Страница:
— Мастер Ори, — прогудел Родогор. — Я бы хотел оказать вам еще одну услугу.
— Да, голубчик, — промямлил гном, подумав, что гигант в следующее мгновение предложит ему умереть быстро, без мучений.
— Можно, я проучу этого… э-э-э… нахала? — Роханцу явно с трудом удалось подобрать слово. — Вместо вас. Что вам руки марать о такую мразь?
— Да, можно, — согласился Ори, еще не уловив сути происходящего.
— Это не по закону! — высунулся из-за плеча Бор-па один из разбойников.
— Какому еще закону? — прорычал Йолмер.
Неуловимым движением он содрал с седла неудавшегося законника и приложил головой о камень. Борп, выхватив саблю, обрушился на великана. Йолмер, обливаясь кровью, упал головой вперед. Родогор, ревя дуром, голыми руками скрутил в клубок лошадь вместе со всадником. Антор выхватил меч. Кирки взлетели над головами старателей. Разбойники, будучи хоть и в меньшинстве, но на конях, атаковали пешую толпу.
Ори не принял участия в драке. Честно говоря, он даже не вытащил из-за пояса топор. Он стоял I прямо в центре схватки и глядел, как в бешеной стычке гибнут люди. Ошеломленно вертя головой, непонимающими глазами смотрел на тех, кто умирал из-за десятка сказанных сгоряча слов. Потом, словно опомнившись, потянулся к заплечной сумке. Вокруг звенела сталь и слышались предсмертные хрипы, а гном в это время аккуратно перевязывал голову Йолмера. Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Около сотни приспешников Борпа лежали без движения. Три десятка легкораненых удалось заставить сдаться. Сам Борп словно сквозь землю провалился. Никто и не заметил, как он исчез с поля боя.
— Мастер Ори! — воскликнул за спиной Ори Родогор. — Как вы можете? Ведь это разбойник!
Гном даже не обернулся. Он все так же деловито продолжал накладывать шину на сломанную руку. Закончив, передвинулся к другому человеку, по всей видимости — старателю, у которого удар меча содрал всю щеку и разрубил челюсть.
— Для меня это просто раненый, — сказал Ори спокойно. — Нечего стоять без дела. Давай, Родогор, окажи мне и третью услугу. Подержи голову. Сюда, — гном указал на разрубленную челюсть, — придется вставить скобу. Потерпи, дружок, будет очень больно. Тебе повезло, что я догадался взять с собой инструменты, — продолжал гном, пристально глядя в округлившиеся от ужаса глаза раненого и доставая из сумки маленькие щипцы и кусок серебряной проволоки.
К этому времени Борп Темный был уже далеко. Кроме него, из схватки удалось уйти еще семнадцати разбойникам. Но Борп уже не скрипел зубами и не буйствовал. Холодная расчетливая ненависть поселилась в душе. Он давно заметил за собой такую особенность — чем серьезней предстояло дело, тем спокойней и расчетливей становились мысли. Ему просто не оставили выбора. «Пусть все умоются кровью», — решил Борп.
— Идем в Мордор, — приказал он и повернул лошадь на юго-восток.
2.8
— Да, голубчик, — промямлил гном, подумав, что гигант в следующее мгновение предложит ему умереть быстро, без мучений.
— Можно, я проучу этого… э-э-э… нахала? — Роханцу явно с трудом удалось подобрать слово. — Вместо вас. Что вам руки марать о такую мразь?
— Да, можно, — согласился Ори, еще не уловив сути происходящего.
— Это не по закону! — высунулся из-за плеча Бор-па один из разбойников.
— Какому еще закону? — прорычал Йолмер.
Неуловимым движением он содрал с седла неудавшегося законника и приложил головой о камень. Борп, выхватив саблю, обрушился на великана. Йолмер, обливаясь кровью, упал головой вперед. Родогор, ревя дуром, голыми руками скрутил в клубок лошадь вместе со всадником. Антор выхватил меч. Кирки взлетели над головами старателей. Разбойники, будучи хоть и в меньшинстве, но на конях, атаковали пешую толпу.
Ори не принял участия в драке. Честно говоря, он даже не вытащил из-за пояса топор. Он стоял I прямо в центре схватки и глядел, как в бешеной стычке гибнут люди. Ошеломленно вертя головой, непонимающими глазами смотрел на тех, кто умирал из-за десятка сказанных сгоряча слов. Потом, словно опомнившись, потянулся к заплечной сумке. Вокруг звенела сталь и слышались предсмертные хрипы, а гном в это время аккуратно перевязывал голову Йолмера. Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Около сотни приспешников Борпа лежали без движения. Три десятка легкораненых удалось заставить сдаться. Сам Борп словно сквозь землю провалился. Никто и не заметил, как он исчез с поля боя.
— Мастер Ори! — воскликнул за спиной Ори Родогор. — Как вы можете? Ведь это разбойник!
Гном даже не обернулся. Он все так же деловито продолжал накладывать шину на сломанную руку. Закончив, передвинулся к другому человеку, по всей видимости — старателю, у которого удар меча содрал всю щеку и разрубил челюсть.
— Для меня это просто раненый, — сказал Ори спокойно. — Нечего стоять без дела. Давай, Родогор, окажи мне и третью услугу. Подержи голову. Сюда, — гном указал на разрубленную челюсть, — придется вставить скобу. Потерпи, дружок, будет очень больно. Тебе повезло, что я догадался взять с собой инструменты, — продолжал гном, пристально глядя в округлившиеся от ужаса глаза раненого и доставая из сумки маленькие щипцы и кусок серебряной проволоки.
* * *
К этому времени Борп Темный был уже далеко. Кроме него, из схватки удалось уйти еще семнадцати разбойникам. Но Борп уже не скрипел зубами и не буйствовал. Холодная расчетливая ненависть поселилась в душе. Он давно заметил за собой такую особенность — чем серьезней предстояло дело, тем спокойней и расчетливей становились мысли. Ему просто не оставили выбора. «Пусть все умоются кровью», — решил Борп.
— Идем в Мордор, — приказал он и повернул лошадь на юго-восток.
2.8
Два гнома медленно шли в непроницаемой тьме Мории. Слабые огни фонарей почти не рассеивали осязаемой темноты — наоборот, делали ее словно бы вязкой.
Первый из идущих отличался малым ростом. В нем едва было три фута. Из-за этого он не казался щуплым, а производил впечатление хорошо сложенного, по человеческим меркам, гнома. В действительности для гнома он был очень худ, и той кряжистости, что отличает подгорный народ от прочих, в нем не было. Несходство усугублялось и тем, что на лице его отсутствовала окладистая борода, которую заменяли две сотни длинных седых волосков. Гнома звали Синьфольд. Шедший за ним Тори представлял I собой полную противоположность. Высокий даже по людским меркам, очень широкий в плечах, с огромной седой бородой-веником, Тори происходил из рода Ногродских князей, чем очень гордился. Однако заметить эту гордость на его простоватом лице было невозможно. Даже среди немногословных наугримов Тори слыл молчуном. Многие говорили, что он «не от мира сего», и считали дураком. Иногда Тори с ними соглашался. Действительно, надо быть последним ослом, чтобы связаться с этим Синьфольдом, которого некоторые прямо так и называли — «гоблинское отродье».
Синьфольд обладал тонким голоском, способным, казалось, просверлить тяжкий камень гор. Звуки этого голоса никуда и никогда не исчезали, а если Синьфольд замолкал, словно бы продолжали жить сами по себе, отражаясь от стен и гулким эхом и разносясь по коридорам. Тори пытался от них скрыться, ныряя в ходы-ответвления, но они преследовали и настигали, привнося в угрюмые думы хаос и сумбур. Тори обладал одной ценной чертой, которая отличала его в глазах соотечественников. У здоровенного гнома было повышенное, даже несколько болезненное чувство долга. Чувство долга стоит на первом месте у любого гнома, поэтому вы поймете меня, когда я скажу, что даже в этом Тори был особенным. Для него не существовало других проблем, пока не выполнено порученное дело. Оин поручил ему (не Синьфольду, а именно Тори, который был много младше своего спутника-недоростка) провести разведку нижних горизонтов Казад Дума. Тори принял этот приказ как почетное признание своих талантов, ибо после Синьфольда был самым старым и самым опытным в толпе молодежи, что сопровождала Балина в походе.
Сейчас Тори мучался, что они могут провалить задание. Все потому, что Синьфольд слишком громко разглагольствует, мешая слушать и выдавая их неведомым пока врагам своими нескончаемыми монологами.
Один раз, когда голос Синьфольда зазвучал особенно пронзительно, Тори попросил его помолчать:
— Если будешь так кричать, разбудишь Подгорный Ужас.
— Что? — не понял Синьфольд и приложил руку к уху.
— Не кричи! Разбудишь Неназываемое! — напряг легкие Тори.
— Да, если ты будешь так орать, кого хочешь разбудишь, — ворчливо отозвался маленький гном.
Тори еле слышно зарычал и протянул было руку, чтобы схватить за шиворот этого тщедушного наглеца, который только называет себя гномом, а на самом деле — злобный и подлый орк, которого… — Плохо, когда тебя окружают лишь глупцы и бездари, — снова повысил голос идущий впереди Синьфольд. — Вот мой отец, который видел, как работает в кузне великий Тэльхар, говорил: только в великом труде и терпении закаляется характер. А сейчас! Посмотрите на молодежь! Сплошной разврат и беззаконие. Каждый здоровый оболтус так и норовит обидеть слабого и старого. А еще происходит из высокого рода князей Ногрода!
Но Тори уже было все равно. Недаром Балин послал их вместе. В походе Тори не раз спасал въедливого и язвительного Синьфольда от кулаков молодых и горячих гномов. Но иногда он чувствовал, что и его терпению приходит конец. И тогда вспоминал, как его; еще молодого, израненного и покалеченного, сжигаемого болотной лихорадкой и гнилостным жаром от ран, тащил на спине маленький и сварливый Синьфольд. Ругал Тори, тяжелого, как лесной кабан, и неповоротливого, словно промывочная колода. Сквозь колючий кустарник, в обход бездонных топей Гиблых Болот маленький гном нес его шесть дней. Им повезло. Их не нашли враги и вовремя заметили друзья: сил у Синьфольда оставалось совсем немного.
Вот и сейчас они не шли, а ползли по бесконечным коридорам, словно высеченным в бездонной тьме. Негнущиеся колени не облегчали пути. Разведчики давно миновали четвертый нижний ярус и шли по штрекам разработок. Чего здесь бояться, а тем более тем, кому на двоих давно перевалило за полторы тысячи лет? Но Синьфольд не просто старше — он стар, что среди гномов редкость. Он был пожилым уже тогда, когда Тори только начинал работать в кузнице на собственной наковальне. Синьфольд не раз повторял, что разменивает десятую сотню, но Тори подозревал, что его друг и спаситель врет. За Синьфольдом закрепилась дурная слава — он никогда не говорил правды, а если и говорил, то загадками; был невероятно въедлив и язвителен, не гном прямо, а… ну сами знаете кто.
— Я буду крутить ворот, а ты ставь башмак, — говорил Синьфольд, когда они нашли коридор с давильным камнем. Чтобы поднять круглый камень весом не в одну тысячу стоунов вверх по пологой плоскости тоннеля на четыре сотни локтей, у них ушло три дня. Синьфольд упирал балку с винтовым механизмом в стену и со смаком крутил рукоять, подробно перечисляя, сколько врагов раздавит именно этот камень и как они, враги, будут страдать. Пока же страдал только Тори. Все эти три дня он героически слушал старческую трескотню, а когда резьба кончалась и камень останавливался, подкладывал башмак. Причем в течение последующих десяти минут Синьфольд ему выговаривал, как неаккуратно в наше время молодежь подставляет башмаки под такую простую вещь, как давильный камень.
Целую неделю они приводили в порядок рычажные ловушки па четвертом ярусе восемнадцатого горизонта. Четыре дня ушло на замену лезвия механической ловушки в гроте девятнадцатого нижнего горизонта. Около ловушек они оставляли приманки — граненые стеклянные поделки во флюоресцирующей пыли древесных гнилушек. Стирая предыдущую надпись, заново помечали глиной, красной или белой, когда и кто подготовил к работе тот или другой убийственный механизм. Время от времени они встречали рабочие или, наоборот, совершенно не подлежащие восстановлению ловушки.
Крама, или, как его еще называли, гномьего хлеба, у них оставалось где-то на месяц. Кроме того, они постоянно находили еду в глубинах пещер. Однажды Тори обнаружил комнату, где сохранился белый гриб, растущий в полной темноте и пригодный в пищу. Пару раз Синьфольд умудрился выловить в бездонных колодцах по рыбине. Их съели сырыми, порезав на тонкие полоски и хорошо посолив. Пока в Мории не было гномов, ее пещеры облюбовали и загадили летучие мыши; некоторые из них умудрялись выживать даже на такой глубине.
Тори угнетала тишина. Напрасно он напрягал слух, старясь уловить звук молотов товарищей, что остались наверху. Не слышал он и топота тяжелых гномьих башмаков, и других домашних звуков, что постоянно присутствуют в обжитой пещере. Только писк летучих мышей и тонкий, дребезжащий голос Синьфольда.
Тори не понимал, что гонит его спутника вниз, в самые глубины подземного царства. Оин предупреждал их, что на дне Мории водятся чудовища, но Синьфольду до них, по всей видимости, не было никакого дела. Маленький гном упрямо шел дальше. Они давно миновали девятнадцатый горизонт, самый последний из обжитых, спустились в глубинную шахту и оказались в хаосе неизведанных пещер. В первый раз увидев эти пещеры, Тори сразу же определил, что они вовсе не естественного происхождения. Некоторые из подземных ходов были словно проплавлены в скалах, другие — продавлены в мягкой породе, а третьи — пробурены. Но гном не был уверен, что это сделали его соплеменники. Подсвечивая себе самоцветом, Тори с затаенным страхом озирался по сторонам, пытаясь представить громадин, которым потребовались такие ходы. Воздух с каждым пройденным фарлонгом становился все более горячим и тяжелым для дыхания. Иногда встречались глубокие колодцы, из которых тянуло жарким теплом. Тори догадался, что эти колодцы и есть начало тепловых шахт, обогревающих Морию. Строители бурили шахты из нижних горизонтов и, конечно же, не спускались сюда. Но они, несомненно, знали о существовании пещер. «Может быть, именно здесь притаился Подгорный Ужас?» — спрашивал себя Тори. Но вместо того чтобы бежать отсюда куда глядят глаза, он выуживал из памяти все крохи сведений о морийских тепловых колодцах. «Ведь мы пришли в Казад Дум навсегда», — подбадривал себя гном. Он вспомнил, что в южном крыле подобные колодцы были заполнены водой и от каждого из них в свое время тянулась система труб. Вода, нагреваемая в термальных источниках, служила для обогрева помещений и для бытовых нужд. Сейчас все пришло в негодность, хитроумные механизмы без надлежащего ухода развалились, трубы проржавели и полопались, вода вышла из-под контроля, и только поэтому некоторые подземные горизонты пришлось полностью перекрыть.
— Скоро выйдем к мифриловой жиле, — говорил Синьфольд. — Это самое глубокое место, где разработки велись до последнего. Мне эти пещеры не понраву. Мы — первые, кто их исследует, но думаю, что Балин будет доволен. — Маленький гном любил внезапно перескакивать в разговоре с одной темы на другую. Уследить за мыслями Сииьфольда было не так просто.
— А здесь мы что делаем? — с угрозой спросил Тори.
— Да так, надо же посмотреть, — неопределенно ответил Синьфольд и свернул за очередной поворот.
Тори чувствовал, что друг чего-то не договарй вает. Синьфольд явно знал, куда идет. Или не знал, но догадывался, а может быть — просто забыл дорогу. Но что могло привлечь гнома в таком гиблом месте? Еще одна мифриловая жила? Тори, подсвечивая дорогу переносным фонарем, свернул вслед за Синьфольдом — и вдруг оказался в громадной пещере. Слабый огонек самоцвета на шлеме не мог отогнать окружающую тьму. Тори поднял фонарь повыше, но так и не смог рассмотреть потолка или противоположной стены. Пещера была слишком I велика. И в ней был ровный пол. Если до этого друзьям приходилось пробираться по заваленным валунами тоннелям, то здесь поверхность была свободна от камней и, кроме того, чуть ли не отполирована. В самом центре огромного помещения стоял на подставке ровный каменный куб. Огонек от фонаря Сииьфольда виднелся далеко впереди.
— Эй, погоди! — крикнул Тори. Он поспешил вперед, отмечая по сторонам какие-то странные кучи. Одна оказалась совсем рядом, и гном вдруг понял, что раньше, много лет назад, эта «куча» была живым и, по всей видимости, огромным существом. Как оно сюда попало и что с ним случилось — этими вопросами Тори решил заняться попозже. Сейчас он спешил за маленьким гномом, который уже успел нырнуть в прорубленный в скале ход и остановился перед широкой дверью.
— Вот оно, — прошептал Синьфольд.
— Что? — задыхаясь, спросил Тори. Местный воздух мало подходил для быстрых прогулок.
— Кузница твоего прадеда, — ответил маленький гном.
— Какого… — начал было Тори, но сразу осекся. У него перехватило дыхание. Он принялся искать на стенах надписи и прямо на двери увидел руны. «Мастер Тэльхар» — гласили они. У Тори даже голова закружилась от неожиданности.
— Как это? — спросил он.
— Помоги мне открыть, — сварливо сказал Синьфольд.
— Из чего она сделана? — спросил через минуту Тори.
Сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Толстая и широкая дверь, оплетенная медными проводами, даже не дрогнула, когда гном-великан попытался ее приоткрыть — хотя была не заперта и крепилась на удивительно толстых петлях с сохранившимся слоем смазки.
— Свинец, — прохрипел Синьфольд.
Дверь и в самом деле оказалась сделана из цельнолитой свинцовой плиты. Друзьям пришлось немало потрудиться. Тори пыхтел и ругался, потом погнул кайло.
— Попробуй топором, — предложил Синьфольд. Гигант только гневно глянул на товарища.
— Мой топор не для того, чтобы вскрывать древние двери, — отозвался он.
— Ну тогда проруби им вход прямо в двери, — не унимался Синьфольд. — Ничего не случится с твоим топором. Что ты над ним трясешься? Дай мне!
— Не дам, — буркнул Тори и утроил усилия. — Помоги лучше.
Через три часа при помощи лома и винтового механизма, который Синьфольд прихватил от «давильного камня», им удалось приоткрыть дверь на фут. На гномов пахнул поток прохладного свежего воздуха.
— Вентиляция до сих пор работает, — ворчал маленький гном.
Он запыхался и устал. Благоговение, с которым он подходил к древней мастерской, превратилось в раздражение. Он был в шаге от тайны — и все могла I испортить старая свинцовая дверь непостижимой толщины. Конечно, маленький гном не мог знать, что в свое время цельнолитая плита открывалась при помощи хитроумного механизма — одним легким толчком.
— Это хорошо, что работает, — ворчал Синьфольд. — Светильники наверняка вышли из строя, а факелы сильно коптят.
Тори достал из заплечной сумки факел и запалил его от ручного фонаря. Неровное пламя высветило большую залу со множеством шкафов, столов, навесных полок, непонятных механизмов и приспособлений. У дальней стены Тори заметил большую серебристую статую.
Синьфольд же, пройдя несколько шагов, остановился в нерешительности. Он не совсем понимал, что с ним происходит. Он столько лет стремился сюда. Срок его ожидания измерялся столетиями. Четыреста лет назад, когда в Мории еще правил Трор, Синьфольду с группой единомышленников удалось спуститься почти так же глубоко, как и сегодня. О нет, они искали не мифрил. Их больше волновала судьба великого Тэльхара. Сам же Синьфольд желал лишь одного — найти отца, который, по имеющимся сведениям, оставался с Тэльхаром до конца. Это было делом жизни маленького гнома, навязчивой идеей и манией. На эту тему Синьфольд ни с кем и никогда не говорил.
Теперь он стоит на пороге тайны. Пожелтевшие страницы расскажут ему обо всем. Синьфольд посмотрел на столы, заваленные бумагами. Пришла идея забрать все на поверхность и изучить там.
— Но кто знает, что таится в еще не прочитанных рунах, — тихо сказал он сам себе.
Синьфольд подошел к ближнему столу, поставил шлем с самоцветом на пыльное дерево и развернул первый попавшийся свиток. Тори в недоумении посмотрел на друга. Лицо Синьфольда было торжественно и мрачно. Тори решил не спрашивать ни о чем. Ему хватало того, что его чересчур разговорчивый спутник наконец угомонился. Нелегко выдерживать нескончаемый словесный поток десятки лет подряд.
Тори осторожно приблизился к статуе. Он обошел ее несколько раз — больше всего «это» походило на громадного медведя, отлитого из мифрила, на две головы выше самого Тори, широкого и даже на вид очень тяжелого, со слишком длинными передними лапами, одна из которых заканчивалась длинной полой трубой. Кроме того, у «медведя» не было I головы. Вместо нее между плеч имелся лишь небольшой вырост. Зато на спине нашлась тонкая трещина. Тори никак не мог взять в толк, для чего его прадеду могла потребоваться такой статуя. В растерянности гном оглянулся, словно ища ответа у своего спутника, но Синьфольд сосредоточенно перебирал бумаги.
После первого же свитка маленький гном решил не углубляться в сложные для его понимания чертежи, схемы и описания механизмов. «Нужно найти дневник Тэльхара», — решил гном. Искать пришлось недолго. Огромная книга лежала на самом высоком столе. Маленькому гному пришлось подставить железный стул, чтобы дотянуться до нее.
«Я не верю в магию», — было написано на первой странице. Далее четко и ровно прописанные руны говорили: «Всю жизнь я верю только в себя. Сделано много ошибок, и еще больше будет, но такова наша судьба. Самые благие идеи, самые лучшие начинания обращаются в разрушение и жажду смерти. Это закон природы, и не в моих силах изменить его. Сегодня я спустился на самое дно Хадходронда и, наверное, останусь здесь до самой смерти».
Синьфольд погрузился в чтение. Тори, оторвавшись от странной статуи, подошел к нему. Но маленький гном только досадливо покосился на товарища. Тори, пожав плечами, хотел было отойти в сторону, но его внимание привлекла книга в свинцовой обложке. С недоверием он взял тяжелый фолиант в руки, перелистнул одну страницу, вторую. Он и не заметил, как увлекся чтением. Руны рассказывали о событиях почти тысячелетней давности. Тори хорошо помнил предание о «тяжелом теплом железе», но никак не думал, что история происходила на самом деле. Гном пропускал непонятные формулы, внимательно рассматривал схемы установки для обогащения руды, читал о свойствах вещества, найденного в глубинных рудниках Эред Луина. Тогда, казалось, сбылась заветная мечта гномов, и можно стало изготавливать одежду из металла. Ведь до сих пор металлическая ткань, несмотря на все свои достоинства, обладала огромным недостатком — она совсем не держала тепло. И вот найден металл, который, будучи добавлен в сплав, делал его теплым. Мастер Тэльхар лично руководил опытами над сплавами. Металл оказался очень тяжел — вчетверо тяжелее обычного железа, но главные неприятности были впереди. Уже через год выяснилось, что эта металлическая ткань с добавлением сулимо (металл получил название по прозвищу Манвэ-веятеля) чрезвычайно вредна. Сначала у гномов, носящих такие одежды, с тела опадали все волосы. Потом у них ухудшалось самочувствие, кожа краснела и покрывалась язвами. Отказывали внутренние органы, наступала полная слепота, выключались память и сознание. Эта болезнь не поддавалась никакому лечению — тот, кто долго носил одежды с добавлением сулимо, умирал в любом случае. Гномы могли сопротивляться болезни десятилетиями, люди умирали гораздо раньше. Эльфы хоть и не умирали, но испытывали сильные боли. Именно по тому, как реагировали перворожденные, Тэльхар в конце концов догадался, что сулимо и силима, из которой были созданы Сильмарилли, не только созвучны, но родственны по своей природе. Вот только силима внутри кристаллов сияла ярче солнца, а металл сулимо был темен.
Тори не заметил, как увлекся неторопливым и обстоятельным повествованием. Иногда он отрывался от чтения и, цокая языком, удивлялся, насколько легок и прост стиль великого Тэльхара. Не то что современные трактаты, в которых прежде, чем читатель дойдет до реального дела, перелопачивается гора слов и пропасть всем известных фактов. А здесь под конец гном уже начал разбираться в казавшихся поначалу мудреными формулах и терминах.
С трудом оторвавшись от чтения, Тори всмотрелся в окружающий его полумрак и подумал: «Где же Могила моего прадеда?» Затем Тори еще раз прошелся вдоль стен мастерской, несколько раз обойдя странную статую. «Может быть, я найду что-то снаружи?». Он вышел за свинцовую дверь, еще раз поразившись ее толщине. Первым делом хотелось осмотреть камень на подставке — но тут послышались странные звуки. Как будто кто-то разговаривал шепотом в темноте. Но этот шепот проникал всюду, отражался от стен шипящим эхом, будил в душе тревогу. Тори приложил ладонь к уху. Гном даже не был уверен, на самом ли деле слышит голоса. Он вернулся в мастерскую Тэльхара, чувствительно толкнул Синьфольда, а в ответ получил лишь выговор и сообщение о том, что маленький гном давно подозревал у своего друга расстройство слуха, стула и памяти.
— Оин же сказал, что не нашел никакого Ужаса, — презрительно проговорил Синьфольд, не отрываясь от бумаг и с особым негодованием произнося слово «ужас». — И Бьерн это говорил, и даже эльфы, трижды их кайлом в печенки, подтвердили…
Тори с укором посмотрел на него. Синьфольд был почти глух, хотя и не признавался в этом. Забавно было иногда видеть, как он влезает в разговор, уловив из сказанного лишь одно громко сказанное слово. Хотя однажды маленький гном слово в слово передал разговор, который вели шепотом Царь под Горой Дайн и Балин, к большому смущению обоих. Синьфольд сидел за другим столом, а в обеденном зале в это время насыщались по крайней мере две сотни гномов. Из этого молчаливый Тори сделал вывод, что его друг умеет читать по губам. Или владеет магией. Но сейчас Синьфольд своей сваркотней совсем заглушил едва доносящиеся отзвуки странных голосов.
Тори пошел вперед, доверяя больше внутреннему чутью. I [оги неслышно ступали по мягкой земле, которую они вчера нашли на самом дне Морийского царства. Дальше шли разрушенные и затопленные ходы или норы, заполненные жидкой грязью.
Синьфольд не заметил, как товарищ покинул его. Маленький гном был в шаге от разгадки тайны. Он узнал, что Тэльхар сам пришел сюда, на недосягаемую даже для гномов глубину, чтобы продолжить опасные опыты.
«То, что сотворено, — писал великий мастер, — в первую очередь используется для разрушения или убийства. Я долго работал над созданием масок и костюмов, в которых можно работать в ядовитом воздухе и при высокой температуре. Теперь их используют в войне против драконов. Из быстрорежущих и сверхтвердых сплавов создают мечи и кинжалы. Я был неимоверно удивлен, когда один из учеников без разрешения перековал созданный мною новый резец в кинжал. Все, что бы я ни создал, используется для войны. Государь под Горой освоил выпуск стрел с механизмами, которые могут уловить движение. Какой позор! Теперь вместо того чтобы искать жизнь под завалами, мои изобретения несут смерть в воздухе!
То, над чем я работаю сейчас, несет смерть и разрушение всему миру. Это должно было стать помощником проходчикам и исследователям, шахтерам и забойщикам. А что же получится на самом деле? Чего я желаю?
Я собрал вместе все мои достижения. Движитель, позволяющий получить невиданную силу, работающий на утяжеленной воде. Капля такой воды, попав между двумя элерилхилевыми цилиндрами, способна расколоть Карадрас. Какой прекрасный показатель нашей мощи! Система рубиновых стекол, пропуская через себя лучи от силима, преобразует их так, что они могут разрезать на кирпичи любой валун. Какое ценное оружие при взятии крепостей! Губчатый мифрил, способный от воздействия элерилхиля сокращаться, как сокращаются настоящие мышцы, — какие возможности открываются перед создателями доспехов!
Гномы есть великие притворщики и лицемеры. Мы кричим на каждом углу, что ненавидим войну, а сами движем вперед ее убийственное колесо. Вдвоем с последним из племени Ноэгит Нибин мы решили довести дело до конца».
Первый из идущих отличался малым ростом. В нем едва было три фута. Из-за этого он не казался щуплым, а производил впечатление хорошо сложенного, по человеческим меркам, гнома. В действительности для гнома он был очень худ, и той кряжистости, что отличает подгорный народ от прочих, в нем не было. Несходство усугублялось и тем, что на лице его отсутствовала окладистая борода, которую заменяли две сотни длинных седых волосков. Гнома звали Синьфольд. Шедший за ним Тори представлял I собой полную противоположность. Высокий даже по людским меркам, очень широкий в плечах, с огромной седой бородой-веником, Тори происходил из рода Ногродских князей, чем очень гордился. Однако заметить эту гордость на его простоватом лице было невозможно. Даже среди немногословных наугримов Тори слыл молчуном. Многие говорили, что он «не от мира сего», и считали дураком. Иногда Тори с ними соглашался. Действительно, надо быть последним ослом, чтобы связаться с этим Синьфольдом, которого некоторые прямо так и называли — «гоблинское отродье».
Синьфольд обладал тонким голоском, способным, казалось, просверлить тяжкий камень гор. Звуки этого голоса никуда и никогда не исчезали, а если Синьфольд замолкал, словно бы продолжали жить сами по себе, отражаясь от стен и гулким эхом и разносясь по коридорам. Тори пытался от них скрыться, ныряя в ходы-ответвления, но они преследовали и настигали, привнося в угрюмые думы хаос и сумбур. Тори обладал одной ценной чертой, которая отличала его в глазах соотечественников. У здоровенного гнома было повышенное, даже несколько болезненное чувство долга. Чувство долга стоит на первом месте у любого гнома, поэтому вы поймете меня, когда я скажу, что даже в этом Тори был особенным. Для него не существовало других проблем, пока не выполнено порученное дело. Оин поручил ему (не Синьфольду, а именно Тори, который был много младше своего спутника-недоростка) провести разведку нижних горизонтов Казад Дума. Тори принял этот приказ как почетное признание своих талантов, ибо после Синьфольда был самым старым и самым опытным в толпе молодежи, что сопровождала Балина в походе.
Сейчас Тори мучался, что они могут провалить задание. Все потому, что Синьфольд слишком громко разглагольствует, мешая слушать и выдавая их неведомым пока врагам своими нескончаемыми монологами.
Один раз, когда голос Синьфольда зазвучал особенно пронзительно, Тори попросил его помолчать:
— Если будешь так кричать, разбудишь Подгорный Ужас.
— Что? — не понял Синьфольд и приложил руку к уху.
— Не кричи! Разбудишь Неназываемое! — напряг легкие Тори.
— Да, если ты будешь так орать, кого хочешь разбудишь, — ворчливо отозвался маленький гном.
Тори еле слышно зарычал и протянул было руку, чтобы схватить за шиворот этого тщедушного наглеца, который только называет себя гномом, а на самом деле — злобный и подлый орк, которого… — Плохо, когда тебя окружают лишь глупцы и бездари, — снова повысил голос идущий впереди Синьфольд. — Вот мой отец, который видел, как работает в кузне великий Тэльхар, говорил: только в великом труде и терпении закаляется характер. А сейчас! Посмотрите на молодежь! Сплошной разврат и беззаконие. Каждый здоровый оболтус так и норовит обидеть слабого и старого. А еще происходит из высокого рода князей Ногрода!
Но Тори уже было все равно. Недаром Балин послал их вместе. В походе Тори не раз спасал въедливого и язвительного Синьфольда от кулаков молодых и горячих гномов. Но иногда он чувствовал, что и его терпению приходит конец. И тогда вспоминал, как его; еще молодого, израненного и покалеченного, сжигаемого болотной лихорадкой и гнилостным жаром от ран, тащил на спине маленький и сварливый Синьфольд. Ругал Тори, тяжелого, как лесной кабан, и неповоротливого, словно промывочная колода. Сквозь колючий кустарник, в обход бездонных топей Гиблых Болот маленький гном нес его шесть дней. Им повезло. Их не нашли враги и вовремя заметили друзья: сил у Синьфольда оставалось совсем немного.
Вот и сейчас они не шли, а ползли по бесконечным коридорам, словно высеченным в бездонной тьме. Негнущиеся колени не облегчали пути. Разведчики давно миновали четвертый нижний ярус и шли по штрекам разработок. Чего здесь бояться, а тем более тем, кому на двоих давно перевалило за полторы тысячи лет? Но Синьфольд не просто старше — он стар, что среди гномов редкость. Он был пожилым уже тогда, когда Тори только начинал работать в кузнице на собственной наковальне. Синьфольд не раз повторял, что разменивает десятую сотню, но Тори подозревал, что его друг и спаситель врет. За Синьфольдом закрепилась дурная слава — он никогда не говорил правды, а если и говорил, то загадками; был невероятно въедлив и язвителен, не гном прямо, а… ну сами знаете кто.
— Я буду крутить ворот, а ты ставь башмак, — говорил Синьфольд, когда они нашли коридор с давильным камнем. Чтобы поднять круглый камень весом не в одну тысячу стоунов вверх по пологой плоскости тоннеля на четыре сотни локтей, у них ушло три дня. Синьфольд упирал балку с винтовым механизмом в стену и со смаком крутил рукоять, подробно перечисляя, сколько врагов раздавит именно этот камень и как они, враги, будут страдать. Пока же страдал только Тори. Все эти три дня он героически слушал старческую трескотню, а когда резьба кончалась и камень останавливался, подкладывал башмак. Причем в течение последующих десяти минут Синьфольд ему выговаривал, как неаккуратно в наше время молодежь подставляет башмаки под такую простую вещь, как давильный камень.
Целую неделю они приводили в порядок рычажные ловушки па четвертом ярусе восемнадцатого горизонта. Четыре дня ушло на замену лезвия механической ловушки в гроте девятнадцатого нижнего горизонта. Около ловушек они оставляли приманки — граненые стеклянные поделки во флюоресцирующей пыли древесных гнилушек. Стирая предыдущую надпись, заново помечали глиной, красной или белой, когда и кто подготовил к работе тот или другой убийственный механизм. Время от времени они встречали рабочие или, наоборот, совершенно не подлежащие восстановлению ловушки.
Крама, или, как его еще называли, гномьего хлеба, у них оставалось где-то на месяц. Кроме того, они постоянно находили еду в глубинах пещер. Однажды Тори обнаружил комнату, где сохранился белый гриб, растущий в полной темноте и пригодный в пищу. Пару раз Синьфольд умудрился выловить в бездонных колодцах по рыбине. Их съели сырыми, порезав на тонкие полоски и хорошо посолив. Пока в Мории не было гномов, ее пещеры облюбовали и загадили летучие мыши; некоторые из них умудрялись выживать даже на такой глубине.
Тори угнетала тишина. Напрасно он напрягал слух, старясь уловить звук молотов товарищей, что остались наверху. Не слышал он и топота тяжелых гномьих башмаков, и других домашних звуков, что постоянно присутствуют в обжитой пещере. Только писк летучих мышей и тонкий, дребезжащий голос Синьфольда.
Тори не понимал, что гонит его спутника вниз, в самые глубины подземного царства. Оин предупреждал их, что на дне Мории водятся чудовища, но Синьфольду до них, по всей видимости, не было никакого дела. Маленький гном упрямо шел дальше. Они давно миновали девятнадцатый горизонт, самый последний из обжитых, спустились в глубинную шахту и оказались в хаосе неизведанных пещер. В первый раз увидев эти пещеры, Тори сразу же определил, что они вовсе не естественного происхождения. Некоторые из подземных ходов были словно проплавлены в скалах, другие — продавлены в мягкой породе, а третьи — пробурены. Но гном не был уверен, что это сделали его соплеменники. Подсвечивая себе самоцветом, Тори с затаенным страхом озирался по сторонам, пытаясь представить громадин, которым потребовались такие ходы. Воздух с каждым пройденным фарлонгом становился все более горячим и тяжелым для дыхания. Иногда встречались глубокие колодцы, из которых тянуло жарким теплом. Тори догадался, что эти колодцы и есть начало тепловых шахт, обогревающих Морию. Строители бурили шахты из нижних горизонтов и, конечно же, не спускались сюда. Но они, несомненно, знали о существовании пещер. «Может быть, именно здесь притаился Подгорный Ужас?» — спрашивал себя Тори. Но вместо того чтобы бежать отсюда куда глядят глаза, он выуживал из памяти все крохи сведений о морийских тепловых колодцах. «Ведь мы пришли в Казад Дум навсегда», — подбадривал себя гном. Он вспомнил, что в южном крыле подобные колодцы были заполнены водой и от каждого из них в свое время тянулась система труб. Вода, нагреваемая в термальных источниках, служила для обогрева помещений и для бытовых нужд. Сейчас все пришло в негодность, хитроумные механизмы без надлежащего ухода развалились, трубы проржавели и полопались, вода вышла из-под контроля, и только поэтому некоторые подземные горизонты пришлось полностью перекрыть.
— Скоро выйдем к мифриловой жиле, — говорил Синьфольд. — Это самое глубокое место, где разработки велись до последнего. Мне эти пещеры не понраву. Мы — первые, кто их исследует, но думаю, что Балин будет доволен. — Маленький гном любил внезапно перескакивать в разговоре с одной темы на другую. Уследить за мыслями Сииьфольда было не так просто.
— А здесь мы что делаем? — с угрозой спросил Тори.
— Да так, надо же посмотреть, — неопределенно ответил Синьфольд и свернул за очередной поворот.
Тори чувствовал, что друг чего-то не договарй вает. Синьфольд явно знал, куда идет. Или не знал, но догадывался, а может быть — просто забыл дорогу. Но что могло привлечь гнома в таком гиблом месте? Еще одна мифриловая жила? Тори, подсвечивая дорогу переносным фонарем, свернул вслед за Синьфольдом — и вдруг оказался в громадной пещере. Слабый огонек самоцвета на шлеме не мог отогнать окружающую тьму. Тори поднял фонарь повыше, но так и не смог рассмотреть потолка или противоположной стены. Пещера была слишком I велика. И в ней был ровный пол. Если до этого друзьям приходилось пробираться по заваленным валунами тоннелям, то здесь поверхность была свободна от камней и, кроме того, чуть ли не отполирована. В самом центре огромного помещения стоял на подставке ровный каменный куб. Огонек от фонаря Сииьфольда виднелся далеко впереди.
— Эй, погоди! — крикнул Тори. Он поспешил вперед, отмечая по сторонам какие-то странные кучи. Одна оказалась совсем рядом, и гном вдруг понял, что раньше, много лет назад, эта «куча» была живым и, по всей видимости, огромным существом. Как оно сюда попало и что с ним случилось — этими вопросами Тори решил заняться попозже. Сейчас он спешил за маленьким гномом, который уже успел нырнуть в прорубленный в скале ход и остановился перед широкой дверью.
— Вот оно, — прошептал Синьфольд.
— Что? — задыхаясь, спросил Тори. Местный воздух мало подходил для быстрых прогулок.
— Кузница твоего прадеда, — ответил маленький гном.
— Какого… — начал было Тори, но сразу осекся. У него перехватило дыхание. Он принялся искать на стенах надписи и прямо на двери увидел руны. «Мастер Тэльхар» — гласили они. У Тори даже голова закружилась от неожиданности.
— Как это? — спросил он.
— Помоги мне открыть, — сварливо сказал Синьфольд.
— Из чего она сделана? — спросил через минуту Тори.
Сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Толстая и широкая дверь, оплетенная медными проводами, даже не дрогнула, когда гном-великан попытался ее приоткрыть — хотя была не заперта и крепилась на удивительно толстых петлях с сохранившимся слоем смазки.
— Свинец, — прохрипел Синьфольд.
Дверь и в самом деле оказалась сделана из цельнолитой свинцовой плиты. Друзьям пришлось немало потрудиться. Тори пыхтел и ругался, потом погнул кайло.
— Попробуй топором, — предложил Синьфольд. Гигант только гневно глянул на товарища.
— Мой топор не для того, чтобы вскрывать древние двери, — отозвался он.
— Ну тогда проруби им вход прямо в двери, — не унимался Синьфольд. — Ничего не случится с твоим топором. Что ты над ним трясешься? Дай мне!
— Не дам, — буркнул Тори и утроил усилия. — Помоги лучше.
Через три часа при помощи лома и винтового механизма, который Синьфольд прихватил от «давильного камня», им удалось приоткрыть дверь на фут. На гномов пахнул поток прохладного свежего воздуха.
— Вентиляция до сих пор работает, — ворчал маленький гном.
Он запыхался и устал. Благоговение, с которым он подходил к древней мастерской, превратилось в раздражение. Он был в шаге от тайны — и все могла I испортить старая свинцовая дверь непостижимой толщины. Конечно, маленький гном не мог знать, что в свое время цельнолитая плита открывалась при помощи хитроумного механизма — одним легким толчком.
— Это хорошо, что работает, — ворчал Синьфольд. — Светильники наверняка вышли из строя, а факелы сильно коптят.
Тори достал из заплечной сумки факел и запалил его от ручного фонаря. Неровное пламя высветило большую залу со множеством шкафов, столов, навесных полок, непонятных механизмов и приспособлений. У дальней стены Тори заметил большую серебристую статую.
Синьфольд же, пройдя несколько шагов, остановился в нерешительности. Он не совсем понимал, что с ним происходит. Он столько лет стремился сюда. Срок его ожидания измерялся столетиями. Четыреста лет назад, когда в Мории еще правил Трор, Синьфольду с группой единомышленников удалось спуститься почти так же глубоко, как и сегодня. О нет, они искали не мифрил. Их больше волновала судьба великого Тэльхара. Сам же Синьфольд желал лишь одного — найти отца, который, по имеющимся сведениям, оставался с Тэльхаром до конца. Это было делом жизни маленького гнома, навязчивой идеей и манией. На эту тему Синьфольд ни с кем и никогда не говорил.
Теперь он стоит на пороге тайны. Пожелтевшие страницы расскажут ему обо всем. Синьфольд посмотрел на столы, заваленные бумагами. Пришла идея забрать все на поверхность и изучить там.
— Но кто знает, что таится в еще не прочитанных рунах, — тихо сказал он сам себе.
Синьфольд подошел к ближнему столу, поставил шлем с самоцветом на пыльное дерево и развернул первый попавшийся свиток. Тори в недоумении посмотрел на друга. Лицо Синьфольда было торжественно и мрачно. Тори решил не спрашивать ни о чем. Ему хватало того, что его чересчур разговорчивый спутник наконец угомонился. Нелегко выдерживать нескончаемый словесный поток десятки лет подряд.
Тори осторожно приблизился к статуе. Он обошел ее несколько раз — больше всего «это» походило на громадного медведя, отлитого из мифрила, на две головы выше самого Тори, широкого и даже на вид очень тяжелого, со слишком длинными передними лапами, одна из которых заканчивалась длинной полой трубой. Кроме того, у «медведя» не было I головы. Вместо нее между плеч имелся лишь небольшой вырост. Зато на спине нашлась тонкая трещина. Тори никак не мог взять в толк, для чего его прадеду могла потребоваться такой статуя. В растерянности гном оглянулся, словно ища ответа у своего спутника, но Синьфольд сосредоточенно перебирал бумаги.
После первого же свитка маленький гном решил не углубляться в сложные для его понимания чертежи, схемы и описания механизмов. «Нужно найти дневник Тэльхара», — решил гном. Искать пришлось недолго. Огромная книга лежала на самом высоком столе. Маленькому гному пришлось подставить железный стул, чтобы дотянуться до нее.
«Я не верю в магию», — было написано на первой странице. Далее четко и ровно прописанные руны говорили: «Всю жизнь я верю только в себя. Сделано много ошибок, и еще больше будет, но такова наша судьба. Самые благие идеи, самые лучшие начинания обращаются в разрушение и жажду смерти. Это закон природы, и не в моих силах изменить его. Сегодня я спустился на самое дно Хадходронда и, наверное, останусь здесь до самой смерти».
Синьфольд погрузился в чтение. Тори, оторвавшись от странной статуи, подошел к нему. Но маленький гном только досадливо покосился на товарища. Тори, пожав плечами, хотел было отойти в сторону, но его внимание привлекла книга в свинцовой обложке. С недоверием он взял тяжелый фолиант в руки, перелистнул одну страницу, вторую. Он и не заметил, как увлекся чтением. Руны рассказывали о событиях почти тысячелетней давности. Тори хорошо помнил предание о «тяжелом теплом железе», но никак не думал, что история происходила на самом деле. Гном пропускал непонятные формулы, внимательно рассматривал схемы установки для обогащения руды, читал о свойствах вещества, найденного в глубинных рудниках Эред Луина. Тогда, казалось, сбылась заветная мечта гномов, и можно стало изготавливать одежду из металла. Ведь до сих пор металлическая ткань, несмотря на все свои достоинства, обладала огромным недостатком — она совсем не держала тепло. И вот найден металл, который, будучи добавлен в сплав, делал его теплым. Мастер Тэльхар лично руководил опытами над сплавами. Металл оказался очень тяжел — вчетверо тяжелее обычного железа, но главные неприятности были впереди. Уже через год выяснилось, что эта металлическая ткань с добавлением сулимо (металл получил название по прозвищу Манвэ-веятеля) чрезвычайно вредна. Сначала у гномов, носящих такие одежды, с тела опадали все волосы. Потом у них ухудшалось самочувствие, кожа краснела и покрывалась язвами. Отказывали внутренние органы, наступала полная слепота, выключались память и сознание. Эта болезнь не поддавалась никакому лечению — тот, кто долго носил одежды с добавлением сулимо, умирал в любом случае. Гномы могли сопротивляться болезни десятилетиями, люди умирали гораздо раньше. Эльфы хоть и не умирали, но испытывали сильные боли. Именно по тому, как реагировали перворожденные, Тэльхар в конце концов догадался, что сулимо и силима, из которой были созданы Сильмарилли, не только созвучны, но родственны по своей природе. Вот только силима внутри кристаллов сияла ярче солнца, а металл сулимо был темен.
Тори не заметил, как увлекся неторопливым и обстоятельным повествованием. Иногда он отрывался от чтения и, цокая языком, удивлялся, насколько легок и прост стиль великого Тэльхара. Не то что современные трактаты, в которых прежде, чем читатель дойдет до реального дела, перелопачивается гора слов и пропасть всем известных фактов. А здесь под конец гном уже начал разбираться в казавшихся поначалу мудреными формулах и терминах.
С трудом оторвавшись от чтения, Тори всмотрелся в окружающий его полумрак и подумал: «Где же Могила моего прадеда?» Затем Тори еще раз прошелся вдоль стен мастерской, несколько раз обойдя странную статую. «Может быть, я найду что-то снаружи?». Он вышел за свинцовую дверь, еще раз поразившись ее толщине. Первым делом хотелось осмотреть камень на подставке — но тут послышались странные звуки. Как будто кто-то разговаривал шепотом в темноте. Но этот шепот проникал всюду, отражался от стен шипящим эхом, будил в душе тревогу. Тори приложил ладонь к уху. Гном даже не был уверен, на самом ли деле слышит голоса. Он вернулся в мастерскую Тэльхара, чувствительно толкнул Синьфольда, а в ответ получил лишь выговор и сообщение о том, что маленький гном давно подозревал у своего друга расстройство слуха, стула и памяти.
— Оин же сказал, что не нашел никакого Ужаса, — презрительно проговорил Синьфольд, не отрываясь от бумаг и с особым негодованием произнося слово «ужас». — И Бьерн это говорил, и даже эльфы, трижды их кайлом в печенки, подтвердили…
Тори с укором посмотрел на него. Синьфольд был почти глух, хотя и не признавался в этом. Забавно было иногда видеть, как он влезает в разговор, уловив из сказанного лишь одно громко сказанное слово. Хотя однажды маленький гном слово в слово передал разговор, который вели шепотом Царь под Горой Дайн и Балин, к большому смущению обоих. Синьфольд сидел за другим столом, а в обеденном зале в это время насыщались по крайней мере две сотни гномов. Из этого молчаливый Тори сделал вывод, что его друг умеет читать по губам. Или владеет магией. Но сейчас Синьфольд своей сваркотней совсем заглушил едва доносящиеся отзвуки странных голосов.
Тори пошел вперед, доверяя больше внутреннему чутью. I [оги неслышно ступали по мягкой земле, которую они вчера нашли на самом дне Морийского царства. Дальше шли разрушенные и затопленные ходы или норы, заполненные жидкой грязью.
* * *
Синьфольд не заметил, как товарищ покинул его. Маленький гном был в шаге от разгадки тайны. Он узнал, что Тэльхар сам пришел сюда, на недосягаемую даже для гномов глубину, чтобы продолжить опасные опыты.
«То, что сотворено, — писал великий мастер, — в первую очередь используется для разрушения или убийства. Я долго работал над созданием масок и костюмов, в которых можно работать в ядовитом воздухе и при высокой температуре. Теперь их используют в войне против драконов. Из быстрорежущих и сверхтвердых сплавов создают мечи и кинжалы. Я был неимоверно удивлен, когда один из учеников без разрешения перековал созданный мною новый резец в кинжал. Все, что бы я ни создал, используется для войны. Государь под Горой освоил выпуск стрел с механизмами, которые могут уловить движение. Какой позор! Теперь вместо того чтобы искать жизнь под завалами, мои изобретения несут смерть в воздухе!
То, над чем я работаю сейчас, несет смерть и разрушение всему миру. Это должно было стать помощником проходчикам и исследователям, шахтерам и забойщикам. А что же получится на самом деле? Чего я желаю?
Я собрал вместе все мои достижения. Движитель, позволяющий получить невиданную силу, работающий на утяжеленной воде. Капля такой воды, попав между двумя элерилхилевыми цилиндрами, способна расколоть Карадрас. Какой прекрасный показатель нашей мощи! Система рубиновых стекол, пропуская через себя лучи от силима, преобразует их так, что они могут разрезать на кирпичи любой валун. Какое ценное оружие при взятии крепостей! Губчатый мифрил, способный от воздействия элерилхиля сокращаться, как сокращаются настоящие мышцы, — какие возможности открываются перед создателями доспехов!
Гномы есть великие притворщики и лицемеры. Мы кричим на каждом углу, что ненавидим войну, а сами движем вперед ее убийственное колесо. Вдвоем с последним из племени Ноэгит Нибин мы решили довести дело до конца».