Наседкин Николай. Четвертая охота

Наседкин Николай
Четвертая охота

   Николай Наседкин
   Четвертая охота
   Рассказ
   1
   Вечер пятницы - самое блаженное время на неделе. Позади - пять дней каторги. Впереди - два курортных дня.
   В пятницу вечером Виктор всегда настроен благодушно. По дороге со службы он заглянул в ресторан "Студенец", клюкнул у стойки сто пятьдесят водочки, запил яблочным соком, а закусывать нагрузочной сизой котлетой предусмотрительно не стал. И вот теперь, наполнив истомившийся желудок домашним наваристым борщом и фаршированным перцем (что-что, а готовила тёща классно!) и попивая чаёк с клубничным вареньем, Виктор удобно откинулся на спинку стула, шуршал газетами и журналами. Самые сногсшибательные новости зачитывал вслух.
   Марина убирала-мыла посуду и, как всегда при этом, куксилась - посуду мыть она почему-то не любила. Всё, что ни вычитывал муж, ей не нравилось, раздражало её, вызывало недоверие. Зато Лидия Семеновна - слушательница идеальная: и ахала вовремя, и ужасалась где надо, и переспрашивала то и дело с неподдельно заинтересованным видом. Виктор охотно перечитывал строку или объяснял чудное, заковыристое словцо.
   - Вот это да! - в очередной раз для затравки обронил он, глотнул полную ложечку светло-рубинового варенья, не торопясь запил уже остывшим чаем. Какой кошмар!
   - У тебя всё - "кошмары", - ворчнула Марина, глянув поверх очков. Очки у нее чудом каким-то держались на кончике носа. - Пейте скорей, мне посуду домыть надо.
   - Что там, что там, Виктор? Читай, миленький, читай, - перебила Лидия Семеновна, махнула на дочь сухой веснушчатой ладошкой: замолчи!
   - Да вы посмотрите, чего писать начали, а! Вот - о "красном терроре" после революции. Ужас!
   Виктор, томя слушательниц, заглотнул ещё две ложечки варенья, сделал несколько крупных глотков, прожевал ягоды. Начал читать:
   "Член Учредительного собрания И.И.Котов был вытащен на расстрел из трюма баржи с переломанной ногой и рукой и выбитым глазом... В Екатеринодаре пытают так: жертву растягивают на полу застенка, двое тянут за голову, двое за ноги. Растягивают таким образом мускулы шеи, по которой бьют рукояткой нагана. Шея вздувается, изо рта и носа идёт кровь, жертва терпит невероятные страдания..."
   - Постой, постой, Виктор! - Лидия Семеновна, вытаращив глаза, смотрела на зятя, губы её тряслись. - Я чтой-то не поняла. Это что, белогвардейцы так мучили наших?
   - Ха! Белогвардейцы! - Виктор злорадно фыркнул. - Белогвардейцев. Белогвардейцев так мучили ваши. И не только белогвардейцев...
   Лидия Семеновна поджала губы, но Виктор не дал расцвесть её чувству оскорбленного большевистского достоинства.
   - Вы дальше, дальше послушайте:
   "В одиночке истязали учительницу Добровольскую, вина которой заключалась в том, что у неё нашли чемодан с офицерскими вещами. Предварительно она была изнасилована. Изнасилование происходило по старшинству чина. После этого приступили к пытке. Сначала порезали ножом её тело, затем щипцами раздавили пальцы на руках... Потом расстреляли.
   В Симферополе устраивали заключенным клизмы из битого стекла и ставили свечи под половые органы. В Царицыне имели обыкновение сажать пытаемых на раскалённую сковороду, пилили им кости. В Харькове комендант ЧК Саенко вонзал в тело жертвы нож на один-два сантиметра и затем проворачивал его в ране. Также любил Саенко скальпировать кисти рук..."
