Страница:
Вожак оказался в шаге от него сразу, как только погасло невидимое для Артура сияние. Просто спрыгнул с машины, преодолев разделяющее их расстояние. Бросил на асфальт пояс с двумя ножами, наскоро заплел волосы в косу и застегнул куртку, проклепанную сталью, тяжелую, больше похожую на доспех. На Артуре тоже были доспехи: надетая под куртку кираса из шкуры беловолка. Так что и здесь все честно.
Четверо вампиров, не церемонясь, но довольно аккуратно, утащили со стоянки утративших связь с реальностью людей из Стада.
– Я Харир, – назвался вожак. – Будем знакомы, Артур Северный. Бьемся до невозможности продолжать. Не хочу тебя убивать, лучше заберу в Пески.
– Ладно, – сказал Артур. – Я бы тебя убил, да ты уже мертвый.
В тот же миг Харир исчез, Артур успел заметить движение вправо, уклонился, хоть и не видел атаки… в этом бою нельзя полагаться на зрение, только на чутье, на движение воздуха, на редкий шорох подошв по асфальту. Удар, еще один. Потом еще два. И еще. Харир слишком быстрый, чтоб уследить за ним взглядом. Артур атаковал наугад, увернулся снова – длинные когти мелькнули у плеча, метнулась в полумраке светлая коса, и вдоль нее, с упреждением, Артур ударил другой рукой. Нож полоснул упыря по черепу, по лицу, располосовав кожу, насквозь прорезав щеку. Мертвые чувствуют боль, но старые мертвяки давно знают, что она не имеет значения, и поэтому умеют ее игнорировать. Надеяться на то, что рана ограничит подвижность Харира, не приходилось. Так же как и на то, что кровь зальет ему глаз, мешая смотреть: из ран вампиров не течет кровь, в мелких сосудах ее попросту нет, а крупные мгновенно сжимаются, чтоб не потерять и капли.
Когти разодрали плотную кожу куртки, скользнули по кирасе. Харир пока еще вел разведку, выявлял защиту, но Артур уже понял, что он атакует дважды, обеими руками, получается три серии из двух ударов. И вторую когтистую лапу, которая должна была содрать ему кожу с лица в качестве ответной любезности, он поймал, уронив один из своих ножей. Вампира не удержать в захвате, и кости не переломать, и суставы не вывихнуть, но Артур и не пытался. Он с молитвой вонзил лезвие оставшегося ножа в руку Харира и отрезал ее чуть ниже локтя. Отшвырнул подальше, чтоб не дать противнику времени прямо сейчас прирастить конечность обратно.
Харир прыгнул в сторону, сейчас он был виден. А когда приземлился, удар был такой силы, что асфальт вздыбился, пошел волнами. Артура бросило назад, на качнувшийся «Скадат», с которого, как кошки с забора, дернули в разные стороны трое мертвяков. Харир вновь топнул ногой. «Скадат» приподняло и отшвырнуло. Артур остался стоять. Он успел увидеть изумление на лице упыря, потом тот снова исчез. Серия атак сразу со всех сторон, каждая новая сильнее предыдущей. Одна рука, две ноги в тяжеленных армированных ботинках. Харир двигался настолько быстро и перемещался в трех плоскостях так свободно, как будто умел летать. И все же, рассчитывая захватить Артура живым, он был обречен проиграть. Он не мог использовать смертоносные дайны, любой из которых прекратил бы поединок. А Артур… ему достаточно было увидеть когти, чтоб точно знать, где именно его противник.
Правда, одного знания недостаточно.
Лезвие ножа раз за разом резало только воздух. Харир был неуязвим, как будто сам превратился в пустоту, наносившую удары. Куртка Артура висела лохмотьями, ребра трещали, очередным ударом упырь чуть не оторвал ему голову, но по-прежнему не мог достать. От его сверхъестественной силы Артура хранил Господь, от сверхъестественной скорости – искусство боя, а сверхъестественными навыками Харир не пользовался сам. И, в конце концов, когда загнутые когти вновь мелькнули перед глазами, нож нашел цель. Лезвие пробило Хариру грудную клетку. Второй рукой Артур схватил упыря за горло. Выдернул нож из его груди и в тот же миг, когда Харир ударил его обеими ногами, полоснул ножом по холодной шее, молясь о том, чтобы перерубить позвонки. Удар был страшен, но Артур не разжал пальцы, и сила упыря обернулась против хозяина: поврежденный позвоночник не выдержал. Харира отбросило в одну сторону, а Артура с его головой в руке – в другую.
Над стоянкой пронесся тихий изумленный ропот. Артур ожидал любой реакции, вплоть до того, что стая кинется на него, чтоб отомстить за вожака, несмотря на оговоренные условия поединка. Что ж, удивление – лучший из вариантов.
Он подошел к Хариру и положил голову рядом с телом.
Упыря не уничтожить обезглавливанием. Если голову не сжечь, ее можно прирастить обратно, как любую часть тела. Но, лишившись головы, вампиры впадают в мертвое оцепенение. Они все видят, слышат и понимают. Только двигаться не могут.
– Я победил, – сказал Артур. – Я забираю людей.
– Забирай, – откликнулся женский голос.
Девушки-телохранительницы вышли на перепаханное поле боя. Одна, та, что успела зажмуриться и уберегла глаза от света Миротворца, приложила голову Харира обратно к шее, пошла за валяющейся в стороне рукой. Вторая, с размазанной по щекам кровью, кивнула Артуру, мол, иди за мной, и направилась к фуре. Отперла заднюю дверь.
– Корма у нас только на два дня, – буркнула она.
Артур кивнул. На два дня – это лучше чем ничего. Он вообще не рассчитывал, что спасенным людям отдадут еще и пищу. У упырей свой прагматизм, человеку его не понять, как ни старайся. Харир мог перестрелять всех пленников, только чтобы не отдать Артуру. Но раз отдать все-таки пришлось, нет никакого смысла морить людей голодом.
Внутри были нары от пола до крыши в три ряда, в три яруса. Между ними два узких прохода, ведущие к контейнерам утилизаторов. Когда упырица распахнула дверь, внутри тихо, испуганно ахнули, кто-то заплакал, послышалось шебуршание – люди старались стать как можно незаметнее, как можно дальше забиться на нары.
Люди боятся вампиров, и бывает, что этот страх заставляет их сражаться и убивать. Но только не тогда, когда вампиры становятся хозяевами положения. Мертвяки умеют воздействовать на инстинкты, пугать так, что не остается ни воли, ни гордости. В фуре было четыре десятка человек, молодых, здоровых мужчин и женщин. Все они были способны постоять за себя, и все оказались раздавлены страхом.
