– Если мы пока не лежим на пляже, буду загорать так.
   – Она ж обгорит, бедная! – ахнула Люся, благодаря длинным льняным штанам и блузке такой опасности намеренно избегавшая.
   – Не обгорит, – пробормотал Женя, не в силах больше отвести глаз от Софи. – Ты ведь не обгоришь?
   – О, нет. Я не обгораю, но твоей сестре спасибо за заботу. Спасибо, – неожиданно произнесла она по-русски.
   – Надо же, по-нашему знает! – восхитился Вася, который, по всей видимости, воспринимал Софи, как дрессированную собачку, и ждал, что она еще выкинет, радуясь новому трюку. – А дальше?
   – Я пока мало знаю по-русски, – объяснила Софи, когда Женька ей перевел, и старательно выговорила: – Здравствуйте, спасибо, пожалуйста, извините. Это все, – развела она руками.
   – Ну-у, непорядок, – не одобрил Вася. – Что ж ты, брат, ее не научил?
   – Не научил, – Ильясов открыл для Софи дверцу машины. – Все, поехали.
   Дорога вилась вдоль берега – слева аккуратные домики, отели, кафе, справа – набережная и громадная, нереальная какая-то гладь океана. Был штиль, и вода смутно отражала небо, как начищенный воском пол бального зала отражает люстры и лепнину. На середине пути к Лиссабону Женька остановил машину на парковке, объяснив, что хочет сделать несколько снимков, все вышли, а он полез в рюкзак, прикрутил нужный объектив, отошел на пару шагов, прицелился… и опустил фотоаппарат.
   Мелочи жизни, неудачный перелет, злость на Васю и Люсю и столкновение с поклонником Софи мешали Женьке ощущать самую главную радость: он приехал. Он приехал в другую страну, со своими, пока непонятными ему обычаями, с другим ритмом жизни, с другим океаном, наконец. Атлантика дышала солью и йодом, несла шорох прибоя и крики чаек. За спиной с плотным шорохом проносились по гладкому шоссе машины. Неизвестное дерево нагло раскинуло ветви над скамейкой, на которой пристроился местный житель, а под – собака неопределенно-бурого цвета, и безнаказанно цвело пушистыми красными кисточками. Софи подошла к краю ограждения и с любопытством посмотрела вниз, на пляж под обрывом. Люся рассматривала дерево и о чем-то спорила с Васей. Ильясов поднял фотоаппарат и снял все это – и ленивую собаку, и Софи в ее кепочке, и родственников на фоне местной растительности.
   – Внутренний покой, внутренний покой, – пробормотал Женька, словно обучавшаяся кун-фу панда из диснеевского мультика.
   Черт с ними, с неприятностями. Он здесь, с Софи, он будет радоваться, получать удовольствие и думать, как завоевать девушку своей мечты. Остальное – суета.
   – Поехали дальше, Эжен? – спросила Софи, подойдя к нему.
   – Мне нравится, как ты произносишь мое имя, – ответил он невпопад.
   – Да, ты говорил. Поедем дальше? Я хочу есть, и пока будем обедать, жара спадет, сможем осмотреть Лиссабон.
   В некоторых вопросах Софи была очень практична. К тому же у нее явно имелись свои планы: ей предстояло рассказывать об истории Португалии школьникам, и девушка хотела посмотреть те места, о которых пойдет речь.
   – Конечно, едем.
   – …А я говорю, это акация! – долетел до Женьки голос Люси.
   – Какая ж акация? – возражал Вася. – У акации такие цветочки… э… пимпочками! А эти ершиками!
   «Фантастика, – подумал Женька. – Не Василий Чесноков, а, по меньшей мере, Борис и Аркадий Стругацкие в одном флаконе. Какая экспрессия, какая образность! Ершики!»
   Этот приступ внутреннего ехидства изрядно Женю развеселил, так что родственников удалось упаковать в машину без тяжелых последствий для психики. И выслушать продолжавшийся спор за акацию и против – тоже.
   После перелета всем хотелось есть, а потому первым делом Ильясов притормозил у памятника первооткрывателям, вспомнив, что рядом, если верить путеводителю, располагается отличный ресторанчик с видом на реку, на достопримечательность и на столпившиеся у пирсов яхты.
   Монументальное меню одним своим видом вызывало слюноотделение, и, с учетом наличия Васи, заказали не просто от души – от щедрой русской души. Официант никакого удивления не выказал, будто мужики размером с медведя, требующие «сразу две страницы подряд, ничего не пропуская», – это в славном городе Лиссабоне в порядке вещей.
   – Красота! – одобрил Вася, разглядывая монумент в форме каравеллы с уносящейся в небеса мачтой. – Это что же за лодка с юными ленинцами?
   – Памятник первооткрывателям, – охотно объяснила Софи, узнав суть вопроса, и Женька, смирившись со своею горькой долей, принялся переводить. – Отсюда, с края европейской земли, отплывали отважные моряки в поисках неизведанных земель. Фигуры на каравелле – это знаменитые исследователи и люди, чем-то прославившие Португалию, – Васко да Гама, Магеллан, разные короли, поэты и художники… Высота монумента, – Софи сверилась с толстым французским путеводителем, утыканным закладками, который неизвестно как помещался в ее микроскопической сумочке, – пятьдесят два метра. Наверх можно подняться на лифте.
   – Страсть какая! – испуганно сказала Люся. – Ни за что не полезу!
   – А как же культурное обогащение? – поддразнил ее Женя.
   – Обогащусь внизу. – Сестра решительно вцепилась в принесенный официантом бокал свежевыжатого сока, украшенный сочной клубничиной, и с хлюпаньем присосалась к трубочке. Ильясов закатил глаза.
   – И правильно, Люська, нечего по памятникам скакать! – одобрил Вася. – Что-то долго они еду несут!
   Учитывая, что со времени заказа прошло минуты три, требование звучало по меньшей мере странно, однако Васю такие мелочи не волновали.
   – Все в порядке? – тихо спросил Женька у Софи, пока сестра с мужем живо обсуждали, какой на курортах неторопливый обслуживающий персонал. – Тебя не слишком раздражают мои… родственники?
   – Меня – нет, – улыбнулась одними уголками губ Софи. – Но я ведь не понимаю всего, что они говорят. Хотя, конечно, они очень… шумные.
   В устах вежливой, воспитанной француженки это означало приблизительно следующее: «Они ведут себя странно, на мой взгляд, и не всегда воспитанно, однако я никогда им об этом не скажу – это неучтиво». То, что Софи созналась в этом Женьке, означало большую степень доверия. Французы, считающиеся довольно эмоциональной нацией, подобные вещи обычно держат при себе.
   – Извини, что я их сюда привез, – кивнул Ильясов и опустил свою ладонь на руку Софи, лежавшую на подлокотнике кресла. Девушка не сделала ни малейшей попытки отстраниться, и Женю это чрезвычайно порадовало. – Мы можем сбежать от них.
   – Что ты! Они ведь не говорят по-английски. Они потеряются.
   – Как твои ученики, да?
   Софи недавно писала ему, как в конце учебного года вывозила группу учеников на экскурсию в Реймс и как парочка юных оболтусов умудрилась там потеряться.
   – О, да! – оживилась Софи. – Я думала, кого мне напоминают твои родственники. Моих учеников! Нужно относиться к ним соответственно.
   – Не считая того, что оба старше нас…
   – Взрослые туристы иногда откалывают такое, что мои школьные негодяи – Эйнштейны по сравнению с ними, – усмехнулась специалистка по приему и размещению этих самых туристов. – Мне нужна практика. Туризм в Нормандии развивается, возможно, к нам станут целенаправленно и часто возить русские группы. Я хочу понимать ваш менталитет.
   – Пока еще не разобралась?
   Она покачала головой.
   – Я пытаюсь понять с твоей помощью, через ваших писателей, читаю новости о России, но… Это очень сложная страна.
   – Приезжай и посмотри на нее, – предложил Женька, и, к его радости, Софи без малейших сомнений кивнула:
   – Конечно. Как только меня отпустят больше чем на неделю, и не в сезон.
   – Не в сезон ты рискуешь увидеть только русских медведей и балалайки, – пошутил Ильясов.
   – О, не дури меня! Этот миф я уже знаю.
   – Se faz favor[4]. – Официант поставил перед Софи миску с салатом, обреченно торчавшим во все стороны приторно-зеленой рукколой.
   – Obrigadа![5]
   – Еда! – восхитился Вася так, будто месяц его держали на голодном пайке. – Налетай, Люська!
 
   Лиссабон произвел на Женю странное и, пожалуй, приятное впечатление.
   Несмотря на то, что стоял конец лета, а значит – самое туристическое время, несмотря на то, что город и его окрестности могли предложить как развлечения, так и прекрасный набор довольно необычных достопримечательностей, туристов здесь оказалось не так уж и много. Женька помнил, как черт дернул его года два назад слетать в конце августа в Испанию, на популярный курорт; вот где ад-то! Казалось, жаждущими отдыха человеческими телами покрыт каждый сантиметр немаленького пляжа, и завоевывать себе место под солнцем приходилось еще до восхода этого самого солнца. Пришел на пляж часов в девять – лежаки уже заняты; пришел в десять – занят весь пляж. Почему-то особо усердствовали немцы, видимо отчаявшиеся загореть на берегах Рейна, а потому занимавшие лежаки с ночи и метившие их разнообразными полотенцами. Кое-кто суетливо сдергивал эти полотенца и клал свои, и над спорным местом, как порох, вспыхивали скандалы. В Барселоне, куда Ильясов выбрался, устав от курортной борьбы, толпа атаковала здания Гауди, бурлящим потоком переливалась по бульвару Рамблас и орала на разных языках.
   Здесь оказалось не так. Конечно, в Эшториле на пляже загорал народ, но без членовредительства и плотности «лежим бутербродом, поворачиваемся по команде». Жара прогнала туристов с улиц Лиссабона, и лишь редкие солнцестойкие особи бродили вокруг изумительно красивой Беленской башни, резного сокровища города, чудом уцелевшего во время землетрясения в конце восемнадцатого века. Кое-кто прятался под сводами громадного монастыря Жеронимуш, построенного в том же стиле еще в эпоху Великих географических открытий, – под этими сводами, в тени изукрашенных резьбой колонн, можно было отыскать прохладу.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента