Страница:
Оспаривая взгляды Годвина и доказывая неосуществимость его системы полного равенства, Мальтус указывал главным образом на одну страсть человека, ниспровергающую, по его мнению, все идеальные построения: страсть эта – половое влечение, стремление к воспроизведению себе подобных. Чем лучше те материальные условия, в которых находится человек, тем сильнее проявляется в нем эта страсть, или, иначе говоря, где только материальные условия это позволяют, там сейчас же появляется на свет новый член общества. Таким образом, увеличивающееся население, создавая новые рты, постоянно и неизбежно понижает уровень благосостояния всего народа. Только нищета и преступления сдерживают рост населения на уровне имеющихся запасов пищи, при уничтожении же этих препятствий в идеальном строе Годвина должны тотчас же обнаружиться все бедствия перенаселения. Неразумно, значит, укорять правительство за нищету народных масс и неправильно видеть в политической реформе спасение от того зла, которое порождено неустранимыми законами природы. В поисках возражений против Годвина Мальтус, таким образом, впервые ясно сформулировал себе свой взгляд на вопрос о народонаселении, а сформулировав, решил его опубликовать во всеобщее сведение. Так возник «Опыт о законе народонаселения», создавший автору всемирную и неувядаемую славу.
Появившееся в 1798 году без имени автора первое издание «Опыта…» отличалось многими несовершенствами, однако не помешавшими ему иметь большой успех у публики. Написанное с полемическими целями и без достаточной специальной подготовки автора, сочинение Мальтуса было переполнено риторическими украшениями и в то же время нуждалось в фактическом обосновании; если, несмотря на все недостатки, оно произвело фурор при своем появлении, то это объяснялось, главным образом, двумя причинами. Во-первых, книга касалась жгучих вопросов минуты и, во-вторых, давала на них верный или неверный, но во всяком случае решительный и оригинальный ответ. Чтобы понять значение «Опыта о народонаселении», надо вспомнить эпоху, когда он появился. То был конец XVIII века, ознаменовавшегося в Англии многими великими изобретениями в области техники и механики, открытием залежей угля и железа на острове и необыкновенным развитием национальной промышленности. Непосредственным результатом этого последнего было разрушение старых экономических устоев, разрушение цехов и корпораций, дававших своим членам известное покровительство и обеспеченный заработок. Нужды новой промышленности потребовали отмены стеснительных предписаний законодательства, до того времени бравшего под свою защиту учеников и подмастерьев; те же нужды привлекли в промышленные центры массы рабочих рук, оторванных от земледелия или освободившихся вследствие упадка ремесел. Вслед за непродолжительной эпохой высокой заработной платы наступило противоположное движение падения цен на труд. К этому присоединился неурожай 1795 года; продукты первой необходимости подорожали в небывалых размерах, народ голодал и не скрывал своего неудовольствия, а в Лондоне толпы рабочих останавливали на улицах карету короля, крича: «Хлеба, дайте нам хлеба!» Общество было обеспокоено, ища выход из затруднительного положения. Питт предлагал реформу законов о бедных, другие говорили о невежестве простого народа, третьи предлагали устроить рабочие союзы, четвертые требовали субсидий семейным рабочим, некоторые, наконец, всю вину сваливали на свободу торговли. И вот в такое-то время всеобщего возбуждения умов появляется книга, устанавливающая порядок в хаосе противоречивых суждений и с полной твердостью указывающая на действительную причину всех бедствий. «Перенаселение» – это было новое слово, новый лозунг, за который многие сейчас же ухватились с тем большей радостью, что для иных он мог служить отличным оправданием их эгоизма. Не оказалось недостатка и в возражениях, подчас даже очень резких, но критика содействовала только тому, что «Опыт о народонаселении» получил сразу громадную известность.
Сам Мальтус, однако же, не почил на лаврах так неожиданно и так сравнительно легко доставшейся ему славы. Друзья указывали ему на недостатки его «Опыта», да он их и сам хорошо видел. Он сознавал, что только диалектически опроверг взгляды Годвина и что совершенно недостаточно подменить одни абстракции другими. Мальтусу было совершенно ясно, что его мысли нуждаются в доказательствах и в фактическом обосновании, поэтому он усердно занялся ближайшим изучением того вопроса, который ему приходилось решать в своем «Опыте…» сначала без достаточных знаний. Но положение вопроса о народонаселении в то время было таково, что Мальтус имел перед собою лишь самую бедную литературу и, главное, самое ограниченное количество точных, проверенных фактов. Статистики как науки тогда еще не было; приводившиеся главным образом немецкими учеными статистические данные отличались неполнотой и случайностью, причем ими пользовались тенденциозно и неумело. Мальтусу, когда он взялся за подробную разработку вопроса о народонаселении, приходилось самому и собирать факты, и обобщать их, и полагать основания научным статистическим исследованиям, и давать точные ответы на жгучие вопросы современности. Он скоро увидел себя вынужденным прибегнуть к путешествиям как к единственному возможному средству собрать недостающие сведения и собственными наблюдениями пополнить существующий пробел.
В 1799 году мы видим его путешествующим в компании с Оттером, впоследствии епископом и биографом Мальтуса, Кларком, известным английским путешественником, и другими по Германии, Швеции, Норвегии, Финляндии и отчасти по России, то есть по всем тем странам, которые были доступны для посещений иностранцев в то смутное время. Несколько лет спустя, после Амьенского мира, Мальтус посещает еще Францию и Швейцарию. По возвращении из первого путешествия он пишет и издает (анонимно) небольшой трактат о причинах дороговизны товаров; по возвращении же из второго путешествия он выпускает второе, переработанное и дополненное, издание «Опыта о народонаселении». Переработке подверглась как внешняя форма изложения, так и некоторые основные положения самого учения. По совету друзей и следуя указаниям критиков, Мальтус исключил из своей книги некоторые более резкие места и придал изложению более деловитый характер, пожертвовав многими риторическими украшениями: целый ряд новых глав, иллюстрирующих вопрос о народонаселении примерами тех стран, которые автор объехал при своих путешествиях, увеличил первоначальный размер его сочинения больше чем вдвое.
Главное изменение по существу состояло в том, что нищету и преступления он не считает теперь уже единственными препятствиями чрезмерному возрастанию народонаселения, но присовокупляет к ним нравственное воздержание или сознательный отказ от деторождения. Сообразно такому добавлению, являющемуся как бы уступкой Годвину, который тоже возлагал большие надежды на подавление разумом страстей, – и нарисованная Мальтусом картина будущего с его неизбежным злом перенаселения должна была утратить много в своей мрачности. К сожалению, такая важная поправка в учении нисколько не отразилась на конечных выводах автора и потому внесла некоторую дисгармонию в прежде столь стройное здание его системы; на это было тотчас указано его критиками, которых оказалось теперь больше и которые ко второму изданию отнеслись строже, чем к первому.
Через два года после выхода в свет второго издания «Опыта о народонаселении», то есть в 1805 году, Мальтус был назначен профессором истории и политической экономии в училище Ост-Индской компании, а незадолго перед тем, зная уже о своем назначении, он женился на некоей мисс Гарриет Экерзаль. Кто сколько-нибудь знаком с учением Мальтуса, тот знает, конечно, что он отнюдь не был противником брака вообще, а потому и в его женитьбе, состоявшейся, когда Мальтус получил определенное, обеспеченное положение в обществе, не усмотрит никакого противоречия с его учением. Но в том-то и дело, что противники Мальтуса не всегда находили нужным знакомиться с его «Опытом о народонаселении», и потому могли ставить ему в вину его брак, заключенный в действительности согласно всем выставленным им самим теоретическим требованиям. Французский экономист Шербюлье пошел еще дальше и приписал Мальтусу одиннадцать дочерей, в многолюдном обществе которых тот будто бы ходил в гости к своим знакомым (как это правдоподобно!). Кауцкий, скептически относящийся к апокрифическому рассказу Шербюлье, не упускает однако же случая сострить, что, по всей вероятности, дочери Мальтуса пали жертвой перенаселения. В действительности автор «Опыта о народонаселении» имел только троих детей, сына и двух дочерей, из которых одна умерла в раннем детстве, другая же жива, кажется, и до сих пор.
Учебное заведение, в котором Мальтус был назначен профессором и где он до самой своей смерти не только читал лекции, но и исполнял обязанности священника, основано было для того, чтобы давать образование молодым людям, посылаемым в Индию в качестве агентов компании. Ни подбор воспитанников, ни постановка образования в училище не могли считаться вполне удовлетворительными. Специальные цели заведения давали себя чувствовать и на общих предметах, которые преподавались применительно к обстоятельствам; так, например, при передаче начал политической экономии особенное внимание по требованию программы должно было быть обращаемо на «разъяснение политических и коммерческих отношений, существующих между Индией и Великобританией». Что же касается воспитанников, то они отличались несколько буйным характером, и потому драки в училище были не в редкость. Видимо, дело не обходилось и без рукопашных схваток с профессорами, потому что один из них пишет следующее при вести о назначении в училище нового преподавателя: «Его положение здесь будет очень хорошо, если не считать побоев и контузий. Но он может требовать себе вознаграждения за убытки или ежегодной пенсии, если побои студентов сделают его неспособным к продолжению занятий. Не будет ли полезно советовать профессорам изучать употребление пращи – balearis-habena? Это бы доставило им большое преимущество перед студентами».
