Страница:
Пару суток Алексей просибаритничал, восстанавливая силы и отдыхая. Мирко вырезал ему клюку, с помощью которой гость атамана смог с трудом, но уже самостоятельно передвигаться, и Потемкин спешил воспользоваться предоставленной возможностью. В беседах со стариком и редкими оставшимися в селении мужчинами он старался вникнуть и разобраться в положении вещей в стране, в которой ему придется жить.
Официальный мир, заключенный между Оттоманской империей и Черногорией, не мешал последней давать приют нескольким дюжинам отрядов благородных православных разбойников. Ведь «экспроприация экспроприаторов» считался для местной знати наследственным бизнесом в течении многих веков. Для некоторых селений это был чуть ли не единственный способ зарабатывания денег, существования в условиях каменистой, бедной на урожай земли. Плодовитые на мальчиков, большие черногорские семьи обеспечивали таким образом себе достаток. Это же являлось главной причиной частых карательных экспедиций, которые турки всегда старались провернуть молниеносно, без ввязывания в длительные кампании, способные перемолоть на узких перевалах самые подготовленные армии. Налет – море крови, гора трупов, пепелище… Кровавая вражда между мусульманами и православной горной страной длилась не одно столетие и не собиралась заканчиваться в ближайшее время.
Владыка, то есть глава православной церкви Черногории Петр Первый Негуш был и духовным, и светским лидером маленькой страны. Гордый, иногда спесивый нрав местных мужчин, где каждый выросший выше колесной чеки становился воином и защитником, всегда дарил благодатную почву для всякого рода междоусобиц и заговоров. Одни рода воевали с другими, часто это выливалось в целые сражения, где сербы резали сербов так же, как до этого расправлялись с османами. Естественно, такой порядок вещей горячо поддерживался турками, желавшими направить неуемную жажду действий вечно голодных горцев на уничтожение себе подобных и удержать их от выхода на равнины. Агенты и шпионы успешно справлялись там, где не смогли добиться успеха солдаты. И только авторитет владыки часто удерживал страну на грани полномасштабной гражданской войны.
Постоянное шлифование воинских навыков породило необычную армию, которую можно было бы сравнить с запорожскими казаками. Такие же отличные стрелки, неплохо владеющие холодным оружием, выносливые, быстрые, неприхотливые. Черногорцы были бы идеальными солдатами, если бы не те черты, которые и выделили их среди других балканских народов. Слишком независимые для того, чтобы подчиняться кому-либо, кроме племенных или родовых вождей, владыки и выбранного арамбаши, необученные ведению войны по правилам, нежелающие принимать понятие «запланированные» жертвы, особенно, когда они предполагаются из числа твоих родственников и друзей. Эти бойцы были почти непобедимы в своих землях, удачно жалили врага в набегах, но оказались непригодны для штурмов и войны на открытой местности.
Бедная земля не могла давать сколько-нибудь заметных доходов, так что содержать большую регулярную армию черногорцы не могли. Но это не значит, что у крошечного государства не было профессиональных воинских частей. Перяники, личная армия владыки, прославились четыре года назад, когда несколько сотен гвардейцев, гайдуки и горское ополчение в Крузском ущелье за три дня перебили тридцать тысяч осман. Шесть тысяч сербов против в пять раз более многочисленного противника! Черногорцам тогда досталось пятнадцать знамен, три тысячи пленных солдат, двадцать пять высших офицеров и сам турецкий военачальник, скадарский визирь Махмуд-паша Бушатлия. Тогда Негуш не стал церемониться с захватчиками. Все турки были обезглавлены, головы выставлены в столице Цетине на стенах города и дворца.
С тех пор османы в горы не лезли, ограничиваясь редкими точечными карательными экспедициями.
А триумфатор Петр Первый развернул обширные реформы.
Чтобы организовать и упорядочить хаотичное существование своего шебутного народа, он создал то, что потомки назвали бы «вертикалью власти». Во главе каждой нахие[29] был поставлен сердар, воевода или байрактар. Видные люди из числа отличившихся в последнюю войну, они объединяли в своих руках военную и гражданскую власть. Подчиняясь только владыке и скупщине, совету племен, эти «представители на местах» ослабили влияние потомственной аристократии, кнезов, часто в угоду своим интересам толкавших страну на разные авантюры.
Был утвержден суд, приняты законы-уложения о земле и частной собственности. Наконец, князь-епископ активно продвигал на селе входивший в широкое распространение в Европе корнеплод – картофель.
Все это было ново для людей. И как с любыми нововведениями, у правителя нашлись и сторонники и противники. До открытого выступления дела не доходили, но многие роптали.
Алексей выслушал эту политинформацию из уст старого Мирко. Списанный по выслуге лет гайдук всегда с интересам относился к разного рода новостям и сплетням. Дед считал ниже своего достоинства обсуждать услышанное с остававшимися в селении бабками и очень обрадовался интересу залетного гостя.
Старик и дольше бы потчевал его рассказами о местных авторитетах и байками о делах давно минувших, но в поле зрения неожиданно появились новые персонажи.
С нижнего конца села к ним шел высокий даже по меркам горцев, немолодой, сухощавый мужчина. Пышные усы не вязались с изрытым оспинами лицом аскета. Одетый в темную горскую куртку, темно-синие шаровары и легкие полусапожки, он бы не выделялся среди оставшихся на излечении в деревне гайдуков, если бы не пара отличительных черт: шелковая красная перевязь на кожаном поясе и ярко начищенная серебряная бляха на шляпе. По пятам за необычным гостем следовала четверка небритых горцев с ружьями за плечами и короткими саблями у пояса.
– Ой-ё! – дедок поперхнулся дымом из раскуренной трубки.
Дело шло к вечеру, и они с Алексом вылезли на августовское солнышко погреться перед прохладной ночью в горах.
– Что такое? – шепотом поинтересовался у пожилого сиделки Потемкин.
Старичок явно был не в себе от увиденного.
– Плохо дело…
– Почему?
Дедок выбивал только закуренную трубку. Видно было, что руки его дрожат.
– Это знаешь, кто к нам пожаловал? Это ж кабадах… Глаза и уши владыки, его карающая длань…
Спецслужба! Да уж, даже в таком крошечном государстве без них никуда. Алекс горько усмехнулся.
– Ко мне, что ль?
Дедок прищурился.
– Сиди тихо. Может, пронесет.
