Мусаниф Сергей. Хроника Третьего Кризиса

Сергей Мусаниф
Хроника Третьего Кризиса

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Соболевский приходит в себя

   Место действия: Штаб-квартира Гвардии.
   Местонахождение неизвестно.
   Время действия: пятый день Кризиса
 
   Опять больница.
   Опять белые стены и потолок, запахи медикаментов, стерильная атмосфера и жизнерадостное гудение доктора Фельдмана.
   – Вы что-то к нам зачастили, голубчик, – говорит доктор.
   Я слышу его голос, но не вижу его самого. Мое тело где-то далеко, за пеленой серого тумана, а может быть, у меня и вовсе нет тела. Каким образом до меня вообще доносится голос доктора и откуда я могу знать, что это доктор?
   Я пытаюсь пошевелить губами и сказать что-нибудь колкое в ответ, но не помню, как это делается; Я вообще практически ничего не помню. Как я назвал этого доктора? И почему? Кто я сам и почему считаю привычным пребывание в больнице? И что это за больница?
   У меня нет ответов на собственные вопросы.
   Мое сознание воспаряет к облакам, играет в воздушных потоках, то поднимаясь вверх, то стремительно пикируя вниз. Я птица и наслаждаюсь своим полетом. Светит яркое солнце, небеса голубы, облака белоснежны, слабый ветерок играет с моими крыльями, когда я набираю высоту. Складывая их, я камнем падаю вниз, в облака, а потом снова взмываю над ними, рассматривая каждое в отдельности. Вот это облако похоже на девушку с длинными волосами и испугом в глазах; я знал ее когда-то, но очень недолго. Вот это похоже на молодого парня в странном облачении, а следующее смахивает на кого-то по имени Джек, кого я знаю очень давно, точнее, должен бы знать… Следом еще одно – огромное, похожее на потрепанный в боях корабль, с язвами ожогов и ранами от разрывов торпед на бортах… Почему мне кажется, что я должен все это помнить? К чему вообще все это? Разве мало просто парить в небесах и получать удовольствие от полета?
   А та серая туча, наползающая с горизонта, грохочущая громом и изрыгающая молнии из своего огромного брюха, постоянно меняющая очертания, вселяет в меня тревогу. Она похожа на Магистра.
   Я снова камнем падаю вниз, но на этот раз не успеваю расправить крылья и разбиваюсь о стальную поверхность.
   Другой сон.
   Я продираюсь сквозь серую мглу, пытаясь кого-то отыскать. Серый цвет преследует меня, серый туман, серое небо, серое болото под ногами и серый лес где-то впереди, Ноги по колено вязнут в грязи. Кажется, что окружающий меня туман материален и старается не допустить меня к цели, а я даже не знаю, что у меня за цель. Я должен кого-то найти. Но не представляю кого и понятия не имею, что будет дальше. Что мне с ним делать? Сыграть партию в «осаду»? Оказать ему помощь? Вывести на свет? Но я даже не знаю, где свет в этом абсолютно сером мире.
   Или я должен его убить?
   Умею ли я убивать? О да! В каком-то смысле умение убивать является частью моей работы, хотя я не могу сказать, что это за работа. Но что убивать я умею, это я помню прекрасно. Я владею огнестрельным оружием, холодным оружием, могу убивать и голыми руками.
   С очередным шагом я проваливаюсь в трясину по пояс. С трудом, цепляясь за хлипкую ненадежную почву, я пытаюсь выбраться из трясины, но земля крошится у меня под пальцами, и я увязаю все глубже. Болото засасывает меня. Я должен пойти на отчаянный ход, сделать что-то решительное, но не представляю что.
   Когда разгадка начинает брезжить в моей голове, окружающая мгла вдруг приобретает форму и материальность и сгущается. У нее вырастают сотни щупалец, каждое из них оканчивается лезвием, и все они тянутся ко мне, стремясь уничтожить.
   Я вытаскиваю из ножен свой верный двуручный меч и обрубаю тянущиеся ко мне отростки. Они просто ползут вперед, со всех сторон, стремясь соединиться в точке, центром которой я являюсь, и не имеют ни малейшего понятия об искусстве фехтования. Мне не стоило бы большого труда разделаться с ними, если бы я не увяз в болоте уже по грудь.
   Еще миг, и одно из щупалец касается моего лица. Я кричу, и трясина смыкается над моей головой, заливая рот вонючей жижей и обрывая мой вопль.
   И я просыпаюсь.