Люди, лишенные человеческого достоинства…
Артур подумал, что прежние времена, когда он знал, что существованию мертвых нет никаких оправданий, были лучше нынешних. Мысль неправильная, и все-таки от нее не получилось так просто отделаться.
– Выходите, – сказал он, – вы свободны.
Сказать легко, но сколько хлопот за словами «вы свободны». Перепуганных до полусмерти людей очень сложно организовать там, где они постоянно видят тех, кого боятся. Они сначала медленно и опасливо выходили из фуры, а потом, когда снаружи их стало больше, чем внутри, все оставшиеся, запаниковав, решили выйти одновременно, едва не затоптав друг друга.
– Дай им сил, Господи! – взмолился Артур.
Но силы-то у них были, не было смелости поверить в это, а смелость ты или находишь в себе, или нет. Бог, в своей бесконечной милости, не делает за людей то, что они могут сделать сами.
Оставалось спрашивать имена, разбивать на группы, наугад выбирать, кто сможет стать старшим. Хорошо, что они все знали друг друга, сами, инстинктивно, тянулись к тем, с кем хотели держаться вместе. Группы по пять человек. Старшим Артур отдал припасы. Самыми ценными были емкости для воды. Вампиры везли воду здесь же, на фуре, в огромной бочке, но у них нашлось три канистры, в которые из бочки набирали воду, чтоб разлить по чашкам. Артур забрал и их. И, разумеется, чашки. Подумал, что скажет Марийка, и решил, что вряд ли она будет искать себе другого попутчика. Ей неинтересно было добраться до Эниривы, ей интересно было добираться. Процесс, а не результат. А интереснее, чем с ним, ей точно ни с кем не будет.
Марийка сказала такое, что девушкам говорить не следовало бы, особенно девушкам из хорошей семьи. Но Артур давно утратил иллюзии насчет их лексикона. Это в Единой Земле представить было невозможно, чтобы женщина, если только она не совсем опустилась, говорила такие слова. А на Земле и здесь, в Ифэренн, все по-другому. Впрочем, Марийка осыпала Артура ругательствами, то цепляясь за него обеими руками, то молотя кулаками, куда придется, а это делало ругательства чем-то вроде шелкового шарфа на рукаве, знака расположения прекрасной дамы. Она извелась, но не уехала. Сидела с биноклем, следила за стоянкой. «Перкунас» расчехлила. Артур даже не стал спрашивать зачем, и так понятно, что Марийка пошла бы за ним, если б его не убили.
Вряд ли она смогла бы помочь в бою, даже умея стрелять из «Перкунаса», но оказалась отличной помощницей в гораздо более сложном деле установления хоть какого-то порядка среди спасенных. Девушки без оружия действуют на испуганных людей гораздо лучше парней с топорами. Стараниями Марийки группа перестала напоминать бессмысленно мыкающееся во все стороны стадо, превратилась в подобие отряда: восемь пятерок, восемь командиров, остальные даже начали к командирам прислушиваться.
– Они из Луги, – сказала Марийка, когда все получили по кружке воды, а кто хотел есть, поели, – поселок назывался Луга. Это в Глейстире. Ты езжай, а я пешком пойду, с ними разговаривать надо. Я позвоню друзьям, они приедут, машин хватит, чтоб всех увезти. Но, когда приедут, я не знаю. Так что пойдем пока.
Таким порядком в путь и двинулись. Артур на байке, как овчарка, патрулируя окрестности и присматривая, чтобы никто из людей не отстал или не слишком обогнал остальных, и Марийка, как пастух, следящая за тем, чтобы у всех все было хорошо. Настолько, насколько это возможно в таких условиях.
Привалы делали каждые три часа. Вампиры не преследовали, отпустили, значит, отпустили. Мертвяки в Ифэренн похожи на земных, и у тех, и у других многое держится на честности, хоть она порой и насквозь буквоедская. Это у многих бессмертных так. Не умаляя значимости подписей и печатей на бумагах, которые тщательно сохраняются веками, они ценят и договоры, заключенные на словах. Бессмертным нужна стабильность, хоть какая-то, потому что миры вокруг них меняются слишком быстро.
– Харир – один из постоянных поставщиков людей в Пески, – сказала Марийка на одном из привалов, – я о нем слышала, он по Трассе регулярно ходит. В этот раз ему повезло, война началась, а он под шумок на Лугу напал. Никто и не заметил, а потом уж поздно было бы, да и подумали бы не на Харира. Война же. На Рену думали бы.
– Рискованно.
– Риск того стоит. Вместо того чтобы в княжествах хватать по два-три человека, содержать их, пока не наберется достаточно, чтоб можно было ехать в Пески, он в одном поселке на Трассе взял сразу сорок. Один рейд, почти никаких расходов, а заплатили бы за них очень хорошо. Он самых здоровых выбрал, посмотри. Да к тому же, если Глейс узнает, что Харир украл людей в его тийре, он просто убьет. А если б Харира в княжествах прихватили, его бы в кровососку отправили.
– Что это?
– Лаборатории, где из вампиров выкачивают кровь. Кормят и сцеживают. И так – целую вечность, они же не умирают. Кровь вампиров очень дорого стоит, – объяснила Марийка в ответ на вопросительный взгляд. – Лекарство почти от всех болезней, даже от старости.
– Почему ж их всех не переловят?
– Потому что не угадаешь, кто за кого, если что, заступится. Они повсюду, – Марийка изобразила руками крайне замысловатую фигуру, то ли спрута, то ли паутину, – у них настоящая власть, а у людей только видимость, если княжеских наместников не считать. Но вампиры как бы… прячутся в темноте. Таятся. Вот и ловят тех, про кого точно известно, что заступиться некому. Да еще фиг поймаешь, – добавила она, вставая. – Если б ты ребят Харира светом не распугал, они бы мигом тебя к остальным закинули. Ехал бы сейчас в Пески.
– Угу. – Артур кивнул.
Марийка видела свет Миротворца. Ничего себе новость! А ведь с виду человек как человек, теплая, и сердце бьется. Впрочем, для мертвяков притворяться живыми – обычное дело. Направляют кровь по жилам, разгоняют сердце, и все, не отличить их. Зачем только это Марийке, непонятно. Если ей нужен попутчик на Трассе, с которым можно безопасно добраться до Эниривы, то почему было не присоединиться к кому-нибудь из вампиров? Не пришлось бы притворяться, расходовать лишнюю кровь, прятаться, чтобы поесть. Да вообще проще было бы. Со своими всегда проще.
Вопросы лучше отложить. Задать их надо будет обязательно, но не раньше, чем люди окажутся в безопасном месте. Марийка хорошо о них заботится, а выяснение мотивов сильно испортит ей настроение, осложнит отношения, что обязательно скажется на людях. Так что все вопросы потом.
