Страница:
Наталья Александрова
Африканская страсть
Дежурная по этажу, румяная круглолицая бабенка лет тридцати пяти, еще раз постучала в дверь сорок шестого номера. Оглянувшись на сотрудников милиции, она вполголоса проговорила:
– Я могу открыть своим ключом.
Худой высокий мужчина с красными от недосыпа глазами покачал головой и попросил:
– Ну, еще разок попробуйте.
И в это время дверь номера распахнулась.
На пороге стояла молодая женщина, можно сказать – девушка, с растрепанными темными волосами. Кутаясь в бордовый махровый халат и отчаянно зевая, она удивленно уставилась на незваных гостей:
– Что случилось?
– Березкина Елена Борисовна – ваша знакомая? – спросил невыспавшийся мужчина, осторожно отодвигая дежурную и одновременно протягивая раскрытую книжечку служебного удостоверения.
– Что случилось? – повторила девушка, резко побледнев. Ее темные глаза расширились, в них вспыхнула паника.
– В окно выбросилась подруга ваша, – проговорила дежурная из-за плеча милиционера, – насмерть…
– Вы это зачем? – страшным голосом оборвал ее мужчина. – Что за…
Он замолчал, увидев, как девушка в халате беззвучно сползает вдоль притолоки, и кинулся подхватить ее.
Темные глаза закатились, тело безвольно обвисло на руках милиционера.
– Что вы натворили? – прошипел он дежурной, осторожно запахивая разошедшиеся полы бордового халата и перенося бесчувственное тело на кровать. – Есть у вас что-нибудь… ну, нашатырь, что ли…
– Не хотела я… – забормотала дежурная, оправдываясь, – кто ее знал, что она такая нервная…
В дверях номера появилась женщина средних лет в белом халате. Наклонившись над больной, она приподняла веко, оглянулась и решительно заявила:
– Ну-ка, все быстро вышли отсюда!
– У нас есть к ней несколько вопросов, – проговорил милиционер.
– Подождете! – прикрикнула суровая фельдшерица. – С ней все в порядке, но нужен абсолютный покой! Через два-три часа можете поговорить, только никаких стрессов!
Она поднесла к лицу девушки ватный тампон, смоченный остро пахнущей жидкостью. Девушка вздрогнула, дернулась, открыла глаза.
– Я сказала – все вон! – прошипела фельдшерица, обернувшись, и номер в мгновение ока опустел.
– Ты полежи, полежи! – Женщина ласково обтерла бледный, покрытый испариной лоб девушки, поднялась и пошла к двери. – Я к тебе через час еще зайду, проведаю.
Как только дверь номера за ней закрылась, девушка отбросила одеяло, села на кровати. Голова немного кружилась, но это не страшно, это пройдет.
Она встала, подошла к окну.
Поросшие соснами сопки тянулись до горизонта, а ближе к зданию, под самыми окнами, бежала узкая быстрая речка в крутых каменистых берегах. Там, на камнях, лежало что-то темное, бесформенное, и вокруг этого страшного предмета суетились люди, казавшиеся сверху такими маленькими…
Перед глазами снова поплыли цветные пятна, но девушка взяла себя в руки. Она не может сейчас снова упасть в обморок. Не может позволить себе такую роскошь. У нее слишком мало времени. Что сказала эта женщина в белом халате? Что она придет через час…
Девушка бросилась к постели, собрала свою одежду, торопливо натянула джинсы, футболку, тонкий свитер. Огляделась, увидела темную дорожную сумку, вытряхнула на кровать ее содержимое.
Пара кофточек, пакет с бельем, косметичка… вот он! Билет на поезд Зауральск – Санкт-Петербург… вот паспорт… денег немного, но ей должно хватить… это выход, это единственный выход! Поезд останавливается на станции Золотая речка всего на две минуты…
Девушка подхватила сумку, выглянула в коридор.
Там было пусто, только раздавался громкий радостный голос из радиоприемника, рекомендовавший новую зубную пасту.
Она выскользнула в коридор, закрыла за собой дверь, бросилась к лестнице. Но в это время снизу донеслись быстрые шаги нескольких человек, вполголоса переговаривающихся между собой.
Девушка кинулась назад, заметалась в растерянности, подбежала к лифту, но тут же испуганно попятилась. Она побежала по коридору, растерянно оглядываясь по сторонам.
Голоса поднимавшихся по лестнице людей становились все громче, все слышнее. Еще немного, и они увидят ее…
Коридор заканчивался хлипкой застекленной дверью. Стекло, густо замазанное белой краской, не позволяло разглядеть, что за этой дверью, но это, безусловно, не был один из номеров. Девушка нажала на ручку, толкнула дверь… и та послушно распахнулась. За ней была прилепившаяся снаружи к стене дома металлическая площадка и убегающая вниз пожарная лестница.
Времени на раздумья не было. Плотно закрыв дверь, девушка бросилась вниз. Железные ступени пожарной лестницы предательски гремели под ногами.
Спустившись на несколько пролетов, она посмотрела вниз и увидела выбегающего из-за угла дома широкоплечего темноволосого мужчину. Испуганно ахнув, она дернула дверь, мимо которой в это время проходила, и оказалась в огромной кухне пансионата, точнее, как ее называли здесь по советской еще традиции, – в пищеблоке.
Повар в высоком крахмальном колпаке пробовал что-то из огромной кастрюли. Увидев в своих владениях постороннюю, он рявкнул пиратским басом:
– Куда?
Девушка пробежала мимо него, снова выскочила в коридор – на этот раз, если она не обсчиталась, второго этажа. До лестницы было всего несколько метров, но там стояли спиной к ней двое мужчин.
Беглянка рванула дверь, оказавшуюся рядом с ней, юркнула в темный душный чулан и бесшумно закрыла дверь за собой. Кладовка была чуть больше телефонной будки, в ней хранили ведра, швабры и прочий нехитрый уборочный инвентарь.
Сжавшись в уголке, она старалась не дышать. Сердце стучало, как барабан, казалось, что его слышно сквозь тонкую дверь…
Глаза постепенно привыкли к темноте, и внезапно девушка увидела, что она не одна в этом чулане. В другом углу скорчилась еще одна женская фигура.
– Эй, ты кто? – прошептала девушка, когда прошло несколько минут и ее соседка не издала ни звука.
Не дождавшись ответа, она придвинулась к той, вгляделась в нее… и зажала себе рот, чтобы не закричать от страха.
Это была та самая дежурная по этажу, которая меньше часа назад пришла к ней в номер с милицией, чтобы сообщить ужасную новость. Только сейчас ее круглое румяное лицо стало белым, как мел, а широко открытые глаза смотрели прямо перед собой без всякого выражения.
Дежурная была мертва.
Кто-то убил ее и затолкал в эту кладовку, чтобы труп не обнаружили раньше времени.
Девушка с трудом преодолела накатившее головокружение, несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не глядеть на женский труп, и решительно распахнула дверь. Будь что будет, но больше находиться в одном чулане с покойницей она не может!
К счастью, на этот раз путь был свободен.
Она пробежала отделявшие ее от лестницы последние метры, скатилась по ступеням, вылетела в холл пансионата.
Возле стойки женщина с маленьким ребенком разговаривала с портье. Ребенок громко хныкал, что-то требуя, и оба взрослых – мать и служащий пансионата – пытались перекричать его и разобраться в каком-то своем вопросе. Поэтому они не заметили пробежавшую мимо них растрепанную, перепуганную девушку.
Выбежав на улицу, она огляделась по сторонам, нырнула за густые кусты и короткими перебежками устремилась прочь от здания.
Только вчера она гуляла здесь с подругой и хорошо запомнила широкую, усыпанную хвоей тропинку, которая вела напрямик к станции, и путь оказывался гораздо короче, чем по шоссе.
Пригибаясь и то и дело оглядываясь, она припустила вперед.
До поезда оставалось больше часа, а дорога до станции – всего километра полтора, но ей хотелось скорее удалиться от пансионата, где она чувствовала себя затравленным зверем.
Тропинка привела ее прямо к платформе. Невысокое унылое кирпичное здание, в котором помещались кассы и вечно пустующий буфет, стояло чуть поодаль.
По платформе прохаживался тщедушный дедок в кирзовых сапогах, ватнике и кепке с надписью на английском языке: «Я люблю Нью-Йорк».
Девушка перевела дыхание, еще раз оглянулась и решила на всякий случай пока не подниматься на платформу, где она оказалась бы слишком на виду.
Только когда из-за поворота выплыл зеленый пассажирский поезд, сбросил скорость и остановился, она взбежала по ступенькам платформы и подошла к открытой двери вагона.
Проводница, унылая тетка средних лет с усталым недовольным лицом, препиралась с дедом, который просил подвезти его до ближайшей станции. Девушка протянула ей билет. Проводница по привычке начала ворчать, что билет от Зауральска и там и надо было садиться, а то она, проводница, вполне могла пустить на ее место другого пассажира… Потом потребовала паспорт, лениво пролистала его и пустила-таки беглянку в купе. Девушка поздоровалась с соседями, попросила у проводницы чаю и забилась в уголок, глядя в окно на медленно уплывающие вдаль заросшие соснами сопки.
– Нет, нет и нет! – выкрикнула Надежда и отошла от мужа к окну, сердито блестя глазами. – Я категорически возражаю!
– Но, Надя, послушай…
– И слушать больше ничего не хочу! – Надежда отвернулась, схватила с подоконника невесть как оказавшуюся там шариковую ручку и принялась неистово вертеть ее в руках.
Это ее не успокоило, тогда Надежда прижалась лбом к стеклу и с тоской взглянула, как текут по стеклу крупные капли дождя.
Ее положение было ужасно. То есть не то чтобы ужасно, но совершенно нетерпимо. Начать с того, что в июне НИИ, где много лет работала Надежда Николаевна Лебедева, выражаясь по-простому, приказал долго жить. То есть этот НИИ и раньше-то не больно преуспевал из-за директора, который, будучи в пенсионном возрасте, не желал вводить никаких новшеств и искать перспективные заказы. Все уже как-то привыкли к такому положению вещей и роптали не слишком сильно. Но в июне старого директора наконец-то удалось «уйти на пенсию». Бурного ликования коллектива НИИ хватило на три дня, потому что новый директор начал свою трудовую деятельность с того, что мигом уволил из института всех сотрудников женского пола старше сорока пяти лет, а таких как раз и было в НИИ больше всего, учитывая его общее незавидное положение и маленькие оклады. Жаловаться было некуда и некому, поскольку формально института больше не существовало, он реорганизовывался и распадался на несколько более мелких фирм.
Непосредственный начальник Надежды Николаевны зазвал ее к себе в кабинет и в приватной беседе страшно извинялся. Он говорил, конечно, что сотрудник сотруднику рознь, и что сам лично он Надеждой очень доволен, и для инженера с ее опытом и квалификацией работа всегда найдется. И он, начальник, обязательно ей эту работу предоставит, только потом, когда все утрясется. Так что следует немного подождать, а к осени, или на самый крайний случай к зиме, все будет в порядке, только не нужно пока никому об этом рассказывать, чтобы не вызывать нездоровых разговоров.
Выслушав все это, Надежда оскорбилась и подала заявление об уходе, как и все остальные.
Самое ужасное заключалось в том, что муж Надежды, Сан Саныч, вместо того чтобы утешить ее в трудную минуту, обрадовался произошедшему до чрезвычайности.
Муж у Надежды был второй, они прожили вместе восемь лет, так что ясно было, что брак этот крепкий и ни о ком другом Надежда и не мечтала. Но все же, когда муж, выслушав ее гневный монолог по поводу отвратительного поведения нового директора, заявил, что все просто замечательно, что он давно этого хотел, Надежда обиделась.
Этой весной в жизни Надежды Николаевны случилось очень неприятное событие – ей исполнилось пятьдесят лет. И хотя событие это было весьма предсказуемо, то есть всем ведь ясно, что после сорока девяти рано или поздно, но все же последует пятьдесят, Надежда очень переживала. Разумеется, она никому об этом не говорила, кроме близкой подруги, Алки Тимофеевой, которая вполне понимала Надежду, поскольку самой ей исполнялось пятьдесят летом.
Муж заявил, что Надежде давно пора отдохнуть и заняться своим здоровьем. Надежда обиделась еще больше – она не старуха, чтобы просиживать дни в районной поликлинике, ругаясь с бабками в очереди! Муж кротко возразил, что он совсем не это имел в виду – он достаточно зарабатывает, чтобы его жена могла посещать косметолога и массажиста, и совершенно ни к чему приплетать тут районную поликлинику. Муж Надежды и правда, несмотря на весьма зрелый возраст – ему было пятьдесят пять, – год назад устроился работать в солидную компьютерную фирму и зарабатывал теперь достаточно, чтобы бросить свои многочисленные халтуры.
Где-то в глубине души Надежда признавала, что муж прав, но от этой мысли она окончательно озверела. Был скандал, потом Надежда вздыхала и дулась, после чего усовестилась и решила заняться своими семейными обязанностями. В самом деле: у нее есть муж, за которым следует ухаживать, и кот Бейсик, замечательной рыжей масти с белой манишкой и лапами, который тоже требует внимания. Еще у Надежды есть мать-пенсионерка, которую никак нельзя назвать старушкой, хотя ей уже за семьдесят. Мать сильна духом и весьма бодра телом (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), но все же годы берут свое, так что Надежда вполне может подольше пожить с ней на даче, чтобы делать там всю тяжелую работу в саду и огороде. И наконец, летом приедут в отпуск дочка Алена с мужем и Светланкой, Надеждиной внучкой. Дочь Надежды замужем за военным моряком и живет в далеком городе Северодвинске, так что видятся они нечасто. А теперь, когда у Надежды свободно лето, можно оставить Светланку на более долгий срок и всем вместе пожить на даче.
Словом, Надежда почти примирилась с переменами в своей жизни, но злодейка-судьба внесла свои коррективы.
Начать с того, что лето в этом году выдалось отвратительным. Целыми неделями шел дождь, жители города Санкт-Петербурга размокли, как губки, на дачных участках урожай сгнил на корню, и единственное, что там выросло, – это трава по пояс. Мать Надежды сидела на даче исключительно из принципа, такой уж у нее был характер, а дочь с семьей, погостив три дня, мигом собрались и улетели в Сочи, погреться у теплого моря.
Надежда переделала все хозяйственные дела, стоявшие на повестке дня, и даже те, которые на повестке дня не стояли, посетила парикмахера, где очень удачно выкрасила волосы, и даже записалась к косметологу, чего раньше никогда не делала. Она готовила мужу вкусные обеды и, не спеша бродя по магазинам, сумела подобрать приличные занавески и кое-какие хозяйственные мелочи. Муж был доволен, кот тоже – он не любил долго оставаться один в квартире. Мало-помалу и сама Надежда Николаевна стала находить нечто приятное в таком времяпрепровождении – никуда не торопиться, все делать без суеты… Но судьба-злодейка и тут не успокоилась и продолжала портить Надежде жизнь.
Когда они поженились, Надежда давно была в разводе с первым мужем, а у Сан Саныча жена умерла. Но у него был взрослый женатый сын и внук Вовка. Они жили в большой трехкомнатной квартире, которую Сан Саныч оставил им, когда женился вторично и переехал к Надежде в ее однокомнатную. Сан Саныч внука очень любил и проводил с ним много времени. Надежда с его невесткой тоже поддерживала хорошие отношения – делить им было нечего.
И вот, совершенно неожиданно, на Надежду свалилась новая напасть. Выяснилось вдруг, что сын с женой срочно уезжают работать на год в Канаду – появилась такая возможность. Они, видите ли, знали об этом давно, но не говорили до последнего момента, чтобы все не сорвалось. Внука двенадцати лет они брали с собой, он там будет учиться в местной школе. И теперь речь шла о том, чтобы Сан Саныч с Надеждой поселились в их квартире, чтобы приглядывать за ней и поливать цветы. Из-за этого-то сейчас и был у Надежды с мужем спор, переходивший уже в ссору.
Надежда ощутила, что лоб у нее стал холодный, и отошла от окна:
– Почему, ну почему я должна бросить свою собственную квартиру и жить у чужих людей, как будто я приживалка или бомжиха? – страстно заговорила она.
– Что значит – у чужих людей? – возмутился муж. – Ты не забыла, что квартира эта изначально была моей? И я до сих пор, между прочим, там прописан. Это я здесь у тебя – приживал! А теперь я хочу привести свою жену к себе в дом!
Надежда угрюмо молчала. Мужчине бесполезно объяснять такие вещи, он все равно не поймет. Во-первых, одно дело – это ходить к невестке, хотя бы и неродной, в гости по праздникам, а совсем другое – жить с ней вместе в одной квартире.
– Не жить вместе! – вставил муж, словно прочитав ее мысли. – Они уезжают через три дня, так что при всем желании пожить с ней вместе ты не успеешь.
Надежда слегка удивилась такой проницательности, но продолжала думать дальше. Во-вторых, эта трехкомнатная квартира – та самая, где ее муж много лет жил со своей первой женой, он будет вспоминать о ней чаще, чем Надежде бы хотелось, и она, Надежда, в этих воспоминаниях будет только лишней.
– Ну, знаешь! – ответил на это муж, снова прочитав ее мысли. – Ну уж это ни в какие ворота!
Он ушел в комнату и даже так сильно хлопнул дверью, что с сушилки слетела крышка и кот Бейсик, сидевший на своем излюбленном месте – на холодильнике, – встрепенулся и поглядел на Надежду с большим неодобрением. Надежда только пожала плечами.
Однако сидеть одной в кухне было неинтересно, поэтому Надежда приоткрыла дверь и прислушалась. В их маленькой квартирке всегда было слышно, что делается во всех помещениях, и, будучи в комнате, можно было разговаривать с супругом, находящимся в кухне, не повышая голоса.
Итак, Надежда навострила уши и поняла, что муж разговаривает с кем-то по телефону. Она не слышала звонка, значит, он звонил сам. Интересно, кому? Неужели он сообщает невестке, что Надежда наотрез отказывается жить в ее квартире? Как-то нехорошо все вышло…
Надежда явилась в комнату, когда муж уже повесил трубку. Он поглядел на нее очень серьезно и сказал:
– Надя, ты должна пересмотреть свою позицию. Иначе у всех возникнет масса сложностей.
«А в противном случае всем будет хорошо, но зато сложности возникнут у меня!» – сердито подумала Надежда и уставилась на мужа в ожидании его ответа.
Но Сан Саныч на этот раз сделал вид, что не слышал ее мыслей.
– Но почему, почему мы должны бросить все и переезжать к ним? Разве тебе здесь плохо? Почему нельзя приходить туда два раза в неделю и присматривать за цветами? – страстно завопила Надежда.
– Потому что они оставляют собаку, – строго сказал Сан Саныч и сел на диван, прикрыв рукой лоб в позе роденовского мыслителя.
– Собаку? – как эхо, переспросила Надежда. – Какую еще собаку?
Тут же в голове у нее что-то забрезжило. Не так давно муж говорил что-то о том, что у его сына в квартире появилась собака – молодой сенбернар. Собака якобы потерялась, то есть совершенно точно потерялась, потому что внук привел ее с улицы.
– Неужели они до сих пор не нашли хозяев собаки? – вскричала Надежда.
– Нашли, но там кто-то умер, и те люди не хотят брать пса назад, – ответил Сан Саныч, не глядя на Надежду. – Вовка очень просил оставить собаку ему…
– Но ведь они же уезжают… – Надежда в растерянности села рядом с мужем на диван.
– В этом-то все и дело, – вздохнул Сан Саныч, – я сейчас говорил с сыном, Вовка в истерике. Он привязал себя и Арчи цепочкой к батарее и кричит, что не поедет ни в какую Канаду, что вообще не двинется с места, если не возьмут Арчи. Но они не могут взять сенбернара, они понятия не имеют, где они будут там жить! И потом, у него нет документов, и нет времени все оформить…
– Слушай, но это же форменное идиотство! – Надежда вскочила с дивана и в раздражении забегала по комнате. – Люди собираются уезжать на долгое время за границу, а сами заводят собаку! Ты извини, конечно, но я была лучшего мнения о здравом смысле твоего сына…
– Они и не собирались никого заводить! – рассердился Сан Саныч. – Вовка поставил их перед фактом. И они думали, что найдутся хозяева. Разве можно было выгнать собаку на улицу? Этак от них собственный ребенок отвернулся бы… Тебе ли об этом не знать…
Надежда сразу же поняла, на что муж намекает. В свое время ее дочка Алена вот так же принесла в дом тощего заморенного котенка. Котенок был маленький, меньше месяца от роду, блохастый и жалобно мяукал. Надежда сначала была категорически против, но не решилась отказать дочери, к тому же у кого поднимется рука зимой выгнать котенка на мороз? С того времени прошло десять лет, и котенок превратился в огромного рыжего котяру, нахала и обжору.
– Да, вот кстати, – Надежда внезапно успокоилась и поглядела на мужа с некоторым злорадством во взоре, – если мы будем жить все вместе, то, как ты думаешь, одобрит Бейсик наличие в доме собаки?
– Боюсь, что не одобрит, – горестно ответил муж, – просто не представляю, что делать!
Надежда злорадствовала не впустую. Всем ее многочисленным знакомым было хорошо известно, как трепетно Сан Саныч относится к коту Бейсику. Он его обожал едва ли не больше, чем жену, то есть Надежда в глубине души была уверена, что и женился-то он на ней ради кота. Но мужу об этом она если и говорила, то редко, боясь услышать подтверждение, что так оно и есть на самом деле.
– Надя, так ты согласна пожить у них и позаботиться о собаке? – робко спросил муж.
– Ну, разумеется, если ребенок так расстраивается, я собаку не брошу, – решительно ответила Надежда, – пускай едут спокойно, а мы заберем собаку сюда.
– Ты соображаешь, что говоришь? – непритворно рассердился муж. – Ты представляешь себе размеры сенбернара? Да он просто не войдет в нашу кухню!
Надежда поняла, что ее взяли измором и шантажом и не оставили выбора. Она терпеть не могла, когда на нее давят, и не собиралась такое спускать никому. Даже собственному мужу.
– Это все? – холодно спросила она. – Больше ты ничего от меня не требуешь? Когда прикажешь быть готовой?
– Через три дня, к двадцатому… – ответил муж таким странным тоном, что Надежда поняла: это еще не все. Самое главное ее ждет впереди. – Понимаешь, – Сан Саныч заговорил неуверенно, он отводил глаза и теребил покрывало на диване, что раньше было для него совершенно нехарактерно, – понимаешь, Наденька, тут еще случилась одна вещь…
– Какая же? – проскрипела Надежда, от нехорошего предчувствия у нее сел голос: муж называл ее Наденькой крайне редко, лишь когда очень волновался.
– Вчера мне позвонила Лиза Самохвалова… – муж остановился.
Надежда понятия не имела, кто такая Лиза Самохвалова, но решила пока не встревать с вопросами.
– Она сказала, что получила письмо от Ани Белолобовой, то есть не от Ани, а от ее дочери. Ей очень нужно приехать в наш город, недели на две. В гостинице, может, и есть места, но цены там непомерные, ты же знаешь…
– Знаю, – деревянным голосом подтвердила Надежда.
– Лиза не может ее принять, потому что у нее и так-то тесно, да еще дочка недавно родила, а с маленьким, сама понимаешь… А у нас как раз квартира свободна… ну, раз мы переезжаем к сыну…
– Та-ак, – медленно протянула Надежда, – та-ак…
Самое время было заорать. Девяносто пять процентов женщин так бы и сделали и высказали бы мужу все, что они думают о нем самом, о его сомнительных знакомствах и о том, что они не желают предоставлять собственную квартиру незнакомым девкам! К чести для Надежды, она относилась к остальным пяти процентам, то есть к тем женщинам, которые перед тем, как заорать и устроить скандал, прикидывают наскоро – а что из этого выйдет?
В характере Надежды Николаевны было много недостатков. И она сама прекрасно об этом знала. Но также признавала за собой по крайней мере два достоинства: неистребимое любопытство и умение в любой ситуации поглядеть на себя со стороны. Правда, муж считал Надеждино любопытство не достоинством, а самым большим ее недостатком, он говорил, что любопытство сгубило кошку и ее, Надежду, это свойство натуры приведет когда-нибудь к большим неприятностям. Что касается второго достоинства, то Надежда никому про него не рассказывала, даже мужу.
Итак, она поглядела на себя со стороны и увидела немолодую всклокоченную тетку, красную от злости. Еще и голос, наверное, визгливым станет, когда она заорет. Нет, так нельзя себя вести, следует срочно сменить тактику. Тем более что внутренний голос, которому Надежда привыкла доверять, ожил внезапно и дал понять ей, что вот оно, то самое, из-за чего ей следует волноваться, вот для чего муж завел весь этот разговор, и ни собака, ни внук, ни отъезд тут не имеют большого значения.
Страшным усилием воли Надежда Николаевна взяла себя в руки и загнала внутренний голос как можно глубже.
– Дорогой, – кротко сказала она мужу, – в твоем рассказе женские имена и фамилии мелькают, как в дамском детективе. Не успеешь разобраться с одной дамой, как тут же всплывает другая. Лиза Самохвалова, Аня Твердолобова, я понятия не имею, кто такие эти твои знакомые дамы…
– Надежда, не валяй дурака! – взорвался муж. – Ты прекрасно знаешь, кто это. И Лиза, и Аня – это мои однокурсницы, когда-то мы вместе учились в институте, в одной группе. И мы все дружили – Лиза, Аня, я и Пашка, другие ребята… вообще, группа у нас очень дружная была. И я тебе о них рассказывал, ты просто не помнишь!
Из всех его институтских друзей Надежда знала только Пашку Соколова, то есть он теперь был не Пашка, а Павел Петрович Соколов, профессор и доктор наук. Она готова была поклясться, что никогда не слышала от мужа ни про Лизу, ни про Аню, и этот факт ей очень не понравился.
– Я могу открыть своим ключом.
Худой высокий мужчина с красными от недосыпа глазами покачал головой и попросил:
– Ну, еще разок попробуйте.
И в это время дверь номера распахнулась.
На пороге стояла молодая женщина, можно сказать – девушка, с растрепанными темными волосами. Кутаясь в бордовый махровый халат и отчаянно зевая, она удивленно уставилась на незваных гостей:
– Что случилось?
– Березкина Елена Борисовна – ваша знакомая? – спросил невыспавшийся мужчина, осторожно отодвигая дежурную и одновременно протягивая раскрытую книжечку служебного удостоверения.
– Что случилось? – повторила девушка, резко побледнев. Ее темные глаза расширились, в них вспыхнула паника.
– В окно выбросилась подруга ваша, – проговорила дежурная из-за плеча милиционера, – насмерть…
– Вы это зачем? – страшным голосом оборвал ее мужчина. – Что за…
Он замолчал, увидев, как девушка в халате беззвучно сползает вдоль притолоки, и кинулся подхватить ее.
Темные глаза закатились, тело безвольно обвисло на руках милиционера.
– Что вы натворили? – прошипел он дежурной, осторожно запахивая разошедшиеся полы бордового халата и перенося бесчувственное тело на кровать. – Есть у вас что-нибудь… ну, нашатырь, что ли…
– Не хотела я… – забормотала дежурная, оправдываясь, – кто ее знал, что она такая нервная…
В дверях номера появилась женщина средних лет в белом халате. Наклонившись над больной, она приподняла веко, оглянулась и решительно заявила:
– Ну-ка, все быстро вышли отсюда!
– У нас есть к ней несколько вопросов, – проговорил милиционер.
– Подождете! – прикрикнула суровая фельдшерица. – С ней все в порядке, но нужен абсолютный покой! Через два-три часа можете поговорить, только никаких стрессов!
Она поднесла к лицу девушки ватный тампон, смоченный остро пахнущей жидкостью. Девушка вздрогнула, дернулась, открыла глаза.
– Я сказала – все вон! – прошипела фельдшерица, обернувшись, и номер в мгновение ока опустел.
– Ты полежи, полежи! – Женщина ласково обтерла бледный, покрытый испариной лоб девушки, поднялась и пошла к двери. – Я к тебе через час еще зайду, проведаю.
Как только дверь номера за ней закрылась, девушка отбросила одеяло, села на кровати. Голова немного кружилась, но это не страшно, это пройдет.
Она встала, подошла к окну.
Поросшие соснами сопки тянулись до горизонта, а ближе к зданию, под самыми окнами, бежала узкая быстрая речка в крутых каменистых берегах. Там, на камнях, лежало что-то темное, бесформенное, и вокруг этого страшного предмета суетились люди, казавшиеся сверху такими маленькими…
Перед глазами снова поплыли цветные пятна, но девушка взяла себя в руки. Она не может сейчас снова упасть в обморок. Не может позволить себе такую роскошь. У нее слишком мало времени. Что сказала эта женщина в белом халате? Что она придет через час…
Девушка бросилась к постели, собрала свою одежду, торопливо натянула джинсы, футболку, тонкий свитер. Огляделась, увидела темную дорожную сумку, вытряхнула на кровать ее содержимое.
Пара кофточек, пакет с бельем, косметичка… вот он! Билет на поезд Зауральск – Санкт-Петербург… вот паспорт… денег немного, но ей должно хватить… это выход, это единственный выход! Поезд останавливается на станции Золотая речка всего на две минуты…
Девушка подхватила сумку, выглянула в коридор.
Там было пусто, только раздавался громкий радостный голос из радиоприемника, рекомендовавший новую зубную пасту.
Она выскользнула в коридор, закрыла за собой дверь, бросилась к лестнице. Но в это время снизу донеслись быстрые шаги нескольких человек, вполголоса переговаривающихся между собой.
Девушка кинулась назад, заметалась в растерянности, подбежала к лифту, но тут же испуганно попятилась. Она побежала по коридору, растерянно оглядываясь по сторонам.
Голоса поднимавшихся по лестнице людей становились все громче, все слышнее. Еще немного, и они увидят ее…
Коридор заканчивался хлипкой застекленной дверью. Стекло, густо замазанное белой краской, не позволяло разглядеть, что за этой дверью, но это, безусловно, не был один из номеров. Девушка нажала на ручку, толкнула дверь… и та послушно распахнулась. За ней была прилепившаяся снаружи к стене дома металлическая площадка и убегающая вниз пожарная лестница.
Времени на раздумья не было. Плотно закрыв дверь, девушка бросилась вниз. Железные ступени пожарной лестницы предательски гремели под ногами.
Спустившись на несколько пролетов, она посмотрела вниз и увидела выбегающего из-за угла дома широкоплечего темноволосого мужчину. Испуганно ахнув, она дернула дверь, мимо которой в это время проходила, и оказалась в огромной кухне пансионата, точнее, как ее называли здесь по советской еще традиции, – в пищеблоке.
Повар в высоком крахмальном колпаке пробовал что-то из огромной кастрюли. Увидев в своих владениях постороннюю, он рявкнул пиратским басом:
– Куда?
Девушка пробежала мимо него, снова выскочила в коридор – на этот раз, если она не обсчиталась, второго этажа. До лестницы было всего несколько метров, но там стояли спиной к ней двое мужчин.
Беглянка рванула дверь, оказавшуюся рядом с ней, юркнула в темный душный чулан и бесшумно закрыла дверь за собой. Кладовка была чуть больше телефонной будки, в ней хранили ведра, швабры и прочий нехитрый уборочный инвентарь.
Сжавшись в уголке, она старалась не дышать. Сердце стучало, как барабан, казалось, что его слышно сквозь тонкую дверь…
Глаза постепенно привыкли к темноте, и внезапно девушка увидела, что она не одна в этом чулане. В другом углу скорчилась еще одна женская фигура.
– Эй, ты кто? – прошептала девушка, когда прошло несколько минут и ее соседка не издала ни звука.
Не дождавшись ответа, она придвинулась к той, вгляделась в нее… и зажала себе рот, чтобы не закричать от страха.
Это была та самая дежурная по этажу, которая меньше часа назад пришла к ней в номер с милицией, чтобы сообщить ужасную новость. Только сейчас ее круглое румяное лицо стало белым, как мел, а широко открытые глаза смотрели прямо перед собой без всякого выражения.
Дежурная была мертва.
Кто-то убил ее и затолкал в эту кладовку, чтобы труп не обнаружили раньше времени.
Девушка с трудом преодолела накатившее головокружение, несколько раз глубоко вздохнула, стараясь не глядеть на женский труп, и решительно распахнула дверь. Будь что будет, но больше находиться в одном чулане с покойницей она не может!
К счастью, на этот раз путь был свободен.
Она пробежала отделявшие ее от лестницы последние метры, скатилась по ступеням, вылетела в холл пансионата.
Возле стойки женщина с маленьким ребенком разговаривала с портье. Ребенок громко хныкал, что-то требуя, и оба взрослых – мать и служащий пансионата – пытались перекричать его и разобраться в каком-то своем вопросе. Поэтому они не заметили пробежавшую мимо них растрепанную, перепуганную девушку.
Выбежав на улицу, она огляделась по сторонам, нырнула за густые кусты и короткими перебежками устремилась прочь от здания.
Только вчера она гуляла здесь с подругой и хорошо запомнила широкую, усыпанную хвоей тропинку, которая вела напрямик к станции, и путь оказывался гораздо короче, чем по шоссе.
Пригибаясь и то и дело оглядываясь, она припустила вперед.
До поезда оставалось больше часа, а дорога до станции – всего километра полтора, но ей хотелось скорее удалиться от пансионата, где она чувствовала себя затравленным зверем.
Тропинка привела ее прямо к платформе. Невысокое унылое кирпичное здание, в котором помещались кассы и вечно пустующий буфет, стояло чуть поодаль.
По платформе прохаживался тщедушный дедок в кирзовых сапогах, ватнике и кепке с надписью на английском языке: «Я люблю Нью-Йорк».
Девушка перевела дыхание, еще раз оглянулась и решила на всякий случай пока не подниматься на платформу, где она оказалась бы слишком на виду.
Только когда из-за поворота выплыл зеленый пассажирский поезд, сбросил скорость и остановился, она взбежала по ступенькам платформы и подошла к открытой двери вагона.
Проводница, унылая тетка средних лет с усталым недовольным лицом, препиралась с дедом, который просил подвезти его до ближайшей станции. Девушка протянула ей билет. Проводница по привычке начала ворчать, что билет от Зауральска и там и надо было садиться, а то она, проводница, вполне могла пустить на ее место другого пассажира… Потом потребовала паспорт, лениво пролистала его и пустила-таки беглянку в купе. Девушка поздоровалась с соседями, попросила у проводницы чаю и забилась в уголок, глядя в окно на медленно уплывающие вдаль заросшие соснами сопки.
– Нет, нет и нет! – выкрикнула Надежда и отошла от мужа к окну, сердито блестя глазами. – Я категорически возражаю!
– Но, Надя, послушай…
– И слушать больше ничего не хочу! – Надежда отвернулась, схватила с подоконника невесть как оказавшуюся там шариковую ручку и принялась неистово вертеть ее в руках.
Это ее не успокоило, тогда Надежда прижалась лбом к стеклу и с тоской взглянула, как текут по стеклу крупные капли дождя.
Ее положение было ужасно. То есть не то чтобы ужасно, но совершенно нетерпимо. Начать с того, что в июне НИИ, где много лет работала Надежда Николаевна Лебедева, выражаясь по-простому, приказал долго жить. То есть этот НИИ и раньше-то не больно преуспевал из-за директора, который, будучи в пенсионном возрасте, не желал вводить никаких новшеств и искать перспективные заказы. Все уже как-то привыкли к такому положению вещей и роптали не слишком сильно. Но в июне старого директора наконец-то удалось «уйти на пенсию». Бурного ликования коллектива НИИ хватило на три дня, потому что новый директор начал свою трудовую деятельность с того, что мигом уволил из института всех сотрудников женского пола старше сорока пяти лет, а таких как раз и было в НИИ больше всего, учитывая его общее незавидное положение и маленькие оклады. Жаловаться было некуда и некому, поскольку формально института больше не существовало, он реорганизовывался и распадался на несколько более мелких фирм.
Непосредственный начальник Надежды Николаевны зазвал ее к себе в кабинет и в приватной беседе страшно извинялся. Он говорил, конечно, что сотрудник сотруднику рознь, и что сам лично он Надеждой очень доволен, и для инженера с ее опытом и квалификацией работа всегда найдется. И он, начальник, обязательно ей эту работу предоставит, только потом, когда все утрясется. Так что следует немного подождать, а к осени, или на самый крайний случай к зиме, все будет в порядке, только не нужно пока никому об этом рассказывать, чтобы не вызывать нездоровых разговоров.
Выслушав все это, Надежда оскорбилась и подала заявление об уходе, как и все остальные.
Самое ужасное заключалось в том, что муж Надежды, Сан Саныч, вместо того чтобы утешить ее в трудную минуту, обрадовался произошедшему до чрезвычайности.
Муж у Надежды был второй, они прожили вместе восемь лет, так что ясно было, что брак этот крепкий и ни о ком другом Надежда и не мечтала. Но все же, когда муж, выслушав ее гневный монолог по поводу отвратительного поведения нового директора, заявил, что все просто замечательно, что он давно этого хотел, Надежда обиделась.
Этой весной в жизни Надежды Николаевны случилось очень неприятное событие – ей исполнилось пятьдесят лет. И хотя событие это было весьма предсказуемо, то есть всем ведь ясно, что после сорока девяти рано или поздно, но все же последует пятьдесят, Надежда очень переживала. Разумеется, она никому об этом не говорила, кроме близкой подруги, Алки Тимофеевой, которая вполне понимала Надежду, поскольку самой ей исполнялось пятьдесят летом.
Муж заявил, что Надежде давно пора отдохнуть и заняться своим здоровьем. Надежда обиделась еще больше – она не старуха, чтобы просиживать дни в районной поликлинике, ругаясь с бабками в очереди! Муж кротко возразил, что он совсем не это имел в виду – он достаточно зарабатывает, чтобы его жена могла посещать косметолога и массажиста, и совершенно ни к чему приплетать тут районную поликлинику. Муж Надежды и правда, несмотря на весьма зрелый возраст – ему было пятьдесят пять, – год назад устроился работать в солидную компьютерную фирму и зарабатывал теперь достаточно, чтобы бросить свои многочисленные халтуры.
Где-то в глубине души Надежда признавала, что муж прав, но от этой мысли она окончательно озверела. Был скандал, потом Надежда вздыхала и дулась, после чего усовестилась и решила заняться своими семейными обязанностями. В самом деле: у нее есть муж, за которым следует ухаживать, и кот Бейсик, замечательной рыжей масти с белой манишкой и лапами, который тоже требует внимания. Еще у Надежды есть мать-пенсионерка, которую никак нельзя назвать старушкой, хотя ей уже за семьдесят. Мать сильна духом и весьма бодра телом (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), но все же годы берут свое, так что Надежда вполне может подольше пожить с ней на даче, чтобы делать там всю тяжелую работу в саду и огороде. И наконец, летом приедут в отпуск дочка Алена с мужем и Светланкой, Надеждиной внучкой. Дочь Надежды замужем за военным моряком и живет в далеком городе Северодвинске, так что видятся они нечасто. А теперь, когда у Надежды свободно лето, можно оставить Светланку на более долгий срок и всем вместе пожить на даче.
Словом, Надежда почти примирилась с переменами в своей жизни, но злодейка-судьба внесла свои коррективы.
Начать с того, что лето в этом году выдалось отвратительным. Целыми неделями шел дождь, жители города Санкт-Петербурга размокли, как губки, на дачных участках урожай сгнил на корню, и единственное, что там выросло, – это трава по пояс. Мать Надежды сидела на даче исключительно из принципа, такой уж у нее был характер, а дочь с семьей, погостив три дня, мигом собрались и улетели в Сочи, погреться у теплого моря.
Надежда переделала все хозяйственные дела, стоявшие на повестке дня, и даже те, которые на повестке дня не стояли, посетила парикмахера, где очень удачно выкрасила волосы, и даже записалась к косметологу, чего раньше никогда не делала. Она готовила мужу вкусные обеды и, не спеша бродя по магазинам, сумела подобрать приличные занавески и кое-какие хозяйственные мелочи. Муж был доволен, кот тоже – он не любил долго оставаться один в квартире. Мало-помалу и сама Надежда Николаевна стала находить нечто приятное в таком времяпрепровождении – никуда не торопиться, все делать без суеты… Но судьба-злодейка и тут не успокоилась и продолжала портить Надежде жизнь.
Когда они поженились, Надежда давно была в разводе с первым мужем, а у Сан Саныча жена умерла. Но у него был взрослый женатый сын и внук Вовка. Они жили в большой трехкомнатной квартире, которую Сан Саныч оставил им, когда женился вторично и переехал к Надежде в ее однокомнатную. Сан Саныч внука очень любил и проводил с ним много времени. Надежда с его невесткой тоже поддерживала хорошие отношения – делить им было нечего.
И вот, совершенно неожиданно, на Надежду свалилась новая напасть. Выяснилось вдруг, что сын с женой срочно уезжают работать на год в Канаду – появилась такая возможность. Они, видите ли, знали об этом давно, но не говорили до последнего момента, чтобы все не сорвалось. Внука двенадцати лет они брали с собой, он там будет учиться в местной школе. И теперь речь шла о том, чтобы Сан Саныч с Надеждой поселились в их квартире, чтобы приглядывать за ней и поливать цветы. Из-за этого-то сейчас и был у Надежды с мужем спор, переходивший уже в ссору.
Надежда ощутила, что лоб у нее стал холодный, и отошла от окна:
– Почему, ну почему я должна бросить свою собственную квартиру и жить у чужих людей, как будто я приживалка или бомжиха? – страстно заговорила она.
– Что значит – у чужих людей? – возмутился муж. – Ты не забыла, что квартира эта изначально была моей? И я до сих пор, между прочим, там прописан. Это я здесь у тебя – приживал! А теперь я хочу привести свою жену к себе в дом!
Надежда угрюмо молчала. Мужчине бесполезно объяснять такие вещи, он все равно не поймет. Во-первых, одно дело – это ходить к невестке, хотя бы и неродной, в гости по праздникам, а совсем другое – жить с ней вместе в одной квартире.
– Не жить вместе! – вставил муж, словно прочитав ее мысли. – Они уезжают через три дня, так что при всем желании пожить с ней вместе ты не успеешь.
Надежда слегка удивилась такой проницательности, но продолжала думать дальше. Во-вторых, эта трехкомнатная квартира – та самая, где ее муж много лет жил со своей первой женой, он будет вспоминать о ней чаще, чем Надежде бы хотелось, и она, Надежда, в этих воспоминаниях будет только лишней.
– Ну, знаешь! – ответил на это муж, снова прочитав ее мысли. – Ну уж это ни в какие ворота!
Он ушел в комнату и даже так сильно хлопнул дверью, что с сушилки слетела крышка и кот Бейсик, сидевший на своем излюбленном месте – на холодильнике, – встрепенулся и поглядел на Надежду с большим неодобрением. Надежда только пожала плечами.
Однако сидеть одной в кухне было неинтересно, поэтому Надежда приоткрыла дверь и прислушалась. В их маленькой квартирке всегда было слышно, что делается во всех помещениях, и, будучи в комнате, можно было разговаривать с супругом, находящимся в кухне, не повышая голоса.
Итак, Надежда навострила уши и поняла, что муж разговаривает с кем-то по телефону. Она не слышала звонка, значит, он звонил сам. Интересно, кому? Неужели он сообщает невестке, что Надежда наотрез отказывается жить в ее квартире? Как-то нехорошо все вышло…
Надежда явилась в комнату, когда муж уже повесил трубку. Он поглядел на нее очень серьезно и сказал:
– Надя, ты должна пересмотреть свою позицию. Иначе у всех возникнет масса сложностей.
«А в противном случае всем будет хорошо, но зато сложности возникнут у меня!» – сердито подумала Надежда и уставилась на мужа в ожидании его ответа.
Но Сан Саныч на этот раз сделал вид, что не слышал ее мыслей.
– Но почему, почему мы должны бросить все и переезжать к ним? Разве тебе здесь плохо? Почему нельзя приходить туда два раза в неделю и присматривать за цветами? – страстно завопила Надежда.
– Потому что они оставляют собаку, – строго сказал Сан Саныч и сел на диван, прикрыв рукой лоб в позе роденовского мыслителя.
– Собаку? – как эхо, переспросила Надежда. – Какую еще собаку?
Тут же в голове у нее что-то забрезжило. Не так давно муж говорил что-то о том, что у его сына в квартире появилась собака – молодой сенбернар. Собака якобы потерялась, то есть совершенно точно потерялась, потому что внук привел ее с улицы.
– Неужели они до сих пор не нашли хозяев собаки? – вскричала Надежда.
– Нашли, но там кто-то умер, и те люди не хотят брать пса назад, – ответил Сан Саныч, не глядя на Надежду. – Вовка очень просил оставить собаку ему…
– Но ведь они же уезжают… – Надежда в растерянности села рядом с мужем на диван.
– В этом-то все и дело, – вздохнул Сан Саныч, – я сейчас говорил с сыном, Вовка в истерике. Он привязал себя и Арчи цепочкой к батарее и кричит, что не поедет ни в какую Канаду, что вообще не двинется с места, если не возьмут Арчи. Но они не могут взять сенбернара, они понятия не имеют, где они будут там жить! И потом, у него нет документов, и нет времени все оформить…
– Слушай, но это же форменное идиотство! – Надежда вскочила с дивана и в раздражении забегала по комнате. – Люди собираются уезжать на долгое время за границу, а сами заводят собаку! Ты извини, конечно, но я была лучшего мнения о здравом смысле твоего сына…
– Они и не собирались никого заводить! – рассердился Сан Саныч. – Вовка поставил их перед фактом. И они думали, что найдутся хозяева. Разве можно было выгнать собаку на улицу? Этак от них собственный ребенок отвернулся бы… Тебе ли об этом не знать…
Надежда сразу же поняла, на что муж намекает. В свое время ее дочка Алена вот так же принесла в дом тощего заморенного котенка. Котенок был маленький, меньше месяца от роду, блохастый и жалобно мяукал. Надежда сначала была категорически против, но не решилась отказать дочери, к тому же у кого поднимется рука зимой выгнать котенка на мороз? С того времени прошло десять лет, и котенок превратился в огромного рыжего котяру, нахала и обжору.
– Да, вот кстати, – Надежда внезапно успокоилась и поглядела на мужа с некоторым злорадством во взоре, – если мы будем жить все вместе, то, как ты думаешь, одобрит Бейсик наличие в доме собаки?
– Боюсь, что не одобрит, – горестно ответил муж, – просто не представляю, что делать!
Надежда злорадствовала не впустую. Всем ее многочисленным знакомым было хорошо известно, как трепетно Сан Саныч относится к коту Бейсику. Он его обожал едва ли не больше, чем жену, то есть Надежда в глубине души была уверена, что и женился-то он на ней ради кота. Но мужу об этом она если и говорила, то редко, боясь услышать подтверждение, что так оно и есть на самом деле.
– Надя, так ты согласна пожить у них и позаботиться о собаке? – робко спросил муж.
– Ну, разумеется, если ребенок так расстраивается, я собаку не брошу, – решительно ответила Надежда, – пускай едут спокойно, а мы заберем собаку сюда.
– Ты соображаешь, что говоришь? – непритворно рассердился муж. – Ты представляешь себе размеры сенбернара? Да он просто не войдет в нашу кухню!
Надежда поняла, что ее взяли измором и шантажом и не оставили выбора. Она терпеть не могла, когда на нее давят, и не собиралась такое спускать никому. Даже собственному мужу.
– Это все? – холодно спросила она. – Больше ты ничего от меня не требуешь? Когда прикажешь быть готовой?
– Через три дня, к двадцатому… – ответил муж таким странным тоном, что Надежда поняла: это еще не все. Самое главное ее ждет впереди. – Понимаешь, – Сан Саныч заговорил неуверенно, он отводил глаза и теребил покрывало на диване, что раньше было для него совершенно нехарактерно, – понимаешь, Наденька, тут еще случилась одна вещь…
– Какая же? – проскрипела Надежда, от нехорошего предчувствия у нее сел голос: муж называл ее Наденькой крайне редко, лишь когда очень волновался.
– Вчера мне позвонила Лиза Самохвалова… – муж остановился.
Надежда понятия не имела, кто такая Лиза Самохвалова, но решила пока не встревать с вопросами.
– Она сказала, что получила письмо от Ани Белолобовой, то есть не от Ани, а от ее дочери. Ей очень нужно приехать в наш город, недели на две. В гостинице, может, и есть места, но цены там непомерные, ты же знаешь…
– Знаю, – деревянным голосом подтвердила Надежда.
– Лиза не может ее принять, потому что у нее и так-то тесно, да еще дочка недавно родила, а с маленьким, сама понимаешь… А у нас как раз квартира свободна… ну, раз мы переезжаем к сыну…
– Та-ак, – медленно протянула Надежда, – та-ак…
Самое время было заорать. Девяносто пять процентов женщин так бы и сделали и высказали бы мужу все, что они думают о нем самом, о его сомнительных знакомствах и о том, что они не желают предоставлять собственную квартиру незнакомым девкам! К чести для Надежды, она относилась к остальным пяти процентам, то есть к тем женщинам, которые перед тем, как заорать и устроить скандал, прикидывают наскоро – а что из этого выйдет?
В характере Надежды Николаевны было много недостатков. И она сама прекрасно об этом знала. Но также признавала за собой по крайней мере два достоинства: неистребимое любопытство и умение в любой ситуации поглядеть на себя со стороны. Правда, муж считал Надеждино любопытство не достоинством, а самым большим ее недостатком, он говорил, что любопытство сгубило кошку и ее, Надежду, это свойство натуры приведет когда-нибудь к большим неприятностям. Что касается второго достоинства, то Надежда никому про него не рассказывала, даже мужу.
Итак, она поглядела на себя со стороны и увидела немолодую всклокоченную тетку, красную от злости. Еще и голос, наверное, визгливым станет, когда она заорет. Нет, так нельзя себя вести, следует срочно сменить тактику. Тем более что внутренний голос, которому Надежда привыкла доверять, ожил внезапно и дал понять ей, что вот оно, то самое, из-за чего ей следует волноваться, вот для чего муж завел весь этот разговор, и ни собака, ни внук, ни отъезд тут не имеют большого значения.
Страшным усилием воли Надежда Николаевна взяла себя в руки и загнала внутренний голос как можно глубже.
– Дорогой, – кротко сказала она мужу, – в твоем рассказе женские имена и фамилии мелькают, как в дамском детективе. Не успеешь разобраться с одной дамой, как тут же всплывает другая. Лиза Самохвалова, Аня Твердолобова, я понятия не имею, кто такие эти твои знакомые дамы…
– Надежда, не валяй дурака! – взорвался муж. – Ты прекрасно знаешь, кто это. И Лиза, и Аня – это мои однокурсницы, когда-то мы вместе учились в институте, в одной группе. И мы все дружили – Лиза, Аня, я и Пашка, другие ребята… вообще, группа у нас очень дружная была. И я тебе о них рассказывал, ты просто не помнишь!
Из всех его институтских друзей Надежда знала только Пашку Соколова, то есть он теперь был не Пашка, а Павел Петрович Соколов, профессор и доктор наук. Она готова была поклясться, что никогда не слышала от мужа ни про Лизу, ни про Аню, и этот факт ей очень не понравился.