ГЛАВА 5

   В эту ночь отец не пришел домой. А через три дня, после короткого и сухого разговора, переехал к Светлане. Вероника осталась одна в огромной пустой квартире, решив для себя с отцом больше не общаться. Ему нужна Светлана, – как говорила сестра, чтобы не быть в старости одиноким? Вот и хорошо. Значит, обойдется без Веры.
   Вероника быстро поменяла паспорт и взяла фамилию матери – Солодкова. Она заперла кабинет отца и комнату мамы, оставив в пользование свою комнату и гостиную. Как и собиралась, подружилась с Сашей Геллер, она уже два раза прибегала, восхищалась портретом предка, листала семейные альбомы, и с ней можно было поговорить обо всем, все ей рассказать. После первой зарплаты устроила Вероника небольшую вечеринку для новых сослуживцев. Пригласила Митьку Колесникова, Дрынкину, Сашу Геллер. Саша и привела с собой фотографа Даниила Куприянова по прозвищу Архангел.
   Архангел был красивый. У него были длинные темные кудри, иконописное лицо, огромные темно-синие глаза. Впечатление портили мягкий, круглый девичий подбородок и капризные губки, сложенные бутончиком, словно у обиженной девочки.
   – Это вам. – Он преподнес Вере букет желтых гвоздик. Она немного растерялась – остальные гости принесли с собой выпивку и закуску.
   – Спасибо... Я сейчас поставлю в вазу...
   – Нужна ли цветам ваза? – многозначительно продекламировал Даниил.
   Вера не знала, как реагировать на это высказывание в духе прочитанного, но не понятого ею Коэльо, поэтому стояла, как дура, с цветами в руке. Впрочем, потом Куприянов показал себя образцовым гостем – тяпнул фужер шампанского, закусил оливкой, станцевал с Сашей аргентинское танго и вообще больше Веронику не смущал. До поры. Цветы она все же пристроила в мамину серебряную чайницу.
   – Даниил наш новый фотограф, будет делать обложку и фотографии для «Станислава», – шепнул Митька Веронике.
   – Да? А почему он с Сашей пришел? Он ее парень?
   – Не знаю. По-моему, они там же, у Михеева, и познакомились. Ну да. Ты еще болела тогда три дня. А что? Запала на него?
   Митька заработал легкий подзатыльник. Куприянов совсем не был похож на доставшегося сестрице либе Карлхена, но Вере понравился. И она ему понравилась, это было заметно, и дальше все было более или менее ясно. Он ей нравится, она ему тоже, из одного круга, симпатичные, креативные, свободные... Все шло к более или менее серьезному романчику, ведь так?
   Гости расходились за полночь. Завтра суббота, на работу не ехать. Митька пошел провожать Дрынкину, с которой весь вечер проговорил о музыкальных новинках. Саша Геллер долго звонила кому-то по телефону, бегала в кухню, смотрела в окно. Наконец у подъезда засигналили, Саша схватилась и выбежала, на ходу натягивая шубку.
   – Вот мы и одни, – сказал Даниил, придержав Веронику за руку в темной прихожей.
   – Да, – ответила она. В голове слегка шумело вино, в сердце разгорался опасный пожар – от вина, от близости этого чужого, красивого, странного человека.
   – Ты здесь одна живешь? Расскажи мне о себе.
   Они сидели в кухне и разговаривали. Вера рассказала про маму, про сестру, про отца и даже про Гекльберри. Рассказала, как получилось, что она осталась совсем одна в этой большой квартире.
   – Мне иногда бывает так скучно...
   Вероника кривила душой. Она порой мучительно тосковала по маме, до слез жалела такса, злилась на отца и завидовала Виктории – но скучно ей не было. Она просто не успевала скучать. Последнее время она вообще жила от всплеска до всхлипа, от волны до волны – какая уж тут скука да тоска зеленая!
   – Тебе больше не будет скучно. Мы ведь нашли друг друга, да?
   Кухня завертелась и встала на ребро. Неужели это с ней, толстой глупышкой Вероникой, происходят такие замечательные, захватывающие события, неужели ей почти признается в любви романтический красавец?
   – Я тебе нравлюсь? – спросила она онемевшими, как от наркоза, губами.
   – Нравишься? Девочка моя, это не то слово. Когда я тебя увидел... Меня коснулось новое чувство. В тебе живет страсть, в тебе заключен целый мир, таинственный и страшный...
   Комплимента Вероника оценить не смогла. Куприянов с некоторым усилием поднял ее на руки и поволок в сторону спальни.
   «Во мне живет страсть? Надо же, а я и не замечала. Таинственный и страшный мир, надо же! Не приложил бы он меня затылком о косяк!» – подумала Вера деловито. А потом еще: «Ох, уронит он меня, я ведь не перышко». Последняя мысль сыграла решающую роль. Она осторожно высвободилась и получила возможность встать на пол.
   – Мне кажется, мы немного торопимся...
   – Я тебя понял, – кивнул Даниил. – Прости, я не должен был... Проводи меня, ладно? И не обижайся.
   Вера кивнула. Да, сейчас ему лучше уйти. Все это очень мило, красиво... Но все же как-то скоропалительно.
   В прихожей он, изловчившись, поцеловал ее – нежно-нежно, словно перышком коснулся губ. Но никуда не ушел. Даниил Куприянов, богемный фотограф по прозвищу Архангел, остался, чтобы принести Веронике Солодковой большие неприятности.

ГЛАВА 6

   Даня Куприянов рано понял, что главное в жизни – это удовольствия. Остальное – второстепенно. Чтобы были удовольствия – нужны деньги. А чтобы были деньги – нужно, как ни крути, работать. Работа же в число удовольствий не входит, увы. Замкнутый круг какой-то получается!
   Разрешить противоречие можно единственным способом. Простым, как сучий хвостик. Нужно найти работу, которая была бы тебе по душе и не особо напрягала к тому же. Родители Даниила считали себя близкими к искусству людьми – в прямом и переносном смысле. Отец всю жизнь проработал в местном театре оперы и балета осветителем. Мама – там же, костюмером. Зарабатывали мало, порой и этих копеек ждали по три месяца. Но оба обожали театр, говорили о нем с блеском в глазах и мечтали, чтобы сын «пошел по театральной линии», как с подчеркнутым изяществом высказывался отец. Благо внешность мальчику позволяла – у сереньких, обычных людей родился чудесно красивый ребенок, звездный мальчик, Маленький принц с далекой безымянной звезды! Даниил играл в школьных спектаклях принцев и готовился к поступлению на театральный факультет местной консерватории.
   Он практически не сомневался – его примут. Родители – большей частью мама, конечно, – были знакомы со многими провинциальными звездами. Мать шила для них платья, подгоняла костюмы, пила с ними кофе, обменивалась сплетнями... Дружила, в общем. Эти знакомства помогут Дане попасть на театральный факультет. Потом он, конечно, попадет в столичный театр, оттуда, быть может, на съемочную площадку. Сейчас снимаются русские сериалы, и актер Куприянов, с его звучной фамилией, незаурядным талантом и блестящими внешними данными, сможет пробить себе дорогу. Будущее виделось в розовой дымке – особняк на Рублевке, светские тусовки, изысканные удовольствия, утонченные наслаждения.
   На театральный факультет Даниил поступил, вызвав дикий восторг и слезы счастья у родителей. На этом его триумфальное шествие и закончилось. Учиться оказалось очень трудно. Даже для поддержания амплуа романтического героя, волшебного принца, нужно было знать и уметь массу всего. Танцевать, фехтовать, учинять акробатические трюки и при этом еще играть!
   – Куприянов, не строй мне глазки, я не девица красная! Играй, Куприянов! Работай! – требовал мастер курса, заслуженный актер Чирков.
   «А я что делаю?» – удивлялся про себя Даниил. В общем, не срослось у него с театральным факультетом, не состоялся он. Первую сессию он худо-бедно сдал, а после второй пришлось уйти. Педагоги, в том числе те немногие, у которых он получал сравнительно неплохие отметки, мягко намекали на профнепригодность, на то, что не стоит ломать себе жизнь, на отсутствие актерского дарования.