Артур сложил карематы, застегнул седельные сумки. Марийка тем временем обошла подопечных. Она улыбалась, над кем-то подшучивала, кого-то подбадривала. Теперь понятно, почему у нее так хорошо получается успокаивать людей, приводить их в чувство. Те же самые чары, которыми упыри Харира запугивали пленников до животного состояния. Ночевать сегодня и завтра придется в поле, а она и так уже один раз не поела. Сколько вампир может просуществовать без пищи, оставаясь в здравом уме? Двое или трое суток. Но характер начнет портиться после первой же ночи без крови. Особенно если вокруг сорок человек, а есть их нельзя, потому что сам притворяешься человеком.
Привыкший к постам, Артур не понимал, как тяжело голодному отказываться от пищи, видя ее в изобилии, но знал, что такой соблазн существует. Пост в первую очередь ограничивает в еде, потому что дисциплинирует дух, а не поддаться другим искушениям гораздо проще. Ладно, время покажет, как поступить. Если с голодной Марийкой станет по-настоящему трудно ужиться, надо будет сказать ей, что маскировка не удалась. Тогда она поест, успокоится, ну а там уж как пойдет.
Хотя, конечно, Артур Северный в компании с упырицей… Альберт, когда узнает, лопнет со смеху. Хм… значит, не надо ему рассказывать. Нельзя же доводить родного брата до смерти.
Глава 2
Земус был в ярости. В бешенстве. Он уже почти держал сокровище в руках, уже получил его… почти получил. Оставалась формальность, и тут все рухнуло. А ведь подумать только, у него могла быть душа! Целая душа! Земус, конечно, отдал бы ее господину, но наградой стали бы могущество и власть. Души – редкость даже для сулэмов, а он мог бы…
Не получилось.
Земус бесился из-за того, что душу увели у него прямо из рук. Ведь он уже получил согласие, оставалось лишь заверить договор, когда его отчаявшаяся добыча обрела надежду. Это было… Земус не мог сказать, что это нечестно или несправедливо, его пожирало бешенство, он злился так, что терял разум, но что такое «нечестно» и «несправедливо», он не знал, поэтому не мог даже объяснить себе своей злости. От необъяснимости становилось еще хуже.
Бесчисленное множество других душ, добыть которые не удалось, он выкидывал из мыслей сразу. Ушли и ушли. Даже сулэмы редко добывают такое сокровище, у господина Земуса никогда не было ни одной души, а у самого Земуса в собственности ее никогда и не будет. Но он мог бы добыть эту, отдать господину, сделать господина богатым, а сам стать сильнее. И, кто знает, может, если бы получилось, потом добыть еще одну душу, господин сделал бы его достаточно сильным, чтобы следующую душу Земус мог забрать себе. Это, конечно, невозможно, ему не под силу добыть целых три души, и еще три дня назад Земус об этом знал. Но сейчас ему казалось, что он сумел бы. Он нашел верный способ. Никто, кроме него, не додумался, а он решил попробовать и не прогадал.
Другим демонам в мысли не закрадется связаться с вампирами: очень трудно преодолеть брезгливость и оставаться рядом с этими тварями. Земус тоже думал, что не сможет. Вампиры похожи на людей, у них даже души есть, и притом вампиры – худшее извращение человеческой природы, какое только можно вообразить. А демоны все знают об извращениях и на недостаток воображения не жалуются. От такого противоречия на вампиров противно даже смотреть. Первое, о чем думаешь, глядя на них, – это о мерзости, скрытой под человеческой плотью. Но Земус слышал, что есть демоны, подчиняющие себе вампиров из тварного мира, и слышал, что мертвые рабы приносят им немало пользы, некоторые даже продают свои души. А ведь в тварном мире вампиры ничем не отличаются от здешних, и если у демонов хватает терпения и воли на то, чтобы иметь с ними дело там, то можно попробовать и здесь. Просто быть рядом с ними, не давая о себе знать, не вступая в контакт. Это гораздо легче, чем заключать с ними договор и давать им силу.
Земусу нужны были души. Он слышал слова «я душу отдам», сказанные в шутку или всерьез, устремлялся на них, наперегонки с другими ловцами, искал отчаявшихся, предлагал помощь, сулил чудеса, обещал спасение. Все ловцы делают это, все ищут тех, кто думает, будто терять уже нечего. Только настоящее отчаяние – очень большая редкость. Бог, создавая людей, дал им надежду, вот они и не научились отчаиваться. Даже те, чьи дети умирают от неизлечимых болезней, верят в то, что найдут деньги на лекарство из вампирской крови, или в чудо, или просто боятся демонов – все люди боятся демонов – и не поступаются душой. Ни за что. Даже за чудеса.
Надеются.
Тем, кто оказался в Песках, надеяться не на что, судьба их ужасна, и спасения нет даже в смерти. В Песках любая из Жертв отдала бы душу только за то, чтоб умереть, за то, чтоб все закончилось. Но демону в Пески не попасть. Сулэмы могли бы, наверное, но сулэмы ловлей душ не занимаются. И Земус решил попытать счастья с теми, кто обречен попасть в Пески, с теми, кого только везут туда. Открывать этим людям глаза на их участь, объяснять, что их ждет, и предлагать спасение. Стая Харира возила людей в Пески каждые полгода, Земус следовал за ними, смотрел на пленников, ждал заветных слов. Он искал настоящее отчаяние, год за годом, десятилетиями и знал, каким оно будет, когда наконец найдется. Пленники Харира тоже надеялись: увы, они не понимали, что надежды нет. И все же держась рядом со стаей, особенно когда она приближалась к Пескам, Земус находил в людях то, что больше всего походило на отчаяние. Больше, чем самая безнадежная скорбь в хосписах. Люди так устроены, что даже смерть для них – надежда. Но если лишить их и смерти, вот тогда… просто дождись заветных слов, и можешь быть уверен, они не окажутся преувеличением.
Земус дождался этих слов, когда Харир напал на Лугу. Из трехсот жителей стая выбрала четыре десятка самых здоровых, а среди них молодую пару. Счастливую пару. Эти двое ждали ребенка, ему уже придумали имя, бабушки уже покупали ему игрушки, и детская была полностью обставлена. Обои в штурвалах и корабликах, кроватка-качалка, мягкие игрушки и пушистые ковры. И в один миг все изменилось: бабушки убиты, дом разорен, а счастливая пара заперта в фуре для перевозки скота, и ребенок родится в Песках. Вампиры обожают новорожденных!
– Я душу бы продал, чтоб спасти вас, – сказал муж, когда стало ясно, что сбежать не получится.
И Земус понял: это по-настоящему.
Он освободил бы их. Всех троих. Да что там, он бы им и бабушек вернул. И дом восстановил. А если б парень додумался пожелать свободы не только для жены и для себя, Земус в обмен на душу мог бы спасти всех. Сделка делает демона всемогущим на время выполнения контракта.
Но до пожелания не дошло. Последняя формулировка, которая отдала бы Земусу душу, так и не прозвучала. Не успели. В Ифэренн явился святой, и почему-то, по какому-то нелепому своему промыслу, он решил спасать людей не из Нижних Земель, как делали все остальные святые, а вот этих, с поверхности, обычных людей, не заслуживших ни Небес, ни Преисподней. Не представляющих для святых никакого интереса.
Как же это бесило! Как это невероятно, невыносимо, страшно бесило! Земус жрал сам себя от ненависти, блевал и жрал снова. И далеко не сразу он понял, что бесится потому, что думает об упущенных возможностях, что нужно перестать о них думать, иначе он так и закончится, уничтожит себя собственной злобой, на радость еще более мелким демонам, которые с удовольствием доедят то, что останется.
Земус перестал думать о том, что могло бы быть, и стал думать о том, что он может сделать. Вернуть добычу не получится: прежде чем он сможет начать действовать, люди уйдут с земель Рены, а могут и вообще свернуть с Трассы. Но можно отомстить. Это вернет спокойствие, и хищная мелочь перестанет виться вокруг, ожидая, когда можно будет поживиться его останками. Итак, месть. Для этого нужно кое-что поменять в Харире и в его стае… Хорошо, что сейчас война, вампиры убивают друг друга, и изменения можно не создавать самому, а просто взять готовое состояние духа и разделить на всех. Если достанется еще какому-нибудь мертвяку, что ж, тем для него лучше. Звериные инстинкты и полная свобода – все мечтают почувствовать это, и вампиры, и люди. Не зря вампиры получаются именно из людей.
О том, чтоб свернуть с Трассы, Артур с Марийкой подумывали, но, определив расстояние и прикинув, насколько удобна дорога, решили, что до границы Ренатира, до поселка в Пайсартире, на соседней территории, доберутся быстрее, даже если друзья Марийки и не успеют их подобрать. В княжествах безопаснее, чем на Трассе, но это верно только для населенных областей, а в Ахтеке, вдоль границ которого они до сих пор двигались, населены были только горы и оазисы.
Так что продолжили поход по Трассе, а уже к вечеру их встретил автобус, здоровенный, разноцветный, с яркими надписями «Перевозки «Беруанг» по обоим бортам. Из автобуса высыпали пятеро: трое парней и две девушки, – с виду ровесники Марийки и, кажется, люди.
– Ну ты даешь! – веселились они, перебивая друг друга. – Автобус на Трассу! Целый автобус! Нам и водителя не дали: дураков нет сюда ехать. Даже за двойную оплату.
– Это Матиус, – одна из девушек, рыжая пышечка, помахала выглянувшему из кабины молодому человеку, повернулась к Марийке, – друг моего брата.
– Ага. И двойную оплату – ему, а не ссыкунам из «Беруанга», – поддержал девушку брюнет с дикой прической. – Кстати, Маки, деньги там хотели вперед, так что мы скидывались и еще у Пэт заняли.
– Я отдам, – пообещала Марийка, – знаешь же.
– Ты Пэт отдай, мы-то подождем.
Разговоры о самом важном и насущном, то есть беспорядочные выкрики и веселье, постепенно иссякли, все больше любопытных взглядов обращалось к Артуру. Столпившиеся на обочине люди не вызывали такого интереса. Скорее всего, потому, что в Ифэренн, как и на Земле, считалось дурным тоном демонстрировать любопытство в отношении тех, кто попал в беду.
– Это Артур, – сказала Марийка. – Да, это он. Знакомьтесь. Артур, это мои однокашники.
И пошла рассаживать людей в автобус.
Они все здоровались за руку, и парни, и девушки. Артур на Земле к этому так и не привык. Девушки, протягивающие руку, как мужчины. Нежная кожа, тонкие косточки, мягкие ладошки – какое тут может быть рукопожатие? Подержать в пальцах осторожно и отпустить. А еще на Земле так и не смог привыкнуть к мягким ладоням мужчин. Не держат они в руках оружия, не пашут землю, не знают рукомесел… Им и не надо. Но, пожимая им руки, чувствуешь себя странно.
Рыжую звали Кирой, вторую девушку, очень светлую блондинку, Царулой. Брюнет со стоящими дыбом волосами назвался Хади, парень, держащийся рядом с Кирой, представился Ирченом, а третий – Даниилом. Имена разных культур и национальностей, разные фенотипы, а компания одна. Особенности Ифэренн? Или университета, в котором училась Марийка?
Артур не знал, что именно она рассказала друзьям, но о том, что он дрался с вампиром и победил, рассказала точно. Потому что именно об этом его и начали расспрашивать, как только сочли, что достаточно знакомы, чтоб, не чинясь, задавать вопросы. Сама по себе история захвата упырями живых была интересна молодежи ровно настолько, насколько им пришлось посуетиться, отыскивая транспорт и деньги на аренду. Живущие на Трассе воспринимались обитателями княжеств как потенциальные жертвы вампиров и фейри, и не было ничего удивительного в том, что один из охотников за людьми совершил набег на Лугу. Кто не хочет оказаться в Песках, тот живет в княжествах. Хотя в жизни на Трассе есть свои преимущества: законы там проще, налоги ниже, и для предприимчивых натур есть много способов заработка, которые в княжествах не приветствовались.
В автобус они вошли уже после того, как все спасенные были рассажены. Для «Найзагая» нашлось место на корме, в отсеке, отведенном под велосипеды. О воде и еде никто не подумал, Артур попенял себе, что и он тоже не вспомнил о том, что надо бы пополнить припасы. Впрочем, чтобы людям попить, перекусить и прийти в себя, хватило и того, что отдали вампиры. А мягкие кресла, кондиционер и, главное, стремительно полетевшая под колеса Трасса – все это вместе действовало как отличное успокаивающее. Молитва была бы еще лучшим средством, но молиться здесь не умели.
Минут через пятнадцать после того, как автобус тронулся, к Марийке подошел один из старших, господин Себеста, высокий, темноволосый, лет сорока на вид. Хорошо одетый, хоть, конечно, после пребывания в фуре и двенадцатичасового перехода по Трассе одежду было только выбрасывать. Артур уже знал, что в Луге Себеста был мэром. После освобождения он сориентировался быстрее многих, присматривал за своей группой и за соседями. Но на контакт по собственной инициативе пошел в первый раз. До этого Марийка вытягивала Себесту на разговор так же, как остальных. Первым ни с ней, ни с Артуром не заговаривал никто.
Четверо вампиров, не церемонясь, но довольно аккуратно, утащили со стоянки утративших связь с реальностью людей из Стада.
– Я Харир, – назвался вожак. – Будем знакомы, Артур Северный. Бьемся до невозможности продолжать. Не хочу тебя убивать, лучше заберу в Пески.
– Ладно, – сказал Артур. – Я бы тебя убил, да ты уже мертвый.
В тот же миг Харир исчез, Артур успел заметить движение вправо, уклонился, хоть и не видел атаки… в этом бою нельзя полагаться на зрение, только на чутье, на движение воздуха, на редкий шорох подошв по асфальту. Удар, еще один. Потом еще два. И еще. Харир слишком быстрый, чтоб уследить за ним взглядом. Артур атаковал наугад, увернулся снова – длинные когти мелькнули у плеча, метнулась в полумраке светлая коса, и вдоль нее, с упреждением, Артур ударил другой рукой. Нож полоснул упыря по черепу, по лицу, располосовав кожу, насквозь прорезав щеку. Мертвые чувствуют боль, но старые мертвяки давно знают, что она не имеет значения, и поэтому умеют ее игнорировать. Надеяться на то, что рана ограничит подвижность Харира, не приходилось. Так же как и на то, что кровь зальет ему глаз, мешая смотреть: из ран вампиров не течет кровь, в мелких сосудах ее попросту нет, а крупные мгновенно сжимаются, чтоб не потерять и капли.
Когти разодрали плотную кожу куртки, скользнули по кирасе. Харир пока еще вел разведку, выявлял защиту, но Артур уже понял, что он атакует дважды, обеими руками, получается три серии из двух ударов. И вторую когтистую лапу, которая должна была содрать ему кожу с лица в качестве ответной любезности, он поймал, уронив один из своих ножей. Вампира не удержать в захвате, и кости не переломать, и суставы не вывихнуть, но Артур и не пытался. Он с молитвой вонзил лезвие оставшегося ножа в руку Харира и отрезал ее чуть ниже локтя. Отшвырнул подальше, чтоб не дать противнику времени прямо сейчас прирастить конечность обратно.
Харир прыгнул в сторону, сейчас он был виден. А когда приземлился, удар был такой силы, что асфальт вздыбился, пошел волнами. Артура бросило назад, на качнувшийся «Скадат», с которого, как кошки с забора, дернули в разные стороны трое мертвяков. Харир вновь топнул ногой. «Скадат» приподняло и отшвырнуло. Артур остался стоять. Он успел увидеть изумление на лице упыря, потом тот снова исчез. Серия атак сразу со всех сторон, каждая новая сильнее предыдущей. Одна рука, две ноги в тяжеленных армированных ботинках. Харир двигался настолько быстро и перемещался в трех плоскостях так свободно, как будто умел летать. И все же, рассчитывая захватить Артура живым, он был обречен проиграть. Он не мог использовать смертоносные дайны, любой из которых прекратил бы поединок. А Артур… ему достаточно было увидеть когти, чтоб точно знать, где именно его противник.
Правда, одного знания недостаточно.
Лезвие ножа раз за разом резало только воздух. Харир был неуязвим, как будто сам превратился в пустоту, наносившую удары. Куртка Артура висела лохмотьями, ребра трещали, очередным ударом упырь чуть не оторвал ему голову, но по-прежнему не мог достать. От его сверхъестественной силы Артура хранил Господь, от сверхъестественной скорости – искусство боя, а сверхъестественными навыками Харир не пользовался сам. И, в конце концов, когда загнутые когти вновь мелькнули перед глазами, нож нашел цель. Лезвие пробило Хариру грудную клетку. Второй рукой Артур схватил упыря за горло. Выдернул нож из его груди и в тот же миг, когда Харир ударил его обеими ногами, полоснул ножом по холодной шее, молясь о том, чтобы перерубить позвонки. Удар был страшен, но Артур не разжал пальцы, и сила упыря обернулась против хозяина: поврежденный позвоночник не выдержал. Харира отбросило в одну сторону, а Артура с его головой в руке – в другую.
Над стоянкой пронесся тихий изумленный ропот. Артур ожидал любой реакции, вплоть до того, что стая кинется на него, чтоб отомстить за вожака, несмотря на оговоренные условия поединка. Что ж, удивление – лучший из вариантов.
Он подошел к Хариру и положил голову рядом с телом.
Упыря не уничтожить обезглавливанием. Если голову не сжечь, ее можно прирастить обратно, как любую часть тела. Но, лишившись головы, вампиры впадают в мертвое оцепенение. Они все видят, слышат и понимают. Только двигаться не могут.
– Я победил, – сказал Артур. – Я забираю людей.
– Забирай, – откликнулся женский голос.
Девушки-телохранительницы вышли на перепаханное поле боя. Одна, та, что успела зажмуриться и уберегла глаза от света Миротворца, приложила голову Харира обратно к шее, пошла за валяющейся в стороне рукой. Вторая, с размазанной по щекам кровью, кивнула Артуру, мол, иди за мной, и направилась к фуре. Отперла заднюю дверь.
– Корма у нас только на два дня, – буркнула она.
Артур кивнул. На два дня – это лучше чем ничего. Он вообще не рассчитывал, что спасенным людям отдадут еще и пищу. У упырей свой прагматизм, человеку его не понять, как ни старайся. Харир мог перестрелять всех пленников, только чтобы не отдать Артуру. Но раз отдать все-таки пришлось, нет никакого смысла морить людей голодом.
Внутри были нары от пола до крыши в три ряда, в три яруса. Между ними два узких прохода, ведущие к контейнерам утилизаторов. Когда упырица распахнула дверь, внутри тихо, испуганно ахнули, кто-то заплакал, послышалось шебуршание – люди старались стать как можно незаметнее, как можно дальше забиться на нары.
Люди боятся вампиров, и бывает, что этот страх заставляет их сражаться и убивать. Но только не тогда, когда вампиры становятся хозяевами положения. Мертвяки умеют воздействовать на инстинкты, пугать так, что не остается ни воли, ни гордости. В фуре было четыре десятка человек, молодых, здоровых мужчин и женщин. Все они были способны постоять за себя, и все оказались раздавлены страхом.
Люди, лишенные человеческого достоинства…
Артур подумал, что прежние времена, когда он знал, что существованию мертвых нет никаких оправданий, были лучше нынешних. Мысль неправильная, и все-таки от нее не получилось так просто отделаться.
– Выходите, – сказал он, – вы свободны.
Сказать легко, но сколько хлопот за словами «вы свободны». Перепуганных до полусмерти людей очень сложно организовать там, где они постоянно видят тех, кого боятся. Они сначала медленно и опасливо выходили из фуры, а потом, когда снаружи их стало больше, чем внутри, все оставшиеся, запаниковав, решили выйти одновременно, едва не затоптав друг друга.
– Дай им сил, Господи! – взмолился Артур.
Но силы-то у них были, не было смелости поверить в это, а смелость ты или находишь в себе, или нет. Бог, в своей бесконечной милости, не делает за людей то, что они могут сделать сами.
Оставалось спрашивать имена, разбивать на группы, наугад выбирать, кто сможет стать старшим. Хорошо, что они все знали друг друга, сами, инстинктивно, тянулись к тем, с кем хотели держаться вместе. Группы по пять человек. Старшим Артур отдал припасы. Самыми ценными были емкости для воды. Вампиры везли воду здесь же, на фуре, в огромной бочке, но у них нашлось три канистры, в которые из бочки набирали воду, чтоб разлить по чашкам. Артур забрал и их. И, разумеется, чашки. Подумал, что скажет Марийка, и решил, что вряд ли она будет искать себе другого попутчика. Ей неинтересно было добраться до Эниривы, ей интересно было добираться. Процесс, а не результат. А интереснее, чем с ним, ей точно ни с кем не будет.
Марийка сказала такое, что девушкам говорить не следовало бы, особенно девушкам из хорошей семьи. Но Артур давно утратил иллюзии насчет их лексикона. Это в Единой Земле представить было невозможно, чтобы женщина, если только она не совсем опустилась, говорила такие слова. А на Земле и здесь, в Ифэренн, все по-другому. Впрочем, Марийка осыпала Артура ругательствами, то цепляясь за него обеими руками, то молотя кулаками, куда придется, а это делало ругательства чем-то вроде шелкового шарфа на рукаве, знака расположения прекрасной дамы. Она извелась, но не уехала. Сидела с биноклем, следила за стоянкой. «Перкунас» расчехлила. Артур даже не стал спрашивать зачем, и так понятно, что Марийка пошла бы за ним, если б его не убили.
Вряд ли она смогла бы помочь в бою, даже умея стрелять из «Перкунаса», но оказалась отличной помощницей в гораздо более сложном деле установления хоть какого-то порядка среди спасенных. Девушки без оружия действуют на испуганных людей гораздо лучше парней с топорами. Стараниями Марийки группа перестала напоминать бессмысленно мыкающееся во все стороны стадо, превратилась в подобие отряда: восемь пятерок, восемь командиров, остальные даже начали к командирам прислушиваться.
– Они из Луги, – сказала Марийка, когда все получили по кружке воды, а кто хотел есть, поели, – поселок назывался Луга. Это в Глейстире. Ты езжай, а я пешком пойду, с ними разговаривать надо. Я позвоню друзьям, они приедут, машин хватит, чтоб всех увезти. Но, когда приедут, я не знаю. Так что пойдем пока.
Таким порядком в путь и двинулись. Артур на байке, как овчарка, патрулируя окрестности и присматривая, чтобы никто из людей не отстал или не слишком обогнал остальных, и Марийка, как пастух, следящая за тем, чтобы у всех все было хорошо. Настолько, насколько это возможно в таких условиях.
Привалы делали каждые три часа. Вампиры не преследовали, отпустили, значит, отпустили. Мертвяки в Ифэренн похожи на земных, и у тех, и у других многое держится на честности, хоть она порой и насквозь буквоедская. Это у многих бессмертных так. Не умаляя значимости подписей и печатей на бумагах, которые тщательно сохраняются веками, они ценят и договоры, заключенные на словах. Бессмертным нужна стабильность, хоть какая-то, потому что миры вокруг них меняются слишком быстро.
– Харир – один из постоянных поставщиков людей в Пески, – сказала Марийка на одном из привалов, – я о нем слышала, он по Трассе регулярно ходит. В этот раз ему повезло, война началась, а он под шумок на Лугу напал. Никто и не заметил, а потом уж поздно было бы, да и подумали бы не на Харира. Война же. На Рену думали бы.
– Рискованно.
– Риск того стоит. Вместо того чтобы в княжествах хватать по два-три человека, содержать их, пока не наберется достаточно, чтоб можно было ехать в Пески, он в одном поселке на Трассе взял сразу сорок. Один рейд, почти никаких расходов, а заплатили бы за них очень хорошо. Он самых здоровых выбрал, посмотри. Да к тому же, если Глейс узнает, что Харир украл людей в его тийре, он просто убьет. А если б Харира в княжествах прихватили, его бы в кровососку отправили.
– Что это?
– Лаборатории, где из вампиров выкачивают кровь. Кормят и сцеживают. И так – целую вечность, они же не умирают. Кровь вампиров очень дорого стоит, – объяснила Марийка в ответ на вопросительный взгляд. – Лекарство почти от всех болезней, даже от старости.
– Почему ж их всех не переловят?
– Потому что не угадаешь, кто за кого, если что, заступится. Они повсюду, – Марийка изобразила руками крайне замысловатую фигуру, то ли спрута, то ли паутину, – у них настоящая власть, а у людей только видимость, если княжеских наместников не считать. Но вампиры как бы… прячутся в темноте. Таятся. Вот и ловят тех, про кого точно известно, что заступиться некому. Да еще фиг поймаешь, – добавила она, вставая. – Если б ты ребят Харира светом не распугал, они бы мигом тебя к остальным закинули. Ехал бы сейчас в Пески.
– Угу. – Артур кивнул.
Марийка видела свет Миротворца. Ничего себе новость! А ведь с виду человек как человек, теплая, и сердце бьется. Впрочем, для мертвяков притворяться живыми – обычное дело. Направляют кровь по жилам, разгоняют сердце, и все, не отличить их. Зачем только это Марийке, непонятно. Если ей нужен попутчик на Трассе, с которым можно безопасно добраться до Эниривы, то почему было не присоединиться к кому-нибудь из вампиров? Не пришлось бы притворяться, расходовать лишнюю кровь, прятаться, чтобы поесть. Да вообще проще было бы. Со своими всегда проще.
Вопросы лучше отложить. Задать их надо будет обязательно, но не раньше, чем люди окажутся в безопасном месте. Марийка хорошо о них заботится, а выяснение мотивов сильно испортит ей настроение, осложнит отношения, что обязательно скажется на людях. Так что все вопросы потом.
Артур сложил карематы, застегнул седельные сумки. Марийка тем временем обошла подопечных. Она улыбалась, над кем-то подшучивала, кого-то подбадривала. Теперь понятно, почему у нее так хорошо получается успокаивать людей, приводить их в чувство. Те же самые чары, которыми упыри Харира запугивали пленников до животного состояния. Ночевать сегодня и завтра придется в поле, а она и так уже один раз не поела. Сколько вампир может просуществовать без пищи, оставаясь в здравом уме? Двое или трое суток. Но характер начнет портиться после первой же ночи без крови. Особенно если вокруг сорок человек, а есть их нельзя, потому что сам притворяешься человеком.
Привыкший к постам, Артур не понимал, как тяжело голодному отказываться от пищи, видя ее в изобилии, но знал, что такой соблазн существует. Пост в первую очередь ограничивает в еде, потому что дисциплинирует дух, а не поддаться другим искушениям гораздо проще. Ладно, время покажет, как поступить. Если с голодной Марийкой станет по-настоящему трудно ужиться, надо будет сказать ей, что маскировка не удалась. Тогда она поест, успокоится, ну а там уж как пойдет.
Хотя, конечно, Артур Северный в компании с упырицей… Альберт, когда узнает, лопнет со смеху. Хм… значит, не надо ему рассказывать. Нельзя же доводить родного брата до смерти.
Глава 2
Sol lucet omnibus[4].
Земус был в ярости. В бешенстве. Он уже почти держал сокровище в руках, уже получил его… почти получил. Оставалась формальность, и тут все рухнуло. А ведь подумать только, у него могла быть душа! Целая душа! Земус, конечно, отдал бы ее господину, но наградой стали бы могущество и власть. Души – редкость даже для сулэмов, а он мог бы…
Не получилось.
Земус бесился из-за того, что душу увели у него прямо из рук. Ведь он уже получил согласие, оставалось лишь заверить договор, когда его отчаявшаяся добыча обрела надежду. Это было… Земус не мог сказать, что это нечестно или несправедливо, его пожирало бешенство, он злился так, что терял разум, но что такое «нечестно» и «несправедливо», он не знал, поэтому не мог даже объяснить себе своей злости. От необъяснимости становилось еще хуже.
Бесчисленное множество других душ, добыть которые не удалось, он выкидывал из мыслей сразу. Ушли и ушли. Даже сулэмы редко добывают такое сокровище, у господина Земуса никогда не было ни одной души, а у самого Земуса в собственности ее никогда и не будет. Но он мог бы добыть эту, отдать господину, сделать господина богатым, а сам стать сильнее. И, кто знает, может, если бы получилось, потом добыть еще одну душу, господин сделал бы его достаточно сильным, чтобы следующую душу Земус мог забрать себе. Это, конечно, невозможно, ему не под силу добыть целых три души, и еще три дня назад Земус об этом знал. Но сейчас ему казалось, что он сумел бы. Он нашел верный способ. Никто, кроме него, не додумался, а он решил попробовать и не прогадал.
Другим демонам в мысли не закрадется связаться с вампирами: очень трудно преодолеть брезгливость и оставаться рядом с этими тварями. Земус тоже думал, что не сможет. Вампиры похожи на людей, у них даже души есть, и притом вампиры – худшее извращение человеческой природы, какое только можно вообразить. А демоны все знают об извращениях и на недостаток воображения не жалуются. От такого противоречия на вампиров противно даже смотреть. Первое, о чем думаешь, глядя на них, – это о мерзости, скрытой под человеческой плотью. Но Земус слышал, что есть демоны, подчиняющие себе вампиров из тварного мира, и слышал, что мертвые рабы приносят им немало пользы, некоторые даже продают свои души. А ведь в тварном мире вампиры ничем не отличаются от здешних, и если у демонов хватает терпения и воли на то, чтобы иметь с ними дело там, то можно попробовать и здесь. Просто быть рядом с ними, не давая о себе знать, не вступая в контакт. Это гораздо легче, чем заключать с ними договор и давать им силу.
Земусу нужны были души. Он слышал слова «я душу отдам», сказанные в шутку или всерьез, устремлялся на них, наперегонки с другими ловцами, искал отчаявшихся, предлагал помощь, сулил чудеса, обещал спасение. Все ловцы делают это, все ищут тех, кто думает, будто терять уже нечего. Только настоящее отчаяние – очень большая редкость. Бог, создавая людей, дал им надежду, вот они и не научились отчаиваться. Даже те, чьи дети умирают от неизлечимых болезней, верят в то, что найдут деньги на лекарство из вампирской крови, или в чудо, или просто боятся демонов – все люди боятся демонов – и не поступаются душой. Ни за что. Даже за чудеса.
Надеются.
Тем, кто оказался в Песках, надеяться не на что, судьба их ужасна, и спасения нет даже в смерти. В Песках любая из Жертв отдала бы душу только за то, чтоб умереть, за то, чтоб все закончилось. Но демону в Пески не попасть. Сулэмы могли бы, наверное, но сулэмы ловлей душ не занимаются. И Земус решил попытать счастья с теми, кто обречен попасть в Пески, с теми, кого только везут туда. Открывать этим людям глаза на их участь, объяснять, что их ждет, и предлагать спасение. Стая Харира возила людей в Пески каждые полгода, Земус следовал за ними, смотрел на пленников, ждал заветных слов. Он искал настоящее отчаяние, год за годом, десятилетиями и знал, каким оно будет, когда наконец найдется. Пленники Харира тоже надеялись: увы, они не понимали, что надежды нет. И все же держась рядом со стаей, особенно когда она приближалась к Пескам, Земус находил в людях то, что больше всего походило на отчаяние. Больше, чем самая безнадежная скорбь в хосписах. Люди так устроены, что даже смерть для них – надежда. Но если лишить их и смерти, вот тогда… просто дождись заветных слов, и можешь быть уверен, они не окажутся преувеличением.
Земус дождался этих слов, когда Харир напал на Лугу. Из трехсот жителей стая выбрала четыре десятка самых здоровых, а среди них молодую пару. Счастливую пару. Эти двое ждали ребенка, ему уже придумали имя, бабушки уже покупали ему игрушки, и детская была полностью обставлена. Обои в штурвалах и корабликах, кроватка-качалка, мягкие игрушки и пушистые ковры. И в один миг все изменилось: бабушки убиты, дом разорен, а счастливая пара заперта в фуре для перевозки скота, и ребенок родится в Песках. Вампиры обожают новорожденных!
– Я душу бы продал, чтоб спасти вас, – сказал муж, когда стало ясно, что сбежать не получится.
И Земус понял: это по-настоящему.
Он освободил бы их. Всех троих. Да что там, он бы им и бабушек вернул. И дом восстановил. А если б парень додумался пожелать свободы не только для жены и для себя, Земус в обмен на душу мог бы спасти всех. Сделка делает демона всемогущим на время выполнения контракта.
Но до пожелания не дошло. Последняя формулировка, которая отдала бы Земусу душу, так и не прозвучала. Не успели. В Ифэренн явился святой, и почему-то, по какому-то нелепому своему промыслу, он решил спасать людей не из Нижних Земель, как делали все остальные святые, а вот этих, с поверхности, обычных людей, не заслуживших ни Небес, ни Преисподней. Не представляющих для святых никакого интереса.
Как же это бесило! Как это невероятно, невыносимо, страшно бесило! Земус жрал сам себя от ненависти, блевал и жрал снова. И далеко не сразу он понял, что бесится потому, что думает об упущенных возможностях, что нужно перестать о них думать, иначе он так и закончится, уничтожит себя собственной злобой, на радость еще более мелким демонам, которые с удовольствием доедят то, что останется.
Земус перестал думать о том, что могло бы быть, и стал думать о том, что он может сделать. Вернуть добычу не получится: прежде чем он сможет начать действовать, люди уйдут с земель Рены, а могут и вообще свернуть с Трассы. Но можно отомстить. Это вернет спокойствие, и хищная мелочь перестанет виться вокруг, ожидая, когда можно будет поживиться его останками. Итак, месть. Для этого нужно кое-что поменять в Харире и в его стае… Хорошо, что сейчас война, вампиры убивают друг друга, и изменения можно не создавать самому, а просто взять готовое состояние духа и разделить на всех. Если достанется еще какому-нибудь мертвяку, что ж, тем для него лучше. Звериные инстинкты и полная свобода – все мечтают почувствовать это, и вампиры, и люди. Не зря вампиры получаются именно из людей.
О том, чтоб свернуть с Трассы, Артур с Марийкой подумывали, но, определив расстояние и прикинув, насколько удобна дорога, решили, что до границы Ренатира, до поселка в Пайсартире, на соседней территории, доберутся быстрее, даже если друзья Марийки и не успеют их подобрать. В княжествах безопаснее, чем на Трассе, но это верно только для населенных областей, а в Ахтеке, вдоль границ которого они до сих пор двигались, населены были только горы и оазисы.
Так что продолжили поход по Трассе, а уже к вечеру их встретил автобус, здоровенный, разноцветный, с яркими надписями «Перевозки «Беруанг» по обоим бортам. Из автобуса высыпали пятеро: трое парней и две девушки, – с виду ровесники Марийки и, кажется, люди.
– Ну ты даешь! – веселились они, перебивая друг друга. – Автобус на Трассу! Целый автобус! Нам и водителя не дали: дураков нет сюда ехать. Даже за двойную оплату.
– Это Матиус, – одна из девушек, рыжая пышечка, помахала выглянувшему из кабины молодому человеку, повернулась к Марийке, – друг моего брата.
– Ага. И двойную оплату – ему, а не ссыкунам из «Беруанга», – поддержал девушку брюнет с дикой прической. – Кстати, Маки, деньги там хотели вперед, так что мы скидывались и еще у Пэт заняли.
– Я отдам, – пообещала Марийка, – знаешь же.
– Ты Пэт отдай, мы-то подождем.
Разговоры о самом важном и насущном, то есть беспорядочные выкрики и веселье, постепенно иссякли, все больше любопытных взглядов обращалось к Артуру. Столпившиеся на обочине люди не вызывали такого интереса. Скорее всего, потому, что в Ифэренн, как и на Земле, считалось дурным тоном демонстрировать любопытство в отношении тех, кто попал в беду.
– Это Артур, – сказала Марийка. – Да, это он. Знакомьтесь. Артур, это мои однокашники.
И пошла рассаживать людей в автобус.
Они все здоровались за руку, и парни, и девушки. Артур на Земле к этому так и не привык. Девушки, протягивающие руку, как мужчины. Нежная кожа, тонкие косточки, мягкие ладошки – какое тут может быть рукопожатие? Подержать в пальцах осторожно и отпустить. А еще на Земле так и не смог привыкнуть к мягким ладоням мужчин. Не держат они в руках оружия, не пашут землю, не знают рукомесел… Им и не надо. Но, пожимая им руки, чувствуешь себя странно.
Рыжую звали Кирой, вторую девушку, очень светлую блондинку, Царулой. Брюнет со стоящими дыбом волосами назвался Хади, парень, держащийся рядом с Кирой, представился Ирченом, а третий – Даниилом. Имена разных культур и национальностей, разные фенотипы, а компания одна. Особенности Ифэренн? Или университета, в котором училась Марийка?
Артур не знал, что именно она рассказала друзьям, но о том, что он дрался с вампиром и победил, рассказала точно. Потому что именно об этом его и начали расспрашивать, как только сочли, что достаточно знакомы, чтоб, не чинясь, задавать вопросы. Сама по себе история захвата упырями живых была интересна молодежи ровно настолько, насколько им пришлось посуетиться, отыскивая транспорт и деньги на аренду. Живущие на Трассе воспринимались обитателями княжеств как потенциальные жертвы вампиров и фейри, и не было ничего удивительного в том, что один из охотников за людьми совершил набег на Лугу. Кто не хочет оказаться в Песках, тот живет в княжествах. Хотя в жизни на Трассе есть свои преимущества: законы там проще, налоги ниже, и для предприимчивых натур есть много способов заработка, которые в княжествах не приветствовались.
В автобус они вошли уже после того, как все спасенные были рассажены. Для «Найзагая» нашлось место на корме, в отсеке, отведенном под велосипеды. О воде и еде никто не подумал, Артур попенял себе, что и он тоже не вспомнил о том, что надо бы пополнить припасы. Впрочем, чтобы людям попить, перекусить и прийти в себя, хватило и того, что отдали вампиры. А мягкие кресла, кондиционер и, главное, стремительно полетевшая под колеса Трасса – все это вместе действовало как отличное успокаивающее. Молитва была бы еще лучшим средством, но молиться здесь не умели.
Минут через пятнадцать после того, как автобус тронулся, к Марийке подошел один из старших, господин Себеста, высокий, темноволосый, лет сорока на вид. Хорошо одетый, хоть, конечно, после пребывания в фуре и двенадцатичасового перехода по Трассе одежду было только выбрасывать. Артур уже знал, что в Луге Себеста был мэром. После освобождения он сориентировался быстрее многих, присматривал за своей группой и за соседями. Но на контакт по собственной инициативе пошел в первый раз. До этого Марийка вытягивала Себесту на разговор так же, как остальных. Первым ни с ней, ни с Артуром не заговаривал никто.