Наталия Ломовская. Секрет старинного медальона

   – Это и есть финансовый кризис, – покивал головой Лавров. – Я тоже хочу недельку так пожить!
   – Ой, не прибедняйся! – махнул на него Олег. – Если желание станет невыносимым, наймешь меня в качестве повара и мажордома. А пока не нанял – пошел бы лучше и купил выпивки. Сейчас Жанночка прибудет, не могу же я ее водярой поить, пусть даже и хорошей.
   – Ты по телефону не мог сказать? – возмутился Дима.
   – Когда я тебе звонил, шампанское еще было, – грустно сказал Мелкий.
   – Только сам я не пойду. Не царское это дело. Вон пусть Кирилл сбегает, у него ноги длинные…
   – Еще чего, тебе великий художник за выпивкой бегать не станет, – проворчал тот. – Или ты думаешь, что тут денег ни у кого нет? Мы тебя и ждали, думали, ты как опоздавший пойдешь…
   – Ну, как же, – Дмитрий повернулся к Олегу. – А Иваныч дома?
   – О! Мысль! Мур, ты гений! Пошли вместе!
   Олег водрузил блюдо на стол и выскочил на лестничную площадку. Лавров последовал за ним. Друг колотил в дверь соседней квартиры. Звонка при двери не было.
   – Иваныч! Открой, родимый! Твоя мама пришла, молочка принесла!
   Через некоторое время обшарпанная дверь приоткрылась и в щели показалась опухшая физиономия, которая сделала бы честь любому снежному человеку в смысле нелюбезности выражения и небритости.
   – Это… Ты чего шумишь? – послышался хриплый голос.
   – Слышишь, Иваныч, сходи нам за выпивкой!
   Физиономия проявила неожиданную заинтересованность.
   – Это… Я мигом! – Из двери показался здоровенный мужик в тельняшке и тренировочных штанах. В руке он держал пакет, словно, когда Олег позвонил в дверь, уже знал, что придется идти за шампанским. Или сам куда-то собирался?
   – Дай ему денег, миллиардер, – подтолкнул Диму Олег.
   Тот не глядя сунул руку в карман, деловито поинтересовался:
   – Сколько?
   – Не знаю, сам решай. У него обычная такса – шкалик водки. А нам возьми мартини и шампанского, ну, три бутылки…
   – Да его пустят в магазин? Фейсконтроль он пройдет? И кстати, он знает, что такое мартини-то? – хмыкнул Дмитрий, покосившись на Иваныча.
   – Знаю, – заявил Иваныч, и в голосе его прозвучала законная гордость. – Дрянное пойло, как самогон на пектусине…
   На всякий случай ему дали пустую бутылку из-под благородного напитка и спровадили.
   – И не стыдно тебе живого человека на посылках держать? – попрекнула Дима Мелкого.
   – Ничего, он мне больше должен. Иваныч мужчина глубоко пьющий, одинокий. А квартирка у него – лакомый кусочек. Приходили к нему тут недавно…
   – Кто?
   – Кто-кто. Двое с носилками, один с топором. Эти… Черные риелторы. Но я закрыл Иваныча грудью, и он оценил эту услугу. Когда протрезвел, разумеется. Так что бегает он не в службу, а в дружбу.
   Когда Дмитрий с Олегом вернулись в комнату, там шла оживленная беседа. Подвыпившая Ольга наезжала на Кирилла.
   – А как ты изобразил эту гламурную фифу? Ну, как ее… Таю Сталину? Слушай, ну это же лубок! Базарный лубок! Ты бы ее еще на берег озера положил в виде русалки! А по озеру чтоб лебеди плавали пополам с кувшинками!
   – Это стиль, – пожимал плечами Кирилл. – И лубок не так уж плох, как ты себе представляешь.
   – Ну, конечно! Ты потрафил самой Сталиной – главное, бриллиантов не пожалел и саму приукрасил… Налетай, не скупись, покупай живопи́сь!
   – Да, – покорно согласился Кирилл. – Да, это заказ. Но ты сама прекрасно знаешь – я работаю над большой картиной, которая не имеет ничего общего с этой халтурой. А халтура нужна, чтобы водить мою обожаемую тетку по ресторанам. Угадай, кто эта тетка?
   – Неужели Тая Сталина? – хохотала Оля.
   – Лелечка, ну что ты привязалась к нему? – возмутился Олег. – Не расстраивайся, Малевич, твоего великого тезку тоже не понимали мещане!
   – Да! – гордо заметил Кирилл.
   – Ну, если краткость – сестра таланта, то наш Малевич – гений, – заметил Олег.
   Все расхохотались.
   – Кстати, – невозмутимо поинтересовался Кирилл. – Кого вы там за выпивкой отправили? А то я натура тонкая, плохую водку употреблять не могу…
   – Алкаша местного, он у меня на посылках, – ответил Олег.
   – А он не смоется с деньгами?
   – Да ты что? – возмутился Олег. – Кристальная душа!
   – Да у тебя все кристальные, идеалист ты наш, – вздохнул Кирилл.
   Но его дурные предчувствия не оправдались – Иваныч явился, в комнату входить не стал – деликатно погремел бутылками в прихожей и откашлялся.
   – Ну, приступайте, аристократы и дегенераты! – возопил Мелкий, внося сумку с бутылками. – Водку они, видишь ли, пить не могут! Да не вылакайте все шампанское, оставьте Жанночке хоть немного!

Глава 3

   – Ну, куда ты поедешь, скажи на милость? Ты же там пропадешь! Кому ты нужна в этой Москве, дурочка из переулочка? Кобелям московским несытым? Мужа себе там поймать надеешься? Так вот фиг! Московские только испортят, а ни за что не женятся! Приползешь обратно – не пущу! Лимитчица!
   Мать бушевала третьи сутки. И вот что странно – она уже год как знала, что ее единственная дочь «намылилась» в столицу, и помалкивала. Неужели надеялась, что чадо переменит решение? Вряд ли – учитывая Юлькино упрямство. А теперь бушует только от безнадежности да от страха за своего ребенка.
   Юля, низко склонившись над гладильной доской, с ожесточением водила утюгом по полотенцу. Ее красивое лицо было совершенно спокойно, и это еще больше взбесило Татьяну Витальевну.
   – Отвечай, когда мать с тобой разговаривает! – выкрикнула она.
   Юля подняла на нее глаза.
   – Пожалуйста, успокойся, – сказала девушка негромко, зная, что повышенным тоном можно мать еще сильнее завести. – Мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы мы провели последние часы вместе в тишине и спокойствии. Потом, ты прекрасно знаешь – я еду не на пустое место. Там Жанна. Она мне поможет, она обещала. Неужели ты не хочешь увидеть меня в сериале? Представь: что-то вроде «Талисмана счастья» или «Страстей из табора»… И я – в главной роли…
   – Так уж и в главной! Да там своих красоток хоть ж… ешь! И Жанна твоя – думаешь, нужна ты ей! Каждый ведь сам за себя!
   – Мам, все будет хорошо. Ты же знаешь, я сильная…
   – И сильная, и умная, красавица моя… Да только в столице и не таких обламывали…
   В голосе женщины послышалась слеза, и Юлька досадливо поморщилась. Эта чуть заметная гримаса не ускользнула от внимания Татьяны Витальевны, и ее расслабленность тут же как рукой сняло.
   – Что ты на мать-то косорылишься? – снова запричитала она. – Растила я тебя, растила, сама ночей не спала, куска не доедала, все для тебя…
   – Я не просила, – коротко ответила Юля, схватила полотенце и, выдернув шнур утюга из розетки, удалилась в свою комнату.
   Татьяна Витальевна бессильно опустилась на стул, и по ее пухлым щекам покатились слезы. Впрочем, наравне с горькой обидой в ее душе уживалась и гордость за дочь – красавицу и умницу. Ведь никто не думал, что так выправится Юлька! Все время гадким утенком была, и зашуганная до страха, а ишь, какая теперь… Ничего, даст бог, не пропадет. Глядишь, и замуж за москвича выскочит, в столице жить будет! А может, и правда в сериале снимется? Все с Жанной они всю школу дружили, та и правда пишет – приезжай. Она как раз этими сериалами и занимается, только не снимает и не играет, а что-то еще там, не понять. Ведь бывают случаи – вон и в журналах пишут, и в газетах! Приехала из провинции – раз, и звезда!
   И Татьяна Витальевна в мыслях своих добралась уже и до Голливуда, а дочь как ушла в комнату, так и не появлялась больше.
   «Наверное, спать легла, – вздохнула про себя Татьяна Витальевна. – Зря я так с ней. И не поговорим напоследок… Ну ладно, все равно ей завтра рано вставать. Да все ли она собрала?»
   Но тревожить дочь не решилась.
 
   А Юля и не ложилась. Сидела с ногами в кресле. Тонкие пальцы неустанно перебирали звенья толстой цепочки, похожие на кофейные зерна. Другой рукой девушка листала альбом с фотографиями. Со снимков смотрела нескладная девчонка, настоящее чучело! С ума сойти, неужели она когда-то была такой? И ведь не так уж и много времени прошло…
 
   В детстве Юля была совсем некрасивой. Слишком худая, угловатая, большеротая, с непокорной гривой черных кудрей, которые все не удавалось толком причесать, с густыми бровями, которые придавали девичьему лицу нелепо-суровое выражение… Мать только вздыхала глядя на нее, а в школе дразнили «растрепой» и припоминали «Маппет-шоу». Так бы Юлька и махнула на себя рукой, смирилась бы со своей непривлекательностью, но жизнь ее повернулась иначе, и ей понадобилось стать красивой. Не просто симпатичной или привлекательной, а непременно первой красавицей, так чтоб все падали! А уж если Юля чего-то хотела – она этого добивалась.
   Девчонки начинали свое преображение с неумелого макияжа, с дешевых китайских шмоток, купленных на местном рынке… Юлька пошла другим путем. Ее детского умишка хватило на то, чтобы не срезать свое главное сокровище – огромную, тяжелую косу, которую можно было уже дважды обернуть вокруг головы. И вместо того чтобы нырять в мамину косметичку (да и не было у Татьяны Витальевны никакой косметички, пользовалась она простой компактной пудрой и изредка, по праздникам, подкрашивала губы коричневой помадой), Юля пошла заниматься бальными танцами. Ее там вначале приняли неприветливо – девчонка была тощая, как палка, и такая же негнущаяся. Но деньги уплачены, пусть пляшет… Танцы научили Юльку грациозно двигаться, научили не бояться публики… Научили общаться с мальчиками. Первый же партнер влюбился в нее моментально и бесповоротно, и хотя он никогда в жизни не решился бы признаться в своем чувстве – Юля знала и усмехалась. То ли еще будет!
   Когда Юля со своим партнером заняли первое место на городском танцевальном конкурсе, растроганная мать предложила дочери потратить всю премию на себя, на покупку модной одежды и обуви. А премия, надо сказать, была немаленькая – спонсоры постарались. Мать предлагала пойти на базар, но Юлька барахолку в ужасе отвергла. В «бутиках» провинциального городишки продавали те же изделия трудолюбивых китайцев. Девушка отправилась к портнихе, предварительно купив несколько модных журналов.
   Именно там, у портнихи, у которой в квартире так хорошо пахло новой тканью и дорогими духами, Юля взглянула в огромное, от пола до потолка, зеркало и не узнала себя. Тощего лягушонка больше не было. Перед ней стояла молодая особа с хорошей фигурой, с тренированными гладкими ножками, самоуверенная, гордая, неприступная. Юлька так поразилась, что сразу от портнихи отправилась в косметический салон, где ей очистили кожу, придали форму бровям, научили, как справляться с волосами…
   Юлькино преображение на этом не закончилось. «Нет предела совершенству», – решила она про себя. Танцы выполнили свою миссию и были заброшены. Напрасно преподаватель ходил к девушке домой, умолял и унижался, просил вернуться к занятиям, называл Юлю своей последней надеждой… та была непреклонна.
   – Мне это больше не интересно, – отвечала она.
   Юля к этому времени уже окончила школу – без троек – и поступила на театральный факультет консерватории. Для чего ей это понадобилось – неизвестно, но она с присущим ей упрямством шла к намеченной цели и никому не собиралась объяснять своих поступков. Жанна Крымская, единственная подружка, к тому моменту уже отчалила в Москву, поступать в МГУ… Но Жанка всегда была семи пядей во лбу, да ей и было у кого поселиться в столице, тетка у нее там.
 
   Успех сопутствовал Юлии во всем, за что она бралась. На втором курсе на нее обратил внимание режиссер местного театра, приглашал на небольшие роли красавиц без речей. Ей сопутствовала зависть коллег. На нее обращали внимание интересные мужчины. Городские тузы присматривались к красивой актрисе. Татьяна Витальевна только руками всплескивала, когда узнавала, какие кавалеры ухаживают за ее доченькой. Сердце у нее замирало, когда она видела целые корзины дорогих цветов посреди зимы… Она боялась за дочь – опасалась, что той вскружат голову легкий успех и всеобщее обожание, что пойдет она по дурной дороге. Но через некоторое время мать вздохнула с облегчением. Юлька мужиков не подпускала на пушечный выстрел, со всеми была одинаково холодна и приветлива, неизменно приходила ночевать домой.
   – Некогда мне глупостями заниматься, – спокойно отвечала она, когда мать начинала высказывать свои подозрения. И говорила правду. Прогоны, репетиции, спектакли – ну когда думать о глупостях! К тому же ей нужно было зарабатывать для себя деньги – на материнскую зарплату медсестры вдвоем при всем желании не прожить. Вот и снималась на местном телевидении в рекламах, хоть немного, а зарабатывала… Участвовала в презентациях – выйти в «голом» платье, вынести корзину цветов, улыбнуться…
   Татьяна Витальевна гордилась дочерью, любила ее, но совершенно не понимала. Да и как поймешь? Все время молчит, не засмеется, не заплачет на людях, и неизвестно, что у нее на уме, что она за человек. Только раз, месяца три назад, мать услышала из комнаты дочери приглушенные рыдания. У Юли была истерика. Татьяна Витальевна облила дочь водой и приступила к расспросам, но девчонка только вздыхала и отмалчивалась. «Очень сдержанный характер», – сказала про Юлю Эмма Лаврентьевна, начитанная соседка по лестничной клетке, и мать это высказывание усвоила твердо. Просто сдержанный характер, отсюда и скрытность, и немногословность. Но Юля – хорошая девочка, волевая и целеустремленная. После окончания факультета ее пригласили в несколько провинциальных театров, но она отказалась.
   – Мам, ты видишь, как мы живем? И тебе хочется, чтобы так всю жизнь? Вот так? Считать копейки, мечтать о зимних сапогах, ждать алиментов, как манны небесной?
   Тут и проявилась Жанна, которой удалось пристроиться в Москве. Не то чтоб уламывала, но давала в письмах понять, что Юля могла бы сняться в сериале. Сначала в небольшой роли, потом… Может, ей повезет? Юля не могла решиться, но однажды почувствовала странный прилив сил. Она поняла – ей надо ехать. Она поняла – она сильная. Она все сможет. У нее есть миссия, есть долг, который необходимо исполнить…
 
   Татьяна Витальевна долго еще не могла заснуть – ворочалась, сбивая простыню, вздыхала, терзалась смутными тревогами, а задремав, видела тяжелые, неприятные сны.
   Юля спала без сновидений. Собранные чемоданы стояли в углу. До поезда на Москву оставалось четыре с половиной часа.
 
   На рассвете Юля прощалась с матерью.
   – Ты уж прости, если чего не так сказала, – вздохнула Татьяна Витальевна. Она куталась в старческую серенькую кофту, полные плечи женщины вздрагивали. Это вызвало у Юли новый приступ раздражения. И чего трясется, как овца! То бой-баба, кого угодно переорет, а то раскисает…
   – Ну ладно, ладно. – Юля небрежно чмокнула мать в щеку. – Ты ступай, не стой на холоде. Я пойду в купе.
   – Нет уж, как же это, – засуетилась Татьяна Витальевна. – Я как положено, помахать тебе хочу, когда поезд тронется. А ты иди, а то замерзнешь.
   – Да нет, я уж с тобой постою, – со вздохом отвечала Юля.
   – А то, может, осталась бы? – сказала мать, словно продолжая вслух какую-то невысказанную мысль. – Замуж бы вышла за хорошего человека, ребенка родила и забыла про театры-то свои… Олег Геннадьевич за тобой ухаживал, такой солидный, обеспеченный мужчина, ты бы за ним горя не знала!
   – Успеется. – Юля улыбнулась матери. В конце концов, та не виновата, что досаждает дочери. Надо доставить ей на прощание пару приятных минут. Это же нетрудно…
   – Береги себя, мамулечка, – защебетала Юля. Судя по всему, с минуту на минуту должны были скомандовать отправление. – А за меня не волнуйся. Я себе такого мужа оторву, тебе и не снилось! А потом тебя к себе возьму… Не бойся, ты же знаешь, я умная девочка!
   – Знаю, знаю. – Татьяна Витальевна украдкой смахнула со щеки слезу. – Ладно уж, ступай в вагон. Я пошла… Юля! Погоди.
   Юля обернулась, вглядываясь в лицо матери.
   – Юлечка… Ты вернешься?
   – Конечно, мам. Что за вопрос? Я вернусь или ты ко мне переедешь…
   – Ты прости уж меня, доча… Нескладно все как-то вышло…
   – Ну что ты, мам. Тебе не за что прощения просить…
   – Есть за что. Ну ладно, давай, иди в вагон. И правда холодно.
   Юля со вздохом облегчения ушла. Поезд тронулся, мимо окна проплыло заплаканное лицо матери, женщина слабо махала рукой. Юля махнула ей и с легким сердцем вошла в купе. Поезд разгонялся постепенно, пока он еще ехал по городу, мимо знакомых мест. Но уже через час, когда проводник принес Юле белье и кофе, он мчал по степи… Уютно устроившись на диванчике, девушка достала из сумки румяное яблоко, томик Флобера и погрузилась в чтение. Ее попутчик, немолодой мужчина, по виду – бывший военный, настроен был побеседовать с этой милой, удивительно красивой девчушкой, но получил в ответ презрительно-холодный взгляд.
   – Кстати, в дороге вредно читать, – наконец решился заговорить ее попутчик. – Видите ли, постоянная вибрация…
   – Благодарю вас, – отрезала Юля.
   – За что? – опешил попутчик.
   – За заботу о моем здоровье.
   Интонационно эта благодарность звучала как самая беспардонная брань. Попутчик стушевался и больше не смел заговаривать с красавицей. Неудивительно – ведь в ней что-то такое было, от чего мог бы смутиться и самый развязный наглец.
   Мудрено девушке ее возраста из семьи с достатком ниже среднего выглядеть недоступной королевой, но она научилась этому в отличие от многих своих ровесниц… Может быть, потому, что у ее товарок образцами для подражания были шлюховатые эстрадные звездочки-однодневки, а Юля смотрела красивые фильмы, где играли по-настоящему красивые женщины, и усваивала их манеру держаться… Для того же читала она не только женские журналы, а учила наизусть сонеты Шекспира и стихи Цветаевой.
   Смотрела, читала, работала над собой и за собой ухаживала… А в минуты откровенности – не публичной, а внутренней откровенности, говорила себе, что похожа на космонавта перед полетом.

Глава 4

   Расходиться стали далеко за полночь. Первым ушли Кирилл и Ольга. Остались Дмитрий, которому меньше всего хотелось возвращаться в свою пустую, населенную призраками прошлого квартиру, Жанна, которая, задержавшись на работе, пришла позже всех, и сам гостеприимный хозяин.
   – Ну что, может, еще по чуть-чуть? – предложил Олег.
   – Я не откажусь. – Жанна потянулась за рюмкой. – У меня завтра с утра съемок нет, так что могу себе позволить надраться, как пятьдесят семь пантикапейских жрецов на священном празднике Бахуса… Да и устала я сегодня.
   Ее округлое лицо и в самом деле осунулось, под глазами залегли голубоватые тени.
   – Красно выражаешься, – засмеялся Олег. – А выглядишь еще лучше, – покривил он душой.
   – Да уж, – невесело усмехнулась Жанна. – Давайте выпьем, и по домам. Спать пора.
   – А кто хотел напиться? – поддел ее Дима.
   – Старовата я для таких развлечений, – усмехнулась Жанна.
   – Странно слышать это из уст двадцати… ну да ладно.
   – Вот именно, – зябко поведя плечами ответила Жанна. – Все-таки кошмарно, когда все вокруг твои ровесники. Совершенно невозможно утаить свой возраст. А на утро есть планы, завтра ко мне приезжает подруга. Ее надо будет встретить.
   – Подруга? Из провинции? – заинтересовался Дима. – А хорошенькая?
   – Очень. Настоящая красавица.
   – Настоящих мало.
   – Дим, я сейчас не в силах с тобой дискутировать на тему женской красоты. Давай потом, а?
   Она допила вино и встала.
   – Я провожу тебя, – сказал Дмитрий и встал. – А то Мелкий уже во весь рот зевает.
   – Не стоит, – заметила Жанна, но больше возражать не стала.
   Они вместе вышли на улицу. Заметно потеплело, словно ночь укутала и согрела землю.
   – Поймать машину? – спросил Лавров.
   – Не надо… Я хочу пройтись немного, если уж провожатый нашелся. И так света божьего не вижу.
   – Идем.
 
   Разговаривать не хотелось. Жанна чувствовала себя утомленной, а Лавров был удручен перспективой вернуться домой. Искоса он посматривал на Жанну – может, пригласить ее к себе или к ней напроситься? Не стоит – вон какая усталая! А все равно хорошенькая, смешная, милая Жанна… Многих женщин только и красит сияние молодости, свежей, наивной красоты. Уходят годы – и обаяние тоже уходит, остаются уставшие от жизни тетки. Причем играют ли эти тетки на сцене или латают асфальт, натянув на обширные телеса оранжевые жилеты, в глазах у них одинаковое выражение измотанности. Жанна не такая – глаза у нее могут быть усталыми, печальными, какими угодно, – но в них всегда теплится озорной огонек. Он то прячется на самом дне, то кувыркается на поверхности, и тогда нет лица красивее, чем лицо Жанны.
   Лавров снова покосился на безмятежный профиль своей спутницы. Тонкий, чуть вздернутый носик, живые карие глаза, яркие губы… Вспоминает ли она хоть иногда о их романе? Таком коротком, но таком насыщенном… Вряд ли кому-нибудь когда-либо удавалось втиснуть в полугодовые отношения целую жизнь, наполненную жаркой влюбленностью, страстью, безумной обоюдной ревностью. Да, слишком много было чувств, слишком ярко вспыхнула их любовь и сгорела, не оставив после себя ни горечи, ни сожалений. Только легкий серый пепел – секс в рамках дружеских отношений.
   – Ты все время странно на меня посматриваешь, – подала голос Жанна. – Что-нибудь случилось?
   – Не знаю, – вздохнул Дима. Он устал и был слишком расслаблен, чтобы врать. Тем более врать ей. – Представляешь, я сейчас вспоминал то, что было когда-то с нами…
   – Да? Странно. Ты часто об этом думаешь?
   – В том-то и дело, что нет… В последнее время…
   – А знаешь, почему ты вспомнил об этом теперь?
   – Почему? – Лавров даже остановился, ему стало интересно, что сейчас выдаст Жанна.
   – Лавров, у тебя просто угрызения совести. Мне не хотелось об этом говорить… Мы были вместе, когда Вера погибла. Это ужасно. Но мы это пережили. Я хочу, чтобы ты знал – я тебя люблю. И не жалею ни о чем. Когда мы расстались тогда, когда ты женился – я думала, умру. Теперь у нас есть шанс начать все заново, понимаешь?
   Дмитрий стиснул зубы:
   – Нет, не понимаю. Пока… Извини. Зачем ты вообще затеяла этот разговор?
   Жанна отпустила его руку:
   – Лавров, не дуйся. Я дура, Лавров. Просто мне больно видеть, как ты мучаешься. Попробуй отвлечься, влюбиться в кого-нибудь… Ты у нас всегда был донжуаном!
   – Представляешь, сегодня со мной чуть было это не случилось. Увидел в метро девицу, и показалась она мне краше ясна солнышка… Даже пошел за ней, а она при свете оказалась таким крокодилом, что боже упаси! Пришлось срочно раскланяться.
   Жанна рассмеялась – мелодично и невесело.
   – Думаю, ничего страшного. Первый блин всегда комом, а в Москве не перевелись еще девушки, несхожие с крокодилами…
   – А что мы остановились? – поинтересовался Дима.
   – Так мы же пришли! – снова рассмеялась Жанна.
   Они действительно стояли у дома Жанны.
   – Извини, зайти не приглашаю. Ужасно устала, хотелось бы сразу лечь…
   – Конечно, отдыхай. Мне тоже пора.
   Жанна исчезла в подъезде и, остановившись у окна второго этажа, проводила взглядом удаляющуюся в сторону остановки такси фигуру. Чудак – как он обрадовался перемене разговора… И в самом деле, зря она подняла эту тему. Зря. Еще ничего не зажило, ей и самой страшно вспомнить, как разговаривал с ней бодрый и ехидный следователь, как уточнял: состояли в связи? Как часто встречались? Кто их видел в тот вечер? К счастью, запомнила их и продавщица в маленьком магазинчике, у которой покупали вино, и старушка у подъезда… Жаль, что Жанна не нашла в себе сил порвать с Дмитрием тогда. Жаль, что согласилась тянуть невнятную связь. Остались бы друзьями, а теперь – как справиться с общей виной? С этой щемящей жалостью? Жалостью, которую можно хлестать стаканами, плавать в ней и, наконец, утопиться. Но эта жалость, надо признать, – неплохой стимул для творчества, и в качестве модного аксессуара она тоже хороша. Этакий легкий налет мировой скорби.
   – Следует оставить мировую скорбь и пойти спать, – сказала себе Жанна, открывая дверь.
 
   Дмитрий доехал до дома на такси. Настроение у него значительно улучшилось, и он сам не мог бы сказать почему. На какой-то момент Лавров вдруг остро осознал, что молод, здоров, богат и свободен и все в жизни у него впереди. Жанна сказала: я тебя люблю. Пусть. Это пройдет. Она просто к нему привязана. В любом случае между ними все кончено. Он больше не сможет к ней прикоснуться. Между ними встала мертвая Вера. Но в мире еще много девушек!
   Да что это он расклеился, в самом-то деле? Или сказывается отсутствие женского общества?
   Словно уловив ход мыслей своего пассажира, таксист оглянулся и спросил весело:
   – Что это ты один гуляешь? В такую ночь… Тут поблизости знакомые девчонки живут. Могу познакомить, а?
   – Да нет, спасибо, – махнул рукой Дмитрий. Потная физиономия таксиста с маленькими сальными глазами и толстыми негроидными губами (к нижней прилип окурок) не внушала доверия. «Могу себе представить, что там у него за девчонки…»