Не пронесло. Человек направился прямо к ним. Четверо охранников держались рядом, воинственно щурясь на каждого жителя селения, выползавшего поглазеть на залетных гостей.
– Кто вы? – кабадах не счел нужным представляться или что-то объяснять.
Потемкин с трудом поднялся на ноги. Разговор с представителем власти сидя мог быть расценен как вызов или неуважение.
– Петр Джанкович.
Кабадах удивился:
– Ты родственник арамбаши? Сын?
– Нет. Брат.
Следующее требование только казалось нелогичным.
– Перекрестись!
Алексей медленно, с достоинством перекрестился.
Видимо, что-то не понравилось пришельцу. Глаза его недобро сощурились, фигура напряглась.
– Нынче у нас неспокойно. Много шпионов, лазутчиков, татей разных. На тебя несколько человек указало, что ты в зиндане сидел в Херцег-Нови? – и прибавил, растягивая слова. – И живым вышел…
От прилившей к лицу крови Потемкина зашатало. Чтобы удержаться, он оперся на плечо старика, все также деловито забивающего трубку свежим самосадом.
– У меня это сидение по всему телу расписано… – сквозь зубы выдохнул юноша. – Показать?
Представитель тайной полиции отрицательно покачал головой.
– Не надо… Здесь это ни к чему… – он положил руку на шелковую повязку на поясе. – Собирайся. Поедешь с нами на дознание в Цетин.
Рядом поднялся с лавки Мирко. В руки старика как чертик из табакерки прыгнули два долгоносых пистолета. Видимо, он прятал их под плащом.
В селе оставались на излечении пятеро или шестеро гайдуков. Трое из них, хромая, уже спешили к дому арамбаши. В соседней мазанке открылась дверь. В проеме, опираясь на костыль, привалился к косяку сосед Ненад. Длинная старинная аркебуза в его руках дымила фитилем. Из-за плетня показались вихрастые головы его сыновей. Судя по звукам, они взводили бойки кремневых ружей.
Четверка охранников тут же скинула расслабленный вид. Кто метнулся к плетню, кто присел, выцеливая подходивших защитников. Один прикрыл спину командира.
Только сам кабадах делал вид, что ничего не происходит.
– Именем владыки… – громко добавил он.
Тут же опустились стволы в руках Мирко и Ненада. Подошедшие гайдуки, чертыхаясь сквозь зубы, тоже попрятали оружие. Оказывается, в этих местах утихомирить народ можно было только словом… Если знать нужное.
Потемкин процедил сквозь зубы.
– Я не дойду…
Он стукнул клюкой о землю.
Кабадах склонил голову:
– Это поправимо… В селении есть мул?
Мул был…
7
8
9
Официальный мир, заключенный между Оттоманской империей и Черногорией, не мешал последней давать приют нескольким дюжинам отрядов благородных православных разбойников. Ведь «экспроприация экспроприаторов» считался для местной знати наследственным бизнесом в течении многих веков. Для некоторых селений это был чуть ли не единственный способ зарабатывания денег, существования в условиях каменистой, бедной на урожай земли. Плодовитые на мальчиков, большие черногорские семьи обеспечивали таким образом себе достаток. Это же являлось главной причиной частых карательных экспедиций, которые турки всегда старались провернуть молниеносно, без ввязывания в длительные кампании, способные перемолоть на узких перевалах самые подготовленные армии. Налет – море крови, гора трупов, пепелище… Кровавая вражда между мусульманами и православной горной страной длилась не одно столетие и не собиралась заканчиваться в ближайшее время.
Владыка, то есть глава православной церкви Черногории Петр Первый Негуш был и духовным, и светским лидером маленькой страны. Гордый, иногда спесивый нрав местных мужчин, где каждый выросший выше колесной чеки становился воином и защитником, всегда дарил благодатную почву для всякого рода междоусобиц и заговоров. Одни рода воевали с другими, часто это выливалось в целые сражения, где сербы резали сербов так же, как до этого расправлялись с османами. Естественно, такой порядок вещей горячо поддерживался турками, желавшими направить неуемную жажду действий вечно голодных горцев на уничтожение себе подобных и удержать их от выхода на равнины. Агенты и шпионы успешно справлялись там, где не смогли добиться успеха солдаты. И только авторитет владыки часто удерживал страну на грани полномасштабной гражданской войны.
Постоянное шлифование воинских навыков породило необычную армию, которую можно было бы сравнить с запорожскими казаками. Такие же отличные стрелки, неплохо владеющие холодным оружием, выносливые, быстрые, неприхотливые. Черногорцы были бы идеальными солдатами, если бы не те черты, которые и выделили их среди других балканских народов. Слишком независимые для того, чтобы подчиняться кому-либо, кроме племенных или родовых вождей, владыки и выбранного арамбаши, необученные ведению войны по правилам, нежелающие принимать понятие «запланированные» жертвы, особенно, когда они предполагаются из числа твоих родственников и друзей. Эти бойцы были почти непобедимы в своих землях, удачно жалили врага в набегах, но оказались непригодны для штурмов и войны на открытой местности.
Бедная земля не могла давать сколько-нибудь заметных доходов, так что содержать большую регулярную армию черногорцы не могли. Но это не значит, что у крошечного государства не было профессиональных воинских частей. Перяники, личная армия владыки, прославились четыре года назад, когда несколько сотен гвардейцев, гайдуки и горское ополчение в Крузском ущелье за три дня перебили тридцать тысяч осман. Шесть тысяч сербов против в пять раз более многочисленного противника! Черногорцам тогда досталось пятнадцать знамен, три тысячи пленных солдат, двадцать пять высших офицеров и сам турецкий военачальник, скадарский визирь Махмуд-паша Бушатлия. Тогда Негуш не стал церемониться с захватчиками. Все турки были обезглавлены, головы выставлены в столице Цетине на стенах города и дворца.
С тех пор османы в горы не лезли, ограничиваясь редкими точечными карательными экспедициями.
А триумфатор Петр Первый развернул обширные реформы.
Чтобы организовать и упорядочить хаотичное существование своего шебутного народа, он создал то, что потомки назвали бы «вертикалью власти». Во главе каждой нахие[29] был поставлен сердар, воевода или байрактар. Видные люди из числа отличившихся в последнюю войну, они объединяли в своих руках военную и гражданскую власть. Подчиняясь только владыке и скупщине, совету племен, эти «представители на местах» ослабили влияние потомственной аристократии, кнезов, часто в угоду своим интересам толкавших страну на разные авантюры.
Был утвержден суд, приняты законы-уложения о земле и частной собственности. Наконец, князь-епископ активно продвигал на селе входивший в широкое распространение в Европе корнеплод – картофель.
Все это было ново для людей. И как с любыми нововведениями, у правителя нашлись и сторонники и противники. До открытого выступления дела не доходили, но многие роптали.
Алексей выслушал эту политинформацию из уст старого Мирко. Списанный по выслуге лет гайдук всегда с интересам относился к разного рода новостям и сплетням. Дед считал ниже своего достоинства обсуждать услышанное с остававшимися в селении бабками и очень обрадовался интересу залетного гостя.
Старик и дольше бы потчевал его рассказами о местных авторитетах и байками о делах давно минувших, но в поле зрения неожиданно появились новые персонажи.
С нижнего конца села к ним шел высокий даже по меркам горцев, немолодой, сухощавый мужчина. Пышные усы не вязались с изрытым оспинами лицом аскета. Одетый в темную горскую куртку, темно-синие шаровары и легкие полусапожки, он бы не выделялся среди оставшихся на излечении в деревне гайдуков, если бы не пара отличительных черт: шелковая красная перевязь на кожаном поясе и ярко начищенная серебряная бляха на шляпе. По пятам за необычным гостем следовала четверка небритых горцев с ружьями за плечами и короткими саблями у пояса.
– Ой-ё! – дедок поперхнулся дымом из раскуренной трубки.
Дело шло к вечеру, и они с Алексом вылезли на августовское солнышко погреться перед прохладной ночью в горах.
– Что такое? – шепотом поинтересовался у пожилого сиделки Потемкин.
Старичок явно был не в себе от увиденного.
– Плохо дело…
– Почему?
Дедок выбивал только закуренную трубку. Видно было, что руки его дрожат.
– Это знаешь, кто к нам пожаловал? Это ж кабадах… Глаза и уши владыки, его карающая длань…
Спецслужба! Да уж, даже в таком крошечном государстве без них никуда. Алекс горько усмехнулся.
– Ко мне, что ль?
Дедок прищурился.
– Сиди тихо. Может, пронесет.
Не пронесло. Человек направился прямо к ним. Четверо охранников держались рядом, воинственно щурясь на каждого жителя селения, выползавшего поглазеть на залетных гостей.
– Кто вы? – кабадах не счел нужным представляться или что-то объяснять.
Потемкин с трудом поднялся на ноги. Разговор с представителем власти сидя мог быть расценен как вызов или неуважение.
– Петр Джанкович.
Кабадах удивился:
– Ты родственник арамбаши? Сын?
– Нет. Брат.
Следующее требование только казалось нелогичным.
– Перекрестись!
Алексей медленно, с достоинством перекрестился.
Видимо, что-то не понравилось пришельцу. Глаза его недобро сощурились, фигура напряглась.
– Нынче у нас неспокойно. Много шпионов, лазутчиков, татей разных. На тебя несколько человек указало, что ты в зиндане сидел в Херцег-Нови? – и прибавил, растягивая слова. – И живым вышел…
От прилившей к лицу крови Потемкина зашатало. Чтобы удержаться, он оперся на плечо старика, все также деловито забивающего трубку свежим самосадом.
– У меня это сидение по всему телу расписано… – сквозь зубы выдохнул юноша. – Показать?
Представитель тайной полиции отрицательно покачал головой.
– Не надо… Здесь это ни к чему… – он положил руку на шелковую повязку на поясе. – Собирайся. Поедешь с нами на дознание в Цетин.
Рядом поднялся с лавки Мирко. В руки старика как чертик из табакерки прыгнули два долгоносых пистолета. Видимо, он прятал их под плащом.
В селе оставались на излечении пятеро или шестеро гайдуков. Трое из них, хромая, уже спешили к дому арамбаши. В соседней мазанке открылась дверь. В проеме, опираясь на костыль, привалился к косяку сосед Ненад. Длинная старинная аркебуза в его руках дымила фитилем. Из-за плетня показались вихрастые головы его сыновей. Судя по звукам, они взводили бойки кремневых ружей.
Четверка охранников тут же скинула расслабленный вид. Кто метнулся к плетню, кто присел, выцеливая подходивших защитников. Один прикрыл спину командира.
Только сам кабадах делал вид, что ничего не происходит.
– Именем владыки… – громко добавил он.
Тут же опустились стволы в руках Мирко и Ненада. Подошедшие гайдуки, чертыхаясь сквозь зубы, тоже попрятали оружие. Оказывается, в этих местах утихомирить народ можно было только словом… Если знать нужное.
Потемкин процедил сквозь зубы.
– Я не дойду…
Он стукнул клюкой о землю.
Кабадах склонил голову:
– Это поправимо… В селении есть мул?
Мул был…
7
Поездку Алексей перенес на удивление хорошо.
На то, чтобы добраться до Цетина, им понадобилось всего одни сутки. Выехали из Грабичей утром, еще затемно, днем сделали привал в Негушах, вечером уже вошли в столицу. Кабадах и его охранники в этом пешем переходе, казалось, даже не сбили дыхание. Потемкин всю дорогу мерно покачивался в седле мула, глазел на окрестности и старался выработать тактику поведения при допросах. То, что его везут именно на дознание, кабадах не скрывал.
Цетин не поражал воображение. Все те же сложенные из камней и обмазанные глиной дома, низкие крыши, плетни из лозы, такие же забитые сточные канавы, что и в селах, которые они проезжали по дороге. Разве что в середине городка стояла не маленькая часовенка, а вполне приличная церковь. Напротив высилась твердыня цетинского монастыря. Несколько двухэтажных лабазов немногочисленных купцов, да усадьба владыки с толстыми воротами и высокими стенами – вот и все достопримечательности. Да еще в отличие от сел вокруг города шел земляной вал с невысокой крепостной стеной и несколькими башенками.
– Меня отведут к владыке? – задал вертевшийся на языке вопрос Алексей.
Представитель власти удивленно посмотрел на конвоируемого.
– Почему ж не сразу к Господу Богу? – в его тоне послышался сарказм.
Потемкин замолчал.
Он миновали монастырь, церковь и свернули к неприметному зданию, приткнувшемуся у северной стены усадьбы князя.
Алексу очень не понравилось, что его сразу повели в подвал. Охранники остались снаружи. Внутрь двинулись только они вдвоем с представителем тайной полиции.
Их ждали.
