Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Н. К. Джемисин
Дни черного солнца
THE BROKEN KINGDOMS
by N. K. Jemisin
Copyright © 2010 by N. K. Jemisin
All rights reserved
© М. Семёнова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
by N. K. Jemisin
Copyright © 2010 by N. K. Jemisin
All rights reserved
© М. Семёнова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Помнится, ранние утренние часы уже миновали…
Работа в саду была моим любимым дневным занятием. Мне, кстати, пришлось его добиваться. Террасы моей матери славились в округе, и она не спешила мне их доверять. Положа руку на сердце, я не могу ее в этом винить: отец еще отпускал шуточки по поводу того, что́ я учинила со стиркой в тот единственный раз, когда попыталась ее устроить.
«Орри, – говорила она мне, когда я принималась рьяно отстаивать свою независимость. – Нет ничего зазорного в том, чтобы принимать помощь. Мало ли что у кого не получается в одиночку!»
Так вот, возня в саду к подобным вещам не относилась. Тем не менее мама очень боялась прополки, потому что самые злостные сорняки, произрастающие в Нимаро, здорово напоминали наиболее ценные травы ее сада. У ложного папоротника были листья веером в точности как у сладкояра, а шипы «девичьих слезок» жгли пальцы почти как охрянка. Вот только запахи у сорных и садовых трав ничего общего не имели – и я в толк взять не могла, отчего мама вечно боится их перепутать. В тех редких случаях, когда осязание и обоняние ставили меня в тупик, мне достаточно было поднести край листочка к губам. Или провести по траве рукой, а потом послушать, как она выпрямляется, – и все делалось ясно.
В общем, со временем мама была вынуждена признать: за лето я не выдернула ни одного полезного растения. Обрадовавшись, я вознамерилась попросить себе отдельную террасу для самостоятельного возделывания в следующем году.
Я часами пропадала в садах… И в одно прекрасное утро кое-что произошло. Я ощутила это, как только вышла из дому. Воздух был каким-то безвкусным и отдавал жестью. Он показался мне спертым, в нем чувствовалось необычное напряжение… Когда началась буря, я забыла о сорняках и вскинула голову, безотчетным движением подняв лицо к небу…
И обнаружила, что могу видеть.
Вот что мне предстало: в отдалении (что такое «в отдалении», я тогда еще не знала) плыли бесформенные клочья тьмы, напоенные немыслимой мощью. Пока я силилась хоть что-то понять, из тьмы ударили сверкающие копья, столь яркие, что у меня заболели глаза – и это тоже было прежде неведомое мне ощущение. Обрывки темных клочьев между тем изменились, у них отросли гибкие щупальца, которые обвились вокруг блистающих копий и поглотили их. Изменился и свет, он распался на мириады крутящихся бритвенно-острых дисков и рассек эти щупальца. И еще раз, и еще… Свет и тьма сражались друг с дружкой, побеждая лишь на мгновение. Я слышала звуки, подобные грому, хотя дождя не было и в помине.
Другие люди тоже это увидели. Я слышала, как они выскакивали из домов и мастерских, вскрикивали и перешептывались. Другое дело, что никто не казался особенно напуганным. Ибо непонятное творилось высоко в небесах, слишком высоко над нашими обыденными жизнями, чтобы на них повлиять.
Так и вышло, что никто не заметил того, что заметила я, – я ведь так и стояла на коленях, запустив пальцы в землю. И я ощутила, как по ней прошла дрожь… Нет, не так. Это разрядилось напряжение, которое я почувствовала с самого начала. Только я думала, что оно висело в воздухе, а на самом деле оно принадлежало земле.
Вскочив на ноги, я подхватила свой посох, которым пользовалась при ходьбе, и поспешила домой. Отец уехал на рынок, но мама была дома, и я хотела предупредить ее на случай, если прокатившаяся по земле дрожь окажется первым признаком землетрясения. Я взбежала по ступенькам на крыльцо, рванула скрипучую дверь и закричала во все горло, чтобы она бежала наружу, причем как можно скорее…
Вот тогда-то я и услышала, как оно приближалось. Уже не в виде содрогания одной из стихий. Оно захватывало весь мир, накатываясь с северо-запада, со стороны Неба, города Арамери. «Там кто-то поет», – в первый миг подумала я. Да не кто-то один – звучали тысячи голосов, миллионы, в унисон возносившиеся и рождавшие эхо. Саму песню едва удавалось различить. Голоса повторяли всего одно слово, всего одно, но такое могущественное, что весь мир содрогался от его непомерной силы.
И это слово было – РАСТИ!
Просто чтобы ты понимал: магию я была способна видеть всегда, только в Нимаро меня до сих пор окружала в основном тьма. Это была тихая-мирная страна, край сонных маленьких городков и таких же деревень, и мое родное местечко исключением не являлось. Магия же – это что-то такое, что водится лишь в больших городах. Я и видела ее лишь от случая к случаю. Да и то обычно украдкой…
И вот теперь на меня обрушились океаны света и цвета! Они мчались по улицам, высвечивая каждый листок, каждую травинку, все до единого камни мостовой и деревянный забор переднего двора. Как много всего!.. Оказывается, я и не подозревала, сколько всего присутствует в мире, прямо здесь, рядом со мной. Магия омывала стены, каждую трещинку и морщинку, и я впервые в жизни увидела дом, где родилась. Волшебный свет озарил деревья кругом, и старую телегу, торчавшую из-за угла, – я даже не сразу сообразила, что это такое, – и людей, стоявших на улице с открытыми ртами. Я все видела! – действительно видела совсем как другие! А может, даже побольше остальных, откуда мне знать!.. В любом случае я переживала мгновение, которое останется в моем сердце навсегда. Мгновение, когда в мир вернулось нечто сияющее и великолепное. Когда восстановилось что-то давным-давно разрушенное. Когда возродилась сама жизнь…
Тем вечером я узнала о смерти отца.
А еще через месяц отправилась в город Небо, чтобы начать там новую жизнь.
Потом прошло десять лет…
Работа в саду была моим любимым дневным занятием. Мне, кстати, пришлось его добиваться. Террасы моей матери славились в округе, и она не спешила мне их доверять. Положа руку на сердце, я не могу ее в этом винить: отец еще отпускал шуточки по поводу того, что́ я учинила со стиркой в тот единственный раз, когда попыталась ее устроить.
«Орри, – говорила она мне, когда я принималась рьяно отстаивать свою независимость. – Нет ничего зазорного в том, чтобы принимать помощь. Мало ли что у кого не получается в одиночку!»
Так вот, возня в саду к подобным вещам не относилась. Тем не менее мама очень боялась прополки, потому что самые злостные сорняки, произрастающие в Нимаро, здорово напоминали наиболее ценные травы ее сада. У ложного папоротника были листья веером в точности как у сладкояра, а шипы «девичьих слезок» жгли пальцы почти как охрянка. Вот только запахи у сорных и садовых трав ничего общего не имели – и я в толк взять не могла, отчего мама вечно боится их перепутать. В тех редких случаях, когда осязание и обоняние ставили меня в тупик, мне достаточно было поднести край листочка к губам. Или провести по траве рукой, а потом послушать, как она выпрямляется, – и все делалось ясно.
В общем, со временем мама была вынуждена признать: за лето я не выдернула ни одного полезного растения. Обрадовавшись, я вознамерилась попросить себе отдельную террасу для самостоятельного возделывания в следующем году.
Я часами пропадала в садах… И в одно прекрасное утро кое-что произошло. Я ощутила это, как только вышла из дому. Воздух был каким-то безвкусным и отдавал жестью. Он показался мне спертым, в нем чувствовалось необычное напряжение… Когда началась буря, я забыла о сорняках и вскинула голову, безотчетным движением подняв лицо к небу…
И обнаружила, что могу видеть.
Вот что мне предстало: в отдалении (что такое «в отдалении», я тогда еще не знала) плыли бесформенные клочья тьмы, напоенные немыслимой мощью. Пока я силилась хоть что-то понять, из тьмы ударили сверкающие копья, столь яркие, что у меня заболели глаза – и это тоже было прежде неведомое мне ощущение. Обрывки темных клочьев между тем изменились, у них отросли гибкие щупальца, которые обвились вокруг блистающих копий и поглотили их. Изменился и свет, он распался на мириады крутящихся бритвенно-острых дисков и рассек эти щупальца. И еще раз, и еще… Свет и тьма сражались друг с дружкой, побеждая лишь на мгновение. Я слышала звуки, подобные грому, хотя дождя не было и в помине.
Другие люди тоже это увидели. Я слышала, как они выскакивали из домов и мастерских, вскрикивали и перешептывались. Другое дело, что никто не казался особенно напуганным. Ибо непонятное творилось высоко в небесах, слишком высоко над нашими обыденными жизнями, чтобы на них повлиять.
Так и вышло, что никто не заметил того, что заметила я, – я ведь так и стояла на коленях, запустив пальцы в землю. И я ощутила, как по ней прошла дрожь… Нет, не так. Это разрядилось напряжение, которое я почувствовала с самого начала. Только я думала, что оно висело в воздухе, а на самом деле оно принадлежало земле.
Вскочив на ноги, я подхватила свой посох, которым пользовалась при ходьбе, и поспешила домой. Отец уехал на рынок, но мама была дома, и я хотела предупредить ее на случай, если прокатившаяся по земле дрожь окажется первым признаком землетрясения. Я взбежала по ступенькам на крыльцо, рванула скрипучую дверь и закричала во все горло, чтобы она бежала наружу, причем как можно скорее…
Вот тогда-то я и услышала, как оно приближалось. Уже не в виде содрогания одной из стихий. Оно захватывало весь мир, накатываясь с северо-запада, со стороны Неба, города Арамери. «Там кто-то поет», – в первый миг подумала я. Да не кто-то один – звучали тысячи голосов, миллионы, в унисон возносившиеся и рождавшие эхо. Саму песню едва удавалось различить. Голоса повторяли всего одно слово, всего одно, но такое могущественное, что весь мир содрогался от его непомерной силы.
И это слово было – РАСТИ!
Просто чтобы ты понимал: магию я была способна видеть всегда, только в Нимаро меня до сих пор окружала в основном тьма. Это была тихая-мирная страна, край сонных маленьких городков и таких же деревень, и мое родное местечко исключением не являлось. Магия же – это что-то такое, что водится лишь в больших городах. Я и видела ее лишь от случая к случаю. Да и то обычно украдкой…
И вот теперь на меня обрушились океаны света и цвета! Они мчались по улицам, высвечивая каждый листок, каждую травинку, все до единого камни мостовой и деревянный забор переднего двора. Как много всего!.. Оказывается, я и не подозревала, сколько всего присутствует в мире, прямо здесь, рядом со мной. Магия омывала стены, каждую трещинку и морщинку, и я впервые в жизни увидела дом, где родилась. Волшебный свет озарил деревья кругом, и старую телегу, торчавшую из-за угла, – я даже не сразу сообразила, что это такое, – и людей, стоявших на улице с открытыми ртами. Я все видела! – действительно видела совсем как другие! А может, даже побольше остальных, откуда мне знать!.. В любом случае я переживала мгновение, которое останется в моем сердце навсегда. Мгновение, когда в мир вернулось нечто сияющее и великолепное. Когда восстановилось что-то давным-давно разрушенное. Когда возродилась сама жизнь…
Тем вечером я узнала о смерти отца.
А еще через месяц отправилась в город Небо, чтобы начать там новую жизнь.
Потом прошло десять лет…
«Отвергнутое сокровище»
(холст, энкаустика)
– Помоги мне, пожалуйста, – произнесла женщина.
Около часа назад она с мужем и двумя детьми присмотрела, но не купила с моего лотка стенную шпалеру. Тогда она показалась мне раздраженной, и не без повода. Шпалера недешевая, а дети – назойливые и бесцеремонные. Теперь женщина была напугана. Она говорила вроде спокойно, но в голосе исподволь прорывалась дрожь, вызванная страхом.
– Что случилось? – спросила я.
– Моя семья… Я никак не могу найти их!
Я изобразила лучшую свою улыбку «приветливого туземца» и предположила:
– Может, они просто куда-то в сторону отошли? Здесь, возле ствола, очень легко заблудиться. Где ты их видела последний раз?
– Вон там…
Я услышала движение, – похоже, она куда-то указывала. Спустя мгновение женщина осознала свой промах и почувствовала обычную в таких случаях неловкость.
– Ох, прости, я еще кого-нибудь спрошу…
– Дело твое, – ответила я беспечно. – Но если ты имеешь в виду симпатичный чистенький переулок рядом с Белым залом, то я, кажется, знаю, что произошло.
Она ахнула, и я поняла, что моя догадка верна.