   И как же теперь жить, позвольте? Как снискать хлеб насущный? Почти все творческие перспективы оказались закрыты. Родители смущенно рекомендовали вакансию рабочего сцены в том же театре. Пришлось согласиться.
   Но, стоит заметить, было у Куприянова еще одно хобби, значащее для него гораздо больше, нежели простое увлечение. Еще когда ему исполнилось лет десять—одиннадцать, брат отца подарил своему маленькому племяннику фотоаппарат. Мальчишка быстро насобачился обращаться с подарком, фотографии у него получались и в самом деле неплохие. Четкие, яркие, интересные по ракурсу, иногда довольно необычные. Он умел и любил фотографировать людей. С тех пор у него сменился не один фотоаппарат, модели менялись на более новые и современные, становясь все чувствительнее к цвету и свету. Став студентом театрального факультета, Куприянов забросил фотографию, требующую немалого времени и полной самоотдачи. Теперь же, после отчисления, он мог позволить себе такую роскошь – не выпускать фотоаппарата из рук. Он снимал актеров, его работы нравились, о нем заговорили. Слух о новом талантливом фотографе докатился до директора театра. Тот подержал в руках несколько портретов собственных подчиненных и, рассмотрев их как следует, обрадовался. Давно пора было сменить в фойе портреты актеров – десять лет висят, кого и нет уже, кто состарился до неузнаваемости, и новых много прибыло... Даниил с энтузиазмом принялся за работу и выполнил ее ко всеобщему удовольствию. Довольны были актеры – в руках и глазах Куприянова таилось что-то, позволявшее ему переносить на чувствительную кодаковскую пленку прежде всего достоинства внешности, подчеркивать лучшие ее черты, а в худших находить изюминку. Доволен был директор – портреты могли бы влететь ему в кругленькую сумму, а начинающий фотограф радовался скромному гонорару. Впрочем, скоро о талантливом парнишке узнал директор другого театра, драматического. Он тоже возжелал по дешевке сменить портреты в фойе, но Куприянов на этот раз был начеку и заломил цену. Портреты ему все равно заказали, гонорар показался смешным по сравнению с гонораром профессионального фотографа.
   Вот она, жизнь-то, вот они, легкие денежки! Какое счастье, что у Даниила Куприянова оказался все же талант, а то хоть ложись да помирай. Одно неприятно – театров в городе больше не было. Нет, еще кукольный был, но там в фойе предпочитали вешать почему-то кукол, а не портреты актеров. Деньги у Куприянова быстро кончились, к тому же на него были обижены собратья по фотографическому цеху. Знаковых фотохудожников в миллионном городе насчитывалось немного, – провинция не очень-то располагает к богемным занятиям. Но те, что были, по праву могли считаться монстрами от фотографии. Три столпа фотоискусства – Тополев, Кузяев и Шелестов. Самый известный и пожилой, Тополев, человек тонкой духовной организации, меньше всех обижался на новичка. Тополев слыл пейзажистом, рыбаком, философом и вдохновенным пьяницей. Кузяев специализировался на обнаженке – никто не умел столь чувственно и проникновенно передать на снимке изгибы женского тела, дерзость разбросанных по красному атласу волос, этакую необузданную и вместе с тем предусмотрительно обрамленную рамками филистерской деликатности страсть. Фотограф Кузяев всегда требовал от моделей «обнажения души», нравоучительно читая хихикающим девицам стишок из Серебряного века о танцовщице, которая сначала снимает с себя платье, потом – плоть, и остается перед зеваками одно ее пылающее неугасимым огнем естество. Только вот имя автора он никогда не мог вспомнить... Вероятно, и не было никакого поэта Серебряного века, а стишок написал сам Кузяев.
   Впрочем, вел он себя с моделями весьма скромно – тому способствовала небольшая особенность студии. Прямо под ней располагалась непосредственно квартира Кузяева, в которой, кроме него самого, проживала еще супруга, эффектная дама Галина, бывшая фотомодель Гала, между прочим. Эта достойная особа занимала теперь свободное время исключительно выращиванием фиалок и дрессировкой мужа. Галина сама в свое время потеряла голову в студии любителя «ню», после съемки, чтения стихов и бутылки рислинга. Но, будучи девушкой разумной, вовремя опомнилась, сокрушительной атакой женила на себе Кузяева и принялась яростно следить за его нравственностью. Теперь, помимо обычной проблемы в лице ревнивой жены, Кузяев огреб еще одну – молодого талантливого конкурента. Вот уж ему заказали делать портреты актеров, а потом, глядишь, и модели к нему переметнутся за портфолио!
   Больше всего же был обижен Алексей Шелестов, прозванный за исключительное, феерическое, ослепительное уродство Смертный Грех. Во-первых, его уникальность меркла и бледнела рядом с красотой новичка. А ведь с ним приходилось то и дело сталкиваться на выставках! Во-вторых, Алексей был художником-декоратором нескольких спектаклей и рассчитывал, что халтурку дадут ему – так полагалось по ранжиру. Но самый обиженный и поступил умнее всех. Он решил подружиться с Куприяновым и разделить сферы влияния.
   Провинциальный город ценил своих художников. В местном Доме искусств то и дело организовывались выставки. На одной из них Шелестов сам подошел к Куприянову и завел с ним разговор. Даниил очень обрадовался. Его пугало настороженное отношение собратьев по цеху. Шелестов предложил Дане помощь в устройстве студии, дал пару-тройку дельных советов и вообще обласкал. Посетители с удивлением оглядывались на эту парочку – огромный, уродливый, мрачный Смертный Грех с неровным бритым черепом, рябым лицом, глубоко посаженными глазами и красавчик Даня Куприянов.
   Через год после своего театрально-фотографического дебюта Даниил-Архангел уже мог похвастаться своими успехами. У него была благоустроенная студия в центре города, в помещении престижного экономического института, обширная клиентура, неплохие заработки и несколько очень престижных заказов. Например, на пару с Шелестовым оформил альбом «Наш прекрасный край», огромное, дорогое и бесполезное издание, дань амбициям губернатора этого самого прекрасного края.
   Но Архангел не хвастался своими успехами. Он понимал, что сделано очень мало. Он даже не мог позволить себе снимать квартиру – его денег хватило бы только на жалкую конуру, жить в такой – только испортить репутацию. Творческая и денежная профессия не обманула его, он занимался любимым делом и получал дивиденды – финансовые и моральные. Но квартирный вопрос стал его пунктиком. В однокомнатной квартире, где он жил с двумя родителями, стало невыносимо после того, как отец и мать вышли на пенсию. Мама целыми днями тарахтела швейной машинкой и погромыхивала посудой, отец располагался у окна рисовать свои бездарные акварели. Он, видите ли, много лет мечтал отдаться любимому делу! Даня попробовал и жить в студии, но не получил одобрения со стороны институтского начальства. К тому же в студии не было ни ванны, ни холодильника, ни плиты, в конце концов! А Куприянов любил понежиться в благоуханной пене, и добрую домашнюю кухню тоже уважал, и аккуратную, вычищенную мамой плиту, на голубом цветке которой румяно поджаривалось в панировочке его любимое куриное филе, очень ценил. Следовало искать приюта, своей ниши не только в профессиональной, но и в личной сфере. Пора было задуматься о собственном домашнем очаге.
   В этом состоянии поиска он и находился, когда Смертный Грех устроил его на работу в «Станислав», а Саша Геллер, суровая парка, вершащая чужие судьбы, привела в гости к Веронике.
   Девушка Даниилу понравилась. Хотя, признаться, ждал он большего. Саша наболтала ему с три короба о «милой особе, страшно обаятельной, такая молодая и уже редактор журнала». Но красавчик Куприянов нетребовательно относился к девичьей красоте.
   Бывает, люди удивляются: «Что она, такая эффектная, нашла в этом уроде?», «Чем такая серая мышка привлекла видного парня?». И упускают из виду, что красотой бывают озабочены люди, сами таким достоинством не обладающие и потому жаждущие самоутверждения на зыбкой почве внешних эффектов! Те же, кто не закомплексован из-за своей внешности, выбирают себе партнеров по другим критериям.