   Виктор, стараясь подчеркнуть спокойствие духа, хотел, не отрывая взгляда от журнальной страницы, попасть ложечкой в варенье, но промахнулся мимо вазочки - и раз, и другой. Досадливо швырнул ложечку на стол. Мельком заметил: Марина бросила посуду, застыла с тряпкой в руке, поправила очки слушает. Виктор прокашлялся - в горле запершило - продолжил:
   "В киевской ЧК пытаемого привязывали к столбу, потом к нему привязывали одним концом железную трубу. В неё запускали крысу и поджигали в трубе паклю. Крыса вгрызалась в тело пытаемого. В Воронеже арестованных сажали голыми в бочку, сплошь утыканную гвоздями.
   Священникам натягивали на голову венец из колючей проволоки. А в Полтаве всех священников сажали на кол..."
   - Перестань, Виктор! - пискнула Лидия Семеновна, - Да не может такого быть! Ну-ка, дай: в нашем журнале такого не могут написать.
   Она схватила журнал, достала из кармана халата очки, вооружила глаза, вгляделась в строчки, забормотала:
   "...в Одессе офицеров привязывали цепями к доскам... так... медленно вдвигали в топку... так... и жарили... Других разрывали пополам лебедками..."
   - Какой ужас! Я не могу, не могу... На! Лидия Семеновна оттолкнула журнал, сняла очки, начала машинально протирать их платочком.
   - А, чего только не пишут, - вернулась Марина в своё скептически раздражённое состояние духа. - Всему верить - с ума сойдёшь.
   Она с ожесточением принялась драить кастрюлю. Виктор между тем допил чашку, положил варенье в чай, размешал, отхлебнул с причмоком, отыскал место, на котором прервалось чтение:
   "Среди одесских палачей был Джонстон. Он сдирал кожу с живого человека, перед казнью отрезал жертве конечности. С Джонстоном могла конкурировать в Одессе молодая девушка-палач Вера Гребеннюкова (Лора). Она вырывала волосы, отрубала руки-ноги, отрезала уши... В Таганроге на металлургическом заводе красногвардейцы бросили в печь около пятидесяти юнкеров и офицеров, предварительно связав их по рукам и ногам в полусогнутом положении..."
   - Помните, Лидия Семеновна, как вы рыдали на фильме о Лазо, когда его японцы в топку паровоза запихивали? А если б вот про это кино снять, а?
   И, забыв хлебнуть, продолжил:
   "В Екатеринодаре рубят раненых топорами, выкалывают им глаза, отрубают головы. В Благовещенске были найдены офицеры с иглами под ногтями, с вырванными глазами, с вбитыми в плечи на месте погон гвоздями. В Уссурийском крае в 1918 году были найдены трупы чешских солдат. У них отрезаны половые органы, вскрыты черепа, изрублены лица, вырваны глаза, отрезаны языки. Двадцать пять священников были расстреляны в Перми, а епископ Андроник заживо зарыт в землю..."
   Виктор захлопнул журнал, бросил на холодильник, зло высказался в сторону тёщи:
   - А вы говорите - Иван Грозный! А вы говорите - тридцать седьмой год!
   Нега и комфорт пятницкого вечера улетучились. Остро захотелось скандала, ругани. Виктор со злорадной радостью тирана уже глянул было на жену и тёщу, но в самый последний миг обуздал себя, взял в руки - два курортных дня дороже. Он высвободил из-под обеденного столика затекшие ноги, вытянул их через всю кухню, расслабился.
   - Л-л-ладненько... Чего там местная "Правда" опять врет?
   Он взял областную газету, перечеркнул крест-накрест взглядом первую страницу, вторую, третью. На четвертой споткнулся.
   - Ага... Так, так, так... Вот:
   "...совершили побег два особо опасных преступника"... Ничего себе!.. "Убили охранника, милиционера. Вооружены пистолетом и автоматом..."
   - Никуда я завтра не поеду, - решительно отрезала Марина, - Ни по какие грибы! Мне что, жить надоело? Там по лесу эти бандюги с автоматами разгуливают, а я поеду...
   - Ну, во-первых, автомат у них всего один, - как можно жестче прервал Виктор, - Во-вторых, чего им в лесу делать? Не май месяц. А в-третьих, по грибы мы поедем в любом случае - даже если весь концлагерь у них разбежится.
