Страница:
– Не может быть! – сказала Ленка.
Анджа качнулась навстречу и одновременно сделала шаг назад. Антонина осторожно поймала мать за рукав пальто и держала, как будто бы та могла убежать.
Тем временем юноша подошел к встречающим, поставил на землю сумку (она впечаталась в пол так, как будто была наполнена кирпичами), сдернул с головы шляпу, отвесил всем общий, какой-то очень латиноамериканский поклон, выпрямился, а потом, снова склонившись, поцеловал руку Антонине. Поскольку все это было проделано молча, с серьезным выражением лица, то, несомненно, произвело достаточно сильное впечатление.
– Не обращайте внимания, – сказал, подходя, Олег. – Кай перестанет стесняться и тогда его манеры будут менее экзотическими… Здравствуйте!
Современная цивилизация, несмотря на весь свой индивидуализм (а может, именно благодаря ему) очень положительно относится к невербальным контактам. Только что на глазах всей компании переобнимались и перецеловались целый самолет немцев и их друзей, родственников, дальних и ближних знакомых. Однако, на мгновение все застыли.
Потом Лена решительно шагнула вперед и обняла Олега. Он благодарно чмокнул ее в лоб, и попытался в свою очередь облапить Анджу. От созерцания этой картины трем разным людям одновременно (Виталику, Лене и Антонине) пришла в голову мысль, в которой фигурировал образ телеграфного столба.
– Здравствуй, отец. Здравствуй … Кай, – сказала Антонина.
– Здравствуйте. Как погода в Мексике? – спросил Виталик.
– Спасибо. Погода в Мексике прекрасная, – ответил Олег. – Ясно и солнечно.
Кай щелкнул каблуками остроносых, ручной работы ботинок и приветственно оскалился в сторону Виталика.
– Ваше общение похоже на тренинг социальных навыков в сумасшедшем доме. Полет над гнездом кукушки, – сказала Лена. – Пойдемте в машину. По дороге все придут в себя.
В машине Кай сел на место рядом с водителем, Анджа – с Олегом, а Антонина с Виталиком разместились сзади. Сумки прибывших, которые оказались просто парадоксально тяжелыми, положили в багажный отсек.
– Мы с Каем забронировали отель, – сказал Олег.
– Замечательно, – сказала Анджа и, кажется, облегченно вздохнула. – Но потом, когда вы положите вещи, приведете себя в порядок и все такое, милости прошу ко мне. Мы с Леной приготовили стол…
– Непременно. Спасибо.
– Кеша… то есть, Кай, а ты помнишь русский язык? – спросила Лена, не отрывая взгляд от дороги.
– Си, – с готовностью ответил молодой человек и снова дружелюбно оскалился.
Лена только тяжело вздохнула.
– Ну что ты, Дмитрий! Как ты можешь нам помешать – ведь это твоя комната, – обстоятельно возразила Ольга, для убедительности даже исключив из речи свое обычное «да». – Заходи. Мы рады тебя видеть. А если бы мы с Владимиром хотели уединиться, пошли бы ко мне.
– Правильно, – подумав, согласился Дмитрий, прошел в комнату, сел на свою тахту и оглядел друзей таким взглядом, как будто их разлука длилась не несколько часов, а несколько месяцев или даже лет, и теперь он искал следы произошедших в них перемен. Ничего не обнаружив (что не удивительно), Дмитрий сплел длинные пальцы, прикрыл глаза и сказал. – Слова – удивительная вещь. Они как будто живые. Я вам сейчас скажу просто слова, а вы попробуйте угадать, про что это. Хорошо?
– Хорошо, – разом сказали Ольга и Владимир и приготовились слушать, развернувшись в сторону друга и вроде бы совершенно не удивившись предложению Дмитрия.
– Да. Я думаю, это про то, как кто-то хотел от чего-то отвертеться, но у него не очень-то получалось, – сказала, наконец, Ольга. – Он уж и так, и эдак, а оно все равно тут.
– Я полагаю, лирический герой хотел избавиться от части себя, – добавил Владимир. – Но это – невозможно.
– Здорово, спасибо, – сказал Дмитрий. Видно было, что он не понял абсолютно ничего из сказанного. – А ведь это просто слова. Занятно, правда?
– Безусловно, занятно, – кивнул Владимир.
Все, включая самого Виталия, были уверены, что сегодня вечером Виталий отправится играть на бильярде. Однако, действительность оказалась иной. В награду – одинаковые иронические усмешки матери и дочери. Этот странный молчаливый Кай с его похожими на оскал готовыми улыбками казался опасным. Он был намного выше Антонины ростом, двигался по тротуару, как будто крался по лесу, и шляпа закрывала его глаза. И красивый отец Антонины, и дурацкий Кай – они оба были похожи на разбойников, флибустьеров из детских фильмов и книжек. Это тревожило Виталика.
Лена убежала домой фактически от полного стола, по звонку, который сама организовала столь очевидно, что это могло бы показаться даже грубым стороннему наблюдателю. Тому, кто плохо знал отношения подруг.
Олег сидел за столом и медленно, аккуратно, но непрерывно ел и пил. Анжелика давно наелась и стояла у окна.
– Почему ты не ешь? – спросил Олег. Она все еще не могла привыкнуть к тому, как он говорит по-русски. Грамматически правильно, но с отчетливым акцентом. – Ты сидишь на какой-нибудь диете? Сберегаешь фигуру? Я знаю: в Европе и Америке это модно. А в Мексике модно быть толстой. Мне нравится.
– Я уже наелась. Ты забыл: я всегда ела много, но быстро. Поэтому всем казалось, что я ем мало. Если тебе нравятся мексиканские стандарты, ты будешь очарован теперешней Светкой. Помнишь ее?
– Конечно, помню. Света всегда казалась мне привлекательной.
– Теперь ее привлекательность потяжелела килограмм на пятнадцать. А почему «Кай»? – спросила Анжелика. – Он же вообще-то Иннокентий. Можно было бы Кен…
– Кен – слишком по-американски. Он сам выбрал. Кай – из «Снежной королевы» Андерсена. Странник по звездам с берега северного моря, игравший льдинками в вечности, забывший свое прошлое. По-моему, очень романтично…
– Пожалуй, хотя отчетливо попахивает твоей, а не его фантазией. И кому уготована роль Герды?… Расскажи мне о нем. Что с ним было за эти годы? Что он такое теперь?
– Он очень сильный, по-своему умный и совсем не несчастный, – объяснил Олег. – В строгом медицинском смысле называть его нормальным человеком, наверное, нельзя. Речь у него так полностью и не восстановилась. Тут, конечно, очень помешало то, что я его тогда увез из России, и ему пришлось сразу привыкать к испанскому, английскому…
– Ну, это трудно, конечно, но все же – жизнеспособно, – пожала плечами Анжелика. – А вот если бы ты его не увез, здесь его просто убили бы или, в крайнем случае, изувечили…
– Да, разумеется, – кивнул Олег. – Он закончил там специальную школу для глухонемых…
– Почему для глухонемых?! – изумилась Анжелика. – Он же слышит не хуже любой собаки!
– После приезда он, естественно, ничего вокруг не понимал и не почти не мог говорить, даже по-русски. Культурный шок. Я посоветовался по его поводу с тамошними психиатрами, и один из них – темпераментный латинос – дал мне дельный совет: обучить Кешку универсальному языку жестов, как обучают глухонемых детей. Традиции имплантации в общество глухонемых людей есть в каждой стране – сказал он. А потом, мол, поглядим. Я посоветовался с самим Каем и он воспринял эту идею на ура. Говорить жестами ему очень нравилось с самого начала пребывания в городе. Я нашел соответствующую школу в Мехико и устроил его туда. Он обучался великолепно, учителя просто не могли им нахвалиться. А учитывая, что он слышал всех окружающих, а я сначала старался говорить с ним по-английски, чтобы приучить его к международной речи… В общем, года через два-три он уже великолепно понимал испанский, умел на нем читать и писать, и кое-как понимал английскую речь, если говорил не носитель языка. В это же время он закончил школу для глухонемых. Мексика – страна еще более изворотливая, чем Россия. В Университет на исторический факультет Кай поступал как глухонемой. Мы все врали, что он не слышит, но умеет читать по губам. В кабинетах чиновников я в красках рассказывал сериал про его происхождение (Тарзан, льды, волки, Петербург, русская мафия), они качали головами, цокали языками, охали, ахали… В конце концов отыскали какую-то квоту для инвалидов и приняли его на бесплатное место и фактически без экзаменов. Проучиться он сумел только два года, потом – ушел. Не мог высидеть на лекциях, не успевал конспектировать. Не мог прочитать нужное (очень большое) количество исторической литературы. Не мог общаться со сверстниками, жить студенческой жизнью. Я не стал его заставлять. Что поделать, если ему – не дано? Потом он работал со мной в экспедициях. Я его, конечно, кое в чем поднатаскал, но многое в нем было от природы, точнее, от предыдущих этапов биографии. Прекрасный проводник, очень надежный товарищ, очень внимательный археолог-практик, на замечательном уровне – археологическая интуиция, иногда просто пальцем указывает, где нужно копать и – угадывает. У меня у самого такое появилось только лет через пятнадцать после начала работы в раскопе. Плюс, конечно, его прямо-таки невероятное чутье на лес и всяческую опасность. Несколько раз он фактически спасал жизни моих людей. Один раз и меня самого – тоже…
– Замечательно. Стало быть, не зря ты с ним столько возился… У тебя там, в Мексике, есть дети?
– Нет, – ответил Олег. – Только Антонина. И Кай. Но он, скорее, младший товарищ.
– А что же с его памятью?
– Я не считал нужным торопиться. На него и так слишком много всего свалилось за короткий промежуток времени. Шутка ли сказать? Ведь не случайно же он все это забыл – понятно, что мозг защищается. Ну я и боялся, как бы у него мозги не перегрелись. Да и говорить он почти не мог. Хотя еще в Мексике все тот же психиатр, который про глухонемых посоветовал, мне сказал: для того, чтобы была такая жуткая многолетняя реакция с полной амнезией, должно быть что-то еще, кроме перевернувшейся лодки. Слишком уж устойчивая, как выяснилось впоследствии, личность, чтобы мозг так долго прятался от уже известного Каю факта гибели родных. Но я не теребил его.
А потом он наловчился говорить по-английски, я поднакопил денег и в прошлом году мы поехали в Цюрих, к тамошним психоаналитикам. Анализ длился всего три месяца (это очень мало по тамошним меркам). Потом Кай от него отказался. Поскольку платил за все я, да и англоязычный Кай все-таки производит впечатление существа не до конца вменяемого, этот психоаналитик согласился со мной побеседовать. И сказал мне следующее: травма и амнезия Кая связана не с самой перевернувшейся лодкой, а с выбором, который пришлось сделать девятилетнему мальчику. Дело в том, что, когда лодка перевернулась, отца, по-видимому, ударило не то бортом, не то веслом, он сразу потерял сознание и утонул. А Кешка и его мать всплыли и держались на воде. Мать держала на плаву трехлетнюю сестру, которую она не выпустила в момент катастрофы. Кай уже и тогда был не по годам силен и прекрасно плавал. Он мог не только доплыть до берега, но и спасти девочку. Или попытаться спасти мать. А главное – он должен был сделать выбор…
– Боже мой… – прошептала Анджа.
– Вот именно… – откликнулся Олег.
Некоторое время оба молчали.
– И что же произошло дальше? – наконец, спросила женщина. – Он вспомнил?
– Об этом мы можем только догадываться. Погибающая мать, только что потерявшая мужа, скорее всего, повинуясь материнскому инстинкту, умоляла сына спасти дочь. Он… мне даже трудно представить себе…
– Так что же с девочкой?
– Я же сказал: мы можем только догадываться, что он теперь вспомнил и знает. Скорее всего, он вытащил девочку на берег, но не сумел ее выходить. Она, наверное, умерла у него на руках от переохлаждения или еще чего-нибудь в этом роде. Ведь три года – это очень мало. А мать он оставил погибать в волнах…
– Какая трагедия, страшно даже думать об этом. Понятно, почему он столько лет ничего не помнил… Но почему же вы приехали именно теперь?
– Кай попросил. Он ничего не объяснял мне, но я подумал: может быть, теперь, вспомнив, он хочет навестить могилу сестры и хотя бы символически проститься с матерью и отцом? Согласись, это вполне естественное желание…
– Ну конечно! Значит, вы поедете на Белое море?
– Не знаю. Мы еще не обсуждали с Каем наших здешних планов. Знаю только, что мне наверняка придется уехать на несколько дней в Москву. Там 25-27 мая будет конференция по археологии Мезоамерики. У меня доклад.
– Наверное, тебе захочется побольше пообщаться с Антониной…
– Сейчас мне хотелось бы побольше пообщаться с тобой. Но ты явно не горишь желанием… Кстати, этот Антонинин молодой человек… Он кто?
– Он – Виталик, продавец в магазине электроники. Она с ним живет уже несколько лет. Думаю, что вместе они по-своему счастливы.