Невысокий полноватый серб в нетипичном для этого места чиновничьем европейском сюртуке вел неспешную беседу с пожилым монахом аскетичного вида.
– Привел?
Кабадах поклонился.
Потемкин без приглашения плюхнулся на свободный табурет. Сил не оставалось.
Монах присел за стол. Чиновник жестом отпустил запыленного конвоира и тоже уселся.
– Ну?
Алекс удивленно уставился на следователя.
Тот замолчал. Пауза затянулась.
Глаза следователя начали медленно складываться в узенькие щелочки.
– Молчим?
Потемкин не выдержал:
– Вы, может быть, представитесь? И спросите по-человечески, без мхатовских пауз и загадочных поз?
Серб слегка смутился такой отповедью, но предложение принял:
– Я – Младен. Младен Жеврич.
Видимо, это имя было известно в народе. По крайней мере, назвавшийся серб рассчитывал, что произведет впечатление.
– Петр Николаевич Джанкович.
Жеврич подвинул свой табурет поближе к Алексу.
– Джанкович… Брат Карабариса… Что же ты, Петр, делал на побережье?
Ответ был очевиден:
– К брату ехал.
Серб ухмыльнулся. Монах неторопливо конспектировал услышанное, поскрипывая обрезком пера.
– Тургер твоего брата не любит. Это – да… Но не настолько, чтобы устраивать охоту по всей бухте.
Жеврич склонился к лицу парня. Пронзительные карие глаза впились с лицо.
– Что ты сделал такого, что турки за тебя полтысячи пиастров обещают? Тургер просит Салы-ага о тысяче солдат для того, чтобы взять тебя. И, скорее всего, он их получит. Вот, что интересно. Так объясни же…
Его прервали. Дверь распахнулась от удара ноги. В комнату ввалился низенький лысоватый крепыш, одетый в типичную для небогатого крестьянина одежду. Картину дополнял линялый пыльный плащ, кнут за поясом и потертый посох в правой руке.
– Заканчивай ломать комедию, Младен. Это – он!
Крепыш жестом приказал монаху покинуть помещение. Священнослужитель послушно сложил перо и вышел. Незнакомец тут же подлетел к слегка ошарашенному Потемкину и рявкнул ему в лицо:
– Как это понимать, сударь?
– Простите?
В глазах вошедшего мелькнуло раздражение, но он сдержался.
– Спрашиваю, как понимать мне ваше поведение, сударь? Исчезли на месяц, документы, багаж, люди – все дьявол знает где! Вас уже списать собрались. Федор Васильевич письмо к матери составлять начал, а вы живой и целый у брата гостите? Если к туркам попали, то какого дьявола никого не послали к Младену, когда освободились? Или забыли своего связного?
Он нервно поигрывал вышитой кисточкой на кнуте. Затем внезапно бросил все, порывисто обнял, приподняв с табурета. Алекс застонал от боли в руке и боку. Крепыш ойкнул, опустил на место, лицо незнакомца перекосила гримаса сочувствия.
– Младен рассказал мне, что вас пытали. Турки в этом сущие варвары. Никаких законов и договоренностей не признают. Сам два раза от них чудом уходил.
Он пододвинул себе табурет и плюхнулся рядом.
– Что ж ты молчишь, Петр Николаевич?
Младен по знаку незнакомца уже доставал из шкафа пузатый кувшин и плетеную корзинку с сыром и хлебом.
Потемкин решился на вопрос:
– Вы кто?
Незнакомец удивленно нахмурился:
– Что? Как это понимать?
– Я… Меня пытали… Били… Я память потерял. Не все, но очень многое не помню.
Крепыш выслушал это с непроницаемой миной. Очевидно, что перед Алексом сидел не тот человек, который способен впечатлиться описанием чужих страданий. Пока Потемкин выкладывал перед слушателями выработанный вариант собственных злоключений, собеседник хладнокровно чистил лук и перебирал куски лепешки. В конце рассказа он выглядел лишь слегка озадаченным.
– Так даже? Дьявол! От этих чертей всего можно ожидать, но пытать союзника?! Азиаты!
Тон сказанного не понравился Алексу. Показалось, что ему не поверили.
– И все же, кто вы?
Крепыш церемонно представился:
– Я – Конрад Белли… мы с вами коллеги, в некотором роде… Где вы и кто вы, объяснять не надо, надеюсь?
– Нет. Тут брат все прояснил.
Белли вернулся к сервировке нехитрого стола. Младен под впечатлением рассказа слишком увлекся слушаньем и предоставил ему право распоряжаться в своем кабинете.
Конрад усмехнулся:
– Уф… Снял с души камень. Младен, выйди на минутку, будь другом.
Когда дверь за сербом закрылась, он стремительно подошел к юноше и негромко спросил:
– А то, что ты сделать должен, помнишь?
Алекс сделал самую наивную рожицу, которую смог:
– Вот этого, хоть убей. Видимо, так старался не проговориться, что сам выжег из памяти.
Белли отстранился. Тонкие губы его растянулись в легкой улыбке, глаза прищурились. Алекс мог бы поклясться, что уже видел эту ухмылочку. Точно! Так же на своих собеседников в фильмах поглядывал Брюс Уиллис. Идиотское наваждение! Потемкин встряхнул головой, отгоняя неуместные ассоциации.
Конрад медленно прошелся по комнате, остановился, опять походил и выдал вердикт на услышанное:
– Возможно. Всяко на земле бывает…
Юноша тут же ухватился за протянутую ниточку:
– А вы, Конрад, меня не просветите?
Шпион снова улыбнулся. На этот раз не так делано, но все равно холодновато.
– Увы, мон шер. Тут я бессилен. Задания у нас разные, еще в Питере полученные. Тебе неизвестно мое, мне – твое. Так безопасней для нас обоих и для дела в целом.
– Да уж…
Алексей нервно забарабанил по столу пальцами. В голове крутились слова совершенно неуместной здесь песенки.
– Да уж… солнышко, солнышко жгучее, колючки, колючки – колючие.
Конрад удивленно наклонил голову, силясь понять, что собеседник имеет в виду, и Алексу пришлось, улыбаясь, объяснять, что это всего лишь засевшая в голове приставучая присказка из старой песенки.
Белли подобрал со стола кусочек сыра, срезал с верха корочку и впился в еду зубами.
– Простите… Я уж подумал… Я ведь сюда добирался с побережья два дня. Устал, как собака… По вашему делу, могу лишь сказать, что вам… тебе надо было добраться до Валево. Везли вы… ты что-то важное… и очень ценное… Но, что именно, не знаю.
