– Вот здорово, – сказал Добрыня. – С такими целеуказаниями мы проблемку за полчаса расколем.
– Гроб, он, типа, хрустальный, – сказал Алеша. – Значит, должен свет отбрасывать. Вот если меч на солнце вытащить, он сверкает. И гроб тоже должен.
– Это если на солнце, – сказал Добрыня. – А откуда ему взяться, солнцу-то, в такой чащобе?
– Ты вечный этот, как его… пессимисист, – сказал Илья. – Проблемы надо решать по мере их поступления. Для начала надо просто взять да в этот лес въехать.
– Верно, – сказал Алеша Попович, приложив руку козырьком ко лбу и всматриваясь в чащу.
– Правильно мыслишь, старшой, – сказал Добрыня Никитич, не делая никаких попыток сдвинуть коня с места.
– Тогда почему мы стоим?
– Лично я не просто так стою, – сказал Алеша. – Я вспоминаю, как выглядит дуб и чем он отличается от клена.
– А ты случайно не вспоминаешь, как выглядит гроб? – спросил Илья. – И чем хрустальный гроб отличается от соснового?
– Было немного, – признался Алеша. – А на что это ты намекаешь, старшой?
– Ни на что, – сказал Илья. – Просто так говорю.
– Вообще мутная тема какая-то, – сказал Добрыня. – И мудрец этот мутный. На кой ему смерть Кощеева сдалась? Что он с яйцом этим делать собирается?
– Есть многое на свете, друг Никитич, что могут сделать мудрецы с яйцом, – сказал Илья. – Кончай бодягу травить, парни. За дело.
С этими словами Илья тронул коня и въехал в чащу. Молодые богатыри последовали за ним.
Следующие полчаса богатыри продирались сквозь чащу в полном, можно даже сказать гробовом молчании. Муромец первым остановил своего коня и вытер холодную испарину со своего богатырского лба.
– Ничего не хочу сказать, пацаны, – молвил он, – но задачка-то оказалась посложней, чем мы думали.
– Видать, не дурак он, Кощей этот, – поддержал старшого Алеша.
– И хрусталя у него – завались, – констатировал Добрыня.
Стоило только богатырям углубиться в лес, как они обнаружили, что гробы висят на каждом втором дереве. На вид все они были одинаковы – хрустальные, подвешенные на толстых металлических цепях. Поскольку свет не пробивался сквозь могучие кроны вековых деревьев, определить содержимое гроба, не открывая его, оказалось задачей непосильной.
– С которого начнем? – спросил Добрыня.
– Надо было мудрецу сюда не нас, богатырей, а обезьян каких-нибудь послать, – сказал Алеша. – Тут же деревьев столько, за неделю не перелазить.
– Лазить не будем, – сказал Муромец, отстегивая от седла булаву. – Эх, раззудись, рука!
Мощно замахнувшись, он швырнул булаву вверх. Хрусталь, как известно, материал не слишком прочный, и соприкосновения с богатырской булавой он не выдерживает.
Богатыри стряхнули с себя осколки, Алеша спешился, подобрал булаву и подал ее Муромцу.
– Эх! – выдохнул богатырь, отправляя оружие в новый полет.
Через полчаса у богатыря отнялась рука, и булава, на долетев до очередного гроба, зашибла неосторожную белку, влетев прямиком в ее дупло.
Никитич вздохнул и полез на дерево. Муромец спешился и уселся на траву.
Результаты эксперимента с булавой были неутешительными.
Разбиваясь, все гробы звучали одинаково. И в пятнадцати обработанных по методу Муромца экземплярах не оказалось ни зайца, ни утки, ни тем более яйца.
Так уж случилось, что Реджи вошел в гробовой лес минут на пятнадцать позже тройки богатырей, причем с противоположной стороны.
На ближайших десяти деревьях висели пять гробов, подвешенных на высоте от шести до пятнадцати метров.
Реджи вытащил из саквояжа дробовик и принялся за дело.
Нашумел он при этом изрядно.
Белки, зайцы и прочие мелкие лесные зверьки, включая небольшое семейство колобков, разбегались в разные стороны. Увы, зайцы были совершенно обычные и выскакивали из кустов, а не сыпались сверху вместе с осколками хрустальных гробов.
Реджи был не из тех, кто останавливается на полпути. Передергивая затвор дробовика, он углублялся в чащу.
Примерно после сорокового выстрела, привлеченный шумом стрельбы, из-за деревьев вышел старичок-лесовичок. На взгляд стрелка выглядел он как гибрид человека с кабаном-бородавочником, разменявшим вторую сотню лет.
– Чего шумишь? – спросил старичок-лесовичок. – Тут ты шумишь, там богатыри палицами машут. Видать, смерть Кощеева кому-то позарез понадобилась.
– Есть такая тема, – сказал Реджи.
– Давай хоть поздороваемся поначалу, что ли, – сказал старичок-лесовичок. – А потом и о смерти Кощеевой поговорим.
– Давай, – сказал Реджи.
Старичок-лесовичок сдернул с головы шапку, бросил ее на землю, трижды на ней подпрыгнул и заорал:
– Мотать мой лысый череп, кого я вижу!
– И тебе привет, добрый человек, – сказал Реджи. Он долго путешествовал по разным мирам и эксцентричным поведением его было не удивить.
– Вот и поздоровались. – Старичок-лесовичок подобрал шапку, водрузил ее на место и сел на пень. – Ну и зачем тебе смерть Кощеева, безобразник?
– Люди попросили, – сказал Реджи.
– Что за люди? Почему я не в курсе?
– Просто люди, – сказал Реджи.
– И это дает тебе право ходить по моему лесу, греметь, гробы бить и зверье пугать?
– Извини, – сказал Реджи. – Так уж получилось.
– Неправильно получилось, – сказал старичок-лесовичок. – Что вы за народ такой, человеки? Все бы вам ломать да разбивать. Чем больше шума, тем интереснее, да? А мог бы просто ко мне прийти, чайку попить, о жизни поговорить. Глядишь, и сказал бы я тебе, где смерть Кощеева.
– Ну и где она?
– А вот теперь не скажу, – заявил вредный старикан. – Ты в лесу такого шороха навел, мне неделю разгребать. Зайцев да белок вернуться уговаривать. Я что тебе, психоаналитик какой-нибудь, что ли? Оно мне надо, жалобы со всех сторон выслушивать?
– Если ты не скажешь, я дальше шуметь начну, – сказал Реджи и в качестве подтверждения своих слов шмальнул из дробовика. Не прицельно, а просто так, для эффекта.
– Нехороший ты человек, – сказал старичок-лесовичок. – Только зря ты тут шумишь. Кощей-то не дурак, раз столько лет прожил. Нету в моем лесу его смерти.
– Как это нету? – удивился Реджи. – А гробы?
– А гробы он специально повесил, чтоб лопухов вроде тебя одурачивать, – сказал старичок-лесовичок. – И я ни в жисть тебе этого не сказал, кабы ты не шумел так страхолюдно.
– Гроб, он, типа, хрустальный, – сказал Алеша. – Значит, должен свет отбрасывать. Вот если меч на солнце вытащить, он сверкает. И гроб тоже должен.
– Это если на солнце, – сказал Добрыня. – А откуда ему взяться, солнцу-то, в такой чащобе?
– Ты вечный этот, как его… пессимисист, – сказал Илья. – Проблемы надо решать по мере их поступления. Для начала надо просто взять да в этот лес въехать.
– Верно, – сказал Алеша Попович, приложив руку козырьком ко лбу и всматриваясь в чащу.
– Правильно мыслишь, старшой, – сказал Добрыня Никитич, не делая никаких попыток сдвинуть коня с места.
– Тогда почему мы стоим?
– Лично я не просто так стою, – сказал Алеша. – Я вспоминаю, как выглядит дуб и чем он отличается от клена.
– А ты случайно не вспоминаешь, как выглядит гроб? – спросил Илья. – И чем хрустальный гроб отличается от соснового?
– Было немного, – признался Алеша. – А на что это ты намекаешь, старшой?
– Ни на что, – сказал Илья. – Просто так говорю.
– Вообще мутная тема какая-то, – сказал Добрыня. – И мудрец этот мутный. На кой ему смерть Кощеева сдалась? Что он с яйцом этим делать собирается?
– Есть многое на свете, друг Никитич, что могут сделать мудрецы с яйцом, – сказал Илья. – Кончай бодягу травить, парни. За дело.
С этими словами Илья тронул коня и въехал в чащу. Молодые богатыри последовали за ним.
Следующие полчаса богатыри продирались сквозь чащу в полном, можно даже сказать гробовом молчании. Муромец первым остановил своего коня и вытер холодную испарину со своего богатырского лба.
– Ничего не хочу сказать, пацаны, – молвил он, – но задачка-то оказалась посложней, чем мы думали.
– Видать, не дурак он, Кощей этот, – поддержал старшого Алеша.
– И хрусталя у него – завались, – констатировал Добрыня.
Стоило только богатырям углубиться в лес, как они обнаружили, что гробы висят на каждом втором дереве. На вид все они были одинаковы – хрустальные, подвешенные на толстых металлических цепях. Поскольку свет не пробивался сквозь могучие кроны вековых деревьев, определить содержимое гроба, не открывая его, оказалось задачей непосильной.
– С которого начнем? – спросил Добрыня.
– Надо было мудрецу сюда не нас, богатырей, а обезьян каких-нибудь послать, – сказал Алеша. – Тут же деревьев столько, за неделю не перелазить.
– Лазить не будем, – сказал Муромец, отстегивая от седла булаву. – Эх, раззудись, рука!
Мощно замахнувшись, он швырнул булаву вверх. Хрусталь, как известно, материал не слишком прочный, и соприкосновения с богатырской булавой он не выдерживает.
Богатыри стряхнули с себя осколки, Алеша спешился, подобрал булаву и подал ее Муромцу.
– Эх! – выдохнул богатырь, отправляя оружие в новый полет.
Через полчаса у богатыря отнялась рука, и булава, на долетев до очередного гроба, зашибла неосторожную белку, влетев прямиком в ее дупло.
Никитич вздохнул и полез на дерево. Муромец спешился и уселся на траву.
Результаты эксперимента с булавой были неутешительными.
Разбиваясь, все гробы звучали одинаково. И в пятнадцати обработанных по методу Муромца экземплярах не оказалось ни зайца, ни утки, ни тем более яйца.
Так уж случилось, что Реджи вошел в гробовой лес минут на пятнадцать позже тройки богатырей, причем с противоположной стороны.
На ближайших десяти деревьях висели пять гробов, подвешенных на высоте от шести до пятнадцати метров.
Реджи вытащил из саквояжа дробовик и принялся за дело.
Нашумел он при этом изрядно.
Белки, зайцы и прочие мелкие лесные зверьки, включая небольшое семейство колобков, разбегались в разные стороны. Увы, зайцы были совершенно обычные и выскакивали из кустов, а не сыпались сверху вместе с осколками хрустальных гробов.
Реджи был не из тех, кто останавливается на полпути. Передергивая затвор дробовика, он углублялся в чащу.
Примерно после сорокового выстрела, привлеченный шумом стрельбы, из-за деревьев вышел старичок-лесовичок. На взгляд стрелка выглядел он как гибрид человека с кабаном-бородавочником, разменявшим вторую сотню лет.
– Чего шумишь? – спросил старичок-лесовичок. – Тут ты шумишь, там богатыри палицами машут. Видать, смерть Кощеева кому-то позарез понадобилась.
– Есть такая тема, – сказал Реджи.
– Давай хоть поздороваемся поначалу, что ли, – сказал старичок-лесовичок. – А потом и о смерти Кощеевой поговорим.
– Давай, – сказал Реджи.
Старичок-лесовичок сдернул с головы шапку, бросил ее на землю, трижды на ней подпрыгнул и заорал:
– Мотать мой лысый череп, кого я вижу!
– И тебе привет, добрый человек, – сказал Реджи. Он долго путешествовал по разным мирам и эксцентричным поведением его было не удивить.
– Вот и поздоровались. – Старичок-лесовичок подобрал шапку, водрузил ее на место и сел на пень. – Ну и зачем тебе смерть Кощеева, безобразник?
– Люди попросили, – сказал Реджи.
– Что за люди? Почему я не в курсе?
– Просто люди, – сказал Реджи.
– И это дает тебе право ходить по моему лесу, греметь, гробы бить и зверье пугать?
– Извини, – сказал Реджи. – Так уж получилось.
– Неправильно получилось, – сказал старичок-лесовичок. – Что вы за народ такой, человеки? Все бы вам ломать да разбивать. Чем больше шума, тем интереснее, да? А мог бы просто ко мне прийти, чайку попить, о жизни поговорить. Глядишь, и сказал бы я тебе, где смерть Кощеева.
– Ну и где она?
– А вот теперь не скажу, – заявил вредный старикан. – Ты в лесу такого шороха навел, мне неделю разгребать. Зайцев да белок вернуться уговаривать. Я что тебе, психоаналитик какой-нибудь, что ли? Оно мне надо, жалобы со всех сторон выслушивать?
– Если ты не скажешь, я дальше шуметь начну, – сказал Реджи и в качестве подтверждения своих слов шмальнул из дробовика. Не прицельно, а просто так, для эффекта.
– Нехороший ты человек, – сказал старичок-лесовичок. – Только зря ты тут шумишь. Кощей-то не дурак, раз столько лет прожил. Нету в моем лесу его смерти.
– Как это нету? – удивился Реджи. – А гробы?
– А гробы он специально повесил, чтоб лопухов вроде тебя одурачивать, – сказал старичок-лесовичок. – И я ни в жисть тебе этого не сказал, кабы ты не шумел так страхолюдно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента