Насибов Александр. Авария Джорджа Гарриса (сборник)

   Раздался скрежет взламываемого замка. Дверь распахнулась. В подвал вошли два капрала. В течение нескольких минут в подвале творилось нечто невообразимое. Все кричали, перебивая друг друга и толкаясь, трясли руки американцам, смеялись и плакали. Джавадов выбежал из подвала.
   – Кто вы такие? – спросил один из прибывших, молодой парень с военной медалью.
   – Русские, друг, – ответил Островерхий.
   Капрал расплылся в улыбке. Беляев, Буйкис, Кент тормошили солдат, расспрашивая о положении на фронтах. Капрал сообщил о капитуляции Германии.
   – Повтори! – потребовал Кент.
   – Русские взяли Берлин. Мы подперли с запада и соединились на Эльбе. Крышка захлопнулась. Конец войне!
   Пономаренко закрыл глаза и присел на табурет.
   Вбежал Джавадов с ведром воды. Кент зачерпнул кружку и поднес ее к губам капитана Пономаренко. Тот мгновенно осушил ее. Затем выпил еще и еще. С неменьшей жадностью утоляли жажду и другие обитатели карцера. Ведро быстро опустело. Островерхий вновь наполнил его.
   – Кажется, мы пришли вовремя, – шепнул капрал товарищу.
   – Здорово же досталось вам, – сказал солдат. – Но теперь все будет в порядке.
   – Как у нас в Штатах, старина? – спросил Кент.
   Капрал резко обернулся.
   – Кто вы такой?
   – Пилот с бомбардировщика. Как там Америка?
   – О, – военный поднял палец, – сейчас за океаном бум, какого не знала история! Все сошли с ума. Янки решили помочь Европе… Самое время ехать к себе, в Алабаму. Вместе поедем, парень!
   – Идет!
   – Подойдите ко мне, – попросил Пономаренко. – И дайте вашу руку.
   – Стоит ли?.. Ваши сделали во сто раз больше!
   – Верно, – воскликнул Кент, – во сто тысяч раз больше! Как, кстати, вас зовут?
   – Хорпер… Стенли Хорпер, сэр…
   – Так вот, Хорпер, мы голодны дьявольски!
   Капрал смутился. В его машине – ничего съестного. Они наткнулись на этот лагерь случайно. Быть может, русские потерпят до утра? Утром им привезут все.
   Джавадов заявил, что лично он, став свободным, может терпеть. Но пусть капрал не забудет полоскания. Тут сержант выразительно щелкнул себя по горлу.
   Хорпер ухмыльнулся и кивнул.
   Буйкис попросил американца рассказать, как часто здесь ходят поезда и когда он, Буйкис, сможет вернуться на родину. Хорпер ответил, что поезда пока не ходят, но завтра приедут представители командования и все уладят. Несомненно, они будут отправлены домой немедленно.
   Беляев попросил бумагу и карандаш, набросал на листке несколько слов и размашисто подписался. Он сказал, чтобы эту записку передали врачу. Если врач не сможет приехать, то пусть пришлет лекарства: здесь есть больные.
   – Будет сделано, – сказал Хорпер. – Ведь вы тоже врач, сэр?
   – Да, – задумчиво сказал Беляев, – кажется, я снова стану врачом…
   Капрал постоял с минуту, переглянулся с товарищем и заявил, что должен ехать. Уже смеркается, а предстоит немалый путь. Быть может, американский пилот поедет с ними?
   – Нет, – сказал Кент, – мы уедем отсюда вместе.
   Хорпер объяснил, что охотно взял бы всех, но машина не вместит столько народа. Кент рассказал капралу о подвиге своих товарищей. Хорпер подошел к Пономаренко.
   – Мы в долгу перед вами, сэр. Как, впрочем, все американцы в долгу перед русскими. И я еще хочу сказать…
   – Говорите, – кивнул Кент, – говорите и не жалейте слов. Их у вас все равно не хватит, чтобы как следует отблагодарить этих людей.
   – Да, мы в долгу. Но мы отдадим этот долг!
   Пономаренко улыбнулся и сказал:
   – Лично у меня правило: никогда не делать долгов. Верьте, это самое лучшее. Тогда не надо и расплачиваться.
   – Браво, капитан, – воскликнул Кент. – Хорошо сказано.
   Спутник капрала рассматривал могилу Мельникова.
   – Что это такое? – спросил он.
   Кент объяснил. Американцы обнажили головы и постояли в глубокой задумчивости.

11

   На рассвете Джавадов вышел из подвала. Было тихо. Едва тянул ветерок. Болото еще только просыпалось. Над ним клубились испарения. Вдали сонно кричала птица…
   Сержант спустился к протекавшему неподалеку ручью, разделся и кинулся в воду. Он долго купался, по-мальчишески колотя по воде руками, подымая тучи брызг, фыркая и отдуваясь.
   Бодрый и раскрасневшийся, вернулся он в карцер. Пономаренко сидел на нарах, обхватив руками колени. Он хорошо провел ночь и чувствовал себя значительно бодрее.
   Лагерники вставали, потягиваясь и щурясь от яркого света, проникавшего через распахнутую дверь. Все были оживлены, в отличном настроении, смеялись и шутили.
   – Чудесное утро! – воскликнул Буйкис, выглянув за дверь.
   – Еще бы, – заметил Беляев. – Это первое утро свободы!
   Профессор согласно кивнул.
   – Вперед, товарищи, – сказал он, – идемте пить волшебный элексир здоровья – воздух весеннего утра!
   Буйкис и Кент вышли. Пономаренко сделал попытку последовать за ними, но, морщась от боли, опустился на табурет. Джавадов подошел к капитану, секунду помедлил, а потом решился и поднял его на руки. Капитан Пономаренко пытался сопротивляться, но кавказец только смеялся и прибавлял шагу. Скоро они догнали остальных.
   В подвале остались только Беляев и Островерхий, поднявшиеся позже других. Они оделись и тоже направлялись к двери.
   В это время подъехал виллис. Из него вышли капрал Хорпер, два солдата с пакетами еды и обершарфюрер СС – тот, которого недавно допрашивал Гаррис.
   – Доброе утро, – несколько смущенно сказал капрал. – Вот привезли вам еду, лекарства и остальное… А где другие?
   – Ушли прогуляться, – сказал Беляев.
   Наступила пауза. Хорпер стоял, теребя в руках пилотку. Ему было явно не по себе.
   – Что-нибудь случилось? – тревожно спросил врач.
   – Нет, ничего, – пробормотал капрал. Потом он решился и ткнул пальцем в сторону немца: – Это ваш новый комендант.
   – Что? – не понял Беляев.
   – Я не виноват, – глухо проговорил капрал, глядя себе под ноги. – Это приказ…
   – Ладно, – развязно сказал комендант, – давайте знакомиться. Я – Макс Штиммель. Сколько человек в этом лагере?
   Беляев вздрогнул.
   – Вы что же – немец? – спросил он.
   – Я сотрудник американской военной комендатуры. Сообщите фамилии заключенных.
   Врач кинулся вперед и вцепился в грудь Штиммеля. Солдаты с трудом оттащили его. Старшина Островерхий стоял, вобрав голову в плечи и стиснув кулаки.
   Хорпер что-то сказал солдатам и, не поднимая головы, торопливо отошел. Он вскочил в машину и рывком сдернул ее с места. Капрал мчался, пригнувшись к рулю. Навстречу ему бежали возвращавшиеся с прогулки люди. Но капрал, казалось, не видел их. Виллис вылетел на шоссе и скрылся за поворотом.
   Пономаренко, Джавадов, Буйкис и Кент в недоумении глядели ему вслед. Потом они торопливо вбежали в подвал.
   – Что здесь случилось? – спросил Буйкис.
   Кент развел руками.
   – Капрал мчался как одержимый. Он видел нас, но не остановился.
   – Знакомьтесь, – сказал Беляев. – Наше новое начальство.
   – Не понимаю…
   Беляев горько усмехнулся.
   – В чем дело, приятель? – обратился к одному из солдат Кент.
   Солдат, плечистый парень лет двадцати пяти, жевавший резинку, выплюнул ее и равнодушно сказал:
   – Нас прислали с этим человеком. Приказано охранять лагерь перемещенных лиц. И он назначен старшим.
   – Перемещенные лица? – переспросил Пономаренко.
   – Погодите, – сказал Кент, потирая лоб. – Я что-то плохо соображаю… Кого же они собираются держать в этом лагере?
   – Да нас же, черт возьми! – крикнул Беляев. – Нас! Теперь мы – какие-то перемещенные лица…
   Кент расхохотался.
   – Вы и я – капитан американской армии?
   – Ну, капитана, быть может, и выпустят, а вот нас, советских граждан… И комендантом поставили немца!
   Беляев налитыми кровью глазами посмотрел на Штиммеля и двинулся вперед. С другой стороны к коменданту подбирался Джавадов.
   – Назад, – сказал широкоплечий солдат. – Мы будем защищать этого человека.
   Беляев остановился, а Джавадов не обращал внимания на угрожающе выставленные карабины…
   – Отставить, сержант, – сказал Пономаренко. Он обернулся к солдатам и спросил: – Кто же прислал вас?
   – Генерал Гаррис.
   – Гаррис?! – Кент рванулся вперед.
   Послышался шум автомобиля.
   – Смирно! – скомандовал Штиммель.
   В подвал вошел генерал Джордж Гаррис. Шагнув через порог и разглядев лица людей, он остановился, ошеломленный.
   – Вы? – наконец, выговорил он. – Это вы?!
   Солдаты и Штиммель с удивлением видели, как генерала окружили истощенные, одетые в лохмотья люди, а он улыбался им, дружески хлопал по плечу.
   Джавадов поймал на себе взгляд генерала, вытянулся.
   – Здравия желаю, товарищ… господин генерал! – по-военному отрапортовал он.
   Гаррис взял его за плечи и тепло улыбнулся.
   – Вы хотели сказать «товарищ»? Правильно, парень! Это то самое слово. Ведь мы боевые друзья!
   Джавадов широко улыбнулся. Говорить в эту минуту он не мог.
   Особенно долго тряс Гаррис руку капитана Пономаренко.
   Когда все немного успокоились, генерал сел и вытащил трубку. Набив ее, он сказал:
   – Нет, все это просто непостижимо. Это сон какой-то! А вы, Кент, – герой! Да, да, я утверждаю это! И вы, русские, на примере капитана Кента можете видеть, на что способен любой американец, когда дело идет к тому, чтобы помочь товарищам.
   – Оставьте это, сэр, – умоляюще проговорил Кент.
   – Нет, я горжусь вами, мальчик, и не устану говорить это! И я возношу сейчас самые горячие молитвы провидению. То божья воля, что все вы живы. А ведь кое-кто пытался похоронить вас. Но я в таких случаях всегда говорил: эти люди не могут пропасть!
   Кент думал о Патти. Что с ней? Жива ли она?.. Наконец он не выдержал.
   – Один вопрос, генерал… Наши общие знакомые… М-м… Ну, одним словом…
   Гаррис хитро ухмыльнулся.
   – Можете не продолжать, Кент. Она со мной, и она ждет вас, или я ничего не смыслю в подобных делах!
   Кент шумно вздохнул. Пономаренко украдкой пожал ему руку.
   – А теперь, Кент, – сказал Гаррис, усаживаясь поудобней, – выкладывайте все по порядку. Я страшно люблю рассказы о героях.
   – Пусть говорит капитан Пономаренко, сэр…
   – Ладно, – кивнул генерал, – давайте, капитан.
   Тем временем Беляев приоткрыл привезенные Хорпером свертки. Там была еда, сигареты, бутылка с яркой этикеткой.
   – Простите, генерал, – сказал врач, – не позавтракаете ли вы с нами?
   Гаррис покачал головой.
   – У меня нет аппетита. И потом здесь м-м… не очень приятно завтракать.
   – Как хотите, – пожал плечами Беляев. – А у нас есть аппетит, и отличный. К столу, ребята!
   Все набросились на завтрак. Гаррис удивленно наблюдал, с какой быстротой исчезают припасы.
   – Здорово же вы работаете челюстями, – пошутил он. – Можно подумать, что вы не ели три дня!
   Беляев поперхнулся и больше не прикасался ни к чему. Перестали есть и другие. Гаррис понял, что совершил нетактичность. Решив загладить ее, он обернулся к Штиммелю.
   – Правый борт моей машины. Пара бутылок коньяку – живо!
   Немец щелкнул каблуками и кинулся исполнять требуемое. Когда коньяк был принесен, Гаррис поставил его на стол.
   – Это вам от меня, – провозгласил он. – Куда ни шло, и я выпью с вами.
   Штиммель откупорил коньяк и наполнил кружки. Гаррис поднял жестяную кружку и сказал:
   – За американскую и русскую армии!
   – За русскую и американскую армии, – сказал Пономаренко.
   – Он прав, сэр, – подхватил Кент. – Именно за русскую и американскую армии.
   – Ладно, – кивнул Гаррис, – я принимаю этот тост.
   – Господин генерал, – проговорил Пономаренко, – мне надо задать вам несколько вопросов. Немца с солдатами прислали сюда вы?
   – Гм, – нахмурился Гаррис, – сказать по чести, я думал, что здесь обыкновенные пленные.
   – Какая разница? Вы же знали, что здесь русские!
   – Все это так, но… В общем в отношении вас и членов вашего экипажа вопрос ясен. Вы вернетесь на родину немедленно. Но что касается других, то здесь надо еще разобраться.
   – Разобраться в чем, генерал?
   Гаррис снисходительно улыбнулся.
   – О, во многом, мой друг: национальность, подданство и всякие такие штуки.
   – Никаких штук, – отчеканил Беляев. – Все мы граждане СССР и требуем, чтобы нас немедленно передали в руки советских властей.
   Гаррис с сожалением посмотрел на него.
   – Самое скверное – торопиться в таких делах или говорить за других. Мы враги насилия над личностью. И у нас есть приказ: кто не хочет возвращаться к себе, волен выбирать любую другую страну. Некоторые могут даже удостоиться чести ехать в Соединенные Штаты Америки! – Гаррис поднял палец. – Но – только некоторые, не все!
   Пономаренко насмешливо заметил:
   – Видимо, часовые здесь для того, чтобы мы, не дай бог, не удрали в… Америку!
   – Простите, сэр, – вмешался Кент, – значит, если я правильно понял вас, мне будет разрешено не возвращаться домой, а ехать в Россию, если я выражу такое желание?
   – Черт знает, что вы говорите, Кент! Это не может касаться американцев.
   – Вот те на! – удивился Беляев. – Американские законы и вдруг не касаются американцев!
   – Я еще не кончил, – продолжал Пономаренко. – Другой вопрос. Нам в начальники дали немца, который, быть может, еще неделю назад стрелял в американцев или русских… Что это, результат ошибки, спешки?..
   – Или не ошибка, не спешка? – вставил Джавадов.
   – Как много вы уделяете внимания пустякам, – примирительно сказал Гаррис. – Война окончена, надо жить, а вас занимают пустяки.
   – Пустяк? – Джавадов гневно стиснул челюсти. – За такой «пустяк» можно убить!
   Гаррис не выдержал и, наконец, сбросил маску. Он встал и стукнул по столу кулаком.
   – Хватит!
   Поднялся и Пономаренко.
   – То есть как, простите, хватит?
   – Хватит! – заорал Гаррис. – Этот немец на американской службе. Зарубите это себе на носу. Он будет действовать от моего имени.
   – Вот теперь понятно, – тихо проговорил Джавадов. – Люблю мужской разговор. И как мужчина мужчине скажу вам, господин генерал: подлец вы!
   Гаррис шагнул вперед и рванул из кобуры пистолет.
   – Вот-вот, – улыбнулся Пономаренко, закладывая за спину руки, – примерно так с нами разговаривали фашисты. Правда, они не ограничивались одними разговорами. Но ведь и вы не собираетесь кончить на этом?
   Генерал оставил пистолет и с ненавистью оглядел лагерников.
   – Вы все дурно воспитаны. И если бы я знал…
   – То что, генерал?..
   – Я бы не приехал сюда!
   – Логично. Война окончена. Вам не угрожает теперь перспектива встречи с вооруженными фашистами. Больше того, теперь, видимо, они ваши друзья. Самое время поговорить о воспитанности советских людей! Кстати, беседу на эту волнующую тему вы уже начинали однажды…
   – Вы злоупотребляете моим терпением. Когда-то оказали мне помощь…
   – Жалею…
   – Что-о?
   – Жалею, что оказал вам помощь!
   – И я жалею, – сказал Джавадов. – Тогда слепой был. Сейчас глаза открыты: фашиста видят!
   – Молчать! – Гаррис оглянулся. Солдаты придвинулись к нему. – Я ухожу. Собирайтесь, Кент. Вам нечего делать в этой компании. Здесь слишком пахнет красными.
   Кент пожал плечами и не тронулся с места.
   – Жаль, но мы решили выбираться отсюда вместе. Мы так свыклись друг с другом. И потом, это не такой уж плохой запах, сэр!
   Гаррис в бешенстве зашагал по подвалу. Он оказался у могилы и поставил на нее ногу.
   – Тогда, – сказал генерал, – пеняйте на себя, Кент. Боюсь, что вы плохо кончите. И вы все берегитесь. Мы не прощаем подобных вещей.
   Пономаренко подошел к Гаррису.
   – Уберите ногу, генерал, – с угрозой сказал он. – Здесь похоронен сержант Советской Армии. Он спас вам жизнь!

12

   Стэнхоп, стоя за спиной сидевшего в кресле Гарриса, хохотал, держась за бока, и голос его проникал далеко за пределы кабинета военного коменданта.
   – Как, – восклицал он, – как вы сказали? Повторите!.. Нет, это было здорово! Держу пари, что вы выглядели там не менее глупо, чем сейчас здесь!
   – Почему вам так весело? – проговорил Гаррис. – Лично я не вижу в этом ничего смешного.
   Комендант был мрачен и сидел насупившись, не поднимая головы.
   – Почему мне весело? – переспросил Стэнхоп. Он оборвал смех, обошел столик и уселся против генерала. – Вы хотите это знать, да? Что ж, извольте! Мне смешно, что наш доверенный и уважаемый человек оказался в положении щенка, которого больно отстегали и пинком вышвырнули за порог. Поджав хвост, щенок убрался восвояси, а теперь, повизгивая от обиды и боли, рассказывает, как дурно с ним обошлись!.. Разве это не смешно, Гаррис? Видимо, вы забыли, кого представляете. Забыли о великой стране, призванной диктовать свою волю всему живому на земле.
   – Я до последнего волоса предан своей стране!
   – Э, мы плюем на слова и требуем дел. А вы, вместо того чтобы действовать, и действовать решительно, струсили и позволили красным в том лагере орать о своих взглядах. Ох, любопытно будет взглянуть на этот район, если военный комендант Гаррис разведет в нем такие же порядки. Или вы думаете, что мы пришли сюда для того, чтобы помогать немецким коммунистам и Советам?.. Поймите же, Гаррис, я разглагольствую обо всем этом так горячо не из-за полдюжины каких-то каторжников. Дело вовсе не в них.
   – В чем же оно? – спросил Гаррис.
   – Я не теряю надежды вдолбить в голову военного коменданта, что он действовал как идиот. Дело в вас, Гаррис!
   Комендант испуганно посмотрел на собеседника.
   – Во мне?..
   – Именно. Вы начинаете походить на тех простаков, которые хотят побороть коммунизм при помощи деклараций и речей, тогда как для этого есть только одно средство – сила!.. А вы вступили зачем-то в нелепую дискуссию с русскими. И они переиграли вас… Что касается этого Кента…
   – Он-то и заварил всю кашу. Он и тот русский – Пономаренко.
   – Что касается Кента, то о нем мы решим ночью.
   – Но что делать с другими?
   – Наградить за спасение американского полковника!.. Впрочем, не время шутить. Позаботьтесь о них, ведь вы не давали еще информации об этом лагере?
   – Нет, он обнаружен только недавно.
   – И отлично. Моя мысль вам ясна?
   – Да…
 
   На столе коротко звякнул междугородний телефон. Из штаба командующего сообщили, что высылают нарочного с пакетом особой важности. Говоривший хотел передать еще что-то, но в трубке щелкнуло и все смолкло. Гаррис с досадой швырнул ее на рычаг. Сегодня связь со штабом прерывалась уже третий раз.
   – Я должен покинуть вас на некоторое время, – сказал генерал вставая.
   – Отправляйтесь. Я бы все равно попросил вас оставить меня одного. На час мне нужен этот кабинет. Идите и пришлите мне капрала.
   Вошедшему Динкеру Стэнхоп сказал:
   – Скоро сюда придет мистер Кей и еще один человек. Вы знаете его – это майор Хилд из ОСС. Они будут сопровождать людей в штатском. Больше сюда никого не впускать.
   Динкер ушел. А через полчаса дверь отворилась, и Кей ввел в кабинет четырех немцев. Пятый человек – майор Хилд – остался у дверей.
   Немцы поклонились. Майор козырнул. Кей откашлялся и заговорил. Голос его звучал робко, почтительно. Можно было подумать, что перед Кеем не партнер по бизнесу Стэнхоп, а какое-то очень высокое начальство.
   – Сэр, – сказал Кей, – это те люди, о которых я позволил себе просить вас. Отличные люди, сэр…
   – Пусть они сядут, – сказал Стэнхоп, нисколько не удивляясь странному поведению Кея.
   Немцы сели, но тотчас же поднялись, ибо Кей, наморщив лоб, провозгласил:
   – Это, мистер Стэнхоп, джентльмены!
   Не глядя на немцев, Стэнхоп несколько раз прошелся по кабинету. Остановившись перед Кеем, он спросил:
   – Как имена этих людей?
   – Адольф Шраде – горючее для реактивных двигателей, – доложил Кей, – Фриц Никербрунер – искусственный каучук и волокно, Гуго Бот и Эбергардт Шлихтинг – ядерная физика.
   Стэнхоп выслушал это с непроницаемым видом.
   – Знают ли эти люди, что как военные преступники – а именно такими являются ведущие инженеры нацистской индустрии – они подлежат суду военного трибунала?
   – Нет, сэр, я не говорил им еще об этом.
   – Напрасно, – строго сказал Стэнхоп. – Впрочем, я не могу особенно винить вас, Кей. До последней минуты мы надеялись…
   Он не договорил и сокрушенно развел руками. Наступила пауза. Немцы, вытянув шеи, следили за американцем. Но тот словно не замечал их.
   От имени инженеров заговорил Гуго Бот – мужчина лет шестидесяти, тучный, по-видимому, астматик.
   – Герр Стэнхоп, – начал он, делая неожиданные остановки между словами, – спасаясь от армий русских, мы проделали путь, преисполненный горести и печали. Теперь все позади. Мы надеялись… и после этого – суд, военные преступники!.. Вы шутили, конечно. Письма, которые мы получали от наших американских друзей…
   – Суд – не инициатива американцев, – сухо сказал Стэнхоп. – Его потребовали русские. И мы тут бессильны. Вот почему я ничем не могу порадовать вас. Боюсь, что вам предстоит обратный путь – на восток.
   – Боже мой! – воскликнул Кей. – Но ведь там тюрьма, Сибирь!
   – Нет, нет, только не это! – простонал Бот. – О, будь проклят этот обманщик Гитлер!
   На лице Кея было написано огорчение и глубокое сострадание.
   – Сэр, – робко сказал он, – неужели нет никакой возможности спасти этих людей?
   Стэнхоп пожал плечами.
   – Вы же знаете, Кей: союзнический долг перед русскими…
   Встал Шлихтинг – молодой худощавый человек с гладко обритым черепом.
   – Хорошо, – резко проговорил он, – я еду на восток, к русским. Но не с пустыми руками, а со своими записями, которые кое-что значат для тех, кто интересуется физикой атома!
   – Вы не сделаете этого, Эбергардт! – воскликнул Гуго Бот.
   – Сделаю! И они, уверяю вас, не станут резать курицу с золотыми яйцами.
   – Сэр, – тихо сказал Кей, – а что, если они исчезнут?
   Стэнхоп изобразил на своем лице удивление.
   – Исчезнут, – повторил Кей. – На время этих людей в Германии не окажется. Ведь могут же они несколько лет прожить и работать в другой стране!
   Наступила пауза. Казалось, Стэнхоп обдумывал предложение. Немцы, не отрываясь, глядели в его лицо.
   – Исчезнут, исчезнут… – Стэнхоп оживился. – А ведь это идея, Кей!.. Впрочем, нет. Нет такой страны, куда за ними не дотянулась бы рука Москвы!
   – Есть такая страна, – воскликнул Кей.
   – Чепуха.
   – Это Америка, сэр!
   Шлихтинг заявил, что не сделает и шага за пределы Германии. Никто не обратил внимания на его слова. Все наблюдали за Стэнхопом, а он медлил с ответом.
   – Нет, – наконец сказал Стэнхоп. – Официальным путем это невозможно.
   – То, что невозможно для других, не всегда препятствие для вас, сэр, – льстиво проговорил Кей.
   Стэнхоп покачал головой. Завтра или послезавтра передача военных преступников русским военным властям должна состояться. И единственно, что еще можно сделать для этих джентльменов, это позаботиться об их семьях. Он всегда ценил деловые связи с германскими коммерсантами и учеными…
   Стэнхоп встал, давая понять, что беседа окончена.
   Гуго Бот вскочил на ноги.
   – И это все?! – воскликнул он. – Нет, я согласен! Я поеду куда угодно, но только не на восток!
   – Я тоже, – медленно проговорил Шраде. – Мне не из чего выбирать.
   – Вы, Никербрунер? – спросил Бот.
   – А семья?.. Впрочем, сделанного не зачеркнешь. А сделано слишком много… Еду.
   Шлихтингом овладела паника. Он метался от одного немца к другому, упрашивая, уговаривая, требуя не ехать. Конец этой сцене положил Бот. Он силой усадил Шлихтинга в кресло и злобно сказал:
   – Попробуйте остаться, и я сам напишу русским, какой вы святоша!.. А мы, – он яростно сжал кулаки, – мы еще вернемся сюда! Они вспомнят еще Гуго Бота!
   Шлихтинг затих. Все обернулись к Стэнхопу.
   – Мы готовы, – сказал Бот.
   – Хорошо, – ответил Стэнхоп. – Но я рискую. На карту ставится все – мое доброе имя, репутация, мои деньги. И риск должен быть оплачен.
   Он вынул перо и в течение минуты писал на листке бумаги.
   – Два условия: вы подписываете вот это и улетаете немедленно. Самолет?
   – Готов! – сказал майор у дверей.
   Бот прочитал бумагу.
   – Пять лет? – испуганно спросил он.
   – Да, пять лет хорошей работы на меня.
   Махнув рукой, Бот подписал. За ним поставили свои подписи остальные немцы. Стэнхоп бережно сложил и спрятал бумагу, потом обернулся к Хилду.
   – Прямо на аэродром, Хилд! Вы летите с этими людьми и сдаете их… вы знаете кому.

13

   Когда за немцами закрылась дверь, Кей бросился в кресло и залпом выпил стакан воды.
   – Уф, – простонал он, – это было чертовски тяжело!
   Американцы встретились взглядами и расхохотались. Они долго смеялись, вытирая слезы, кашляя и сморкаясь. Стэнхопу стало жарко. Он снял пиджак и повесил его, расстегнул манжеты сорочки, завернул рукава.
   – За эти полчаса они выжали меня, как лимон. Но мы добились своего: эти люди едут в Штаты добровольно. А они здорово нужны там. Хозяин может быть доволен.
   Капрал Динкер доложил, что пришел Векслер. Стэнхоп схватился за голову.
   – Я и забыл о нем! У вас все готово, Кей? Тот кивнул, и капрал ввел гостя.
   Векслер выглядел усталым, расстроенным. Он молча снял пыльник и шляпу, также молча опустился в кресло.
   – Срок истек, – сказал Стэнхоп после продолжительного молчания.
   – И второго срока не будет, – добавил Кей.
   Векслер решительно заявил:
   – Ваше предложение принять невозможно. Фирма не может согласиться продать свои заводы.
   – Тогда я не завидую ни вам, ни фирме, – пожал плечами Стэнхоп. – Вы проиграете.
   – Но ведь мы предложили вам то, что никогда ни одна фирма не предлагала другой. Эти условия…
   – Мы не фирма, – прервал его Стэнхоп, – мы – победители!
   Векслер был в смятении. Он предложил американцам такие условия, что, приняв их, они становились такими же владельцами заводов, как и немцы. Стэнхоп и Кей говорили о дружбе, взаимопонимании, сотрудничестве. Неужели это пустые слова? И потом ведь Стэнхоп и Кей не вложили в дело ни копейки! В конце концов их предложение идет вразрез с понятиями о чести!..
   Американцы сидели молча, лишь время от времени иронически поглядывая на собеседника. И Векслер испробовал последнюю возможность достичь компромисса. Он предложил оплатить намечаемую долю Стэнхопа и Кея золотом! Но Стэнхоп был равнодушен. Очевидно, Векслер плохо понял его. Речь идет не о каких-либо компромиссах. Им нужны заводы. Они должны владеть ими целиком и безраздельно.
   Векслер встал. На лице его было написано негодование. В течение этой недели Стэнхоп и Кей непрерывно увеличивали свой нажим на него. Он был великодушен, отступал шаг за шагом, соглашаясь на все более выгодные для них условия. Но есть предел всему! Ведь поступив по совету американцев, хозяева заводов останутся на улице. Они станут нищими!
   Стэнхоп был невозмутим. Он вынул бумагу, разгладил ее, пристукнул по ней ладонью.
   – Подписывайте и получайте свои десять миллионов. Верьте, и это слишком высокая цена за заводы, которые должны по репарациям отойти к русским.
   – Мои заводы? – вскочил взволнованный Векслер.
   Кей усмехнулся и вытащил из портфеля толстую папку. Он раскрыл ее и передал немцу. Тот прочитал и выпустил документ из рук. Папка заключала перечень предприятий, подлежащих репарациям, и среди них значились предприятия фирмы «Хофт унд Векслер, химические заводы».
   – Ну, – сказал Стэнхоп, – вы убедились теперь, что дело достаточно серьезно? Ваше положение я бы назвал катастрофическим. И мы, как вы видите, действуем в ваших же интересах.
   Кей вздохнул и высказал предположение, что, быть может, второй вариант – передача заводов Советам – больше устраивает господина Векслера.
   – Но ведь все равно уже поздно, – пробормотал немец. – Заводы в репарационных списках.
   – Это не ваша печаль, – усмехнулся Стэнхоп. – Ваше дело подписать бумагу и получить свои деньги. Об остальном будем беспокоиться мы. Это влетит нам в кругленькую сумму, но что делать?..
   Немец все еще колебался. Тогда Кей нажал на спрятанную под столом кнопку звонка. В ответ на это на столе зазвонил телефон. Стэнхоп протянул к нему руку, но Кей сделал ему предостерегающий знак. Аппарат прозвенел снова. Он стоял возле Векслера, и тот машинально снял трубку. Спрашивали военного коменданта. Векслер ответил, что генерала Гарриса нет. В трубку продолжали говорить. Немец слушал с каждой секундой все более взволнованно, потом медленно положил трубку на рычаг.
   – Звонили из штаба командующего, – пробормотал он. – Просят немедленно вернуть документ по репарациям для передачи его советскому военному командованию.
   Наступила пауза. Молчание, длившееся несколько минут, прервал Стэнхоп.
   – Надо решать, – мягко сказал он. – Ладно, Векслер, одиннадцать миллионов марок. И пятьсот тысяч – лично вам!
   Кей сделал протестующее движение, но Стэнхоп остановил его.
   – Слово есть слово. Что сказано, то сказано.
   Векслер глубоко вздохнул, схватил перо и подписал документ. Потом он встал, взял шляпу и плащ и, волоча его по полу, ушел.
   Никто не посмотрел ему вслед. Кей сделал движение – взять бумагу. Однако Стэнхоп с живостью, которую трудно было бы предположить в нем, выхватил документ из-под руки партнера и спрятал во внутренний карман пиджака, который тотчас же и надел.
   – Эту бумажку лучше всего хранить у сердца, – усмехнулся он.
   – Быть может, мы спрячем ее в мой портфель? – предложил Кей, льстиво заглядывая в глаза собеседника.
   – Только у сердца, – возразил Стэнхоп. Он ласково погладил грудь пиджака. – Черт, здесь как будто даже стало теплее!
   Довольный своей шуткой, он захохотал. Американцы наполнили стаканчики и выпили.
   – Но… честно, Вильям! – сказал Кей.
   – Вы имеете дело со мной!
   – Это-то меня и тревожит.
   – Честно, Кей, только честно, – успокоил партнера Стэнхоп. – Можете спать спокойно. Здесь хватит на двоих.