– Почему-то мне кажется, что скоро этому счастью придет конец.
– Олег! Что за странные намеки?!
– Никаких намеков. Просто, да будет тебе известно, в древнеамериканских культурах очень много времени уделяли предсказаниям. Вот я и нахватался…
– Странно… и неприятно…
– Прости. Скажи, Анджа… А у тебя сейчас кто-нибудь есть?
– Олег, это просто смешно… И какое тебе до этого дело? Я же не спрашиваю тебя, как устроена твоя личная жизнь с привлекательными мексиканками приятной полноты…
– Ты могла бы спросить…
– Не буду. Это глупо. Вспомни, в конце концов, сколько мне лет.
– Я старше тебя на полтора года.
– Но, кажется, гораздо лучше сохранился. Во всех смыслах. Здоровый мексиканский климат…
– Белка, зачем ты хочешь меня обидеть? Неужели ты все еще не простила…
– Не называй меня Белкой. В нашем возрасте это смешно и глупо.
– Хорошо. Тогда скажи мне сразу, – возле носа, рта, на загорелом лбу Олега внезапно обозначились морщины, которые сразу сделали его старше лет на десять. Голос зазвучал резко и властно. – А что не смешно и не глупо? Что еще позволено в нашем возрасте и в нашем положении? Я буду знать и буду поступать в соответствии. В конце концов, я здесь – в квартире, в городе, вообще в стране – в гостях. А ты – хозяйка. Негоже гостю… Но мне хотелось бы сразу знать правила.
– Что б тебе этот вопрос задать лет эдак двадцать пять назад, – усмехнулась Анжелика. – Многое тогда могло бы сложиться по-другому.
– Да! – с вызовом подтвердил Олег. – Могло. Но ты не захотела. Никак не хотела смириться с тем, что другие люди могут быть другими, могут не желать жить по заранее, раз и навсегда установленным и подробно оговоренным правилам.
– Но так же удобнее, – с ноткой растерянности проговорила Анжелика. – Удобнее для всех. Меньше разочарований, обманов, непонимания.
– Видишь ли, милая Анджа, – Олег словно вспомнил о чем-то и голос его слегка смягчился. – Люди все-таки устроены чуть-чуть посложнее, чем правила дорожного движения и инспекция ГАИ, за их соблюдением наблюдающая. Хотя цель, конечно, та же самая – удобнее для всех.
– Возможно. Допустимо. Замечательно, – произнесла Анжелика, внимательно взглянула прямо в глаза Олега и с силой сплела длинные пальцы, словно удерживая себя от какого-то слова или шага. – Я – догматик, ретроград, примитивная натура, которая всю жизнь пытается гармонию алгеброй… и так далее. Готова со всем этим согласиться, тем более, что не один ты мне это говоришь. Все не могут ошибаться, где-то, конечно, они правы. Но ты-то, ты-то сам… Как ты себе все это представлял? Являешься спустя много лет такой загорелый, импозантный, улыбающийся, хвост колечком… дружелюбный, как бродячая дворняжка… и все раскрывается тебе навстречу, одна сплошная радость и счастье? Ты-то ведь (мы уже это допустили) натура не примитивная!
– Нет, – вздохнул Олег. – Имея дело с тобой, ни на что легкое и воздушное я не рассчитывал… Мне жаль только, что ты так настроила Антонину…
– Ерунда! – Анжелика энергически взмахнула рукой. – Никак я ее не настраивала. Наоборот, я была бы счастлива, если бы она воспользовалась твоими предложениями, посмотрела мир, поехала бы куда-нибудь учиться. Она же фактически так и не имеет никакого образования, если не считать этих секретарских курсов. Неужели ты думаешь, что я от этого в восторге?
– То есть, ты хочешь сказать, что она сама, без твоих рекомендаций, отказалась и от моей помощи, и от моего участия в ее судьбе?
– Да разумеется! Я же тебе уже сказала, она сделала это вопреки моим рекомендациям!
– А как же она тебе это объяснила? Должна же была как-то…
– Ссылкой на Туве Янссон.
– ?!
– Это такая скандинавская писательница. Про муми-троллей, помнишь?
– Да. Правда, весьма смутно.
– Ну, если хочешь понять дочь, перечитаешь. Антонина сказала, что для восстановления равновесия среды просто обязана быть хемулем, если уж у нее оба родителя – ярко выраженные Снусмумрики.
– Я вспомнил. Снусмумрик – он всегда уходил. Внезапно, не прощаясь. И сочинял песенки.
– А Хемуль делал зарядку, сидел на диете и собирал гербарий.
– Ну ладно. Я – Снусмумрик, я сбежал, уехал в Мексику. А ты-то почему? Куда ушла ты? Я не понял.
– Я эмигрировала на Землю королевы Мод.
– Что? В каком смысле? Земля королевы Мод?! Это… это что-то в Антарктиде, кажется…
– Именно в Антарктиде, – кивнула Анжелика.
– Я не понял… я не понимаю… Белка! – почти жалобно вскрикнул Олег. – Ты меня запутала. Я – уже почти латиноамериканец. Там все просто и, главное, снаружи. Я отвык от сложностей русской души!
Анжелика тихо, волнующе засмеялась. Как будто бы торжествуя победу. Олег опустил голову и прикрыл глаза большой смуглой кистью, на которой ярко выделялись розовые, чистые ногти.
В просторной комнате явно присутствовало несколько источников света, но ни один из них не был виден. На низком столике со стеклянной крышкой расставлены напитки и всякие, довольно странно скомпонованные между собой закуски: маринованные черемша и чеснок, орехи, засахаренные кусочки манго, папайи и еще чего-то круглого, вполне свежие бананы, виноград, красная и белая рыба, сушки с маком в большой хрустальной вазе.
Света полулежит в низком кресле, похожем на продавленный с одной стороны шарик для пин-понга, держит в одной руке бокал с вином, другой – то и дело тянется попеременно к разным закускам и засовывает себе в рот все подряд, без всякой видимой системы. Лена сидит в таком же кресле с ногами и маленькими глотками цедит ярко-желтый сок из высокого бокала.
– Слушай, Ленка, а почему ты ничего не ешь? – спрашивает Света. – Хочешь какого-нибудь салата? Или я горячее разогрею… Бережешь фигуру?
– Да нет, – отмахивается Лена. – Я все ем, только медленно. Ничего не нужно. Разве что булки принеси пару кусков. Если у тебя есть, конечно. Что за маразм с этими сушками?