Сам Мальтус, однако, не только не выражает никакого неудовольствия на училище, но даже берет его под свою защиту, ввиду усиленных нападок. Он жалуется только на одно – на крайнюю зависимость, в которую профессора поставлены от директоров; буйство студентов он считает явлением вполне устранимым, если профессорам будет предоставлена дисциплинарная власть. Что касается конкретно его предмета, то он вполне доволен успехами учеников и, судя по своему опыту, полагает возможным сделать преподавание политической экономии настолько популярным и доступным, чтобы ее можно было ввести в курс народных училищ. Впрочем, по свидетельству его биографа, Бонара, лекции Мальтуса хотя и приближались по своему стилю скорее к первому, чем к последующим изданиям его «Опыта…», однако благодаря некоторой своей сухости не могли очаровывать слушателей, тем более, что Мальтус обладал весьма крупным для оратора недостатком (заячьей губой), делавшим его произношение не особенно внятным.
Но, как уже мы сказали, сам Мальтус вполне доволен своим положением. Почти полных 30 лет его учительства проходят в невозмутимом покое, среди живописной деревенской обстановки (училище помещалось за городом) и непрерывных научных занятий. Жизнь его за все это время отличается полным отсутствием внешних событий, но зато самой усиленной работой ума. Из фактов внешней жизни мы здесь отметим только посещение Мальтусом знаменитого Нью-Ланаркского предприятия Оуэна, да его участие сначала в Королевском научном обществе, а затем, вместе с Джеймсом Миплем, Гротом и Рикардо – в основанном Туком экономическом клубе. Здесь кстати будет отметить многолетнюю (с 1810 по 1834 год) дружбу Мальтуса с Рикардо, – дружбу, основанную на общности их научных занятий и не страдавшую нисколько от их теоретических разногласий. Результатом ее является изданная Бонаром обширная переписка, в которой мы находим много любопытного материала для характеристики экономических взглядов обоих друзей, но ничего такого, что бы нам рисовало их личные отношения, характеры и образ жизни. Дружба Рикардо с Мальтусом была чисто абстрактного свойства, напоминавшая собою сочинения первого.
За все это время литературная деятельность Мальтуса отличается большой продуктивностью. С 1805 года он издает один за другим несколько новых изданий своего «Опыта…», каждый раз дополняя, переделывая и полемизируя в приложениях со своими противниками. В 1814—1815 годах он пишет «Замечания на хлебные законы», особое «мнение» по вопросу об ограничении ввоза, и весьма важное сочинение «Природа и возрастание ренты». 1820 год отмечен крупной теоретической работой Мальтуса – «Политическая экономия», к которой через два года он присовокупляет трактат «Мерило ценности». Мы опускаем несколько мелких статей, чтобы отметить и до сих пор сохранивший свое значение труд «Определения экономических понятий». Приготовляя ко второму изданию свою «Политическую экономию», в самом разгаре работы, 29 декабря 1834 года, Мальтус неожиданно умер.
На автора «Опыта о народонаселении» так часто возводят упреки в безнравственности и жестокости, его учение и до сих пор так охотно обсуждается с чисто нравственной точки зрения, что мы считаем не лишним привести несколько свидетельств, рисующих характер и нравственную личность Мальтуса, предоставляя себе впоследствии произвести оценку и самого его учения. Первое, что здесь следует отметить, – это полное бескорыстие Мальтуса. Он сознательно уклонился от высокой духовной карьеры, которая могла бы дать ему и деньги и почет, и удовольствовался скромной ролью учителя во второразрядном учебном заведении, 30 лет занимая одно место и не ища никаких повышений. Говорят, будто его «Опыт…» имел в виду не интересы науки, а интересы партии, которой Мальтус желал дать своей книгой оружие в руки. Это неверно. По своим убеждениям причисляемый к вигам (либералам), Мальтус в действительности стоял совершенно в стороне от политических партий. Он ничем не выражает своего удовольствия, когда партия вигов торжествует и оказывается у власти, он не предпринимает ничего, что его могло бы сделать влиятельным человеком в политическом мире. Таким образом, его «Опыт…» надо рассматривать совершенно объективно, как в общем совершенно объективно, в интересах истины он и писался Мальтусом. Мы не хотим этим сказать, что в своей «Политической экономии» Мальтус не проявлял никакой тенденциозности и что его идеи не послужили оружием в руках буржуазных защитников существующего экономического порядка. Но это еще не делает автора «Опыта…» человеком в полном смысле партийным и в сущности нисколько не отличает его от всех современных ему экономистов: Рикардо, Сэя и других.
Незлобивость, невозмутимость и полное душевное равновесие – вот что составляет истинную основу характера Мальтуса. Мисс Гарриет Мартино, хорошо знавшая его в последние годы, пишет о нем следующее: «Человека более простодушного, добродетельного и благожелательного, чем Мальтус, нельзя было найти во всей Англии». Несмотря на то, что он подвергался в литературе совершенно необузданным нападкам, «я видела в нем одного из самых веселых и невозмутимых людей в обществе. Я однажды спросила Мальтуса, разве он не страдал в душе от клевет, которыми его преследовали? „Только в самом начале“, – сказал он мне. „Я удивляюсь, что это не заставляет вас быть каждую минуту настороже“. – „После первых двух недель – никогда“, – был ответ». Такими же чертами, хоть и в несколько приподнятом тоне, рисует Мальтуса его товарищ по путешествиям Оттер: «Его жизнь была более чем чья-либо другая постоянным проявлением просвещенного благоволения, довольства и мира; он представлял собою тип чистейшего и лучшего философа, просветленного христианскими чувствами и проникнутого христианским милосердием. Характер его был так спокоен и кроток, его терпимость к другим была так широка и так возвышенна, его желания так умерены и его власть над своими страстями так велика, что автор настоящей статьи, знавший его самым близким образом около 50 лет, редко когда его видел взволнованным и положительно никогда не видел разгневанным, надменным или унылым». Мелкой обидчивости, тщеславия и самомнения Мальтус был совершенно лишен.
«Он был очень чувствителен, – говорит его французский биограф Шарль Конт, – к одобрению людей просвещенных и умных; он придавал большую цену общественному мнению; но незаслуженные оскорбления не волновали его, настолько он был убежден в правоте своих взглядов и в чистоте своих намерений». Оттер, мисс Мартино, Сидней Смит, Гарнер, все люди, знавшие Мальтуса, отзываются о нем единогласно в духе глубокого уважения и почтительности. Особенно замечателен отзыв мистера Макинтоша: «Я знал немного Смита, хорошо Рикардо и близко Мальтуса. Мне кажется, кое-что значит, что эти три величайших мастера были вместе с тем и тремя лучшими людьми, которых только я знал».
Мы полагаем, что не сумеем лучше закончить биографию Мальтуса, как воспроизведя целиком следующую трогательную, полную глубокого чувства и справедливой благодарности надпись, сделанную его друзьями на его могильной плите:
Глава II
Появившееся в 1798 году без имени автора первое издание «Опыта…» отличалось многими несовершенствами, однако не помешавшими ему иметь большой успех у публики. Написанное с полемическими целями и без достаточной специальной подготовки автора, сочинение Мальтуса было переполнено риторическими украшениями и в то же время нуждалось в фактическом обосновании; если, несмотря на все недостатки, оно произвело фурор при своем появлении, то это объяснялось, главным образом, двумя причинами. Во-первых, книга касалась жгучих вопросов минуты и, во-вторых, давала на них верный или неверный, но во всяком случае решительный и оригинальный ответ. Чтобы понять значение «Опыта о народонаселении», надо вспомнить эпоху, когда он появился. То был конец XVIII века, ознаменовавшегося в Англии многими великими изобретениями в области техники и механики, открытием залежей угля и железа на острове и необыкновенным развитием национальной промышленности. Непосредственным результатом этого последнего было разрушение старых экономических устоев, разрушение цехов и корпораций, дававших своим членам известное покровительство и обеспеченный заработок. Нужды новой промышленности потребовали отмены стеснительных предписаний законодательства, до того времени бравшего под свою защиту учеников и подмастерьев; те же нужды привлекли в промышленные центры массы рабочих рук, оторванных от земледелия или освободившихся вследствие упадка ремесел. Вслед за непродолжительной эпохой высокой заработной платы наступило противоположное движение падения цен на труд. К этому присоединился неурожай 1795 года; продукты первой необходимости подорожали в небывалых размерах, народ голодал и не скрывал своего неудовольствия, а в Лондоне толпы рабочих останавливали на улицах карету короля, крича: «Хлеба, дайте нам хлеба!» Общество было обеспокоено, ища выход из затруднительного положения. Питт предлагал реформу законов о бедных, другие говорили о невежестве простого народа, третьи предлагали устроить рабочие союзы, четвертые требовали субсидий семейным рабочим, некоторые, наконец, всю вину сваливали на свободу торговли. И вот в такое-то время всеобщего возбуждения умов появляется книга, устанавливающая порядок в хаосе противоречивых суждений и с полной твердостью указывающая на действительную причину всех бедствий. «Перенаселение» – это было новое слово, новый лозунг, за который многие сейчас же ухватились с тем большей радостью, что для иных он мог служить отличным оправданием их эгоизма. Не оказалось недостатка и в возражениях, подчас даже очень резких, но критика содействовала только тому, что «Опыт о народонаселении» получил сразу громадную известность.
Сам Мальтус, однако же, не почил на лаврах так неожиданно и так сравнительно легко доставшейся ему славы. Друзья указывали ему на недостатки его «Опыта», да он их и сам хорошо видел. Он сознавал, что только диалектически опроверг взгляды Годвина и что совершенно недостаточно подменить одни абстракции другими. Мальтусу было совершенно ясно, что его мысли нуждаются в доказательствах и в фактическом обосновании, поэтому он усердно занялся ближайшим изучением того вопроса, который ему приходилось решать в своем «Опыте…» сначала без достаточных знаний. Но положение вопроса о народонаселении в то время было таково, что Мальтус имел перед собою лишь самую бедную литературу и, главное, самое ограниченное количество точных, проверенных фактов. Статистики как науки тогда еще не было; приводившиеся главным образом немецкими учеными статистические данные отличались неполнотой и случайностью, причем ими пользовались тенденциозно и неумело. Мальтусу, когда он взялся за подробную разработку вопроса о народонаселении, приходилось самому и собирать факты, и обобщать их, и полагать основания научным статистическим исследованиям, и давать точные ответы на жгучие вопросы современности. Он скоро увидел себя вынужденным прибегнуть к путешествиям как к единственному возможному средству собрать недостающие сведения и собственными наблюдениями пополнить существующий пробел.
В 1799 году мы видим его путешествующим в компании с Оттером, впоследствии епископом и биографом Мальтуса, Кларком, известным английским путешественником, и другими по Германии, Швеции, Норвегии, Финляндии и отчасти по России, то есть по всем тем странам, которые были доступны для посещений иностранцев в то смутное время. Несколько лет спустя, после Амьенского мира, Мальтус посещает еще Францию и Швейцарию. По возвращении из первого путешествия он пишет и издает (анонимно) небольшой трактат о причинах дороговизны товаров; по возвращении же из второго путешествия он выпускает второе, переработанное и дополненное, издание «Опыта о народонаселении». Переработке подверглась как внешняя форма изложения, так и некоторые основные положения самого учения. По совету друзей и следуя указаниям критиков, Мальтус исключил из своей книги некоторые более резкие места и придал изложению более деловитый характер, пожертвовав многими риторическими украшениями: целый ряд новых глав, иллюстрирующих вопрос о народонаселении примерами тех стран, которые автор объехал при своих путешествиях, увеличил первоначальный размер его сочинения больше чем вдвое.
Главное изменение по существу состояло в том, что нищету и преступления он не считает теперь уже единственными препятствиями чрезмерному возрастанию народонаселения, но присовокупляет к ним нравственное воздержание или сознательный отказ от деторождения. Сообразно такому добавлению, являющемуся как бы уступкой Годвину, который тоже возлагал большие надежды на подавление разумом страстей, – и нарисованная Мальтусом картина будущего с его неизбежным злом перенаселения должна была утратить много в своей мрачности. К сожалению, такая важная поправка в учении нисколько не отразилась на конечных выводах автора и потому внесла некоторую дисгармонию в прежде столь стройное здание его системы; на это было тотчас указано его критиками, которых оказалось теперь больше и которые ко второму изданию отнеслись строже, чем к первому.
Через два года после выхода в свет второго издания «Опыта о народонаселении», то есть в 1805 году, Мальтус был назначен профессором истории и политической экономии в училище Ост-Индской компании, а незадолго перед тем, зная уже о своем назначении, он женился на некоей мисс Гарриет Экерзаль. Кто сколько-нибудь знаком с учением Мальтуса, тот знает, конечно, что он отнюдь не был противником брака вообще, а потому и в его женитьбе, состоявшейся, когда Мальтус получил определенное, обеспеченное положение в обществе, не усмотрит никакого противоречия с его учением. Но в том-то и дело, что противники Мальтуса не всегда находили нужным знакомиться с его «Опытом о народонаселении», и потому могли ставить ему в вину его брак, заключенный в действительности согласно всем выставленным им самим теоретическим требованиям. Французский экономист Шербюлье пошел еще дальше и приписал Мальтусу одиннадцать дочерей, в многолюдном обществе которых тот будто бы ходил в гости к своим знакомым (как это правдоподобно!). Кауцкий, скептически относящийся к апокрифическому рассказу Шербюлье, не упускает однако же случая сострить, что, по всей вероятности, дочери Мальтуса пали жертвой перенаселения. В действительности автор «Опыта о народонаселении» имел только троих детей, сына и двух дочерей, из которых одна умерла в раннем детстве, другая же жива, кажется, и до сих пор.
Учебное заведение, в котором Мальтус был назначен профессором и где он до самой своей смерти не только читал лекции, но и исполнял обязанности священника, основано было для того, чтобы давать образование молодым людям, посылаемым в Индию в качестве агентов компании. Ни подбор воспитанников, ни постановка образования в училище не могли считаться вполне удовлетворительными. Специальные цели заведения давали себя чувствовать и на общих предметах, которые преподавались применительно к обстоятельствам; так, например, при передаче начал политической экономии особенное внимание по требованию программы должно было быть обращаемо на «разъяснение политических и коммерческих отношений, существующих между Индией и Великобританией». Что же касается воспитанников, то они отличались несколько буйным характером, и потому драки в училище были не в редкость. Видимо, дело не обходилось и без рукопашных схваток с профессорами, потому что один из них пишет следующее при вести о назначении в училище нового преподавателя: «Его положение здесь будет очень хорошо, если не считать побоев и контузий. Но он может требовать себе вознаграждения за убытки или ежегодной пенсии, если побои студентов сделают его неспособным к продолжению занятий. Не будет ли полезно советовать профессорам изучать употребление пращи – balearis-habena? Это бы доставило им большое преимущество перед студентами».
Сам Мальтус, однако, не только не выражает никакого неудовольствия на училище, но даже берет его под свою защиту, ввиду усиленных нападок. Он жалуется только на одно – на крайнюю зависимость, в которую профессора поставлены от директоров; буйство студентов он считает явлением вполне устранимым, если профессорам будет предоставлена дисциплинарная власть. Что касается конкретно его предмета, то он вполне доволен успехами учеников и, судя по своему опыту, полагает возможным сделать преподавание политической экономии настолько популярным и доступным, чтобы ее можно было ввести в курс народных училищ. Впрочем, по свидетельству его биографа, Бонара, лекции Мальтуса хотя и приближались по своему стилю скорее к первому, чем к последующим изданиям его «Опыта…», однако благодаря некоторой своей сухости не могли очаровывать слушателей, тем более, что Мальтус обладал весьма крупным для оратора недостатком (заячьей губой), делавшим его произношение не особенно внятным.
Но, как уже мы сказали, сам Мальтус вполне доволен своим положением. Почти полных 30 лет его учительства проходят в невозмутимом покое, среди живописной деревенской обстановки (училище помещалось за городом) и непрерывных научных занятий. Жизнь его за все это время отличается полным отсутствием внешних событий, но зато самой усиленной работой ума. Из фактов внешней жизни мы здесь отметим только посещение Мальтусом знаменитого Нью-Ланаркского предприятия Оуэна, да его участие сначала в Королевском научном обществе, а затем, вместе с Джеймсом Миплем, Гротом и Рикардо – в основанном Туком экономическом клубе. Здесь кстати будет отметить многолетнюю (с 1810 по 1834 год) дружбу Мальтуса с Рикардо, – дружбу, основанную на общности их научных занятий и не страдавшую нисколько от их теоретических разногласий. Результатом ее является изданная Бонаром обширная переписка, в которой мы находим много любопытного материала для характеристики экономических взглядов обоих друзей, но ничего такого, что бы нам рисовало их личные отношения, характеры и образ жизни. Дружба Рикардо с Мальтусом была чисто абстрактного свойства, напоминавшая собою сочинения первого.
За все это время литературная деятельность Мальтуса отличается большой продуктивностью. С 1805 года он издает один за другим несколько новых изданий своего «Опыта…», каждый раз дополняя, переделывая и полемизируя в приложениях со своими противниками. В 1814—1815 годах он пишет «Замечания на хлебные законы», особое «мнение» по вопросу об ограничении ввоза, и весьма важное сочинение «Природа и возрастание ренты». 1820 год отмечен крупной теоретической работой Мальтуса – «Политическая экономия», к которой через два года он присовокупляет трактат «Мерило ценности». Мы опускаем несколько мелких статей, чтобы отметить и до сих пор сохранивший свое значение труд «Определения экономических понятий». Приготовляя ко второму изданию свою «Политическую экономию», в самом разгаре работы, 29 декабря 1834 года, Мальтус неожиданно умер.
На автора «Опыта о народонаселении» так часто возводят упреки в безнравственности и жестокости, его учение и до сих пор так охотно обсуждается с чисто нравственной точки зрения, что мы считаем не лишним привести несколько свидетельств, рисующих характер и нравственную личность Мальтуса, предоставляя себе впоследствии произвести оценку и самого его учения. Первое, что здесь следует отметить, – это полное бескорыстие Мальтуса. Он сознательно уклонился от высокой духовной карьеры, которая могла бы дать ему и деньги и почет, и удовольствовался скромной ролью учителя во второразрядном учебном заведении, 30 лет занимая одно место и не ища никаких повышений. Говорят, будто его «Опыт…» имел в виду не интересы науки, а интересы партии, которой Мальтус желал дать своей книгой оружие в руки. Это неверно. По своим убеждениям причисляемый к вигам (либералам), Мальтус в действительности стоял совершенно в стороне от политических партий. Он ничем не выражает своего удовольствия, когда партия вигов торжествует и оказывается у власти, он не предпринимает ничего, что его могло бы сделать влиятельным человеком в политическом мире. Таким образом, его «Опыт…» надо рассматривать совершенно объективно, как в общем совершенно объективно, в интересах истины он и писался Мальтусом. Мы не хотим этим сказать, что в своей «Политической экономии» Мальтус не проявлял никакой тенденциозности и что его идеи не послужили оружием в руках буржуазных защитников существующего экономического порядка. Но это еще не делает автора «Опыта…» человеком в полном смысле партийным и в сущности нисколько не отличает его от всех современных ему экономистов: Рикардо, Сэя и других.
Незлобивость, невозмутимость и полное душевное равновесие – вот что составляет истинную основу характера Мальтуса. Мисс Гарриет Мартино, хорошо знавшая его в последние годы, пишет о нем следующее: «Человека более простодушного, добродетельного и благожелательного, чем Мальтус, нельзя было найти во всей Англии». Несмотря на то, что он подвергался в литературе совершенно необузданным нападкам, «я видела в нем одного из самых веселых и невозмутимых людей в обществе. Я однажды спросила Мальтуса, разве он не страдал в душе от клевет, которыми его преследовали? „Только в самом начале“, – сказал он мне. „Я удивляюсь, что это не заставляет вас быть каждую минуту настороже“. – „После первых двух недель – никогда“, – был ответ». Такими же чертами, хоть и в несколько приподнятом тоне, рисует Мальтуса его товарищ по путешествиям Оттер: «Его жизнь была более чем чья-либо другая постоянным проявлением просвещенного благоволения, довольства и мира; он представлял собою тип чистейшего и лучшего философа, просветленного христианскими чувствами и проникнутого христианским милосердием. Характер его был так спокоен и кроток, его терпимость к другим была так широка и так возвышенна, его желания так умерены и его власть над своими страстями так велика, что автор настоящей статьи, знавший его самым близким образом около 50 лет, редко когда его видел взволнованным и положительно никогда не видел разгневанным, надменным или унылым». Мелкой обидчивости, тщеславия и самомнения Мальтус был совершенно лишен.
«Он был очень чувствителен, – говорит его французский биограф Шарль Конт, – к одобрению людей просвещенных и умных; он придавал большую цену общественному мнению; но незаслуженные оскорбления не волновали его, настолько он был убежден в правоте своих взглядов и в чистоте своих намерений». Оттер, мисс Мартино, Сидней Смит, Гарнер, все люди, знавшие Мальтуса, отзываются о нем единогласно в духе глубокого уважения и почтительности. Особенно замечателен отзыв мистера Макинтоша: «Я знал немного Смита, хорошо Рикардо и близко Мальтуса. Мне кажется, кое-что значит, что эти три величайших мастера были вместе с тем и тремя лучшими людьми, которых только я знал».
Мы полагаем, что не сумеем лучше закончить биографию Мальтуса, как воспроизведя целиком следующую трогательную, полную глубокого чувства и справедливой благодарности надпись, сделанную его друзьями на его могильной плите:
ПАМЯТИ ТОМАСА РОБЕРТА МАЛЬТУСА,
хорошо известного всему образованному миру своими прекрасными трудами по социальным вопросам политической экономии, и в особенности своим «Опытом о народонаселении»; одного из лучших людей и честнейших философов всех времен и народов, природными достоинствами своего ума поднявшегося выше кривотолков невежд и презрения людей великих; он прожил счастливую и невозмутимую жизнь, посвященную исканию и распространению истины, поддерживаемый глубоким и крепким сознанием пользы своих трудов, довольствуясь одобрением людей хороших и мудрых. Его писания будут прочным свидетельством широты и справедливости его взглядов. Неоспоримая честность его убеждений, его природная справедливость и чистота, привлекательность его характера, учтивость его манер, нежность сердца, благосклонность и благочестие – оставили самую дорогую память о нем у его семьи и друзей.
Глава II
Основные экономические взгляды Мальтуса: определения экономических понятий; богатство и производительный труд; мерило ценности; рента, заработная плата и прибыль. – Отношение Мальтуса к рабочему классу. – Значение рынков и вопрос о промышленных кризисах. – Заблуждения и заслуги Мальтуса как экономиста.
Когда в 1820 году Мальтус выступил со своей «Политической экономией», экономическая наука обладала уже многими капитальными сочинениями. Не говоря об основополагающем труде Адама Смита, достаточно будет упомянуть здесь о работах физиократов, об «Основаниях политической экономии» Рикардо и о многочисленных писаниях Сэя. Интерес к политической экономии в обществе был уже достаточно пробужден всеми этими сочинениями, и новые труды того же рода встречали повсюду внимательный и сочувственный прием. Но вместе с нарастанием экономической литературы росли и разногласия между отдельными мыслителями; оспариванию подвергались самые основные положения политической экономии, даже в определениях экономических понятий единодушия не было. Возникли школы, течения, направления – и молодой науке, едва успевшей выделиться из всей совокупности философских и нравственных знаний, грозило, казалось, запутаться в бесчисленных противоречиях и потерять весь свой авторитет в глазах общественного мнения. Зрелище этой раздробленности, этих несогласий и внутренних противоречий побудило Мальтуса заняться пересмотром основных положений политической экономии и подвести итог полученным до него результатам. Цель этого пересмотра была чисто практического свойства: устранить подчас вполне схоластические споры и установить возможное единство в основных вопросах.
Главной причиной разногласий между отдельными экономистами Мальтус считал пагубное, по его мнению, стремление к упрощению сложных общественных явлений, желание свести все к действию одной какой-нибудь причины и проистекающее отсюда сознательное игнорирование всех других факторов. «Политическая экономия не математика, – говорил он, – и та искусственная простота, которую стараются придать ее выводам, служит только в ущерб ей, отдаляя ее от действительной жизни… Первая задача всякой философии – это объяснить вещи как они есть, а не как они могут представиться нашему воображению… И пусть ни соображения временного удобства, ни опасение нарушить стройность общего правила не побуждают нас никогда сходить с прямой дороги к истине или скрывать такие факты, которые могут не согласоваться с нашими общими положениями».
Преследуя практическую цель объединения науки и установления основных ее принципов, Мальтус не мог не остановиться на том, что всего нагляднее разделяло экономистов, – на определениях. Им посвятил он особое сочинение «Об определениях в политической экономии», – сочинение, которое и в настоящее время в своей критической части сохранило большой интерес для специалистов. Мы извлечем отсюда только те основные правила, которыми Мальтус руководствуется, разбирая чужие определения и формулируя свои. Вот эти, столь же практичные, сколько и осторожные правила, слишком элементарные на первый взгляд и тем не менее нередко нарушаемые исследователем. Первое правило: «Когда употребляются термины, постоянно встречающиеся в разговорной речи просвещенных людей, надо стараться их определять и употреблять, сохраняя тот смысл, который им чаще всего придается». Второе: «Когда термины не имеют санкции общеупотребительности, лучшим авторитетом являются наиболее видные представители науки, в особенности если среди них есть один, которого по общему отзыву считают ее основателем» (намек на А. Смита). Этим правилом, как поясняет Мальтус, он хочет предостеречь только против чрезмерного увлечения созданием новых определений. Когда же в новом определении чувствуется действительно необходимость, его надо дать, руководствуясь третьим правилом: «Предложенное изменение должно совершенно устранять все неудобства старого термина, не вызывая со своей стороны таких же или еще больших неудобств». Нужно еще (четвертое), «чтобы новые определения согласовались с теми, которые положены в основу науки, и чтобы одинаковые термины сохраняли всегда один смысл».
Когда в 1820 году Мальтус выступил со своей «Политической экономией», экономическая наука обладала уже многими капитальными сочинениями. Не говоря об основополагающем труде Адама Смита, достаточно будет упомянуть здесь о работах физиократов, об «Основаниях политической экономии» Рикардо и о многочисленных писаниях Сэя. Интерес к политической экономии в обществе был уже достаточно пробужден всеми этими сочинениями, и новые труды того же рода встречали повсюду внимательный и сочувственный прием. Но вместе с нарастанием экономической литературы росли и разногласия между отдельными мыслителями; оспариванию подвергались самые основные положения политической экономии, даже в определениях экономических понятий единодушия не было. Возникли школы, течения, направления – и молодой науке, едва успевшей выделиться из всей совокупности философских и нравственных знаний, грозило, казалось, запутаться в бесчисленных противоречиях и потерять весь свой авторитет в глазах общественного мнения. Зрелище этой раздробленности, этих несогласий и внутренних противоречий побудило Мальтуса заняться пересмотром основных положений политической экономии и подвести итог полученным до него результатам. Цель этого пересмотра была чисто практического свойства: устранить подчас вполне схоластические споры и установить возможное единство в основных вопросах.
Главной причиной разногласий между отдельными экономистами Мальтус считал пагубное, по его мнению, стремление к упрощению сложных общественных явлений, желание свести все к действию одной какой-нибудь причины и проистекающее отсюда сознательное игнорирование всех других факторов. «Политическая экономия не математика, – говорил он, – и та искусственная простота, которую стараются придать ее выводам, служит только в ущерб ей, отдаляя ее от действительной жизни… Первая задача всякой философии – это объяснить вещи как они есть, а не как они могут представиться нашему воображению… И пусть ни соображения временного удобства, ни опасение нарушить стройность общего правила не побуждают нас никогда сходить с прямой дороги к истине или скрывать такие факты, которые могут не согласоваться с нашими общими положениями».
Преследуя практическую цель объединения науки и установления основных ее принципов, Мальтус не мог не остановиться на том, что всего нагляднее разделяло экономистов, – на определениях. Им посвятил он особое сочинение «Об определениях в политической экономии», – сочинение, которое и в настоящее время в своей критической части сохранило большой интерес для специалистов. Мы извлечем отсюда только те основные правила, которыми Мальтус руководствуется, разбирая чужие определения и формулируя свои. Вот эти, столь же практичные, сколько и осторожные правила, слишком элементарные на первый взгляд и тем не менее нередко нарушаемые исследователем. Первое правило: «Когда употребляются термины, постоянно встречающиеся в разговорной речи просвещенных людей, надо стараться их определять и употреблять, сохраняя тот смысл, который им чаще всего придается». Второе: «Когда термины не имеют санкции общеупотребительности, лучшим авторитетом являются наиболее видные представители науки, в особенности если среди них есть один, которого по общему отзыву считают ее основателем» (намек на А. Смита). Этим правилом, как поясняет Мальтус, он хочет предостеречь только против чрезмерного увлечения созданием новых определений. Когда же в новом определении чувствуется действительно необходимость, его надо дать, руководствуясь третьим правилом: «Предложенное изменение должно совершенно устранять все неудобства старого термина, не вызывая со своей стороны таких же или еще больших неудобств». Нужно еще (четвертое), «чтобы новые определения согласовались с теми, которые положены в основу науки, и чтобы одинаковые термины сохраняли всегда один смысл».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента