Наталья Александрова. Последняя загадка Ивана Грозного

   Анна Павловна несколько оробела и застыла перед дверью, думая, не вернуться ли от греха домой. Тем более что до начала любимого сериала оставалось всего полчаса.
   Но из прихожей хорошо просматривалась кухня, и Анна Павловна увидела тот самый восхитительный чайник, предмет своих затаенных мечтаний и ночных грез.
   Это решило дело.
   Она сделала несколько шагов, вошла на кухню, подхватила чайник и отнесла его в прихожую, затем вернулась на кухню, нашла удивительную кастрюлю и присоединила к своей добыче.
   В прихожей она снова немного задержалась.
   Нести одновременно чайник и кастрюлю было несподручно, опять же, если вдруг встретится на площадке кто-то из соседей, объяснить им, почему она несет из соседской квартиры ценную бытовую технику, будет весьма затруднительно.
   Тут Анна Павловна вспомнила, что у покойного Ильи Васильевича имелась замечательно удобная кожаная сумка. В эту сумку вполне поместилась бы вся добыча, кроме того, сама эта сумка тоже, несомненно, представляла определенный интерес.
   Последний раз, когда Анна Павловна была в квартире у соседа, эта сумка почему-то находилась у него в комнате, которую Илья Васильевич называл кабинетом.
   Анна Павловна собрала всю свою решимость, пересекла коридор, толкнула дверь кабинета и переступила порог…
   И только сделав второй шаг, увидела в кабинете покойного соседа незнакомого человека.
   Человек этот рылся в ящике письменного стола.
   Услышав скрип двери, он обернулся.
   Это был высокий, удивительно худой мужчина в черном костюме, с выбритой наголо головой и очень темными, глубоко посаженными пронзительными глазами.
   В первый момент Анна Павловна возмутилась.
   Что этот посторонний человек делает в квартире Ильи Васильевича? По какому праву он тут хозяйничает?
   То, что он не из милиции и не из других официальных органов, было для Анны Павловны очевидно. Внешность у него была такая – совершенно неофициальная. Более того, очень подозрительная внешность.
   То, что она и сама проникла в квартиру без всякого на то права, преступно оторвав бумажку с печатью, Анна Павловна как-то не приняла во внимание.
   В общем, она строгим голосом спросила незнакомца:
   – Это что вы тут делаете?
   Он ей ничего не ответил, но быстрым и незаметным движением переместился от письменного стола на середину комнаты, оказавшись в двух шагах от Анны Павловны.
   Бесшумность и быстрота незнакомца произвели на старуху сильное и неприятное впечатление, и на смену первоначальному возмущению пришел страх. Она внезапно осознала, что находится в этой квартире наедине с опасным и подозрительным человеком, и в случае чего ей не на кого рассчитывать.
   Совершенно другим тоном она проговорила:
   – А, вы тут занимаетесь… ну, занимайтесь, я вам не буду мешать… – и попятилась, надеясь выскользнуть в коридор и быстренько сбежать из чужой квартиры, прихватив по дороге чайник и кастрюлю.
   Однако бритоголовый незнакомец еще одним неуловимым движением переместился, оказавшись между Анной Павловной и дверью кабинета, и только тогда заговорил:
   – Шляешься тут? Вынюхиваешь? Подбираешь, что плохо лежит?
   Анна Павловна подумала, что черт с ним, с чайником, и даже с кастрюлей, а хорошо бы просто унести отсюда ноги и оказаться у себя, в своей собственной квартире, перед своим телевизором, по которому как раз должны показывать любимую «Пучину страсти».
   Но у незнакомца были на ее счет совсем другие планы.
   Он схватил Анну Павловну левой рукой за лацканы фланелевого халата, сильно встряхнул и прошипел:
   – Так это ты ее прихватила?
   – Кого… ее?.. – пролепетала женщина слабым голосом, чувствуя, как по всему телу разливается волна отвратительной слабости.
   – Ты дурочку не валяй! – шипел злодей, сверля ее холодными пронзительными глазами. – Ты признавайся – взяла?
   – Вы про кастрюльку? – забормотала Анна Павловна. – Да я ее и унести-то не успела, она в прихожей лежит… ежели она вам нужна, так пожалуйста, я не возражаю…
   – Еще бы ты, жаба, возражала! – рявкнул бритоголовый, и тут же спохватился. – Какая, к черту, кастрюлька? На черта мне твоя кастрюлька? Я тебя разве про кастрюльку спрашиваю?
   – А… про что? – растерянно пролепетала женщина. – Кроме кастрюльки, я ничего… никогда…
   Глаза злодея проникали в самую ее душу, и Анна Павловна выложила последнее:
   – Ну, еще чайник… такой чайник красивый, светящийся, но если вам нужно…
   – Какой чайник?! – злодей склонился над трясущейся женщиной и грозно скрипнул зубами. – Я тебя последний раз спрашиваю – где она?
   – Да кто же она-то?
   – Шкатулка! – Произнеся это слово, бритоголовый на мгновение изменился, как будто из-под надетой на него страшной маски внезапно выглянуло настоящее живое лицо.
   – Шкатулка? – удивленно переспросила Анна Павловна. – Это какая же шкатулка?
   – Не знаешь, какая? – выдохнул злодей, и лицо его стало прежним, страшным и непроницаемым, как маска. – Ты тут бесконечно ошивалась, высматривала и вынюхивала! Ты тут все знаешь – а про шкатулку спрашиваешь?
   – Не… не знаю ни про какую шкатулку! – заверещала Анна Павловна, совершенно обмякнув, как спущенный воздушный шарик, и не сводя глаз со страшного незнакомца. – Чем хотите, поклянусь, что не знаю!
   – Похоже, что и правда не знаешь… – неожиданно согласился тот.
   – Не знаю, не знаю… – обрадовалась женщина.
   – Ну, раз не знаешь… – Бритоголовый полез в карман, и вдруг Анне Павловне стало так страшно, как никогда в жизни.
   Она поняла, что больше не нужна и не интересна страшному незнакомцу и он поступит с ней так, как она сама поступает со всяким ненужным хламом.
   – Обождите, обождите… – забормотала она. – Я вам скажу, кто мог взять ту шкатулочку…
   – Ты же только что говорила, что ничего про нее не знаешь? – недоверчиво процедил бритоголовый, однако руку из кармана вытащил.
   – А я догадалась, – Анна Павловна понизила голос, – я, значит, подумала и догадалась…
   – Ты, значит, думать умеешь? – процедил злодей насмешливо. – Полезное качество! Ну, так говори, о чем ты там догадалась!
   – Я скажу, я все скажу, я непременно скажу! Только вы уж… того… не обидите меня? Я женщина слабая, беззащитная, меня обидеть ничего не стоит!
   – Да кто тебя обидит, тот трех дней не проживет! Ладно, не обижу, только уж говори скорей!
   – К нему, значит, к Илье Васильевичу, – затараторила соседка, – Лариса ходила, сестра медицинская, уколы ему делала. Так вот она и прихватила ту шкатулочку… точно она!
   – Ты уверена? – с сомнением переспросил бритоголовый.
   – Точно она! – повторила Анна Павловна. – Она к нему за день до смерти приходила, то есть буквально накануне. Так вот, когда пришла – ничего при ней не было, а когда уходила – такой большой пакет несла… точно говорю, в самый тот день прихватила она вашу шкатулочку! Ну, до чего же бессовестные люди попадаются!
   – Откуда ты все это знаешь, насчет того, что она несла? – уточнил злодей.
   – А я через глазок смотрела! А потом с ней на лестнице говорила! – гордо заявила соседка и с интересом осведомилась: – А что, дорогая шкатулочка-то?
   – Дорогая, – мрачно подтвердил мужчина.
   – Нет, но все же до чего бывают люди бессовестные! – повторила Анна Павловна и осторожно отступила к двери.
   – Это точно! А куда это ты собралась? – Бритоголовый одной рукой снова ухватил ее за воротник, а другой вытащил из кармана шелковый шнурок.
   – Я… домой… у меня там суп варится…
   Злодей облизнул сухие узкие губы и ловким движением набросил на шею женщине шнурок.
   – Вы же… вы же обещали, что не обидите меня… – забормотала Анна Павловна, трясясь от ужаса.
   – Я передумал! – и он резко затянул шнурок на морщинистой шее старухи.
   Корабль подошел к пристани. Расторопные любекские матросы перекинули на берег сходни, вперед по ним прошли слуги царевны, потом четверо крепких молодцов перенесли саму Софью в золоченых носилках.
   Царевна молчала, лицо ее было бледно и неподвижно.
   Все одиннадцать дней плаванья из Любека в Колывань ее мучила морская болезнь.
   Это было странно – ведь ей в прежние времена часто приходилось плавать на кораблях отца, на быстрых многовесельных генуэзских галерах с веселыми черноглазыми матросами. Но то было другое море, вернее, другие моря – густо-зеленое Адриатическое, бирюзовое Тирренское, небесно-синее Средиземное. Веселый ветер гнал по волнам кудрявых пенных барашков, срывал с них клочья пены, бросал в лицо. За кораблем следовали резвые любопытные дельфины, полуденное солнце посылало с небес свои горячие ласковые лучи. Здесь же и море, и небо были мрачными, свинцово-серого оттенка, жестокий ветер нещадно швырял тупоносую любекскую шхуну, как собака швыряет обглоданную кость. Немецкие моряки ходили вперевалку мрачные, озабоченные, переговаривались на своем лающем наречии, от них разило пивом и чесноком.
   Служанка Милана то и дело меняла госпоже пропитанную уксусом головную повязку, но это помогало на минуту-другую, не больше.
   Зоя не находила себе места, она молилась Пресвятой Богородице и святым Косимо и Дамиано, и десятый раз спрашивала господина Димитрия, знатного грека из своей свиты, отчего нельзя было совершить путешествие посуху. И Димитрий десятый раз, с неисчерпаемым терпением истинного царедворца, напоминал ей, что Полония, через которую лежит сухопутный маршрут в Россию, находится сейчас в конфликте с мужем высокородной принцессы Великим князем Московским Джиованни, и путь через нее может быть небезопасен.
   Но вот наконец ужасное путешествие подошло к концу.
   Носилки царевны пронесли по пристани. Она отдернула занавеску, взглянула на гавань, на теснящиеся у причалов ганзейские корабли, на суетящихся купцов. С ее корабля сгружали тяжелые сундуки с приданым – с одеждой и уборами, с посудой и утварью, а более всего – с книгами, вывезенными отцом из Константинополя…
   На берегу толпились местные жители – немецкие купцы, важные и дородные, простолюдины – эсты, надеющиеся заработать пару грошей на разгрузке кораблей.
   В этой толпе Зоя увидела смутно знакомое лицо – бритая голова, глубоко запавшие темные глаза, пристальный горячий взгляд… где-то она видела этого человека…
   Зоя почувствовала смутное беспокойство, но странный незнакомец смешался с толпой, исчез.
   Зоя с любопытством оглядывала Колывань, небольшой ганзейский город, который иначе именуют Ревелем или Таллинном – узкие улочки, мрачные дома с серыми стенами и маленькими подслеповатыми окошками, высокие шпили церквей. К кортежу заморской принцессы то и дело подбегали нищие, увечные, горбатые, хвастались своими язвами и уродствами, тянули руки за подаянием. Господин Димитрий, ехавший верхом рядом с носилками принцессы, бросал им несколько грошей, и нищие возились в грязи, отнимая друг у друга добычу.
   Наконец кортеж прибыл на постоялый двор, расположенный подле доминиканского монастыря. Зоя вышла из носилок, прошла в отведенные ей покои. Служанки помогли ей переодеться, заглянул слуга господина Димитрия, спросил, не угодно ли высокородной принцессе спуститься в трапезную и отужинать.
   Ужинать Зоя отказалась, выпила немного воды с вином и легла почивать.
   Во сне она увидела огромную бедную страну, занесенные снегом нищие деревни, города с десятками белокаменных церквей, темные леса, заливные луга и полноводные реки. И по этой земле, едва касаясь ее босыми израненными ногами, шла Пресвятая Богородица, благословляя ее, эту землю, и живущих на ней людей…
   Утром София поднялась рано, помолилась, оделась в дорожное платье. Прежде завтрака к ней в покои вошел ее спутник, генуэзец Антонио Бонумбре, епископ Аччии. Папа отправил с ней епископа с особым поручением – обсудить с московскими властями и с митрополитом возможность воссоединения Церквей под верховной властью римского первосвященника. Всю дорогу епископ внушал Софии, что ее долг как истинной католички заключается в том, чтобы всеми силами способствовать заключению унии. И сейчас он пришел к ней с тем же самым разговором.
   София выслушала его смиренно, как и подобает, но ничего не ответила. Она вспомнила свой сон, вспомнила ангельские голоса певчих в соборе Святой Софии в Константинополе. Православие – это вера ее отцов… и она почувствовала вдруг, что едет не в чужую, незнакомую, дикую страну, а возвращается домой.
 
   Однако продолжить путь в этот же день не получилось: на лошадей напала странная болезнь, пять или шесть сдохли ночью, еще три бесновались, на мордах у них выступила розовая пена. Господин Димитрий послал слуг за новыми лошадьми, а Софья со служанками отправилась на обедню в главный здешний собор, посвященный святому Николаю, называемый на языке эстов Нигулисте. Время пролетело незаметно, царевна поужинала со спутниками и отошла ко сну.
   Однако ночь выдалась беспокойной.
   В третью стражу Софья проснулась от какого-то шума.
   Из-за двери доносились шаги и тревожные голоса, в узком окне мелькали отсветы факелов. Царевна разбудила служанку, велела ей выйти и узнать, в чем дело.
   Девушка опасливо вышла в коридор, вернулась через несколько минут и доложила госпоже, что на постоялый двор пробрался вор, попытался украсть что-то из сундуков царевны, да бдительный грек, монах Анастасий поднял тревогу и вместе со слугами господина Димитрия прогнал вора, сейчас его ловят на дворе монастыря.
   Софья выглянула в окно и увидела пробегающего по двору человека в монашеском облачении.
   Неожиданно тот запрокинул голову, их глаза встретились.
   На вора упал отсвет от факела, и царевна разглядела худое костистое лицо с глубоко запавшими глазами.
   От взгляда этих глаз она почувствовала тревогу и темное, мучительное беспокойство.
   Она вспомнила, что видела уже эти глаза – видела в толпе на пристани, когда ее переносили с корабля на твердую землю.
   Незнакомец сверкнул глазами и прижал палец к губам – и царевна почувствовала укол страха.
   Темная фигура скользнула к стене и растворилась во мраке. А двор наполнился слугами – с факелами и фонарями в руках они носились взад и вперед, натыкались друг на друга и кричали: «Держи вора!»
   В эту ночь царевна больше не сомкнула глаз.
 
   Прошло два дня. Лариса сидела за стойкой и перебирала карточки больных. Анна Павловна не звонила, зато Ларису подрядила делать курс уколов та самая мамаша с ребенком, что обратилась к отоларингологу. Мальчик очень боялся людей в белых халатах, а дома вел себя вполне адекватно, врач сама посоветовала его матери обратиться к Ларисе. Каждый раз, видя в сумке пустое место, Лариса вспоминала про тонометр и расстраивалась.
   Дверь отворилась, и в холл клиники вкатилась бодрая старуха в коротком пальто в крупную клетку.
   – Девушка, мне нужно сделать это… азу! – проговорила старуха, поправив сползающие на нос очки.
   – Может быть, УЗИ? – переспросила Лариса с профессиональным терпением.
   – АЗУ или УЗИ – какая разница? – фыркнула старуха. – Только побыстрее, я хочу успеть посмотреть сериал…
   – А направление у вас есть?
   – Направление? – старуха взглянула на нее подозрительно. – А зачем вам направление?
   – Как – зачем? Я же должна знать, УЗИ каких органов вам требуется и какой у вас предварительный диагноз.
   – Мне Елена Константиновна велела сделать это… АЗУ… или УЗИ чего-то малого… вроде посудина какая-то…
   – Малого таза? – предположила Лариса.
   – Вот-вот! – обрадовалась клиентка. – А сколько мне на этот малый таз денег понадобится?
   Лариса назвала ей примерные цены на обследование. Старуха выпучила глаза и возмущенно воскликнула:
   – Это почему же так много, если он малый? А сколько же тогда будет стоить большой? – Впрочем, она тут же спохватилась и затараторила: – У меня деньги вообще-то есть, но я еще хотела за конфетами зайти, потому что как же сериал без конфет…
   – Извините, но у вас, насколько я понимаю, диабет, так что конфеты вам противопоказаны.
   – Вот еще! – старуха фыркнула, как разозленная кошка. – Если еще и без конфет, так зачем вообще жить?
   – Так все же есть у вас направление? – попыталась остановить ее монолог Лариса.
   – Где-то оно было… – старуха открыла огромную хозяйственную сумку и погрузилась в нее с головой. Оттуда доносилось глухое недовольное бормотание.
   Вдруг дверь клиники распахнулась, в нее ворвалась высокая черноволосая женщина с чересчур ярко накрашенными губами. Оттеснив старуху от стойки, она перегнулась через нее и прошипела:
   – Сидишь? Довольна? Думаешь, тебе это сойдет с рук?
   – Эй, гражданка, вы куда без очереди? – возмутилась старуха. – Не видите – я с женщиной разговариваю?!
   – Усохни, плесень! – раздраженно бросила ей брюнетка и снова напустилась на Ларису:
   – Лучше сразу отдай!
   – Женщина, вы вообще куда пришли? – удивленно осведомилась Лариса. – Это вообще-то медицинский центр «Долгий век», а если вам нужна милиция, так это напротив…
   – Никакая милиция мне не нужна, я без нее отлично управлюсь! И тебе она тоже не поможет! И я прекрасно знаю, куда пришла, и знаю, кто ты такая! Дрянь подзаборная, вот ты кто!
   – Женщина, психотерапевт сегодня не принимает! – Лариса сделала последнюю попытку мирно разрешить конфликт.
   Все происходящее казалось ей каким-то бредом, театром абсурда. Вломилась в клинику какая-то сумасшедшая, требует неизвестно чего… Впрочем, она на своей работе всякого повидала…
   – Сейчас же отдай то, что тебе не принадлежит – тогда, может быть, уцелеешь! А иначе – тебе никто не поможет!
   – Если вы не прекратите, я сейчас вызову дежурного администратора! – Лариса повысила голос и приподнялась, высматривая вовсе не администратора, а охранника Витю, который, как обычно, пил кофе с лаборанткой Лизой в ее закутке.
   – Отдай по-хорошему! – повторила брюнетка.
   Из-под стойки вдруг вынырнула давешняя старуха, о которой Лариса успела уже благополучно забыть. Она победно сжимала в руке какую-то смятую бумажку:
   – Вот же оно! Вот оно, направление! Я же знала, что оно там должно быть!
   – Я тебе ясно сказала – усохни! – рявкнула на нее ненормальная брюнетка.
   В дальнем конце коридора приоткрылась дверь, в коридор выглянул главный врач центра Мераб Автандилович Сахарадзе. Брови его были грозно нахмурены.
   – Да кто вы такая и о чем вы вообще говорите? – проговорила Лариса, закусив губу и представляя, какой разнос ее ожидает. Мераб Автандилович не выносил шума и беспорядка.
   – Я – родная племянница Ильи Васильевича Линевского и его законная наследница! И я требую, чтобы ты немедленно отдала мне то, что обманом выманила у умирающего невменяемого старика!
   Наконец в происходящем появилась хоть какая-то логика, хоть какой-то смысл.
   – Я у него ничего не просила! – возмущенно проговорила Лариса. – Он мне сам, чуть не силой ее отдал…
   – Врешь! – шипела брюнетка и тянулась к Ларисе через стойку руку с ярко-красным маникюром. – Врешь, мерзавка! Отдай сейчас же…
   Лариса хотела сказать, что дурацкая шкатулка старика ей и даром не нужна и что противная брюнетка может ею подавиться, но тут вспомнила, что отдала эту шкатулку знакомому доктора Андрея Егоровича, так что сейчас никак не может ее отдать…
   Но в это время диспозиция перед стойкой коренным образом изменилась. Старуха, до которой наконец дошел оскорбительный тон брюнетки, перешла в атаку. Она сжала свою сумку двумя руками и принялась лупить обидчицу по чему попало, приговаривая:
   – Сама плесень! Сама усохни! А я не какая-нибудь, я ветеран системы народного образования! Я с такими хулиганами справлялась – не тебе чета! У меня Виталий Парашютов по струнке ходил! Ишь ты – плесенью она обзывается!
   Сумка у старухи была тяжелая. Брюнетка пыталась заслониться от ударов, но в конце концов вынуждена была отступить к дверям. Оттуда она еще раз угрожающе крикнула Ларисе:
   – Не думай, что сможешь присвоить чужое! Пока не отдашь – не будет тебе покоя!
   Наконец она скрылась за дверью. Главный врач покачал головой и тоже вернулся в кабинет.
   Боевая старуха перевела дыхание, отерла пот со лба тыльной стороной ладони и вернулась к стойке.
   – Ну вот, нашла я это самое направление, на АЗУ… то есть на УЗИ… в общем, которое мне Елена Константиновна выписала.
   Лариса взяла у нее смятый листочек, разгладила и с удивлением прочитала:
   «Направление на массаж хвоста и задних лап…»
   – Бабушка, это тоже не то! У вас же, насколько я вижу, нет хвоста?
   – Ой, это, значит, от ветеринара! – всполошилась старуха. – Это не мое, это Мурзика моего направление!
   От приступа нервного хохота Ларису спас охранник Витя. Старуха уважительно оглядела его квадратную фигуру и поутихла.
 
   После скандала с племянницей старика Лариса была не в своей тарелке, у нее тряслись руки и пальцы не попадали по клавишам компьютера. Кое-как разобравшись с энергичной старухой, она решила выйти на улицу и выкурить сигарету, чтобы успокоиться, благо больше посетителей пока не было.
   Внутри клиники Мераб Автандилович категорически запрещал курить – он повторял, что персонал медицинского центра должен рекламировать здоровый образ жизни, а не отравляющие вещества, изготовляемые табачными фирмами.
   Впрочем, Лариса и сама курила немного – только когда ей, как сейчас, нужно было снять стресс.
   Она вышла на крыльцо… и в глазах у нее помутилось: на скамейке напротив входа в клинику сидела коротко стриженная брюнетка, та самая скандальная племянница Ильи Васильевича.
   Ничего себе – сняла стресс! Сейчас снова начнется скандал!
   Лариса в растерянности застыла на пороге, а брюнетка вскочила со скамьи и подошла к ней. Лариса попятилась, схватилась за ручку двери, собираясь ретироваться, но племянница старика неожиданно мирным тоном проговорила:
   – Ты меня уж извини, я так на тебя накричала… понимаешь, так расстроилась из-за дядиной смерти…
   Лариса смотрела на нее с удивлением: казалось, перед ней совершенно другой человек! Никакой наглости во взгляде, и голос не хамский.
   – Все же верни мне то, что взяла у Ильи Васильевича, – продолжала брюнетка. – Мне это очень нужно. Семейная реликвия…
   – Да ради бога! – ответила Лариса.
   Старая шкатулка ей была совершенно не нужна, и она вовсе не собиралась ломать из-за нее копья. Непонятно только, зачем было сначала так скандалить, попросила бы сразу по-хорошему…
   – Так что – отдашь? – брюнетка смотрела на нее с надеждой.
   – Да конечно отдам. Только сейчас ее у меня нет, а завтра я не успею… послезавтра, ладно?
   – Послезавтра? Нет, мне нужно завтра! – брюнетка смотрела на нее почти умоляюще.
   – Ладно, только ты уж на работу ко мне не приходи – начальство будет недовольно. Встретимся на нейтральной территории…
   – Где же? – живо спросила брюнетка.
   – Кафе на проспекте знаешь? «Сластена», это на углу… Вот там завтра в два часа, как раз перед работой я успею…
   – Принеси ее, а не то… – глаза брюнетки угрожающе блеснули, но она тут же опомнилась и даже сделала попытку улыбнуться Ларисе на прощанье. Попытка не удалась.
   Дальше рабочий день покатился по обычной колее – посетители пошли потоком, среди них попадались разные чудаки – до кого плохо доходили самые обычные слова, кто скандалил без всякого повода, одна женщина еле понимала по-русски, так что Лариса выбросила из головы шкатулку покойного старика и его же скандальную племянницу. Только в самом конце рабочего дня она снова вспомнила про свой тонометр, про разговор с соседкой Ильи Васильевича и набрала номер Анны Павловны.
   Телефон ее не отвечал.
   Лариса решила ехать наудачу – тонометр хороший, дорогой, и ей он очень нужен, завтра утром ей на укол к больному ребенку.
   Подъехав к знакомому дому, она нажала на кнопку домофона. Загорелся сигнал ответа, и она поспешно проговорила:
   – Анна Павловна, это Лариса! Откройте, пожалуйста…
   Ей никто не ответил, но послышался щелчок, и дверь открылась.
   Поднявшись на четвертый этаж, Лариса опасливо покосилась на дверь Ильи Васильевича. На двери была наклеена бумажка с лиловой официальной печатью.
   Она вздохнула, подошла к соседней двери, хотела нажать звонок и тут увидела, что дверь приоткрыта. Лариса почувствовала странное беспокойство.
   Хотя… что тут такого? Она же позвонила снизу, вот соседка и открыла дверь…
   Лариса открыла дверь пошире, нерешительно шагнула в прихожую и крикнула в глубину квартиры:
   – Анна Павловна! Я пришла, у вас дверь не заперта…
   Вдруг из кухни появился сутулый мужчина лет сорока с редкими бесцветными волосами, кое-как прикрывающими череп, и пристальным взглядом маленьких, близко посаженных глаз.
   Лариса отшатнулась от него и испуганно проговорила:
   – Вы кто? А где Анна Павловна?
   – Я-то известно кто, – ответил ей лысоватый мужичок. – Я-то капитан Уклейкин из семнадцатого отделения, а вот вы кто такая?
   – Из отделения? – растерянно переспросила Лариса. – В смысле из милиции?
   – Вообще-то теперь мы называемся полицией, – уточнил капитан и показал Ларисе раскрытое удостоверение.
   Буквы плясали у нее перед глазами, однако Лариса сумела разглядеть фотографию – редкие бесцветные волосы, маленькие невыразительные глазки…