– Я вообще-то все ем с булкой или с хлебом. Да еще и чаем сладким запиваю. Диетолог мне сказал: нельзя. Ни хлеб, ни булку – слишком много углеводов. А я без всего есть не могу. Вот – сушки, тоже ведь, по сути, булка. Но во-первых, их есть неудобно и много не съешь, а во-вторых, я их грызть боюсь – протез новый, дорогой, как сволочь, вдруг сломается? А зубных врачей я с детства ненавижу…
Лена от души рассмеялась.
– Ага! Тебе смешно… – огорчилась любительница булки.
– У всех – свои проблемы, – утешила Лена.
– Ага, слыхала! – окрысилась Света. – У кого жемчуг мелкий, у кого – суп жидкий. У меня, конечно, жемчуг. А суп – у кого? Не у тебя же… А, у Любаши с Иркой, наверное. Ты на это намекаешь?
– Светка, остынь и не заводись. У тебя не жемчуг, а невроз. И жрешь ты поэтому без остановки. Тебе бы не у диетолога, а у невропатолога полечиться, – заметила Лена.
– Вот еще, буду я таблетками травиться! – фыркнула Светка. – Лучше уж углеводы жрать… Ну ты вообще будешь рассказывать или как? Если еще нет, так я пойду булку тебе принесу и поставлю рагу в микроволновку…
– Не надо рагу, Светка, и булку тоже не надо. Я вот орешков сейчас… Знаешь, что меня больше всего поразило, в первую минуту просто едва с ног не сшибло? То, как они между собой похожи!
– Кто похож? – не поняла Света. – Олег и Антонина?
– Да нет! Олег и Антонина – что ж тут удивительного? Все-таки отец и дочь. Да и не так уж, кстати, она на него и похожа. Анджа и Олег!
– Как это?
– А вот так! Я и сама ничего не понимаю. Я же прекрасно помню Олега, да вроде он с молодости не так чтобы и сильно изменился. У них с Анджей не было никакого внешнего сходства! Ну, если не считать того несомненного факта, что все русоволосые, сероглазые европеоиды похожи друг на друга больше, чем, к примеру, они же похожи на негров или на китайцев. А теперь – это просто жутко делается. Оба высокие, седые, все черты как будто одним и тем же резцом прорезаны, а в глазах какой-то такой переменчивый, разноцветными искрами блеск… ну вот, как в твоей хрустальной вазе. И еще: даже не глядя друг на друга, они двигаются – почти синхронно. Прямо мистика какая-то! Знаешь, бывает такой феномен – старички-супруги становятся друг на друга похожи ко времени золотой свадьбы, или еще чище – собаки часто похожи на своих хозяев. Но это, в конце концов, понятно и легко объяснимо на вполне материалистической основе. А тут? Они же близко знали друг друга всего около года, никогда не жили вместе, а потом полжизни провели на противоположных сторонах планеты, практически не общаясь между собой. И вот эта странная одинаковость. Они похожи на брата и сестру, давно потерявших друг друга. Ты понимаешь, как это может быть?
– Конечно, понимаю, – с наигранной ленцой, слегка шепеляво от накиданных в рот орешков и засахаренных фруктов, ответила Света. – Странно, что не понимаешь ты. Хотя… прости, это-то как раз понятно. Ты же, Лена, никогда и ничего не ставила на карту страстей, и потому просто не знаешь, как это работает.
Лена ничего не ответила, но как будто бы чуть-чуть побледнела под слоем компакт-пудры.
– Олег и Анджа похожи как два человека, выжившие после одного и того же пожара. Представь: обгоревшие лохмотья, лица в саже, руки в ссадинах. Тут, пожалуй, и негра от китайца не очень-то отличишь… В самом начале судьбы их опалило одним и тем же пламенем, и всю свою дальнейшую жизнь они строили в соответствии с этим. Вовсе неудивительно, что получилось одинаково. А что до половины планеты и половины жизни… Только в юности можно верить, что это – надежное расстояние, и достаточное время, чтобы забыть. Ерунда! Еще фантаст Иван Ефремов писал о том, что в подобных случаях мало и половины Галактики, и сотни тысячелетий…
– Светка, Светка, Светка… – тихо сказала Лена. – Замолчи сейчас… Светка, Светка…
– Что, подруга? В чем дело?
– Я сейчас умру от зависти!
– Да-а? – прищурилась Света. Полная рука замерла на середине пути к тарелке с маринадами, и женщина внезапно сделалась похожей на свою падчерицу, Анастасию Зоннершайн. – Андже завидуешь? А что ж тебе, Леночка, помешало-о то-оже?…
– Молчи, Светка, молчи, прошу тебя…
– Хорошо, молчу. Но ты не расстраивайся. На весах Вечности жизнь человека может оказаться очень большой или очень маленькой. Но никто наверняка не знает, от чего это зависит. Тем более в молодости, когда и приходится выбирать…
– А сейчас, Светка, а сейчас? – с лихорадкой во взоре спросила Лена, судорожно скусывая с губ сверхстойкую помаду. – Сейчас мы, по-твоему, уже ничего выбирать не можем?
– Отчего же нет? Можем, наверное, – Света поерзала, поудобнее проминая крутыми бедрами свое диковинное кресло. – Но – смысл? У тебя, Ленка, хоть дети есть… И у Анджи с Олегом – Антонина.
– При чем тут дети?
– При том. Вообще-то, я так думаю, после климакса женщина должна воспитывать внуков. Если, конечно, обстоятельства сложились благоприятно.
– А у тебя уже был климакс?
– Не знаю, вроде бы еще нет. Для меня, как ты знаешь, это значения не имеет. Детей у меня нет, а Настька с внуками не торопится. Это только Ирке у нас как всегда повезло…
– А что должны делать мужчины?
– Ну, они могут до смерти делать вид, что у них климакса не бывает. Все равно у нас в России мужики долго не живут. Даже до шестидесяти, вроде бы, по статистике не дотягивают. И правильно, между прочим, делают. Вон у моего мужа, Леонида, сейчас как раз психический климакс – так это застрелиться легче, чем так жить.
– Ой ли?
– Конечно, – убежденно сказала Света. – Им воспитание внуков по психологии и естественному ходу вещей не положено, стало быть, согласно Дарвину: надо оставить ученых, ну и прочих стратегов поумнее – в качестве вожаков, а остальные – могут стреляться.
Анджа качнулась навстречу и одновременно сделала шаг назад. Антонина осторожно поймала мать за рукав пальто и держала, как будто бы та могла убежать.
Тем временем юноша подошел к встречающим, поставил на землю сумку (она впечаталась в пол так, как будто была наполнена кирпичами), сдернул с головы шляпу, отвесил всем общий, какой-то очень латиноамериканский поклон, выпрямился, а потом, снова склонившись, поцеловал руку Антонине. Поскольку все это было проделано молча, с серьезным выражением лица, то, несомненно, произвело достаточно сильное впечатление.