   - Вот всегда ты так! Лишь бы тебе, лишь бы тебе! - в голосе Марины зазвенели тревожные нотки - слёзы на подходе. - Ну не хочу я, не хочу! Я на работе вымоталась, дома дел невпроворот - дай мне отдохнуть хоть в выходные, в конце концов!
   Виктор вслушался в себя: так-с, в руках себя держит - твёрд и спокоен. Победа будет за нами!
   - Во-первых, идти завтра по грибы мы договаривались ещё неделю назад. Договаривались? Во-вторых, скоро хорошей погоде конец: завтра у нас последний шанс припасти хоть ведёрко грибов на зиму. Так? И в-третьих, милая моя, какие такие особые дела по дому могут быть у женщины, не имеющей детей, а? Обед, как всегда, Лидия Семеновна сварганит. Сварганите, Лидия Семеновна?
   Конечно, Виктор понимал - колет он жестоко, но не мог удержаться, да и сегодня затягивать ссору не хотелось: приходилось бить по больному. Марина сдалась, затихла, не ответила, отвернулась к раковине.
   - Ну вот и чудненько. - Виктор звучно хлопнул себя по коленям, встал, привычно долбанулся о плафон. - Чтоб ты треснул!
   Потирая затылок, пошёл в прихожую, принялся копаться в нише собираться в поход. Впрочем, всё рыбацко-грибное снаряжение лежало в куче. Виктор для порядка проверил, в рюкзаке ли всякие мелочи - спички, веревка, ножи, валидол... Положил туда же туристский топорик: не дай Бог забыть! Успокоенный, устроился в большой комнате перед телевизором.
   Вскоре к нему присоединились жена и тёща. Сидели молча, впитывали откровения программы "Новости". После сводки погоды ("Ага -- Москва пророчит вёдро в наших палестинах!") Виктор привычно переключил на третий канал: чем там на этот раз Невзоров запугивает?
   "Муж убил свою жену из ревности. Всю ночь в ванной, таясь от пятилетнего сына, распиливал и разрубал на части труп, выносил в сумках на пустырь, закапывал...
   Мужчину тридцати двух лет убили дома жена и тёща (Виктор хмыкнул, покосился на своих), потом отрезали ему голову, руки, ноги, половые органы, вспороли живот, вынули кишки и выложили их на красивом жостовском подносе. Убили после того, как застали его насилующим родную восьмилетнюю дочь извращенческим способом..."
   - О, Господи, - вздохнула Лидия Семеновна, закуталась плотнее в шаль.
   "В канализационном люке найден труп неизвестной молодой женщины. Жертва изнасилована и зарезана, на теле - двадцать две ножевых раны..."
   За десять минут никто, кроме Невзорова, не уловчился бы напихать в уши телезрителей столько ужасов и кошмаров. Но, странное дело, смотреть "600 секунд" становилось уже наркотической потребностью. И если в последнее время Марина по-прежнему смотрела передачу молча, сосредоточенно и хмуро, если Лидия Семеновна продолжала охать, ахать и стенать, то Виктор нервы свои закалил: мог даже в самом убийственном месте телешоконо-востей зевнуть, с хрустом, пугая тёщу, откусить яблоко, всласть потянуться - мол, нас не застращаешь, не таковские!
   Невзоров не без юмора пожелал потенциальным жертвам и убийцам спокойной ночи. Виктор переключил на местную программу. На экране угрюмый майор - не чета питерскому ведущему, и не в пример ему, бэкая и мэкая -- бубнил о преступлениях областного масштаба. Но скучать тоже не приходилось - в родном сонном городе дела творились ещё те. За неделю: два убийства, шесть разбойных нападений, три изнасилования, одиннадцать случаев тяжких телесных повреждений...
   Ничегошеньки себе! И опять - про побег. Майор показал фотокарточки джеков-потрошителей: один - молодой, чернявый, похож на кавказца, взгляд веселый, циничный; второй - в годах, лицо каменное, квадратное, колючие глазки упрятаны под бровями, от взгляда - даже телефотонеживого - морозец по коже. Такому только попадись под ноготь!
   - Ну что, бай-бай? - зевнул Виктор, пристанывая, потянулся, - Завтра чуть свет подниматься.
   Лидия Семеновна с еле слышным вздохом встала, зашаркала в свою комнату. Понятно, её воля, она бы до упора телек смотрела - чего ей при хронической бессоннице делать?
   Пока Виктор плескался под душем, Марина разложила диван-кровать, взбила подушки. Потом долго возюкалась у серванта, уже в ночной рубашке, с распущенными волосами, - ублаговонивала лицо, руки, шею кремами и мазями. Виктор уже подрёмывал, когда жена, выключив наконец свет, перекарабкалась через него к стенке, юркнула под одеяло, затихла, лёжа на спине.
   Виктор поколебался, пораздумывал, но всё же - на всякий случай - как бы ненароком притиснулся к боку Марины, скользнул ладонью по её бедру. Марина нервно дёрнулась, демонстративно выставила спину, свернулась калачиком.
   "Ну и ладненько, - успокоился Виктор, - надо выспаться..."
   Он тоже отвернулся, поджал оголившиеся ноги под одеяло и поплыл-закачался на первых волнах сонного беспамятства. Последняя мысль: "Будильник завёл? Завёл..." - померцала и канула в тьму.
   Спину приятно нежило-грело тело жены. Хорошо! Правда, острые её позвонки несколько нарушали комфорт, ну да ладно...
   2
   Погода, против ожидания и подлых заверений телека, подкачала. Серая набухшая масса дождя-сеянки заполнила лес до отказа. Сырость, слякоть, мзга - хоть плачь.
   Но вот сверху, с невообразимо дальней высоты прорезались широкие кроваво-багряные лучи, в один момент разметали, иссушили набрякшие тучи и оставили в лесу только рыхлый, почти совсем прозрачный туман. Однако ж, уютнее не стало...
   Виктор вдруг обратил внимание: в лесу - поразительно тихо. Обыкновенно какие-нибудь птахи тренькают, на худой конец - вороны галдят. А тут обморочная тишина, звенящая. Даже верхушки деревьев застыли, онемели, не шелестят.
   Марина, по привычке, отстаёт, растворяется за кустами.
   - Марина, чёрт тебя дери! Сказано - не отставай!
   Жена с испуганным выражением на лице подбегает, прижимается к мужу, испуганно смотрит по сторонам.
   - Рядом иди! - приказывает строго Виктор и слышит, как гулко, странно разносится голос его в пустом притихшем лесу.
   "Какие тут, к чёрту, грибы!" - злится он и упрямо шагает вперёд. Противный - цепкий и плотный - кустарник досаждает до бешенства.
   Но вот они выбираются на хорошее место: высоченные сосны и осины стоят редко, кустов и травы почти нет. На хвойно-лиственной подстилке там и сям торчат заманчивые бугорки, а кое-где грибные шляпки прямо-таки высовываются, выглядывают на свободу. Вот это да - белые, подосиновики, волнушки, маслята... Хоть косой коси!
   Виктор, забыв все тревоги и страхи, бросается от одного гриба к другому, режет подряд, восклицая:
   - Говорил ведь, говорил - на всю зиму припасём!
   Корзина полнится прямо на глазах.
   - Стоп, - приказывает сам себе Виктор. - Чего это я? Надо же только белые брать, отборные.
   Он без сожаления вываливает почти полную корзину, выбирает из кучи красавцы боровики, выпрямляется, с наслаждением выгибает уставшую спину...
   И вдруг видит: невдалеке - ну, метров тридцать-сорок, не больше - мимо него мчится меж деревьями кабан.
   Матерый секач, клыки громадные - на бегу поворачивает тяжёлую голову и злыми глазками убийцы зыркает на Виктора, несется дальше: туп! туп! туп!.. Так и чудится - земля дрожит.
   Виктор приваливается плечом к сосне - ноги подламываются. Чёрт-те что! Столько лет в лес ходит, всегда мечтал хотя бы издали кабанов увидеть, но вот такого дикого и так близко... У Виктора озноб по коже пробегает - какой же жуткий, какой многозначительный взгляд у зверя.
   И в этот миг снова раздается дробный топ. Виктор вздрагивает, со страхом вглядывается: вслед за первым секачом мчится второй. Этот поменьше, но жилист, также могуч и весь какой-то тёмный, почти черный. Он нагло, с усмешкой буравит человека зрачками и бьёт копытами дальше, за вожаком.
   Виктор переводит дух.
   И тут до него наконец доходит: бегут звери не по прямой, не мимо, а по кругу. Они огибают его, обегают и теперь находятся уже где-то за спиной. Там, где Марина!
   Виктор вертит головой - жены рядом нет. Он, забыв про корзину, бросается сквозь лес, летит сломя голову гигантскими прыжками и уже через минуту слышит смертный крик Марины. Этот крик-вопль раскаленной иглой впивается Виктору в сердце, парализует его. Виктор запинается, падает на четвереньки, крадучись ползёт ещё несколько метров. Раздвигает кусты руками и отшатывается...
   На небольшой поляне уничтожают его жену. Марина, совершенно голая, вся в ссадинах и кровоподтёках, распята на толстом стволе поверженного дуба. Она ещё жива. Двое - один коренастый, приземистый, с квадратным щетинистым затылком; второй чернявый, высокий, худой - копошатся над ней. Виктор с ужасом догадывается - убийцы только что изнархатили его жену, глумливо, садистски изнасиловали и теперь, наслаждаясь, добивают. Коренастый, рыча от удовольствия, медленно режет тело Марины ножом, рисует на животе кровавые узоры. Чернявый, похрюкивая, сплющивает пальцы на её руках щипцами, вглядывается в её глаза. Из распахнутого рта Марины вырывается уже не крик, а какой-то дикий предсмертный хрип...
   "Что же я? Что же это я? Ведь у меня - топор..."
   Виктор пытается заставить себя вскочить, но вязкое оцепенение приклеивает его к сырой земле. И дело, он осознает, не в автомате за спиной коренастого и пистолете, торчащем из-за пояса вертлявого, дело в другом...
   Виктор не выдерживает и, зарыдав от бессилия, бьёт кулаком по земле. И тут же, захлебнувшись, испуганно захлопывает рот. Но - поздно. Эти двое, резко развернувшись, прицельно упираются зрачками прямо в него. Особенно невыносим взгляд приземистого.
   Виктор, собрав остатки воли, вскакивает и бросается прочь. На бегу оглядываясь, он с безумным страхом видит - убийцы скачут за ним. Виктор нажимает, уже летит почти по воздуху, чудом уклоняясь от стволов и перемахивая коряжины.
   "Только б не стреляли! Только б не..."
   И тотчас же сзади взрывается автоматная очередь.
   "Всё - конец!" - успевает подумать Виктор.
   И -- падает...
   3
   Автоматная очередь не прерывается - какая-то странная, звонкая, заливистая.
   Виктор встрепенулся и открыл глаза. Будильник верещал ещё секунду-две. В комнату проникал свет погожего солнечного утра.
   Зашевелилась Марина - она удивительно как умела не слышать трезвона будильника, - уткнулась в плечо Виктора курносым носишкой, уютно засопела. Виктор всмотрелся в её лицо, неожиданно для себя чмокнул в ухо и весь передёрнулся, вспомнив шизофренический сон.
   - Марина... Эй, Марина Васильевна! Вставай, вставай - труба зовёт.
   Он ещё раз поцеловал жену, на этот раз - в висок. Марина сразу и полностью проснулась, подозрительно прищурилась:
   - Чего это ты?..
   Виктор бережно хранил в себе умильно-благодушное настроение, сменившее давящий ночной страх. Даже Лидия Семеновна, как всегда колготившаяся сверх меры, долго не могла вывести его из себя. Лишь когда она уже в пятый раз завела: "Друг от дружки там в лесу не отходите... В чащобу далеко не лезьте..." - Виктор одёрнул:
   - Ну сколько можно, Лидия Семеновна? Может, прикажете вокруг дома нашего грибы искать? Идите досыпать, ей-Богу, не мотайте нервы на кулак.
   - Да я чего? Ничего... - привычно стушевалась Лидия Семеновна. - Только вы в чащобу-то шибко уж не лезьте - встренете кого ненароком...
   Тьфу! Лучше молчать.
   На автостанции людей уже - хоть митинг открывай. Корзин и пластмассовых ведер - море разливанное. Паразитство! Конечно, надо было первым рейсом, шестичасовым, ехать, а теперь - к бою готовьсь!
   Виктор, расхристанный и пунцовый, выдрался с билетами от кассы, застегнулся. Марина ждала на платформе. Остатки утрешнего настроения ещё имелись, Виктор пошутил:
   - Давай всучим диспетчеру трояк, пусть объявит по автовокзалу: мол, сбежали два вооруженных преступника, бродят по лесу вокруг города. Точно говорю - сразу в пустом автобусе поедем.
   Марина не настроилась на его волну, хмуро буркнула:
   - А может, и вправду бродят. Радости мало.
   - Да хватит тебе! Боишься - домой иди. Я и один две корзины наберу.
   И вновь, как давеча утром, что-то шевельнулось в душе Виктора захотелось приобнять жену, прижать к себе, чмокнуть в щеку. Марина в модных изящных очках и по-бабьи завязанном платочке, казавшаяся ещё тоньше под просторной не по росту штормовкой, была сейчас - как и когда-то, в первые дни их жаркой томительной любви - родной, милой, желанной...
   Через час от этих сантиментов не осталось и следа. Столпотворение при посадке в помятый автобусик, тряска и шум-гам-лай в пути уже приспустили настроение. Но главное - кретин водитель не объявлял остановки, спрашивать у попутчиков не хотелось (все как псы цепные!) и пожалуйста, проскочили: вместо Второго кордона очутились на Третьем. Казалось бы, ничего страшного: всего-то пять-шесть кэмэ разницы. Однако ж...
   В районе Второго кордона Виктор с Мариной уже бывали. В те разы, сойдя с проселка и углубившись в лес, они поворачивали точно на солнце. Часа за два-три, набрав грибов, выходили на магистральное шоссе прямехонько к автобусной остановке. Притом они всегда помнили, справа рядом - оживлённый просёлок. При случае всегда можно выскочить на него, голоснуть попутке.
   А теперь? За последние четверть часа автобус дважды сворачивал. Небо уже всерьёз затягивало невесть откуда нахлынувшими облаками. Скоро солнце замаскируется вовсе. Само собой, можно и по дороге топать обратно до Второго кордона, но не обидно ли?
   - И всё ты! - плеснул Виктор на Марину злостью. - Как язык проглотила, спросить не могла...
   - Сам бы и спрашивал, - огрызнулась Марина.
   - Ладно, чего теперь разоряться. Пошли... кул-л-лёма!
   Вместе с ними выбрались из автобуса грибников пять-шесть, но все они гурьбой отправились в противоположную от солнца сторону. Оно и лучше грибочки не любят массовых нашествий. Виктор достал из рюкзака нож в ножнах, топорик в чехле - приладил на поясе. Вооружившись, сразу почувствовал себя увереннее. Он внимательно зафиксировал совсем уже исчезающее в серых клубах солнце и решительно зашагал в лес. Марина со своим ножичком - за ним.
   Азарт грибной охоты с первых минут захватил их целиком. Важно, кто первым найдет гриб - тот и герой дня. К удивлению и искренней досаде Виктора, Марине везло чаще, да что там чаще - почти всегда. Как она умудрялась со своими очками в минус пять диоптрий обнаруживать грибы буквально на пустом месте - уму непостижимо. Вот и на этот раз уже вскоре Марина проворно нагнулась к небольшой кочке - раз, раз! - ножичком сверкнула и победно подняла-выставила два крепких черных груздя.
   - Вот так, Витенька!
   - Зато я первым боровик найду, - кисло отпарировал Виктор и, сжав зубы, пошёл на штурм леса.
   Грибы, словно оробев, начали сдаваться целыми семейками. Ну прямо, как в нынешнем сне. Виктор уже всерьёз подумывал - надо бы, действительно, только белые брать...
   Вдруг в душе его исподволь, из глубины возник какой-то дискомфорт. Что такое? Он осмотрелся, глянул вверх - над деревьями висело непроницаемое матовое стекло неба. Виктор понял: они - заблудились. Он вообще плохо ориентировался в лесу.
   И тут послышался странный шум... Или - кажется? Что это -- кабан?
   - Марина! - вскрикнул он.
   - Я здесь, - отозвалась она. Самой не видно, а голос - близко.
   - Иди сюда!
   - Ну подожди, здесь лисичек и маслят полно.
   - Я сказал - иди сюда! - Голос его сдавило от ярости. - Иди немедленно ко мне!
   Марина появилась, недовольно глянула.
   - Господи, что такое? Чего ты?
   - Где, по-твоему, находится госдорога? - Виктор цедил слова всё так же сдавленно, психуя.
   Жена неуверенно огляделась, подумала, махнула через плечо ножом:
   - Там.
   - "Там, там", - передразнил зло Виктор. - По мордaм! Надо на просёлок снова выбираться - плутать начали.
   - А просёлок где?
   - "Где, где"... На бороде! Вон там твой просёлок.
   - И совсем не там. Надо вон туда...
   - Иди за мной! - рявкнул Виктор. - Иди и не отставай.
   Ему опять почудились треск и топот за деревьями. Он нервно схватился за топорик, расстегнул чехол. Спешно зашагал к проселочной дороге. Марина, вполголоса ворча, - следом.
   Внезапно на небе протаяла полынья, солнце ударило лучом прямо им в спины. Вот тебе и на! Виктор смущенно крякнул, сдвинул кепку на затылок.
   - Гляди ты, совсем в другую сторону прём...
   Марина только вздохнула:
   - Баламут ты, баламут ты у меня...
   4
   По расчетам Виктора, до магистрали оставалось километров шесть. ещё часа полтора ходу. Притом особо теперь можно и не охотиться: корзины уже руки оттягивают - добыча добрая.
   Марина расстелила газету на низком пне у края обширной вырубки. Накрыла походный стол: тугие яйца, сахарные на изломе помидоры, бутерброды с пахучим сыром, густой бодрящий чай на мяте. Жевали молча, устало жмурились на разгулявшееся солнце. И куда только все тучи разметало? Ветра внизу, у земли, почти нет, тёплынь - как в разгаре бабьего лета. Да и жёлтизны в лесу ещё довольно мало - припозднилась нынче осень.
   Виктор прожевал бутерброд, сделал два солидных глотка из термосной крышки и намеревался уже завалиться на пяток минут покейфовать, как вдруг поперхнулся, схватил Марину за плечо. На другом краю вырубки показались двое мужчин. Один: низкий, коренастый - в бушлате защитного цвета. Второй: высокий, тонкий - в ярко-голубой куртке. У низкорослого за плечом торчит ствол автомата...
   Сердце Виктора обмирает, потом ухает куда-то вниз. В подвздохе вспыхивает стонущая боль. Может, они пойдут в сторону? Но нет, двое идут прямиком на них.
   - Витя, Витенька, это они? Это что - они? Ой!
   Пара минут ещё есть: вырубка завалена кривыми стволами, утыкана столбиками пней. Виктор и Марина, не сводя глаз с мужчин, пихают шмутки в рюкзак, подхватывают корзины. До ближайших деревьев - метров двадцать. Бежать Виктор и Марина почему-то не решаются - семенят. Перед тем как нырнуть под кроны, Виктор ещё раз оглядывается - те явно нажимают.
   - Быстрей, Марина!
   Виктор цепляет жену за руку и почти бежит. В мозгу стучат, сталкиваются мысли: "Может - на просёлок? Где его теперь искать? Да ещё наперерез рванут... Главное - оторваться от них..."
   - Витя! Я не могу! - задыхается Марина. -Вить!
   - Брось корзину!
   Марина на бегу откидывает руку, разжимает пальцы. Корзина с маху трахается о ствол берёзы...
   Виктор нутром чует: те отстают всё больше. Надо передохнуть. Марина поминутно спотыкается, почти падает. Он поддерживает жену, замирает, затаивает болезненное дыхание, вслушивается: вроде - тихо. Виктор кепкой утирает своё лицо, промокает щёки и лоб Марине. Она, сняв очки, закрыв глаза, никак не может надышаться.