Он повернулся к двери.
– Младен!
Алекс схватил собеседника за руку. Говорить он предпочитал без лишний ушей.
– Брат говорит, что у меня должно было быть письмо скупщине. О некоторых гарантиях.
В комнату вошел серб.
На лице Белли не дрогнула ни одна жилочка. Он широко улыбнулся хозяину помещения:
– Младен, дружище! Понимаю, что веду себя бестактно, но что еще остается старому другу? – он подскочил к сербу. – Наш Петя запылился. А чувствует он себя прескверно. С дороги, да и изранен весь… Если это не покажется тебе венцом наглости, организуй, будь другом, ему какой-нибудь тазик для того, чтобы пыль смыть?
Жеврич улыбнулся в ответ, бросил взгляд на смущенного Потемкина, кивнул ему и вышел.
Белли обернулся к товарищу по цеху и медленно, сквозь зубы, выдавил, чеканя слова:
– Никогда… Никогда в слух такое не говорите, когда не уверены в том, что вас могут подслушать! Никогда!
Алекс потупил взгляд.
Конрад схватил со стола кубок с вином, приложился, тут же сплюнул и выругался.
– Кислятина! Как они такое пьют!
Он присел рядом с Алексом и без перехода продолжил:
– А письмо такое вы нести не могли.
– Почему?
Лицо шпиона застыло. Только легкий прищур мог служить показателем хотя бы каких эмоций.
– Потому что такое письмо доставил я.
На то, чтобы добраться до Цетина, им понадобилось всего одни сутки. Выехали из Грабичей утром, еще затемно, днем сделали привал в Негушах, вечером уже вошли в столицу. Кабадах и его охранники в этом пешем переходе, казалось, даже не сбили дыхание. Потемкин всю дорогу мерно покачивался в седле мула, глазел на окрестности и старался выработать тактику поведения при допросах. То, что его везут именно на дознание, кабадах не скрывал.
Цетин не поражал воображение. Все те же сложенные из камней и обмазанные глиной дома, низкие крыши, плетни из лозы, такие же забитые сточные канавы, что и в селах, которые они проезжали по дороге. Разве что в середине городка стояла не маленькая часовенка, а вполне приличная церковь. Напротив высилась твердыня цетинского монастыря. Несколько двухэтажных лабазов немногочисленных купцов, да усадьба владыки с толстыми воротами и высокими стенами – вот и все достопримечательности. Да еще в отличие от сел вокруг города шел земляной вал с невысокой крепостной стеной и несколькими башенками.
– Меня отведут к владыке? – задал вертевшийся на языке вопрос Алексей.
Представитель власти удивленно посмотрел на конвоируемого.
– Почему ж не сразу к Господу Богу? – в его тоне послышался сарказм.
Потемкин замолчал.
Он миновали монастырь, церковь и свернули к неприметному зданию, приткнувшемуся у северной стены усадьбы князя.
Алексу очень не понравилось, что его сразу повели в подвал. Охранники остались снаружи. Внутрь двинулись только они вдвоем с представителем тайной полиции.
Их ждали.
Невысокий полноватый серб в нетипичном для этого места чиновничьем европейском сюртуке вел неспешную беседу с пожилым монахом аскетичного вида.
– Привел?
Кабадах поклонился.
Потемкин без приглашения плюхнулся на свободный табурет. Сил не оставалось.
Монах присел за стол. Чиновник жестом отпустил запыленного конвоира и тоже уселся.
– Ну?
Алекс удивленно уставился на следователя.
Тот замолчал. Пауза затянулась.
Глаза следователя начали медленно складываться в узенькие щелочки.
– Молчим?
Потемкин не выдержал:
– Вы, может быть, представитесь? И спросите по-человечески, без мхатовских пауз и загадочных поз?
Серб слегка смутился такой отповедью, но предложение принял:
– Я – Младен. Младен Жеврич.
Видимо, это имя было известно в народе. По крайней мере, назвавшийся серб рассчитывал, что произведет впечатление.
– Петр Николаевич Джанкович.
Жеврич подвинул свой табурет поближе к Алексу.
– Джанкович… Брат Карабариса… Что же ты, Петр, делал на побережье?
Ответ был очевиден:
– К брату ехал.
Серб ухмыльнулся. Монах неторопливо конспектировал услышанное, поскрипывая обрезком пера.
– Тургер твоего брата не любит. Это – да… Но не настолько, чтобы устраивать охоту по всей бухте.
Жеврич склонился к лицу парня. Пронзительные карие глаза впились с лицо.
– Что ты сделал такого, что турки за тебя полтысячи пиастров обещают? Тургер просит Салы-ага о тысяче солдат для того, чтобы взять тебя. И, скорее всего, он их получит. Вот, что интересно. Так объясни же…
Его прервали. Дверь распахнулась от удара ноги. В комнату ввалился низенький лысоватый крепыш, одетый в типичную для небогатого крестьянина одежду. Картину дополнял линялый пыльный плащ, кнут за поясом и потертый посох в правой руке.
– Заканчивай ломать комедию, Младен. Это – он!
Крепыш жестом приказал монаху покинуть помещение. Священнослужитель послушно сложил перо и вышел. Незнакомец тут же подлетел к слегка ошарашенному Потемкину и рявкнул ему в лицо:
– Как это понимать, сударь?
– Простите?
В глазах вошедшего мелькнуло раздражение, но он сдержался.
– Спрашиваю, как понимать мне ваше поведение, сударь? Исчезли на месяц, документы, багаж, люди – все дьявол знает где! Вас уже списать собрались. Федор Васильевич письмо к матери составлять начал, а вы живой и целый у брата гостите? Если к туркам попали, то какого дьявола никого не послали к Младену, когда освободились? Или забыли своего связного?
Он нервно поигрывал вышитой кисточкой на кнуте. Затем внезапно бросил все, порывисто обнял, приподняв с табурета. Алекс застонал от боли в руке и боку. Крепыш ойкнул, опустил на место, лицо незнакомца перекосила гримаса сочувствия.
– Младен рассказал мне, что вас пытали. Турки в этом сущие варвары. Никаких законов и договоренностей не признают. Сам два раза от них чудом уходил.
Он пододвинул себе табурет и плюхнулся рядом.
– Что ж ты молчишь, Петр Николаевич?