– Не обращайте внимания, – сказал, подходя, Олег. – Кай перестанет стесняться и тогда его манеры будут менее экзотическими… Здравствуйте!
Современная цивилизация, несмотря на весь свой индивидуализм (а может, именно благодаря ему) очень положительно относится к невербальным контактам. Только что на глазах всей компании переобнимались и перецеловались целый самолет немцев и их друзей, родственников, дальних и ближних знакомых. Однако, на мгновение все застыли.
Потом Лена решительно шагнула вперед и обняла Олега. Он благодарно чмокнул ее в лоб, и попытался в свою очередь облапить Анджу. От созерцания этой картины трем разным людям одновременно (Виталику, Лене и Антонине) пришла в голову мысль, в которой фигурировал образ телеграфного столба.
– Здравствуй, отец. Здравствуй … Кай, – сказала Антонина.
– Здравствуйте. Как погода в Мексике? – спросил Виталик.
– Спасибо. Погода в Мексике прекрасная, – ответил Олег. – Ясно и солнечно.
Кай щелкнул каблуками остроносых, ручной работы ботинок и приветственно оскалился в сторону Виталика.
– Ваше общение похоже на тренинг социальных навыков в сумасшедшем доме. Полет над гнездом кукушки, – сказала Лена. – Пойдемте в машину. По дороге все придут в себя.
В машине Кай сел на место рядом с водителем, Анджа – с Олегом, а Антонина с Виталиком разместились сзади. Сумки прибывших, которые оказались просто парадоксально тяжелыми, положили в багажный отсек.
– Мы с Каем забронировали отель, – сказал Олег.
– Замечательно, – сказала Анджа и, кажется, облегченно вздохнула. – Но потом, когда вы положите вещи, приведете себя в порядок и все такое, милости прошу ко мне. Мы с Леной приготовили стол…
– Непременно. Спасибо.
– Кеша… то есть, Кай, а ты помнишь русский язык? – спросила Лена, не отрывая взгляд от дороги.
– Си, – с готовностью ответил молодой человек и снова дружелюбно оскалился.
Лена только тяжело вздохнула.
* * *
– Можно войти? Я не помешал? – после стука дверь отворилась и на пороге комнаты показался высокий белокожий юноша, похожий на оживший корень сельдерея. Несмотря на наличие всех положенных членов, высматривалась в его фигуре какая-то внешняя бесформенность, являвшаяся, по-видимому, лишь отражением происходящих внутри процессов. – Если помешал, я могу на кухне посидеть или у Егора.– Ну что ты, Дмитрий! Как ты можешь нам помешать – ведь это твоя комната, – обстоятельно возразила Ольга, для убедительности даже исключив из речи свое обычное «да». – Заходи. Мы рады тебя видеть. А если бы мы с Владимиром хотели уединиться, пошли бы ко мне.
– Правильно, – подумав, согласился Дмитрий, прошел в комнату, сел на свою тахту и оглядел друзей таким взглядом, как будто их разлука длилась не несколько часов, а несколько месяцев или даже лет, и теперь он искал следы произошедших в них перемен. Ничего не обнаружив (что не удивительно), Дмитрий сплел длинные пальцы, прикрыл глаза и сказал. – Слова – удивительная вещь. Они как будто живые. Я вам сейчас скажу просто слова, а вы попробуйте угадать, про что это. Хорошо?
– Хорошо, – разом сказали Ольга и Владимир и приготовились слушать, развернувшись в сторону друга и вроде бы совершенно не удивившись предложению Дмитрия.
Дмитрий замолчал и смотрел на юношу и девушку, не торопя их даже взглядом.
– Навстречь,
Бесперечь,
В печь! В печь!
Речь,
Обречь,
Меч,
Нет свеч,
Сберечь,
Лечь! Лечь!
Извлечь
И сжечь
Стеречь,
Увлечь
С плеч! С плеч! –
– Да. Я думаю, это про то, как кто-то хотел от чего-то отвертеться, но у него не очень-то получалось, – сказала, наконец, Ольга. – Он уж и так, и эдак, а оно все равно тут.
– Я полагаю, лирический герой хотел избавиться от части себя, – добавил Владимир. – Но это – невозможно.
– Здорово, спасибо, – сказал Дмитрий. Видно было, что он не понял абсолютно ничего из сказанного. – А ведь это просто слова. Занятно, правда?
– Безусловно, занятно, – кивнул Владимир.
* * *
Антонина и Виталий увезли бывшего Кешку на экскурсию по вечернему Петербургу.Все, включая самого Виталия, были уверены, что сегодня вечером Виталий отправится играть на бильярде. Однако, действительность оказалась иной. В награду – одинаковые иронические усмешки матери и дочери. Этот странный молчаливый Кай с его похожими на оскал готовыми улыбками казался опасным. Он был намного выше Антонины ростом, двигался по тротуару, как будто крался по лесу, и шляпа закрывала его глаза. И красивый отец Антонины, и дурацкий Кай – они оба были похожи на разбойников, флибустьеров из детских фильмов и книжек. Это тревожило Виталика.
Лена убежала домой фактически от полного стола, по звонку, который сама организовала столь очевидно, что это могло бы показаться даже грубым стороннему наблюдателю. Тому, кто плохо знал отношения подруг.
Олег сидел за столом и медленно, аккуратно, но непрерывно ел и пил. Анжелика давно наелась и стояла у окна.
– Почему ты не ешь? – спросил Олег. Она все еще не могла привыкнуть к тому, как он говорит по-русски. Грамматически правильно, но с отчетливым акцентом. – Ты сидишь на какой-нибудь диете? Сберегаешь фигуру? Я знаю: в Европе и Америке это модно. А в Мексике модно быть толстой. Мне нравится.
– Я уже наелась. Ты забыл: я всегда ела много, но быстро. Поэтому всем казалось, что я ем мало. Если тебе нравятся мексиканские стандарты, ты будешь очарован теперешней Светкой. Помнишь ее?
– Конечно, помню. Света всегда казалась мне привлекательной.
– Теперь ее привлекательность потяжелела килограмм на пятнадцать. А почему «Кай»? – спросила Анжелика. – Он же вообще-то Иннокентий. Можно было бы Кен…
– Кен – слишком по-американски. Он сам выбрал. Кай – из «Снежной королевы» Андерсена. Странник по звездам с берега северного моря, игравший льдинками в вечности, забывший свое прошлое. По-моему, очень романтично…
– Пожалуй, хотя отчетливо попахивает твоей, а не его фантазией. И кому уготована роль Герды?… Расскажи мне о нем. Что с ним было за эти годы? Что он такое теперь?
