкая, очень зубастая пасть и плоский хвост. Длинная и узкая пасть и круглые глаза навыкат придают гавиалам забавное выражение, поэтому несколько лет назад в Америке существовала мода держать дома детенышей гавиалов. Особенно их любили дети. Родители, которым не нравилось, что у них дома живет крокодил, спускали их в туалет. Детеныши гавиала, размером не больше пальца, оставались жить в канализации и вырастали. Как-то один гавиал напал на работника канализационных служб, проверявшего состояние труб, и растерзал его. Городские власти, столкнувшись с необходимостью уничтожить несколько десятков гавиалов, обитавших в канализации, обратились за помощью к военным, и те, перекрыв канализацию, напустили туда бензина и сожгли их. Анэмонэ назвала своего питомца Гарибой. Но сначала звала просто крокодильчиком. Когда Анэмонэ думала о том, что, прежде чем попасть к ней, Гариба родился в тропической реке и преодолел огромный путь, она испытывала чувство гордости. Какова была вероятность того, что Гариба поселится в эмалированной ванне в Токио, в районе Мэгуро? Один шанс из сотен миллионов. Ежедневно Гариба потреблял десять килограмм свежего мяса и действовал на нервы родителям, ванну которых занял. Объявив Анэмонэ, что дальше жить под одной крышей с крокодилом невозможно, родители договорились отдать его в зоопарк. Анэмонэ плакала и ничего не хотела слышать.
Гариба позволял дотрагиваться до себя одной только Анэмонэ. Анэмонэ вползала к Гарибе по-пластунски. Крокодил ползает по земле, и все прочие животные и люди смотрят на него свысока, поэтому, если ползать, как крокодил, он наверняка примет тебя за своего, — считала Анэмонэ. Гариба любил музыку. Анэмонэ включала ему музыку, когда отверткой вынимала застрявшее между зубов Гарибы мясо. Больше всего Гарибе нравилась баллада Дэвида Боуи «Уран».
Однажды за крокодилом пришли из зоопарка. Анэмонэ завопила, что покончит с собой, а Гариба буквально взбесился. Ударом хвоста он сломал руку служащего, пытавшегося вколоть ему снотворное. А поскольку они находились не в джунглях, а в маленькой ванной, схватить его оказалось делом нелегким. Крокодил откусил два пальца работнику зоопарка, который хотел связать ему пасть проволокой. Из ванной, стену в которой сломали, чтобы вытащить оттуда крокодила, Гариба выполз в гостиную. Родители с криками бросились было бежать, но Анэмонэ велела им лечь на пол и ползти. Крокодил, разорвав ковер и повалив мебель, подполз к матери Анэмонэ. Мать закричала так, что на лице у нее проступили следы от шрамов после пластической операции.
«Мама, пой! Гариба любит песни. Если ты громко запоешь, он тебя не укусит».
Когда лапа крокодила опустилась на спину матери, придавив ее так, что та едва могла дышать, она, как и советовала дочь, тоненьким детским голоском, изо всех сил напрягая свои оперированные связки, запела песню «Кукла с синими глазами».
В семнадцать лет Анэмонэ покинула родительский дом. Гариба к этому времени вырос уже до трех метров. Сломав стены в роскошной пятикомнатной квартире, Анэмонэ обустроила жилье для Гарибы. Используя приборы для отопления и увлажнения воздуха, Анэмонэ поддерживала в комнате такой же режим, как в родной реке Гарибы — Иравади в Бирме. Анэмонэ подумывала в будущем установить на потолке две дюжины инфракрасных ламп. Комнату Гарибы Анэмонэ назвала Ураном. На этой планете, которая за восемьдесят четыре года облетает Солнце, очень высокое давление, поэтому если там есть растения, они напоминают тропические папоротники, стелющиеся по земле, а животные должны быть похожими на крокодилов. Ветер там издает очень низкие звуки, наподобие музыкальной баллады. Анэмонэ мечтала о том, чтобы превратить комнату крокодила в тропический сад. Гариба стал бы правителем этого царства, окруженного со всех сторон бетоном, стеклом и пластиком, а сама Анэмонэ — богиней, богиней тропического леса. Тяжелый запах цветов и фруктов, коралловые рифы, водоросли, морские черепахи, пальмовые листья и пиво с низким содержанием алкоголя.
Пошел дождь.
