Муркок Майкл. Дочь похитительницы снов (Хроники Эльрика из Мельнибонэ - 5, Книга 2)

Муркок Майкл
Дочь похитительницы снов (Хроники Эльрика из Мельнибонэ - 5, Книга 2)

   Майкл МУРКОК
   ХРОНИКИ ЭЛЬРИКА ИЗ МЕЛЬНИБОНЭ V
   ДОЧЬ ПОХИТИТЕЛЬНИЦЫ СНОВ
   КНИГА ВТОРАЯ
   В мир ушли за пределами мира,
   В море за пределами моря.
   Орфей и его братья
   Ищут себе жен среди мертвых.
   Лобковиц. Орфей в Аушвице.
   1949 г.
   Глава 1
   Сны наяву
   В тот самый миг, когда Клостерхейм нажал на спусковой крючок, я осознал во всей полноте, насколько далеко ушел от своего привычного мира; осознал, к собственному великому изумлению, что и вправду оказался во владениях сверхъестественного.
   Пистолет Клостерхейма негромко тявкнул - и заглох; эха не было, звук словно растворился в воздухе. Пуля - я глядел на все это как завороженный вылетела из ствола, а в следующую долю секунды растаяла, будто ее и не было.
   Клостерхейм, на лице которого вдруг возникло выражение покорности судьбе, опустил руку и медленно вложил пистолет в кобуру, после чего многозначительно посмотрел на своего начальника.
   Гейнор выругался.
   - Разрази меня гром, - проворчал он, - мы в Срединном мире!
   Клостерхейм явно понял, о чем это он. И я тоже понял. Подсказала память древняя, загадочная память, унаследованная от моих много повидавших и много знавших предков.
   Окружающий мир, несмотря на всю свою чужеродность, выглядел слишком реальным, слишком вещественным, чтобы счесть его сновидением. А потому происходящему находилось одно-единственное объяснение, уже давно блуждавшее по границе моего сознания. Объяснение настолько же логичное, насколько оно было абсурдным.
   Гейнору не откажешь в сообразительности. Он правильно заключил, что мы очутились в мифическом Mittelmarch, на рубеже между человеческим миром и Волшебной страной. Наши семейные предания гласили, что мои предки изредка навещали это место. Я всегда считал, что Mittelmarch реален не более чем, к примеру, сказки братьев Гримм, но теперь моя уверенность поколебалась. А что, если Гриммы описали в своих сказках увиденное на этом рубеже? Что, если существует и Гадес, и прочие мифологические преисподние? И Мо-Оурия, может статься, была прообразом Альвхейма. Или Тролльхейма? Или тех таинственных пещер, где карлики ковали свои магические клинки?
   Эти мысли нахлынули на меня, пронеслись волной в то мгновение, когда я, широко раскрыв глаза, взирал на происходящее. Казалось, в этих вечных сумерках время приобрело некое, не поддающееся описанию новое качество. Ощущалась инородная текстура, неподвластная повседневному, обиходному восприятию и сопряженная с легкой нестабильностью... Я чувствовал себя так, словно проживал этот миг многократно и с разной скоростью, причем отдельные скорости мог замедлять или убыстрять по своему желанию. Схожее ощущение приходило ко мне в моих недавних снах, но я уже нисколько не сомневался в том, что все творится никак не во сне, а в наиматериальнейшей действительности. Иными словами, я начал воспринимать мультивселенную во всем ее богатейшем многообразии.
   Клостерхейм будто успокоился, как если бы "ориентация на местности" уняла в нем всякую тревогу.
   - Люблю ночь, - проговорил он тихо. - Ночью мне хорошо. И со мной лучше не связываться, - длинный белесый язык облизал тонкие губы.
   Ученый Фи одарил Клостерхейма невеселой улыбкой.
   - Можете попытаться убить меня иначе, но учтите - я сумею защитить себя. Посему советую вам проявить разумность и отказаться от агрессии. Мы и прежде сталкивались с насилием и научились с ним бороться. Позвольте заметить, что мы не испытываем уважения к тем, кто уничтожает жизнь и, упадая в забвение, готов захватить с собой всех вокруг. Мы не препятствуем падению, но твердо убеждены, что это путешествие следует совершать в одиночку.
   Я искоса поглядел на прочих нацистов, прикидывая, понимали они греческий, на котором говорил Фи, или нет? Судя по недоуменным взглядам, ученого понимали Гейнор да Клостерхейм, для остальных его речь была сущей тарабарщиной. Внезапно мое внимание привлекла фигура, притаившаяся позади отряда за высоким сталагмитом, напоминавшим гору поставленных друг на друга тарелок. Лица было не разглядеть из-за вычурного шлема, тело покрывал доспех, лучившийся серебристым сиянием; в темноте словно возник полубог в тускло светящемся облачении... В барочном доспехе сквозило нечто театральное, ненастоящее, придуманное Бакстом для очередной дягилевской экстраваганцы. Ни дать ни взять Оберон, король Волшебной страны. Я хотел было спросить Фроменталя, но тот отмахнулся, не отводя взора от Гейнора.
   Мой кузен успел оправиться от шока и вновь что-то затеял. Вполуха прислушиваясь к словам Ученого Фи, он извлек из ножен на поясе кинжал с инкрустированной рукоятью. Тусклая сталь, слоновая кость; блики призрачного света на лезвии... Мнилось, что кинжал так и норовит пронзить воздух и бросить вызов всему диковинному подземному миру.
   Покачивая кинжал на ладони, Гейнор оглядывал своих людей. Потом опустил оружие, встретился взглядом со мной - "попробуй, отними", ясно читалось на его лице, - а затем позвал на немецком, не поворачивая головы:
   - Лейтенант Лукенбах, идите сюда. На зов откликнулся ражий детина в черной форме СС, явно гордый доверием начальства. Его пальцы чуть ли не сладострастно сомкнулись на рукояти кинжала. Он ждал приказа, как рвущаяся с поводка гончая.
   - Вы тут упоминали об агрессии, - Гейнор выудил сигарету из портсигара. Выражаясь подобным образом, вы совершаете государственное преступление, ибо ставите под сомнение и даже отрицаете власть рейха. Не знаю, понял ты это или еще нет, мой тощенький дружок, но все вы отныне - граждане Великой Германии, а потому должны подчиняться законам фатерлянда, - речь получилась бы пафоснее, выспреннее, не пытайся Гейнор одновременно закурить сигарету. Когда у него снова ничего не вышло, он швырнул наземь и сигарету, и зажигалку. - А ваши законы, как ты сам, должно быть, догадываешься...
   Этот сукин сын строит из себя паяца!
   С восхитившим меня хладнокровием - или это был всего-навсего каприз самодура? - Гейнор жестом велел лейтенанту Лукенбаху идти вперед.
   - Покажите этому типу, на что может сгодиться наша старая добрая рурская сталь.
   Мне стало страшно за Ученого Фи, которому не хватило бы сил, чтобы справиться и с одним нацистом, не говоря уж о целой ораве. Фроменталь тоже казался слегка обеспокоенным, но когда я шагнул было навстречу Лукенбаху, удержал меня взмахом руки. Очевидно, этот жест должен был означать, что Фроменталю не впервой наблюдать подобную сцену.
   Ученый Фи, не меняя позы и не меняясь в лице, бесстрастно наблюдал за приближающимся эсэсовским офицером. Тот подходил все ближе, а ученый продолжал едва слышно бормотать что-то по-гречески: то ли молился за упокой своей души, то ли читал некое охранительное заклинание...
   Взгляд лейтенанта способен был напугать кого угодно. Я столько раз за последние месяцы встречал этот стеклянный взгляд - взгляд садиста, существа, которому позволили удовлетворять свои самые злодейские желания во имя высшей справедливости. Что нацисты привнесли в наш несчастный мир, какое зло они пробудили? Между релятивизмом и обманом не осталось места для человеческой совести. А без совести, подумалось мне, существуют лишь алчность и полное забвение - вечность несформировавшегося Хаоса или мумифицированного Порядка, который подыскал себе замечательный способ выражения в бреднях коммунистов и нацистов; те и другие сводили жизнь к мрачному набору прописных истин, из которых вытекали разве что стерилизация и смерть, а альтернатива, то бишь пресловутый "свободный капитализм", также вела нас к гибели. Жизнь цветет, когда силы находятся в равновесии. Нацистский "порядок" претендовал на установление равновесия; однако подобное "упрощение" многообразного мира знаменовало собой на деле тотальное разрушение. Фундаментальная логика: вызов - ответ, действие - противодействие. И сейчас мне, похоже, предстояло стать свидетелем очередного проявления стихии разрушения.
   Налитые кровью глаза Лукенбаха сулили смерть. Лейтенант вытянул руку с кинжалом и оскалился по-волчьи, глядя на Ученого Фи. Пройти ему оставалось два-три шага.
   Не в силах спокойно смотреть на происходящее, я метну лея навстречу эсэсовцу. Фроменталь пытался меня удержать, но не сумел. Однако добраться до лейтенанта я не смог: передо мной возник призрак в доспехах, столь же вычурных, как и на фигуре, которую я заметил в тенях; только у этого доспех был иссиня-черным. Забрало открыто, лицо - как оно мне знакомо, это лицо! Изможденное, бледное, с пронзительными рубиновыми глазами. Мое собственное лицо. Мой двойник! То самое существо, которое я видел в своих снах, которое являлось мне в концлагере.
   Его появление потрясло меня настолько, что я застыл как вкопанный, и нацист прошагал мимо.
   - Кто ты? - выдавил я.
   Мой двойник что-то ответил - во всяком случае, губы его зашевелились, - но я ничего не услышал. Тогда он отступил в сторону. Я повернулся за ним - и увидел, что он вновь пропал.
   Между тем Лукенбах приблизился к намеченной жертве почти вплотную.
   Ученый Фи неторопливо воздел длинную холеную руку, как бы в предостережение. Лукенбах и не подумал остановиться, будто шел под гипнозом. Пальцы его крепче стиснули рукоять кинжала, он готовился нанести удар.
   На сей раз мы оба - и я, и Фроменталь - рванулись было помешать эсэсовцу, но ученый взмахом руки заставил нас замереть на месте. Когда же Лукенбах приблизился на расстояние удара, Фи вдруг раскрыл рот - широко-широко (человек так не может, словно змея разинула пасть) - и закричал.
   Крик одновременно был ужасен - и мелодичен. Казалось, он извивается под высоким сводом пещеры, среди сталактитов, которые задребезжали в ответви мелко затряслись, угрожая рухнуть нам на головы. Впрочем, откуда-то я знал, что этот крик был "сфокусирован", что ли, и его направление и сила в точности соответствовали необходимому.
   Треньк, треньк... Ледяные кристаллы позвякивали, негромко бормотали. Но ни один не сорвался.
   Крик мнился бесконечным, безгранично протяженным в пространстве и во времени. Под самым сводом пещеры постепенно возник отзвук - ноты словно перетекали одна в другую, и неожиданно рулада оборвалась с резким щелчком.
   От группы сталактитов оторвалось ледяное копье - впечатление было такое, словно это произошло по воле Ученого Фи. Оно устремилось вниз, к ухмыляющемуся лейтенанту Лукенбаху, который, по всей видимости, решил, что его противник кричит от страха.
   Копье зависло в нескольких сантиметрах над головой эсэсовца. Оно как будто и вправду подчинялось воле Фи.
   Крик оборвался. Ученый Фи едва уловимо шевельнул губами. Ледяное копье послушно отклонилось и нацелилось в выбранную точку. Ученый повел ладонью. Копье описало плавную дугу - и элегантно, не подберу иного слова, именно элегантно вонзилось нацисту в самое сердце.
   Лукенбах взвизгнул, по пещере пошло гулять эхо, а лейтенант уже забился в предсмертных конвульсиях.
   Потом замер, вытянулся на каменном полу в луже крови, что натекла из раны; в груди у него торчало ледяное копье. Мы с Фроменталем потрясенно переглянулись: конечно, погибший был нацистом, но такая смерть...
   Гейнор между тем явно пересматривал свою стратегию.
   Вот мой кузен подошел к Лукенбаху, нагнулся и вынул кинжал из крепко сжатого лейтенантского кулака. Поморщился, отступил на шаг-другой и посмотрел мне в глаза.
   - Кузен, я снова тебя недооценил. Когда же, в самом деле, я научусь воспринимать всерьез и тебя, и твоих дружков? Ты уверен, что не хочешь пойти с нами? Или, по крайней мере, отдать мне Равенбранд, чтоб я больше к тебе не приставал?
   Я позволил себе усмехнуться, Фроменталь же громко и сурово произнес:
   - Дружище, в вашем нынешнем положении торговаться не пристало.
   - Положение - штука переменчивая, - Гей-нор по-прежнему не сводил взгляда с меня. - Что скажешь, кузен? Оставайся здесь со своими новыми приятелями, а меч отдай мне. Я заберу его наверх, чтобы сразиться с Хаосом. Договорились?
   - С Хаосом? С самим собой, что ли? - я не удержался от колкости.
   - Хаос - то, с чем я сражался, сражаюсь и буду сражаться, - напыщенно заявил Гейнор. - Потому мне и необходим Черный Меч. Если вернешься со мной, тебя ожидают великие почести; у тебя будет власть, ты сможешь вершить справедливость, по которой истосковался наш мир. Гитлер - всего лишь средство для достижения высшей цели, поверь мне!
   - Гейнор, - проговорил я, - ты предался Зверю. Ты рассуждаешь о Порядке, но каждый твой шаг, каждое действие - служба Хаосу.
   Теперь уже мой кузен расхохотался мне в лицо.
   - Глупец! Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь! Если думаешь, что я служу Хаосу, ты законченный идиот! Я служу Порядку и буду служить ему вечно. Все, что делаю, я делаю ради лучшего, более стабильного, более предсказуемого будущего. Веришь в такое будущее - добро пожаловать в наши ряды, будем сражаться бок о бок. По правде говоря, Ульрик, это ты служишь Хаосу, а никак не я.
   - Где ты научился так ловко играть словами? - тихо спросил я. - Вроде вырос в Миренбурге... Ты ясно показал свою приверженность злу. Кузен, ты эгоист, твоя жестокость очевидна, твоя ложь слишком откровенна, чтобы я мог поверить в искренность твоих нынешний речей. Ты на самом деле желаешь одного сожрать нас всех с потрохами. Твоя любовь к Порядку - не что иное, как присущая безумцам одержимость чистотой и аккуратностью. Это не гармония, Гейнор. Это не Порядок в истинном смысле.
   По лицу Гейнора скользнула тень, словно он внезапно вспомнил о прежних, более приятных временах.
   - Что ж, кузен, тебе виднее...
   - Оставьте их, господин майор, - вклинился в нашу беседу Клостерхейм. Он выглядел обеспокоенным. - Чего зря время тратить? Все равно вы их не переубедите.
   - А вы, герр Клостерхейм, - справился Фроменталь, - вы тоже считаете себя верным рыцарем Порядка?
   Клостерхейм повернулся к французу, оглядел того с головы до ног и холодно усмехнулся.
   - Я служу своему хозяину. И Граалю, хранителем которого мне суждено стать снова. Мы еще встретимся, господа. Как я уже сказал, мне здесь нравится, я не боюсь этого места и рано или поздно завоюю его, - он помолчал с отсутствующим видом. - Как часто я жаждал наступления ночи, как злился, когда приходил день! Восход - мой заклятый враг. Здесь я у себя дома. И вам со мной не справиться.
   Даже Гейнор, казалось, изумился этой тираде.
   - Старомодные у вас взгляды, господин капитан, - заметил я. - Похоже, вы перечитали романтической поэзии.
   Клостерхейм смерил меня свирепым взглядом.
   - Я вообще человек старомодный, граф, жестокий и мстительный, - его голос буквально сочился ядом.
   - Уходите, - вдруг произнес Ученый Фи. - Если выйдете на свет, наши охранники убьют вас.
   - Что? Куда уходить? Какие охранники?
   - В темноту. За пределы света. А охранников у нас много, - Фи повел рукой, и почудилось, будто каменные колонны вокруг шевельнулись и в каждой проступило лицо офф-моо. - Время не властно над нами, принц Гейнор, это вы ему подчиняетесь.
   Да, Гейнор и Клостерхейм нас недооценили. Но мы вряд ли недооценили их. Нам было известно, что Гейнор фон Минкт превратился в красивую и коварную ядовитую змею.
   - Если мы уйдем, то вернемся с армией.
   - Тут погибла не одна армия, - отозвался Ученый Фи. - Кроме того, я не уверен, что вам удастся вернуться в то место, из которого вы ушли, тем паче отыскать выход на поверхность. Нет, вы уйдете во мрак за рекой, а там уж как рассудит судьба - или сумеете выжить, или погибнете. За рекой много таких, как вы. Остатки рассеянных армий, целые племена и народы. Думаю, вы не пропадете среди них, с вашей-то сметкой; наверняка обустроитесь и добьетесь процветания.
   Гейнор явно не поверил услышанному.
   - Племена и народы? - презрительно переспросил он. - Чем они питаются?
   Ученый Фи, уже повернувшийся, чтобы отправиться обратно в университет, ответил с легким раздражением в голосе:
   - Насколько понимаю, в основном они каннибалы.
   Он подождал, пока мы присоединимся к нему, потом посмотрел на нацистов. Те стояли где стояли.
   - Ступайте! - Фи повелительно взмахнул рукой.
   Гейнор, естественно, и не подумал подчиниться. Ученый Фи прошептал нечто неразборчивое. С дюжину ледяных копей обрушились из тьмы и вонзились в почву под ногами у нацистов. Гейнор переглянулся с Клостерхеймом - и дал команду отступить. Отряд медленно скрылся в темноте.
   - Мы вряд ли увидим их снова, - заметил Фи. - Они будут слишком заняты, чтобы нападать на нас - им нужно будет защищать себя.
   Я перехватил взгляд Фроменталя. Подобно мне, француз не разделял убежденности нашего хозяина.
   - Пожалуй, пора отправляться в Мо-Оурию, - сказал Фроменталь. - Надо известить обо всем мудрецов.
   - Верное решение, - одобрил Ученый Фи. - В иных обстоятельствах я бы советовал идти пешком, но сейчас скажу так - возьмите волука. Мы не ведаем, сколь близко сходятся временные потоки, а значит, проявить осторожность не помешает, - чувствовалось, что его забота продиктована не столько тревогой, сколько здравым смыслом.
   Фроменталь задумчиво кивнул.
   - Это будет любопытно.
   - Что такое волук? - спросил я у француза, когда мы расстались с Ученым Фи.
   - Я никогда его не видел, - откликнулся Фроменталь.
   ***
   Он проводил меня до моего "дома". Там меня ждал Равенбранд. Наши хозяева, по-видимому, учитывали все возможности и готовились к худшему.
   Я лег и заснул. Проспал я несколько часов подряд. Сны мои были причудливыми и тревожными. Я видел белого зайца, бегущего по подземелью, скачущего с уступа на уступ, с утеса на утес, мчащегося к башням Мо-Оурии; следом за зайцем громадными скачками неслась иссиня-черная пантера с высунутым алым языком. Еще я видел двух всадников, скачущих навстречу друг другу по покрытому льдом озеру. Первый в серебристых доспехах, ослепительно сверкающих в лучах бледно-голубого солнца; второй, его противник, весь в черном, броня украшена диковинными узорами, шлем изображает дракона, готового рвануться ввысь. У черного рыцаря было мое лицо, лица другого рыцаря я не видел, но почему-то решил, что это Гейнор - возможно, потому, что последняя встреча с кузеном была свежа в памяти. Проснувшись, в полудреме я размышлял о своем двойнике, который явно не желал, чтобы я вмешивался в происходящее и не дал мне защитить офф-моо от нациста. Может, у меня галлюцинации? В конце концов, кроме меня его никто не видит... Если обратиться к врачу, моим сновидениям, наверное, найдется какое-нибудь фрейдистское истолкование. Если же я вижу иную реальность, то как такое вообще возможно? Будем надеяться, что мудрецы Мо-Оурии сумеют - и захотят - утолить мое любопытство. Вот Оуна, к примеру, не отказывалась отвечать на вопросы. А когда прибудем в Мо-Оурию, я попрошу помощи: мне нужно вернуться в Германию, где мои соотечественники сражаются со злом, которое угрожает в ближайшем будущем поглотить всю Европу и даже весь мир.
   Мои размышления прервал голос Фроменталя. Когда француз вошел, я не смог сдержать удивленного возгласа: на бедре у него висел меч, а за спину был закинут лук и колчан со стрелами.
   - Вы ожидаете нападения? - спросил я.
   - Надо быть готовым к неприятностям, друг мой. Впрочем, у меня ощущение, что Ученый Фи не преувеличивал. Вашему кузену и его шайке пока будет не до нас: в темной стране им хватит иных забот.
   - А зачем вы идете в Мо-Оурию? - поинтересовался я.
   - Надо повидать друзей мэтра Ренара, - коротко ответил Фроменталь и перевел разговор на другую тему.
   Я завернул Равенбранд в отрезок ткани и забросил меч себе за спину. Затем собрал немногочисленные пожитки, надел шляпу с пером - применительно к обстановке она смотрелась еще нелепее, чем легионерское кепи Фроменталя, но я к ней привык. Можно было выходить.
   Правда, Фроменталь настоял на завтраке. Мы перекусили достаточно безвкусной похлебкой и отправились в путь. По лабиринту извилистых улиц Фроменталь вывел меня к реке, где под обрывистым берегом была заводь с гаванью. Там нас ожидал Ученый Фи, оживленно беседовавший с несколькими другими офф-моо.
   Мое внимание сразу привлек стоявший у причала "корабль". Сперва я решил, что он живой, но, присмотревшись, понял, что корпус судна вырезан из кристалла, переливавшегося на свету и оттого казавшегося живым. Цвет кристалла менялся от темно-бордового до ярко-красного. Невольно создавалось впечатление, что передо мной - огромный рубин, которому придана форма корабля. Очевидно, это и был волу к, о котором упоминал Фи. Я бы сказал, что волук более всего походил на некоего мифического зверя, извлеченного из бездны, где он давным-давно мумифицировался. Нос напоминал то ли рыбью, то ли драконью морду: широкие ноздри, мощные челюсти, слепые глаза... Чудилось, что корабль глядит на меня. Может, он все-таки живой? В уголке моего сознания брезжило смутное воспоминание...
   На спине волука - буду говорить о корабле, как если бы он и вправду был живым - имелась ровная площадка, что-то вроде громадного седла, способного принять пятнадцать - двадцать пассажиров. С бортов торчали массивные весла. Следом за офф-моо, продолжавшими беседу, мы поднялись по трапу.
   Чудесный корабль поразил меня настолько, что я ощутил потребность поделиться своим чувствами с кем-нибудь - например, с Фроменталем.
   Француза мой восторг позабавил.
   - Офф-моо тут ни при чем, - сказал он. - Природа постаралась, друг мой, наша матушка Природа. Это чудовище извлекли со дна озера и быстро сообразили, что, подправив по мелочи, его вполне можно использовать как плавучее средство. Но на самом деле волуками пользуются нечасто - спускаться по реке на них одно удовольствие, однако против течения приходится идти волоком. Я рассуждаю так: раз нам дали волу к, значит, наши хозяева уверены, что положение серьезное.
   - Они все же боятся нападения Гейнора? Почему? Ведь у них есть все возможности, чтобы защитить себя. Или они умеют заглядывать в будущее?
   - Они видят мириады будущих, друг мой. А это, в общем-то, все равно, что не видеть ни единого. Они доверяют своим чувствам, да и с людьми наподобие Гейнора дело имеют не впервой. Они знают, что ваш кузен глаз не сомкнет, пока не придумает, как отомстить за свое унижение. Офф-моо уцелели до наших дней именно потому, что умеют предугадывать опасности и готовы встретить их во всеоружии. Они не склонны недооценивать гейноров. Насколько мне известно, темная страна издавна зарилась на земли офф-моо. Тамошние племена раздирают внутренние распри, но время от времени вожаки заключают перемирие и соединенными силами нападают на Мо-Оурию. А Гейнору и Клостерхейму достанет хитрости и изворотливости, чтоб объединить все племена темной страны под своим началом. Все темные ненавидят Мо-Оурию, потому что каждый из них был изгнан оттуда за свои грехи.
   - Нас тоже выгонят?
   - Ну что вы! Погодите, пока доберемся до Мо-Оурии, и вы сами все поймете, - Фроменталь хлопнул меня по спине, как бы суля несказанные чудеса впереди.
   Когда мы уселись в неглубокие кресла посреди площадки, к нам приблизился Ученый Фи. Прощание было коротким, но теплым. Фи сказал, что надеется на наше возвращение, и взял с нас обещание подробно рассказать ему обо всем, что случится с нами в пути. Затем он спустился на берег, трап убрали, и офф-моо, в своих конических колпаках и развевающихся хламидах, встали к веслам. Подчиняясь умелому кормчему, корабль плавно вышел из заводи на усеянную звездами гладь реки.
   Нас мгновенно подхватило течение. Рулевому оставалось лишь удерживать корабль на курсе, а гребцы могли отдыхать. Двигались мы с пугающей скоростью, а река то расширялась, то сужалась, как будто проникая все глубже в недра планеты.
   Впрочем, в известном смысле мы были уже не на Земле. Ведь Mittelmarch иная плоскость бытия, здесь действуют законы Волшебной страны.
   Темные воды были изумительно прозрачны, взгляд проникал сквозь их толщу до самого дна, за несчетные годы выровненного течением до идеальной, почти искусственной гладкости. Я бы, признаться, нисколько не удивился, выяснись вдруг, что русло реки - рукотворно. Свет становился все ослепительнее, температура также росла, мы приближались к морю. Для офф-моо это внутреннее море было источником, колыбелью цивилизации, как Нил - для Египта.
   По берегам возвышались камни наипричудливейших очертаний, наполовину скрытые тенями, вода искрилась бликами, и, благодаря непрестанной игре света и тени, чудилось, будто река кишит всевозможными чудовищами. Постепенно я свыкся с фантасмагоричностью быстро меняющегося пейзажа. И тут, разглядывая "рощицу" стройных сталагмитов у кромки воды - этакие заросли местного тростника, - я заметил на берегу движение.
   Животное! И не маленькое. Глаза животного светились в полумраке изумрудно-зеленым. Я повернулся к Фроменталю и спросил, что, по его мнению, это мог быть за зверь. Француз удивился. "В окрестностях университета крупных животных не водится", - сказал он. Я пожал плечами и принялся вновь высматривать моего зверя. Какое-то время спустя он показался на берегу. Вышел на свет.
   Я уже видел этого зверя - в своих сновидениях. Огромная кошка, значительно больше самого крупного тигра; алый язык, оскаленная пасть со множеством острых клыков, два громадных резца... Саблезубая пантера, черная как смоль! Она бежала по берегу, помахивая длинным хвостом, и при желании, казалось, могла легко обогнать корабль.
   Чудовище из моих снов бежит вдоль подземной реки, по которой диковинный корабль несет меня в столицу странного народа офф-моо!
   Фроменталь тоже разглядел пантеру.