– Он очень сильный, по-своему умный и совсем не несчастный, – объяснил Олег. – В строгом медицинском смысле называть его нормальным человеком, наверное, нельзя. Речь у него так полностью и не восстановилась. Тут, конечно, очень помешало то, что я его тогда увез из России, и ему пришлось сразу привыкать к испанскому, английскому…
– Ну, это трудно, конечно, но все же – жизнеспособно, – пожала плечами Анжелика. – А вот если бы ты его не увез, здесь его просто убили бы или, в крайнем случае, изувечили…
– Да, разумеется, – кивнул Олег. – Он закончил там специальную школу для глухонемых…
– Почему для глухонемых?! – изумилась Анжелика. – Он же слышит не хуже любой собаки!
– После приезда он, естественно, ничего вокруг не понимал и не почти не мог говорить, даже по-русски. Культурный шок. Я посоветовался по его поводу с тамошними психиатрами, и один из них – темпераментный латинос – дал мне дельный совет: обучить Кешку универсальному языку жестов, как обучают глухонемых детей. Традиции имплантации в общество глухонемых людей есть в каждой стране – сказал он. А потом, мол, поглядим. Я посоветовался с самим Каем и он воспринял эту идею на ура. Говорить жестами ему очень нравилось с самого начала пребывания в городе. Я нашел соответствующую школу в Мехико и устроил его туда. Он обучался великолепно, учителя просто не могли им нахвалиться. А учитывая, что он слышал всех окружающих, а я сначала старался говорить с ним по-английски, чтобы приучить его к международной речи… В общем, года через два-три он уже великолепно понимал испанский, умел на нем читать и писать, и кое-как понимал английскую речь, если говорил не носитель языка. В это же время он закончил школу для глухонемых. Мексика – страна еще более изворотливая, чем Россия. В Университет на исторический факультет Кай поступал как глухонемой. Мы все врали, что он не слышит, но умеет читать по губам. В кабинетах чиновников я в красках рассказывал сериал про его происхождение (Тарзан, льды, волки, Петербург, русская мафия), они качали головами, цокали языками, охали, ахали… В конце концов отыскали какую-то квоту для инвалидов и приняли его на бесплатное место и фактически без экзаменов. Проучиться он сумел только два года, потом – ушел. Не мог высидеть на лекциях, не успевал конспектировать. Не мог прочитать нужное (очень большое) количество исторической литературы. Не мог общаться со сверстниками, жить студенческой жизнью. Я не стал его заставлять. Что поделать, если ему – не дано? Потом он работал со мной в экспедициях. Я его, конечно, кое в чем поднатаскал, но многое в нем было от природы, точнее, от предыдущих этапов биографии. Прекрасный проводник, очень надежный товарищ, очень внимательный археолог-практик, на замечательном уровне – археологическая интуиция, иногда просто пальцем указывает, где нужно копать и – угадывает. У меня у самого такое появилось только лет через пятнадцать после начала работы в раскопе. Плюс, конечно, его прямо-таки невероятное чутье на лес и всяческую опасность. Несколько раз он фактически спасал жизни моих людей. Один раз и меня самого – тоже…
– Замечательно. Стало быть, не зря ты с ним столько возился… У тебя там, в Мексике, есть дети?
– Нет, – ответил Олег. – Только Антонина. И Кай. Но он, скорее, младший товарищ.
– А что же с его памятью?
– Я не считал нужным торопиться. На него и так слишком много всего свалилось за короткий промежуток времени. Шутка ли сказать? Ведь не случайно же он все это забыл – понятно, что мозг защищается. Ну я и боялся, как бы у него мозги не перегрелись. Да и говорить он почти не мог. Хотя еще в Мексике все тот же психиатр, который про глухонемых посоветовал, мне сказал: для того, чтобы была такая жуткая многолетняя реакция с полной амнезией, должно быть что-то еще, кроме перевернувшейся лодки. Слишком уж устойчивая, как выяснилось впоследствии, личность, чтобы мозг так долго прятался от уже известного Каю факта гибели родных. Но я не теребил его.
А потом он наловчился говорить по-английски, я поднакопил денег и в прошлом году мы поехали в Цюрих, к тамошним психоаналитикам. Анализ длился всего три месяца (это очень мало по тамошним меркам). Потом Кай от него отказался. Поскольку платил за все я, да и англоязычный Кай все-таки производит впечатление существа не до конца вменяемого, этот психоаналитик согласился со мной побеседовать. И сказал мне следующее: травма и амнезия Кая связана не с самой перевернувшейся лодкой, а с выбором, который пришлось сделать девятилетнему мальчику. Дело в том, что, когда лодка перевернулась, отца, по-видимому, ударило не то бортом, не то веслом, он сразу потерял сознание и утонул. А Кешка и его мать всплыли и держались на воде. Мать держала на плаву трехлетнюю сестру, которую она не выпустила в момент катастрофы. Кай уже и тогда был не по годам силен и прекрасно плавал. Он мог не только доплыть до берега, но и спасти девочку. Или попытаться спасти мать. А главное – он должен был сделать выбор…
– Боже мой… – прошептала Анджа.
– Вот именно… – откликнулся Олег.
Некоторое время оба молчали.
– И что же произошло дальше? – наконец, спросила женщина. – Он вспомнил?
– Об этом мы можем только догадываться. Погибающая мать, только что потерявшая мужа, скорее всего, повинуясь материнскому инстинкту, умоляла сына спасти дочь. Он… мне даже трудно представить себе…
– Так что же с девочкой?
– Я же сказал: мы можем только догадываться, что он теперь вспомнил и знает. Скорее всего, он вытащил девочку на берег, но не сумел ее выходить. Она, наверное, умерла у него на руках от переохлаждения или еще чего-нибудь в этом роде. Ведь три года – это очень мало. А мать он оставил погибать в волнах…
– Какая трагедия, страшно даже думать об этом. Понятно, почему он столько лет ничего не помнил… Но почему же вы приехали именно теперь?
– Кай попросил. Он ничего не объяснял мне, но я подумал: может быть, теперь, вспомнив, он хочет навестить могилу сестры и хотя бы символически проститься с матерью и отцом? Согласись, это вполне естественное желание…
– Ну конечно! Значит, вы поедете на Белое море?
– Не знаю. Мы еще не обсуждали с Каем наших здешних планов. Знаю только, что мне наверняка придется уехать на несколько дней в Москву. Там 25-27 мая будет конференция по археологии Мезоамерики. У меня доклад.
– Наверное, тебе захочется побольше пообщаться с Антониной…
– Сейчас мне хотелось бы побольше пообщаться с тобой. Но ты явно не горишь желанием… Кстати, этот Антонинин молодой человек… Он кто?
– Он – Виталик, продавец в магазине электроники. Она с ним живет уже несколько лет. Думаю, что вместе они по-своему счастливы.
– Почему-то мне кажется, что скоро этому счастью придет конец.
– Олег! Что за странные намеки?!
– Никаких намеков. Просто, да будет тебе известно, в древнеамериканских культурах очень много времени уделяли предсказаниям. Вот я и нахватался…
– Странно… и неприятно…
– Прости. Скажи, Анджа… А у тебя сейчас кто-нибудь есть?
– Олег, это просто смешно… И какое тебе до этого дело? Я же не спрашиваю тебя, как устроена твоя личная жизнь с привлекательными мексиканками приятной полноты…
– Ты могла бы спросить…
– Не буду. Это глупо. Вспомни, в конце концов, сколько мне лет.
– Я старше тебя на полтора года.
– Но, кажется, гораздо лучше сохранился. Во всех смыслах. Здоровый мексиканский климат…
– Белка, зачем ты хочешь меня обидеть? Неужели ты все еще не простила…
– Не называй меня Белкой. В нашем возрасте это смешно и глупо.
– Хорошо. Тогда скажи мне сразу, – возле носа, рта, на загорелом лбу Олега внезапно обозначились морщины, которые сразу сделали его старше лет на десять. Голос зазвучал резко и властно. – А что не смешно и не глупо? Что еще позволено в нашем возрасте и в нашем положении? Я буду знать и буду поступать в соответствии. В конце концов, я здесь – в квартире, в городе, вообще в стране – в гостях. А ты – хозяйка. Негоже гостю… Но мне хотелось бы сразу знать правила.
– Что б тебе этот вопрос задать лет эдак двадцать пять назад, – усмехнулась Анжелика. – Многое тогда могло бы сложиться по-другому.
– Да! – с вызовом подтвердил Олег. – Могло. Но ты не захотела. Никак не хотела смириться с тем, что другие люди могут быть другими, могут не желать жить по заранее, раз и навсегда установленным и подробно оговоренным правилам.
– Но так же удобнее, – с ноткой растерянности проговорила Анжелика. – Удобнее для всех. Меньше разочарований, обманов, непонимания.
– Видишь ли, милая Анджа, – Олег словно вспомнил о чем-то и голос его слегка смягчился. – Люди все-таки устроены чуть-чуть посложнее, чем правила дорожного движения и инспекция ГАИ, за их соблюдением наблюдающая. Хотя цель, конечно, та же самая – удобнее для всех.
– Возможно. Допустимо. Замечательно, – произнесла Анжелика, внимательно взглянула прямо в глаза Олега и с силой сплела длинные пальцы, словно удерживая себя от какого-то слова или шага. – Я – догматик, ретроград, примитивная натура, которая всю жизнь пытается гармонию алгеброй… и так далее. Готова со всем этим согласиться, тем более, что не один ты мне это говоришь. Все не могут ошибаться, где-то, конечно, они правы. Но ты-то, ты-то сам… Как ты себе все это представлял? Являешься спустя много лет такой загорелый, импозантный, улыбающийся, хвост колечком… дружелюбный, как бродячая дворняжка… и все раскрывается тебе навстречу, одна сплошная радость и счастье? Ты-то ведь (мы уже это допустили) натура не примитивная!
– Нет, – вздохнул Олег. – Имея дело с тобой, ни на что легкое и воздушное я не рассчитывал… Мне жаль только, что ты так настроила Антонину…
– Ерунда! – Анжелика энергически взмахнула рукой. – Никак я ее не настраивала. Наоборот, я была бы счастлива, если бы она воспользовалась твоими предложениями, посмотрела мир, поехала бы куда-нибудь учиться. Она же фактически так и не имеет никакого образования, если не считать этих секретарских курсов. Неужели ты думаешь, что я от этого в восторге?
– То есть, ты хочешь сказать, что она сама, без твоих рекомендаций, отказалась и от моей помощи, и от моего участия в ее судьбе?
– Да разумеется! Я же тебе уже сказала, она сделала это вопреки моим рекомендациям!
– А как же она тебе это объяснила? Должна же была как-то…
– Ссылкой на Туве Янссон.
– ?!
– Это такая скандинавская писательница. Про муми-троллей, помнишь?
– Да. Правда, весьма смутно.
– Ну, если хочешь понять дочь, перечитаешь. Антонина сказала, что для восстановления равновесия среды просто обязана быть хемулем, если уж у нее оба родителя – ярко выраженные Снусмумрики.
– Я вспомнил. Снусмумрик – он всегда уходил. Внезапно, не прощаясь. И сочинял песенки.
– А Хемуль делал зарядку, сидел на диете и собирал гербарий.
– Ну ладно. Я – Снусмумрик, я сбежал, уехал в Мексику. А ты-то почему? Куда ушла ты? Я не понял.
– Я эмигрировала на Землю королевы Мод.
– Что? В каком смысле? Земля королевы Мод?! Это… это что-то в Антарктиде, кажется…
– Именно в Антарктиде, – кивнула Анжелика.
– Я не понял… я не понимаю… Белка! – почти жалобно вскрикнул Олег. – Ты меня запутала. Я – уже почти латиноамериканец. Там все просто и, главное, снаружи. Я отвык от сложностей русской души!
Анжелика тихо, волнующе засмеялась. Как будто бы торжествуя победу. Олег опустил голову и прикрыл глаза большой смуглой кистью, на которой ярко выделялись розовые, чистые ногти.
* * *
– Ну что они там? Рассказывай, Ленка! – велела Света.В просторной комнате явно присутствовало несколько источников света, но ни один из них не был виден. На низком столике со стеклянной крышкой расставлены напитки и всякие, довольно странно скомпонованные между собой закуски: маринованные черемша и чеснок, орехи, засахаренные кусочки манго, папайи и еще чего-то круглого, вполне свежие бананы, виноград, красная и белая рыба, сушки с маком в большой хрустальной вазе.
Света полулежит в низком кресле, похожем на продавленный с одной стороны шарик для пин-понга, держит в одной руке бокал с вином, другой – то и дело тянется попеременно к разным закускам и засовывает себе в рот все подряд, без всякой видимой системы. Лена сидит в таком же кресле с ногами и маленькими глотками цедит ярко-желтый сок из высокого бокала.
– Слушай, Ленка, а почему ты ничего не ешь? – спрашивает Света. – Хочешь какого-нибудь салата? Или я горячее разогрею… Бережешь фигуру?
– Да нет, – отмахивается Лена. – Я все ем, только медленно. Ничего не нужно. Разве что булки принеси пару кусков. Если у тебя есть, конечно. Что за маразм с этими сушками?
– Я вообще-то все ем с булкой или с хлебом. Да еще и чаем сладким запиваю. Диетолог мне сказал: нельзя. Ни хлеб, ни булку – слишком много углеводов. А я без всего есть не могу. Вот – сушки, тоже ведь, по сути, булка. Но во-первых, их есть неудобно и много не съешь, а во-вторых, я их грызть боюсь – протез новый, дорогой, как сволочь, вдруг сломается? А зубных врачей я с детства ненавижу…
Лена от души рассмеялась.
– Ага! Тебе смешно… – огорчилась любительница булки.
– У всех – свои проблемы, – утешила Лена.
– Ага, слыхала! – окрысилась Света. – У кого жемчуг мелкий, у кого – суп жидкий. У меня, конечно, жемчуг. А суп – у кого? Не у тебя же… А, у Любаши с Иркой, наверное. Ты на это намекаешь?
– Светка, остынь и не заводись. У тебя не жемчуг, а невроз. И жрешь ты поэтому без остановки. Тебе бы не у диетолога, а у невропатолога полечиться, – заметила Лена.
– Вот еще, буду я таблетками травиться! – фыркнула Светка. – Лучше уж углеводы жрать… Ну ты вообще будешь рассказывать или как? Если еще нет, так я пойду булку тебе принесу и поставлю рагу в микроволновку…
– Не надо рагу, Светка, и булку тоже не надо. Я вот орешков сейчас… Знаешь, что меня больше всего поразило, в первую минуту просто едва с ног не сшибло? То, как они между собой похожи!
– Кто похож? – не поняла Света. – Олег и Антонина?
– Да нет! Олег и Антонина – что ж тут удивительного? Все-таки отец и дочь. Да и не так уж, кстати, она на него и похожа. Анджа и Олег!
– Как это?
– А вот так! Я и сама ничего не понимаю. Я же прекрасно помню Олега, да вроде он с молодости не так чтобы и сильно изменился. У них с Анджей не было никакого внешнего сходства! Ну, если не считать того несомненного факта, что все русоволосые, сероглазые европеоиды похожи друг на друга больше, чем, к примеру, они же похожи на негров или на китайцев. А теперь – это просто жутко делается. Оба высокие, седые, все черты как будто одним и тем же резцом прорезаны, а в глазах какой-то такой переменчивый, разноцветными искрами блеск… ну вот, как в твоей хрустальной вазе. И еще: даже не глядя друг на друга, они двигаются – почти синхронно. Прямо мистика какая-то! Знаешь, бывает такой феномен – старички-супруги становятся друг на друга похожи ко времени золотой свадьбы, или еще чище – собаки часто похожи на своих хозяев. Но это, в конце концов, понятно и легко объяснимо на вполне материалистической основе. А тут? Они же близко знали друг друга всего около года, никогда не жили вместе, а потом полжизни провели на противоположных сторонах планеты, практически не общаясь между собой. И вот эта странная одинаковость. Они похожи на брата и сестру, давно потерявших друг друга. Ты понимаешь, как это может быть?
– Конечно, понимаю, – с наигранной ленцой, слегка шепеляво от накиданных в рот орешков и засахаренных фруктов, ответила Света. – Странно, что не понимаешь ты. Хотя… прости, это-то как раз понятно. Ты же, Лена, никогда и ничего не ставила на карту страстей, и потому просто не знаешь, как это работает.
Лена ничего не ответила, но как будто бы чуть-чуть побледнела под слоем компакт-пудры.
– Олег и Анджа похожи как два человека, выжившие после одного и того же пожара. Представь: обгоревшие лохмотья, лица в саже, руки в ссадинах. Тут, пожалуй, и негра от китайца не очень-то отличишь… В самом начале судьбы их опалило одним и тем же пламенем, и всю свою дальнейшую жизнь они строили в соответствии с этим. Вовсе неудивительно, что получилось одинаково. А что до половины планеты и половины жизни… Только в юности можно верить, что это – надежное расстояние, и достаточное время, чтобы забыть. Ерунда! Еще фантаст Иван Ефремов писал о том, что в подобных случаях мало и половины Галактики, и сотни тысячелетий…
– Светка, Светка, Светка… – тихо сказала Лена. – Замолчи сейчас… Светка, Светка…
– Что, подруга? В чем дело?
– Я сейчас умру от зависти!
– Да-а? – прищурилась Света. Полная рука замерла на середине пути к тарелке с маринадами, и женщина внезапно сделалась похожей на свою падчерицу, Анастасию Зоннершайн. – Андже завидуешь? А что ж тебе, Леночка, помешало-о то-оже?…
– Молчи, Светка, молчи, прошу тебя…
– Хорошо, молчу. Но ты не расстраивайся. На весах Вечности жизнь человека может оказаться очень большой или очень маленькой. Но никто наверняка не знает, от чего это зависит. Тем более в молодости, когда и приходится выбирать…
– А сейчас, Светка, а сейчас? – с лихорадкой во взоре спросила Лена, судорожно скусывая с губ сверхстойкую помаду. – Сейчас мы, по-твоему, уже ничего выбирать не можем?
– Отчего же нет? Можем, наверное, – Света поерзала, поудобнее проминая крутыми бедрами свое диковинное кресло. – Но – смысл? У тебя, Ленка, хоть дети есть… И у Анджи с Олегом – Антонина.
– При чем тут дети?
– При том. Вообще-то, я так думаю, после климакса женщина должна воспитывать внуков. Если, конечно, обстоятельства сложились благоприятно.
– А у тебя уже был климакс?
– Не знаю, вроде бы еще нет. Для меня, как ты знаешь, это значения не имеет. Детей у меня нет, а Настька с внуками не торопится. Это только Ирке у нас как всегда повезло…
– А что должны делать мужчины?
– Ну, они могут до смерти делать вид, что у них климакса не бывает. Все равно у нас в России мужики долго не живут. Даже до шестидесяти, вроде бы, по статистике не дотягивают. И правильно, между прочим, делают. Вон у моего мужа, Леонида, сейчас как раз психический климакс – так это застрелиться легче, чем так жить.
– Ой ли?
– Конечно, – убежденно сказала Света. – Им воспитание внуков по психологии и естественному ходу вещей не положено, стало быть, согласно Дарвину: надо оставить ученых, ну и прочих стратегов поумнее – в качестве вожаков, а остальные – могут стреляться.