– Но каким образом ты…
Я услышала, как фыркнул Ойн, другой торговец предметами искусства, промышлявший по эту сторону парка. Это вызвало у меня улыбку; оставалось надеяться, что женщина воспримет ее как проявление дружелюбия и не подумает, что мы над ней потешаемся.
Я спросила:
– Так они вошли в тот переулок?
– Они… ну…
Женщина неловко переминалась, я слышала, как она потерла ладони. Я уже поняла, в чем дело, но предоставила ей выпутываться самой. Никто ведь не любит сознаваться в ошибках.
– Дело в том, что моему сыну понадобилось в туалет. В здешних магазинчиках они наверняка есть, но ему не разрешали воспользоваться, пока мы чего-нибудь не купим. А денег у нас не очень много, ну и…
Ровно по этой же причине она и мою шпалеру не купила. Это меня не то чтобы волновало – я сама первая готова была признать, что торговала вовсе не предметами первой необходимости, – но жалобы на отсутствие денег слегка раздражали. Одно дело – отказать себе в покупке понравившейся шпалеры, и совсем другое – не наскрести на простенькое лакомство или безделушку. Собственно, только этого мы, деловые люди, и требовали от приезжих в обмен на право глазеть на нас, оттеснять постоянных покупателей… и ворчать потом, какие эти горожане недружелюбные.
Я не стала ей указывать, что ее семейство вполне могло воспользоваться соответствующим заведением самого Белого зала. Даром причем.
– У того переулка есть одно особое свойство, – объяснила я женщине. – Всякий, кто войдет туда и примется раздеваться, тут же переносится в самый центр Солнечного рынка.
Между прочим, на рынке в точке прибытия воздвигли помост, чтобы показывать пальцами и покатываться над бедолагами, которые возникали на нем со спущенными штанами.
– Думаю, если ты выйдешь на рынок, там твоя семья и найдется.
– Ох, благодарение Госпоже Небесной, – с облегчением произнесла женщина.
Должна сказать, эта фраза всегда казалась мне какой-то странной. А тетка обратилась уже ко мне:
– И тебе спасибо большое! Я, ты понимаешь, слышала кое-что про этот город… Мне не хотелось ехать сюда, но мой муженек, он у меня с Дальнего Севера, так вот ему ужас как хотелось посмотреть Дерево Небесной Госпожи… – Она глубоко вздохнула. – А как, ты говоришь, на рынок пройти?
Ну, наконец-то добралась до дела.
– Он находится в Западной Тени, а мы сейчас в Восточной. Коротко их еще называют Затень и Востень.
– Что-что?..
– Так их все здесь называют. Это на случай, если у кого дорогу спрашивать будешь.
– А-а. Но… Тень? Тут то и дело так говорят, хотя название города…
Я покачала головой:
– Верно, только люди, живущие здесь, называют город именно так.
И я указала вверх, туда, где смутно различала призрачно-зеленые переливы вечно шелестящей листвы Мирового Древа. Корни и ствол были для меня окутаны темнотой, ибо живая магия Древа пряталась под слоем коры в целый фут толщиной, но нежные листочки плясали и переливались на самом пределе моего зрения. Иногда я часами смотрела на них.
– Видишь? Ясного неба у нас тут не особенно много.
– Вижу… Понятно.
Я кивнула:
– Тебе нужно нанять повозку и доехать до корневой стены на Шестой улице, потом либо сесть на паром, либо подняться по ступенькам и пешком по туннелю. Сейчас там наверняка вовсю горят лампы, нарочно ради приезжих, так что все в порядке. Мало радости идти через корень в потемках… Мне-то без разницы! – И я улыбнулась, чтобы она перестала смущаться. – Но ты не поверишь, сколько народу начинает прямо с ума сходить, едва окажутся в темноте!.. В любом случае, как переберешься на ту сторону – ты уже в Затени. Там всегда полным-полно паланкинов, можешь нанять себе, а можешь дойти до Солнечного рынка пешком. Там не очень далеко, – главное, чтобы Древо было по правую руку и…
Она перебила меня, и в голосе звучал уже знакомый мне ужас.
– Этот город, он такой… каким образом я… я же заблужусь! Ох, демоны, мой муж, он еще хуже меня, все время потеряться норовит… Он же попробует вернуться сюда, а кошелек-то у меня, так что…
– Все в порядке. Все будет хорошо, – пообещала я с прекрасно отработанным сочувствием, наклонилась к тетке через стол, постаравшись не потревожить резные деревянные скульптуры, и указала на дальний конец Ремесленного ряда. – Если хочешь, могу порекомендовать толкового проводника. Он поможет добраться куда надо благополучно и быстро.
Сказав так, я заподозрила, что услуги проводника окажутся для нее дороговаты. А ведь в том переулке на ее семейство вполне могли напасть, ограбить, в камни превратить… Ну да, сэкономили денежку, а стоило оно того? Никогда я не понимала паломников и, наверное, не пойму.
– А… сколько? – с сомнением в голосе спросила она.
– Это ты у самого проводника спрашивай. Хочешь, позову?
– Я… – Она переминалась с ноги на ногу, прямо-таки излучая нежелание расставаться с деньгами.
– Или ты можешь купить вот это, – предложила я, развернулась на стуле и подняла с прилавка небольшой свиток. – Это карта. Указаны все святые места, в смысле, заколдованные детьми богов, вроде того переулка.
– Заколдованные? Так это какой-то богорожденный сделал?
– Скорее всего. Не вижу, с чего бы писцам об этом беспокоиться, как по-твоему?
Тетка вздохнула:
– Так эта твоя карта поможет мне добраться до рынка?
– Ну конечно.
Я развернула свиток, давая ей убедиться. Она долго рассматривала карту, быть может, старалась запомнить маршрут и обойтись без покупки. Что ж, пусть попробует. Если у нее вот так запросто получится выучить запутанные улицы Тени, еще и пересеченные корнями Древа и пометками о том или ином святом месте, грех был бы не дать ей посмотреть бесплатно.
– И почем? – спросила она, протягивая руку за кошельком.
Когда она наконец ушла и ее торопливые шаги стихли в общем гомоне Гульбища, ко мне неспешно приблизился Ойн.
– Ты сама любезность, Орри, – сказал он.
Я усмехнулась:
– А как же! Я, конечно, могла ей посоветовать пойти в тот же переулок и слегка задрать юбку… после чего она мигом перенеслась бы следом за благоверным и отпрысками. Но должна же я была о ее достоинстве позаботиться?