Таксист оказался болтливым. Он беседовал с Анэмонэ, поглядывая на нее через зеркало заднего вида. Анэмонэ смотрела на дорогу. Они попали в пробку.
— Дождь, дождь… Вчера в прогнозе погоды сказали, что сезон дождей закончился. Ан нет, влажность такая, что стекло запотевает, прямо беда. Мне в детстве бабка говорила, что доверять можно только прогнозу погоды по NHK[5] и англо-японскому словарю издательства «Санседо». Ну, еще, пожалуй, надписям на клетках с описаниями животных в зоопарке Уэно и главному судье в летней бейсбольной школе. Бабка моя закончила университет в последние годы Тайсе[6]. В те времена в деревне за десять лет, может, один человек и поступал в университет, а может, и того меньше. Вот сволочь, куда лезет! Бабка была не права. Вон как стекло запотело. Извините за любопытство, барышня, вы из какого университета? Похожи на музыкантшу.
Анэмонэ не отвечала. Таксист смеялся, прищелкивал языком и поносил водителей, которые перестраивались из ряда в ряд. Анэмонэ купила в оптовом магазине корм для крокодила. Таксист помог ей положить тяжелый сверток с мороженым мясом в багажник. Услужливый попался.
— Знаете, почему я решил, что вы музыкой занимаетесь? Если фигурка хрупкая — значит, отделение фортепиано, если шея толстая — хоровое пение, под подбородком потертость — скрипка, ноги кривые — виолончель. Слышали про такое? У меня с рождения глаз острый, никогда не ошибаюсь. Мне говорили, что я, став таксистом, зарыл свой талант. Нужно было стать писателем или капитаном на корабле. Капитану-то какой нужен глаз, чтобы ухватить, что за ребята в его команде? Тут чутье необходимо, без него никак. Никак без чутья не обойтись. Устали, девушка?
Анэмонэ подумала о том, как много развелось болтливых людей. Они повсюду: на улице, в метро, на остановках такси, в кинотеатрах, кафе, поликлиниках, магазинах неожиданно заговаривают с тобой, и стоит только ответить, как сразу же завязывают утомительно длинную беседу. Они дружелюбно улыбаются, поднесут твои сумки, заплатят за кофе, а в довершение всего предложат продолжить знакомство. Анэмонэ слышала, что одного человека ударили ножом, когда он, ввязавшись в такую случайную беседу, попытался затем уйти.
— Ну что, устали? Думаете про меня, что я навязчивый? Эта морось — настоящий враг для лобовых стекол и для людей! Вон как светят встречные машины. Ярко, правда? Девушка, вам что, трудно сказать: «Да, ярко»? Какая молчаливая! Куда едем-то? Такая молчаливая, что я и адрес забыл. Шучу, шучу.
Таксист наблюдал за Анэмонэ в зеркало заднего вида. Рукой стер со лба пот. Ладонь вытер о брюки — наверное, рука проскальзывает на руле. Анэмонэ приоткрыла окно и вдохнула уличный воздух. Пахло остывающим под дождем раскаленным асфальтом. Вечерний запах.
— Куда едем? Я и правда забыл. Не знаю, куда дальше.
Таксист остановил машину посреди улицы. Зажег огонек «свободно». За ним выстроились машины, раздались резкие звуки клаксонов.
— Дайканъяма, пожалуйста, — тихо сказала Анэмонэ.
Лицо таксиста тут же посветлело.
— Точно, точно! Дайканъяма. Улица Яматэ. Совсем рассеянным стал. А вы не похожи на обычную девушку. Я это сразу понял. Ведь так? Чудная вы. В хорошем смысле слова говорю. Обычные девушки приучены поддерживать разговор. Можно сказать, правило поведения такое. Вот я недавно сказал: «Дождь пошел». На показателе пробега у меня тогда было семьдесят тысяч девяноста два километра, на счетчике — тысяча семьсот восемьдесят йен. Обычно на это что-нибудь отвечают. Кивнут, или поддакнут, или скажут: «И правда, дождь» или «Да уж, и это середина июля». Ведь разговоры о погоде — основа повседневных бесед. Они делают повседневность занимательной. Эх, нужно ко всем с широкой душой относиться! Меня ведь тоже, бывает, что-нибудь достанет, а все равно со всеми разговариваю. Что за дерьмо эта пробка!
Прут и прут, словно из задницы. Что такое, опять дождь? Да, неразговорчивая и нелюбезная девушка, не повезло вам, не досталось вам отзывчивой души.
Машины по-прежнему стояли на месте. Повсюду горели красные тормозные огни, отражавшиеся в мокром асфальте. Через зеркало заднего вида таксист рассматривал профиль Анэмонэ. Фары встречных машин вспыхивали на ее прозрачной коже. На веках и щеках то появлялись, то исчезали разноцветные тени. Дорога плавно спускалась под гору. Внизу виден был квартал, прозванный в народе Ядовитым островом. Он был заражен ядовитыми химикатами. Пять лет назад здесь стали дохнуть домашние животные и птицы. Началось расследование, в ходе которого в почве обнаружили какое-то токсичное соединение хлора — сильнейший яд. Если это соединение попадало на кожу, оно вызывало экзему, а оказавшись внутри организма, действовало на печень и нервную систему. При контакте с ним у беременных повышалась вероятность выкидыша или аномального развития плода, — сообщалось в отчете комиссии. Причина, по которой яд попал в почву, оставалась неясной. Химического производства поблизости не было, поэтому выдвигали три версии: утечка при перевозке контейнера, нелегальный выброс или особая химическая реакция во время строительства под воздействием высокой температуры. Яд не расщеплялся в воде, не распадался при термообработке, не разлагался под воздействием микробов. Власти эвакуировали всех местных жителей, выплатили им крупные страховые суммы и заблокировали зараженную территорию: поставили проводочное ограждение и караул из солдат сил самообороны. Это место назвали Ядовитым островом по двум причинам. Во-первых, оно было заражено химическим ядом, а во-вторых, в этом районе начала процветать преступность, особенно продажа наркотиков. Солдаты в спецодежде, защищавшей от химического отравления, обходили район с огнеметами. Вход на эту территорию, равно как и вынос с нее чего бы то ни было, был строжайше запрещен. Дома и все, что в них находилось, могли содержать токсины, поэтому всех предупредили, что мародер, проникший на зараженную территорию, будет подвергнут сожжению вместе с тем, что он пытается вынести. Сначала здесь появились скрывавшиеся от полиции преступники. Из разных районов города сюда потянулись бездомные. Здесь стали оставлять душевнобольных. Из разношерстной толпы, состоящей из дешевых проституток (женщин и мужчин), преступников в розыске, маньяков, калек, сбежавших из дома подростков, стала формироваться странная община. Эти люди оказались отрезанными от окружающего мира, и процент преступности в других районах города по горькой иронии судьбы уменьшился. С тех пор как за колючей проволокой возникли трущобы, особенно резко снизилось количество преступлений на сексуальной почве. Рядом с Ядовитым островом стояло тринадцать небоскребов. Казалось, тринадцать высотных башен растут из темного, огороженного проволокой участка.
— Короче говоря, самое главное — здравый смысл. Я всегда говорю: следуйте здравому смыслу. А тех, кто ему не следует, к стенке — и все дела.
Разве не логично, что вечером в «час пик» возникает такая пробка, ведь столько народу едет по одной дороге в одну сторону. Тут нужно что-то придумать. Может, по воздуху передвигаться или под землей? А дождь все моросит. Постойте-ка, постойте-ка, девушка, так, может, это вы? Не вы ли в рекламе снимались по телевизору? Реклама шампуня, там еще шампунь в глаза попал, глаза покраснели, и девушка в кролика превратилась. Вот черт! Так и есть. Вы — рекламная модель.
Дождь усилился. С левой стороны виднелся Ядовитый остров. Район был освещен слабо: патрульный пост, бронированный грузовик, прожекторы, плакат с надписью «Химическое заражение. Вход категорически запрещен». Казалось, что сверкающие стены высотных башен сбросили с себя свет и прилегли. Квартал в форме ромба, обнесенный проволочным ограждением. Таксист, узнавший в Анэмонэ девушку из телевизионной рекламы, возбужденно заговорил.
— Вы очень похожи на артистку из одного старого голливудского фильма. Она ныряла в воду и в воде подмигивала. Глаза большие, красивые. А сегодня ж пятница. Пятница! — неожиданно крикнул он. — На прошлой неделе гадатель сказал мне, что в следующую пятницу я встречу человека, который изменит мою жизнь. Сказал, что это судьба. Он про сегодняшний день говорил. Значит, про вас. У вас и впрямь лицо человека, способного изменить судьбу. Какие глаза! Что за глаза! Вы похожи на пластмассового пупсика, с которым моя сестрица в детстве играла, иголкой в попку колола, молочком поила. От век как будто радуга исходит. Красиво. Цвет век красивый. Извините за такие разговоры, вам, наверное, не раз такое говорили. Ваше лицо с ума может свести. Говорили вам такое?
Сзади раздался звук клаксона. Он звучал очень долго, возможно, в машине что-то сломалось. Водители соседних машин открыли окна и высунулись посмотреть. Несколько человек, не выдержав пронзительного гудения, стали кричать: «Заткнись, идиот!» Загудели еще две машины. Моторы взревели еще громче. В машинах с закрытыми окнами запотели стекла. Пешеход на тротуаре, рассердившись на гудение машин или просто из хулиганства, швырнул камень, который с глухим стуком отскочил от бампера. Анэмонэ стало не по себе. На поверхности дороги отражались сотни огоньков, казалось, что дрожат мелкие кристаллики. Таксист открыл окно и изо всех сил закричал: «Заткнитесь!» Его крик, смешавшись с общим шумом, был едва слышен. На таксиста упало несколько капель дождя, они потекли по подбородку. Он глубоко вздохнул, повернул голову и прошептал:
— Дело дрянь! Девушка, совсем дело дрянь, моя жизнь так и закончится в этой паршивой пробке.
У него изменился голос. Только что он говорил высоким громким голосом, а теперь заговорил низко и хрипло.
— Точно! Так и надо сделать. Давайте вместе сбежим. У моей фирмы есть маленький домик в префектуре Тиба. Устал от этих пробок. И говорить устал. Хочу бежать с вами. Деньги нужны. Вряд ли вам понравится мужчина без денег. Да в том домике, кроме самогона, ничего и нет. А вы, наверное, только вино пьете, да и матрасы там, наверное, отсырели, простыни надо поменять. Сначала денег надо достать. Что у нас тут? Мы на Яматэдори. Минутку подождите. В соседнем здании у одного моего знакомого, владельца кабака, офис. Гнусный он мужик, всегда меня дураком выставляет. Я сейчас пойду туда, возьму у него денег, а его убью. Вы только подождите, я мигом.
Таксист припарковал машину к поребрику и вышел. Анэмонэ решила, что он отправился за сигаретами. «Что так долго! Нужно поскорее положить конину и курятину в холодильник, а то на такой жаре испортятся». Припарковав машину, таксист перекрыл движение целому ряду, и водители, вынужденные объезжать такси, ругались последними словами. Прошло пять минут. Анэмонэ стала выходить из себя. Она протерла ладонью запотевшее стекло. Неподалеку стоял солдат сил самообороны с оружием в руках и в прозрачном дождевике. Наверное, слушает музыку, решила Анэмонэ, заметив, что тот шевелит кончиками пальцев, как будто отбивая ритм.
— Извините, заставил вас долго ждать. Увидев таксиста, Анэмонэ чуть не закричала — его лицо и рубашка были в крови.
— Не думал, что это так просто. Человеческое тело такое мягкое, даже удивился. Зато теперь у нас есть деньги. Нужно побыстрее отсюда сматывать, — сказал таксист дрожащим голосом.
Он въехал на поребрик, развернул машину поперек дороги и стал выбираться из пробки. Анэмонэ хотела закричать, но не смогла. Она не знала, что делать. Кожа покрылась мурашками, ее знобило, только голова была горячей. «Как бы мясо не испортилось!» Подумав о мясе, она рассердилась. Такси задело какую-то машину, встало поперек движения, застряло. Из машины вышел мужчина. Он прижался к закрытому окну такси и закричал, чтобы открыли. Таксиста била дрожь. Мужчина стал колотить по кузову такси. Из этой же машины вышел еще один мужчина с железной битой в руках, подошел к такси и ударил в лобовое стекло. Анэмонэ легла на сиденье. Таксист дал задний ход и выехал на тротуар. Один из столбов с оградительной проволокой вокруг Ядовитого острова валялся на земле. Туда и въехало такси. Проволока обвилась вокруг колес, мотор заглох. Генератор прожектора застонал, и огромный яркий луч осветил машину. Послышались свистки, солдат в патрульной будке бросил наушники и побежал сюда. В руках у него было оружие. Таксист завел мотор и опять дал задний ход. Из бронированного грузовика вылезли двое мужчин в белых комбинезонах. У них был приказ сжигать дотла все, что выносят с Ядовитого острова, поэтому, взяв такси на прицел, они держали огнемет наготове. Таксист на полную выжал газ, машина рванула вперед, послышался звук лопнувшей проволоки, и такси въехало на Ядовитый остров. Не успели они немного проехать, как фары осветили толпу бездомных. От таксиста пахло чем-то жирным. К его вымазанной в крови рубашке, пристала лапша. На лбу пульсировали голубые жилы, а скользкие дрожащие руки, казалось, вот-вот отпустят руль.
— Утром я проснусь вместе с тобой. Море будет сверкать. Я приготовлю на завтрак хлеб и яйцо в мешочек. Ты скажешь, что не голодна, что ночь была слишком жаркой и ты хочешь спать. Я скажу, что завтрак полезен для здоровья, и принесу тебе яйцо прямо в постель. Есть ли в том доме кровать? Не важно. Ты будешь спать обнаженной. Сомкнув веки, похожие на радугу.
Таксист стер рукой приставший к его щеке трехсантиметровый кусок лапши. В этот момент Анэмонэ нагнулась вперед и что было сил потянула за ручной тормоз. Машина дернулась, взвизгнули тормоза, они остановились. Таксист поднял голову и схватил Анэмонэ, надумавшую бежать, за руку. Его ладонь была липкой от крови и лапши.
— Куда ты? Мы ведь бежим вместе. Анэмонэ, не отводя взгляда от испуганных, налитых кровью глаз таксиста, закричала:
— Не смей меня трогать своими грязными лапами!
— Мы с тобой к морю едем, искупаемся там и будем чистыми.
— Ты такое натворил, из-за тебя мясо испортилось.
Таксист от возбуждения еще сильнее сжал руку Анэмонэ и попытался ее поцеловать.
— У тебя лицо как у ангела. Я очень тебя прошу. Пожалуйста!
— Ненавижу! Не трогай меня.
Впервые в жизни Анэмонэ кричала так громко. Высокий голос достался ей от матери и рождался не в горле, а где-то глубоко внутри, словно она выталкивала из себя внутренности. Таксист по-прежнему сжимал правой ладонью руку Анэмонэ, а левой достал заткнутый за пояс кухонный нож. Кровь еще не запеклась и густо покрывала все лезвие.
— Раз ты меня ненавидишь, мне ничего не остается. Я забуду. Забуду про море. Просто я подумал, что было бы здорово поехать к морю с такой красавицей, как ты.
Анэмонэ не было страшно. Ей казалось, что все происходит во сне. Возможно, ее убьют, такие сны она видела каждую ночь. Во сне она не в силах была выговорить ни слова, и теперь, когда ее могли убить на самом деле, ей захотелось наконец выплеснуть из себя всю накопившуюся злобу. Конина, наверное, окончательно испортилась, — Анэмонэ трясло от злости. Она каждой своей клеточкой чувствовала раздражение, подкатывала рвота. Так долго приходилось из-за этой конины выслушивать чьи-то дурацкие разговоры! Словно раздирая грудь звуком, Анэмонэ закричала так громко, что ее голос разнесся по всему Ядовитому острову.
— Это не игра! Кем ты себя возомнил!
От ярости у нее заплетался язык, она кричала из последних сил.
— Взгляни на себя в зеркало. Ничтожество! Урод вонючий! Дегенерат!
Она почувствовала, что жар, охвативший ее, постепенно уходит. Таксист, опустив голову, плакал. Дрожащим голосом он прошептал:
— Неужели я вонючий?
Анэмонэ вновь почувствовала, что до самых кончиков пальцев на ногах кипит энергией жестокости. Она опьянела от возбуждения. «Скорее бы уж воткнул мне нож в живот, — подумала она. — Даже если меня изрежут на куски, я все равно буду кричать».
— Я впервые вижу такого грязного и вонючего мужика, как ты!
— Когда я вошел в комнату, он ел лапшу. Я схватился за нож, он запустил в меня миской с лапшой. Не хотел умирать, но другого выхода не было.
Таксист отпустил руку Анэмонэ, бросил нож, вышел из машины и расплакался. Он хотел скрыться в темноте. Но вдруг издал вопль, у него подкосились ноги, и он упал. Только сейчас Анэмонэ заметила толпившиеся в темноте вокруг машины фигуры. Одна из них медленно вошла в полосу света, и Анэмонэ в ужасе закрыла глаза обеими руками.
По телосложению это был мальчик лет двенадцати, все его лицо покрывали ужасные язвы. Кожа вокруг них не была похожа на кожу человека. Словно на маску натянули слоновью кожу и она сгнила. Прямо в лицо ему светили фары, и черно-красные язвы напоминали кусок мяса, который варится в супе. На скуле обнажилась кость. Язвы наверняка появились из-за хлорного яда. Мальчик приблизился в луче фары и заглянул в окно. Анэмонэ не могла унять дрожь, но все же взяла себя в руки и посмотрела ему в лицо. Она хотела что-нибудь сказать, язык ее не слушался. Мальчик просунул руку в машину. Анэмонэ, подумав секунду, положила ему в руку бумажку в пять тысяч йен. Мальчик посмотрел на деньги, сжал их в кулаке и сунул в карман, а потом снова протянул руку, указывая на грудь Анэмонэ. На груди висела брошка в форме самолетика из тонких неоновых трубок. Анэмонэ отдала брошку и, как только мальчик отошел от машины, перебралась на переднее сиденье и завела мотор. Не успела она тронуться с места, как мальчик махнул ей рукой. Анэмонэ высунулась из окна и спросила, что ему надо. Он подошел ближе, скривил рот и, непрерывно облизывая губы, сказал сдавленным голосом.
— Тебя сожгут. Если попытаешься выехать отсюда на машине, тебя сожгут.
Вспомнив солдат с огнеметами, Анэмонэ вылезла из машины. Открыла багажник, вытащила коробку с кониной. Пять больших кусков в двадцать килограммов, такая тяжесть! Анэмонэ тут же опустила ее на землю. Коробка развалилась, и по земле покатились куски мяса, оставляя за собой кровавый след. Сбежались нищие, и через мгновение не было уже ни конины, ни курятины. Мальчик с язвами поманил ее рукой. Он отошел на несколько шагов, обернулся и опять помахал рукой. Анэмонэ пошла вслед за ним. То тут, то там на стенах домов вдоль дороги попадались отметки в виде красных крестов. Под крестами висели таблички с надписью: «В этом доме зарегистрирован случай гибели домашнего животного». Под крышей виднелись маленькие лампочки, какими украшают рождественские елки. Асфальт был снят, сложен в кучи по обеим сторонам дороги и накрыт алюминиевой фольгой. Обнаженную глинистую дорогу развезло от дождя, идти было трудно. Миновав дома, они пересекли широкую дорогу и вышли к парку. По другую сторону засохших деревьев появились тринадцать высотных домов. Шедший впереди мальчик остановился и указал на лестницу. Рядом с последней ступенькой в ограждении была проделана дыра, достаточно широкая, чтобы пролезть через нее. Анэмонэ поблагодарила и направилась к лестнице, но он ее снова остановил.
— Уходить нужно, когда совсем стемнеет. Иначе заметят.
Анэмонэ села на единственные несломанные качели и принялась разглядывать тринадцать башен-высоток, которые, казалось, вот-вот упадут. Если бы в Токио появился Кинг-Конг и забрался на вершину одного из небоскребов, не нужно было бы ни вертолетов, ни пулеметов, ни реактивных истребителей. Достаточно было заманить его сюда, подержать здесь, пока не пропитается ядом, а потом выстрелить в него зарядом напалма и сжечь вместе со всем районом.
В парке не становилось темнее, откуда-то падал свет. Мальчик велел ждать, пока совсем стемнеет, но ни в этом районе, ни в городе темно не бывает. Возле небоскребов всегда мерцает слабый свет. Если взглянуть на город сверху, то окажется, что ни маленькая комнатка, огороженная бетонными блоками, ни гнездо птицы или насекомого не могут абсолютно защитить от света. Свет проходит сквозь толстые стекла, сквозь полупрозрачную пелену воздуха, а пытающихся скрыться людей и животных превращает в тени и следит за ними в полумраке. В центре парка был пруд с белесой мутной водой, и каждый порыв ветра доносил с пруда сильный запах гнили.