Набокова Юлия. Шерше ля вамп

   – Да подожди ты, – неловко проговорил он, убирая руку за спину. Ладони было тепло, словно в нее скользнул солнечный зайчик, и он невольно сжал кулак, стремясь задержать зайчика в руке – очень осторожно, чтобы его не помять, но достаточно плотно, чтобы не дать ему сбежать. – Что случилось-то?
   Рыжая с сомнением посмотрела на него, словно раздумывая, достоин ли он второго шанса. А потом ее губы раздвинулись и на щеках зажглись солнышки-ямочки. Она что-то говорила ему о странности в моторе, которая ее беспокоит, а он только кивал головой, заранее во всем с ней соглашаясь и не в силах оторвать взгляда от этих пленительных солнышек.
   Неполадка оказалась ничтожной, он справился с ней за две минуты. Но потом еще долго копался в моторе – было приятно ощущать на себе взгляд его рыжей хозяйки, чувствовать ее близость на расстоянии вытянутой руки и, как сладкий опиум, вдыхать аромат ее волос, которые пахли свободой, счастьем, солнечным берегом и далекими странами.
   – Ну что там? – не выдержала рыжая.
   Он глянул на нее волком, в душе кляня себя за то, что так расклеился. Подумаешь, золотые волосы, зеленые глаза! Одни неприятности от этих баб: сначала западают на твой мотоцикл и косуху, возбуждаются от запаха бензина, въевшегося в кожу, и считают тебя суперменом ночных дорог, а потом начинается… «Где ты пропадаешь? Опять со своими дружками шлялся! Ненавижу твой мотоцикл – так бы и разбила! Я хочу нормальную жизнь». Проблема только в том, что ему нормальной жизни недостаточно. Он умирает без дорог и без скорости, без ветра в лицо, без асфальта, стелющегося под колеса. И ни одна женщина в мире не заставит его отказаться от этого. Взглянул рыжей в глаза и понял: с ней все по-другому. В ее взгляде – адреналиновый кайф, гонки на скорости двести километров в час, трасса длиною в жизнь. Предки наверняка считают ее сумасшедшей и, будь их воля, заперли бы ее в четырех стенах. Но разве такую, как она, можно запереть в клетке?
   – Готово, – охрипшим голосом проговорил он.
   Она благодарно расцвела, ямочки ослепили его своим сиянием.
   – Тебя как зовут-то? – спросил Андрей.
   – Меня тут знают как Лису.
   – Так что, Лиса, прокатимся?
   Она азартно кивнула и прыгнула за руль своего спорта. Вот те на! Он-то предлагал прокатить ее на своем кастоме, чтобы она прижималась к нему, окутала его своими золотыми волосами и, может быть, даже визжала от восторга.
   – Догоняй! – звонко выкрикнула она, и рыжие волосы полоснули по ветру. Цунами понеслось по московской дороге, набирая скорость.
   – Ну, Лиса, погоди, – ухмыльнулся он, прыгая на мотоцикл. – Догоню, еще как догоню!
   Они гоняли по опустевшим дорогам всю ночь, останавливались, болтали обо всем на свете, снова гоняли. Рассвет застал их снова на Воробьевых.
   Она смеялась, дразнила, уворачивалась от его рук и губ. Андрей уже отчаялся, но с первыми солнечными лучами она сама приникла к нему губами, всеми озорными своими ямочками, золотыми своими волосами, и ему показалось, что в него хлынул солнечный свет всего мира. С того рассвета ему всегда было светло – даже глубокой ночью ему светили солнышки-ямочки, и весь мир, казавшийся прежде враждебным и ощетинившимся, как еж, стал большим и теплым солнцем.
   С Лисой все было по-другому. Она принимала его таким как есть, не пыталась переделать из вольного странника в домашнего мальчика, не ревновала его к мотоциклу… Вместе они исколесили полстраны, срывались на байк-фестивали, принимали участие в мотошоу. Они проложили свои дороги из Москвы в Тамань, Севастополь и Иркутск. Тысячи километров фееричного счастья и опьяняющей скорости, миллионы звезд над головой – и они вдвоем на целом свете. Никак не надышаться ветром, не напиться поцелуями, не насытиться друг другом – вот оно, их шальное счастье. Палаточный лагерь на берегу Черного моря был раем на земле, а их палатка – дворцом. Они видели, как лазеры вспарывают бархатную крымскую ночь, и считали холодные звезды Байкала, до хрипа подпевали песням «Алисы» и отчаянно целовались под «Арию». Лиса утешала его, когда в финале номинации на лучший байк его обошел соперник, а Андрей был готов убить каждого из байкеров, раздевавших ее глазами, когда ее назвали «Мисс байк-шоу». Даже в лучших друзьях он теперь видел угрозу. Только для него эти смеющиеся русалочьи глаза, только для него эти упоительные ямочки, только для него эти пьянящие губы – и он ни с кем не намерен делиться.
   Он стал ревновать ее даже к мотоциклу! Когда Лиса, дав по газам, уносилась на своем красном спорте, ему казалось, что мир пустел, дороги теряли свою привлекательность и из желанных трасс превращались в полосы опасностей. Андрей ненавидел всех водителей, которые мчатся по тем же дорогам, что и Лиса, а красный развороченный мотик стал его постоянным ночным кошмаром. Впервые он понял страх матери, провожавшей его из дома с такой тоской в глазах, будто не на дорогу – на войну провожает. И это облегчение в ее взгляде, когда он возвращался: словно она уже не ожидала его увидеть. Понял и ужаснулся: каким эгоистом он был. После смерти отца он нашел спасение в мотоцикле и скорости, а мать, потерявшая мужа, пребывала в аду из-за страха лишиться и сына. Теперь тот же ад переживал он сам: каждый раз, когда Лиса уезжала прочь и он сходил с ума при мысли, что может ее больше никогда не увидеть. А когда она возвращалась, он хмелел от счастья и сердце взрывалось праздничным фейерверком, озаряя всю вселенную.
   Она была его солнечным зайчиком. Казалось, в ее венах течет концентрированный солнечный свет. Иначе почему так тепло и радостно рядом с ней? Она была солнечным затмением. Он мечтал приковать ее к себе крепко-крепко, но понимал, что солнечного зайчика не удержишь ни в руках, ни в наручниках. Можно только сделать так, чтобы ему не захотелось тебя покидать. Никогда. А для этого нельзя показывать свой страх, нельзя проявить слабинку, нельзя, чтобы Лиса поняла, что без нее он сразу умрет…
   До годовщины их знакомства оставалось меньше месяца, когда зазвучали тревожные сигналы. Лиса стала рассеянной, в ее русалочьих глазах загорелся опасный огонек решительных перемен, а в душе поселилась тайна – тайна, которой было суждено их разлучить. Он не знал имени своего соперника, но видел, как Лиса становится тихой и задумчивой, как все меньше удовольствия ей доставляет скорость, как она отдаляется от него, избегая близости, в которой никогда прежде ему не отказывала и даже наоборот – всегда была более ненасытной, чем он.
   В тот вечер Воробьевы горы тонули в закатном зареве, и вся она была словно объята светом. Глядя на нее и чувствуя, что дороже нее нет никого на свете, Андрей загадал: только бы продержаться до годовщины их знакомства и тогда все будет хорошо. Мороки разлуки развеются, и они будут вместе навсегда. Вечно молодые, влюбленные в свободу, пьяные от счастья.
   – Я хочу тебе что-то сказать, – торопливо проговорила она тогда и все испортила. У Лисы был такой решительный и немного виноватый вид, что он понял: она его бросает.
   – Не надо, – остановил он ее, испугавшись. Только не сегодня. Он не готов услышать, что она уходит от него.
   – Но это важно, – с настойчивостью возразила она.
   – Скажешь завтра. – Он нашел в себе силы улыбнуться.
   Лиса, разочарованно кивнув, покорилась. А Андрей вздохнул с облегчением – у него впереди была целая ночь счастья. Ночь, когда он еще верил, что Лиса принадлежит ему и перед ними открыты все дороги мира.
   Он еще тогда не знал, что этой ночью умрет. Когда Лиса, взмахнув на прощанье рукой, умчалась в закат, он был еще жив. К утру, когда он, оборвав ее неотвечающий мобильный телефон, услышал в трубке ответ, он едва дышал. Его сердце остановилось, когда вместо звенящего голоса Лисы отозвался чужой бас – глухой и скорбный. «Убита» – это слово пронзило его агонией, кривым восточным кинжалом прошлось по всему телу, сбивая с ног, оглушая, убивая. Вытравило из его сердца весь солнечный свет, выжгло радость и заполнило леденящей смертельной тоской.
   Андрей мчался по Москве, не разбирая дороги. Чуть не разбил мотоцикл, которому прежде поклонялся, швырнув его на обочину. Он бежал к ней – беззащитной фигурке, лежащей среди пожухлой листвы под набирающим цвет каштаном. «Молодая какая, красивая! Бедная девочка… Живого места не осталось», – прошивали его пулеметные очереди шепотков зевак.
   Бросившихся к нему милиционеров он сшиб, как кегли. Никто не мог ему помешать приблизиться к Лисе. Даже ветер, неожиданно жестко отвесивший ему пощечину, за то, что не удержал, не уберег… Запрокинутое лицо Лисы с неподвижными глазами было мертвенно-бледным, волосы червонным золотом разметались по земле, словно сломанные крылья, а красная курточка вдруг превратилась в перья – и алые лоскуты заполоскали по ветру, распространяя вокруг запах смерти. Андрей рухнул на колени, и джинсы моментально напитались красным. Нащупал руку Лисы – та была влажной от крови.
   – Парень, – глухо сказал в спину один из милиционеров, не осмелившись ему помешать, – только больше ничего не трогай.
   Так он и просидел, держа ее руку в своей, пока приехавшие судмедэксперты деловито не оттеснили его от Лисы, равнодушно называя ее между собой телом.
   Зеваки и не думали расходиться. Кажется, их стало даже больше.
   – Из-за мотоцикла убили, – взахлеб рассказывала какая-то бесформенная тетка в наспех накинутой на халат куртке. – Наркоману на дозу надо было денег достать. Она закричала, отдавать не хотела. Вот он и озверел!
   Андрей споткнулся, словно под ногами натянули леску, подскочил к тетке и рявкнул:
   – Где он?!
   Та испуганно попятилась.
   Если она сейчас скажет, что убийца здесь, сидит в милицейском фургоне, он не станет медлить ни секунды. Руками разорвет металлическую обшивку машины и свернет ему шею. Такой твари не место среди живых. Убийца не имеет права даже дышать тем воздухом, которым еще недавно дышала его девочка.
   – Где убийца?! – гаркнул Андрей для непонятливой курицы.
   – Так сбежал, – растерянно заморгала она.
   Видимо, что-то страшное отразилось в его взгляде: кровь отхлынула с лица тетки, и та завизжала как перед лицом самой смерти. Милиционеры повернулись на шум. Андрей быстро зашагал к дороге. Нельзя терять ни минуты. Эта тварь и так слишком долго задержалась на свете.
   В ту ночь он умирал дважды: когда узнал о смерти Лисы и когда увидел ее бледное лицо, красные перья на груди и сломанные крылья за спиной. Но больнее всего было в третий раз, на похоронах: когда стремительно постаревшая мать Лисы, захлебываясь слезами, поведала о результатах судмедэкспертизы: «Алисочка была беременна». Вот что за новость ему приготовила Лиса, вот о чем хотела рассказать в тот вечер. Если бы только он выслушал ее тогда, он бы не отпустил ее от себя ни на шаг. Убийца нашел бы себе другую жертву, а она осталась жива. Она и их ребенок. А теперь ее хоронили в тот же день, когда они познакомились год и целую жизнь тому назад.
   Теперь уже ничего не исправишь. Ветер, одурев от горя, треплет ленты на траурных венках, замерзают живые цветы на свежей могиле. Солнечные зайчики не проникнут под землю, не позолотят закатным цветом локоны, не разбудят навеки уснувшую принцессу ото сна.
   – Спи спокойно, Лиса. – Он положил на могилу, покрытую чайными розами, два свежих цветка. И, прикусив губу до крови, добавил: – Обещаю, я за тебя отомщу.
   Его жизнь оборвалась вместе с жизнью Лисы. Осталось только уничтожить мерзкую тварь и обрести вечный покой.
 
   Андрей не думал, что это окажется так трудно. В милиции с ним даже не пожелали разговаривать. Частный детектив оказался равнодушным толстяком с кругами под глазами – нечего было даже и рассчитывать на его помощь. Каждую ночь он проводил в сквере, принося к каштану, уже сбросившему цвет, две чайные розы и надеясь найти отморозка. А днем обходил окрестности: сперва разыскивал возможных свидетелей, потом, когда потерпел неудачу, расспрашивал словоохотливых бабок о живущих поблизости наркоманах. Он торопился, ведь отморозок в любой момент мог умереть от передоза, так и не получив возмездия. Наркош было много, но кто из них был тем самым, Андрей не знал. А вдруг он не из этих мест? Что, если отморозка случайно занесло в эти края?
   Однажды Андрей увидел одного из них – незнакомого, в дорогом прикиде, но совершенно конченого. Парня трясло от нетерпения, а под глазами залегли болезненные тени. Андрей шел по его следу, потом потерял, потом снова увидел и был потрясен: от прерывистых движений наркомана не осталось и следа, тот двигался уверенной твердой походкой, на его щеках цвел румянец, и ничто больше не выдавало в нем пагубного увлечения. Когда они поравнялись, Андрей не поверил глазам: перед ним был певец из модной группы, которой увлекалась его двоюродная сестра. У пигалицы вся комната была обклеена плакатами, и это лицо он запомнил.
   Почувствовав взгляд Андрея, парень остановился. Долго смотрел ему в глаза, словно читая всю его жизнь. Потом отмер, вытащил из своей пижонской ветровки открытку с изображением группы, что-то быстро написал на обороте и протянул ему.
   Андрей помедлил, не желая брать открытку, но словно какая-то сила толкнула его под руку – возьми! И пальцы сжали цветную картонку.
   – Позвони, он поможет.
   Когда Андрей поднял взгляд, рядом с ним уже никого не было. Парень испарился без следа. И только размашисто выведенные на открытке имя и телефон служили доказательством того, что встреча ему не привиделась.
   И чем ему, интересно, может помочь какой-то Вацлав? Андрей порывисто смял открытку и швырнул в сторону. Пройдя два квартала, развернулся и побежал обратно. Все та же непонятная сила влекла его назад. Смятая открытка была на месте. Он расправил ее и быстро набрал номер на мобильном. Нажал на вызов и только сейчас запоздало сообразил: два часа ночи.
   На удивление номер ответил почти сразу. Голос был бодрым и деловитым. А уже через час они встретились в том самом сквере.
   События развернулись быстро. Уже через неделю Андрей выехал с Гончими на первое задание и отведал свежей крови… Он ухватился за предложение вампиров по одной лишь причине: человеческой жизни слишком мало, чтобы очистить город от мрази. У вампира есть преимущество во времени.
   Он убивал только наркоманов – конченых отморозков, подстерегавших беззащитных женщин и слабеньких мальчишек-студентов. Благодарный взгляд спасенной жертвы был прелюдией к возмездию. Когда напуганные и чудом избежавшие смертельной опасности люди скрывались из виду, Андрей давал волю своей жажде. Не крови – мести. Каждый из тех, в чье горло он впивался, мог оказаться убийцей Лисы. И всякий раз, когда обескровленный наркоман падал к его ногам, ему мерещилось, что в глубокой ночи его щеки на мгновение коснулся солнечный зайчик…
   Убийцу Лисы он так и не нашел. В милиции дело стало очередным висяком.
   В Москве все напоминало ему о ней. Андрей не стал дожидаться, пока истекут десять лет, которые он мог провести в городе согласно закону об обязательной миграции вампиров. Его желание уехать из страны Вацлав воспринял с облегчением. Вожаку Гончих не нравились его жестокость и одержимость. И хотя они открыто не конфликтовали, неприязнь их была взаимной.
   В Париже Андрей быстро завоевал репутацию самого отвязного из Гончих. И когда настало время выбрать нового вожака, у него не было конкурентов.
   За пять лет он и его ребята освободили Париж от множества убийц, сумевших обмануть закон. Никто из тех, кто привлек его внимание, не избежал возмездия. Особенно опустившиеся наркоманы, а также убийцы с ножом в руках – к последним Андрей был особенно нетерпим. Стоило появиться трупу с многочисленными ножевыми ранениями, как другие Гончие отступали, а вожак включался в охоту – и ничто не могло остановить его до тех пор, пока кровь из разодранного горла убийцы не хлынет в его губы. Но даже теперь, после сотни выпитых до дна жизней отморозков, его жажда не затухала ни на одну ночь. Сотни спасенных жизней не искупали его вины перед Лисой. Ее убийца по-прежнему был на свободе. И от осознания этого Андрей сходил с ума каждую ночь. И безнадежно мечтал повернуть время вспять и вновь целовать ее в солнечные зайчики на щеках. Но вокруг была только пустота и черная, беззвездная бездна.

Глава 3
Мадемуазель вамп

   Мы можем казаться как чудом, так и ужасом. Это зависит от того, как нас хотят воспринимать.

Энн Райс. Вампир Лестат

   Мне бы хотелось, чтобы меня любили такой, какая я есть, а не потому, что я не представляю опасности.

Кристин Орбэн. Шмотки

   Машина притормозила у ажурных ворот частного особняка, расположившегося в тихом переулке. Если бы пять минут назад я своими собственными глазами не видела Эйфелеву башню, то ни за что бы не поверила, что нахожусь в самом сердце города.
   Парижская старейшина Вероник Нуар, бывшая подругой Аристарха, настойчиво звала меня остановиться у себя дома. Я отнекивалась, не желая обременять незнакомую мне вампиршу, и просила снять мне номер в отеле. Но Аристарх убеждал, что Вероник – чудесная женщина и радушная хозяйка, что у нее я буду чувствовать себя как дома. Окончательно убедило меня упоминание о том, что особняк Вероник находится в центре французской столицы, в непосредственной близости от бутиков и достопримечательностей, а сама хозяйка – желанная гостья во всех модных домах Парижа и она с удовольствием устроит мне шопинг-тур ВИП-класса. И хотя после недавних событий мои страсти по шопингу несколько поутихли, все-таки быть в Париже и не прошвырнуться по бутикам – это преступление против моды, которого я себе никогда не прощу. Тем более я обещала бабушке Лизе привезти шляпку в подарок.
   Бабуля, разумеется, была не в курсе истинных целей моей поездки: ей и родителям я сказала, что лечу в Париж в командировку от журнала, которым руководит Аристарх.
   Вот еще одна проблема с этим наследством – как мне скрывать от семьи свалившиеся на меня миллионы? Вот Жан подсуропил! Уж родные-то точно знают, что никакое наследство мне не грозит. По маминой линии все предки – рабочие или колхозницы. По папиной – сплошь нищие интеллигенты. Ученые, доктора, педагоги. Разве что бабуля раскроет семейную тайну о своем французском возлюбленном, настоящем отце моего папы. Тогда можно сочинить, что француз оказался богатым наследником, а после его смерти все состояние перешло к моему папе. Но это сколько ж документов придется «подделать» при помощи нотариуса? Да и вряд ли так просто наследство вампира можно отписать человеку…
   Андрей вышел из машины и переговорил по домофону, после чего ажурные ворота медленно растворились, позволяя нам проехать.
   У крыльца нас встретил учтивый дворецкий, а стоило войти в дом, я тут же попала в объятия хозяйки. Вероник была латиноамериканкой и, со свойственным ее землякам темпераментом, едва не задушила меня, восклицая по-французски:
   – Жанна, как я рада встрече! Так вот ты какая! Александр мне столько о тебе рассказывал по телефону. Он так рад! А как рада я! Как ты доехала?
   Судя по скорости вылетавших фраз и вопросов, ни в комментариях, ни в ответах они не нуждались. Поэтому я только улыбалась и кивала, кивала и улыбалась, во все глаза разглядывая вампиршу. Те, кто увидел бы латиноамериканку на фото, не будучи с ней знакомым, были бы уверены, что ее сногсшибательная внешность – заслуга фотошопа. Все в ней было ярким: крупные иссиня-черные кудри, вишневые от природы губы, русалочьи зеленые глаза – лучистые и того неповторимого оттенка, как море у самого берега Мальдивских островов. В облике Вероник знойная красота Латинской Америки соединилась с изысканными чертами европейских женщин, создав поистине экзотический и незабываемый образ. Тонкий точеный носик и высокие скулы дополняли полные чувственные губы и смуглая кожа. Если бы Вероник была так же знаменита, как Анджелина Джоли, еще неизвестно, чье фото в качестве эталона приносили бы к пластическим хирургам дамочки по всему миру. Я бы скорее поставила на Вероник!
   Однажды увидев, ее лицо невозможно было забыть. Наверняка для вампирши, вынужденной регулярно менять имя и место проживания, такая броская внешность создает изрядные проблемы. Зато теперь я прекрасно понимаю, почему Аристарх с такой теплотой отзывался о Вероник. Чтобы у моего ветреного деда и этой умопомрачительной красотки с буйным темпераментом да не случилось романа – ни за что не поверю! На вид Вероник можно было дать лет двадцать пять, но красота латиноамериканок зреет под жарким экваториальным солнцем куда быстрее, чем у европеек, поэтому хозяйка дома на день своего обращения в вампиры могла быть даже моложе меня. Однако в том, что она старше меня лет на пятьдесят, нет никаких сомнений. Ее бирюзовые глаза – не прозрачная зелень волны, набежавшей на берег, а глубокий морской омут, который скрывает множество тайн и погибших кораблей, о которых вампирша предпочла бы забыть навсегда.
   Наконец Вероник отпустила меня и отстранилась, «чтобы хорошенько рассмотреть внучку Александра». По старой памяти она называла Аристарха его настоящим именем. Интересно, какое имя при рождении дали ей самой – Долорес, Мария, Кармен, Филиппа, Эсмеральда? Но не буду задавать бестактных вопросов. Для всех она Вероник, значит, и для меня тоже.
   Пока хозяйка разглядывала меня, крутя, как куклу, я вовсю косила взглядом по сторонам, изучая интерьер в классическом стиле: высокие сводчатые потолки, колонны, помпезные вазы в половину моего роста, паркетный пол, рисующий сложные узоры.
   – У вас превосходный дом, – искренне восхитилась я, вклинившись в поток ее комплиментов моей внешности («Какая ты красавица!», «А как похожа на Александра!», «Разобьешь сердца всех наших мужчин»). – Такой красивый и просторный!
   – Ты, должно быть, шутишь! – звонко смеясь, вскричала Вероник.
   – Нисколько, – удивилась я. – Дом роскошный!
   Разве что к яркой внешности Вероник больше подошла бы вилла в средиземноморском стиле с террасами с видом на море, нежели строгая классика форм и интерьера. Однако в любом интерьере Вероник будет чувствовать себя королевой – с первых минут общения с ней становилось понятным, что эта женщина выросла в роскоши и что богатство и высокое положение не упали на нее как снег на голову, в отличие от меня, а вошли в ее жизнь с колыбели.
   – Роскошный? – Вероник оглушительно расхохоталась, а я в недоумении отстранилась.
   Нотариус на мой вопросительный взгляд только пожал плечами, Андрей многозначительно хмыкнул, а лицо дворецкого осталось непроницаемым.
   – Мой дом – лачуга Золушки по сравнению с замком, который теперь принадлежит тебе, – отсмеявшись, пояснила Вероник.
   Ужас! Что за Букингемский дворец мне оставил этот пижон Жан?
   – Понятно! – воскликнула она, увидев мое вытянувшееся лицо. – Ты его еще не видела! О, дорогая, поверь мне, после того как ты побываешь там, у меня тебе покажется просто тесно.
   Однако реакция Вероник – лишнее подтверждение моей предыдущей догадки об обеспеченном прошлом. В ее голосе не было ни капли затаенной зависти, только радость и чуточку кокетства – она так пылко расхваливала чужие хоромы, что напрашивалась на комплимент.
   – Ну, пока я там не побывала, останусь при своем мнении, – улыбнулась я. – У тебя замечательный дом.
   Судя по тому как Вероник быстро перешла на «ты», церемоний она не любила, и я решила не оскорблять ее выканьем.
   – По крайней мере одно преимущество у него есть! – воскликнула она. – Не приходится пилить на машине двадцать километров до ближайшей булочной.
   От такой перспективы я окончательно приуныла. Огромный замок в глуши – мечта маньяка. Такого, каким был Жан! А для меня ценность жилья в первую очередь обусловливается близостью к метро и остановке общественного транспорта. Надеюсь, во Франции другие критерии и мне удастся выгодно загнать «домик в деревне», чтобы потом прикупить просторные апартаменты в двух шагах от метро «Арбатская». Благо опыт риелтора в прошлой человеческой жизни имеется, и уж на сделках с недвижимостью я собаку съела.
   – Пойдем, я покажу тебе твою комнату! – потянула меня за руку неугомонная Вероник.
   – Мадам, позвольте мне, – с обидой в голосе вмешался дворецкий, намекая на то, что не подобает хозяйке такого большого дома вести себя как студентка из общежития, к которой в гости приехала подружка. В конце концов, он-то здесь на что?
   – Я сама! – безапелляционно вскрикнула Вероник, увлекая меня к лестнице, ведущей на второй этаж.
   Я едва успела попрощаться с нотариусом и Гончим, которые обещали посетить меня завтра и пожелали мне хорошо отдохнуть.
   – Ужасно нудный тип! – приглушив голос, посетовала Вероник на дворецкого. – Достался мне от предыдущего старейшины и уже третий год пытается меня строить! Мадам должна то, мадам должна это, мадам не стоит этого делать, – передразнила она.
   – То есть он работал еще у прежнего старейшины? – уточнила я.
   – И у прежнего, и у всех предыдущих на протяжении уже пятидесяти лет, – скорчив гримаску, сообщила она. – Прибавь еще те тридцать пять лет, которые он отработал на своего первого хозяина, графа. Представляешь, как мне с ним тяжело?
   – Что же он такого натворил? – ужаснулась я.
   – В каком смысле? – недоуменно вскинула брови Вероник.