   Я лежу на обычной больничной койке, ко мне подсоединены какие-то медицинские агрегаты, назначение большей части которых для меня непонятно. Неужели дела настолько плохи? Рядом – симпатичная девушка в белом халате медсестры. У нее длинные белые волосы и значок с именем на лацкане. Мария.
   – Вы кричали во сне, – сказала она.
   – Что именно?
   – Порядочные девушки не употребляют подобных выражений.
   Мне трудно об этом судить, но, по-моему, я покраснел. Меня, несомненно, мучили кошмары, хотя я о них ничего не помнил. Неудивительно, если учесть, свидетелем каких событий мне довелось стать в последнее время.
   – Ругался, как морячок, верно?
   – Ага, и все время упоминали какого-то ученого. Бакалавра…
   – Должно быть, Магистра, – сказал я.
   – Точно, Магистра. Что он вам сделал?
   – Лично мне? Ничего, – ответил я. – Вопрос в том, что я собираюсь сделать с ним.
   – Что бы то ни было, в ближайшее время вам ничего делать не придется.
   – Это еще почему?
   – Вам все причины перечислить?
   – И по возможности в доступных мне терминах.
   – Извольте, – согласилась она и принялась за перечисление, загибая пальцы. – Сильное сотрясение мозга – это раз. Чрезмерная доза жесткого излучения, проникшего через повреждения в скафандре, – это два. Смещенные диски позвоночника с последующим нарушением опорно-двигательных функций – это три. Ожоги второй степени – это четыре. Пять раздробленных ребер с одной стороны и три треснувших с другой – это пять и шесть. Правая нога сломана в двух местах – это семь. Проникающее осколочное ранение живота – восемь. По-моему, более чем достаточно для одного человека.
   – Но я ничего не чувствую.
   – Почувствуете, – заверила она. – Как только закончится действие болеутоляющего лекарства.
   – И когда я смогу встать?
   – Встать? – Ее прекрасные серые глаза изумленно округлились. – Вы что, не слышали, что я вам сейчас говорила? Вам сильно повезло, что вы вообще живы, солдат. Я не доктор, но твердо могу сказать, что вы этой палаты не покинете еще на протяжении нескольких недель.
   – Ну, это мы еще посмотрим, – сказал я. – Кстати, что с девушкой?
   – С которой именно девушкой, солдат?
   – Не валяйте дурака. То есть дурочку. В общем, не надо никого валять. Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю.
   – А, наверное, вы имеете в виду принцессу Камиллу? У нее сильные ожоги почти на восьмидесяти процентах кожного покрова, но на этом и все. Пару дней пролежит в госпитале, потом оклемается. Ее скоро отправят к венценосному папочке, телепортом прямо на Тагобар. Каково, а?
   Я попытался пошевелить рукой. Она слушалась меня с большим трудом, реакции запаздывали на пару секунд. О немедленной выписке, пожалуй, действительно не могло идти и речи.
   – И сколько я уже здесь валяюсь?
   – О, немного, – короткий взгляд на хронометр. – Двенадцать с половиной часов. В вашей медицинской карте написано, что вы быстро приходите в себя.
   – А там не написано, что голова у меня чугунная?
   Она хихикнула, словно я угадал. Впрочем, с Фельдмана станется написать и что-нибудь похлеще.
   Удостоверившись, что с принцессой все в порядке и задание можно считать более-менее выполненным, я вспомнил и о других своих делах.
   – Визиты ко мне разрешены?
   – При условии, что найдутся люди, желающие вас видеть.
   – Тогда найдите мне Джека Моргана из аналитической группы и попросите немедленно ко мне прийти.
   – Я медсестра, а не ваша секретарша.
   – Ну, пожалуйста, сделайте мне одолжение, Мария. А в качестве ответной услуги я угощу вас ужином, когда выпишусь.
   – Так и быть. – Она улыбнулась, продемонстрировав или щедрый природный дар, или классную работу гвардейских стоматологов. Или и то и другое сразу.
   Джек заставил себя ждать.
   Моим первым посетителем, если не считать медсестер и доктора, периодически заходивших для смены питательных и лечебных растворов в опутывающей меня паутине капельниц и списывания показаний всяческих медицинских приборов, стала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы. И это меня несказанно удивило. Вроде бы не должна она питать ко мне особо нежных чувств.
   С другой стороны, медперсонал отказывался отвечать на любые мои вопросы, не касающиеся диагноза. Посему поболтать с журналисткой было совсем не лишне.
   Диана напялила рабочий комбинезон гвардейца и притащила в палату горшок с моим любимым кактусом.
   – Извините, других цветов не нашла. Но я решила, что вам будет приятно увидеть своего любимца.
   Черт побери, мне действительно было приятно. Не становлюсь ли я сентиментальным на старости лет?
   – А я-то, дурак, считал, что это мужчины должны дарить женщинам цветы.
   – Вы окончательно отстали от жизни, – сказала она.
   – Может быть, – согласился я. – Как продвигается ваша работа?
   – Вы имеете в виду, когда никто не ставит палки в колеса? Неплохо продвигается. С головой зарылась в ваши архивы. Правда, там очень много белых пятен.
   – Это не белые пятна, а черные дыры, – сказал я. – Просто у вас не полный допуск.
   – На данный момент это неважно. Я собираюсь накатать статью строк этак сотен на шесть, посвященную мужественному герою, жертвующему собой во имя спасения прекраснейшей из принцесс. А также во имя торговых интересов Лиги.
   – Если это название, то оно излишне длинно, – сказал я. – И цинично.
   – Вы действительно проявили себя героем. (Я поморщился.) Но как вы думаете, будь ее высочество не с Тагобара, стал бы Авалон оплачивать рейд?
   – Я думаю, что вы слишком много знаете.
   – Это общедоступная информация, – сказала она. – О триумфе Гвардии раструбили все средства массовой информации. Моссад попал в неудобное положение во всей Лиге. Может быть, даже и на Израиле.
   – Моссаду просто не повезло. Корабль погиб?
   – Минут через восемь после вашего возвращения. Ничего не скажешь, вовремя мы с принцессой унесли ноги.
   Точнее, вовремя нас с него унесли вместе с нашими ногами.
   – Восемьдесят шесть погибших, – продолжила рассказ Диана. Она говорила с холодным цинизмом профессионального журналиста и не понимала, что проворачивает нож в моей ране. – Могу ли я рассчитывать на интервью с единственным выжившим участником событий?
   – Принцесса тоже выжила, – напомнил я.
   – Она не тянет на участника. – отмахнулась Диана. – Я с ней уже кратко побеседовала, и ничего интересного она сообщить не смогла. Благодарит Лигу, правительство Авалона и Гвардию. В частности, вас за проявленное мужество и героизм. Стандартный дипломатический треп. Я с ней говорила больше часа, так она просто ничего не видела. Был бой, корабль трясло, она сидела в каюте, потом вошел какой-то парень, она испугалась, подумала, что пират, потом был взрыв, и все. Больше она ничего не помнит. С таким же успехом можно было разговаривать со стоявшим в каюте креслом.
   – Хладнокровная девица, – сказал я.
   – Ее положение обязывает. Так что насчет интервью?
   – Боюсь, тоже ничего интересного вам не скажу. Проник на корабль, все меня пинали, случайно наткнулся на принцессу, напугал ее, потом был взрыв, и больше я ничего не помню.
   – Ваша скромность переходит все разумные границы, сержант.
   – А если это не скромность?
   – А что тогда?
   – Действительность, – сказал я.
   – Никогда не поверю, – заявила она. – Где рассказ о рукопашных схватках с пиратами, о многочисленных перестрелках в темных закутках подбитого корабля, где ваш поединок с вожаком пиратов, в котором вы, один на один, отрубили ему обе руки и голову? Где подвиги? Вы, в конце концов, не кого-нибудь спасали, а самую натуральную принцессу.
   – Раз вы так хорошо все представляете, – сказал я, – напишите репортаж сами. А я с удовольствием со всем соглашусь. После спасения домашних собачек мне уже ничего не страшно.
   – Ха, – сказала она. Наверное, представила себе готовый материал, под которым я был согласен подписаться. – Кстати, я вижу, что у вас вошло в привычку возвращаться с каждого задания в искалеченном виде.
   – Не может такого быть.
   – Ага. Видели бы вы себя на Колумбии. «Извините, что заставил вас ждать», – а сам еле стоит на ногах, весь в крови, а на пол падают осколки зубов.
   – Тогда извините еще раз.
   – За что?
   – За неприятное зрелище, – сказал я.
   – Может быть, и извиню, – сказала она. – Но при одном условии. После всех тех состояний, в которых я вас видела, нам просто необходимо перейти на «ты».
   – Заметано, Ди.
   – Хорошо, Макс. Хочешь чего-нибудь?
   – Не напрашивайся на сомнительные комплименты.