Младен по знаку незнакомца уже доставал из шкафа пузатый кувшин и плетеную корзинку с сыром и хлебом.
Потемкин решился на вопрос:
– Вы кто?
Незнакомец удивленно нахмурился:
– Что? Как это понимать?
– Я… Меня пытали… Били… Я память потерял. Не все, но очень многое не помню.
Крепыш выслушал это с непроницаемой миной. Очевидно, что перед Алексом сидел не тот человек, который способен впечатлиться описанием чужих страданий. Пока Потемкин выкладывал перед слушателями выработанный вариант собственных злоключений, собеседник хладнокровно чистил лук и перебирал куски лепешки. В конце рассказа он выглядел лишь слегка озадаченным.
– Так даже? Дьявол! От этих чертей всего можно ожидать, но пытать союзника?! Азиаты!
Тон сказанного не понравился Алексу. Показалось, что ему не поверили.
– И все же, кто вы?
Крепыш церемонно представился:
– Я – Конрад Белли… мы с вами коллеги, в некотором роде… Где вы и кто вы, объяснять не надо, надеюсь?
– Нет. Тут брат все прояснил.
Белли вернулся к сервировке нехитрого стола. Младен под впечатлением рассказа слишком увлекся слушаньем и предоставил ему право распоряжаться в своем кабинете.
Конрад усмехнулся:
– Уф… Снял с души камень. Младен, выйди на минутку, будь другом.
Когда дверь за сербом закрылась, он стремительно подошел к юноше и негромко спросил:
– А то, что ты сделать должен, помнишь?
Алекс сделал самую наивную рожицу, которую смог:
– Вот этого, хоть убей. Видимо, так старался не проговориться, что сам выжег из памяти.
Белли отстранился. Тонкие губы его растянулись в легкой улыбке, глаза прищурились. Алекс мог бы поклясться, что уже видел эту ухмылочку. Точно! Так же на своих собеседников в фильмах поглядывал Брюс Уиллис. Идиотское наваждение! Потемкин встряхнул головой, отгоняя неуместные ассоциации.
Конрад медленно прошелся по комнате, остановился, опять походил и выдал вердикт на услышанное:
– Возможно. Всяко на земле бывает…
Юноша тут же ухватился за протянутую ниточку:
– А вы, Конрад, меня не просветите?
Шпион снова улыбнулся. На этот раз не так делано, но все равно холодновато.
– Увы, мон шер. Тут я бессилен. Задания у нас разные, еще в Питере полученные. Тебе неизвестно мое, мне – твое. Так безопасней для нас обоих и для дела в целом.
– Да уж…
Алексей нервно забарабанил по столу пальцами. В голове крутились слова совершенно неуместной здесь песенки.
– Да уж… солнышко, солнышко жгучее, колючки, колючки – колючие.
Конрад удивленно наклонил голову, силясь понять, что собеседник имеет в виду, и Алексу пришлось, улыбаясь, объяснять, что это всего лишь засевшая в голове приставучая присказка из старой песенки.
Белли подобрал со стола кусочек сыра, срезал с верха корочку и впился в еду зубами.
– Простите… Я уж подумал… Я ведь сюда добирался с побережья два дня. Устал, как собака… По вашему делу, могу лишь сказать, что вам… тебе надо было добраться до Валево. Везли вы… ты что-то важное… и очень ценное… Но, что именно, не знаю.
Он повернулся к двери.
– Младен!
Алекс схватил собеседника за руку. Говорить он предпочитал без лишний ушей.
– Брат говорит, что у меня должно было быть письмо скупщине. О некоторых гарантиях.
В комнату вошел серб.
На лице Белли не дрогнула ни одна жилочка. Он широко улыбнулся хозяину помещения:
– Младен, дружище! Понимаю, что веду себя бестактно, но что еще остается старому другу? – он подскочил к сербу. – Наш Петя запылился. А чувствует он себя прескверно. С дороги, да и изранен весь… Если это не покажется тебе венцом наглости, организуй, будь другом, ему какой-нибудь тазик для того, чтобы пыль смыть?
Жеврич улыбнулся в ответ, бросил взгляд на смущенного Потемкина, кивнул ему и вышел.
Белли обернулся к товарищу по цеху и медленно, сквозь зубы, выдавил, чеканя слова:
– Никогда… Никогда в слух такое не говорите, когда не уверены в том, что вас могут подслушать! Никогда!
Алекс потупил взгляд.
Конрад схватил со стола кубок с вином, приложился, тут же сплюнул и выругался.
– Кислятина! Как они такое пьют!
Он присел рядом с Алексом и без перехода продолжил:
– А письмо такое вы нести не могли.
– Почему?
Лицо шпиона застыло. Только легкий прищур мог служить показателем хотя бы каких эмоций.
– Потому что такое письмо доставил я.
8
Все-таки это неправильно – пить, когда ты болеешь. И когда тело покрыто ранами, требующими ухода, пить тоже неправильно. Этот простой постулат стал особенно близок Алексу следующим утром.
Вчера Жеврич притянул здоровенную бутыль то ли лозовача, то ли ракии. Пятидесятиградусная огненная самогонка, но зато в плетеной корзинке и из подвала. Они вдарили по полной. Алекс и принял-то немного, но на пустой желудок хватило и малости.
Потемкин приподнялся на локте. Постелили ему в гостевой комнатушке здания тайной канцелярии, урвав немного места у расквартированного тут же Белли.
Черногория, субсидируемая из России, не зря считалась одной из самых верных союзников империи. Жеврич, нынешний глава княжеской разведки и контрразведки, даже находился на жаловании у Коллегии Иностранных дел, обеспечивая работодателей оперативной информацией с побережья и помогая русским агентам при работе в таком опасном регионе.
Болела рука. Видимо, вчера он повредил какой-то из наложенных фиксаторов-лубков, которые превратили его левую ладонь в громоздкую культю.
Алекс начал осматриваться и ойкнул. Напротив его на заправленной кровати сидел полностью одетый в свою крестьянскую одежду Белли. Рядом лежал собранный дорожный мешок.
– Проснулись? Наконец-то.
Конрад протянул ему кубок с разбавленным вином.
Потемкин отхлебнул, сразу стало легче. Белли сразу приступил к делу:
– Я ухожу. Сами понимаете, время сейчас дорого.
Лицо агента российской разведки было сосредоточено.
– Вас не зову. Вижу, что еще долгое время интересы нашей Альма-матер будут для вас явно непосильной ношей.
Он поднялся и оправил куртку.
– Что ж… Считайте себя на временной вакации. Отдыхайте, набирайтесь сил.
Конрад выудил из-за пояса мешочек из телячьей кожи, вынул оттуда деревянную коробочку, раскрыл и протянул Потемкину колоду игральных карт.
– Выбирайте!
Алекс неуверенно потянул одну из карт. С картинки на него нахально пялился тучный увалень с окладистой бородой.
– Однако-с! Король!
Белли разорвал карту пополам и одну из частей протянул собеседнику.
– Это будет условным сигналом… Вижу, вы забыли все, что вам передали в Питере, так что будем обзаводиться новыми паролями, – он подхватил с пола мешок. – Отдыхайте у своего брата. Если что понадобится, не стесняйтесь, дергайте Жеврича.
Конрад положил свой кусочек карты в мешочек на поясе.
– Если же… Вернее, когда к вам подойдет кто-либо со второй половинкой картинки, то тут уж постарайтесь вспомнить, что вы все еще дворянин и русский офицер. И наоборот: если от вас потребуют что-то, напирая на эти священные понятия, спросите у посланника, нет ли у него чего более существенного, чем простые слова.
Он уже двинулся к двери, но, вспомнив, обернулся и тихо добавил:
– Не доверяйте сербу полностью. Будь вы в своей памяти, я бы такое не говорил, но вы… – Белли скривился, как от зубной боли, пожевал губами, подбирая слова. – Вы теперь – не совсем вы, так что… Не доверяйтесь здесь никому. А Жевричу так уж точно. Сейчас Балканы – клубок змей. Здесь все продают и покупают друг друга. А у нашего Младена еще две дочери не выданы замуж, приданное собирает. Так что…
Он резко поклонился и, не оборачиваясь, быстро зашагал к двери, тихо бросив через плечо:
– Прощайте, Петр!
Алекс, промолчавший весь монолог, только удивленно кивнул, сглотнул пересохшим горлом и выдавил:
– Удачи!
Но его никто не услышал. Агент покинул комнату так же стремительно, как до этого раздавал инструкции.
Вчера Жеврич притянул здоровенную бутыль то ли лозовача, то ли ракии. Пятидесятиградусная огненная самогонка, но зато в плетеной корзинке и из подвала. Они вдарили по полной. Алекс и принял-то немного, но на пустой желудок хватило и малости.
Потемкин приподнялся на локте. Постелили ему в гостевой комнатушке здания тайной канцелярии, урвав немного места у расквартированного тут же Белли.
Черногория, субсидируемая из России, не зря считалась одной из самых верных союзников империи. Жеврич, нынешний глава княжеской разведки и контрразведки, даже находился на жаловании у Коллегии Иностранных дел, обеспечивая работодателей оперативной информацией с побережья и помогая русским агентам при работе в таком опасном регионе.
Болела рука. Видимо, вчера он повредил какой-то из наложенных фиксаторов-лубков, которые превратили его левую ладонь в громоздкую культю.
Алекс начал осматриваться и ойкнул. Напротив его на заправленной кровати сидел полностью одетый в свою крестьянскую одежду Белли. Рядом лежал собранный дорожный мешок.
– Проснулись? Наконец-то.
Конрад протянул ему кубок с разбавленным вином.
Потемкин отхлебнул, сразу стало легче. Белли сразу приступил к делу:
– Я ухожу. Сами понимаете, время сейчас дорого.
Лицо агента российской разведки было сосредоточено.
– Вас не зову. Вижу, что еще долгое время интересы нашей Альма-матер будут для вас явно непосильной ношей.
Он поднялся и оправил куртку.
– Что ж… Считайте себя на временной вакации. Отдыхайте, набирайтесь сил.
Конрад выудил из-за пояса мешочек из телячьей кожи, вынул оттуда деревянную коробочку, раскрыл и протянул Потемкину колоду игральных карт.
– Выбирайте!
Алекс неуверенно потянул одну из карт. С картинки на него нахально пялился тучный увалень с окладистой бородой.
– Однако-с! Король!
Белли разорвал карту пополам и одну из частей протянул собеседнику.
– Это будет условным сигналом… Вижу, вы забыли все, что вам передали в Питере, так что будем обзаводиться новыми паролями, – он подхватил с пола мешок. – Отдыхайте у своего брата. Если что понадобится, не стесняйтесь, дергайте Жеврича.
Конрад положил свой кусочек карты в мешочек на поясе.
– Если же… Вернее, когда к вам подойдет кто-либо со второй половинкой картинки, то тут уж постарайтесь вспомнить, что вы все еще дворянин и русский офицер. И наоборот: если от вас потребуют что-то, напирая на эти священные понятия, спросите у посланника, нет ли у него чего более существенного, чем простые слова.
Он уже двинулся к двери, но, вспомнив, обернулся и тихо добавил:
– Не доверяйте сербу полностью. Будь вы в своей памяти, я бы такое не говорил, но вы… – Белли скривился, как от зубной боли, пожевал губами, подбирая слова. – Вы теперь – не совсем вы, так что… Не доверяйтесь здесь никому. А Жевричу так уж точно. Сейчас Балканы – клубок змей. Здесь все продают и покупают друг друга. А у нашего Младена еще две дочери не выданы замуж, приданное собирает. Так что…
Он резко поклонился и, не оборачиваясь, быстро зашагал к двери, тихо бросив через плечо:
– Прощайте, Петр!
Алекс, промолчавший весь монолог, только удивленно кивнул, сглотнул пересохшим горлом и выдавил:
– Удачи!
Но его никто не услышал. Агент покинул комнату так же стремительно, как до этого раздавал инструкции.
9
Жеврич помог с рукой. Он вызвал из города доктора.
Медик долго охал над ранами, тряс свой мешок с инструментами, шипел и переговаривался вполголоса с сербом. Старый венецианец, бежавший с побережья от турецких десантов и побаивавшийся всесильного начальника тайной канцелярии, был опытным пройдохой и желал знать, кто будет платить за дорогостоящее лечение.
Больной вопрос. У Потемкина денег не было.
Младен долго орал на медика. И когда тот уже совсем смирился с тем, что придется работать бесплатно, Жеврич вынул из-за пазухи кошель с деньгами.
– Наш общий друг оставил мне некую сумму на расходы, связанные с делом, – видно было, что необходимость обращаться к фондам выводила прижимистого серба из себя. – Так что этот вопрос мы, я думаю, решим.
Доктор выдохнул, поклонился и исчез. Вернулся он под вечер. Вместе с корзиной баночек, кувшинчиков и мешочков. Кроме длинной устной инструкции на сербском, он вручил Алексу записанную памятку на латыни, которую Потемкин, благодаря заполученным с телом знаниям, также смог разобрать. Правда, в этом случае понимал он через слово, но после разговора с медиком лечение уже не казалось сложным. Это втирать утром и вечером, это пить по ложке, это заваривать и промывать рану. Довольно просто, если не перепутать.
Медик настаивал, чтобы дней через десять он еще раз показался в городе. Лубки врач осмотрел и остался доволен, но заживление таких ран – дело, требующее ухода и внимания со стороны. Так что… Алексей прервал рассуждения доктора о пользе посещения докторов.
Они раскланялись, старик получил свой гонорар и удалился.
Жеврич, расставаясь с деньгами, выглядел настолько потерянным, что Алекс ощутил физическое неудобство. Пора было двигать «домой».
– А что отмечали мы вчера? – задал он вопрос, крутившийся на языке.
– Победу…
Заметив удивленный взгляд собеседника, серб продолжил:
– Ваши в Италии разгромили французов. Суворов сделал настоящее чудо! Как ему такое удается, не понимаю. Жубер убит, его войска бегут, целая куча видных якобинцев попала в плен.[30] Такую викторию дурно было не отметить. Мы и отметили.
Алексей пожал плечами. Возможно, так оно и было.
– Мне кажется, что я вам больше не нужен?
Жеврич улыбнулся широко и почти искренне:
– Да что вы! Можете гостить столько, сколько пожелаете… – он придвинул стул к лежанке. – Но если чувствуете, что готовы вернуться к родному для вас человеку, то я, конечно, задерживать вас не стану. Сеньор Белли требовал, чтобы я разузнал все о пропавшем агенте – я это сделал. Ведь, согласитесь, ваше появление не прошло незамеченным. А уж как Конрад был рад, что вы вывернулись из рук турок!
Серб всплеснул руками и еще раз широко улыбнулся. Потемкин согласно закивал, а сам подумал, что Белли был прав. Делать ему в компании Жеврича нечего.
– Если вы чувствуете себя готовым для дороги, то я скажу Славко, чтобы отвел вас обратно.
Младен явно выглядел довольным.
– Там еще мул был?
Портить отношения с односельчанами из-за животинки, реквизированной для его перевозки, не хотелось.
– Конечно, конечно!
…Выехали в Грабичи они только через день.
Уже на самом подъезде к селению кабадах Славко Лазович и Потемкин столкнулись с двигавшейся им навстречу группой вооруженных людей. Это старший Джанкович, вернувшись с карательного набега, спешил в столицу, чтобы отстоять в суде или отбить с оружием своего сводного брата. Когда дело касалось крови, горцы не считались ни с кем.[31]
Медик долго охал над ранами, тряс свой мешок с инструментами, шипел и переговаривался вполголоса с сербом. Старый венецианец, бежавший с побережья от турецких десантов и побаивавшийся всесильного начальника тайной канцелярии, был опытным пройдохой и желал знать, кто будет платить за дорогостоящее лечение.
Больной вопрос. У Потемкина денег не было.
Младен долго орал на медика. И когда тот уже совсем смирился с тем, что придется работать бесплатно, Жеврич вынул из-за пазухи кошель с деньгами.
– Наш общий друг оставил мне некую сумму на расходы, связанные с делом, – видно было, что необходимость обращаться к фондам выводила прижимистого серба из себя. – Так что этот вопрос мы, я думаю, решим.
Доктор выдохнул, поклонился и исчез. Вернулся он под вечер. Вместе с корзиной баночек, кувшинчиков и мешочков. Кроме длинной устной инструкции на сербском, он вручил Алексу записанную памятку на латыни, которую Потемкин, благодаря заполученным с телом знаниям, также смог разобрать. Правда, в этом случае понимал он через слово, но после разговора с медиком лечение уже не казалось сложным. Это втирать утром и вечером, это пить по ложке, это заваривать и промывать рану. Довольно просто, если не перепутать.
Медик настаивал, чтобы дней через десять он еще раз показался в городе. Лубки врач осмотрел и остался доволен, но заживление таких ран – дело, требующее ухода и внимания со стороны. Так что… Алексей прервал рассуждения доктора о пользе посещения докторов.
Они раскланялись, старик получил свой гонорар и удалился.
Жеврич, расставаясь с деньгами, выглядел настолько потерянным, что Алекс ощутил физическое неудобство. Пора было двигать «домой».
– А что отмечали мы вчера? – задал он вопрос, крутившийся на языке.
– Победу…
Заметив удивленный взгляд собеседника, серб продолжил:
– Ваши в Италии разгромили французов. Суворов сделал настоящее чудо! Как ему такое удается, не понимаю. Жубер убит, его войска бегут, целая куча видных якобинцев попала в плен.[30] Такую викторию дурно было не отметить. Мы и отметили.
Алексей пожал плечами. Возможно, так оно и было.
– Мне кажется, что я вам больше не нужен?
Жеврич улыбнулся широко и почти искренне:
– Да что вы! Можете гостить столько, сколько пожелаете… – он придвинул стул к лежанке. – Но если чувствуете, что готовы вернуться к родному для вас человеку, то я, конечно, задерживать вас не стану. Сеньор Белли требовал, чтобы я разузнал все о пропавшем агенте – я это сделал. Ведь, согласитесь, ваше появление не прошло незамеченным. А уж как Конрад был рад, что вы вывернулись из рук турок!
Серб всплеснул руками и еще раз широко улыбнулся. Потемкин согласно закивал, а сам подумал, что Белли был прав. Делать ему в компании Жеврича нечего.
– Если вы чувствуете себя готовым для дороги, то я скажу Славко, чтобы отвел вас обратно.
Младен явно выглядел довольным.
– Там еще мул был?
Портить отношения с односельчанами из-за животинки, реквизированной для его перевозки, не хотелось.
– Конечно, конечно!
…Выехали в Грабичи они только через день.
Уже на самом подъезде к селению кабадах Славко Лазович и Потемкин столкнулись с двигавшейся им навстречу группой вооруженных людей. Это старший Джанкович, вернувшись с карательного набега, спешил в столицу, чтобы отстоять в суде или отбить с оружием своего сводного брата. Когда дело касалось крови, горцы не считались ни с кем.[31]