Страница:
Эльф еще некоторое время постоял возле двери. Я тоже не хотела входить в предназначенную для меня комнату, пока не пойму, в чем дело. Тауэр глубоко вздохнул и, повернувшись ко мне, развел руками – мол, я старался как лучше, а получилось… Я постаралась создать мысленный образ Рандира и перечеркнула его решеткой. Тауэр покачал головой и снова оглянулся на лежащего.
«Завтра…»
Что будет завтра, я не поняла. Похоже, общаться с эльфом у нас получалось либо конкретными образами, либо очень кратко. Телепатию за пять минут не освоишь, а у меня было очень мало практики в этом вопросе. У эльфа также.
Поэтому мы, кивнув друг другу напоследок, разошлись по своим комнатам. До завтра.
Завтра нас не трогали. И послезавтра тоже. Эльф так и не спал в своей комнате – я утром первым делом заглянула туда (а что делать, если дверь была приоткрыта?) и увидела нетронутую кровать. Тауэр обнаружился возле Рандира. Тому было совсем плохо.
Несмотря на то что эльф успел его перевязать и смазать какой-то зеленой мазью, Рандир тяжело дышал и обкусывал губы в попытках сдержать стоны. Выходило не очень. Я снова вколола ему обезболивающее, но, судя по жару и обильной испарине, – не сильно помогло. Тут надо было что-нибудь посильнее. Эльф печально посмотрел на меня и отвернулся. Невозможность поговорить начинала тупо раздражать.
Весь первый день я сидела возле Рандира и подавала эльфу тазики с водой, которые служанки оставляли в коридоре. Туда же мы выставляли ночные горшки и складывали использованные, окровавленные тряпки. Потом это все исчезало и после тихих, почти неслышных шажков появлялось уже пустым и чистым. Видно, служанки нас или боялись, или имели предписание с нами не общаться. К концу второго дня я начала психовать. Сиделка из меня выходила дерьмовая. Жалости к мужчинам я не испытывала, а менять повязки мог и эльф, что он постоянно и делал. Пора было начинать собственную жизнь в новом мире.
Солдаты удивленно обернулись, но препятствовать моему проходу не стали. Значит, я тут не в качестве пленницы. Пока радует. Посмотрим, как будет дальше. Устроенная самой себе экскурсия по замку закончилась в левой смотровой башне. Отсюда открывался обалденный вид на лес. Замок стоял на горе, справа с середины скалы срывался и разбивался о камни водопад. Щемящее чувство восторга, когда будто взлетаешь над окружающим миром и паришь почти под облаками, а внизу раскинулось безбрежное царствие природы. Красиво, черт побери!
Сзади раздались шаги, кто-то карабкался по лестнице вверх. Я отошла от входа – мало ли кому понадобилось подняться на башню, может, охране, а может, кому-то из жителей. Но в дверях появилось сначала длинное страусиное перо, за ним зеленый потертый берет. Берет с пером постоял, согнувшись и отхекиваясь от долгого подъема, и наконец разогнулся. Парень как парень. Не красавец, но и не что-то страшное – так, обычный человек лет двадцати пяти. На плечах кожаная жилетка, под которой бархатная рубаха. Кожа на бархат – моветон, но, по-видимому, ему так нравилось, а кто я такая, чтобы это менять? Когда он сделал пару шагов к зубцам, я увидела, что же ему так мешало взбираться по ступенькам. За спиной висела огромная, раза в полтора больше привычной, гитара с десятью струнами. Гитарный монстр.
В свое время, по молодости, мама загнала меня в музыкальную школу как раз на класс гитары-семиструнки. Год я честно пыталась учиться, а преподаватель честно меня мучил. В конце года он показал мне барэ. Все! На этом мое обучение закончилось. Барэ я брать не могу по причине нестандартного строения пальцев – средняя фаланга у меня западает внутрь, и чтобы ее вернуть на место, приходится расслаблять пальцы или встряхивать рукой. Во время игры такое недопустимо – надо укладываться в ритм. Так что мы с учителем, облегченно вздохнув, прекратили музыкальные пытки друг друга и, «обнадежив» маму тем, что музыка – это не моя прерогатива, разошлись своими путями. Это была моя первая и последняя попытка приобщиться к миру музыки. Лучшая музыка – это тишина! Факт!
Музыкант, обозрев окрестности, наконец увидел и меня. Он сорвал берет, поклонился и что-то сказал. Я улыбнулась и покачала головой – не понимаю. Парень спросил еще на одном языке, в котором было больше гласных, чем согласных. Результат был тот же. Мы оба пожали плечами и перестали обращать друг на друга внимание.
Первый аккорд был легким, как перьевое облачко. Он завис над башней, купаясь в лучах солнца, и неожиданно сменился целым перебором, закончившимся ударом по всем струнам. Я оглянулась. Музыкант сидел между башенными зубцами, удерживая гитару на колене, и играл. Очень неплохо играл. Я не мешала. Слушала. И растворялась в музыке и в ветре. Я плыла над лесом, купалась в водопаде, сожалела об ушедшем мире и радовалась новому. Я плакала о погибших и снова спасала выживших. Мое сердце билось в такт аккордам, и в ту секунду, когда музыкант, ударив напоследок по струнам, прижал их рукой, я почувствовала себя по-настоящему одинокой и брошенной. Никому в этом мире не нужной и чужой женщиной, не знающей, куда и зачем ей идти. Зачем вообще жить? И надо ли?
13
14
15
«Завтра…»
Что будет завтра, я не поняла. Похоже, общаться с эльфом у нас получалось либо конкретными образами, либо очень кратко. Телепатию за пять минут не освоишь, а у меня было очень мало практики в этом вопросе. У эльфа также.
Поэтому мы, кивнув друг другу напоследок, разошлись по своим комнатам. До завтра.
Завтра нас не трогали. И послезавтра тоже. Эльф так и не спал в своей комнате – я утром первым делом заглянула туда (а что делать, если дверь была приоткрыта?) и увидела нетронутую кровать. Тауэр обнаружился возле Рандира. Тому было совсем плохо.
Несмотря на то что эльф успел его перевязать и смазать какой-то зеленой мазью, Рандир тяжело дышал и обкусывал губы в попытках сдержать стоны. Выходило не очень. Я снова вколола ему обезболивающее, но, судя по жару и обильной испарине, – не сильно помогло. Тут надо было что-нибудь посильнее. Эльф печально посмотрел на меня и отвернулся. Невозможность поговорить начинала тупо раздражать.
Весь первый день я сидела возле Рандира и подавала эльфу тазики с водой, которые служанки оставляли в коридоре. Туда же мы выставляли ночные горшки и складывали использованные, окровавленные тряпки. Потом это все исчезало и после тихих, почти неслышных шажков появлялось уже пустым и чистым. Видно, служанки нас или боялись, или имели предписание с нами не общаться. К концу второго дня я начала психовать. Сиделка из меня выходила дерьмовая. Жалости к мужчинам я не испытывала, а менять повязки мог и эльф, что он постоянно и делал. Пора было начинать собственную жизнь в новом мире.
Солдаты удивленно обернулись, но препятствовать моему проходу не стали. Значит, я тут не в качестве пленницы. Пока радует. Посмотрим, как будет дальше. Устроенная самой себе экскурсия по замку закончилась в левой смотровой башне. Отсюда открывался обалденный вид на лес. Замок стоял на горе, справа с середины скалы срывался и разбивался о камни водопад. Щемящее чувство восторга, когда будто взлетаешь над окружающим миром и паришь почти под облаками, а внизу раскинулось безбрежное царствие природы. Красиво, черт побери!
Сзади раздались шаги, кто-то карабкался по лестнице вверх. Я отошла от входа – мало ли кому понадобилось подняться на башню, может, охране, а может, кому-то из жителей. Но в дверях появилось сначала длинное страусиное перо, за ним зеленый потертый берет. Берет с пером постоял, согнувшись и отхекиваясь от долгого подъема, и наконец разогнулся. Парень как парень. Не красавец, но и не что-то страшное – так, обычный человек лет двадцати пяти. На плечах кожаная жилетка, под которой бархатная рубаха. Кожа на бархат – моветон, но, по-видимому, ему так нравилось, а кто я такая, чтобы это менять? Когда он сделал пару шагов к зубцам, я увидела, что же ему так мешало взбираться по ступенькам. За спиной висела огромная, раза в полтора больше привычной, гитара с десятью струнами. Гитарный монстр.
В свое время, по молодости, мама загнала меня в музыкальную школу как раз на класс гитары-семиструнки. Год я честно пыталась учиться, а преподаватель честно меня мучил. В конце года он показал мне барэ. Все! На этом мое обучение закончилось. Барэ я брать не могу по причине нестандартного строения пальцев – средняя фаланга у меня западает внутрь, и чтобы ее вернуть на место, приходится расслаблять пальцы или встряхивать рукой. Во время игры такое недопустимо – надо укладываться в ритм. Так что мы с учителем, облегченно вздохнув, прекратили музыкальные пытки друг друга и, «обнадежив» маму тем, что музыка – это не моя прерогатива, разошлись своими путями. Это была моя первая и последняя попытка приобщиться к миру музыки. Лучшая музыка – это тишина! Факт!
Музыкант, обозрев окрестности, наконец увидел и меня. Он сорвал берет, поклонился и что-то сказал. Я улыбнулась и покачала головой – не понимаю. Парень спросил еще на одном языке, в котором было больше гласных, чем согласных. Результат был тот же. Мы оба пожали плечами и перестали обращать друг на друга внимание.
Первый аккорд был легким, как перьевое облачко. Он завис над башней, купаясь в лучах солнца, и неожиданно сменился целым перебором, закончившимся ударом по всем струнам. Я оглянулась. Музыкант сидел между башенными зубцами, удерживая гитару на колене, и играл. Очень неплохо играл. Я не мешала. Слушала. И растворялась в музыке и в ветре. Я плыла над лесом, купалась в водопаде, сожалела об ушедшем мире и радовалась новому. Я плакала о погибших и снова спасала выживших. Мое сердце билось в такт аккордам, и в ту секунду, когда музыкант, ударив напоследок по струнам, прижал их рукой, я почувствовала себя по-настоящему одинокой и брошенной. Никому в этом мире не нужной и чужой женщиной, не знающей, куда и зачем ей идти. Зачем вообще жить? И надо ли?
13
«Севгилим, севгилим…»
Музыкант, воспользовавшись моей задумчивостью, подошел ближе и, став на одно колено, выдал небольшую руладу.
– Бен ек сени севгилим! – автоматически, не успев задуматься, выдала я. Сколько раз я, живя в Турции, сбивала с местных этой фразой любовную спесь: «Я не твоя любовь!»
Кажется, мы удивились оба.
– Бен анладым?
«Ты понимаешь?»
– Понимаю, – ответила я по-турецки и поняла, что ничего не понимаю. Как в этом мире могут знать турецкий? Хотя русский-то знают. Может, еще какие-то языки будут родственными? Английский, например, или французский? Но ни английского, ни французского я не знала.
– Вы гостья барона?
Так, значит, здесь у нас – барон.
– Да. С позавчерашнего вечера. А вы?
– Я Тилиус, придворный музыкант. Но по некоторым причинам вот уже месяц торчу в этой дыре. Госпожа…
– Леттлерг.
– Госпожа Леттлерг, в последнее время так мало гостей, что не с кем перекинуться словечком. Я уже устал от этих жирных куриц, которые не видят дальше собственного носа и не умеют слушать настоящую музыку.
– И вы посчитали, что я умею?
– Ах, госпожа Леттлерг, как вы слушали! Вы стояли как завороженная! Я понял, для чего я взбирался сегодня по этой чертовой лестнице на эту башню – чтобы увидеть вас!
Ну ни хрена ж себе?! Вот это он загнул!
– Вы приехали с Ашуном?
– С кем? – удивилась я. – Нет, я прибыла с Рандиром и Тауэром.
– Это одно и то же. Вы не знаете?
Я ничего не знаю, но, кажется, пришла пора узнавать. Я умостилась между зубцами на прогретый солнцем камень. Музыкант сел у моих ног по-турецки, уложив свой крупногабаритный инструмент рядом.
– Я с ними только накануне приезда в крепость познакомилась. А почему вы назвали его Ашуном?
– Ашун, он Ашун и есть. Собака королевская.
– Не очень-то лестно вы отзываетесь о гостях барона, – я улыбнулась и склонила голову, как бы показывая, что я готова слушать.
– Вы не знаете об Ашуне?! – делано удивился Тилиус. – Я вам расскажу! Он называет себя Рандиром – Западным Ветром, но он Ашун – собака. Личная собака короля, которую он натравливает на тех, кто ему не нравится. Для ашуна нет разницы, кто перед ним – человек, эльф, ребенок – он убивает всех. На нем крови больше, чем на всех скайль-т-тэйлях вместе взятых! Говорят, что он даже собственную сестру убил! Представляете?
– Нет, не представляю, – заверила я музыканта. – Если он такой кровавый, то почему его барон принял?
– Барон! Барону нужна информация!
– Что-то я не заметила…
– Ах, вы не знаете, как это – быть бароном приграничной крепости! Тут скайль-т-тэйли и ур-хаи под каждым деревом! А торговый караван будет только через три недели! А если его не будет? Если скайль-т-тэйли выступят объединенными силами с ур-хаями, то победит тот, кто об этом раньше узнает.
– Но ты же сказал, что он убийца?
– Убийца – это да, но он еще единственный, кто ходит по этой территории, как у себя дома, вместе с этим сумасшедшим эльфом. Они ненормальные! Оба! Другие в эти чащи не полезут – дураков нет!
По крепости ходить с музыкантом было во сто крат интереснее, чем самой. Из Тилиуса получился неплохой гид. Ему со мной тоже было весело. Я поддакивала в нужных местах, прикалывалась, но в основном слушала. К полезной информации примешивались, правда, рассуждения о достоинствах местных красоток, даты фестивалей, расписывание заслуг самого Тилиуса, но в целом получалась достаточно ясная картина этого кусочка мира. Люди жили в десятке независимых герцогств, двух крупных королевствах, одним из которых правила женщина, и еще куче баронств или мелких владений, раскиданных по ближним и дальним землям. Эльфы тоже жили кланами по всему континенту. Где-то это были целые государства, где-то очень разрозненные общины, живущие сами по себе – такой «период раздробленности». Ур-хаи получались чем-то вроде кочевников, только лесных, а не степных. Их миграции не имели четких границ и времени перемещения. Как хотели, так и ходили. Иногда в какой-то местности становилось слишком густо от народа, а иные массивы были пусты. «Кто знает дороги ур-хаев – тот знает дороги войны». И чего им на одном месте не сидится?!
На мое замечание, что можно было бы собрать пару армий и вынести вообще этих непонятных «бродилок», Тилиус вздохнул и объяснил, как маленькой девочке, что эта бесполезная и бредовая идея приходит в голову каждому второму королю – вот только армии в одном месте собрать можно, а ур-хаев – нельзя. Они могут быть сегодня здесь, а завтра – километров за двадцать. Или годами сидеть на одном месте и вдруг, раз – утром сидели, а вечером их уже нет. Загадочный народ. Шустрый, я бы сказала.
На оружейном дворе было прикольно. Здесь было представлено все оружие, используемое в данное время в данном мире. В большинстве народ тренировался на одноручных мечах со щитами и без. Щиты – высокие «капли» и круглые «варяжские» – были вперемешку. Техника боя, что с одними, что с другими не очень сильно отличалась. Видно, бойцам было все равно, какой щит им попал в руки. Пятерка солдат отрабатывала работу протазанами и алебардами из-за первой шеренги щитовиков. Это живо напомнило гравюры шестнадцатого века – швейцарская пехота. Если такие попадутся в стиснутом пространстве, где нет места для диагонального замаха – очень веселая штука. К такому ощетинившемуся алебардами ежу подойти будет сложно. Но меня привлек не строевой бой и не лучники, а мастера фехтования. Вот на что у меня слабость, так это на хороший поединок один на один. Несколько пар вполне технично спарринговались на палашах, а одна пара даже на саблях, что меня весьма порадовало.
– Идем отсюда! – Музыкант явно нервничал в присутствии такого количества вооруженных людей.
– Это запретная зона?
– Нет… просто…
Что «просто», я не успела услышать, так как нашу тихую беседу перекрыл рев одного из офицеров.
Головы всех присутствующих повернулись к нам.
– Что он хочет?
– Он спрашивает, – музыкант пытался притвориться, что его здесь нет, – что мы здесь делаем?
Офицер семимильными шагами приближался к нам. В своем воображении он должен был казаться себе страшным великаном с пылающим взглядом, от которого все женщины и музыканты должны были падать замертво.
– Идем отсюда! – в ужасе дернул меня за рукав Тилиус. – Скорее!
– Щас! Шнурки только поглажу и сложу стопочкой, – мне становилось все забавнее.
Офицер был с меня ростом, обычного телосложения, так что, когда он остановился напротив, мне не пришлось ни задирать голову, ни опускать.
– Он говорит, здесь не место для женщин! – Музыкант был на грани истерики, и только роль моего переводчика удерживала его на месте.
– Здесь место для козлов! – ответила я, но мой переводчик струхнул и заменил это высказывание каким-то более мягким.
Ладно, говорить можно что угодно, но мою кривую улыбку и насмешливо прищуренные глаза офицер истолковал правильно – я имела его в виду!
– Он говорит, чтобы ты шла к себе и вышивала.
– Переведи – крестиком на его морде.
– Госпожа Леттлерг! Я такое не переведу! Вы думаете, что говорите?!
– Ага, – адреналин уже ударил по мозгам, и мне стало весело.
Музыкант, сжавшись, перевел. В ответ офицер заржал на весь двор.
– Он предлагает вас отшлепать… или… ну, в общем, он плохо о вас говорит.
– Переведи. Руки у него коротковаты для этого, и не только руки.
Смех стих внезапно. Мы стояли, как два волка – глаза в глаза, не моргая, кто первым отведет взгляд – нельзя смотреть хищнику в глаза, если только не готов принять его бросок. Коротко кивнув, уже не смеясь, офицер приглашающе повел рукой, предлагая мне вступить на площадку. Что ж, по крайней мере, разомнусь…
– Что вы делаете, госпожа? – Музыкант прижал к груди свою гипертрофированную гитару, будто хотел за ней спрятаться. – Госпожа Леттлерг, одумайтесь!
«Заткнулся бы лучше!» – ненавижу трусов.
Музыкант, воспользовавшись моей задумчивостью, подошел ближе и, став на одно колено, выдал небольшую руладу.
– Бен ек сени севгилим! – автоматически, не успев задуматься, выдала я. Сколько раз я, живя в Турции, сбивала с местных этой фразой любовную спесь: «Я не твоя любовь!»
Кажется, мы удивились оба.
– Бен анладым?
«Ты понимаешь?»
– Понимаю, – ответила я по-турецки и поняла, что ничего не понимаю. Как в этом мире могут знать турецкий? Хотя русский-то знают. Может, еще какие-то языки будут родственными? Английский, например, или французский? Но ни английского, ни французского я не знала.
– Вы гостья барона?
Так, значит, здесь у нас – барон.
– Да. С позавчерашнего вечера. А вы?
– Я Тилиус, придворный музыкант. Но по некоторым причинам вот уже месяц торчу в этой дыре. Госпожа…
– Леттлерг.
– Госпожа Леттлерг, в последнее время так мало гостей, что не с кем перекинуться словечком. Я уже устал от этих жирных куриц, которые не видят дальше собственного носа и не умеют слушать настоящую музыку.
– И вы посчитали, что я умею?
– Ах, госпожа Леттлерг, как вы слушали! Вы стояли как завороженная! Я понял, для чего я взбирался сегодня по этой чертовой лестнице на эту башню – чтобы увидеть вас!
Ну ни хрена ж себе?! Вот это он загнул!
– Вы приехали с Ашуном?
– С кем? – удивилась я. – Нет, я прибыла с Рандиром и Тауэром.
– Это одно и то же. Вы не знаете?
Я ничего не знаю, но, кажется, пришла пора узнавать. Я умостилась между зубцами на прогретый солнцем камень. Музыкант сел у моих ног по-турецки, уложив свой крупногабаритный инструмент рядом.
– Я с ними только накануне приезда в крепость познакомилась. А почему вы назвали его Ашуном?
– Ашун, он Ашун и есть. Собака королевская.
– Не очень-то лестно вы отзываетесь о гостях барона, – я улыбнулась и склонила голову, как бы показывая, что я готова слушать.
– Вы не знаете об Ашуне?! – делано удивился Тилиус. – Я вам расскажу! Он называет себя Рандиром – Западным Ветром, но он Ашун – собака. Личная собака короля, которую он натравливает на тех, кто ему не нравится. Для ашуна нет разницы, кто перед ним – человек, эльф, ребенок – он убивает всех. На нем крови больше, чем на всех скайль-т-тэйлях вместе взятых! Говорят, что он даже собственную сестру убил! Представляете?
– Нет, не представляю, – заверила я музыканта. – Если он такой кровавый, то почему его барон принял?
– Барон! Барону нужна информация!
– Что-то я не заметила…
– Ах, вы не знаете, как это – быть бароном приграничной крепости! Тут скайль-т-тэйли и ур-хаи под каждым деревом! А торговый караван будет только через три недели! А если его не будет? Если скайль-т-тэйли выступят объединенными силами с ур-хаями, то победит тот, кто об этом раньше узнает.
– Но ты же сказал, что он убийца?
– Убийца – это да, но он еще единственный, кто ходит по этой территории, как у себя дома, вместе с этим сумасшедшим эльфом. Они ненормальные! Оба! Другие в эти чащи не полезут – дураков нет!
По крепости ходить с музыкантом было во сто крат интереснее, чем самой. Из Тилиуса получился неплохой гид. Ему со мной тоже было весело. Я поддакивала в нужных местах, прикалывалась, но в основном слушала. К полезной информации примешивались, правда, рассуждения о достоинствах местных красоток, даты фестивалей, расписывание заслуг самого Тилиуса, но в целом получалась достаточно ясная картина этого кусочка мира. Люди жили в десятке независимых герцогств, двух крупных королевствах, одним из которых правила женщина, и еще куче баронств или мелких владений, раскиданных по ближним и дальним землям. Эльфы тоже жили кланами по всему континенту. Где-то это были целые государства, где-то очень разрозненные общины, живущие сами по себе – такой «период раздробленности». Ур-хаи получались чем-то вроде кочевников, только лесных, а не степных. Их миграции не имели четких границ и времени перемещения. Как хотели, так и ходили. Иногда в какой-то местности становилось слишком густо от народа, а иные массивы были пусты. «Кто знает дороги ур-хаев – тот знает дороги войны». И чего им на одном месте не сидится?!
На мое замечание, что можно было бы собрать пару армий и вынести вообще этих непонятных «бродилок», Тилиус вздохнул и объяснил, как маленькой девочке, что эта бесполезная и бредовая идея приходит в голову каждому второму королю – вот только армии в одном месте собрать можно, а ур-хаев – нельзя. Они могут быть сегодня здесь, а завтра – километров за двадцать. Или годами сидеть на одном месте и вдруг, раз – утром сидели, а вечером их уже нет. Загадочный народ. Шустрый, я бы сказала.
На оружейном дворе было прикольно. Здесь было представлено все оружие, используемое в данное время в данном мире. В большинстве народ тренировался на одноручных мечах со щитами и без. Щиты – высокие «капли» и круглые «варяжские» – были вперемешку. Техника боя, что с одними, что с другими не очень сильно отличалась. Видно, бойцам было все равно, какой щит им попал в руки. Пятерка солдат отрабатывала работу протазанами и алебардами из-за первой шеренги щитовиков. Это живо напомнило гравюры шестнадцатого века – швейцарская пехота. Если такие попадутся в стиснутом пространстве, где нет места для диагонального замаха – очень веселая штука. К такому ощетинившемуся алебардами ежу подойти будет сложно. Но меня привлек не строевой бой и не лучники, а мастера фехтования. Вот на что у меня слабость, так это на хороший поединок один на один. Несколько пар вполне технично спарринговались на палашах, а одна пара даже на саблях, что меня весьма порадовало.
– Идем отсюда! – Музыкант явно нервничал в присутствии такого количества вооруженных людей.
– Это запретная зона?
– Нет… просто…
Что «просто», я не успела услышать, так как нашу тихую беседу перекрыл рев одного из офицеров.
Головы всех присутствующих повернулись к нам.
– Что он хочет?
– Он спрашивает, – музыкант пытался притвориться, что его здесь нет, – что мы здесь делаем?
Офицер семимильными шагами приближался к нам. В своем воображении он должен был казаться себе страшным великаном с пылающим взглядом, от которого все женщины и музыканты должны были падать замертво.
– Идем отсюда! – в ужасе дернул меня за рукав Тилиус. – Скорее!
– Щас! Шнурки только поглажу и сложу стопочкой, – мне становилось все забавнее.
Офицер был с меня ростом, обычного телосложения, так что, когда он остановился напротив, мне не пришлось ни задирать голову, ни опускать.
– Он говорит, здесь не место для женщин! – Музыкант был на грани истерики, и только роль моего переводчика удерживала его на месте.
– Здесь место для козлов! – ответила я, но мой переводчик струхнул и заменил это высказывание каким-то более мягким.
Ладно, говорить можно что угодно, но мою кривую улыбку и насмешливо прищуренные глаза офицер истолковал правильно – я имела его в виду!
– Он говорит, чтобы ты шла к себе и вышивала.
– Переведи – крестиком на его морде.
– Госпожа Леттлерг! Я такое не переведу! Вы думаете, что говорите?!
– Ага, – адреналин уже ударил по мозгам, и мне стало весело.
Музыкант, сжавшись, перевел. В ответ офицер заржал на весь двор.
– Он предлагает вас отшлепать… или… ну, в общем, он плохо о вас говорит.
– Переведи. Руки у него коротковаты для этого, и не только руки.
Смех стих внезапно. Мы стояли, как два волка – глаза в глаза, не моргая, кто первым отведет взгляд – нельзя смотреть хищнику в глаза, если только не готов принять его бросок. Коротко кивнув, уже не смеясь, офицер приглашающе повел рукой, предлагая мне вступить на площадку. Что ж, по крайней мере, разомнусь…
– Что вы делаете, госпожа? – Музыкант прижал к груди свою гипертрофированную гитару, будто хотел за ней спрятаться. – Госпожа Леттлерг, одумайтесь!
«Заткнулся бы лучше!» – ненавижу трусов.
14
Мечи мы выбрали почти одинаковые: он – полуторник с прямой гардой, я – эсток, не такой длинный, но с более сбалансированным лезвием. Эфес был одноручный, но с моей неширокой ладонью как раз получался на две мои руки. Гарда немного выходила вперед в виде полумесяцев. Ромбовидный клинок без желоба жесткости был тусклым с неровными сколами тупого лезвия – тренировочный, но из-за сколов опаснее обычного. При ударе с оттягом можно оставить неглубокую, но рваную рану, зашить которую будет проблематично. В общем – убить нельзя, а покалечить можно.
Мне было интересно, что значат мои техники здесь, в новом мире. Лучше уж попробовать это выяснить в мирной, ну, почти мирной обстановке, чем в бою с десятком солдат, страстно мечтающих тебя убить. Даже если я сейчас проиграю, то кроме презрительного выпинывания меня с тренировочной площадки ничего страшного не будет. Мало ли – захотела девка повыпендриваться?! Ну, поставили ее на место! Посмеялись всей крепостью и отпустили восвояси – от стыда еще никто не сгорал.
Если он хотел посмеяться над женщиной, то его ждал полный облом. Мне было не привыкать сражаться на Играх. Правда, только на Играх. Но даже там можно было получить деревянным или дюралевым мечом достаточно чувствительно.
Смех из его глаз пропал после первого обмена ударами. Теперь передо мной был боец, серьезно оценивающий своего противника – неважно, женщина это или нет.
Он что-то сказал, но я, как всегда, не поняла.
– Иди в жопу! – отреагировала я по принципу – мы друг друга не поняли, но уразумели.
В ответ он усмехнулся и нанес серию ударов. Банально, парень! На трех блоках тебя можно ловить до бесконечности! Я тоже не спешила переходить в атаку – нет, наверное, ничего более глупого, чем считать противника лохом, которого ты положишь с первого удара.
Вскоре мне тоже стало не до смеха. Все-таки он оказался бойцом. И неплохим бойцом. Один раз его лезвие прошло в опасной близости от моего лица, в другой – мне удалось сбить его удар перед самой грудью. Поймала на навершие и тут же попыталась достать на прямом выпаде. Он умудрился широким блоком сбить мое оружие, но я уже вывела его полукругом вниз, в ноги. Если бы он вывернул с третьего блока на первый изнутри, а не пытался догнать мой меч по широкой амплитуде, то, может быть, у него был шанс спасти свое колено. Эсток неаккуратно прорезал штаны прямо над сапогом. Офицер охнул и осел.
На колене он стал еще опасней. Теперь, когда он получил порез, игры закончились. Сдаваться он не собирался, да и я тоже, если честно. Мне надо было доказать ему и себе, что мои фехтовальные умения что-то да стоят в этом мире. Пришла мысль, что этим же я делаю себе кучу проблем, но она, промелькнув где-то на горизонте, благородно смылась. Проблемы я буду решать по мере их поступления.
И все же я сделала ошибку. На полшага ближе, чем надо. Всего лишь на каких-то двадцать сантиметров, и меч офицера дернулся вперед и вверх. Через мою защиту, под гарду, прямо в плечо. Ох! Достал, гад! Если бы не травма, я бы успела плечо отдернуть, а так получилось слишком медленно. Лезвие ударило в плечевую кость, и я чуть не выронила эсток. Правая рука безвольно повисла вдоль тела. Что-то ей везет. То чуть ее не вывихнули, то теперь ранили – можно было же найти другое место! Вот теперь я разозлилась. Больно, однако!
Офицер снова провел выпад вправо. Эсток неудобно держать в левой руке, так что блок получается неправильный, как у новичка, эфес слишком высоко поднят, а лезвие внизу, и при этом я пытаюсь изобразить приму. Отвратительно. Но в этот раз именно такой блок оказался очень удачным. Я делаю с левой ноги шаг за спину офицеру и обхватываю левой рукой его горло – той, в которой эсток. Лезвие ложится под подбородок, подхватываю его правой рукой за острие и, уже больше на адреналине, чем реально думая, нажимаю коленом офицеру в спину.
Кажется, я перестаралась. Офицер хрипит и задыхается. Будет плохо, если я раздробила ему гортань. Но нет. Закашлялся и с ненавистью уставился на меня. Я немного постояла и протянула ему руку. Не в обиде?
Плевок мне под ноги объяснил лучше всех слов. Даже переводчик не понадобился. Козел! Ладно, и к такому на играх я тоже привыкла. Мужики, они в большинстве своем снобы – победила женщина или проиграла – без разницы, главное, что они как считали, так и будут считать ее ниже себя. Да на…ать! Считайте как хотите! Боялась бы ваших косых взглядов, не играла бы в наемницу. А так – за что боролись, на то и напоролись! Без обид.
Я ухмыльнулась и тоже сплюнула.
Музыкант на обратном пути мне не попался. Ну и фиг с ним! У меня тоже не то сейчас настроение, чтобы слушать баллады. На ступеньках в наш коридор стоял эльф.
– Ну, чего тебе? – Знаю, что не поймет, но спросить все равно надо.
Эльф кивнул на дверь комнаты Рандира. Зашли. Мужчина сидел на кровати. Выглядел он явно лучше, чем позавчера. Опухоль начала спадать, ушла краснота из глаз. Теперь можно было сказать, что он довольно симпатичный тип. Ага, если бы еще не смотрел на меня, как на врага народа. Тауэр аккуратно придвинул мне стул и тактично испарился, оставив нас вдвоем.
– Ну… как ты себя чувствуешь? – Я попыталась быть вежливой.
– Ничего, нормально. А ты, как я вижу, уже себя чувствуешь хорошо. И даже очень! – не принял мой вежливый тон Рандир.
– Ну и? – Я откинулась и позволила себе перейти на свою обычную манеру разговора.
– Зачем ты к офицеру полезла?
– А в чем, собственно, проблема? Кажется, я вам не подчиняюсь, чтобы вы за меня решали, что мне делать и куда ходить?!
– Нет. Но ты делаешь мне проблемы.
– Вот те раз! Кажется, это ты сделал мне проблемы! Это не вы, а я вас спасла!
– Если бы ты нас не спасла, то ты бы до крепости просто не дошла бы!
– Опаньки! Давай разберемся в склонениях: я вас спасла – прошлое, которое исполнилось. Я БЫ не дошла – вариант прошлого, который мог быть НЕ реализован. А если БЫ я дошла? Так вот, не путай исполненное и предполагаемое. Понял?
– Я понял – я тебе должен за свою жизнь и за жизнь Тауэра. Давай договоримся – я тебя доведу до твоих, а ты до этого времени не будешь лезть куда не надо и делать мне лишние проблемы.
– До своих? – Я на секунду растерялась. – Куда это?
– Так ты не из них?
Я замолчала. Кажется, меня приняли за кого-то другого, и теперь я допустила ошибку. Он тоже молчал, обдумывая что-то свое.
– Если ты не из них, тогда у меня к тебе много вопросов. Как ты переместилась? И какой у вас в России год?
Если бы меня стукнули чем-то тяжелым по голове, то вряд ли я бы испытала больший шок.
– Откуда… ты… знаешь?
– Давай так – или ты мне доверяешь, или иди на все четыре стороны – я больше за тебя не отвечаю.
– Ты за меня и так не отвечаешь. А доверять незнакомцам я не привыкла. Или ты мне тоже доверяешь, а, Ашун?
Рандир дернулся, как от хорошего удара. Прищурился и усмехнулся одними губами, глаза были шальные, как во время орочьей пытки.
– Значит, ты знала, кто я?
– Нет, – поспешила заверить я Рандира, видя, как он бледнеет, – только сегодня сказали.
– Тогда тебя, наверное, просветили, что я ем на завтрак детей, а на обед закусываю их мамашами?
– Ну, такого не было, но то, что ты сестру убил… это правда?
– Да, – не стал юлить Рандир. Ответил, как на плахе – честно и спокойно. Теперь думай что хочешь – можешь казнить, а можешь довериться. Странное чувство, хочется понять этого человека и в то же время его откровенно побаиваешься. Да кто он такой, черт побери?!
Мы сидели друг напротив друга, как две кобры. Убить не убьем, но капюшоны раздуты. Кто первый доверится? Мне терять нечего, но такое чувство, что стоишь на берегу озера – и прыгнуть страшно, и не прыгать уже поздно. Надо решиться. Если это как-то спасет положение. У мужиков классно – они логически подумали, и сразу все на своих местах, а у меня только интуиция. И понимание – если я не сделаю шаг навстречу, то дальше просто не смогу идти.
– Я…
– Я…
Мы начали одновременно и так же одинаково удивленно уставились друг на друга.
– Ты первая… если хочешь…
Я глубоко вздохнула:
– Хорошо.
Мне было интересно, что значат мои техники здесь, в новом мире. Лучше уж попробовать это выяснить в мирной, ну, почти мирной обстановке, чем в бою с десятком солдат, страстно мечтающих тебя убить. Даже если я сейчас проиграю, то кроме презрительного выпинывания меня с тренировочной площадки ничего страшного не будет. Мало ли – захотела девка повыпендриваться?! Ну, поставили ее на место! Посмеялись всей крепостью и отпустили восвояси – от стыда еще никто не сгорал.
Если он хотел посмеяться над женщиной, то его ждал полный облом. Мне было не привыкать сражаться на Играх. Правда, только на Играх. Но даже там можно было получить деревянным или дюралевым мечом достаточно чувствительно.
Смех из его глаз пропал после первого обмена ударами. Теперь передо мной был боец, серьезно оценивающий своего противника – неважно, женщина это или нет.
Он что-то сказал, но я, как всегда, не поняла.
– Иди в жопу! – отреагировала я по принципу – мы друг друга не поняли, но уразумели.
В ответ он усмехнулся и нанес серию ударов. Банально, парень! На трех блоках тебя можно ловить до бесконечности! Я тоже не спешила переходить в атаку – нет, наверное, ничего более глупого, чем считать противника лохом, которого ты положишь с первого удара.
Вскоре мне тоже стало не до смеха. Все-таки он оказался бойцом. И неплохим бойцом. Один раз его лезвие прошло в опасной близости от моего лица, в другой – мне удалось сбить его удар перед самой грудью. Поймала на навершие и тут же попыталась достать на прямом выпаде. Он умудрился широким блоком сбить мое оружие, но я уже вывела его полукругом вниз, в ноги. Если бы он вывернул с третьего блока на первый изнутри, а не пытался догнать мой меч по широкой амплитуде, то, может быть, у него был шанс спасти свое колено. Эсток неаккуратно прорезал штаны прямо над сапогом. Офицер охнул и осел.
На колене он стал еще опасней. Теперь, когда он получил порез, игры закончились. Сдаваться он не собирался, да и я тоже, если честно. Мне надо было доказать ему и себе, что мои фехтовальные умения что-то да стоят в этом мире. Пришла мысль, что этим же я делаю себе кучу проблем, но она, промелькнув где-то на горизонте, благородно смылась. Проблемы я буду решать по мере их поступления.
И все же я сделала ошибку. На полшага ближе, чем надо. Всего лишь на каких-то двадцать сантиметров, и меч офицера дернулся вперед и вверх. Через мою защиту, под гарду, прямо в плечо. Ох! Достал, гад! Если бы не травма, я бы успела плечо отдернуть, а так получилось слишком медленно. Лезвие ударило в плечевую кость, и я чуть не выронила эсток. Правая рука безвольно повисла вдоль тела. Что-то ей везет. То чуть ее не вывихнули, то теперь ранили – можно было же найти другое место! Вот теперь я разозлилась. Больно, однако!
Офицер снова провел выпад вправо. Эсток неудобно держать в левой руке, так что блок получается неправильный, как у новичка, эфес слишком высоко поднят, а лезвие внизу, и при этом я пытаюсь изобразить приму. Отвратительно. Но в этот раз именно такой блок оказался очень удачным. Я делаю с левой ноги шаг за спину офицеру и обхватываю левой рукой его горло – той, в которой эсток. Лезвие ложится под подбородок, подхватываю его правой рукой за острие и, уже больше на адреналине, чем реально думая, нажимаю коленом офицеру в спину.
Кажется, я перестаралась. Офицер хрипит и задыхается. Будет плохо, если я раздробила ему гортань. Но нет. Закашлялся и с ненавистью уставился на меня. Я немного постояла и протянула ему руку. Не в обиде?
Плевок мне под ноги объяснил лучше всех слов. Даже переводчик не понадобился. Козел! Ладно, и к такому на играх я тоже привыкла. Мужики, они в большинстве своем снобы – победила женщина или проиграла – без разницы, главное, что они как считали, так и будут считать ее ниже себя. Да на…ать! Считайте как хотите! Боялась бы ваших косых взглядов, не играла бы в наемницу. А так – за что боролись, на то и напоролись! Без обид.
Я ухмыльнулась и тоже сплюнула.
Музыкант на обратном пути мне не попался. Ну и фиг с ним! У меня тоже не то сейчас настроение, чтобы слушать баллады. На ступеньках в наш коридор стоял эльф.
– Ну, чего тебе? – Знаю, что не поймет, но спросить все равно надо.
Эльф кивнул на дверь комнаты Рандира. Зашли. Мужчина сидел на кровати. Выглядел он явно лучше, чем позавчера. Опухоль начала спадать, ушла краснота из глаз. Теперь можно было сказать, что он довольно симпатичный тип. Ага, если бы еще не смотрел на меня, как на врага народа. Тауэр аккуратно придвинул мне стул и тактично испарился, оставив нас вдвоем.
– Ну… как ты себя чувствуешь? – Я попыталась быть вежливой.
– Ничего, нормально. А ты, как я вижу, уже себя чувствуешь хорошо. И даже очень! – не принял мой вежливый тон Рандир.
– Ну и? – Я откинулась и позволила себе перейти на свою обычную манеру разговора.
– Зачем ты к офицеру полезла?
– А в чем, собственно, проблема? Кажется, я вам не подчиняюсь, чтобы вы за меня решали, что мне делать и куда ходить?!
– Нет. Но ты делаешь мне проблемы.
– Вот те раз! Кажется, это ты сделал мне проблемы! Это не вы, а я вас спасла!
– Если бы ты нас не спасла, то ты бы до крепости просто не дошла бы!
– Опаньки! Давай разберемся в склонениях: я вас спасла – прошлое, которое исполнилось. Я БЫ не дошла – вариант прошлого, который мог быть НЕ реализован. А если БЫ я дошла? Так вот, не путай исполненное и предполагаемое. Понял?
– Я понял – я тебе должен за свою жизнь и за жизнь Тауэра. Давай договоримся – я тебя доведу до твоих, а ты до этого времени не будешь лезть куда не надо и делать мне лишние проблемы.
– До своих? – Я на секунду растерялась. – Куда это?
– Так ты не из них?
Я замолчала. Кажется, меня приняли за кого-то другого, и теперь я допустила ошибку. Он тоже молчал, обдумывая что-то свое.
– Если ты не из них, тогда у меня к тебе много вопросов. Как ты переместилась? И какой у вас в России год?
Если бы меня стукнули чем-то тяжелым по голове, то вряд ли я бы испытала больший шок.
– Откуда… ты… знаешь?
– Давай так – или ты мне доверяешь, или иди на все четыре стороны – я больше за тебя не отвечаю.
– Ты за меня и так не отвечаешь. А доверять незнакомцам я не привыкла. Или ты мне тоже доверяешь, а, Ашун?
Рандир дернулся, как от хорошего удара. Прищурился и усмехнулся одними губами, глаза были шальные, как во время орочьей пытки.
– Значит, ты знала, кто я?
– Нет, – поспешила заверить я Рандира, видя, как он бледнеет, – только сегодня сказали.
– Тогда тебя, наверное, просветили, что я ем на завтрак детей, а на обед закусываю их мамашами?
– Ну, такого не было, но то, что ты сестру убил… это правда?
– Да, – не стал юлить Рандир. Ответил, как на плахе – честно и спокойно. Теперь думай что хочешь – можешь казнить, а можешь довериться. Странное чувство, хочется понять этого человека и в то же время его откровенно побаиваешься. Да кто он такой, черт побери?!
Мы сидели друг напротив друга, как две кобры. Убить не убьем, но капюшоны раздуты. Кто первый доверится? Мне терять нечего, но такое чувство, что стоишь на берегу озера – и прыгнуть страшно, и не прыгать уже поздно. Надо решиться. Если это как-то спасет положение. У мужиков классно – они логически подумали, и сразу все на своих местах, а у меня только интуиция. И понимание – если я не сделаю шаг навстречу, то дальше просто не смогу идти.
– Я…
– Я…
Мы начали одновременно и так же одинаково удивленно уставились друг на друга.
– Ты первая… если хочешь…
Я глубоко вздохнула:
– Хорошо.
15
Много ли можно рассказать человеку, который знать не знает ни о каких играх? Поэтому мой рассказ был краток – родилась, училась, работала, поехала отдохнуть на Урал и вот… так попала в ваш мир.
– Вот и все, – закончила я свой рассказ, – так что у меня больше вопросов, чем у тебя. А так как я в этом мире новенькая, то надеюсь, ты поможешь мне освоиться.
– Понятно, – задумчиво протянул Рандир. – Что ж, я готов отвечать на твои вопросы. Как я понял, первым будет насчет Ашуна?
– Именно! Кто ты такой?
– Можно сказать – личный королевский порученец по особо важным делам. Это тебе что-нибудь говорит?
– И по каким делам ты такой «особо важный»?
– Все, что может интересовать короля. А также в решении некоторых деликатных вопросов. Надеюсь, не надо рассказывать каких?
– Спасибо, сама уже догадалась – разведка, убийства, дипломатия ножа и топора – полный набор джентльмена. Понятно, почему тебя так не любят. А орки от тебя что хотели?
– Знаю много, – без тени улыбки ответил Рандир. И я поняла, знает он действительно много и очень, очень секретного, чтобы рассказывать это первой попавшейся девочке. Даже сотая часть его знаний может мне дороговато обойтись – знакомиться с орками я бы не хотела.
– Хорошо, тогда следующий вопрос – кто такие «они»?
– Это русские.
Вот те раз! Кажется, у меня сейчас пойдет голова кругом.
– Придется тебе рассказать и о наших двух мирах, как бы предисловие, чтобы ты поняла, – видя мою ошарашенную морду, смиловался Рандир. – Наши миры можно считать братьями-близнецами. В климате, расположении континентов, в природных условиях. Может, когда-то это был один мир, но теперь это два абсолютно независимых мироздания. У вас магии нет, у нас – есть. Другие обитатели, другая политическая карта, ну, и все остальное – тоже другое. Рас и народностей у нас тоже много. С эльфами ты уже познакомилась, ур-хаев тоже видела. При этом они делятся на свои кланы, народы и имеют множество различий. Люди здесь в большинстве белокожие, но где-то есть и другие. Гномов еще увидишь – они живут южнее, в ваших Кавказских горах. И в других горных массивах их тоже хватает. При всем этом мы с вами не живем в одном времени. Время на вашей земле течет быстрее – за один наш год у вас может пройти от пяти лет до двенадцати. Рваный цикл, который тяжело вычислить. Так, что бы еще тебе рассказать, чтобы ты поняла?
– Про русских и про то, как я сюда попала.
– Так… видишь ли, так как ваш мир немагический, к вам очень тяжело пробиться – это как в пустоту стучать, а вот от вас к нам – можно. Но у вас магов – раз, два – и обчелся, да и не знают, как правило, эти маги, что они владеют какой-либо силой. Так что порталы они отрывают неожиданно для самих себя – в момент смерти или при каком-то очень экстраординарном событии. Несколько лет назад случилась очень похожая на твою ситуация – тоже к нам провалилась группа людей. Но в отличие от твоих друзей это были солдаты с огнестрельным оружием. И переместились они в момент боя, – Рандир усмехнулся. – Я тогда по приказу короля занимался этим вопросом. Вот и выучил русский язык.
– А солдаты откуда? – мне было страшно интересно.
– Из вашего тысяча девятьсот сорок второго года. Если ты знакома с той войной, что была у вас. Здесь они отвоевали себе плато на северо-востоке и теперь там живут. Ур-хаи к ним пару раз пытались полезть, но после этого лет пять сидели тихо и приходили в себя.
– Вот это да! – восхитилась я. – Сколько же их было? Русских-то?
– Человек восемьдесят. Сейчас уже семьи у многих, дети – но живут они по-прежнему обособленно. В дела наши не лезут, и мы к ним с уважением. Сначала я думал, что ты из них – мало ли по каким вопросам можно было покинуть плато? Они ведь тоже свои интересы имеют, а теперь вот не знаю, что с тобой делать.
– Вот и все, – закончила я свой рассказ, – так что у меня больше вопросов, чем у тебя. А так как я в этом мире новенькая, то надеюсь, ты поможешь мне освоиться.
– Понятно, – задумчиво протянул Рандир. – Что ж, я готов отвечать на твои вопросы. Как я понял, первым будет насчет Ашуна?
– Именно! Кто ты такой?
– Можно сказать – личный королевский порученец по особо важным делам. Это тебе что-нибудь говорит?
– И по каким делам ты такой «особо важный»?
– Все, что может интересовать короля. А также в решении некоторых деликатных вопросов. Надеюсь, не надо рассказывать каких?
– Спасибо, сама уже догадалась – разведка, убийства, дипломатия ножа и топора – полный набор джентльмена. Понятно, почему тебя так не любят. А орки от тебя что хотели?
– Знаю много, – без тени улыбки ответил Рандир. И я поняла, знает он действительно много и очень, очень секретного, чтобы рассказывать это первой попавшейся девочке. Даже сотая часть его знаний может мне дороговато обойтись – знакомиться с орками я бы не хотела.
– Хорошо, тогда следующий вопрос – кто такие «они»?
– Это русские.
Вот те раз! Кажется, у меня сейчас пойдет голова кругом.
– Придется тебе рассказать и о наших двух мирах, как бы предисловие, чтобы ты поняла, – видя мою ошарашенную морду, смиловался Рандир. – Наши миры можно считать братьями-близнецами. В климате, расположении континентов, в природных условиях. Может, когда-то это был один мир, но теперь это два абсолютно независимых мироздания. У вас магии нет, у нас – есть. Другие обитатели, другая политическая карта, ну, и все остальное – тоже другое. Рас и народностей у нас тоже много. С эльфами ты уже познакомилась, ур-хаев тоже видела. При этом они делятся на свои кланы, народы и имеют множество различий. Люди здесь в большинстве белокожие, но где-то есть и другие. Гномов еще увидишь – они живут южнее, в ваших Кавказских горах. И в других горных массивах их тоже хватает. При всем этом мы с вами не живем в одном времени. Время на вашей земле течет быстрее – за один наш год у вас может пройти от пяти лет до двенадцати. Рваный цикл, который тяжело вычислить. Так, что бы еще тебе рассказать, чтобы ты поняла?
– Про русских и про то, как я сюда попала.
– Так… видишь ли, так как ваш мир немагический, к вам очень тяжело пробиться – это как в пустоту стучать, а вот от вас к нам – можно. Но у вас магов – раз, два – и обчелся, да и не знают, как правило, эти маги, что они владеют какой-либо силой. Так что порталы они отрывают неожиданно для самих себя – в момент смерти или при каком-то очень экстраординарном событии. Несколько лет назад случилась очень похожая на твою ситуация – тоже к нам провалилась группа людей. Но в отличие от твоих друзей это были солдаты с огнестрельным оружием. И переместились они в момент боя, – Рандир усмехнулся. – Я тогда по приказу короля занимался этим вопросом. Вот и выучил русский язык.
– А солдаты откуда? – мне было страшно интересно.
– Из вашего тысяча девятьсот сорок второго года. Если ты знакома с той войной, что была у вас. Здесь они отвоевали себе плато на северо-востоке и теперь там живут. Ур-хаи к ним пару раз пытались полезть, но после этого лет пять сидели тихо и приходили в себя.
– Вот это да! – восхитилась я. – Сколько же их было? Русских-то?
– Человек восемьдесят. Сейчас уже семьи у многих, дети – но живут они по-прежнему обособленно. В дела наши не лезут, и мы к ним с уважением. Сначала я думал, что ты из них – мало ли по каким вопросам можно было покинуть плато? Они ведь тоже свои интересы имеют, а теперь вот не знаю, что с тобой делать.