   Вера была и правда миленькая, обаятельная, домашняя такая. И у нее огромная квартира в старом доме – то есть не стандартная коробка с отделениями-комнатами, а грамотно спланированный, с высокими потолками, просторным холлом, огромными окнами дом. Настоящий дом. А еще престижная работа, прилично оплачиваемая. В общем, эта девушка Куприянову вполне подходила. Пока не подвернулось ничего лучшего.

* * *

   Они стали жить вместе, хотя изначально Вероника ничего подобного не планировала. Как-то раз Архангел заехал к ней на работу, попросил ключи: «Хочу сделать сюрприз». Вера ключи дала, второй комплект у нее, растеряши, хранился в ящике рабочего стола. Сюрпризом был ужин с шампанским и мидиями, которые Веронике не понравились. Ключи Данька не вернул, а через неделю устроил еще один ужин с шампанским. На этот раз был повод – накануне вышел свежий номер «Станислава», на глянцевой обложке которого гордо красовалась, иного слова не подберешь, фоторабота Даниила Куприянова. В фотоработе таился какой-то сакральный смысл, как туманно объяснил Даня в троллейбусе. С фотографии, пытаясь подмигнуть, глядела скучная девица восточного типа – абсолютно голая. Ноги девицы были отчего-то облачены в тяжелые роликовые коньки. Место же, выбранное обнаженной роллершей то ли для отдыха после крутого спуска, то ли еще для чего, выглядело совсем уж странным и мрачноватым – какие-то ржавые трубы, куча хлама и ветоши на полу, тусклая лампочка в железной клетке.
   – Я думаю, тебе не стоит объяснять смысл этой работы, – проникновенно заявил Даня. Свежий, благоухающий какой-то типографской химией журнал торжественно принесли домой и положили на стол. – Михееву она оч-чень понравилась, он недаром поставил ее на обложку, сказал, что и впредь...
   – Отлично! – искренне обрадовалась Вера. Обрадовалась она и успеху Даниила, и тому, что ей не нужно было говорить о сакральном смысле голой девицы. Только она рано радовалась!
   – Как бы ты назвала эту фотографию? – не унимался Куприянов.
   В таких случаях нужно реагировать моментально, а то Данька обидится и закатит лекцию на полчаса – что, собственно, нужно было увидеть в этом культурном объекте и как его назвать.
   – Шизофрения, – коротко ответила Вера.
   – Почему?
   – Видишь ли, эта девушка на роликах – она как мотылек. Готова в любой момент сорваться и полететь куда-то... А вместо этого она заперта в ужасном месте, среди каких-то труб, в которых никогда не зажурчит больше живая вода. Это и есть шизофрения. Настроение создает и лампочка под потолком. Свет человеческой души заперт в ржавую клетку болезни...
   – Гениально! – прошептал Даниил в самом настоящем благоговении. – Как тонко ты все понимаешь!
   Вера кротко улыбнулась. Еще бы ей «не понимать». Она ж филолог как-никак! Но на вопрос, понравилась ли ей эта болезненная фотография, она не смогла бы ответить положительно. Во всяком случае, Вероника не повесила бы ее на стену в собственной спальне. А это, как ни посмотри, серьезный критерий. Разве нет? Но Вероника не хотела обижать Куприянова. И тут же была вознаграждена за свою деликатность.
   – Я хотел спросить – могу я перевезти к тебе кое-какие свои вещи? Рубашки, белье... А то по утрам...
   – Конечно-конечно! – заторопилась Вероника. – По утрам тебе неудобно. Перевози, о чем речь.
   На что согласилась Вера, сама того не зная? А вы как думаете? На гражданский брак, конечно. Вещь в современном мире обычная, но оттого не менее нелепая. Для мужчины она почти всегда значит «поживем вместе, потом расстанемся». Для женщины – «поживем вместе, потом поженимся». Из правил бывают исключения – иногда мужчины и женщины думают одинаково, но всегда оказывается в проигрыше тот, кто любит.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента