Страница:
Вадим. Ну, тут ты горячишься, бывают и в наших газетах проблески. Вот, смотри, каких поэтов иногда всё же печатают:
"Колокольный звон всея Руси
Небеса с землей соединяет.
Господи, помилуй и спаси!
Мой народ беды своей не знает.
С куполами сорвана душа,
В трауре великая держава...
Погибает Русь не от ножа,
От идей, что плещутся кроваво..."
Шилов (возбуждённо). Кто это, кто? Как зовут?
Вадим. Владимир Турапин. Смотри, вот портрет его. (Передаёт газету Шилову) Сам он из Москвы, но жил когда-то, в детстве, у нас, в нашей области. Так что - земляк. Кстати, Митя, а я ведь лично знаком с Турапиным
Шилов. Да ты что!
Вадим. Да-да! В общаге Литинститута встречались. Он на первый курс поступил, когда я уже заканчивал. Правда, он в матину пьяный всегда был, так что стихов его я тогда не слышал. Гляди ты, выпустил всё же книжку: из сборника стихи-то перепечатаны - как он там называется?
Шилов. "Берегите себя для России"... Ух ты! Вот послушай:
"И даже тем, кто ненавидит Русь,
Нужны знамёна русского народа..."
(Вскакивает) Умри, Денис!.. Слава Богу, наконец-то появился у нас и после Коли Рубцова настоящий поэт! (Спохватывается) Стоп! Вру! Ты, Вадя, тоже - поэт! Я тебе давно это говорю...
Вадим (машет протезом). Да хватит тебе! Не криви фибрами - до Турапина мне никогда не допрыгнуть.
Шилов (после мучительного для Вадима раздумья). Что ж, наверно, это так. Но и ты здорово пишешь. В Баранове сильнее тебя поэта нет...
Вадим (уже без улыбки). Ну, хватит! Что ты меня - за пацана держишь? Вон там ещё посмотри - они нашего Толю Остроухова напечатали. Ты ж его знаешь... Вот это тоже поэт! Слушай! Как там у него одно стихотворение заканчивается?.. (Читает наизусть):
"...Бьётся мотылёк в окно
нудно.
И на улице темно
и безлюдно.
И её печальный взгляд
никого не встретит.
И никто не виноват,
что живёт на свете..."
А?! "И ни-кто не ви-но-ват, что живёт на свете"!.. Я как на днях Турапина и Остроухова почитал, так сразу и решил: кончено! Больше не буду бумагу переводить - хватит! Вот только "Наш современник" опять душу разбередил... Всё, Митя, давай ещё по одной да будем, наверное, заканчивать. Праздник праздником, но ещё и дела есть. Не обижайся, Мить!
Шилов (обиженно). Я не обижаюсь.
Вадим (хлопая его по плечу). Нет, правда, не обижайся! Я одно дельце трудное и опасное обдумываю, мне скоро твоя помощь понадобится. Поможешь, земляк?
Шилов. Какой разговор! Чтоб сибиряк сибиряку да не помог! Для чего тогда, Вадя, свела нас, забайкальцев, судьба в этом чернозёмном Богом забытом граде? (Снова встаёт, покачивается, указывает на свою картину-пейзаж на стене, провозглашает тост) За Сибирь, коей могущество России прирастать будет - ура! (Молодецки хлопает почти полный стакан забугорной водки. Вадим тоже встаёт и пьёт стоя. Митя на глазах пьянеет вконец.) Какие у тебя проблемы, друг? (Вдруг плачет, скрипит зубами) Одни мы, Вадя! Одни!.. Гибнет Россия!.. И даже тем, кто н-н-ненави-и-идит Русь!.. Во как сказано! Пробьёмся, Вадя!..
Вадим. Митя, о делах потом погутарим, по трезвянке. А сейчас давай-ка на автопилоте домой: вот-вот обед, и твоя Марфа Анпиловна уже на полпути к дому.
Шилов (выпячивает цыплячью грудь). Плевал я на твою Марфу!
Вадим (встряхивает его за плечо). Да не моя она, Марфа-то! Ох, Митя, не рискуй. Вот тебе пятьдесят тугриков - спрячь поглубже, вечером пивка попьёшь. А я тебе на днях звякну - ты мне очень и очень будешь нужен. Ну, давай!..
Шилов. А на пасашок-то?.. Ты чего, В-в-вадя!..
Вадим. Потом, потом, Митя! Будет тебе и посошок, будет и батожок. Причём батожок уже скоро... (Доводит Шилова до двери) Митя, не вздумай сейчас пиво хлебать - вечером мучиться будешь. А я тебя, Митя, завтра уже не опохмелю. Я, Митя, с завтрашнего дня в завязке... Бросаю пить! Напрочь бросаю!.. Я давно уже решил: если до сорока доживу - брошу. Ты понял, Митя?
Шилов (не слушая, уже с площадки отмахивается, чуть не упав). Всё путём! Россия вспрянет ото сна!..
Вадим (уже один, набросив цепочку, как бы про себя). Ничего, ничего не впервой... (Проходит в комнату, усаживается на матрас, наливает добрую порцию, выпивает, глубоко задумывается. Бьёт себя протезом по колену.) Да неужто эти шакалы вонючие с гнилыми душами и зубами, перегрызут мне на глазах у всех горло, уверенные, что так оно и должно быть! (Наливает ещё, пьёт) Ну, уж нет, сволочи! Так просто я под ваши желтые клыки горло своё не подставлю!.. Ха! Да где ж это видано, чтобы Вадима Неустроева, коренного сибиряка-забайкальца, загрызли какие-то паршивые чернозёмные шакалы! Фиг вам!..
Голова его начинает клониться. Он опускается на матрас, затихает.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
В глубине комнаты возникает-появляется Лена. Она в халатике, домашних тапках. На цыпочках приближается к лежащему Вадиму, начинает делать над ним пасы и частить-бормотать.
Лена. Звёзды вы ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из загорного Студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моём дворе ни людей, ни зверей. Звёзды, уймите раба Вадима от вина; солнышко, усмири раба Вадима от вина. Слово моё крепко!..
Достаёт из кармана пузырёк, брызгает на Вадима. Тот вздрагивает, поднимает голову.
Вадим. Ну, вот... Думал - сон, а это опять ты?.. Не надоело... являться-то? (Надевает очки)
Лена (грустно). Всё пьёшь, никак не остановишься? Смотрю, вон и телевизор уже пропил... Обменял, что ли?
Вадим (смущённо и в то же время с бравадой). А что, шикарную коммерческую операцию провернул: зачем мне цветной ящик, если там одни чёрные новости да серые фильмы? А так - двести рублёв сверху получимши: почти два литра водки... Кстати (тянется к бутылке), ты что ж, со мной не выпьешь?
Лена (присаживаясь на табурет, прикрывает коленки полами халатика и машет бесшабашно рукой). А-а, гулять так гулять!.. Сказал попугай, когда кот тащил его из клетки за хвост... (Спохватывается) Ой, дай я хоть стаканы сполосну - пил, поди, опять с бомжами...
Лена моет на кухне стаканы, Вадим в это время, ловко прижимая колбасу и сыр протезом через целлофан, нарезает-добавляет закуску. Чокаются, выпивают молча. Лена морщится, запивает шипучкой, качает головой и вдруг в мгновение становится пьяной.
Лена (пьяным голосом). Какой же ты дурак, Неустроев!
Вадим (согнав улыбку с лица, с готовностью откликается-подхватывает). Не-е-ет, роднуля, я БЫЛ дураком - все эти годы. А таперича - поумневши! (Поднимает голос выше) Ну?! Ну, как ты могла, а? А я ведь и женился-то тогда - из-за ребёнка! Думал: ну, раз отцом стану... Ну признайся, наконец, от кого всё же Иринка?
Лена (протяжно). Да хва-а-атит тебе! Выдумываешь всякое! Твоя она... Точно твоя! Ей-Богу! Вот хочешь - перекрещусь? (Заглядывает с натугой в вырез халатика, нашаривает там крестик - движения её неуклюжи, неловки)
Вадим (машет рукой). Да ладно! Что попусту языком бить... Давай-ка лучше репетатур. (Наливает в оба стакана, выпивает свой)
Лена. Не буду я больше пить! (Хочет отставить свой стакан, опрокидывает, смеётся) Ну, вот, тебе меньше достанется... А тебе пить нельзя! Ты и так ничего не понимаешь. Ты на Иринку-то хоть глянь толком вылитая ты... То есть - вылитый ты... Или - вылитая?.. Это водка вылита, а человек разве может быть вылитым?.. (Разговаривает уже сама с собой и упорно пытается поднять правую ногу на сидение, чтобы упереться на коленку; с третьей попытки ей это удаётся - полы халатика распахиваются донельзя)
Вадим (строго). Ты поскромнее сядь-то!
Лена (машет беспечно рукой). А-а!.. Я дома, не где-нибудь. А ты - мой муж!.. Помнишь, как Иринка маленькой когда была, так смешно тебя звала (детским голосом): "Пaпаська... пaпаська!.."?
Вадим торопливо наливает себе, залпом выпивает. Рывком встаёт, хочет обойти Лену, она, вскочив, ухватывает его за рукав, тянет, сажает на свой табурет, прижимает его голову к груди, гладит по волосам.
Лена. Хочешь плакать - плачь... Я, что, не понимаю?..
Вадим не плачет, но глубоко несколько раз вздыхает, затем, через минуту, расстёгивает губами одну пуговку её халатика, вторую, целует, крепче сжимает объятия. Лена поддаётся-прижимается навстречу ласкам.
Лена (жарко, шёпотом). Вот так! Так!.. Хорошо!.. Не верь ты никому! Мы вот возьмём, да и наследника заделаем, прямо сейчас...
Вадим (замирает, высвобождается из её объятий, усмехается). Видишь ли, дорогуля, в поддатом виде ребятишек строгать не рекомендуется - олигофрен может строгануться. Так-то!.. Ну, ещё дерябнешь? (Опять усаживается на матрас)
Лена (устало опускаясь на табуретку). Нет. (Вадим выпивает) Думай, что хочешь, поступай - как знаешь. А я тебе в последний раз говорю: Иринка твоя. Вот тебе крест! (Размашисто крестится)
Вадим (жёстко). Лена, давай условимся: что ты сучка - тут и спору быть не может. Так? Так! Ты просто патологически не в состоянии быть верной женой и хорошей матерью... Вернее - не могла быть... Это - моё твёрдое убеждение. Я из-за тебя потерял руку (выставляет-показывает протез), чуть было вовсе не сыграл в ящик... Хватит! Я ещё пожить хочу!
Лена (зло, усмешливо). Да, даже вены толком вскрыть не сумел...
Вадим (оторопело). Ты что?!
Лена (с горечью). А то! Пожить он хочет!.. А я? Я-то ведь уже НЕ ЖИВУ! Ты что, забыл? Небось с радости и пьёшь совсем уж без просыпу второй год... Меня, между прочим, твой приятель-собутыльник убил. Он - киллер, а ты, как есть - натуральный заказчик. Помнишь, как ты ему за бутылкой всё жаловался на свою семейную жизнь да проклинал меня? Он в белой горячке-то и вспомнил подстерёг с топором... (Проводит ладонью по своей голове, лоб её вдруг окрашивается кровью)
Вадим (тоскливо). Не виноват я в твоей смерти! Не виноват! НЕ Я УБИЛ! Мало ли что я там по пьяни болтал... Ну зачем ты?! Это просто дикая нелепая случайность! Сцепление дурацких обстоятельств. (Закрыв лицо руками, опускается-ложится на матрас. Свет медленно гаснет.) Не я, не я убил!.. (Скрипит во сне зубами)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Начало мая. Солнечный день. Та же квартира Вадима Неустроева. Её не узнать: на месте матраса громоздится толстобокий раскладной диван в густо-багровой обивке. Под окном - два его сынка-кресла; между ними полированный тонконогий столик. Слева вдоль стены - стенка светлого дерева с инкрустацией, а справа - раскладной стол и два мягких красных стула. На окнах - кроваво-красные гардины. В углу на белой кухонной табуретке стоит тот же телевизор. На кухне виднеется настенный белый шкаф, стол, на чистой плите - яркая кастрюля, расписной под хохлому чайник со свистком. В прихожей висит новая куртка, стоят новые туфли.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
В прихожей Вадим Неустроев и Волос. Вадим тоже преобразился: на нём светлые летние брюки, кремовая рубашка с длинными рукавами, новые шлёпанцы, на запястье протеза, выше новой светло-коричневой перчатки, часы, на носу модные фотохромные очки. Он аккуратно пострижен и причёсан. Волос - в джинсах и майке; на майке - что-то по-английски.
Волос (тряхнув жизнерадостно сальными прядками). Ну, как - клёво? Вот и кухню заделали. Фраерам-то кинь на пузырёк, ты ж теперь с хрустами. А то и на два - вместе и раздавим, мебелишку обмоем. Да и праздник сёдни. Лады?
Вадим. Пить, Волос, вредно, а особливо тем, у кого здоровье хиловатое. А ребятам - что ж... Ваши ребята-качкu грузили и таскали... ништяк. Так, кажется, на твоём языке? На, передай им (протягивает деньги) на горючее сотню... хрустов. Или - хрустей? Как там у вас по правилам? Ну, да всё равно.
Волос (кривит тонкие губёшки). По фене ботать - это тебе не стишата кропать.
Вадим (весело ухмыляется). Да-а? Ты, Волос, шкеры путяные напялил, а гонишь лажу. И любой фартовый блатарь может назвать тебя базaрилой, дрефлом и дятлом за то, что ты не по делу фраеришься и сам ещё не наблатыкался на фене ботать. Так что не бери меня на пoнял да на бздюху и сам не бери в голову, а бери лучше за щеку. Не трепездонь больше на халяву да не гони порожняк - усёк?
Волос (поддёргивает "шкеры" - затёртые штаны-варёнки, поправляет на носу очочки, подскакивает к Вадиму, брызжет слюной). Ты меня на пoнял не бери - пoнял? Видал я фраеров покруче!
Вадим (жёстко). Вот что, Волос, иди-гуляй, не зли меня. И передай Михеичу, чтобы он ещё холодильник подкинул, да люстру с настольной лампой скажи, я ему за это книжки все подарю-оставлю. Пoнял?
Волос. Пoнял, пoнял... Всё на пoнял берёт, блатарь хренов!
Вадим (подчёркнуто равнодушно). Слушай, а что это Валерии давно не видно? Болеет или что случилось?
Волос. Да чё с ней случится! Сидит под замком - кайфует. Чё-то шеф на неё психанул.
Вадим (ещё равнодушнее). За что же?
Волос (прикусывая язык). Пошёл ты! Не лезь не в своё - усёк?
Вадим (подталкивая его в костлявую спину к выходу). Ладно, ладно! Иди учи азбуку! (В сторону) Хиляк глистово-аскаридный!
Оставшись один, Вадим смотрит под потолок на белую коробочку звонка, приоткрывает дверь, звонит пару раз - удовлетворённо вслушивается в мелодичную трель. Захлопывает дверь, накидывает цепочку. Затем приносит из ванной ярко-красное ведро с водой, новенькую швабру с тряпкой (своим старым свитером), напевая, протирает пол на кухне и в прихожей. Пьёт на кухне минералку из пластиковой бутылки. Ставит в комнате на стол пишмашинку, ловко вправляет, помогая протезом, лист бумаги, открывает брошюру и, проворно постукивая по клавишам пальцами правой руки, перепечатывает текст, читая-диктуя вслух.
Вадим. Стадия первая. Потребность в алкоголе слабо выражена, но по мере употребления усиливается. Однако человек ещё в состоянии преодолеть желание, отказаться от выпивки. Переносимость алкоголя растёт. Рвотная (защитная) реакция угасает. Похмельный синдром выражен ещё слабо. Пьянство имеет относительно систематический характер - одна-две выпивки в месяц. Та-а-к! Стадия вторая. Потребность в алкоголе настолько значительна, что человек не в состоянии отказаться от выпивки. Переносимость алкоголя достигает наибольшего объёма и многие годы держится на одном уровне... (Комментирует) Ага, это, судя по всему, как раз то самое геройское в глазах друзей-приятелей умение выпить литр водки и не забалдеть! Та-а-ак... держится на одном уровне, но затем начинает снижаться...
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Трель дверного звонка. Вадим недовольно вслушивается, идёт открывать. На пороге - Дарья Михайлова. На ней чёрная блузка с донельзя откровенным вырезом, белые обтягивающие брюки; рыжеватые волосы распущены по плечам.
Вадим (удивлённо). Ого!
Михайлова. Привет, Неустроев! Не ждал?
Вадим (пропуская гостью и закрыв дверь). Здравствуй. Да-а-а, действительно...
Михайлова. Что это ты в такой день один и трезвый? (Спохватывается) Извини! Я слышала про жену - ужас...
Вадим. Да... Впрочем, времени уже много прошло... Знаешь, давай не будем в праздник о мрачном. Ты вот лучше скажи - почему ты одна? Ты ведь теперь не Михайлова, как я слышал, - Запоздавникова?
Михайлова (с отвращением). Так мой деньгy заколачивает, без выходных и праздников пашет - ком-м-мерс-с-сант!.. Нет, я свою фамилию оставила... Да ну его! (Странно-вызывающим тоном) Слушай, ты не занят? А то я уйду...
Вадим (торопливо). Нет, нет! Проходи... (Смотрит-любуется, как Михайлова идёт в комнату) Да-а! Походка - вот визитная карточка женщины!..
Михайлова (игриво). Ой, да хватит тебе!.. Сколько мы не видались - года два, а то и три? (Смотрит в упор, длинно усмехается) Давай-ка выпьем, погутарим, потанцуем под Демиса Руссоса... А? Или ты не хочешь?
Вадим. Да нет, почему... Только у меня музыки сейчас нет, и я - не пью...
Михайлова (театрально всплёскивая руками). Ка-а-ак?! И ты закодировался? О, Боже! Какой кошмар!.. Мой Осип в прошлом году закодировался - вообще... мерином стал!
Вадим. Ладно, ладно... Всё бы тебе смеяться да ехидничать. Бога-то побойся - в такой день... Хочешь, я сбегаю за шампанским?
Михайлова (грудным голосом, глядя с призывной поволокой) Пока не надо... (Обхватывает Вадима руками за шею, коротко кусает-целует в губы, откидывает закрасневшее лицо и, сдерживая круто вздымающуюся грудь, прерывисто выдыхает) Христос воскресе!
Вадим (ошалело глядит в её затемневшие глаза). Воистину воскрес!
Михайлова приникает к нему, впивается в губы уже долгим поцелуем, теснит в комнату, отбрасывает, не глядя, сумочку на стол. Они валятся на диван-кровать, Дарья расстёгивает на Вадиме рубашку, сдёргивает с себя блузку, тянется, изгибаясь, к застёжке лифчика...
Михайлова (бурно дыша, разворачивает лопатки к Вадиму). Ну, что ж ты? Помоги!
Вадим (замерев на несколько секунд, как бы вслушивается в себя). Постой... Подожди! Не надо... Это всё не то! Зачем? Опять всё сначала?..
Дарья смотрит на него молча, умеряя дыхание, резко отталкивается, слазит с его колен, натягивает свитерок. Вадим торопливо застёгивается-одевается, бормочет оправдательно.
Вадим. Ну, правда! Не обижайся, Даш! Ты же сама меня бросила... Я ведь - помнишь? - и развестись из-за тебя хотел, а ты - бац! - и к Осипу... Зачем же теперь всё сначала... Не хочу! Я вообще новую жизнь начал... Прости, Даш!
Михайлова (ожесточённо). Да пошёл ты!.. Что ты, что Осип! У того только денег побольше... Чёрт бы вас всех, трезвенников, побрал! Мужиков настоящих не осталось...
Уходит, хлопнув дверью. Вадим стоит посреди комнаты, чешет затылок.
Вадим. Да-а-а, позорно получилось... (Удовлетворённо) Зато без шампанского обошлось!
Телефонный звонок. Вадим замирает.
Вадим. Она!.. (Хватает трубку) Алло! Здравствуй, Валерия!.. Валя!..
Голос Валерии. Здравствуйте! А как вы узнали, что это я?
Вадим. Догадался... (Голос его прерывается, он прячет трубку за поясницу, откашливается) Извини, Валерия, я не дослышал - что ты говоришь?
Голос Валерии. Я говорю: поздравить вас с праздником можно?
Вадим (улыбаясь). Ну, почему бы и нет? Не только можно, но и нужно.
Голос Валерии. Тогда - Христос воскресе!
Вадим. Э-э, нет, Валя, так не пойдёт! Христосоваться по телефону - это просто кощунство и извращение...
Голос Валерии. Так можно и не по телефону...
Вадим. Но как? Мне сказали, что Михеич тебя запер...
Голос Валерии. А я убегу.
Вадим. Убежишь? Ты, что - "Графа Монте-Кристо" начиталась? Нет, Валя, лучше не зли его... (Пауза. Перекладывает трубку к левому уху, прижимает протезом, застёгивает рубашку, осматривает себя, снимает длинный рыжий волос, рассматривает) Да и я сегодня хандрю... Давай в другой раз... Не обижайся... Пока!
Голос Валерии (со вздохом). Что ж, прощайте Вадим... Николаевич...
Гудки. Вадим кладёт трубку. Окончательно застёгивается, причёсывается перед зеркалом серванта. Думает-размышляет.
Вадим. Гм... "прощайте"...
Машинально включает телевизор. Мужчина на экране произносит-читает текст: то ли в шутку, то ли на полном серьёзе - не понять. Вадим с недоумением вслушивается.
Телевизор. Аморальный кодекс строителя капитализма. Будь предан и продан делу капитализма. Стыдись своей ещё не до конца капиталистической Родины, беззаветно и рабски люби страны капитализма, а особливо Соединённые Штаты Америки. Сотвори себе кумира в виде доллара и поклоняйся ему. Добросовестно трудись на благо личного обогащения: свой кошелёк - ближе к телу. Будь индивидуалистом: один против всех, все на одного. Живи по законам джунглей: человек человеку - враг и тамбовский волк. Почитай отца твоего и матерь твою - если они богаты и умножают наследство тебе путями неправедными. Кто ударит тебя по правой щеке, тому выбей око за око и зуб за зуб, а потом ещё переломай ему и руки-ноги с помощью своих охранников. Убивай. Прелюбодействуй. Воруй. Лжесвидетельствуй. Желай жены ближнего твоего и особняка ближнего твоего, и дачу его, и холуев-охранников его, и "мерседеса" его, и всего, что есть у ближнего твоего. А также и у дальнего твоего. Аминь!..
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Звонок в дверь. Вадим выключает ящик, идёт открывать. Появляется уже слегка поддатый Митя Шилов - в клетчатой рубашке, с сумкой на плече.
Шилов(хватает Вадима за плечи, зверски встряхивает, звеня сумкой, вопит). Ты чего, Вадим, дрыхнешь-то, а? Добрый люд православный уж давно опохмелился - Пасха ведь, олух ты царя небесного! Христос воскресе! (Размашисто целует троекратно Вадима) А ну-ка, споласкивай стаканы! (Пытается разуться, Вадим его удерживает) Я тут удачно одному писателю, Алевтинину, его портрет написал-продал... Анпиловна моя ещё не в курсе! Алевтинин - ты же знаешь? Ну, который исторический роман про дружбу индейцев с белыми написал...
Вадим. У него про мордву с русскими.
Шилов. Да какая разница! Давай скорей посуду - душа горит!
Вадим. Иди, Митя, вон за журнальный столик. Я сейчас закуски нарисую и чайку себе заварю...
Шилов (с горечью). Так и не пьёшь?.. Э-эх, один я остался! Предатель ты, Вадька!
Вадим идёт на кухню, гремит там посудой. Шилов в комнате берёт верхнюю газету из стопки на журнальном столике, расстилает, выставляет сначала одну бутылку водки, затем, подумав, вторую.
Шилов (бормочет). Ничего, уломаю...
Берёт из стопки другую газету, читает. Вадим входит с подносом: на нём тарелки с хлебом, колбасой, сыром, бутыль минералки, стаканы.
Вадим (садясь). Вот, пока хватит, а потом я пельменей заварю.
Шилов (хватает бутылку, открывает, наливает в один стакан и пытается во второй). Давай, по глотку всего!
Вадим (жёстко). Ми-и-тя, ты меня знаешь! Ну-ка перестань! Сказал нет, значит, нет!..
Шилов. Да и чёрт... Тьфу! Да и Бог с тобой! Мне больше достанется!
Выдыхает воздух, залпом выпивает, занюхивает хлебом. Вадим невольно сглатывает слюну, быстро наливает себе минералки, пьёт.
Вадим. Закусывай, закусывай, а то развезёт!
Шилов. Да плевать! Я сегодня хочу на всю катушку оттянуться... Марфа мне всё равно уже устроит... Марфаломеевскую ночь. Да ну её! Ты мне лучше, Вадя, вот что скажи. Ты же сам в газете работал. Ну, что, совсем они оборзели? Не газеты стали - портянки какие-то. Вон, глянь, этот вонючий "Московский комсомолец"... (Берёт газету) Вон в региональной вкладке какая-то Ольга Злючкина-Вреднючкина (за один псевдоним девку эту, журналистку хрeнову, мало отпороть!) сообщает о главных событиях нашего Баранова за неделю. Смотри: пьяный бомж украл из частного гаража мешок картошки... Нетрезвый бомж ограбил пивной комок... Больной бомж укусил старушку... Распоясавшийся в полном смысле слова бомж устроил стриптиз средь бела дня у памятника Ленину... И, наконец, городские бомжи намерены создать новую партию под названием - Партия без недвижимости... Тьфу! Это ж получается газета только про бомжей и для бомжей!.. (Наливает, пьёт)
Вадим (в тон ему, с усмешкой). Это что, Митя, ты возьми вон "Барановское время" посмотри - вообще детский сад пополам с дебилизмом. У этой газетёнки даже и на уровне оформления профессионализмом не пахнет. А ещё подписная реклама по областному радио каждый день долдонит, якобы, в "Барановском времени" работают лучшие журналисты! Эти доморощенные "лучшие журналисты" во главе со своей якобы "лучшей редакторшей" даже знать не знают то, чему учат, вероятно, ещё на первом курсе журфака: инвертированный текст (белый шрифт на чёрном фоне) утомляет зрение в девять с половиной раз сильнее, так что люди с ослабленным зрением (а таких у нас - 90 процентов!) инстинктивно его избегают. А в этом дурацком "Барановском времени", глянь, от сплошных чёрных страниц в глазах темнеет... Нет, недаром я с журналистикой завязал - деградация полная.
Шилов (закусывая). Вот ты мне, Вадя, скажи: газетчину ты правильно бросил, ну а почему стихи-то писать перестал? Наши парни русские в Чечне гибнут, а ты стихов не пишешь! Эх ты!
Вадим (оторопело). Да при чём тут Чечня?!
Шилов. Притом!.. (Крутит в воздухе пальцами, ища аргумент, машет рукой, выпивает). Вот у меня строчка Коли всё бьётся и пульсирует в башке, а вспомнить целиком стихи не могу. Ну-к, напомни - "И вдруг такой тоской повеяло с полей!.." А? Откуда?
Вадим (подумав). Так это из "Отплытия". Только ты чего-то исказил... Так... (Достаёт с полки томик Николая Рубцова, находит нужную страницу) Вот:
"Размытый путь. Кривые тополя.
Я слушал шум - была пора отлёта.
И вот я встал и вышел за ворота,
Где простирались жёлтые поля,
И вдаль пошёл... Вдали тоскливо пел
Гудок чужой земли, гудок разлуки!
Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,
Я ни о чём ещё не сожалел...
Была суровой пристань в поздний час.
Искрясь во тьме, горели папиросы,
И трап стонал, и хмурые матросы
Устало поторапливали нас.
Митя слушает, уронив буйную голову на грудь и качая ею в такт мелодии стиха из стороны в сторону. Вадим наддаёт-добавляет патетики в голос-тон на заключительной строфе:
И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!
Я уплывал... всё дальше... без оглядки
На мглистый берег юности своей..."
Шилов (с надрывом, зубовным скрежетом, со слезами). И-и-ех-х-х! Вадя, ну глотни хоть чуток, а! Ведь тоска! Эх ты! (Безнадёжно машет рукой, заглатывает порцию, утирается рукавом) Я, Вадя, как гляну на эти барановские разноцветные крыши - тоска! Ну ты же сам видишь: некоторые крыши - в три, четыре, даже, бывает, в пять цветов! Когда, где ты такое у нас, в Сибири, видел? Ну неужели соседи, живущие под одной крышей, не могут сговориться и сообща купить одинаковой краски? (С ожесточением) Гор-р-род Бар-р-ранов! Сами вон над областной библиотекой повесили-соорудили: "Барановцы, любите свой город!" Баран - прости, Господи! - овцы! Тьфу! Истукан этот на площади торчит... Здесь храм должен стоять! Храм! (Орёт) Здесь храм Божий ставить надо, а идола бесовского - доло-о-ой!..
Вадим. Митя, Мить! Ну что ты раздухарился? Уймись! И у нас в Чите истукан на главной площади стоит... Не пей больше, а! Тебе уже хватит...
"Колокольный звон всея Руси
Небеса с землей соединяет.
Господи, помилуй и спаси!
Мой народ беды своей не знает.
С куполами сорвана душа,
В трауре великая держава...
Погибает Русь не от ножа,
От идей, что плещутся кроваво..."
Шилов (возбуждённо). Кто это, кто? Как зовут?
Вадим. Владимир Турапин. Смотри, вот портрет его. (Передаёт газету Шилову) Сам он из Москвы, но жил когда-то, в детстве, у нас, в нашей области. Так что - земляк. Кстати, Митя, а я ведь лично знаком с Турапиным
Шилов. Да ты что!
Вадим. Да-да! В общаге Литинститута встречались. Он на первый курс поступил, когда я уже заканчивал. Правда, он в матину пьяный всегда был, так что стихов его я тогда не слышал. Гляди ты, выпустил всё же книжку: из сборника стихи-то перепечатаны - как он там называется?
Шилов. "Берегите себя для России"... Ух ты! Вот послушай:
"И даже тем, кто ненавидит Русь,
Нужны знамёна русского народа..."
(Вскакивает) Умри, Денис!.. Слава Богу, наконец-то появился у нас и после Коли Рубцова настоящий поэт! (Спохватывается) Стоп! Вру! Ты, Вадя, тоже - поэт! Я тебе давно это говорю...
Вадим (машет протезом). Да хватит тебе! Не криви фибрами - до Турапина мне никогда не допрыгнуть.
Шилов (после мучительного для Вадима раздумья). Что ж, наверно, это так. Но и ты здорово пишешь. В Баранове сильнее тебя поэта нет...
Вадим (уже без улыбки). Ну, хватит! Что ты меня - за пацана держишь? Вон там ещё посмотри - они нашего Толю Остроухова напечатали. Ты ж его знаешь... Вот это тоже поэт! Слушай! Как там у него одно стихотворение заканчивается?.. (Читает наизусть):
"...Бьётся мотылёк в окно
нудно.
И на улице темно
и безлюдно.
И её печальный взгляд
никого не встретит.
И никто не виноват,
что живёт на свете..."
А?! "И ни-кто не ви-но-ват, что живёт на свете"!.. Я как на днях Турапина и Остроухова почитал, так сразу и решил: кончено! Больше не буду бумагу переводить - хватит! Вот только "Наш современник" опять душу разбередил... Всё, Митя, давай ещё по одной да будем, наверное, заканчивать. Праздник праздником, но ещё и дела есть. Не обижайся, Мить!
Шилов (обиженно). Я не обижаюсь.
Вадим (хлопая его по плечу). Нет, правда, не обижайся! Я одно дельце трудное и опасное обдумываю, мне скоро твоя помощь понадобится. Поможешь, земляк?
Шилов. Какой разговор! Чтоб сибиряк сибиряку да не помог! Для чего тогда, Вадя, свела нас, забайкальцев, судьба в этом чернозёмном Богом забытом граде? (Снова встаёт, покачивается, указывает на свою картину-пейзаж на стене, провозглашает тост) За Сибирь, коей могущество России прирастать будет - ура! (Молодецки хлопает почти полный стакан забугорной водки. Вадим тоже встаёт и пьёт стоя. Митя на глазах пьянеет вконец.) Какие у тебя проблемы, друг? (Вдруг плачет, скрипит зубами) Одни мы, Вадя! Одни!.. Гибнет Россия!.. И даже тем, кто н-н-ненави-и-идит Русь!.. Во как сказано! Пробьёмся, Вадя!..
Вадим. Митя, о делах потом погутарим, по трезвянке. А сейчас давай-ка на автопилоте домой: вот-вот обед, и твоя Марфа Анпиловна уже на полпути к дому.
Шилов (выпячивает цыплячью грудь). Плевал я на твою Марфу!
Вадим (встряхивает его за плечо). Да не моя она, Марфа-то! Ох, Митя, не рискуй. Вот тебе пятьдесят тугриков - спрячь поглубже, вечером пивка попьёшь. А я тебе на днях звякну - ты мне очень и очень будешь нужен. Ну, давай!..
Шилов. А на пасашок-то?.. Ты чего, В-в-вадя!..
Вадим. Потом, потом, Митя! Будет тебе и посошок, будет и батожок. Причём батожок уже скоро... (Доводит Шилова до двери) Митя, не вздумай сейчас пиво хлебать - вечером мучиться будешь. А я тебя, Митя, завтра уже не опохмелю. Я, Митя, с завтрашнего дня в завязке... Бросаю пить! Напрочь бросаю!.. Я давно уже решил: если до сорока доживу - брошу. Ты понял, Митя?
Шилов (не слушая, уже с площадки отмахивается, чуть не упав). Всё путём! Россия вспрянет ото сна!..
Вадим (уже один, набросив цепочку, как бы про себя). Ничего, ничего не впервой... (Проходит в комнату, усаживается на матрас, наливает добрую порцию, выпивает, глубоко задумывается. Бьёт себя протезом по колену.) Да неужто эти шакалы вонючие с гнилыми душами и зубами, перегрызут мне на глазах у всех горло, уверенные, что так оно и должно быть! (Наливает ещё, пьёт) Ну, уж нет, сволочи! Так просто я под ваши желтые клыки горло своё не подставлю!.. Ха! Да где ж это видано, чтобы Вадима Неустроева, коренного сибиряка-забайкальца, загрызли какие-то паршивые чернозёмные шакалы! Фиг вам!..
Голова его начинает клониться. Он опускается на матрас, затихает.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
В глубине комнаты возникает-появляется Лена. Она в халатике, домашних тапках. На цыпочках приближается к лежащему Вадиму, начинает делать над ним пасы и частить-бормотать.
Лена. Звёзды вы ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из загорного Студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моём дворе ни людей, ни зверей. Звёзды, уймите раба Вадима от вина; солнышко, усмири раба Вадима от вина. Слово моё крепко!..
Достаёт из кармана пузырёк, брызгает на Вадима. Тот вздрагивает, поднимает голову.
Вадим. Ну, вот... Думал - сон, а это опять ты?.. Не надоело... являться-то? (Надевает очки)
Лена (грустно). Всё пьёшь, никак не остановишься? Смотрю, вон и телевизор уже пропил... Обменял, что ли?
Вадим (смущённо и в то же время с бравадой). А что, шикарную коммерческую операцию провернул: зачем мне цветной ящик, если там одни чёрные новости да серые фильмы? А так - двести рублёв сверху получимши: почти два литра водки... Кстати (тянется к бутылке), ты что ж, со мной не выпьешь?
Лена (присаживаясь на табурет, прикрывает коленки полами халатика и машет бесшабашно рукой). А-а, гулять так гулять!.. Сказал попугай, когда кот тащил его из клетки за хвост... (Спохватывается) Ой, дай я хоть стаканы сполосну - пил, поди, опять с бомжами...
Лена моет на кухне стаканы, Вадим в это время, ловко прижимая колбасу и сыр протезом через целлофан, нарезает-добавляет закуску. Чокаются, выпивают молча. Лена морщится, запивает шипучкой, качает головой и вдруг в мгновение становится пьяной.
Лена (пьяным голосом). Какой же ты дурак, Неустроев!
Вадим (согнав улыбку с лица, с готовностью откликается-подхватывает). Не-е-ет, роднуля, я БЫЛ дураком - все эти годы. А таперича - поумневши! (Поднимает голос выше) Ну?! Ну, как ты могла, а? А я ведь и женился-то тогда - из-за ребёнка! Думал: ну, раз отцом стану... Ну признайся, наконец, от кого всё же Иринка?
Лена (протяжно). Да хва-а-атит тебе! Выдумываешь всякое! Твоя она... Точно твоя! Ей-Богу! Вот хочешь - перекрещусь? (Заглядывает с натугой в вырез халатика, нашаривает там крестик - движения её неуклюжи, неловки)
Вадим (машет рукой). Да ладно! Что попусту языком бить... Давай-ка лучше репетатур. (Наливает в оба стакана, выпивает свой)
Лена. Не буду я больше пить! (Хочет отставить свой стакан, опрокидывает, смеётся) Ну, вот, тебе меньше достанется... А тебе пить нельзя! Ты и так ничего не понимаешь. Ты на Иринку-то хоть глянь толком вылитая ты... То есть - вылитый ты... Или - вылитая?.. Это водка вылита, а человек разве может быть вылитым?.. (Разговаривает уже сама с собой и упорно пытается поднять правую ногу на сидение, чтобы упереться на коленку; с третьей попытки ей это удаётся - полы халатика распахиваются донельзя)
Вадим (строго). Ты поскромнее сядь-то!
Лена (машет беспечно рукой). А-а!.. Я дома, не где-нибудь. А ты - мой муж!.. Помнишь, как Иринка маленькой когда была, так смешно тебя звала (детским голосом): "Пaпаська... пaпаська!.."?
Вадим торопливо наливает себе, залпом выпивает. Рывком встаёт, хочет обойти Лену, она, вскочив, ухватывает его за рукав, тянет, сажает на свой табурет, прижимает его голову к груди, гладит по волосам.
Лена. Хочешь плакать - плачь... Я, что, не понимаю?..
Вадим не плачет, но глубоко несколько раз вздыхает, затем, через минуту, расстёгивает губами одну пуговку её халатика, вторую, целует, крепче сжимает объятия. Лена поддаётся-прижимается навстречу ласкам.
Лена (жарко, шёпотом). Вот так! Так!.. Хорошо!.. Не верь ты никому! Мы вот возьмём, да и наследника заделаем, прямо сейчас...
Вадим (замирает, высвобождается из её объятий, усмехается). Видишь ли, дорогуля, в поддатом виде ребятишек строгать не рекомендуется - олигофрен может строгануться. Так-то!.. Ну, ещё дерябнешь? (Опять усаживается на матрас)
Лена (устало опускаясь на табуретку). Нет. (Вадим выпивает) Думай, что хочешь, поступай - как знаешь. А я тебе в последний раз говорю: Иринка твоя. Вот тебе крест! (Размашисто крестится)
Вадим (жёстко). Лена, давай условимся: что ты сучка - тут и спору быть не может. Так? Так! Ты просто патологически не в состоянии быть верной женой и хорошей матерью... Вернее - не могла быть... Это - моё твёрдое убеждение. Я из-за тебя потерял руку (выставляет-показывает протез), чуть было вовсе не сыграл в ящик... Хватит! Я ещё пожить хочу!
Лена (зло, усмешливо). Да, даже вены толком вскрыть не сумел...
Вадим (оторопело). Ты что?!
Лена (с горечью). А то! Пожить он хочет!.. А я? Я-то ведь уже НЕ ЖИВУ! Ты что, забыл? Небось с радости и пьёшь совсем уж без просыпу второй год... Меня, между прочим, твой приятель-собутыльник убил. Он - киллер, а ты, как есть - натуральный заказчик. Помнишь, как ты ему за бутылкой всё жаловался на свою семейную жизнь да проклинал меня? Он в белой горячке-то и вспомнил подстерёг с топором... (Проводит ладонью по своей голове, лоб её вдруг окрашивается кровью)
Вадим (тоскливо). Не виноват я в твоей смерти! Не виноват! НЕ Я УБИЛ! Мало ли что я там по пьяни болтал... Ну зачем ты?! Это просто дикая нелепая случайность! Сцепление дурацких обстоятельств. (Закрыв лицо руками, опускается-ложится на матрас. Свет медленно гаснет.) Не я, не я убил!.. (Скрипит во сне зубами)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Начало мая. Солнечный день. Та же квартира Вадима Неустроева. Её не узнать: на месте матраса громоздится толстобокий раскладной диван в густо-багровой обивке. Под окном - два его сынка-кресла; между ними полированный тонконогий столик. Слева вдоль стены - стенка светлого дерева с инкрустацией, а справа - раскладной стол и два мягких красных стула. На окнах - кроваво-красные гардины. В углу на белой кухонной табуретке стоит тот же телевизор. На кухне виднеется настенный белый шкаф, стол, на чистой плите - яркая кастрюля, расписной под хохлому чайник со свистком. В прихожей висит новая куртка, стоят новые туфли.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
В прихожей Вадим Неустроев и Волос. Вадим тоже преобразился: на нём светлые летние брюки, кремовая рубашка с длинными рукавами, новые шлёпанцы, на запястье протеза, выше новой светло-коричневой перчатки, часы, на носу модные фотохромные очки. Он аккуратно пострижен и причёсан. Волос - в джинсах и майке; на майке - что-то по-английски.
Волос (тряхнув жизнерадостно сальными прядками). Ну, как - клёво? Вот и кухню заделали. Фраерам-то кинь на пузырёк, ты ж теперь с хрустами. А то и на два - вместе и раздавим, мебелишку обмоем. Да и праздник сёдни. Лады?
Вадим. Пить, Волос, вредно, а особливо тем, у кого здоровье хиловатое. А ребятам - что ж... Ваши ребята-качкu грузили и таскали... ништяк. Так, кажется, на твоём языке? На, передай им (протягивает деньги) на горючее сотню... хрустов. Или - хрустей? Как там у вас по правилам? Ну, да всё равно.
Волос (кривит тонкие губёшки). По фене ботать - это тебе не стишата кропать.
Вадим (весело ухмыляется). Да-а? Ты, Волос, шкеры путяные напялил, а гонишь лажу. И любой фартовый блатарь может назвать тебя базaрилой, дрефлом и дятлом за то, что ты не по делу фраеришься и сам ещё не наблатыкался на фене ботать. Так что не бери меня на пoнял да на бздюху и сам не бери в голову, а бери лучше за щеку. Не трепездонь больше на халяву да не гони порожняк - усёк?
Волос (поддёргивает "шкеры" - затёртые штаны-варёнки, поправляет на носу очочки, подскакивает к Вадиму, брызжет слюной). Ты меня на пoнял не бери - пoнял? Видал я фраеров покруче!
Вадим (жёстко). Вот что, Волос, иди-гуляй, не зли меня. И передай Михеичу, чтобы он ещё холодильник подкинул, да люстру с настольной лампой скажи, я ему за это книжки все подарю-оставлю. Пoнял?
Волос. Пoнял, пoнял... Всё на пoнял берёт, блатарь хренов!
Вадим (подчёркнуто равнодушно). Слушай, а что это Валерии давно не видно? Болеет или что случилось?
Волос. Да чё с ней случится! Сидит под замком - кайфует. Чё-то шеф на неё психанул.
Вадим (ещё равнодушнее). За что же?
Волос (прикусывая язык). Пошёл ты! Не лезь не в своё - усёк?
Вадим (подталкивая его в костлявую спину к выходу). Ладно, ладно! Иди учи азбуку! (В сторону) Хиляк глистово-аскаридный!
Оставшись один, Вадим смотрит под потолок на белую коробочку звонка, приоткрывает дверь, звонит пару раз - удовлетворённо вслушивается в мелодичную трель. Захлопывает дверь, накидывает цепочку. Затем приносит из ванной ярко-красное ведро с водой, новенькую швабру с тряпкой (своим старым свитером), напевая, протирает пол на кухне и в прихожей. Пьёт на кухне минералку из пластиковой бутылки. Ставит в комнате на стол пишмашинку, ловко вправляет, помогая протезом, лист бумаги, открывает брошюру и, проворно постукивая по клавишам пальцами правой руки, перепечатывает текст, читая-диктуя вслух.
Вадим. Стадия первая. Потребность в алкоголе слабо выражена, но по мере употребления усиливается. Однако человек ещё в состоянии преодолеть желание, отказаться от выпивки. Переносимость алкоголя растёт. Рвотная (защитная) реакция угасает. Похмельный синдром выражен ещё слабо. Пьянство имеет относительно систематический характер - одна-две выпивки в месяц. Та-а-к! Стадия вторая. Потребность в алкоголе настолько значительна, что человек не в состоянии отказаться от выпивки. Переносимость алкоголя достигает наибольшего объёма и многие годы держится на одном уровне... (Комментирует) Ага, это, судя по всему, как раз то самое геройское в глазах друзей-приятелей умение выпить литр водки и не забалдеть! Та-а-ак... держится на одном уровне, но затем начинает снижаться...
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Трель дверного звонка. Вадим недовольно вслушивается, идёт открывать. На пороге - Дарья Михайлова. На ней чёрная блузка с донельзя откровенным вырезом, белые обтягивающие брюки; рыжеватые волосы распущены по плечам.
Вадим (удивлённо). Ого!
Михайлова. Привет, Неустроев! Не ждал?
Вадим (пропуская гостью и закрыв дверь). Здравствуй. Да-а-а, действительно...
Михайлова. Что это ты в такой день один и трезвый? (Спохватывается) Извини! Я слышала про жену - ужас...
Вадим. Да... Впрочем, времени уже много прошло... Знаешь, давай не будем в праздник о мрачном. Ты вот лучше скажи - почему ты одна? Ты ведь теперь не Михайлова, как я слышал, - Запоздавникова?
Михайлова (с отвращением). Так мой деньгy заколачивает, без выходных и праздников пашет - ком-м-мерс-с-сант!.. Нет, я свою фамилию оставила... Да ну его! (Странно-вызывающим тоном) Слушай, ты не занят? А то я уйду...
Вадим (торопливо). Нет, нет! Проходи... (Смотрит-любуется, как Михайлова идёт в комнату) Да-а! Походка - вот визитная карточка женщины!..
Михайлова (игриво). Ой, да хватит тебе!.. Сколько мы не видались - года два, а то и три? (Смотрит в упор, длинно усмехается) Давай-ка выпьем, погутарим, потанцуем под Демиса Руссоса... А? Или ты не хочешь?
Вадим. Да нет, почему... Только у меня музыки сейчас нет, и я - не пью...
Михайлова (театрально всплёскивая руками). Ка-а-ак?! И ты закодировался? О, Боже! Какой кошмар!.. Мой Осип в прошлом году закодировался - вообще... мерином стал!
Вадим. Ладно, ладно... Всё бы тебе смеяться да ехидничать. Бога-то побойся - в такой день... Хочешь, я сбегаю за шампанским?
Михайлова (грудным голосом, глядя с призывной поволокой) Пока не надо... (Обхватывает Вадима руками за шею, коротко кусает-целует в губы, откидывает закрасневшее лицо и, сдерживая круто вздымающуюся грудь, прерывисто выдыхает) Христос воскресе!
Вадим (ошалело глядит в её затемневшие глаза). Воистину воскрес!
Михайлова приникает к нему, впивается в губы уже долгим поцелуем, теснит в комнату, отбрасывает, не глядя, сумочку на стол. Они валятся на диван-кровать, Дарья расстёгивает на Вадиме рубашку, сдёргивает с себя блузку, тянется, изгибаясь, к застёжке лифчика...
Михайлова (бурно дыша, разворачивает лопатки к Вадиму). Ну, что ж ты? Помоги!
Вадим (замерев на несколько секунд, как бы вслушивается в себя). Постой... Подожди! Не надо... Это всё не то! Зачем? Опять всё сначала?..
Дарья смотрит на него молча, умеряя дыхание, резко отталкивается, слазит с его колен, натягивает свитерок. Вадим торопливо застёгивается-одевается, бормочет оправдательно.
Вадим. Ну, правда! Не обижайся, Даш! Ты же сама меня бросила... Я ведь - помнишь? - и развестись из-за тебя хотел, а ты - бац! - и к Осипу... Зачем же теперь всё сначала... Не хочу! Я вообще новую жизнь начал... Прости, Даш!
Михайлова (ожесточённо). Да пошёл ты!.. Что ты, что Осип! У того только денег побольше... Чёрт бы вас всех, трезвенников, побрал! Мужиков настоящих не осталось...
Уходит, хлопнув дверью. Вадим стоит посреди комнаты, чешет затылок.
Вадим. Да-а-а, позорно получилось... (Удовлетворённо) Зато без шампанского обошлось!
Телефонный звонок. Вадим замирает.
Вадим. Она!.. (Хватает трубку) Алло! Здравствуй, Валерия!.. Валя!..
Голос Валерии. Здравствуйте! А как вы узнали, что это я?
Вадим. Догадался... (Голос его прерывается, он прячет трубку за поясницу, откашливается) Извини, Валерия, я не дослышал - что ты говоришь?
Голос Валерии. Я говорю: поздравить вас с праздником можно?
Вадим (улыбаясь). Ну, почему бы и нет? Не только можно, но и нужно.
Голос Валерии. Тогда - Христос воскресе!
Вадим. Э-э, нет, Валя, так не пойдёт! Христосоваться по телефону - это просто кощунство и извращение...
Голос Валерии. Так можно и не по телефону...
Вадим. Но как? Мне сказали, что Михеич тебя запер...
Голос Валерии. А я убегу.
Вадим. Убежишь? Ты, что - "Графа Монте-Кристо" начиталась? Нет, Валя, лучше не зли его... (Пауза. Перекладывает трубку к левому уху, прижимает протезом, застёгивает рубашку, осматривает себя, снимает длинный рыжий волос, рассматривает) Да и я сегодня хандрю... Давай в другой раз... Не обижайся... Пока!
Голос Валерии (со вздохом). Что ж, прощайте Вадим... Николаевич...
Гудки. Вадим кладёт трубку. Окончательно застёгивается, причёсывается перед зеркалом серванта. Думает-размышляет.
Вадим. Гм... "прощайте"...
Машинально включает телевизор. Мужчина на экране произносит-читает текст: то ли в шутку, то ли на полном серьёзе - не понять. Вадим с недоумением вслушивается.
Телевизор. Аморальный кодекс строителя капитализма. Будь предан и продан делу капитализма. Стыдись своей ещё не до конца капиталистической Родины, беззаветно и рабски люби страны капитализма, а особливо Соединённые Штаты Америки. Сотвори себе кумира в виде доллара и поклоняйся ему. Добросовестно трудись на благо личного обогащения: свой кошелёк - ближе к телу. Будь индивидуалистом: один против всех, все на одного. Живи по законам джунглей: человек человеку - враг и тамбовский волк. Почитай отца твоего и матерь твою - если они богаты и умножают наследство тебе путями неправедными. Кто ударит тебя по правой щеке, тому выбей око за око и зуб за зуб, а потом ещё переломай ему и руки-ноги с помощью своих охранников. Убивай. Прелюбодействуй. Воруй. Лжесвидетельствуй. Желай жены ближнего твоего и особняка ближнего твоего, и дачу его, и холуев-охранников его, и "мерседеса" его, и всего, что есть у ближнего твоего. А также и у дальнего твоего. Аминь!..
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Звонок в дверь. Вадим выключает ящик, идёт открывать. Появляется уже слегка поддатый Митя Шилов - в клетчатой рубашке, с сумкой на плече.
Шилов(хватает Вадима за плечи, зверски встряхивает, звеня сумкой, вопит). Ты чего, Вадим, дрыхнешь-то, а? Добрый люд православный уж давно опохмелился - Пасха ведь, олух ты царя небесного! Христос воскресе! (Размашисто целует троекратно Вадима) А ну-ка, споласкивай стаканы! (Пытается разуться, Вадим его удерживает) Я тут удачно одному писателю, Алевтинину, его портрет написал-продал... Анпиловна моя ещё не в курсе! Алевтинин - ты же знаешь? Ну, который исторический роман про дружбу индейцев с белыми написал...
Вадим. У него про мордву с русскими.
Шилов. Да какая разница! Давай скорей посуду - душа горит!
Вадим. Иди, Митя, вон за журнальный столик. Я сейчас закуски нарисую и чайку себе заварю...
Шилов (с горечью). Так и не пьёшь?.. Э-эх, один я остался! Предатель ты, Вадька!
Вадим идёт на кухню, гремит там посудой. Шилов в комнате берёт верхнюю газету из стопки на журнальном столике, расстилает, выставляет сначала одну бутылку водки, затем, подумав, вторую.
Шилов (бормочет). Ничего, уломаю...
Берёт из стопки другую газету, читает. Вадим входит с подносом: на нём тарелки с хлебом, колбасой, сыром, бутыль минералки, стаканы.
Вадим (садясь). Вот, пока хватит, а потом я пельменей заварю.
Шилов (хватает бутылку, открывает, наливает в один стакан и пытается во второй). Давай, по глотку всего!
Вадим (жёстко). Ми-и-тя, ты меня знаешь! Ну-ка перестань! Сказал нет, значит, нет!..
Шилов. Да и чёрт... Тьфу! Да и Бог с тобой! Мне больше достанется!
Выдыхает воздух, залпом выпивает, занюхивает хлебом. Вадим невольно сглатывает слюну, быстро наливает себе минералки, пьёт.
Вадим. Закусывай, закусывай, а то развезёт!
Шилов. Да плевать! Я сегодня хочу на всю катушку оттянуться... Марфа мне всё равно уже устроит... Марфаломеевскую ночь. Да ну её! Ты мне лучше, Вадя, вот что скажи. Ты же сам в газете работал. Ну, что, совсем они оборзели? Не газеты стали - портянки какие-то. Вон, глянь, этот вонючий "Московский комсомолец"... (Берёт газету) Вон в региональной вкладке какая-то Ольга Злючкина-Вреднючкина (за один псевдоним девку эту, журналистку хрeнову, мало отпороть!) сообщает о главных событиях нашего Баранова за неделю. Смотри: пьяный бомж украл из частного гаража мешок картошки... Нетрезвый бомж ограбил пивной комок... Больной бомж укусил старушку... Распоясавшийся в полном смысле слова бомж устроил стриптиз средь бела дня у памятника Ленину... И, наконец, городские бомжи намерены создать новую партию под названием - Партия без недвижимости... Тьфу! Это ж получается газета только про бомжей и для бомжей!.. (Наливает, пьёт)
Вадим (в тон ему, с усмешкой). Это что, Митя, ты возьми вон "Барановское время" посмотри - вообще детский сад пополам с дебилизмом. У этой газетёнки даже и на уровне оформления профессионализмом не пахнет. А ещё подписная реклама по областному радио каждый день долдонит, якобы, в "Барановском времени" работают лучшие журналисты! Эти доморощенные "лучшие журналисты" во главе со своей якобы "лучшей редакторшей" даже знать не знают то, чему учат, вероятно, ещё на первом курсе журфака: инвертированный текст (белый шрифт на чёрном фоне) утомляет зрение в девять с половиной раз сильнее, так что люди с ослабленным зрением (а таких у нас - 90 процентов!) инстинктивно его избегают. А в этом дурацком "Барановском времени", глянь, от сплошных чёрных страниц в глазах темнеет... Нет, недаром я с журналистикой завязал - деградация полная.
Шилов (закусывая). Вот ты мне, Вадя, скажи: газетчину ты правильно бросил, ну а почему стихи-то писать перестал? Наши парни русские в Чечне гибнут, а ты стихов не пишешь! Эх ты!
Вадим (оторопело). Да при чём тут Чечня?!
Шилов. Притом!.. (Крутит в воздухе пальцами, ища аргумент, машет рукой, выпивает). Вот у меня строчка Коли всё бьётся и пульсирует в башке, а вспомнить целиком стихи не могу. Ну-к, напомни - "И вдруг такой тоской повеяло с полей!.." А? Откуда?
Вадим (подумав). Так это из "Отплытия". Только ты чего-то исказил... Так... (Достаёт с полки томик Николая Рубцова, находит нужную страницу) Вот:
"Размытый путь. Кривые тополя.
Я слушал шум - была пора отлёта.
И вот я встал и вышел за ворота,
Где простирались жёлтые поля,
И вдаль пошёл... Вдали тоскливо пел
Гудок чужой земли, гудок разлуки!
Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,
Я ни о чём ещё не сожалел...
Была суровой пристань в поздний час.
Искрясь во тьме, горели папиросы,
И трап стонал, и хмурые матросы
Устало поторапливали нас.
Митя слушает, уронив буйную голову на грудь и качая ею в такт мелодии стиха из стороны в сторону. Вадим наддаёт-добавляет патетики в голос-тон на заключительной строфе:
И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!
Я уплывал... всё дальше... без оглядки
На мглистый берег юности своей..."
Шилов (с надрывом, зубовным скрежетом, со слезами). И-и-ех-х-х! Вадя, ну глотни хоть чуток, а! Ведь тоска! Эх ты! (Безнадёжно машет рукой, заглатывает порцию, утирается рукавом) Я, Вадя, как гляну на эти барановские разноцветные крыши - тоска! Ну ты же сам видишь: некоторые крыши - в три, четыре, даже, бывает, в пять цветов! Когда, где ты такое у нас, в Сибири, видел? Ну неужели соседи, живущие под одной крышей, не могут сговориться и сообща купить одинаковой краски? (С ожесточением) Гор-р-род Бар-р-ранов! Сами вон над областной библиотекой повесили-соорудили: "Барановцы, любите свой город!" Баран - прости, Господи! - овцы! Тьфу! Истукан этот на площади торчит... Здесь храм должен стоять! Храм! (Орёт) Здесь храм Божий ставить надо, а идола бесовского - доло-о-ой!..
Вадим. Митя, Мить! Ну что ты раздухарился? Уймись! И у нас в Чите истукан на главной площади стоит... Не пей больше, а! Тебе уже хватит...