Ойн пожал плечами:
– Если они сами дотумкать не могут, ты тут ни при чем. – Он посмотрел вслед женщине и вздохнул. – Хотя, конечно, обидно – приехать в паломничество и в итоге полдня бродить, потерявшись!
– Может, однажды она эти полдня еще будет с наслаждением вспоминать…
Я встала и потянулась. Я просидела на этом стуле все утро, так что спина успела затечь.
– Присмотришь за моим лотком, хорошо? Пойду прогуляюсь…
– Лгунишка!
Я улыбнулась, узнав хриплый, ворчливый голос Вуроя, еще одного торговца. Он подошел и остановился рядом с Ойном. Я даже вообразила, как он его дружески приобнимает. Эти двое и Ру, тоже здесь торговавшая, жили втроем, и Вурой был тот еще собственник.
– Ты, – продолжал он, – просто хочешь заглянуть в переулок и проверить, может, тот дурень с мелким обормотом чего обронили, когда магия их подхватила!
– Зачем бы мне? – спросила я самым невинным тоном, хотя меня так и подмывало расхохотаться.
Ойн тоже едва сдерживал смешок.
– Найдешь чего, не забудь поделиться, – сказал он.
Я послала в его сторону воздушный поцелуй.
– Кто нашел – скачет, а потерявший плачет. Ну разве что ты за это со мной Вуроем поделишься?
– Кто нашел – скачет, – парировал он, и я услышала смех Вуроя, заключившего Ойна в объятия.
Я пошла прочь, сосредоточившись на легком постукивании своей палки. Сейчас небось целоваться начнут, а мне не хотелось этого слышать. Я, конечно, шутила, требуя «поделиться Вуроем», но… Сами подумайте, легко ли одинокой девице стоять в сторонке и наблюдать, как люди наслаждаются тем, чего самой ей не перепало?
Тот переулок расположен как раз поперек широкого Гульбища, составляя угол нашего Ремесленного ряда. Его легко отыскать: мостовая и стены мерцают, источая бледное сияние, беловатое на фоне всеобъемлющего зеленого свечения Мирового Древа. Мерцают они неярко; магии здесь, по меркам богорожденных, всего ничего. Даже смертный мог сподобиться на такое. Требовалось лишь высечь сигилу-другую… ну и потратить состояние на активирующие чернила. Я бы увидела тут разве что сеточку света, повторявшую линии строительного раствора, скреплявшего кирпичи. Однако магия совсем недавно сработала, а потому и сияла ярче обычного. Ей требовалось некоторое время, чтобы успокоиться.
Я остановилась у входа в переулок и внимательно прислушалась. Гульбище представляло собой широкий круг в центральной части города. Пешеходные дорожки соединялись здесь с улицами, по которым двигались повозки. Они окаймляли обширный участок, заполненный клумбами и деревьями. Паломники любили собираться здесь, на одной из многочисленных тропинок, потому что с площадки Гульбища открывался лучший во всем городе вид на Мировое Древо, – кстати, и мы, люди искусства, облюбовали Гульбище по той же причине. К тому же паломники обычно были не против у нас что-нибудь приобрести, – конечно, после того, как используют возможность помолиться этому своему не очень понятному новому богу. Тем не менее мы все время памятовали о Белом зале, высившемся поблизости. Порой казалось, что сверкающие стены и статуя Блистательного Итемпаса взирали на еретическую деятельность у своего подножия крайне неодобрительно. Правда, не в пример былым временам, орденские Блюстители Порядка в наши дни особой строгости не проявляли. Богов в мире сделалось много, и каждый из них вполне мог заступиться за своих верных[1], начни их кто притеснять. И вообще, в городе творилось столько магии, что ни у какого ордена просто рук не хватило бы отслеживать каждый случай… Это, правда, не значило, что всякий мог творить что хотел прямо у них под носом и не опасаться последствий.
Вот и я вошла в переулок лишь после того, как доподлинно убедилась, что поблизости отсутствовали жрецы. Некоторый риск, конечно, оставался – мало ли чего я за шумом Гульбища могла не услышать. В случае, если бы меня застукали, я собиралась соврать, будто потеряла дорогу.
Продвигаясь вперед в относительной тишине переулка, я тщательно обстукивала мостовую посохом – вдруг и правда обнаружится кошелек или еще что-нибудь ценное…
…И почти сразу почуяла запах крови.
Поначалу мой разум отмел его как решительно невозможный. В самом деле, волшебство переулка было предназначено как раз для того, чтобы держать его в чистоте. Всякий мусор и грязь, любой неодушевленный предмет примерно через час исчезал сам собой – и чистенький переулок вновь становился ловушкой для беспечных паломников. Про себя я давно уже решила, что младший бог, учинивший ловушку, имел острый ум, не упускавший никаких мелочей.
Тем не менее чем дальше углублялась я в переулок, тем более внятным делался запах. Мне стало не по себе, потому что я узнала его. Металл и соль, сгустившиеся после того, как кровь свертывается и остывает… Только это не был тяжелый, отдающий железом запах человеческой крови. Этот был легче и острей; в нем чувствовались металлы, которым нет названия ни в одном языке смертных, и соли отнюдь не из здешних морей.
В переулке пролилась божественная кровь.
Может, кто-то обронил скляночку с бесценной субстанцией? Если так, оплошность вышла дороговатая. Впрочем, божественная кровь пахла как-то… затхло, что ли. Неправильно. И ее было слишком, слишком много для маленького фиала.
И вот тут мой посох ткнулся во что-то мягкое и тяжелое. Я остановилась, чувствуя, как во рту пересыхает от ужаса.
Я опустилась на корточки, чтобы получше изучить неожиданную находку. Вот ткань, очень мягкая и тонкая. Под нею – нога. Холоднее, чем полагалось бы, но не ледяная. Моя рука, подрагивая, двинулась выше… Вот крутое, несомненно женское бедро, чуть выпуклый живот… Ткань под пальцами вдруг стала влажной и липкой.
Я поспешно отдернула руку и спросила:
– Т-ты как? С тобой все в порядке?
Дурацкий вопрос, конечно. И так ясно, что не в порядке.
Теперь я ее видела – едва различимое световое пятно в форме человеческой фигуры, перекрывающее мерцание мостовой. Это притом, что ей полагалось бы ярко сиять своей собственной магией; тогда я ее увидела бы, едва зайдя в переулок. И лежачая поза была для нее довольно-таки противоестественной, ведь богорожденные не нуждаются в сне.
Я знала, что это значит. Об этом криком кричали все мои чувства. Только верить не хотелось.
А потом рядом возникло знакомое ощущение присутствия. Меня не предупредили о нем близившиеся шаги, но нужды в них и не было. Я очень обрадовалась, что он решил явиться именно теперь.
– Ничего не пойму, – прошептал Сумасброд, и тогда мне пришлось поверить окончательно, потому что изумление и ужас в голосе Сумасброда никакому сомнению не подлежали.
Я нашла богорожденную. И она была мертва.
Я поднялась слишком быстрым движением и едва не споткнулась, отодвигаясь назад.
– И я не пойму, – сказала я и обеими руками покрепче вцепилась в посох. – Когда я ее нашла, она тут так и лежала. Но как…
И я замолчала, не находя слов.
Послышался приглушенный перезвон колокольчиков (я давно заметила, что никто, кроме меня, вроде бы их не слышал), и в тусклом мерцании переулка выткался Сумасброд: кряжистый, хорошо сложенный мужчина, отдаленно смахивающий на сенмита, смуглокожий, обветренный, с темными нечесаными волосами, собранными в хвост на затылке. В этом облике он не то чтобы сиял, но я его видела – плотным пятном на фоне мягкого мерцания стен. Он смотрел вниз, на распростертое тело, и такого потрясенного выражения у него на лице я еще не видала.
– Роул, – выговорил он наконец, всего два слога с едва заметным ударением на первом. – Роул, сестра!.. Кто это сделал с тобой?..
«И каким образом?» – едва не добавила я, но несомненное горе Сумасброда заставило прикусить язык.
И он подошел к ней – немыслимо мертвой богине – и потянулся, чтобы коснуться ее. Его пальцы прижались к ее телу и словно растаяли.
– Не понимаю, – повторил он еле слышно. – Бессмыслица какая-то…
Его тревога и горе не подлежали сомнению. Обычно Сумасброд порывался говорить и действовать в соответствии со своей внешностью, то есть как подобало грубому и неотесанному смертному. И доселе я видела его мягкость и доброту, лишь когда мы бывали наедине.
– Что могло убить богорожденную? – спросила я, на сей раз уже не заикаясь.
– Да ничто… В смысле, другой богорожденный, но ты даже не представляешь, сколько на это ушло бы магической энергии. Мы все это почувствовали бы и сразу примчались бы узнать, что происходит. Но у Роул не было врагов. Кто вообще мог желать ей зла? Вот разве что…
Он нахмурился. Стоило ему отвлечься, и его видимый образ тотчас нарушился, расплывшись текучим облачком сияющей зелени, напоминавшей мне о запахе свежих листьев Древа.
– Да нет, – продолжал он, – не вижу, с чего тому или другому… В самом деле бессмыслица!
Я подошла к нему и положила руку на зеленое светящееся плечо. Мгновение спустя он коснулся моей руки, молча поблагодарив за сочувствие, но я-то знала, что не доставила ему ничего похожего на утешение.
– Мне правда жаль, Сброд. Очень жаль.
Он медленно кивнул. Самообладание возвращалось к нему, а с ним и человеческий облик.
– Мне пора, – сказал он. – Наши родители… Нужно им сообщить, хотя, может, они уже знают.
Он выпрямился, вздохнул и покачал головой.
– Может, тебе что-нибудь нужно?
Он не спешил с ответом, что не могло меня не порадовать. Есть кое-что, чем всякая девушка дорожит в возлюбленном, пускай даже и бывшем. Когда мой бывший провел пальцем по моей щеке, кожу слегка закололо.
– Нет, – сказал он. – Но все равно спасибо.
Пока мы разговаривали, я не обращала внимания, но теперь заметила: у входа в переулок начала собираться толпа. Кто-то увидел нас и тело на мостовой, и, как водится в больших городах, к одному зеваке тотчас присоединились другие. Когда Сумасброд поднял на руки тело, смертные заахали, потом кто-то вскрикнул от ужаса, узнав его ношу. Роул, оказывается, была известна. Не исключено даже, что у нее, как у некоторых младших богов, уже начало формироваться общество верных. Значит, к вечеру об убийстве в переулке будет судачить весь город.
Сумасброд кивнул мне и исчез. Две тени, присутствовавшие в переулке, придвинулись ближе, задержавшись у места, где только что лежала Роул. Я не повернулась в ту сторону. Я всегда видела богорожденных, если только они не прилагали изрядных усилий к скрытности, но знала, что не всем из них это нравилось. Те, что сейчас приблизились, были, вероятно, родичами Сумасброда. У него имелось несколько братьев и сестер, и они помогали ему, выступая охранниками и выполняя разные поручения. Вскоре наверняка явятся и другие – почтить место гибели соплеменницы. Среди божественного народа слухи распространялись с той же стремительностью, что и у смертных.
Вздохнув, я покинула переулок и протолкалась сквозь толпу. Меня со всех сторон засыпали вопросами, но я лишь коротко отвечала: «Да, это была Роул» и «Да, она умерла». Когда я добралась до своего лотка, к Вурою и Ойну успела присоединиться Ру. Она взяла меня за руку, помогла усесться и спросила, не хочу ли я стакан водички – или чего покрепче. Потом она принялась протирать мою руку тряпочкой, и я запоздало сообразила, что на пальцах у меня осталась божественная кровь.
– Да все со мной в порядке, – сказала я им, хотя на самом деле не так уж была в этом уверена. – Ну разве что, может, товар поможете собрать? Я сегодня, пожалуй, пораньше свернусь…
Слух уже донес мне, что и другие художники и мастеровые в нашем ряду занимались тем же. Гибель богини означала, что Мировое Древо только что стало второй по степени интересности достопримечательностью нашего города. Так что, скорее всего, до конца недели торговля будет идти ни шатко ни валко.
Вот я и решила пойти домой.
Около часа назад она с мужем и двумя детьми присмотрела, но не купила с моего лотка стенную шпалеру. Тогда она показалась мне раздраженной, и не без повода. Шпалера недешевая, а дети – назойливые и бесцеремонные. Теперь женщина была напугана. Она говорила вроде спокойно, но в голосе исподволь прорывалась дрожь, вызванная страхом.
– Что случилось? – спросила я.
– Моя семья… Я никак не могу найти их!
Я изобразила лучшую свою улыбку «приветливого туземца» и предположила:
– Может, они просто куда-то в сторону отошли? Здесь, возле ствола, очень легко заблудиться. Где ты их видела последний раз?
– Вон там…
Я услышала движение, – похоже, она куда-то указывала. Спустя мгновение женщина осознала свой промах и почувствовала обычную в таких случаях неловкость.
– Ох, прости, я еще кого-нибудь спрошу…
– Дело твое, – ответила я беспечно. – Но если ты имеешь в виду симпатичный чистенький переулок рядом с Белым залом, то я, кажется, знаю, что произошло.
Она ахнула, и я поняла, что моя догадка верна.
– Но каким образом ты…
Я услышала, как фыркнул Ойн, другой торговец предметами искусства, промышлявший по эту сторону парка. Это вызвало у меня улыбку; оставалось надеяться, что женщина воспримет ее как проявление дружелюбия и не подумает, что мы над ней потешаемся.
Я спросила:
– Так они вошли в тот переулок?
– Они… ну…
Женщина неловко переминалась, я слышала, как она потерла ладони. Я уже поняла, в чем дело, но предоставила ей выпутываться самой. Никто ведь не любит сознаваться в ошибках.
– Дело в том, что моему сыну понадобилось в туалет. В здешних магазинчиках они наверняка есть, но ему не разрешали воспользоваться, пока мы чего-нибудь не купим. А денег у нас не очень много, ну и…
Ровно по этой же причине она и мою шпалеру не купила. Это меня не то чтобы волновало – я сама первая готова была признать, что торговала вовсе не предметами первой необходимости, – но жалобы на отсутствие денег слегка раздражали. Одно дело – отказать себе в покупке понравившейся шпалеры, и совсем другое – не наскрести на простенькое лакомство или безделушку. Собственно, только этого мы, деловые люди, и требовали от приезжих в обмен на право глазеть на нас, оттеснять постоянных покупателей… и ворчать потом, какие эти горожане недружелюбные.
Я не стала ей указывать, что ее семейство вполне могло воспользоваться соответствующим заведением самого Белого зала. Даром причем.
– У того переулка есть одно особое свойство, – объяснила я женщине. – Всякий, кто войдет туда и примется раздеваться, тут же переносится в самый центр Солнечного рынка.
Между прочим, на рынке в точке прибытия воздвигли помост, чтобы показывать пальцами и покатываться над бедолагами, которые возникали на нем со спущенными штанами.
– Думаю, если ты выйдешь на рынок, там твоя семья и найдется.
– Ох, благодарение Госпоже Небесной, – с облегчением произнесла женщина.
Должна сказать, эта фраза всегда казалась мне какой-то странной. А тетка обратилась уже ко мне:
– И тебе спасибо большое! Я, ты понимаешь, слышала кое-что про этот город… Мне не хотелось ехать сюда, но мой муженек, он у меня с Дальнего Севера, так вот ему ужас как хотелось посмотреть Дерево Небесной Госпожи… – Она глубоко вздохнула. – А как, ты говоришь, на рынок пройти?
Ну, наконец-то добралась до дела.
– Он находится в Западной Тени, а мы сейчас в Восточной. Коротко их еще называют Затень и Востень.
– Что-что?..
– Так их все здесь называют. Это на случай, если у кого дорогу спрашивать будешь.
– А-а. Но… Тень? Тут то и дело так говорят, хотя название города…
Я покачала головой:
– Верно, только люди, живущие здесь, называют город именно так.
И я указала вверх, туда, где смутно различала призрачно-зеленые переливы вечно шелестящей листвы Мирового Древа. Корни и ствол были для меня окутаны темнотой, ибо живая магия Древа пряталась под слоем коры в целый фут толщиной, но нежные листочки плясали и переливались на самом пределе моего зрения. Иногда я часами смотрела на них.
– Видишь? Ясного неба у нас тут не особенно много.
– Вижу… Понятно.
Я кивнула:
– Тебе нужно нанять повозку и доехать до корневой стены на Шестой улице, потом либо сесть на паром, либо подняться по ступенькам и пешком по туннелю. Сейчас там наверняка вовсю горят лампы, нарочно ради приезжих, так что все в порядке. Мало радости идти через корень в потемках… Мне-то без разницы! – И я улыбнулась, чтобы она перестала смущаться. – Но ты не поверишь, сколько народу начинает прямо с ума сходить, едва окажутся в темноте!.. В любом случае, как переберешься на ту сторону – ты уже в Затени. Там всегда полным-полно паланкинов, можешь нанять себе, а можешь дойти до Солнечного рынка пешком. Там не очень далеко, – главное, чтобы Древо было по правую руку и…
Она перебила меня, и в голосе звучал уже знакомый мне ужас.
– Этот город, он такой… каким образом я… я же заблужусь! Ох, демоны, мой муж, он еще хуже меня, все время потеряться норовит… Он же попробует вернуться сюда, а кошелек-то у меня, так что…
– Все в порядке. Все будет хорошо, – пообещала я с прекрасно отработанным сочувствием, наклонилась к тетке через стол, постаравшись не потревожить резные деревянные скульптуры, и указала на дальний конец Ремесленного ряда. – Если хочешь, могу порекомендовать толкового проводника. Он поможет добраться куда надо благополучно и быстро.
Сказав так, я заподозрила, что услуги проводника окажутся для нее дороговаты. А ведь в том переулке на ее семейство вполне могли напасть, ограбить, в камни превратить… Ну да, сэкономили денежку, а стоило оно того? Никогда я не понимала паломников и, наверное, не пойму.
– А… сколько? – с сомнением в голосе спросила она.
– Это ты у самого проводника спрашивай. Хочешь, позову?
– Я… – Она переминалась с ноги на ногу, прямо-таки излучая нежелание расставаться с деньгами.
– Или ты можешь купить вот это, – предложила я, развернулась на стуле и подняла с прилавка небольшой свиток. – Это карта. Указаны все святые места, в смысле, заколдованные детьми богов, вроде того переулка.
– Заколдованные? Так это какой-то богорожденный сделал?
– Скорее всего. Не вижу, с чего бы писцам об этом беспокоиться, как по-твоему?
Тетка вздохнула:
– Так эта твоя карта поможет мне добраться до рынка?
– Ну конечно.
Я развернула свиток, давая ей убедиться. Она долго рассматривала карту, быть может, старалась запомнить маршрут и обойтись без покупки. Что ж, пусть попробует. Если у нее вот так запросто получится выучить запутанные улицы Тени, еще и пересеченные корнями Древа и пометками о том или ином святом месте, грех был бы не дать ей посмотреть бесплатно.
– И почем? – спросила она, протягивая руку за кошельком.
Когда она наконец ушла и ее торопливые шаги стихли в общем гомоне Гульбища, ко мне неспешно приблизился Ойн.
– Ты сама любезность, Орри, – сказал он.
Я усмехнулась:
– А как же! Я, конечно, могла ей посоветовать пойти в тот же переулок и слегка задрать юбку… после чего она мигом перенеслась бы следом за благоверным и отпрысками. Но должна же я была о ее достоинстве позаботиться?
Ойн пожал плечами:
– Если они сами дотумкать не могут, ты тут ни при чем. – Он посмотрел вслед женщине и вздохнул. – Хотя, конечно, обидно – приехать в паломничество и в итоге полдня бродить, потерявшись!
– Может, однажды она эти полдня еще будет с наслаждением вспоминать…
Я встала и потянулась. Я просидела на этом стуле все утро, так что спина успела затечь.
– Присмотришь за моим лотком, хорошо? Пойду прогуляюсь…
– Лгунишка!
Я улыбнулась, узнав хриплый, ворчливый голос Вуроя, еще одного торговца. Он подошел и остановился рядом с Ойном. Я даже вообразила, как он его дружески приобнимает. Эти двое и Ру, тоже здесь торговавшая, жили втроем, и Вурой был тот еще собственник.
– Ты, – продолжал он, – просто хочешь заглянуть в переулок и проверить, может, тот дурень с мелким обормотом чего обронили, когда магия их подхватила!
– Зачем бы мне? – спросила я самым невинным тоном, хотя меня так и подмывало расхохотаться.
Ойн тоже едва сдерживал смешок.
– Найдешь чего, не забудь поделиться, – сказал он.
Я послала в его сторону воздушный поцелуй.
– Кто нашел – скачет, а потерявший плачет. Ну разве что ты за это со мной Вуроем поделишься?
– Кто нашел – скачет, – парировал он, и я услышала смех Вуроя, заключившего Ойна в объятия.
Я пошла прочь, сосредоточившись на легком постукивании своей палки. Сейчас небось целоваться начнут, а мне не хотелось этого слышать. Я, конечно, шутила, требуя «поделиться Вуроем», но… Сами подумайте, легко ли одинокой девице стоять в сторонке и наблюдать, как люди наслаждаются тем, чего самой ей не перепало?
Тот переулок расположен как раз поперек широкого Гульбища, составляя угол нашего Ремесленного ряда. Его легко отыскать: мостовая и стены мерцают, источая бледное сияние, беловатое на фоне всеобъемлющего зеленого свечения Мирового Древа. Мерцают они неярко; магии здесь, по меркам богорожденных, всего ничего. Даже смертный мог сподобиться на такое. Требовалось лишь высечь сигилу-другую… ну и потратить состояние на активирующие чернила. Я бы увидела тут разве что сеточку света, повторявшую линии строительного раствора, скреплявшего кирпичи. Однако магия совсем недавно сработала, а потому и сияла ярче обычного. Ей требовалось некоторое время, чтобы успокоиться.
Я остановилась у входа в переулок и внимательно прислушалась. Гульбище представляло собой широкий круг в центральной части города. Пешеходные дорожки соединялись здесь с улицами, по которым двигались повозки. Они окаймляли обширный участок, заполненный клумбами и деревьями. Паломники любили собираться здесь, на одной из многочисленных тропинок, потому что с площадки Гульбища открывался лучший во всем городе вид на Мировое Древо, – кстати, и мы, люди искусства, облюбовали Гульбище по той же причине. К тому же паломники обычно были не против у нас что-нибудь приобрести, – конечно, после того, как используют возможность помолиться этому своему не очень понятному новому богу. Тем не менее мы все время памятовали о Белом зале, высившемся поблизости. Порой казалось, что сверкающие стены и статуя Блистательного Итемпаса взирали на еретическую деятельность у своего подножия крайне неодобрительно. Правда, не в пример былым временам, орденские Блюстители Порядка в наши дни особой строгости не проявляли. Богов в мире сделалось много, и каждый из них вполне мог заступиться за своих верных[1], начни их кто притеснять. И вообще, в городе творилось столько магии, что ни у какого ордена просто рук не хватило бы отслеживать каждый случай… Это, правда, не значило, что всякий мог творить что хотел прямо у них под носом и не опасаться последствий.
Вот и я вошла в переулок лишь после того, как доподлинно убедилась, что поблизости отсутствовали жрецы. Некоторый риск, конечно, оставался – мало ли чего я за шумом Гульбища могла не услышать. В случае, если бы меня застукали, я собиралась соврать, будто потеряла дорогу.
Продвигаясь вперед в относительной тишине переулка, я тщательно обстукивала мостовую посохом – вдруг и правда обнаружится кошелек или еще что-нибудь ценное…
…И почти сразу почуяла запах крови.
Поначалу мой разум отмел его как решительно невозможный. В самом деле, волшебство переулка было предназначено как раз для того, чтобы держать его в чистоте. Всякий мусор и грязь, любой неодушевленный предмет примерно через час исчезал сам собой – и чистенький переулок вновь становился ловушкой для беспечных паломников. Про себя я давно уже решила, что младший бог, учинивший ловушку, имел острый ум, не упускавший никаких мелочей.
Тем не менее чем дальше углублялась я в переулок, тем более внятным делался запах. Мне стало не по себе, потому что я узнала его. Металл и соль, сгустившиеся после того, как кровь свертывается и остывает… Только это не был тяжелый, отдающий железом запах человеческой крови. Этот был легче и острей; в нем чувствовались металлы, которым нет названия ни в одном языке смертных, и соли отнюдь не из здешних морей.
В переулке пролилась божественная кровь.
Может, кто-то обронил скляночку с бесценной субстанцией? Если так, оплошность вышла дороговатая. Впрочем, божественная кровь пахла как-то… затхло, что ли. Неправильно. И ее было слишком, слишком много для маленького фиала.
И вот тут мой посох ткнулся во что-то мягкое и тяжелое. Я остановилась, чувствуя, как во рту пересыхает от ужаса.
Я опустилась на корточки, чтобы получше изучить неожиданную находку. Вот ткань, очень мягкая и тонкая. Под нею – нога. Холоднее, чем полагалось бы, но не ледяная. Моя рука, подрагивая, двинулась выше… Вот крутое, несомненно женское бедро, чуть выпуклый живот… Ткань под пальцами вдруг стала влажной и липкой.
Я поспешно отдернула руку и спросила:
– Т-ты как? С тобой все в порядке?
Дурацкий вопрос, конечно. И так ясно, что не в порядке.
Теперь я ее видела – едва различимое световое пятно в форме человеческой фигуры, перекрывающее мерцание мостовой. Это притом, что ей полагалось бы ярко сиять своей собственной магией; тогда я ее увидела бы, едва зайдя в переулок. И лежачая поза была для нее довольно-таки противоестественной, ведь богорожденные не нуждаются в сне.
Я знала, что это значит. Об этом криком кричали все мои чувства. Только верить не хотелось.
А потом рядом возникло знакомое ощущение присутствия. Меня не предупредили о нем близившиеся шаги, но нужды в них и не было. Я очень обрадовалась, что он решил явиться именно теперь.
– Ничего не пойму, – прошептал Сумасброд, и тогда мне пришлось поверить окончательно, потому что изумление и ужас в голосе Сумасброда никакому сомнению не подлежали.
Я нашла богорожденную. И она была мертва.
Я поднялась слишком быстрым движением и едва не споткнулась, отодвигаясь назад.
– И я не пойму, – сказала я и обеими руками покрепче вцепилась в посох. – Когда я ее нашла, она тут так и лежала. Но как…
И я замолчала, не находя слов.
Послышался приглушенный перезвон колокольчиков (я давно заметила, что никто, кроме меня, вроде бы их не слышал), и в тусклом мерцании переулка выткался Сумасброд: кряжистый, хорошо сложенный мужчина, отдаленно смахивающий на сенмита, смуглокожий, обветренный, с темными нечесаными волосами, собранными в хвост на затылке. В этом облике он не то чтобы сиял, но я его видела – плотным пятном на фоне мягкого мерцания стен. Он смотрел вниз, на распростертое тело, и такого потрясенного выражения у него на лице я еще не видала.
– Роул, – выговорил он наконец, всего два слога с едва заметным ударением на первом. – Роул, сестра!.. Кто это сделал с тобой?..
«И каким образом?» – едва не добавила я, но несомненное горе Сумасброда заставило прикусить язык.
И он подошел к ней – немыслимо мертвой богине – и потянулся, чтобы коснуться ее. Его пальцы прижались к ее телу и словно растаяли.
– Не понимаю, – повторил он еле слышно. – Бессмыслица какая-то…
Его тревога и горе не подлежали сомнению. Обычно Сумасброд порывался говорить и действовать в соответствии со своей внешностью, то есть как подобало грубому и неотесанному смертному. И доселе я видела его мягкость и доброту, лишь когда мы бывали наедине.
– Что могло убить богорожденную? – спросила я, на сей раз уже не заикаясь.
– Да ничто… В смысле, другой богорожденный, но ты даже не представляешь, сколько на это ушло бы магической энергии. Мы все это почувствовали бы и сразу примчались бы узнать, что происходит. Но у Роул не было врагов. Кто вообще мог желать ей зла? Вот разве что…
Он нахмурился. Стоило ему отвлечься, и его видимый образ тотчас нарушился, расплывшись текучим облачком сияющей зелени, напоминавшей мне о запахе свежих листьев Древа.
– Да нет, – продолжал он, – не вижу, с чего тому или другому… В самом деле бессмыслица!
Я подошла к нему и положила руку на зеленое светящееся плечо. Мгновение спустя он коснулся моей руки, молча поблагодарив за сочувствие, но я-то знала, что не доставила ему ничего похожего на утешение.
– Мне правда жаль, Сброд. Очень жаль.
Он медленно кивнул. Самообладание возвращалось к нему, а с ним и человеческий облик.
– Мне пора, – сказал он. – Наши родители… Нужно им сообщить, хотя, может, они уже знают.
Он выпрямился, вздохнул и покачал головой.
– Может, тебе что-нибудь нужно?
Он не спешил с ответом, что не могло меня не порадовать. Есть кое-что, чем всякая девушка дорожит в возлюбленном, пускай даже и бывшем. Когда мой бывший провел пальцем по моей щеке, кожу слегка закололо.
– Нет, – сказал он. – Но все равно спасибо.
Пока мы разговаривали, я не обращала внимания, но теперь заметила: у входа в переулок начала собираться толпа. Кто-то увидел нас и тело на мостовой, и, как водится в больших городах, к одному зеваке тотчас присоединились другие. Когда Сумасброд поднял на руки тело, смертные заахали, потом кто-то вскрикнул от ужаса, узнав его ношу. Роул, оказывается, была известна. Не исключено даже, что у нее, как у некоторых младших богов, уже начало формироваться общество верных. Значит, к вечеру об убийстве в переулке будет судачить весь город.
Сумасброд кивнул мне и исчез. Две тени, присутствовавшие в переулке, придвинулись ближе, задержавшись у места, где только что лежала Роул. Я не повернулась в ту сторону. Я всегда видела богорожденных, если только они не прилагали изрядных усилий к скрытности, но знала, что не всем из них это нравилось. Те, что сейчас приблизились, были, вероятно, родичами Сумасброда. У него имелось несколько братьев и сестер, и они помогали ему, выступая охранниками и выполняя разные поручения. Вскоре наверняка явятся и другие – почтить место гибели соплеменницы. Среди божественного народа слухи распространялись с той же стремительностью, что и у смертных.
Вздохнув, я покинула переулок и протолкалась сквозь толпу. Меня со всех сторон засыпали вопросами, но я лишь коротко отвечала: «Да, это была Роул» и «Да, она умерла». Когда я добралась до своего лотка, к Вурою и Ойну успела присоединиться Ру. Она взяла меня за руку, помогла усесться и спросила, не хочу ли я стакан водички – или чего покрепче. Потом она принялась протирать мою руку тряпочкой, и я запоздало сообразила, что на пальцах у меня осталась божественная кровь.
– Да все со мной в порядке, – сказала я им, хотя на самом деле не так уж была в этом уверена. – Ну разве что, может, товар поможете собрать? Я сегодня, пожалуй, пораньше свернусь…
Слух уже донес мне, что и другие художники и мастеровые в нашем ряду занимались тем же. Гибель богини означала, что Мировое Древо только что стало второй по степени интересности достопримечательностью нашего города. Так что, скорее всего, до конца недели торговля будет идти ни шатко ни валко.
Вот я и решила пойти домой.