Наталья Александрова. Отмычка от разбитого сердца

Наталья Александрова
Отмычка от разбитого сердца

   Анатолий бросил взгляд на белый кружок часов на стене. Четвертый час ночи, самое скверное время. Сил нет бороться со сном, а до утра, когда их сменят, еще так далеко…
   В этот час густой влажный мрак особенно тяжело нависает над больницей, в этот час чаще всего начинаются припадки у тяжелых пациентов. Да и умирают больные чаще, чем в другое время.
   Чтобы разогнать сон, чтобы рассеять тяжелую, мрачную предрассветную тоску, Анатолий решил приколоться над своим младшим напарником.
   – Слышь, Славик, – окликнул он того, – у Светки со второго отделения с доктором Монаховым любовь.
   – Что? – Тот всполошился, отбросил учебник, вытаращил глазищи. – Что ты врешь?
   Студент, блин. Каждую свободную минутку книжку читает. Выучится, будет доктор, начальство… не приколешься над ним. Но пока ты никто, пустое место, младший санитар…
   – Зачем мне врать, – Анатолий гаденько усмехнулся. – Я, может, сам их видел… как они заперлись в ординаторской… как ты думаешь, студент, чем они там занимались?
   – Врешь ты! – Славик захлебнулся от возмущения. – Света – она не такая! Она не будет как все… мы с ней…
   – Ну да, не такая! – передразнил его Анатолий. – Баба, она и есть баба… ей только одно и нужно…
   Ему вдруг стало скучно, не захотелось продолжать. Да и прикол получился какой-то неинтересный, неприкольный.
   Вдруг в дальнем конце коридора послышался крик – испуганный, мучительный, надрывный.
   Так и есть – у какого-то хроника начался припадок.
   – Пойди вот, посмотри, что там случилось… кажись, в «овощном» кричали…
   «Овощным отделом» они называли шестую палату, где лежали тяжелые хроники – безразличные ко всему, ни на что не реагирующие, как овощи на грядке. Некоторые из них время от времени тупо мычали, начинали вдруг бессвязно, бессмысленно лопотать или горячо бубнить, как засорившийся унитаз, другие по месяцу не издавали ни звука.
   – Сам иди… – обиженно пробормотал Славик, но уже поднялся и побрел по темному коридору, едва освещенному горящими через одну дежурными лампами.
   – Не такая! – проговорил вслед ему Анатолий. – Все они такие…
   Он потянулся к оставленной студентом книжке, прочитал название на обложке – «Клиническая психиатрия», сразу заскучал пуще прежнего и отложил.
   Дверь шестой палаты негромко скрипнула, и снова наступила тишина.
   Завтра получка, подумал почему-то Анатолий.
   Он помассировал виски, широко зевнул, взглянул на свои часы.
   На них было столько же времени, что и на настенных.
   Время словно остановилось.
   Может, приколоться – позвонить Милке? Ответит ее муж, злой будет спросонок, а Анатолий его спросит таким спокойным голосом:
   – Это зоопарк? Можно попросить северного оленя? Такого рогатого?
   Однако, что это студент так долго не возвращается? Заснул он там, что ли? Или сам «овощем» сделался?
   Шутки шутками, но Анатолий всерьез забеспокоился. Больно уж нехорошее время – четвертый час ночи.
   Он поднялся, встряхнулся, как собака после купания, чтобы сбросить остатки сна, и зашагал к шестой палате.
   Дверь палаты скрипнула.
   Анатолий вошел внутрь, огляделся.
   Вокруг раздавалось только сонное, неровное дыхание больных да скрип кроватей. На потолке рисовали странные картины отсветы уличных фонарей.
   – Студент! – негромко окликнул Анатолий напарника. – Студент, ты чего? Ты куда пропал?
   Может, он давно вышел из палаты и отправился в сортир? Да нет, Анатолий заметил бы его…
   А может, он решил сам в отместку приколоться над Анатолием, спрятался в углу и сейчас выскочит?
   – Студент, не валяй дурака! – проговорил Анатолий чуть громче. – Пошутил я насчет Светки… не было у нее ничего с Монаховым…
   В душе у него шевельнулся крошечный червячок страха.
   Вдруг на койке возле окна что-то шевельнулось, и раздался глухой, неразборчивый звук.
   Анатолий шагнул туда, увидел Сапогова, тихого хроника, который лежал в этой палате уже седьмой год. Сапогов трясся мелкой дрожью, лицо его показалось Анатолию белым как мел. Впрочем, в палате было так темно, что трудно быть в чем-то уверенным.
   – Гу! – промычал хроник, выпростав из-под одеяла левую руку. – Гу-гу!
   – Да чего ты гогочешь, как гусь! – разозлился Анатолий. – Не можешь сказать ничего, так молчи!
   Хроник зажал левой рукой рот, словно боясь сказать что-то лишнее. Но в то же мгновение из-под одеяла выбралась, как самостоятельное живое существо, его правая рука, указывая на что-то за спиной у старшего санитара.
   – Гу-гу! – мучительно выговорил он и снова зажал непослушный рот рукой.
   – Ну что там… – пробормотал санитар и повернулся в ту сторону, куда указывала правая рука Сапогова.
   Свет из окна упал на соседнюю койку, и видавший виды санитар едва не закричал, как нервная барышня.
   На этой койке лежал Славик.
   Мертвые глаза студента неотрывно смотрели в потолок, лицо его безобразно посинело, изо рта вывалился огромный темный язык.
   – Матерь божья! – с трудом выговорил Анатолий, медленно отступая. – Задушили! Кто ж его?
   Он бросил взгляд на Сапогова, но эта мысль была несуразной: несчастный хроник явно сам помирал от страха.
   Да и потом… в шестой палате не было пустых мест, значит, если Славик лежит на этой койке… куда тогда делся тот больной, что лежал здесь до него?
   Санитар попытался вспомнить, кто лежал на этой койке, но перед его глазами вставало только какое-то расплывчатое, неопределенное, неразборчивое лицо.
   Да, собственно, неважно, как он выглядит! Важно, что он сейчас где-то прячется…
   Анатолий стремглав выскочил из палаты, кинулся на пост и поднял тревогу.
   Только сначала он забежал в сортир и склонился над унитазом – от увиденного в палате его мучительно вырвало.
   Через полчаса отделение оживилось. Почти все дежурные врачи и санитары сновали по нему в поисках пропавшего больного. Начальник смены доктор Зароев распорядился полицию не вызывать, пока не найдут виновника трагедии.
   – Деваться ему некуда, – проговорил красавчик-доктор, – за полчаса мы его найдем, тогда уж и вызовем полицию!
   Анатолий тоже обходил помещение за помещением, но делал это словно в полусне: перед его глазами все стояло синее, распухшее лицо Славика.
   «Отучился, бедолага! – думал санитар, открывая дверь бельевой. – Вот ведь… думал, выучится, доктором станет…»
   Он обвел бельевую пустым, безразличным взглядом…
   И вдруг увидел, как шевельнулась простыня, которой была накрыта хромированная каталка.
   Еще не понимая, что это значит, он приподнял край простыни…
   На него уставились два немигающих, горящих мрачным огнем глаза.
   – Только пикни, – прошептал притаившийся под каталкой человек.
   – Это… ты студента придушил? – проговорил Анатолий, справившись с перехватившим горло спазмом.
   – Догадливый! – осклабился убийца. – И тебя придушу, если зашумишь!
   Теперь Анатолий вспомнил его: этот больной поступил к ним пять лет назад с последствиями тяжелой операции на мозге. Чудом выжил, но ни на что не реагировал, круглые сутки лежал, тупо глядя перед собой и пуская пузыри. Типичный «овощ», самый тот контингент для шестой палаты.
   Правда, в последнее время Анатолию пару раз казалось, что в глазах этого «овоща» мелькала какая-то осмысленная искра, но доктора на осмотрах не находили никаких улучшений, а докторам лучше знать, на то они и доктора. Так что Анатолий помалкивал.
   – Ты – придушишь? – Санитар оценивающе взглянул на «больного» – когда-то он, безусловно, был сильным человеком, но пять лет болезни и неподвижности сделали свое дело, в то время как сам Анатолий на здоровье не жаловался – в санитары на психиатрическое хилых не берут.
   Но он вспомнил, как тот придушил Славика – студент и пикнуть не успел… оценил мрачный блеск глаз… нет, это не пустая угроза! Этот придушит, как цыпленка!
   – Не успеешь, – Анатолий прикинул расстояние до двери, напрягся. – Я закричу, через минуту здесь толпа будет. Вся больница сейчас у нас на отделении…
   – А может, успею? – Убийца тоже напрягся, приготовился к прыжку.
   – Ну что – играть будем? Кто кого? – Анатолий облизнул пересохшие губы.
   – А может, лучше договоримся? – Глаза убийцы заблестели. – У меня деньги есть… большие деньги…
   – Ну да, – Анатолий усмехнулся, но слегка расслабился – разговор о деньгах его больше устраивал, чем разговор о смерти. – Ну да, у нас на отделении один себя Биллом Гейтсом считает, я, говорит, самый богатый человек в мире… а еще один псих объявил себя Ходорковским, требует, чтобы ему разрешили варежки шить…
   – Я не сумасшедший, – проговорил скорчившийся человек. – У меня были проблемы с головой, но я выздоровел. И у меня действительно есть большие деньги. Только их еще нужно взять. И здесь мне понадобится твоя помощь.
   – Ты за кого меня принимаешь? – Анатолий на полшага приблизился, не теряя бдительности. – Что я, по-твоему, законченный псих?
   – Наоборот, – скорченный человек взглянул на санитара неожиданно острым, проницательным взглядом. – Ты мужик умный, толковый… знаешь, чего хочешь. С другим бы я и разговаривать не стал. Ты вот лучше послушай, что я расскажу… только вот что, – он досадливо поморщился, – вылезу я отсюда, неудобно так, согнувшись…
   Он выбрался из-под каталки, растер затекшие суставы, потянулся.
   Анатолий снова поразился силе, которой дышала фигура этого человека, и на всякий случай отступил к двери.
   – Боишься? – тот усмехнулся кривой волчьей усмешкой. – Это хорошо… значит, не обманешь…
   Анатолий выслушал совершенно неправдоподобную историю, рассказанную ему бывшим «овощем», полчаса назад убившим его напарника, – и неожиданно поверил в нее. Поверил, что его жизнь может внезапно, чудесным образом измениться. Станет он не санитаром в психушке, выносящим горшки за дебилами, а богатым, свободным человеком… Никто не будет на него орать и выговаривать за несвежее белье и неухоженных пациентов «овощного отдела», никто не будет гонять его по мелким поручениям…
   Анатолий нервно сглотнул и пригляделся к своему собеседнику.
   Все это похоже на правду… вот только нельзя и на минуту верить этому человеку. Он убил Славика – так же убьет и его, Анатолия…
   – Никому нельзя верить, – проговорил тот, будто прочел мысли, – ни другу, ни брату, ни жене. Самому себе – и то в самом крайнем случае. Только одному человеку можно…
   – Это кому же? – недоверчиво спросил санитар.
   – Тому, у кого те же интересы, что у тебя. Тому, кому ты нужен. Сейчас ты мне нужен, а я – тебе. Значит, мы с тобой можем друг другу верить.
   – А потом…
   – А потом будет суп с котом! Сейчас ты меня отсюда выведешь. Сможешь?
   – Отчего не смочь? – Анатолий огляделся. – Конечно, смогу. Полезай на эту каталку…
   – Видеть ее не могу… – пробормотал «овощ», но послушно вскарабкался на металлическую каталку, вытянулся на ней, как покойник. Анатолий завалил его стопками грязного белья, оглядел со стороны, остался доволен и выкатил в коридор.
   Навстречу ему попался Мишка Лямкин с четвертого этажа. Не давая ему раскрыть рта, Анатолий выпалил:
   – Ну, чего – нашли того гада?
   – Какое там! – Лямкин безнадежно махнул рукой. – Верно, давно уж в город выбрался… надо полицию звать, а Зароев трясется – в его дежурство такое ЧП…
   Лямкин снова махнул рукой и побрел дальше по коридору, не задав естественный вопрос – куда это Анатолий в четыре часа утра, в разгар суматохи, везет тележку с грязным бельем…
   Анатолий подкатил тележку к лифту, спустился в цокольный этаж, проехал мимо дремлющего охранника. Тот приоткрыл один глаз, узнал знакомого и заснул снова.
   Выкатив тележку через незапертые двери, Анатолий огляделся. На улице не было ни души.
   – Ну, вылезай, пассажир! – проговорил он вполголоса. – Дальше своими ногами пойдешь!
   «Овощ» раздвинул грязное белье, спрыгнул с каталки.
   – В таком виде? Да меня первый же полицейский остановит! Нет уж, взялся помогать – помогай!
   – Ладно, пойдем!
   Анатолий оставил тележку, прошел через больничный двор к стоянке, на которой среди машин персонала стояла его ржавая «пятерка».
   – Залезай! – скомандовал он, открыв дверцу. – Пару часов здесь подождешь, только согнись, чтобы тебя никто не заметил. Я сменюсь и отвезу тебя в безопасное место.
   Он запер машину, вернулся на отделение и принял самое деятельное участие в поисках сбежавшего больного.
   Наконец доктор Зароев вызвал полицию и сообщил о сбежавшем пациенте. Про убитого санитара он пока велел помалкивать. Персонал дружно пожал плечами – доктору виднее.
   С Анатолием, как с почти очевидцем происшествия, поговорил невыспавшийся толстый майор. Анатолий рассказал все честно – до того момента, как вошел в бельевую. Майор повздыхал, посетовал, что их так поздно вызвали, и позвал следующего санитара.
   А там и смена подошла. Пришлось в очередной раз рассказать сменщику ночную историю, выслушать от него сочувственные вздохи, и только тогда Анатолий вышел из здания больницы.
   «Пятерка» стояла на месте.
   И на заднем сиденье скорчился страшный пассажир.
   Анатолий сел за руль, выехал за ворота больницы, переехал железнодорожные пути и только тогда повернулся к своему попутчику:
   – Все, можешь не прятаться. Здесь за нами уже никто не следит.
   Впрочем, в этом он ошибался.
   От самой больницы за его «пятеркой» незаметно следовала темная машина.
 
   Надежда Николаевна протолкалась к выходу из вагона, с трудом выбралась на перрон, увернулась от здоровенного дядьки, который чуть не втолкнул ее обратно в вагон, пробилась к пересадочному эскалатору и на несколько секунд перевела дыхание.
   Все-таки ездить в метро в час пик – удовольствие ниже среднего. Если бы не неотложная забота, ни в жизнь бы не поехала!
   Казалось бы, возмущенно думала Надежда, в прошлом году она уволилась с работы, вернее, их всех уволили по сокращению штатов. И муж Надежды Сан Саныч, вместо того, чтобы утешить жену, неприлично этому факту обрадовался. Оказывается, в душе он давно уже лелеял мысль, чтобы Надежда ушла с работы и посвятила все свое время только ему и коту Бейсику.
   Муж утверждал, что он – человек скромный и нетребовательный, что полностью соответствовало действительности, и вовсе не собирается делать из Надежды замотанную домашнюю хозяйку. Пока он на работе, она будет много гулять на свежем воздухе и заниматься своей внешностью и здоровьем – чем плохо? Скрепя сердце, Надежда согласилась – выбора все равно не было. Если Сан Саныч что-то решил – сдвинуть его с этого решения было невозможно. И вот только она записалась в бассейн и сходила несколько раз к массажисту и косметологу, как все друзья и знакомые пронюхали про ее увольнение и посчитали, что теперь Надежда имеет достаточно времени, чтобы заняться их делами.
   Сразу же обнаружились бесчисленные старушки, которым необходимо отвезти: синюю лампу, баночку очень полезного варенья из морошки, найденное пенсионное удостоверение, забытого в поезде кота и так далее (как они раньше жили, хотелось бы знать…).
   По чужим квартирам Надежда дожидалась прихода сантехников, электриков и паркетчиков и вообще полностью проконтролировала четыре с половиной ремонта (в последнем случае пришлось прерваться, потому что у хозяев кончились деньги).
   Чужих детей она водила к стоматологам, к репетиторам, а акула в океанариуме стала ей просто как родная, потому что за полтора года Надежда встречалась с ней не меньше восьми раз.
   Она поливала чужие цветы и возила чужих хомяков к ветеринару, встречала на вокзале поезд, проводник которого должен был привезти чужой теще старинную люстру с погнутыми рожками, и делала еще много других чужих дел…
   И еще приходилось скрывать все от мужа – он-то, наивный человек, верил, что жена его ведет здоровый образ жизни и бережет себя. Действительно, от такой беготни Надежда похудела, и это ей шло. Некоторые подруги начали интересоваться, на какой диете она сидит, на что Надежда уклончиво отвечала, что на диете нужно не сидеть, а бегать. Но оставшегося от чужих дел времени ей хватало только на то, чтобы кое-как распихать по квартире вещи и приготовить обед.
   Вот и сейчас Надежда с привычным раздражением подумала, что ее ожидает куча дел и вечером еще нужно делать вид, что она прекрасно отдохнула, пока мужа не было дома.
   Впереди Надежды стоял на ступеньке эскалатора сутулый мужчина с венчиком черных волос вокруг аккуратной круглой лысины. Ему тоже было тяжко в переполненном метро – он то и дело вздыхал и беспокойно оглядывался по сторонам.
   Рядом с Надеждой Николаевной стояла худощавая женщина лет сорока в бежевой курточке и бейсболке. Она стояла как-то боком, одной ногой на нижней ступеньке. Надежда подумала, что той неудобно стоять, и слегка посторонилась, освобождая ступеньку, но женщина сделала вид, что не заметила ее любезность, и осталась на прежнем месте. Даже немножко сдвинулась в ту же сторону, что Надежда, отчего ей стало еще неудобнее.
   Надежда Николаевна пожала плечами и тут же забыла про нее.
   Она шагнула с эскалатора на верхний перрон, устремилась вперед вместе с толпой, которая тут же внесла ее в открытые двери подошедшего поезда. Рядом с ней мелькнула знакомая бейсболка, но Надежде не было до нее никакого дела. На следующей остановке ей нужно было снова пересаживаться, и она принялась протискиваться к дверям.
   Поезд остановился, Надежду опять вынесло на перрон, она спустилась по лестнице и нырнула в длинный коридор очередного перехода. Прямо перед ней мелькнула лысина в обрамлении черного венчика волос. В двух шагах вслед за мужчиной двигалась та странная женщина с эскалатора, только бейсболки на ней уже не было.
   И не только бейсболки.
   Вместо однотонной бежевой куртки на ней была теперь другая, клетчатая…
   Надежда Николаевна удивленно заморгала.
   Женщина была та же самая, никаких сомнений, но куртка… да нет, что за странности! Когда это она успела переодеться?
   Надежда немного прибавила шагу, подошла к незнакомке почти вплотную, скосила глаза на воротник куртки. Он был бежевый.
   Выходит, эта куртка двухсторонняя, одна сторона у нее бежевая, а другая клетчатая… бывают такие куртки, которые можно для разнообразия выворачивать наизнанку, но зачем это делать в переполненном метро? Кроме того, женщина в двухсторонней куртке двигалась как-то странно, словно пряталась за спинами идущих впереди людей…
   Коридор закончился, людской поток разделился на два ручейка – кто налево, кто направо. Надежде нужно было свернуть направо, к перрону, но она по непонятной причине направилась налево, к эскалатору. Только секундой позже она поняла, что последовала за мужчиной с лысиной и странной женщиной, которая преследовала его по пятам.
   А эта женщина снова сменила внешность.
   На этот раз она вовсе сняла свою хитрую курточку и спрятала ее в пластиковый пакет. Теперь на ней была ярко-оранжевая футболка. Кроме того, она надела темные очки, что в метро показалось Надежде уж совершенно лишним.
   А самое главное – Надежда чувствовала характерное покалывание в корнях волос. Это покалывание никогда ее не обманывало. Оно могло значить только одно: Надежда Николаевна столкнулась с каким-то криминалом. Именно поэтому она свернула не туда, куда собиралась. Именно поэтому следила за странной женщиной. Та наверняка вынашивала какой-то преступный замысел. И жертвой этого замысла наверняка был мужчина с круглой лысиной…
   Муж Надежды Сан Саныч сотни раз повторял своей жене, чтобы она держала свою интуицию под контролем и никогда не вмешивалась в чужие дела. Даже если они кажутся ей преступными. Потому что когда-нибудь это неумеренное любопытство плохо для нее кончится.
   И Надежда много раз обещала это мужу.
   Но одно дело – обещать, и совсем другое – сдерживать свои обещания… скажите, кому под силу преодолеть врожденные, глубоко запрятанные инстинкты?
   Кроме того, как Надежда будет чувствовать себя, если потом с этим мужчиной что-нибудь случится? Ее до конца жизни будут мучить угрызения совести!
   Надежда Николаевна прибавила шагу, поравнялась с лысым мужчиной и окликнула его:
   – Молодой человек!
   Он никак не отреагировал на этот оклик. Должно быть, давно уже не относил себя к категории молодых людей. В общем, он действительно был уже не слишком молод. Но как еще в нашей стране обращаться к незнакомому мужчине? Слово «господин» как-то не прижилось, да и смешно называть господином человека, стиснутого толпой в переполненном метро, «сударь» нисколько не лучше, к тому же отдает какой-то комедией из купеческой жизни, «гражданин» – это уже из репертуара полиции или прокуратуры, еще испугаешь человека, вот и приходится называть дядьку пенсионного возраста молодым человеком…
   Долго раздумывать было некогда, и Надежда выбрала самый простой вариант:
   – Мужчина!
   На этот раз лысый незнакомец оглянулся и удивленно уставился на Надежду Николаевну.
   – Мужчина! – повторила она. – За вами…
   Она хотела сказать, что за ним следят, что ему угрожает опасность, но не успела. Ее внезапно схватили за руку, и визгливый женский голос завопил:
   – Держите воровку! Она у меня кошелек украла! Полиция! Полиция!
   Надежда изумленно оглянулась и увидела ту самую подозрительную женщину в двухсторонней куртке, точнее, уже не в куртке, а в оранжевой футболке. Черные очки она сняла, и Надежда разглядела ее глаза – хитрые, злые, маленькие глазки блекло-голубого цвета.
   – Помогите! – вопила незнакомка, намертво вцепившись в Надеждину руку. – Что же это творится! Трудящемуся человеку в метро проехать нельзя! Я на тебя управу найду!
   В голосе незнакомки звучали истерические нотки, но глаза ее при этом были совершенно спокойны и насмешливы. На мгновение отвернувшись от Надежды, женщина бросила взгляд в сторону, словно посылая кому-то сигнал. Надежда проследила за ее взглядом и увидела, как невысокий смуглый мужчина переглянулся с вопящей теткой, чуть заметно кивнул и быстро зашагал за лысым…
   «Она передала его напарнику!» – поняла Надежда, и на душе у нее стало совсем уныло.
   А к ним сквозь толпу уже протискивался толстый мрачный полицейский с сержантскими погонами.
   – Товарищ сержант! – вопила женщина, не выпуская Надежду и бросая на нее злорадные взгляды. – Вот она ко мне в карман влезла! Кошелек вытащила! Арестуйте ее…
   Надежда Николаевна отвернулась от лысого, которому все равно уже ничем не могла помочь, и попыталась вырвать руку. До нее наконец дошло, что она сама влипла в очередные неприятности.
   Люди обтекали их, как река обтекает торчащую из воды корягу. Всем было некогда, все куда-то торопились, только несколько человек притормозили и с любопытством следили за происходящим. Видимо, им было некуда спешить.
   – В чем дело? – важно осведомился полицейский, протолкавшись к месту происшествия и оглядев обеих женщин.
   – Я вам говорю, – затарахтела подозрительная тетка, – она у меня кошелек вытащила! Уже хотела убежать, но я ее за руку схватила! Что же это творится! В метро проехать нельзя…
   – Глупости какие! – раздраженно перебила ее Надежда. – Это она следила за мужчиной… наверное, хотела его обворовать или что-нибудь еще похуже…
   – Я все видел! – подал голос из толпы высокий представительный старик с палкой. – Эта, которая в красном, залезла в карман к той, которая в горошек…
   Надежда Николаевна свободной рукой поправила нарядную кофточку в крупный горошек и почувствовала себя увереннее. Свидетель был на ее стороне.
   – Это не я к ней, это она ко мне залезла! – перебила старика незнакомка. – Вы не видели, так не говорите… а еще старый человек!
   – Я все видел! – обиделся старик. – У меня зрение сто процентов, я в прошлом стрелок военизированной охраны, а инвалидность у меня совсем по другому вопросу, не по тому, что вы думаете!
   – Граждане, лишних прошу не скапливаться! – пробасил сержант. – Не препятствовать движению пассажиров! А вы, гражданки, пройдемте со мной в опорный пункт, там разберемся! – И он ловко подхватил обеих женщин за локти.
   – Куда? – переспросила Надежда, вяло сопротивляясь.
   – Куда надо! – злорадно прошипела незнакомка и добавила так, чтобы не расслышал полицейский: – Не будешь следующий раз в чужие дела нос совать!
   Полицейский подтащил обеих женщин к железной двери с надписью «Опорный пункт полиции» и втолкнул их в тесное душное помещение. Закрыв за собой дверь, он вытер со лба пот клетчатым платком, плюхнулся на металлический стул и проговорил, буравя обеих участниц инцидента мрачным взглядом.
   – Ну?! – проговорил он, когда тишина сгустилась до состояния крутого дрожжевого теста. Надежда вспомнила, что обещала мужу испечь пирожки с картошкой, и настроение у нее еще больше испортилось.
   – Вот эта женщина, – начала Надежда как можно внушительнее, – она следила за одним мужчиной. Шла за ним следом. И все время переодевалась. Сначала была в бежевой куртке, потом в клетчатой, а затем уже в этой футболке…
   Ей самой эти слова показались не слишком убедительными. Она решила добавить к своим показаниям какой-нибудь достоверный штрих и проговорила:
   – Тот мужчина был лысый.
   Полицейский снял фуражку и оказался совершенно лысым. Он обтер потную лысину тем же платком и тяжело вздохнул.
   – Но я ничего такого не хотела… – испуганно залепетала Надежда. – Я к лысым очень хорошо отношусь.