   – Чего-нибудь, а не кого-нибудь, я сказала.
   – Сейчас это одно и то же. Подкинь-ка лучше сигаретку.
   – Если ты вдруг этого не заметил, то мы в больнице.
   – Плевать.
   – Как скажешь. – Она вытащила свой портсигар из одного из многочисленных карманов комбинезона. Прикурила сигарету и сунула мне в зубы. Я затянулся.
   Крупная ошибка. Никотин несовместим с медикаментами – сразу же закружилась голова, подкатили дурнота и слабость, и сигарета выпала из моих губ.
   – Ну вот, – укоризненно сказала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы, быстро подхватывая сигарету и энергично туша ее о пол и разгоняя руками дым.
   Слишком хорошая реакция для обычной журналистки.
   А может, у меня действительно паранойя.
   После новостей о Магистре и возникновения теории о том, что Гриссом – гвардеец, начинаешь подозревать каждого, а, старичок? Нелегко тебе придется жить в подобной атмосфере.
   Иди в баню, ответила мне вторая половина, худшая, но, бесспорно, более умная. Даже у параноиков бывают враги.
   Как знать, был ответ.
   Мы еще немного поговорили с Ди о всяких пустяках. Я рассказал про обещание Полковника показать ей спасательную операцию и познакомить с птаврами, она поделилась историями из своей профессиональной карьеры. Обычный дружеский и ничего не значащий треп двух приятелей, но я никак не мог сосредоточиться на обсуждаемых темах. Меня одолевали другие, совсем не веселые мысли.
   Когда она ушла, сославшись на чрезмерную загруженность и дефицит времени, я вздохнул с облегчением.
   Следующим в череде посетителей нарисовался лейтенант Стеклов. Его смена, впрочем, как и моя тоже, закончилась совсем недавно, и он выглядел усталым. В последние дни такой вид – скорее правило, чем исключение из оного.
   – Хорошо сработано, сержант, – сказал он без особого энтузиазма. – Как сам?
   – Лучше, чем это выглядит со стороны. Он хмыкнул.
   – Принцесса в безопасности. Ее уже отправили на Тагобар для лечения и курса психологической реабилитации.
   Я сильно сомневался, что она в подобной реабилитации нуждается. Но царственные особы есть царственные особы, особенно женского пола. По правилам, принятым в светском обществе, насколько я их понимаю, принцессе сейчас положено валяться в глубоком обмороке и впадать в него каждый раз, как кто-то будет упоминать о произошедшем.
   – В следующий раз будет осторожнее выбирать корабли, – сказал я.
   – Я рекомендовал представить тебя к ордену Доблести. Не сомневаюсь, Совет быстро утвердит решение.
   Еще бы, учитывая, сколько денег я им сэкономил. Но сам я себя достойным награды не чувствовал, о чем немедленно и сообщил.
   – Не нам решать, – ответил он. – Я могу для тебя еще что-нибудь сделать?
   – В следующий раз пошли кого-нибудь другого.
   – Ты все сделал правильно, – сказал он.
   Я слышал, что раньше каждый гвардеец имел своего личного психоаналитика, в обязанности которого входило убеждение того самого гвардейца в правильности принятых им решений. Не знаю, почему от подобной практики отказались сейчас. То ли решили, что парни стали крепче психически, то ли – что мир целиком сошел с ума и поэтому не стоит никого лечить, то ли, что более вероятно, просто денег не хватает.
   – Черта с два, правильно! Там был кошмар.
   – Это часть нашей работы, – выдал он нетипичную для гвардейца сентенцию, явно озабоченный чем-то другим, что со мной обсуждать не хотел.
   – Что еще стряслось?
   – В коридоре своей очереди дожидается твой приятель, – увернулся он от ответа. – Так что не буду задерживать. Поправляйся.
   – Обязательно, сэр.
   Стеклов ушел таким же угрюмым, как и пришел. Похоже, никому из нас не весело в эти дни.
   Его место сразу же занял мой дружок из аналитической группы.
   – Мне импонирует твой стиль жизни, – заявил Морган прямо с порога. – С задания – в больницу; вылечился, отдохнул, вышел на задание – и в больницу. Романтика, черт бы ее драл.
   – Для кого романтика, а для кого – обыденность.
   Джек так и не побрился со времени нашего последнего разговора. Борода как таковая у него не росла, и щетина клочьями торчала по всему лицу. Вкупе с красными глазами и сутулостью от долгого сидения за компьютером картину это представляло отталкивающую. Ну да мне с ним не целоваться.
   – Извини, – сказал он. – Я не слишком пристально следил за происходящим, слышал о твоей вылазке только в общих чертах. Что там стряслось внутри?
   – Как приятно, когда твоим друзьям есть до тебя дело, – произнес я в сторону.
   – Я жеизвинился, – напомнил он. – Могу еще разок, если тебе легче станет.
   – Ладно, не стоит.
   Я излишне придираюсь.
   Аналитики группы Моргана и так должны быть загружены сверх всякой меры, пытаясь вычислить Магистра.
   Я вкратце обрисовал Джеку ситуацию.
   Сдается, он слышал вещи и покруче, но все-таки пару раз понимающе кивал и выдавал какие-то хриплые вздохи, которые я трактовал как изъявления сочувствия.
   – И почему ты все время умудряешься попадать в переплеты? – сказал он, когда я закончил повествование. – Говоришь, скафандр не защитил тебя от прямого попадания ракеты?
   – Нельзя сказать, чтобы совсем не защитил, но, честно говоря, я ожидал большего. Впрочем, костюм получил повреждения раньше.
   – Я свяжусь с технарями, пусть покумекают. В принципе наш боевой костюм должен выдерживать десять прямых попаданий подряд без малейшего вреда для человека, который его носит.
   – Кумулятивная торпеда, – сказал я. – Метрах в сорока от меня. Она пробила абордажную воронку, и ударная волна разошлась в стороны.
   – Так и должно было быть. Если бы взрыв не был рассеян, он бы просто расколол корабль надвое, и десантироваться было бы уже некуда.
   – Какого черта они вообще высадили десант за десять минут до уничтожения корабля? Существовали и другие способы получения груза.
   – Я полагаю, они были вынуждены использовать все варианты из-за недостатка времени. Космофлот висел у них на хвосте.
   – Мне говорили, что подмога придет не раньше, чем через пару часов.
   – Флот снял со стапелей недостроенный линкор. Ходовые системы и вооружение уже были установлены, так что они прибыли на место через пятнадцать минут после гибели торговца и расплатились с пиратами сполна.
   – Это утешает, но не слишком, – сказал я. – А ты для человека, недостаточно осведомленного, знаешь подозрительно много подробностей.
   – Я не в курсе, как оно было непосредственно на борту, – сказал Джек. – А информацию из открытого космоса мы получали всего лишь с двухминутным запаздыванием.
   – Ясно. Космический бой – вот что интересно. А судьба одного опера на вражеской территории уже никого не беспокоит.
   – У нас полная запарка, Макс. История с Магистром, и так далее. В общем, дел хватает.
   Я кивнул.
   Операция по спасению проводилась настолько быстро, что в аналитиках вообще не было необходимости, они бы просто не успевали передавать данные в зал. Удивительно, что Джек вообще что-то об этом слышал.
   Пару минут мы молчали, думая о своем. Но оба понимали, что разговор еще не закончен. Дружба, сказал кто-то, это когда двое могут просто молчать вдвоем. Или это было сказано про любовь?
   – Ладно, – сказал Джек после паузы, ставя точку в предыдущей беседе и начиная следующий этап. – Выкладывай все.
   – Ты о чем?
   – Не строй из себя идиота, – сказал он. – И не делай такового из своего друга. Я же вижу, что тебя что-то терзает.
   – Ничего-то от тебя не скроешь.
   – Чувствую, что вопросов много, – сказал Джек. – Начинай.
   – Отлично, – сказал я. – Начинаю. Откуда тот злополучный пират, который чуть не отправил меня к первому Полковнику, достал генератор Д-поля? И «осу»? Я всегда считал их нашими фирменными примочками.
   – ВКС используют «осы» уже более десяти лет, так что… Были бы деньги, купить их можно где угодно.
   – А генератор?
   – Ходят упорные слухи, что флотские эксперты разработали основную концепцию полтора года назад. За это время генераторы уже вполне могли поставить на вооружение, а это равнозначно выставлению приборов в широкую продажу.
   Что и говорить, постоянные утечки технологии ВКС стали притчей во языцех.
   – Только ты мне все время врешь, – сказал Джек. – Тебя ведь совсем не это волнует, сержант.
   Я мог бы ему солгать, конечно. Мог бы притвориться, что ничего не произошло. Но у меня нет дурной привычки лгать своим друзьям, и я не собирался ею обзаводиться.
   Я могу сколько угодно сплетничать с Ди и строить из себя героя со Стекловым, зашедшими с визитами вежливости, но с настоящими друзьями нужна полная откровенность. Иначе зачем друзья?
   – Тут ты меня подловил.
   – И что тебя волнует на самом деле?
   – Все. Меня волнует абсолютно все. Вся эта операция – сплошная ошибка.
   Он подобрался, словно перед броском.
   – Поясни.
   – Нечего пояснять, – сказал я. – Мы спасли одного человека и спокойно позволили еще восьмидесяти шести погибнуть в огне.
   – Мы действовали в рамках Устава и существующего соглашения с ВКС.
   – К черту Устав! – сказал я. – И к черту ВКС!
   – У тебя сегодня опасные настроения, друг мой, – заметил он.
   – Может быть, – согласился я. – Но тебя там не было, и ты не можешь рассуждать об этом. Две банальные космические мины, и от пиратов и пыли бы не осталось.
   – Пиратами занимается Флот, – сказал Джек.
   – В данном случае Флот не имел технической возможности контролировать ситуацию, а мы ее имели. Флот не мог прибыть вовремя, а мы могли. И не говори, что у нас нет шансов справиться с двумя космическими кораблями! Мы разрушали и планеты!
   – И чем все кончилось? – резонно спросил он. – К тому же ты говоришь о технических возможностях, а мы ограничены юридическими.
   – А если наплевать?
   – Мы не могли уничтожить пиратов, потому что пиратами занимается Флот, – сказал Джек. – И мы не могли вывести людей с корабля, потому что Израиль отказался от сотрудничества. А мы не навязываем своих услуг.
   – Услуг? – уточнил я. – Ты так говоришь, как будто мы пылесосами торгуем! Речь идет о жизнях! Если бы мы уничтожили пиратов, Израиль был бы поставлен перед фактом, и правительству ничего бы не осталось, как оценить нашу эффективность и заставить Моссад пересмотреть свои взгляды!
   – Несанкционированное уничтожение чужих кораблей адекватно началу военных действий.
   – Военных действий против пиратов? А разве там уже не было войны?
   – Там была локальная стычка между тремя кораблями.
   – В которой полег взвод десантников ВКС только для того, чтобы защитить эту девку! Весь экипаж корабля, включая торговцев! А знаешь, что еще, Джек? Там была горничная! Горничная, понимаешь? Высокопоставленные дамы даже в путешествиях не одеваются сами, не раздеваются сами, не заваривают себе чай и не моют посуду! Им это не положено, Джек! Но никто из нас об этом не подумал! Никто! Молоденькая девушка, не старше самой принцессы, ей тоже хотелось жить, но я размазал ее по стене своим силовым коконом! Я видел, как расплющилось ее тело, как размазались по стенке мозги! Я слышал хруст ломающихся костей! И только потому, что ее жизнь не представляла дипломатической ценности для Совета Лиги! Я видел матерого сержанта ВКС, который занимал своих людей бессмысленной работой, потому что был бессилен что-либо изменить! Я видел салажонка лет восемнадцати, который даже стрелять толком не умел! Знаешь, что с ним стало? Его разнесло на куски, не осталось и воспоминаний! Его матери не придет даже запаянный пластиковый гроб, потому что туда просто нечего положить! Восемьдесят шесть человек, принесенных в жертву Уставу и соглашениям, а мы могли их всех спасти! А как эта девчонка будет жить дальше, зная, что столько народу отдали за нее свои жизни? Она могла с детства знать свою горничную, а потом увидеть, как ее плющит силовое поле!
   – У тебя истерика, Макс, – спокойно сказал Джек, дождавшись конца моего монолога.
   – Да, у меня истерика! И я имею на нее полное право! Я в ярости! Я так зол, что готов вернуться туда и сразиться со всеми пиратами в одиночку, а потом прорваться на Израиль и собственноручно удавить этого придурка Бен-Ами, а на закуску перестрелять чертов Совет!
   – Не поможет, сержант. Жизнь жестока.
   – Не жизнь жестока, – сказал я. – Система неправильна.
   – Евреи более не принимают помощи от гоев. Национальные предрассудки зачастую сильнее религиозных. А они это право заслужили.
   – Нет такого права, – сказал я. – Человеческая жизнь – самое драгоценное, что есть в Галактике, и она превыше любых предрассудков.
   – К чертям. Ты действовал в рамках правил, и действовал хорошо. Ты сам знаешь.
   – Я позволил умереть стольким людям. Ты это называешь «хорошо»?